В оконце октября, когда гаснет потихоньку пламя ярких листьев, лес дышит опавшим листом, ясным узором ветвей, звёздочками и костерками последних цветов... Орнаменты засыхающих и ещё сочных ягод, увядающих трав и семян, как будто маленькие дирижёры этого спокойного дыхания, этой очаровывающей музыки.

ВОЛХОВ СВЕТЛЫЙ

Пойма Волхова у 130 км и река Соснинка

...Как хорошо, что вопрос, куда же идти, решился сам собой. Под насыпью металась потревоженная электричкой белка. Снежно и просторно впереди светился Волхов. Хотелось идти туда, вдаль, в пойму Волхова, к гребню леса на горизонте.

Летом мне не удастся попасть туда — в царство воды и затопляемых лугов. Зато этот водный мир можно посмотреть сейчас, пока он скован льдом и присыпан снегом. От насыпи есть лыжня, но можно легко двигаться по искрящемуся насту, лыжи хорошо катят. Пойма — удивительное место. Здесь всё по-другому, всё не земное, а водное, приспособленное жить в воде. В небольшом берёзово-ольховом леске у насыпи растёт рогоз, народный «камыш», его коричневые бархатные шишки раскрылись и пушатся, прихваченные инеем. Большая бобровая хата совсем рядышком с железной дорогой, как снежный купол среди ольхи.

Дальше — сама пойма, поросшая травой и кустарником. Сначала она напоминает обычный луг, и только дальше понимаешь, что здесь бóльшую часть года всё живёт в воде... Среди кустов засохшие деревья, нижние части которых обточены водой. На кустах беспорядок пучков принесённой водой травы, веток и растительного мусора.

Здесь так укромно, уютно. Тишина и покой. Свет мартовского солнышка ясен и чист. Среди кустарника поймы кажется, что защищён от всего и находишься в убежище. Множество следов. Кустарник и густой пойменный ольховый лес чуть дальше, ближе к острову, служит защитой зайцам. Часто встречаются их лёжки и «столовые». Кроме заячьих, есть следы лисы и ещё какого-то очень маленького зверька. Иногда вижу, как лиса подходила к тому месту, где лежал ночью заяц и рыла снег на лёжке. Мой путь лежит к острову. Чтобы попасть на этот островок, нужно продираться ольшаником. Лес как лес, и только приглядевшись, видишь, что упавшие деревья добела обточены водой... На островке — огромные осины и берёзы. И... особенная тишина. Я гляжу в кроны деревьев, от полета веток в синеве неба кружится голова. Весёлый Волхов. Он весёлый сейчас, под мартовским солнцем, всё улыбается, всё напоено радостью. Ольховые шишечки как цветы на ярком небе.

Всё время иду по какому-нибудь следу: звери очень удачно выбирают путь через чащу. Часто следов становится совсем много, они пресекаются в разных направлениях. Бывает, кто-то идёт за кем-то или путает след. Через пойменный луг выхожу к одному из маленьких русел Волхова. Получается русло в русле, потому что летом тут всё залито водой. Правда, в некоторых местах это русло, похожее на небольшую речку, промыло себе дорогу в крутых берегах.

И опять недоступный, отрезанный мир. На снежных склонах растут старые-старые дубы и осины. Всё так щедро залито солнцем. Дубовая сухая листва процеживает свет и сияет вместе с солнцем. Нетронутый, крупными кристаллами, снег. Синие тени, синие следы. Видно, как снег начинает подтаивать, образуя небольшие проталины, которые ночью покрываются корочкой льда. Снег дышит...

Из полутени русла в лесок на берегу выводит след зайца-беляка. Следы этого зайца хорошо различаются по большим отпечаткам задних лап. Хорошо видно и столовую, где обедал заяц: начисто обглоданные веточки ивы и множество «какушек». Заяц потом долго путал следы на лугу; но далеко не ушёл, вернулся обратно... В поле и на лугах следы беляка встречаются реже, чем следы другого зайца — русака. Русак любит открытые места. Он крупнее, чем беляк, но следы его легче и изящнее благодаря высокой «посадке».

Маленькое русло незаметно приводит к одному из основных русел Волхова... Белая артерия среди дали и кустарника, среди далёких островков... Простор и воздух. Простор осязаем, как будто дышишь им. Вдыхаешь искорки снега, аромат морозного, янтарного воздуха и тепло весеннего солнца. Чем дышит начало весны.

Мой путь — всё дальше, к гриве леса. Там начинаются надпойменные террасы и тянутся по всему берегу... И это уже — царство лесное... Склоны террас местами обрывисты, испещрены рисунком ручьёв. За гриву цепляются огромные ели и берёзы... За гривой в Волхов впадает речка Соснинка. Нежное название оправдывают весёлые бережки. Будто речка играет в сугробах. Лес, лес по берегам... С одной стороны ели, с другой — осинки...

По речке выхожу к дороге... Она тянется далеко вдоль Волхова: осенью мы так хорошо собирали подосиновики у кромки леса. Маленькие, как карандашики. Солнечная мартовская дорога приводит к деревне, и, как не тороплюсь я, даже перелезая через забор, всё равно опаздываю, и ещё с час приходится ждать электричку.

ОЗЕРО У ДОРОГИ

Есть небольшое лесное озеро, прямо у самой трассы. От трассы оно укрыто редкими посаженными деревьями. И этот мир живёт сам по себе, настолько он светел, заповеден и загадочен.

Это озеро лебединое. На нём живут лебеди. Когда-то места эти охранялись, в озере не разрешалось ловить рыбу и стрелять уток, не говоря уже про лебедей… На лебедя в народе и так мало бы кто поднял руку, потому что убить лебедя, значит накликать на себя беду. Но всё-таки, лебеди-то там и охранялись. Егерь присматривал за озером довольно бдительно, храня его от непрошеных гостей. От такой заботы на озере всегда было много карася и, кроме лебедей, других птиц: гусей и разных видов уток. Егеря давно уже нет и охранять озеро некому, но будто добрая воля этого человека продолжает хранить эти места.

С дороги озеро не доступно, к нему нет подхода. Чтобы попасть на его берега, нужно знать, с какой стороны и как обойти его… Слева можно подойти как раз по топкому месту, и нам, перебравшимся через бочажины, скрытые в зарослях ольхи, вдруг открывается низкий берег. Тростник, тростник, тростник… Озеро плывёт под небом, как парус, в бесконечность простора лесов. Тихие плёсы и острова тростника. Гладь ясной воды смотрит в открытое небо немного с грустинкой. Вода мягкая, перламутровая. Она задумалась о чём-то, перебирая тихие струны. Озеро можно перейти по пояс в воде, только сделать это трудно, на дне много тягучего ила. На низкие мосточки плещет вода, спокойно светятся озёрные разливы, на которых мы видим лебедей.

Увидеть лебедей — это какое-то особенное счастье, особенное состояние. Даже просто видеть их вдалеке, неясными белыми пятнами, уже радость... А когда они выплывают на плёс, подняв свои точёные шеи, и вода несёт их тихонько, то душа замирает, очарованная. Озеро бережёт их в своих ладонях, приоткрывая часть этого светлого мира. Мы любуемся лебедями. Они дарят счастье. Эта волшебная, тающая в воздухе картина забирает плохое и питает душу светлым и чистым. Что-то совсем искреннее, как детская улыбка, заглядывает в глаза души. В сердце хочется удержать эту мягкость, сохранить созвучие с этим местом.

Мы решили обойти озеро в надежде найти другие подходы к воде и полюбоваться лебедями с более близкого расстояния. Тропиночка, едва заметная, тихо вьётся между глубокой канавой и болотцем. За болотцем сказочные лужки, заросшие ивой и молодыми берёзками, просторные, светлые, весёлые. С той стороны бьёт солнышко и от него светятся берёзы и прошлогодняя трава, серёжки вербы. За канавой сам озёрный берег… Такие же глубокие канавки-притоки, отведённые из озера, открывают через деревья и тростник окошки чистой озёрной синевы. И, если присмотреться в эти окошечки, лебеди видны очень близко… Но канаву, дремлющую в тенях, под ряской, не перейти, полузатопленные стволы деревьев, упавших через неё, манят зелёным мхом, зовут ступить. Но попробуй, ступи на такой «мост» — сразу же окажешься во власти дремлющей, стоячей воды, теней, тины и ряски. Там же, где выход канавок-притоков, особенная глубина. Когда-то в этих канавках, глубоких, как омут, водилась щука. Сейчас чёрная вода, по которой скользит бездонное отражение неба, синевы и струящихся берёз, наполнена запахами весны.

Долго приходится идти вдоль канавы, наблюдая разные картины, впитывая душой мягкость, покойную тишину заворожённого мира. Но вот как-то обрывается канава, как будто её отрубили топором, и опять можно выйти к самой воде. Мы уже давно прошли лебединые плёсы, и место на берегу совсем другое — небольшой, заросший заливчик, пристанище уток и гусей. Вспугнутые непрошеными гостями птицы поднимаются в воздух и мечутся на разных высотах малыми и большими стаями… Птицы долго не могут успокоиться. Они делают круги над озером на разной высоте, иногда от стаи отрывается несколько птиц, которые летят в другом направлении, часто так низко над водой, что их удается хорошенько разглядеть. Кричат гуси. Мы видим, как стая распадается в воздухе и где-то высоко в сполохах солнца, как кажется, улетев к самой туче, птицы вновь собираются вместе. И вот они снова появляются, уже низко, на бреющем полёте несутся над озером. С другой стороны озера птицы делают петли в воздухе, то садятся на воду, то взлетают снова. А туча всё находит из-за леса. Голубые окошки неба над озером меркнут в её тени.

Ларику нашему давно надоело наблюдать за полётом птиц. Весёлый, он скачет по берегу, играя с палкой. И мы уходим от воды, возвращаемся назад, но уже по тому берегу канавы, что близок озеру. Но недалеко удаётся уйти, потому что канавки, идущие от озера, — настоящие водные артерии, пульсирующие пробуждающейся жизнью и набухшие водой… Через них есть небольшие переходы по жёрдочкам, как попало брошенным в воду. По жёрдочкам либо прыгать, либо «переползать», цепляясь за подвернувшиеся палки. Пока мы осматриваем первый переход, поспевает Ларик. Весёлый Ларик уже успел где-то извозиться в тине, и, к нашему удивлению, вовсе не захотел купаться! Ведь мог и переплыть, но, в отличие от другой нашей собаки, водоплавающего Феди, решил почему-то наш мудрый Ларик по жёрдочкам перейти, как люди. Только с жёрдочками всё равно получилось купание! Воды так много после половодья, все переходы залиты, жёрдочки плавают и скользят. Ларик сползает к переправе и на брюхе, пытается по жёрдочкам ползти, помогая себя хвостом. Совсем рядом сочные стебли болотного сабельника тянутся из воды, с ещё туго свёрнутыми листочками. Ларик косится на них, скользит, плюхается в воду, но снова упорно выбирается на жёрдочки и ползёт. Так мы весело перебираемся через две канавки, а на третьей весь хрупкий мостик просто-напросто уходит под воду.

Жаль, так и не удалось подойти совсем близко к лебедям… Обратно возвращаемся тёплыми перелесками, с другой стороны озера… Вечер, такой глубокий и мягкий, верба пушится и тают белые, прозрачные тени берёзок. Здесь и сосенки растут, одна из них распахнула ветки, как крылья, играя шишками. А под сосенкой полянка грушанки, уже распустившей свои круглые листочки.

От озера не хотелось уходить, и мы снова зашли на то самое место, где впервые увидели лебедей. Они были всё ещё почти там же, таинственной улыбкой в сумерках светились; всё глуше становились краски воздуха, и, наоборот, светлела ликом вода. Густые заросли чёрной ольхи выводили на поле, и вдруг, как миг, мы снова увидели лебедей. По какой-то неведомой воле лебеди покинули озеро и, сделав круг над нашим головами, полетели на дальние болота…

МОРОЗНАЯ КЕРЕСТЬ

Мороз! Голубоватые тени реки и дальних полей утонули, растворились в холодной дымке. Мороз кусает за нос, пробирается в варежки и лыжные ботинки. Но такая радость — пройти на лыжах зимой по реке, что мы отправляемся в наше небольшое путешествие.

Макушка зимы по календарю, но морозы ещё юные, и лёд недавний, и свеж снег. Солнышку новорождённому почти месяц, день прибавился и окреп. Разгар зимы совпадает с разгаром Солнца. Потихоньку, скользящими лучами, славит Солнце день, растворяя его в отражённом свете снега. В зимнем дне есть звонкость и тайна; даже самый разгар его, явь зимы, холода и совсем другого состояния мира, контраст силы и покоя — видятся, как яркий амулет с гаснущим по краям светом. И река, может быть, уснула она, но легка подо льдом водица, а берега созерцают тайное движение и умиротворение Земли. Покойны деревья по берегам, жизнь и движение в снеге, в снежных узорах на растениях и берегах, в сиянии снежинок, блёсток, искорок солнечного света! Но если остановиться, поймав мгновение, присмотреться, прислушаться к деревьям, то становится ясно, что жизнь всё более и более, со дня зимнего солнцестояния, приходит и в них в видимое движение. Древняя сила Земли, поднявшись из глубин, застыла в них, в мощном изгибе стволов и ветвей, а тонкие движения не заметного ещё глазу роста, и закладки будущих листьев, живут тихо и ясно, как вода, струящаяся под корочкой льда… Солнечные лучи скользят сквозь ветки, прикрытые снежной накидкой, а шуба-то настоящая у дерева под корой: слой пробковой ткани старается не пропустить влагу и холод. Чутко стерегут деревья солнечный свет, улавливая длину светового дня. Растущий день — как сигнал тому, что происходит внутри них, день от дня в жизни дерева запускаются всё новые и новые движения.

Когда сольёшься с холодным дыханием воздуха, становится тепло и оживает каждая заснеженная былинка.

По тростнику прошёлся мороз, отметил каждый стебель своей палицей, склонил тростник свои пушистые головы, и это движение склонения к земле вливается в колебания снежных покровов реки и берегов… Мягкое движение тростников созвучно движению застывших вод небольших ледопадов, в устьях ручьев, питающих Кересть. Как клубится мороз, кудлатым, бородатым дедом выглядывающий из-за деревьев, вдруг хрустнувший веткой или хрупнувший лёгким звоном сколовшегося льда, и шаги его вне времени и тишины проясняются осыпающимся пухлым снегом. Вечерний свет зари на Керести льётся оранжевым, золотым зверем. Зверь ходит за морозом, дыша заревом, прячется в расщелинах ручьев и тростнике, и глаз его, глаз заходящего солнца, тускло сверкает почти над самым горизонтом. Иногда зверь подолгу смотрит со своих берегов в глаза реки — в струящиеся тёмной водой промоины в белой кипени льда и снега. Река принимает его взгляд, и он дрожит, бежит вслед за водой, но не уходит под лёд… Только тихо звенят колокольцы тонких, прозрачных ледяных узоров, в которых переливается водица. Бежит вода, бежит жизнь… Но вот и совсем гаснет день. Зверь прячется в чаще, ложится, свернувшись клубком, у подножий деревьев, Хранителей мест… Белым чистым узором отмечены формы их стволов, почти в каждой излучине высятся они, будто освящая жизнь реки, отмечая её Путь…

ОБОЗЕРЬЕ

СОСНОВЫЙ БОР

Синий лес

Где-то ходят тучи. Но над нами оконце неба, светлый бор, омываемый ветром, благоухает. Чудный аромат смолы сгущает воздух бора. Сверху, с сосен, падают сухие иголки и почти прозрачные кусочки тонкой коры. Бор чист и просторен. Его окружают кудри березняка и зарослей, вырубки и большие поляны... И во всём, что окружает бор — синее пламя люпина, бор в светящейся оправе этого цветения. Люпин цветёт ярко, нежно, самозабвенно. Прогалины, поляны, обочины лесных дорог, окраины вырубок и низины полыхают синим, голубым, фиолетовым и розовым, часто в белой кипени цветущей сныти. Синий ветер. Как морской бриз, ворвавшийся в лес.

Грибные лица

В бору можно повстречать и боровик, и волнушку, и моховичок, и, конечно же, разноцветные сыроежки! Грибы в бору видны издалека, хоть и прячутся они под листками и веточками. У этих грибов есть лица: забавные, грустные, недовольные, задумчивые рожицы. Очень интересно наблюдать за ними.