Конституция РФ (ч. 1 ст. 15), провозгласив свою высшую юридическую силу, прямое действие и применение на всей территории Российской Федерации, положила начало новой стадии развития отечественного законодательства. Важность этого шага состояла в том, что в России, наконец, появилась четкая иерархия нормативных актов во главе с Конституцией РФ, позволяющая определить перспективные направления развития большинства отраслей российского права, в том числе и уголовного процесса. Однако на практике применение Основного Закона для регулирования процессуальных отношений, возникающих при производстве по уголовному делу, встретило целый ряд трудностей.

По нашему мнению, причины этих сложностей условно можно разделить на две основные группы. Во-первых, целый ряд проблем вытекает из того, что за достаточно большой промежуток времени, прошедший с момента вступления Конституции РФ в силу, до конца так и не решен целый ряд вопросов, связанных с механизмом прямого (непосредственного и опосредованного[1]) действия конституционных норм в уголовном судопроизводстве. Многие конституционные нормы так и не нашли отражения в отраслевом уголовно-процессуальном законодательстве, несмотря на то, что потребность в этом очевидна. Во-вторых, некоторые формулировки, а также само расположение отдельных норм в Конституции РФ вызывает определенные нарекания и затрудняет их использование по прямому назначению – в качестве главных ориентиров для законодателя.

Все вышесказанное, на наш взгляд, заставляет отдельно остановиться на некоторых нормах Основного Закона Российской Федерации, т.к. именно Конституция РФ определяет стратегию для дальнейшего развития и совершенствования уголовно-процессуального законодательства. Пойдем по порядку и постараемся кратко остановиться на наиболее острых проблемах применения конституционных норм в уголовном судопроизводстве.

1) Первая серьезная сложность состоит в том, что за годы действия Конституции РФ практически так и не сложилась практика прямого непосредственного применения ее норм для решения конкретных процессуальных вопросов, возникающих при производстве по уголовным делам.

Применение Основного Закона государства для разрешения конкретных дел (в том числе и уголовных) является достаточно распространенной практикой в подавляющем большинстве развитых демократических государств. Однако в России, несмотря на то, что ст. 15 Конституции РФ четко закрепляет возможность прямого применения конституционных норм, подобный подход никак не приживется. Действительно непосредственно реализуются лишь 2-3 конституционные нормы[2], при чем около 90 % такого применения приходится на одну-единственную статью – статью 51[3]. Остальные же «иногда применяемые» конституционные нормы (ст. ст. 17, 19, 53 и ряд др.) в основном используются адвокатами-защитниками для обоснования своих ходатайств или жалоб и практически никогда не отражаются в принимаемых по уголовным делам процессуальных решениях.

К сожалению, следует признать, что прямое применение норм Конституции РФ на практике сопряжено с большими трудностями. Основная деятельность по преодолению этих сложностей применительно к уголовно-процессуальным правоотношениям предпринималась и предпринимается Конституционным Судом РФ и Пленумом Верховного Суда РФ. Так, Конституционный Суд РФ, например, осуществляет интерпретацию норм Конституции (т.е. по сути толкование конституционных норм для возможности их последующего применения) по делам о проверке конституционности тех или других норм отраслевого (в том числе уголовно-процессуального) законодательства.

Что касается Пленума Верховного Суда РФ, то его роль в обеспечении прямого действия норм Конституции РФ в уголовно-процессуальной деятельности сводится не только к обобщению практики применения судами этих норм, но и к выработке неких общих параметров их реализации. Подтверждением этого служит тот факт, что практически одновременно с началом действия Конституции РФ Пленум Верховного Суда РФ был вынужден принять постановление № 13 от 24 декабря 1993 г. «О некоторых вопросах связанных с применением ст. ст. 23 и 25 Конституции Российской Федерации», а спустя почти два года дал об­ширные разъяснения в постановлении № 8 от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия»[4]. Пленум постановил, что суд, разрешая дело, применяет непосредственно Конституцию, когда закрепленные нормой Конституции положения, исходя из ее смысла, не требуют дополнительной регламентации и не содержат указания на возможность ее применения при условии принятия федерального закона, регулирующего права, свободы, обязанности человека и гражданина и другие положения.

Итак, подводя итог всему вышесказанному, следует подчеркнуть, что Конституция РФ, действуя на всей территории РФ, регулирует общественные отношения как напрямую, т.е. непосредственно закрепляя определенные права и свободы человека и гражданина, так и опосредованно, через конкретизацию ее положений в федеральных законах. Прямое действие Конституции РФ является необходимым условием для дальнейшего развития отраслевого законодательства. Постановления же Конституционного Суда РФ и Пленума Верховного Суда РФ призваны сориентировать правоприменительные органы на правильное понимание и применение конституционных норм. Вместе с тем, практика прямого применения Конституции РФ в конкретных делах пока является единичной.

2) Рассмотренная выше проблема отсутствия практики прямого применения конституционных норм по своей сути имеет одну серьезную причину: многие конституционные положения изначально мало пригодны для прямого применения в силу их недостаточной четкости, излишней декларативности, отсутствия механизмов реализации и т.п.

В этой связи, на наш взгляд, следует остановиться на целом ряде конкретных конституционных норм, реализация которых в качестве ориентиров развития законодательства в силу различных причин затруднена.

а) Равенство всех перед законом и судом (ст. 19 Конституции РФ).

Часть первая рассматриваемой статьи гласит: «все равны перед законом и судом». В такой формулировке она почти полностью соответствует ст. 7 Всеобщей декларации прав человека, провозгласившей, что все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту закона.

Данное правовое положение имеет большое значение. Об этом свидетельствует тот факт, что практически в каждой отрасли права есть норма, расшифровывающая специфику провозглашенного равенства применительно к регулируемым ей материальным или процессуальным отношениям (например, ст. 1 ГК РФ, ст. 4 УК РФ, ст. 6 ГПК РФ, ст. 1.4. КоАП РФ и др.).

Однако в УПК РФ, как абсолютно справедливо отметила З.В. Макарова, этому «общепризнанному международно-правовому принципу» «не нашлось места»[5]. Более того, законодатель ограничил действие «равенства всех» (как сказано в ст. 19 Конституции РФ) исключительно процессуальным равноправием сторон обвинения и защиты, включив это положение в принцип состязательности (ч. 4 ст. 15 УПК РФ). Еще раз употребив понятие равноправия (но не равенства) применительно к стадии судебного разбирательства (ст. ст. 243, 244 УПК РФ), больше ни о каком равенстве Кодекс не упоминает.

Нам представляется, что смешение принципа равенства всех перед законом и судом и принципа состязательности и равноправия сторон как смежных, но разных по своему содержанию основных начал уголовного процесса является ошибкой. Если процессуальное равноправие предполагает относительное равенство, т.е. баланс между сторонами, без любой из которых он невозможен, то равенство всех перед законом и судом абсолютно, не требует наличия иных субъектов.

Таким образом, следует признать, что принцип равенства всех перед законом и судом является самостоятельным принципом уголовного процесса. Тот факт, что УПК РФ в главе 2 не содержит в себе нормы, раскрывающей содержание ст. 19 Конституции РФ, позволяет говорить о необходимости прямого непосредственного применения этого положения Основного Закона для регулирования соответствующих правоотношений. Конституционный Суд РФ, широко использующий в своей деятельности данную норму, косвенно подтверждает ее необходимость и важность для правоприменительной практики.

По нашему убеждению, невключение в текст УПК РФ аналога ст. 19 Конституции РФ продиктовано тем, что данная норма по многим признакам вступает в противоречие с целой главой УПК РФ – главой 52, в которой предусматриваются особые «неравные» условия производства по уголовным делам для некоторых категорий лиц в связи с их статусом. На наш взгляд, защищенность ряда должностных лиц от незаконного воздействия на них с помощью уголовно-процессуальных средств должна выражаться не через затруднение процедуры возбуждения в отношении них уголовных дел или усложнения процедур расследования, а через повышение гарантий независимости судебной власти, перед которой все равны. В противном случае конституционность предусмотренных главой 52 УПК РФ «гарантий» всегда будет оставаться под вопросом.

б) «Каждый задержанный, заключенный под стражу, обвиняемый в совершении преступления имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения» (ч. 2 ст. 48 Конституции РФ).

Значение этой нормы Конституции РФ для обеспечения подозреваемому и обвиняемому права на защиту трудно переоценить. Гарантии, связанные с допуском защитника к участию в деле, позволяют обеспечить реализацию конституционного права на защиту, полноту расследования, оказывают положительное влияние на соблюдение принципа презумпции невиновности при собирании, фиксации и оценке доказательств.

Возникает другой вопрос: целесообразно ли помещать в Основном законе настолько четко определенную процессуальную норму? Конституция РФ в ч. 2 ст. 48 предусмотрела только 3 момента, с которыми связывается возможное появление защитника в уголовном процессе, хотя в ч. 3 ст. 49 УПК РФ (в редакции федеральных законов от 5 и 6 июня 2007 года) их как минимум 6.

Означает ли данное расхождение приоритет названных выше конституционных оснований для приглашения защитника над остальными, указанными только в соответствующей статье УПК? На этот вопрос вряд ли можно ответить утвердительно. Тогда не понятно, для чего понадобилась такая детальная конкретизация в Конституции РФ.

Между тем, п. 5 ч. 3 ст. 49 УПК РФ вообще связывает появление защитника в процессе с моментом «начала осуществления иных мер процессуального принуждения или иных процессуальных действий, затрагивающих права и свободы лица, подозреваемого в совершении преступления». Не лучше ли было бы определить в Конституции РФ момент предоставления права использовать услуги защитника моментом начала осуществления в отношении лица действий, связанных с уголовным преследованием и существенно затрагивающих его права и свободы[7], а конкретизировать процессуальный порядок, механизм и гарантии этого предоставления уже в самом УПК?

Другим решением данной проблемы видится дополнение ч. 2 ст. 48 Конституции РФ положением о том, что право пользоваться помощью защитника может быть предоставлено обвиняемому или подозреваемому также при наличии других оснований, установленных федеральным законом, а не только при задержании, заключении под стражу или предъявлении обвинения.

Кстати, следует отметить, что в момент введения УПК РФ в силу в той редакции, в которой он принят, мы сразу же получим серьезное противоречие с Конституцией РФ. Дело в том, что в п. 1 ч. 3 ст. 49 УПК РФ говорится о возможности участия защитника в уголовном деле с момента вынесения постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого, а в Конституции РФ речь идет о моменте предъявления обвинения. Согласно действующего уголовно-процессуального законодательства, а также главы 23 УПК РФ привлечение лица в качестве обвиняемого и собственно предъявление обвинения могут отстоять друг от друга на срок до 3 суток. Так в какой же момент возникает право пригласить защитника? Данный вопрос нуждается в тщательной проработке.

При рассмотрении ч. 2 ст. 48 Конституции РФ необходимо также иметь в виду, что провозглашенное право пользоваться помощью адвоката не будет иметь никакого значения без обязанности государственных органов и должностных лиц, ведущих уголовный процесс, обеспечить реализацию этого права. В противном случае все показания задержанного, заключенного под стражу, обвиняемого и результаты следственных действий, проведенных с его участием, должны рассматриваться судом как доказательства, полученные с нарушением закона[8].

в) «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом» (ч. 1 ст. 51 Конституции РФ).

Свидетельский иммунитет, закрепленный в Конституции РФ, является одним из основных элементов защиты интересов лица в уголовном процессе. Значение этого правового положения настолько велико, что некоторые авторы предлагают считать свидетельский иммунитет самостоятельным принципом уголовного процесса[9]. Однако при всем при этом данная конституционная норма допускает разночтение, что не может не сказаться на эффективности ее прямого применения.

Ясного представления нет, например, в отношении того, всем ли свидетелям (потерпевшим) надо разъяснять положения ст. 51 Конституции. С одной стороны, по смыслу закона лицо не обязано свидетельствовать лишь в тех случаях, когда это может изобличить его лично, супруга или близких родственников. Таким образом, чтобы не нарушать права свидетеля или потерпевшего, надлежит учитывать предмет его показаний. Во всех случаях, когда не исключается хотя бы малейшая вероятность, что показания свидетелей (потерпевших) могут «обернуться» против них самих, их надо знакомить с анализируемым конституционным правом. С другой стороны, не следует забывать и об обязательном предупреждении свидетеля и потерпевшего об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Предупреждение об уголовной ответственности действительно в некоторой степени нейтрализует конституционное право «хранить молчание» и является психологическим давлением на свидетеля. Предмет его показаний во многих случаях заранее трудно механически расчленить на доли: «здесь говори, здесь молчи». Иногда информация, на первый взгляд не грозящая неприятностями свидетелю или его близким, может стать таковой, если не в этом, то в другом деле.

Существует еще целый ряд вопросов, решение которых необходимо для обеспечения реальной защиты интересов лица через предоставление права не давать показания:

· некоторым свидетелям разъяснение ст. 51 Конституции РФ не будет иметь смысла или будет выглядеть не вполне серьезно в силу их малолетнего возраста. Но как быть в тех случаях, когда предметом показаний малолетних является преступная деятельность родителей (например, в части причинения вреда здоровью кому-либо)? Скорее всего, их допрос нецелесообразен.

· что делать в случаях, когда возникает вопрос о распространении ст. 51 Конституции на лицо, проживающее с обвиняемым (подозреваемым), подсудимым в фактических брачных отношениях, но без официальной регистрации? Согласно буквальному толкованию закона «сожители» не попадают в круг лиц, обладающих свидетельским иммунитетом, что, несомненно, ставит их в очень щекотливое положение.

В целях устранения отмеченных недостатков в юридической литературе неоднократно высказывались предложения внести изменения в уголовно-процессуальное законодательство Российской Федерации. К сожалению, в главе 2 УПК РФ, посвященной принципам уголовного судопроизводства, нет нормы даже отдаленно похожей на конституционную, не говоря уже о расшифровке и детализации ее положений, что, конечно, является серьезным недостатком.

г) И, буквально, последнее, на чем мы хотели бы остановиться, это на абсолютно неуместном и ничем не объяснимом расположении ст. 129 Конституции РФ, посвященной органам прокуратуры, в главе о судебной власти. Ни сущность деятельности прокуратуры, ни последние изменения в ее структуре в связи с созданием Следственного комитета, ни вся правоприменительная практика не позволяют нам делать вывод о «сближении» судов и прокуратуры. Соответственно, задавая неверные ориентиры, Конституция РФ в данном случае работает в негативном направлении.

Подводя итог всему вышесказанному, следует еще раз отметить важнейшую роль Конституции РФ в регулировании уголовно-процессуальных правоотношений в период реформирования уголовно-процессуального законодательства. Это лишний раз подчеркивает важность правильного толкования и применения конституционных норм.