Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Игнатий Владимирович Журавлев

Психология за минуту

 

Все, что должен знать каждый –

 

 

 «Психология за минуту»: АСТ; Москва; 2018

ISBN 978‑5‑17‑982990‑4

Аннотация

 

Книга познакомит с историей психологии, базовыми концепциями и теориями науки, истолкует основные термины, а также поможет разобраться в себе и окружающих.

И. В. Журавлёв – профессор Российской академии естествознания, ст. н. с. Отдела психолингвистики и теории коммуникации Института языкознания РАН, преподаватель факультетов психологии МГУ и МГИ им. Е. Р. Дашковой, практикующий психолог и психотерапевт.

 

Оглавление

Из истории психологии

       Аристотель: учение об энтелехии

       Злой демон или злой мозг?

       Психофизическая проблема

       Первая психологическая лаборатория

       Интенциональность сознания

       Постгипнотическое внушение

       Истерички доктора Шарко

       Рождение психоанализа

       Сексуальность под запретом

       Открытие условного рефлекса

       Джон Уотсон: кредо бихевиориста

       Суеверные голуби

       Когнитивная карта

       Когнитивная революция

       Его величество гештальт

       Пирамида потребностей

       Умственное развитие ребенка

       Интериоризация

Психика и культура

       Человек и животные

       Предметность психики

       Аргумент Томаселло

       Рождение смысла

       Воспринимаем ли мы мир одинаково?

       Восприятию нужно учиться

       Покажите мне «дакс»!

       Первобытная магия

       Когда прилетит железная птица?

       «Мы видели курицу!»

       Высшие психические функции

       Внутренняя модель сознания другого

       Горькая конфета

       Личность

       Универсальны ли наши эмоции?

       Был ли прав Бенджамин Уорф?

Как «работает» психика

       «Хитрость» разума

       Эффект многоножки

       Куда девается привычная реальность

       Спрятанный объект

       Функции речи

       Коммуникация

       Ассоциация

       Деятельность

       Образ и процесс

       Уровни построения образа

       Предмет в системе отношений

       Установка

Как «ломается» психика

       Галлюцинации

       Обманы памяти

       Диссоциация

       Болезненное стремление к правильности

       Депрессия

       Заблуждение или бред?

       Одержимость

       Где болит душа?

       Страх, умноженный на себя

       Оркестр без дирижера

       Шизофрения и язык: гипотеза Тимоти Кроу

Практическая психология

       Психологи и психотерапевты: кто есть кто

       Невротические отношения

       Ребенок-функция

       Родители без границ

       Порочные круги невротика

       Власть глубинных убеждений

       Прокрастинация и долженствование

       Выученная беспомощность

       Подчинение авторитету

       Какие роли мы играем

       Ошибка атрибуции

       Как нас обманывает психика

       Парадоксальная интенция

       Внушение и гипноз

       Операции без наркоза

       Психология влияния

           

           

 

Игнатий Журавлев

Психология за минуту

 

Из истории психологии

 

Злой демон или злой мозг?

 

 

Вопрос о матрице невозможно решить, просто примирив позиции эмпиризма и рационализма. Согласно теории интериоризации, источником познания не являются ни ощущения, ни врожденные идеи или структуры индивидуального мозга: познание является социальным процессом.

Врожденные или внутренние структуры, преломляющие восприятие реальности, могли сформироваться только в ходе исторического развития, субъектом которого является не индивид, а социум.

 

Одним из главных споров среди философов эпохи Просвещения был спор об источниках человеческого познания. Эмпиристы (от греч. εμπειρία – опыт) утверждали, что единственным источником познания является опыт. Всю сложную картину психической жизни приходилось выводить из элементарных источников познания – ощущений. «Нет ничего в интеллекте, чего не было бы раньше в чувствах», – говорил знаменитый философ Джон Локк. Представители рационализма (от лат. ratio – разум), такие как Декарт и Лейбниц, считали, что есть знание, которое невозможно получить из ощущений. Например, знание о сумме углов треугольника нельзя получить опытным путем: в реальном мире мы никогда не видели даже идеальной прямой линии, не говоря уже о треугольнике. Знание, не получаемое из ощущений, рационалистам приходилось считать врожденным.

Отголоски этого спора сохраняются в современной когнитивной психологии, считающей, что наше знание не является чистым отображением реальности: помимо входящей информации, должна существовать еще и внутренняя структура разума, преломляющая и перерабатывающая ее. Эту внутреннюю структуру ученые‑когнитивисты соотносят с нейронными сетями в мозге. Но где гарантия, что мозг рисует нам правильную картину действительности? Мы вполне могли бы находиться в матрице, как, например, в своеобразной «матрице» находятся психически больные люди, убежденные в реальности своих галлюцинаций.

Любопытно, что эту проблему сформулировал еще Рене Декарт (1596–1650). По Декарту, мы можем усомниться абсолютно во всем, даже в существовании собственного тела. Вдруг существует некий демон или бог‑обманщик, вкладывающий нам в голову представления о мире? Единственное, в чем нельзя сомневаться, – это сам акт сомнения, т. е. некий мыслительный процесс. Отсюда формула Декарта «Cogito ergo sum» («Мыслю, следовательно, существую»).

 

 

Психофизическая проблема

 

 

Г. В. Лейбниц демонстрировал психофизическую проблему при помощи метафоры мельницы: если мозг увеличить до размеров мельницы, то, «войдя» в него, мы не обнаружим ничего кроме физических объектов, взаимодействующих друг с другом.

Знаменитый физиолог Э. Г. Дюбуа‑Реймон отнес психофизическую проблему к «мировым загадкам», которые человечеству никогда не дано решить.

 

Как доказать, что психика существует? Хотя вопрос кажется странным, современная наука не в силах дать на него окончательный ответ. Объекты и явления в физическом мире можно хотя бы измерить и оценить при помощи приборов. Например, можно взвесить яблоко. Но как измерить мысль? Когда человек представляет одно яблоко, а потом, к примеру, тысячу яблок, его голова не становится ни на грамм тяжелее.

Современная наука позволяет регистрировать активность различных зон мозга и даже отдельных нейронов в то время, пока человек выполняет различные мыслительные задачи. Но мысль не тождественна мозговой активности, как, например, содержание фильма не тождественно физическим процессам, происходящим в телевизоре. Мозговые процессы, как и любые физические процессы, можно наблюдать со стороны. Мысль субъективна, ее можно продумывать только самому. Со стороны она не наблюдаема, о ней мы можем судить только по косвенным признакам (активность мозга, поведение человека).

В классической философии с этой характеристикой мысли связана проблема чужого сознания, а в современной философии – проблема зомби. Представьте, что люди вокруг вас – это андроиды, искусно изображающие поведение человека, но не обладающие сознанием. Можно ли это опровергнуть? Проблема в том, что каждый может знать наверняка лишь о своем собственном сознании, но не о сознании других.

Психофизическую проблему сформулировал знаменитый философ Рене Декарт (1596–1650). С одной стороны, существует физический мир, в котором действуют физические законы. Ключевая его характеристика – пространственная протяженность. Физическое явление может быть вызвано только другим физическим явлением. С другой стороны, существуют психические (сознательные) явления, которые не обладают пространственной протяженностью (мысль не измеришь линейкой) и подчиняются своим особым законам – таким, как закон ассоциации. Как же непространственная мысль может подействовать на события в физическом мире? И как, наоборот, явления в физическом мире становятся доступными сознанию? Мы можем, например, описать процесс восприятия яблока физически. Начав с преломления света сетчаткой глаза, мы дойдем до активации определенных нейронов затылочной доли мозга. Но когда и как в этот процесс «вклинивается» осознание яблока, его субъективный сознательный образ?

 

По мнению некоторых ученых, психофизическую проблему нельзя решить потому, что она неверно сформулирована. Если мы изначально признаем несводимость психологических законов к физическим и наоборот, то, двигаясь из области психики, мы никогда не достигнем физических процессов, а описывая физический мир, никогда не придем к психическим явлениям.

 

Различные философские и психологические школы решают психофизическую проблему по‑разному. Можно признать, что психические и физические процессы параллельны друг другу, и даже пытаться описывать их взаимодействие. Этот подход прослеживается в современной когнитивной науке. Можно сказать, что психика не существует в принципе либо не существенна как объект научного анализа. Это путь физикализма и позитивизма, представленный в психологии такими направлениями, как бихевиоризм, реактология, рефлексология, «объективная психология». Можно, наоборот, утверждать, что физический мир – это содержание сознания, и даже если он объективно существует, то дан он человеку исключительно в виде феноменов сознания. К такому решению тяготеют психология интенциональных актов Ф. Брентано, гештальтпсихология, экзистенциально‑гуманистические направления в психологии.

Иной подход к психофизической проблеме предложен в отечественной психологии (теория Л. С. Выготского, общепсихологическая теория деятельности), восходящей к философским школам Аристотеля, Б. Спинозы, Г. В. Ф. Гегеля и К. Маркса. Оппозиция психического и физического диалектически «снимается» как противоположность формы и содержания, конкретизируемая в психологии в виде противопоставления образа и процесса.

 

Интенциональность сознания

 

 

Идеи Франца Брентано легли в основу функционального направления в психологии и оказали мощное влияние на последующее развитие гуманитарной мысли (феноменология Э. Гуссерля, психоанализ, аналитическая философия и др.).

Понятие интенциональности является краеугольным камнем в современной философии сознания. К идее интенциональности сознания восходят представления о ценности и смысле жизни, развиваемые в экзистенциально‑гуманистической психотерапии.

 

Если Вундт стремился описать элементарные психические явления и найти законы их сочетаний (структурализм), то его оппонент Франц Брентано (1838–1917) видел задачу психологии в описании психических актов. Например, если я воспринимаю или представляю стакан, то образ стакана является содержанием моего сознания. Однако подлинная психическая реальность заключена не в этом содержании, а в самом акте восприятия или представления.

Так возникает четкий критерий отличия психических феноменов от физических. Воспринимаемый стакан является физическим феноменом, а акт восприятия – психическим. Принципиальной характеристикой психических феноменов Брентано называет интенциональность, т. е. направленность на какой‑то объект (термин «интенциональность» был заимствован им из трудов средневековых философов). Сознание – это всегда сознание чего‑то, мышление – это всегда мышление о чем‑то. Физические объекты интенциональностью не обладают (камень не может быть «о другом камне»), в то время как психические феномены не могут ею не обладать.

По способу отношения к предмету Брентано различал три вида психических актов: представления, суждения и чувства. В представлении предмет предстает перед сознанием, в суждении он понимается как истинный или ложный, в актах чувства – как «плохой» или «хороший».

Брентано предлагал различать «генетическую» и «дескриптивную» психологию: первая изучает психические феномены с позиции третьего лица (сейчас это направление называется гетерофеноменологией), а вторая – с позиции первого лица, путем самонаблюдения (интроспекции). Любопытно, что каждый из этих подходов, взятый в отдельности, сталкивается с методологическими ограничениями: метод интроспекции можно критиковать за необъективность, а гетерофеноменологию – за описание феноменов, к которым нет непосредственного доступа.

 

 

Постгипнотическое внушение

 

 

Ипполит Бернгейм полагал, что поведение, которое человек демонстрирует во время гипноза, является результатом внушения. Его оппонент Жан‑Мартен Шарко считал гипноз патологическим состоянием сознания сродни феномену истерии. Современная точка зрения ближе к позиции Бернгейма, хотя в эриксоновской гипнотерапии симптом считается состоянием, подобным трансу.

Согласно Бернгейму, люди различаются по степени внушаемости. Проблеме внушаемости впоследствии было посвящено огромное число исследований. Оказалось, что даже низкая внушаемость не оказывает существенного влияния на эффективность гипнотерапевтического воздействия.

 

Франция, город Нанси, конец XIX века. Ясный солнечный день. Ровно в полдень на городскую площадь выходит человек и раскрывает над собой зонт.

Совершивший этот странный поступок человек был одним из пациентов профессора Ипполита Бернгейма (1840–1919) – знаменитого основателя Нансийской психоневрологической школы, который демонстрировал на подобных примерах феномен постгипнотического внушения. Парадокс этого феномена заключается в следующем: хотя человек не помнит инструкцию, данную ему ранее в гипнозе, он все равно ее выполняет.

Бренгейм, как и его старший коллега Огюст Льебо (1823–1904), первоначально применял постгипнотическое внушение для лечения невротических заболеваний (можно ввести человека в гипноз и внушить ему, что у него исчезнут те или иные симптомы). Однако наиболее интересным для Бернгейма стал сам механизм гипноза. Он внушал испытуемым галлюцинации, параличи, покраснение кожи, автоматические действия, а также забывание различных событий и фактов, в том числе забывание инструкции, которую в определенных обстоятельствах испытуемый должен выполнить.

Получалось, что психика человека «помнит» инструкцию, хотя сам он не отдает себе в этом отчета.

Основатель психоанализа З. Фрейд посетил Нанси в 1889 году и пришел в восторг от опытов Бернгейма. В одном из опытов испытуемый раскрывал зонт в комнате. Внимание Фрейда привлекло не столько выполнение человеком инструкции, которую он не помнит, сколько то, как человек объясняет свое поведение. Испытуемый мог сказать: «Мне показалось, что начинается дождь, и я решил проверить, не сломан ли зонт». Иначе говоря, испытуемый всегда находил рациональное объяснение своему поступку. Это натолкнуло Фрейда на мысль о том, что истинные мотивы нашего поведения и причины наших поступков могут быть скрытыми от нашего сознания.

 

 

Истерички доктора Шарко

 

 

Истерия стала камнем преткновения для психологов и психиатров именно потому, что она демонстрирует возможность самообмана. Существование истерии является убедительным доказательством непрозрачности сознания для самого себя.

Создатель психоанализа З. Фрейд не только успел поработать под руководством Мейнерта, но и съездил на стажировку к Шарко. Как Фрейд вспоминал впоследствии, ни один человек не оказал на него такого большого влияния, как Шарко.

 

Во второй половине XIX века в европейской медицине разразился настоящий скандал. В клиниках все чаще встречались пациентки с симптомами той или иной болезни, но без какой‑либо патологии, выявляемой при медицинском обследовании. Например, пациентка не может ходить, у нее парализованы ноги, однако неврологическое обследование показывает, что она абсолютно здорова. Подобных пациенток и называли истеричками.

Но является ли истерия болезнью? Медицинское сообщество раскололось на два лагеря. Одни считали истеричек симулянтками. Другие полагали, что истерия – это все‑таки болезнь, хотя и затруднялись описать ее природу. Ярким представителем первого лагеря был знаменитый венский профессор‑невролог Теодор Мейнерт (1833–1892), ходивший с красивой тростью и утверждавший, что… все врут (истерички – симулянтки, их симптомы – это обман). Не менее ярким оппонентом его был французский психиатр и невролог, профессор Жан‑Мартен Шарко (1825–1893).

Шарко считал истерию самостоятельной болезнью, причем именно он доказал, что болеют ей не только женщины, но и мужчины. Он полагал, что у истериков особо чувствительная периферическая нервная система, что предрасполагает их к измененным состояниям сознания и делает подверженными гипнозу. На своих лекциях и публичных выступлениях Шарко демонстрировал пациенток с истерией, которым внушал в гипнозе всевозможные симптомы и гипнотические феномены (паралич одной или другой руки, галлюцинации, каталептический мост и т. д.). Во французских газетах того времени часто можно было встретить анонсы выступлений профессора Шарко с его «дрессированными истеричками».

Для самих больных истерией их симптомы не являются обманом. Скорее при истерии сам организм (или психика) обманывает себя. К такому выводу пришел Фрейд, положивший в основу своего учения анализ случаев истерии.

 

 

Рождение психоанализа

 

 

С точки зрения психоанализа ни самонаблюдение, ни лабораторный эксперимент не могут раскрыть всю полноту психической жизни человека. Существует бессознательная психика, для доступа к которой требуется особая техника анализа.

Для описания процесса излечения от невротических симптомов в результате возвращения травматических переживаний на уровень сознания Фрейд использовал понятие «катарсис», которое заимствовал из античной эстетики (очищение души при восприятии трагедии).

 

Хотя Фрейд не был первым, кто открыл бессознательное, именно он сделал бессознательные механизмы психики главным предметом своих исследований.

Зигмунд Фрейд (1856–1939) начинал свою карьеру как обычный венский врач‑невролог, не имеющий средств на женитьбу и содержание семьи. Однако из его писем невесте мы узнаем, что Фрейд с самого начала был уверен в своем предназначении: «я отправлюсь в Париж, стану великим ученым и вернусь в Вену с большим, просто огромным ореолом над головой, мы тотчас же поженимся, и я вылечу всех неизлечимых нервнобольных».

На развитие научных взглядов Фрейда и разработку им собственного метода психотерапии, именуемого психоанализом, повлияли главным образом Жан‑Мартен Шарко, занимавшийся изучением истерии, Ипполит Бернгейм, проводивший опыты с постгипнотическим внушением, и Йозеф Брейер, применявший катартический метод для лечения неврозов. Шарко доказал, что истерические симптомы (например, слепота или паралич при отсутствии неврологической патологии) являются не симуляцией, а формой психического заболевания. Бернгейм демонстрировал, что психика может «помнить» то, что не помнит человек. Брейер практиковал метод «лечения разговором», явившийся прообразом метода свободных ассоциаций Фрейда.

Фрейда, поначалу практиковавшего гипноз, не удовлетворяло то, что результаты лечения часто оказывались лишь временными. Он предположил, что в основе невроза лежит скрытая травма, не осознаваемая человеком. Симптомы невроза будут возвращаться до тех пор, пока травма не будет открыта сознанию. Поэтому Фрейд стал предлагать своим пациентам лечь на кушетку, закрыть глаза и говорить все, что приходит им в голову. Интерпретируя свободные ассоциации, аналитик способствует раскрытию бессознательных содержаний психики.

 

 

Сексуальность под запретом

 

 

Фрейд разработал систему понятий, описывающих не только бессознательные механизмы, но и сам процесс психоанализа, в том числе – отношения между пациентом и аналитиком. Так, перенос – это перенаправление на аналитика тех чувств, которые пациент испытывает к значимой фигуре (например, матери).

Многие последователи Фрейда отказались признавать главным источником неврозов подавленную сексуальность. Тем не менее психоанализ стал одним из самых мощных направлений в современной психологии и психотерапии. Даже представители других школ и направлений опираются на некоторые положения психоанализа.

 

С точки зрения психоанализа сознание (то, в чем человек отдает себе отчет) – это лишь верхушка айсберга психики. Мы знаем о себе гораздо меньше, чем не знаем. Бессознательное – это не только то, что мы когда‑то знали, но сейчас не помним. Это бурлящий котел наших скрытых желаний и подавленных эмоций, комплексов и психологических защит.

Бессознательные содержания не допускаются в сознание или предстают перед ним в искаженном виде. Они проявляют себя в невротических симптомах (например, при истерии), оговорках и ошибочных действиях (можно «специально» потерять вещь, подаренную нам человеком, к которому мы испытываем амбивалентные чувства), в символике сновидений, а также в свободных ассоциациях на приеме у психоаналитика («Говорите все, что приходит вам в голову»).

Но почему мы что‑то можем осознать, а что‑то – нет? Что внутри нас есть такого, в чем мы сами не можем себе признаться? Обратимся к одному из случаев, описанных Фрейдом.

Молодая женщина по имени Элизабет в течение двух лет испытывала боли в ногах и с трудом могла ходить. Поскольку неврологических нарушений выявлено не было, этот случай можно было расценить как проявление истерии. Как выяснилось, Элизабет испытывала нежные чувства к мужу своей сестры. Невыносимая истина не могла быть допущена в сознание и приняла форму самонаказания, трансформировавшись в физическую боль. Самым тяжелым моментом для Элизабет стала смерть сестры при родах: скорбь о сестре столкнулась в ее сознании с мыслью о том, что мужчина, в которого она влюблена, теперь свободен.

Когда Фрейд разрабатывал свой метод, в европейском обществе не было принято говорить о сексуальности. Но когда одни запреты снимаются, на смену им приходят другие. Пока существует культура, будут существовать и запреты, поскольку, по Фрейду, функция культуры заключается в подавлении инстинктивных влечений.

 

 

Открытие условного рефлекса

 

 

Первый российский нобелевский лауреат Иван Петрович Павлов (1849–1936) не был психологом: он занимался физиологией. Однако о его открытии, сделанном почти случайно, знают психологи всего мира.

Методику классического обусловливания можно применять для лечения таких заболеваний, как алкогольная и никотиновая зависимость, фобии и панические атаки.

 

И. П. Павлов проводил опыты над собаками, изучая функционирование пищеварительной системы. Его задачей было исследование условий выработки пищеварительного сока в разных отделах пищеварительного тракта. В то время для этого требовалось делать собакам сложнейшие операции. Например, ради опытов с мнимым кормлением собаке перерезали пищевод: это позволяло определить, как жевание и глотание пищи (без ее попадания в желудок) влияют на выработку желудочного сока.

Исследуя работу слюнных желез, Павлов обнаружил, что часто собаки начинали выделять слюну до того, как видели пищу или чувствовали ее запах. Оказалось, что они реагируют на вид миски, на появление человека, который ее приносил, и даже на звук его шагов.

Ни миска, ни звук шагов экспериментатора никакими врожденными рефлексами со слюноотделением не связаны. Но рефлекс – выделение слюны – был налицо. Как это объяснить?

Павлов ввел различие между безусловными (врожденными) и условными (приобретенными) рефлексами и в серии блестящих опытов продемонстрировал, как формируется условный рефлекс. Примером безусловного рефлекса является выделение слюны в ответ на предъявление пищи. Чтобы сформировать условный рефлекс, нужно в течение некоторого времени предъявлять пищу одновременно с каким‑то условным стимулом (например, звуком метронома). После нескольких повторений условный стимул начнет вызывать слюноотделение сам по себе.

В психологии этот механизм называется классическим обусловливанием. Он может лежать в основе самых разных физиологических и психологических реакций: повышения или понижения аппетита, чувства усталости и раздражения, веселья или грусти, головной боли, страхов и т. п.

 

 

Суеверные голуби

 

 

Еще до появления доктрины бихевиоризма Эдвард Ли Торндайк (1874–1949) разработал метод «проблемного ящика». Он показал, что животное, чтобы выбраться из клетки, действует путем проб и ошибок. Сначала случайное нажатие на рычаг приводит к открытию дверцы; в серии повторений это действие закрепляется.

Свинья по кличке Присцилла, к которой применяли методику оперантного обусловливания, научилась включать телевизор, собирать в бак грязную одежду и катать по полу пылесос.

 

С точки зрения бихевиориста, быть суеверным значит демонстрировать суеверное поведение. Например, стучать по дереву, чтобы избежать неудачи. Но как сформировать «рефлекс суеверия»? При классическом обусловливании желаемую реакцию «привязывают» к условному стимулу. Но оказалось, что это не единственный способ формирования условного рефлекса.

Один из самых цитируемых психологов XX века Бёррес Скиннер (1904–1990), основываясь на идеях Торндайка и Уотсона, сформулировал теорию оперантного обусловливания. Любое наше поведение имеет свои последствия. Если они хорошие – данное поведение закрепляется, если плохие – оно отбрасывается или угасает. Таким образом, поведение можно формировать посредством вознаграждений (подкреплений) и наказаний. Подкрепляя некоторые движения голубя в клетке, можно научить его стучать клювом по пластмассовой пластинке, чтобы получить корм.

Иногда связь между поведением и вознаграждением бывает случайной. В оригинальных экспериментах Скиннера пища автоматически подавалась голубю каждые 15 секунд. Это приводило к закреплению связи между вознаграждением и некой случайной реакцией голубя, например наклоном головы. Интервал между подкреплениями постепенно увеличивали до одной минуты, и поведение «надеющегося» голубя становилось более ярким: он энергично повторял наклоны, исполняя настоящий «пищевой танец». Голубь вел себя так, будто между его поведением и получением пищи имеется причинно‑следственная связь…

Скиннер мечтал о человеческом обществе, управляемом на основе принципов оперантного обусловливания. В 1967 году в штате Вирджиния была даже создана община Twin Oaks («Дубы‑близнецы»), члены которой стремились жить в соответствии с идеями Скиннера.

Метод модификации поведения, разработанный Скиннером, используется в современной психотерапии.

 

 

Когнитивная карта

 

 

Эксперименты Толмена позволили скорректировать представления классического бихевиоризма о сущности поведения и психики. Между стимулом и реакцией было помещено промежуточное звено – внутренние психические процессы.

Толмен считал, что поведение человека в его социальном окружении также опосредуется внутренними когнитивными картами. Если эти карты «узкие» и ограниченные, это ведет к конфликтам, неудачам и душевным заболеваниям.

 

Призыв бихевиоризма изучать только то, что доступно внешнему наблюдению, обернулся обеднением предмета психологии: психика приравнивалась к поведению, всё, что не укладывается в формулу «стимул–реакция», объявлялось не заслуживающим внимания или вовсе не существующим.

Американец Эдвард Толмен (1886–1959), изучая поведение крыс в лабиринте, провел изящный эксперимент, показывающий, что между стимулом и реакцией существует внутреннее опосредующее звено. Фактически, Толмен экспериментально доказал существование психики, причем даже не у человека, а у лабораторной крысы!

В эксперименте крысы были разделены на три группы. Группу С (контрольную) каждый день выпускали в лабиринт, в конце которого находилась пища. Группа N (без подкрепления) не получала пищевого вознаграждения. Группа D (с отсроченным подкреплением) получала поощрение только с 11‑го дня эксперимента. Экспериментатор регистрировал количество ошибок, сделанных крысами из всех групп (ошибкой считалось попадание крысы в тупиковую ветвь лабиринта).

Крысы из группы С научились проходить лабиринт почти без ошибок к 15‑му дню эксперимента. За это же время крысы из группы N, не получавшие подкрепление, почти ничему не научились. А что же группа с отсроченным подкреплением? В течение первых 10 дней они вели себя примерно так же, как и крысы из группы N. Но начав получать подкрепление, они сориентировались в лабиринте буквально за 3–4 дня! Если «прав» классический бихевиоризм, они не должны были ничему научиться, пока не получали подкрепление. Но очевидно, что, бесцельно бродя по лабиринту первые 10 дней, они составили внутреннее «представление» его структуры, которым и воспользовались во второй части эксперимента. Толмен назвал это «представление» когнитивной картой.

 

 

Когнитивная революция

 

 

Ключевая идея когнитивной психологии заключается в том, что эмоциональные и поведенческие реакции человека на различные события опосредованы внутренним «промежуточным фактором» – установками, убеждениями, схемами.

В результате когнитивной революции сформировалось одно из ведущих направлений в современной психотерапии. Психотерапевты когнитивного направления работают с ошибками мышления, глубинными убеждениями и дисфункциональными схемами, искажающими восприятие и нарушающими поведение человека.

 

В середине XX века в американской психологии произошел ряд событий, положивших конец господству бихевиоризма. Опыты Э. Толмена продемонстрировали возможность экспериментального изучения скрытых психических процессов, недоступных непосредственному наблюдению. Математик Норберт Винер в книге «Кибернетика» (1948) предложил программу новой науки о закономерностях передачи информации в машинах, живых организмах и обществе. Лингвист Ноам Хомский в 1959 году опубликовал рецензию на книгу Б. Ф. Скиннера «Речевое поведение», причем рецензия затмила саму книгу. В ней Хомский подверг убедительной критике бихевиористскую концепцию усвоения языка. Человек способен построить бесконечное количество предложений на родном языке, а это, с точки зрения Хомского, опровергает концепцию обучения языку путем формирования условного рефлекса. В 1960 году психологи Джордж Миллер и Джером Брунер создают Центр когнитивных исследований при Гарвардском университете. Психология вновь обращается к исследованию внутренних, ненаблюдаемых процессов.

В самом общем виде когнитивная наука представляет познавательные процессы как цикл: выдвижение гипотезы – прием информации – обработка информации – проверка гипотезы. Например, чтобы воспринять (увидеть) стакан, сначала нужно построить перцептивную гипотезу, которая затем будет проверена в ходе восприятия и взаимодействия со стаканом. Если исходная гипотеза неверна, но является достаточно стойкой, возникает обман восприятия. Такова, например, природа иллюзий: когда вы ждете звонка от любимого человека, вы можете принять за звонок случайный звук.

Ученые‑когнитивисты описывают познавательные процессы при помощи компьютерной и информационной метафор, соотносящих познание с обработкой информации в компьютере и других искусственных системах.

 

 

Его величество гештальт

 

 

«Гештальтисты» экспериментально доказали зависимость процесса решения задач от восприятия структуры ситуации. Было показано, что решение задач не сводится к методу проб и ошибок или условным рефлексам, но требует способности реструктурирования условий задачи.

Один из создателей гештальтпсихологии Вольфганг Кёлер особенно известен благодаря исследованиям интеллекта человекообразных обезьян. Ему принадлежит термин «инсайт», означающий внезапное появление решения применительно к ситуации в целом.

 

Летом 1910 года, сидя у окна поезда, пересекавшего центральную Германию, молодой психолог Макс Вертгеймер размышлял о психологическом объяснении известной иллюзии: почему пассажиру кажется, что далекие объекты движутся вместе с поездом? Ветргеймер вспомнил о стробоскопе – детской игрушке, создающей иллюзию движения объектов за счет быстрой смены их изображений. Осененный смутной догадкой, он в тот же день купил стробоскоп и экспериментировал с ним несколько часов. Вертгеймер заменил прилагавшиеся картинки листками бумаги, на которых начертил две параллельные прямые. Он обнаружил, что при одной скорости смены картинок линии видны по очереди, при другой – одновременно, при третьей – видна одна линия, которая меняет свое положение. Этот нехитрый эксперимент ознаменовал рождение гештальтпсихологии.

Перенеся эксперимент в лабораторию и используя тахистоскоп, Вертгеймер с помощью своих ассистентов Курта Коффки и Вольфганга Кёлера описал фи‑феномен – иллюзию движения, связанную не с деятельностью органов чувств, а с тенденцией психики воспринимать набор ощущений как осмысленное целое (слово «гештальт» означает форму или структуру, которая первична по отношению к отдельным ощущениям).

Описан целый ряд «законов гештальта». Один из них – закон близости: воспринимая несколько одинаковых объектов в пространстве, мы группируем их по близости друг к другу. Согласно закону сходства, мы объединяем в группы сходные объекты. Закон «хорошего продолжения» заключается в том, что при восприятии мы отдаем предпочтение более естественным формам. Например, на рисунке справа мы увидим линии AB и CD, а не линии AC и DB. Согласно закону прегнантности, из возможных форм мы воспринимаем более простые (например, видим два круга, а не круг и полумесяц).

Гештальтпсихология стремилась объяснить не только восприятие, но и другие психические процессы.

 

 

Пирамида потребностей

 

 

Согласно Абрахаму Маслоу, средний человек удовлетворяет 85 % физиологических потребностей, 70 % потребностей в безопасности и защите, 50 % потребности в любви и принадлежности, 40 % потребности в самоуважении и лишь 10 % потребности в самоактуализации.

К гуманистической психологии восходит экзистенциально‑гуманистическое направление в психотерапии, ориентирующееся на осознание человеком ценности и смысла собственного существования.

 

В середине XX века, после двух мировых войн, ведущим направлением в европейской философии и культуре становится экзистенциализм, основывающийся на осознании уникальности бытия отдельного человека, «заброшенного» в мир и вынужденного искать смысл перед лицом отчаяния, тревоги и одиночества. В философии экзистенциализма берет начало гуманистическая психология. Ее главные представители Абрахам Маслоу, Эрих Фромм, Виктор Франкл, Карл Роджерс, Ролло Мэй и др. видели в гуманистической психологии альтернативу по отношению к главенствующим тогда психоанализу и бихевиоризму и поэтому называли ее «третьей силой» в психологии.

Психологи‑гуманисты убеждены в том, что в человеческой природе изначально нет ничего плохого. Что движет человеком? К чему он стремится? Как он может раскрыть свой творческий потенциал, реализовать то, что изначально заложено в нем природой? Абрахам Маслоу считал, что главная потребность человека – это потребность личного совершенствования (самоактуализации). Но самоактуализация невозможна, пока человек страдает от голода, не ощущает своей безопасности, не чувствует поддержки со стороны других людей и не уважает сам себя.

Все человеческие потребности Маслоу изобразил в виде пирамиды, подразумевая, что перейти к удовлетворению более высоко расположенных потребностей человек может лишь тогда, когда удовлетворены потребности предшествующего уровня. В основании пирамиды находятся физиологические потребности (голод, жажда и т. п.). Второй уровень – это потребность в безопасности, третий – потребность в принадлежности к социальной группе и потребность в любви, четвертый – потребность в самоуважении. Венчает пирамиду потребность в самоактуализации.

Эта иерархия допускает исключения. Например, человек с сильными идеалами может быть готов скорее умереть от голода, чем отказаться от своих идеалов.

 

 

Умственное развитие ребенка

 

 

Хотя Пиаже признавал влияние социальных факторов на умственное развитие ребенка, в целом это развитие он представлял как автохтонный (определяемый внутренними факторами) процесс. Позиция Выготского снимала противоречие между внутренними и внешними факторами, представляя психическое развитие как интериоризацию социальных отношений.

Спор между Выготским и Пиаже был заочным; Пиаже смог ознакомиться с аргументами своего оппонента спустя много лет после его смерти и во многом согласился с ними. Оба выдающихся ученых, каждый по‑своему, отстаивали идею стадийного развития психики.

 

Одним из самых глубоких противоречий, когда‑либо существовавших в психологии, является противоречие во взглядах на развитие психики. Одни ученые делают акцент на внутренних факторах развития, считая, что психические функции формируются в соответствии с некоторой внутренней (возможно, генетической) программой. Другие акцентируют внимание на внешних (социальных) факторах, утверждая, что психика ребенка – это tabula rasa, на которой в ходе воспитания можно написать все что угодно. Первый взгляд наиболее свойственен представителям когнитивной психологии, второй – бихевиористам. Чтобы преодолеть это противоречие, недостаточно признать, что на ребенка действуют как внешние, так и внутренние факторы: нужно объяснить, как они связаны друг с другом.

Наиболее показательным в этом плане стал спор двух выдающихся психологов XX века. Швейцарец Жан Пиаже (1896–1980) связывал умственное развитие ребенка с интериоризацией («переводом») действия в мысль и движением от более простых систем логических операций к более сложным. Главной характеристикой детской психики Пиаже считал эгоцентризм, по мере избавления от которого происходит социализация мышления и речи ребенка. Например, эгоцентрическая речь дошкольника, не выполняющая функцию общения с другими, уступает место социализированной речи для других.

Советский психолог Л. С. Выготский (1896–1934) сравнил путь развития ребенка, представленный Пиаже, с тем, как одна жидкость в сосуде (символизирующая взрослое мышление) постепенно вытесняет другую (символизирующую мышление ребенка). Ключевая ошибка Пиаже, по Выготскому, заключается в игнорировании диалектического отношения между личностью и обществом. В ходе интериоризации ребенок усваивает формы совместных операций, и они становятся операциями его мышления.

 

 

Интериоризация

 

 

Важное понятие в теории Выготского – «зона ближайшего развития». Эта область таких задач, с которыми ребенок еще не справляется сам, но решает их с помощью взрослого. В дальнейшем такие задачи перемещаются в зону актуального развития (происходит интериоризация).

Выготский доказал, что единицы мыслительной деятельности (понятия) – это формы обобщения, которые развиваются. Поэтому, например, понятия «яблоко» или «птица» в мышлении ребенка и взрослого обладают различными структурными и функциональными характеристиками.

 

Лев Семенович Выготский (1896–1934) – один из немногих советских психологов, чьи книги легко встретить на полках книжных магазинов всего мира. Психологией он занимался недолго (в 37 лет Выготский умер от туберкулеза), но вклад его в эту науку огромен.

Выготскому принадлежит убедительное экспериментальное и теоретическое обоснование социальной природы человеческой психики. Ребенок не рождается с «готовой» психикой: сначала он не умеет ни говорить, ни решать мыслительные задачи, ни контролировать свои эмоции. Психика ребенка – не такая же, как психика взрослого. Например, взрослому, чтобы что‑то вспомнить, нужно подумать. Ребенку, чтобы подумать, нужно вспомнить. Его психика должна пройти сложный путь развития, по мере того как ребенок овладевает предметами культуры и общается с другими людьми.

Основной закон развития психики – это закон интериоризации. Что мы делаем, когда, думая о чем‑то серьезном, начинаем рассуждать вслух? Или когда наклеиваем куда‑то «напоминалку» с записью о предстоящем важном событии? В таких случаях мы выносим вовне механизмы контроля над собственной деятельностью (например, полагаемся на бумагу, если не доверяем памяти). По Выготскому, они изначально являются внешними, но в ходе развития «перемещаются» вовнутрь. Так, для дошкольников характерна эгоцентрическая речь: ребенок, играя, вслух комментирует свои действия или даже отдает себе команды. В ходе интериоризации эта речь дает начало мысленному диалогу человека с собой и речевому мышлению.

Интериоризации подвергается то, что первоначально существовало в форме отношения между людьми. Сначала речь служит общению, а уже потом – контролю над собственным поведением. Формы совместной деятельности людей дают начало внутренним мыслительным операциям.

 

 

 

Психика и культура

 

Человек и животные

 

 

Согласно общепсихологической теории деятельности, лишь человек обладает сознанием как системой значений, опосредующих взаимодействие человека с миром. Однако не все психологи едины в мнении о принципиальном различии между психикой человека и психикой животных.

Немецкий философ Э. Кассирер называл человека animal symbolicus, имея в виду символическую «прослойку», которую человек ставит между собой и вещами.

 

Фундаментальная характеристика организмов, обладающих психикой, заключается в их способности изменять свое положение в пространстве и соотносить свои движения с другими объектами. Согласитесь: дереву психика нужна меньше, чем белке, которая прячется в дупле этого дерева.

Белка воспринимает дерево сквозь призму движений, которые она может по отношению к дереву совершить. В основе человеческого восприятия тоже лежат формы возможных движений. Человек воспринимает чашку как то, из чего можно пить, а стул – как то, на что можно сесть(при этом в мозге человека активируются соответствующие двигательные нейроны – хотя актуального движения при восприятии может и не быть).

Однако между человеком и животными, по-видимому, есть непреодолимая пропасть. Человек способен изображать и представлять объекты, которые не присутствуют в поле его восприятия. Эта способность эволюционно связана с появлением языка (а также других видов символической деятельности). Человек может нарисовать на стене пещеры оленя, но нет такого оленя, который мог бы нарисовать человека.

Это значит, что человеческая психика не сводится к простым формам движений. Если говорить упрощенно, в голове у человека присутствует система правил взаимодействия с предметами (система предметных значений), которую он усваивает в ходе общения с людьми и предметной деятельности. Предметное значение – это форма действия с предметом (обычно усвоенная от других людей). Действие опосредуется значением, которое как бы «заранее» присутствует в голове.

Что будет, если дать обезьяне молоток? Не обладая предметным значением, она будет взаимодействовать с молотком как с физическим объектом (палкой). Например, почешет им спину. Человек же, наоборот, может палку использовать в качестве молотка. Обезьяна не видит предмет там, где он есть, а человек видит предмет там, где его нет.

Предметность психики

Многие ученые считают различия между животными и человеком скорее количественными, а не качественными. Так, по некоторым данным, шимпанзе могут демонстрировать интеллектуальные способности уровня двухлетнего ребенка (но уже не трехлетнего). Другие ученые настаивают на существовании качественного разрыва.

Экспериментальные обезьяны способны обучаться символической деятельности (усваивать знаки, группировать их в категории и соблюдать их правильный порядок). Значит, в специальных условиях они могут быть немного «очеловечены». В этом нет ничего удивительного: в конце концов, один из видов приматов создал когда-то культуру и цивилизацию!

Особенностью человеческого, сознательного взгляда на мир является предметность. Вещи, которые мы воспринимаем, для нас что-то значат, т. е. обладают значением. С точки зрения развития психики значение появляется лишь тогда, когда появляется знак как средство, используемое человеком для того, чтобы разделить с кем-то свое понимание вещи. Например, знаком является слово «стол», а значением этого знака – форма возможной деятельности со столом (стол – это предмет, за которым можно пообедать, поработать с книгой и т. д.). Вещи для человека обладают значением, когда он смотрит на них с точки зрения деятельности, которая хотя бы потенциально может быть разделена с другими людьми. Мы видим вещи «глазами» нашей социальной группы, культуры, общества в целом. Это и есть предметный взгляд на мир. Будучи носителем «взгляда Другого», человек обладает и самосознанием.

Если человек взаимодействует с предметами, то животное – с объектами физической среды. Конечно, эти объекты для животного что-то значат, но это значение – сугубо биологическое, т. е. связанное с ситуацией непосредственного взаимодействия со средой. Выйти за предел такой ситуации животное, по-видимому, не может.

Смышленый шимпанзе по кличке Рафаэль умел доставать апельсин с подноса, перед которым горел огонь. Чтобы потушить огонь, он зачерпывал кружкой воду из бака. Но затем эксперимент провели на плоту посреди озера. Бак стоял на соседнем плоту, так что Рафаэлю пришлось перекидывать между плотами доску и перебираться с кружкой туда и обратно. Согласитесь, это гораздо сложнее, чем просто зачерпнуть воду из озера. Однако Рафаэль не догадался это сделать. Получается, что в озере и в баке – не одинаковая вода. Животное не может увидеть воду как таковую, поскольку для этого нужно обладать предметным взглядом на мир.

 

Аргумент Томаселло

Каким бы ни был разрыв между животными и человеком, очевидно, что лишь человек способен к совместной деятельности, формы которой он сохраняет в виде предметов культуры и знаков языка. Поэтому и развитие человека заключается в овладении этими формами.

Социальные животные, такие как волки, львы и те же шимпанзе, демонстрируют подобие совместной деятельности во время охоты. Однако вряд ли это полноценное сотрудничество. В конце концов, и муравьи переносят травинки совместно, но их поведение полностью инстинктивно.

Понимают ли обезьяны указательный жест? Многие зоопсихологи ответят на этот вопрос утвердительно. Обезьяны способны прослеживать не только направление жеста, но и направление взгляда человека или своего сородича. Они вполне могут угадать, куда вы смотрите или что собираетесь делать. Но доступно ли им значение указательного жеста? Американский психолог Майкл Томаселло экспериментально доказал, что это не так.

В первом варианте эксперимента человек на глазах у шимпанзе шел прятать еду в одном из трех ведер (сами ведра обезьяне были не видны). Когда обезьяна направлялась к ведрам, другой человек показывал рукой на правильное ведро. Видя этот жест, обезьяны, тем не менее, не понимали его значения и проверяли ведра в случайном порядке. Тогда эксперимент видоизменили. Второй человек не просто показывал на ведро, а пытался до него дотянуться. Лишь в этом случае обезьяны сразу подходили к нужному ведру. Их «логика» получилась такой: если человек просто указывает на ведро, то это еще ничего не значит; если же он пытается ведро достать – значит, еда находится именно там. Обезьяны поймут тебя только в том случае, если ты действуешь эгоистично. Они используют жесты и другие средства коммуникации только для выражения своих требований и не понимают сообщения, ориентированные на сотрудничество.

Майкла Томаселло иногда называют вторым Выготским: он отстаивает тезис о социальном происхождении высших психических функций человека. Организовать сотрудничество может лишь человек. Если вы сомневаетесь в этом, то попробуйте найти двух обезьян, которые совместными усилиями перенесли бы ящик с одного места на другое.

Некоторые домашние животные, например собаки, реагируют на указательный жест правильно. Возможно, они воспринимают его как команду, а не предложение помощи. Исследования на этот счет продолжаются.

 

Рождение смысла

Общепсихологическая теория деятельности, разработанная А. Н. Леонтьевым, рассматривает человека как социальное существо. Чтобы быть таким существом, недостаточно просто взаимодействовать с себе подобными: нужно отражать формы социальных взаимодействий в собственном сознании.

А. Н. Леонтьев был одним из наиболее ярких последователей Л. С. Выготского, связывавшего развитие психики с интериоризацией (переводом вовнутрь) системы социальных отношений.

Когда и как у человека зародилось сознание? Отечественный психолог Алексей Николаевич Леонтьев (1903–1979) для ответа на этот вопрос предлагал представить первобытных охотников, загоняющих совместными усилиями добычу.

Если, увидев добычу, охотник сам стремится поймать ее (и, разумеется, съесть), то он ведет себя как биологическое существо. В данном случае мотив человека (удовлетворение потребности в пище) и цель его действий (поймать добычу) совпадают. Но в ситуации коллективной охоты одни должны загонять животное, а другие – его ловить. Человек должен сделать что-то вопреки своей биологической потребности – например, вспугнуть дичь, чтобы другие ее поймали. Цель действий человека перестает совпадать с мотивом. Мотив является общим для группы людей: они сотрудничают друг с другом для того, чтобы удовлетворить потребность в пище. Но цели оказываются разными: кто-то вспугивает добычу, кто-то другой ее ловит, кто-то координирует общие действия. В момент расхождения мотива и цели, согласно Леонтьеву, и зарождается сознание.

Отношение между мотивом и целью Леонтьев называет смыслом. Вспугивая добычу, человек совершает осмысленное действие. Оно не ведет напрямую к удовлетворению биологической потребности (даже наоборот). Но его цель соотносится с общим мотивом, оно осмысленно потому, что другой человек продолжит деятельность первого и завершит ее. Вот и получается, что осмысленный (сознательный) взгляд на вещи – это взгляд «глазами других».

Категория смысла в теории Леонтьева соотносится с категорией значения. Смысл – это то, что вещь значит для нас как предмет нашей потребности. Значение – это как бы абстракция из смысла, или то, что вещь значит для нас как таковая. Например, для сытого и голодного кусок хлеба несет разный смысл, но сохраняет одно и то же значение.

Восприятию нужно учиться

Культурная принадлежность человека сказывается на его мышлении и восприятии. В ходе развития мы овладеваем формами предметной деятельности, которыми располагает наша культура. Поэтому, чтобы увидеть предмет, недостаточно просто открыть глаза.

Лев Толстой полагал, что сила искусства заключается в непосредственном воздействии на чувства человека. Современная психология может с этим поспорить: если мы учимся восприятию пространственных отношений, то тем более это будет касаться восприятия произведений искусства. Поэтому, к примеру, одни люди умеют слушать классическую музыку, а другие – нет.

Вы когда-нибудь видели лошадей или коров, пасущихся вдалеке? Вряд ли вам придет в голову счесть их насекомыми: вы понимаете, что они только кажутся крошечными, поскольку находятся далеко. Но если вы провели всю жизнь в лесу и впервые вышли на открытое пространство, то такого понимания у вас не будет. Именно так произошло с пигмеем по имени Кенж, который был проводником у антрополога Колина Тёрнбалла, путешествовавшего по Центральной Африке в середине XX века.

Впервые покинув лес и оказавшись на равнине, Кенж принял буйволов, пасущихся в нескольких милях от него, за жуков. Когда Тёрнбалл подвез его к стаду, Кенж не мог понять, как животные успели увеличиться в размере.

Восприятию пространства и времени, а также массы, плотности и других характеристик физических объектов мы должны учиться. Это можно проиллюстрировать на примере зрительно-весовой иллюзии (иллюзия Шарпантье). Если вам на ладони поставить гирьки одинаковой массы, но разного объема, то меньшая гирька покажется вам более тяжелой (этого не произойдет, если опыт провести с закрытыми глазами). Мы привыкли к тому, что чем больше объект, тем больше и его масса. Столкнувшись с нарушением этого правила, мы воспринимаем большую гирьку как объект меньшей плотности. Здесь вступает в силу другое правило: чем больше плотность, тем больше масса. Поэтому меньшая гирька кажется нам тяжелее. Если же мы не видим сравниваемые гирьки, то фактор объема на восприятие не влияет, и иллюзия не возникает.

Этой иллюзии обычно не подвержены дошкольники, которые еще не научились соотносить объем, массу и плотность, а также люди с умственной отсталостью. Парадоксально, но факт: чтобы оценить массу гирек правильно, человек должен быть умственно отсталым!

 

Покажите мне «дакс»!

Взгляд западного человека на мир можно назвать аналитическим: нужно вычленять отдельные объекты и управлять ими. Восточный человек, напротив, видит мир холистически: обращая внимание на материал и среду, он скорее стремится к гармонии с миром, чем к управлению им.

Указанные особенности восприятия меньше выражены у людей, ассимилировавшихся в чужой культуре. Поэтому их нельзя объяснить врожденными особенностями функционирования нервной системы. Скорее, они являются результатом развития человека в определенной культурной среде.

Чем отличается человек с Востока от человека с Запада? Психологи Муцуми Имаэ и Дедре Гентнер провели серию экспериментов, в которых участвовали американцы и японцы. Задача состояла в том, чтобы определить, на что человек обращает внимание при восприятии – на форму предмета или же на материал, из которого он состоит. Например, испытуемым показывали пирамиду из пробок, говоря: «Это – “дакс”». Затем им показывали пирамиду, составленную из другого материала, а рядом – фигуру другой формы, составленную из пробок, и просили показать «дакс». Американцы чаще указывали на пирамиду, японцы – на фигуру из аналогичного материала. Иначе говоря, американцы при восприятии предмета ориентировались прежде всего на его форму, а японцы – на вещество, из которого предмет состоит.

Американский психолог Герман Виткин в середине XX века разработал методику, позволяющую оценить зависимость восприятия и поведения человека от перцептивного поля. В одном из опытов испытуемые, находясь в темной комнате, наблюдали за светящимся стержнем внутри светящейся рамки. Наклон стержня и рамки изменялся. Нужно было сигнализировать, когда стержень оказывается в вертикальном положении, не отвлекаясь на рамку. Полезависимыеиспытуемые допускали ошибки, ориентируясь на рамку, поленезависимые – оценивали положение самого предмета, не ориентируясь на фон. Профессор социальной психологии Ричард Нейсбит провел аналогичные эксперименты с участием американцев и представителей Восточной Азии. Оказалось, что азиаты склонны воспринимать предмет в его отношениях со средой. Американцы скорее воспринимали объект как таковой, обращая меньше внимания на перцептивное поле. Упрощая, можно сказать, что для жителя Запада мир состоит из отдельных (дискретных) объектов, а для азиата мир – это континуум отношений в структуре сложного целого.

Первобытная магия

Представители английской антропологической школы (Э. Тайлор, Дж. Фрэзер и др.) придерживались эволюционной теории развития культуры. Однако они не переносили идею развития в область психологии: законы психической деятельности считались универсальными. С этой точки зрения психика дикаря отличается от психики цивилизованного человека лишь по содержанию (например, по объему знаний), а не по существу.

Оппонентом Фрэзера был французский ученый Люсьен Леви-Брюль (1857–1939), который доказывал, что «первобытное мышление» имеет свои качественные особенности, не сводимые к механизму ассоциации. Работы обоих великих ученых послужили демистификации феномена магии.

Вы когда-нибудь задумывались над смыслом ритуальных действий суеверных людей? Человек может бояться произносить что-то вслух (чтобы не «сглазить») или прикалывать к одежде булавки, чтобы избежать чего-то плохого. Кто-то скрещивает пальцы в кармане, а кто-то круговым движением руки «очищает ауру». Часто подобные действия свидетельствуют о психической патологии. Но иногда они являются следствием развития в определенной культуре.

Магическое мышление наиболее характерно для представителей первобытных культур (поэтому его можно называть первобытным). Знаменитый антрополог Джеймс Джордж Фрэзер (1854–1941), собравший огромное множество свидетельств о первобытной культуре, оставленных путешественниками и миссионерами, предлагал различать два вида магии. Имитативная магияосновывается на принципе подобия: вещи, подобные друг другу, взаимосвязаны, а значит, действуя на одну вещь, мы тем самым действуем и на другую. Например, если в ритуальном танце проткнуть изображение какого-либо человека, то тем самым можно нанести ему вред. Контагиозная магия основывается на принципе заражения или контакта: вещи, когда-либо бывшие в контакте, остаются в контакте постоянно. Поэтому, например, целебную мазь можно смело наносить не на рану, а на нож, которым рана была нанесена. Часто эти виды магии сочетаются: так, куклы, используемые в магии вуду, могут быть чьим-то подобием и в то же время содержать материал, который ранее был в контакте с данным человеком (в т. ч. его волосы).

Поскольку Фрэзер, объясняя первобытную психику, опирался на традиции английской школы ассоциативной психологии, он связал описанные виды магии с механизмом ассоциации. Имитативная магия сводится к ассоциации по сходству, а контагиозная – к ассоциации по смежности.

 

Высшие психические функции

Мозговая локализация ВПФ имеет динамический характер и меняется в ходе развития. Поражение определенного участка мозга в раннем детстве приводит к недоразвитию высших по отношению к нему структур; у взрослого поражение того же участка приводит к нарушению низших структур и процессов, которые теперь ему подчиняются.

Теория высших психических функций (ВПФ) была разработана Л. С. Выготским и его последователями (А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, Б. В. Зейгарник и др.). В ее основе лежит представление о функции как о развивающейся системе. Очевидно, что ребенок не рождается с «готовой» психикой: психические функции ребенка развиваются, как развивается и его организм. Вопрос в том, как это происходит.

Представим строительство многоэтажного дома. Каждый этаж возникает над предыдущим, сохраняя принципиальные особенности его организации. Наивный взгляд на развитие психики уподобляет ее такому дому: у ребенка формируются новые знания, навыки, функции, которые присоединяются к имевшимся ранее. В действительности все иначе: строительство каждого «этажа» в психике ребенка сопровождается существенной перестройкой предшествующих «этажей»! Элементарные функции перестраиваются и совершенствуются, формируются новые межфункциональные связи и отношения, возникают новые психологические системы, заступающие на место элементарных функций. Эти системы и называются высшими психическими функциями.

Основные характеристики ВПФ – это: 1) прижизненное формирование; 2) социальное происхождение; 3) системное строение; 4) произвольная регуляция; 4) знаково-символическое опосредование; 5) системная и динамическая мозговая локализация.

А. Н. Леонтьев экспериментально продемонстрировал путь развития ВПФ на примере функции памяти. Использовался метод двойной стимуляции, разработанный Л. С. Выготским. Суть метода заключается в предъявлении испытуемым двух наборов стимулов: одни выполняют функцию объекта, на который направлена деятельность испытуемого, а другие – функцию средства или орудия, при помощи которого эта деятельность организуется. В экспериментах А. Н. Леонтьева в качестве стимулов-объектов выступали отдельные слова для запоминания, а в качестве стимулов-средств – картинки, которые можно было подобрать в помощь. Инструкция звучала так: «Когда я назову слово, посмотри на карточки, выбери и отложи такую карточку, которая потом поможет тебе вспомнить это слово». При этом между изображениями и словесными понятиями не было очевидной связи (например, чтобы запомнить слово «день», можно было взять карточку с изображением петуха или часов). В каждой возрастной группе сравнивали результаты непосредственного запоминания (без опоры на картинки) и опосредованного (с опорой на картинки).

Ярким примером связи между произвольностью функции и ее речевым опосредованием является алекситимия – неспособность человека вербализовать свои эмоции. Люди с алекситимией склонны к психосоматическим заболеваниям, важную роль в развитии которых играют подавленные и незрелые эмоции.

У младшей группы детей и у взрослых опора на картинки не вызывала существенного улучшения результатов. Школьникам же картинки очень помогали. А. Н. Леонтьев объяснил это так: сначала запоминание является непосредственным (поэтому дошкольникам картинки еще не помогают), в школьном возрасте резко возрастает опора памяти на внешние средства, а затем, в соответствии с теорией интериоризации Л. С. Выготского, память приобретает внутреннее опосредование (и поэтому взрослым картинки уже не нужны). Психологическими «орудиями», которые при этом «вращиваются», являются в первую очередь словесные знаки. Пройдя такой путь развития, память перестает быть элементарной способностью механически воспроизводить материал. Теперь это сложная система внутри- и межфункциональных связей (чтобы что-то запомнить, у нас должен быть мотив, мы задействуем воображение и мышление и т. д.).

По Л. С. Выготскому, ВПФ – это социальные способы поведения, которые мы применяем к самим себе. Так, исходное назначение речи – это управление другими людьми, но в ходе интериоризации мы начинаем ее использовать для управления собственным поведением. Все ВПФ проходят в развитии тот же путь, что и память: они становятся внутренне опосредованными речью. Так они обретают и произвольность: мы сознательно управляем лишь тем, что можем описать словами.

Горькая конфета

В ходе первого рождения личности, по А. Н. Леонтьеву, внешняя социальная регуляция деятельности ребенка становится внутренней: ребенок следует правилам или запретам взрослых даже тогда, когда его никто не видит.

В подростковом возрасте происходит второе рождение личности, связанное со столкновением разных социальных мотивов: например, то, что одобряется учителями, может получать негативную оценку у сверстников подростка, которому в этих условиях приходится принимать собственные решения и быть ответственным за них.

Насколько дети-дошкольники «эгоцентричны»? Могут ли они смотреть на себя «глазами других»? Чтобы ответить на эти вопросы, отечественные психологи провели ряд экспериментов, суть которых сводилась к следующему.

Ребенок должен достать некоторый предмет, не нарушая определенного условия – например, ему нельзя вставать со стула или переступать через линию на полу. Задача, данная ребенку, заведомо не решаема, но он об этом не знает. Наградой за успешное выполнение задания является конфета. После того как ребенок предпринимает первые несколько попыток и втягивается в игру, экспериментатор под каким-то предлогом выходит из комнаты, но продолжает наблюдение за ребенком через одностороннее зеркало (зеркало Гезелла). Чаще всего ребенок, оставшись один, вскоре нарушает запрет и «решает» таким образом задачу. Экспериментатор возвращается и награждает его конфетой.

Но тут происходит удивительное: ребенок, взяв конфету, расстраивается и даже плачет. Конфета оказывается для него «горькой». Почему? А. Н. Леонтьев, описывая феномен горькой конфеты, говорил, что в дошкольном возрасте (начиная с трех лет) происходит первое рождение личности. Главным признаком этого процесса является построение иерархии мотивов. В эксперименте с конфетой один мотив (достать интересующий предмет) сталкивается с другим (выполнить условие взрослого). Собственное побуждение ребенка берет верх в отсутствие взрослого. Но когда экспериментатор возвращается, на первый план выходит социальный мотив, значение которого возрастает при получении ребенком незаслуженной награды. Так что даже если в актуальной ситуации действия ребенка могут диктоваться его эгоцентризмом, это еще не значит, что он совсем не может посмотреть на себя со стороны.

Построение иерархии мотивов продолжается в течение всего дошкольного возраста (и кризиса семи лет).

 

Личность

Социальными отношениями, которые интериоризуются ребенком, являются прежде всего отношения в семье. Усваивая паттерны семейной коммуникации и семейные роли, ребенок и к самому себе будет относиться так, как к нему относились взрослые. Например, в случае обесценивания ребенка родителями у него формируется низкая самооценка.

В различных психологических теориях личность представляется как иерархия подсистем. В биопсихосоциальной модели учитываются биологические основы личности (врожденные свойства организма и нервной системы, темперамент), психологические качества (характер) и место личности в системе социальных отношений.

В отечественной психологии личность понимается как ансамбль социальных отношений. Что это значит?

В науке есть разные традиции понимания личности. Часто личность приравнивается к индивиду, к отдельному человеку. Личностные особенности в этом случае трактуются как свойства его темперамента и характера, а также особенности его поведения. Личность представляется как совокупность характеристик (личностных черт), на основании которых психолог строит уникальный личностный профиль (дименсиональный подход) либо относит человека к определенному типу – шизоидам, циклоидам и т. п. (категориальный подход). Тем самым феномен личности приравнивается к любым другим психологическим феноменам, доступным для измерения и категоризации.

В общепсихологической теории деятельности представление о феномене личности иное. Личность порождается деятельностью; развитие личности подразумевает формирование иерархии мотивов в ходе социализации индивида. Социализация – это не просто усвоение социальных норм. Если бы это было так, то ребенок усваивал бы социальные формы поведения так же, как и любые формы взаимодействия со средой. Принципиальная позиция отечественной психологии заключается в том, что она не рассматривает общество как внешнюю среду по отношению к индивиду.

Общаясь со взрослыми и овладевая формами предметной деятельности, ребенок в ходе развития становится носителем социальных отношений. В том числе это касается и овладения орудийной деятельностью. Например, мы в одной руке держим гвоздь, а в другой – молоток. Как говорил представитель школы Выготского Д. Б. Эльконин, две руки действуют как два человека, помогающие друг другу.

На пути социализации ребенок начинает соотносить индивидуальные мотивы с социальными, а затем строит иерархию социальных мотивов, одни из которых отвергает, а другие соотносит с собой.

 

Был ли прав Бенджамин Уорф?

Бенджамин Ли Уорф не имел научной степени в лингвистике, однако современники считали его выдающимся специалистом по языкам американских индейцев. Работая в страховой компании, Уорф изучил эти языки во время своих многочисленных поездок. Он прослушал в Йельском университете лекции Э. Сепира, который впоследствии всячески поддерживал его исследования.

В ходе развития любая высшая структура реорганизует и подчиняет себе низшие. Если вы уже научились читать, вам крайне сложно будет воспринять этот текст как совокупность ничего не значащих крючков. По мнению Л. С. Выготского, слово является не источником развития психики, а его венцом. Значит, овладев языком, мы уже не можем мыслить как бессловесные существа.

Согласно гипотезе лингвистической относительности, восприятие, мышление и даже эмоции человека определяются структурой языка, на котором он говорит. Связь между мышлением и языком подчеркивали многие ученые XIX и XX веков, включая В. фон Гумбольдта, Ф. Боаса и Э. Сепира, однако в первую очередь идея лингвистической относительности (принцип лингвистического релятивизма) ассоциируется с именем американца Бенджамина Ли Уорфа (1897–1941).

Изучая языки коренных американцев (в частности, язык хопи), Уорф пришел к выводу, что человек выделяет в мире явлений те или иные категории не потому, что они самоочевидны, а потому, что они «навязываются» ему языком. Например, русский или английский язык позволяет представить процессы как объекты: словосочетания «пять дней» или «пять шагов» строятся по аналогии с конструкцией «пять яблок». Язык хопи такого не позволяет: с обозначениями процессов в нем сочетаются только порядковые, а не количественные числительные («пятый шаг», «десятый день»). Поэтому, согласно Уорфу, индейцы хопи воспринимают отрезки времени как повторные воплощения одной сущности: десятый день – это десятое повторение одного и того же дня. Отсюда – циклическое восприятие времени, мифы и ритуалы, в которых индейцы вновь и вновь разыгрывают одни и те же события.

Многие ученые (Э. Малотки, Э. Лннеберг, С. Пинкер и др.) ставили под сомнение выводы Уорфа и факты, на которые он ссылался. Другие (Дж. Лакофф, С. Левинсон, Дж. Люси) придерживаются мягкой версии гипотезы, утверждая, что язык влияет на мышление, но в ограниченной степени.

С точки зрения деятельностного подхода в психолингвистике в формах языка закрепляются формы предметной деятельности. Хотя психические процессы опосредуются языком (речью), за различиями в психологии представителей разных культур стоят не разные языки, а разные условия предметной деятельности.

 

Как «работает» психика

«Хитрость» разума

Благодаря знаковой деятельности человек может познавать объекты, недоступные его прямому наблюдению (например, изучать черные дыры). Но даже прямое наблюдение объекта опосредуется его значением: мы воспринимаем мир «сквозь призму» форм возможного взаимодействия с ним.

В качестве психологических орудий могут выступать не только знаки и сенсомоторные схемы, но также знания, убеждения, мифы и даже научные теории. Так, для ученого орудием восприятия и анализа данных является теория, которой он придерживается.

Когда слепой человек «ощупывает» при помощи палки дорогу, его ощущения локализуются на конце палки, а не в пальцах руки. В этом есть смысл: чем меньше человек обращает внимание на палку, тем лучше он может концентрироваться на восприятии дороги. Любое орудие нашей деятельности и любое средство восприятия лучше работают тогда, когда мы их не замечаем: например, мы не должны замечать стекол очков, когда читаем книгу, или тяжести молотка, когда забиваем гвоздь. Пока мы учимся использовать орудие, оно должно быть объектом нашего сознания. Но когда мы действуем при помощи орудия, оно должно быть проводником нашей активности, незаметным для нашего взгляда. Если водитель будет думать о том, какие нажимать педали, он не сможет следить за дорогой.

Человеческий разум использует в своей деятельности различные средства или орудия: в этом, как говорил Г. В. Ф. Гегель, заключается его «хитрость». Деятельность нашего разума опосредуется не только внешними, но и внутренними орудиями: слепой правильно использует палку потому, что образ ее возможных движений включен в схему движений его руки (внутренним, психологическим орудием в данном случае будет сенсомоторная схема).

Согласно теории интериоризации, по мере развития психики опора на внутренние орудия возрастает. При этом универсальным орудием психики становится знак. Чтобы правильно употреблять знаки (например, слова родного языка), нужно овладеть их значениями. Хотя психологи разных школ по-разному отвечают на вопрос о том, в какой форме психика хранит информацию о значениях, большинство согласится с тем, что значение отражает возможную активность человека по отношению к предмету (например, чашка – это то, из чего можно пить). Знаковая деятельность позволяет нам не только общаться друг с другом и познавать реальность, но и управлять собственными психическими функциями.

 

Эффект многоножки

Наиболее известным способом дезавтоматизации психических процессов является парадоксальная интенция. Например, чтобы избавиться от навязчивого повторения какого-либо действия, человек должен начать выполнять его произвольно. В результате болезненный симптом дезавтоматизируется и может исчезнуть.

Эффект многоножки иногда называют феноменом «зонда». Если палка в руке слепого, являющаяся средством его восприятия, ведет себя непредсказуемым образом (например, ломается), человек тут же переключает на нее внимание. Это называется объективацией «зонда». Объективироваться могут и внутренние средства психики (например, речь).

Если на полу в комнате положить доску, каждый из нас легко сможет по ней пройти. А если точно такая же доска будет перекинута над пропастью? Из-за естественной боязни высоты человек будет избыточно контролировать движения своего тела. В результате ему будет труднее поддерживать равновесие, и он может вообще не пройти по этой доске! Обычно мы поддерживаем равновесие непроизвольно: это автоматизированный навык. Но стоит ввести его в зону сознательного контроля, и он сразу же даст сбой. Даже великий скрипач может запнуться, если подумает о том, что в настоящий момент делают его пальцы.

В психологии этот эффект связывают с историей о многоножке, которая не смогла двинуться с места, когда задумалась о движениях своих ног. Чтобы нарушить автоматизированный процесс, нужно ввести его в зону сознательного контроля. Пока процесс формируется (например, когда мы овладеваем каким-либо орудием), мы контролируем его сознательно. Обучаясь игре на фортепьяно, мы можем вслух произносить названия нот, соотнося их с пальцами и клавишами. Затем от внешнего опосредования мы переходим к внутреннему. При этом доля сознательного контроля существенно уменьшается, процесс становится автоматизированным: пианист играет музыку, а не нажимает клавиши. Хотя функция по-прежнему является опосредованной, средства ее выполнения (психологические орудия) перестают быть доступными сознанию. Переключить внимание на средство возможно, но при этом произойдет смена актуального процесса: например, если мы начнем разглядывать шрифт, мы перестанем понимать текст.

Эта особенность автоматизированных процессов используется в психотерапии. Так, чтобы разрушить действие дисфункциональной установки, нужно обучиться отслеживать (осознавать) ее проявления.

Спрятанный объект

Способность представлять реальность как существующую независимо от восприятия (и сознания) в целом оказывается сформированной к 11–12 годам. У взрослых эта способность может нарушаться при актуализации магического мышления (например, в условиях эмоционального стресса).

Сначала слово воспринимается как свойство обозначаемого объекта (с этим связана магия слов в детском и первобытном мышлении), затем оно становится самостоятельным объектом. Поэтому для взрослого человека действовать со словами – не значит действовать с самой реальностью.

Мы убеждены в том, что вещи, которые мы в данный момент не воспринимаем, продолжают существовать. Но когда и как у нас формируется это убеждение?

Примерно с трехмесячного возраста ребенок начинает искать объект, который исчез из поля его восприятия. Но это происходит только в том случае, если ребенок как-то взаимодействовал с объектом (например, играл или следил за его перемещениями). Если же взаимодействия не было, ребенок ведет себя так, как будто объект перестал существовать. В возрасте 8–12 месяцев ребенок уже ищет спрятанный объект, даже если он с ним активно не действовал. Но если объект, найденный ребенком в точке А, на его глазах переместить в точку В и закрыть экраном, ребенок по-прежнему будет искать его в точке А (это называется «ошибкой АВ»). Хотя объект не перестает существовать, он остается «спаянным» с определенной точкой пространства.

В 12–17 месяцев эта «спаянность» исчезает: например, если переместить мячик с кровати в коробку, ребенок ищет его в коробке, а не на кровати. Однако если коробку с мячиком на глазах у ребенка поместить под одеяло, оставить там мячик и показать ребенку пустую коробку, он продолжит искать мячик в коробке! Если ребенок не видел перемещения объекта в точку В, он будет искать его в точке А. Задачу со скрытым перемещением дети решают правильно лишь с 18-месячного возраста. Таковы данные, полученные швейцарским психологом Жаном Пиаже и его последователями.

Формирование представления о перманентном объекте (т. е. объекте, способном существовать независимо от восприятия) психологи объясняют по-разному. Одна из главных идей заключается в том, что, овладевая языком, мы получаем возможность заменить непосредственное действие с объектом символической деятельностью: «гарантом» перманентности объекта является его имя(слово), которое можно произнести, когда его нет перед глазами.

 

Функции речи

Идея речевого опосредования психологических процессов и функций обоснована в работах отечественных психологов – Л. С. Выготского, А. Р. Лурии, А. Н. Леонтьева, Б. В. Зейгарник и др.

Практически любой вид психотерапии включает речевое воздействие на клиента, осуществляемое в различных формах. Например, в гипнотерапии это могут быть прямые или косвенные внушения, а в психоанализе – предлагаемые терапевтом интерпретации, которые позволяют клиенту осознать и структурировать собственный опыт.

Зачем людям речь? Самый простой ответ заключается в следующем: речь нам нужна для того, чтобы общаться друг с другом. Однако речь выполняет не только коммуникативную функцию.

Речь представляет для нас реальность, а с точки зрения онтогенеза психики – гарантирует перманентность воспринимаемых объектов. В этом состоит ее репрезентативная функция. Когда мы формулируем собственную мысль или выражаем в речи какое-то свое состояние (эмоции, чувства), речь служит нам для понимания самих себя (здесь объединяются ее экспрессивная и когнитивная функции). Обладая линейной структурой, речь позволяет человеку сформировать представление о времени и о самом себе как существующем во времени (т. е. является опорой для памяти и самосознания). Слово позволяет нам преодолеть как время, так и пространство: мы говорим о том, чего нет не только сейчас, но и здесь (например, можем рассуждать о других галактиках и черных дырах). Можно выделять также магическую функцию речи (в детском и первобытном мышлении), аргументативную функцию (например, в науке) и даже лечебнуюфункцию речи (в психотерапии).

С психологической точки зрения, важнейшая функция речи заключается в управлении поведением и внутренними психологическими процессами людей. При помощи речи мы влияем не только на собеседника, но и на самих себя. Слово объективирует нашу внутреннюю реальность и функционирует в ней как орудие наших психических функций. Поэтому, обучаясь какой-либо сложной деятельности или сталкиваясь с трудной задачей, мы часто комментируем свои действия вслух. Овладевая каким-либо навыком, мы «сворачиваем вовнутрь» и речевые средства его контроля.

Эта функция речи широко используется в психотерапии. Например, человеку дают задание вести дневник дисфункциональных эмоций. Называя их словами, он делает их более доступными для сознательной регуляции.

Коммуникация

Одна из аксиом коммуникации, сформулированных американским психологом Полом Вацлавиком, гласит, что из коммуникации нельзя выйти. Даже если человек отвернулся от собеседника или вышел из комнаты, эти действия нагружены коммуникативным смыслом.

Важно различать коммуникацию и метакоммуникацию – послание о том, как должно быть интерпретировано сообщаемое содержание. Например, фраза «Всего хорошего» (уровень коммуникации), произнесенная с интонацией иронии или сарказма (уровень метакоммуникации), скорее будет означать пожелание собеседнику чего-то плохого.

Хотя способность общаться присуща не только человеку, но и многим животным, лишь в человеческом общении реализуется репрезентативная функция (сообщить что-то о чем-токонкретному адресату). Коммуникативные сигналы животных выражают их актуальное состояние (например, боль или испуг); человек в ходе общения представляет партнеру некоторое содержание и предвосхищает то, как оно будет воспринято. Именно поэтому люди способны лгать. Демонстративное поведение животных, в том числе высших обезьян, в существенной степени инстинктивно, хотя и у них можно предположить зачаточную способность предвосхищать реакцию сородичей на свое поведение.

Человеческая коммуникация может быть сознательной и бессознательной, а также вербальной и невербальной. В случае сознательной вербальной коммуникации человек сообщает партнеру в словесной форме именно то, что сам хочет сказать. Гораздо интересней бессознательная вербальная коммуникация, которая происходит, когда мы совершаем оговорки или проговариваемся о чем-то, что хотели скрыть. Парадокс заключается в том, что мы находимся при этом в коммуникативной ситуации, а значит, бессознательно стремимся сообщить партнеру то, что на уровне сознания хотим от него скрыть. Так, например, происходит, когда человек называет партнера чужим именем. Это не просто оговорка, но еще и послание: «Ты мне не нужен, но я не могу сказать это вслух».

При сознательной невербальной коммуникации человек достигает желаемого воздействия на партнера самыми разными средствами. Например, выставленное в прихожую мусорное ведро сигнализирует мужу о том, что жене тяжело справляться с домашними обязанностями. При бессознательной невербальной коммуникации человек своим поведением, эмоциями или даже болезнями транслирует другим то, что сам не может осознать («Мне здесь плохо», «Я слабый», «Я нуждаюсь в вашей помощи» и т. п.).

 

Ассоциация

Ассоциативный эксперимент проводили еще в XIX в. (Ф. Гальтон), но широкую известность он получил после работ К. Г. Юнга. Значение имеют не только ответы испытуемого, но также латентные периоды (время между стимулом и реакцией), поведение и физиологические реакции.

В рассказе Карела Чапека «Эксперимент профессора Роусса» психолог помогает полиции распознать преступника: подозреваемый в убийстве выдает себя в ходе ассоциативного эксперимента, произнеся слово «труп» в ответ на слово-стимул «забор».

Как сорвать выступление духового оркестра? Студентам-психологам обычно рассказывают историю о гимназисте, который жевал перед музыкантами лимон, кривясь от кислоты. Вскоре оркестр замолкал, поскольку у музыкантов резко повышалось слюноотделение. Такую реакцию может вызвать не только внешний вид лимона, но даже воспоминание о нем.

Ассоциацией называется объединение явлений или представлений друг с другом: при наличии ассоциации между представлениями А и В появление в сознании представления А будет сопровождаться появлением представления В. Различают ассоциации по сходству (пух – снег), контрасту (день – ночь) и смежности (стол – стул, гром – молния).

В психолингвистике широко используется ассоциативный эксперимент – методика, позволяющая представить сознание человека как систему ассоциативных полей. В классическом варианте эксперимента испытуемый должен как можно быстрее отвечать на предъявляемые слова-стимулы первым пришедшим в голову словом. К примеру, реакциями на слово «яблоко» будут «фрукт», «груша», «красное», «Адам» и т. п. Распределив их по частоте встречаемости, можно составить ассоциативное поле данного слова. Структура ассоциативных полей позволяет судить о различиях в сознании как отдельных людей, так и больших социальных групп.

Представители ассоциативной психологии XVIII–XIX веков стремились свести все явления психической жизни (включая память, эмоции, разум и даже волю) к механизму ассоциации. Но этот подход так и не мог объяснить, как происходят целенаправленные, произвольные психические процессы. Любой двоечник знает, как далеко может завести нашу мысль свободный поток ассоциаций, если не прилагать сознательных усилий для решения задачи. Современная психология, признавая важность механизма ассоциации, для объяснения произвольных процессов обращается к категориям деятельности и установки.

 

Деятельность

В концепции А. Н. Леонтьева деятельность соотносится с мотивом, действие с целью, а операция – с условиями, в которых выполняется действие. Такова структурная парадигма деятельности. В динамической парадигме, разработанной А. Г. Асмоловым, компоненты деятельности соотносятся с установками («стабилизаторами» деятельности).

В отличие от бихевиоризма и когнитивной психологии общепсихологическая теория деятельности рассматривает социальные факторы, влияющие на человека, не как факторы внешней среды, а как формы внутренней организации психики.

Согласно А. Н. Леонтьеву, предметом психологии является деятельность субъекта по отношению к действительности, опосредованная отображением этой действительности (ее образом в сознании).

Мы делаем что-то, потому что у нас есть потребность. Предмет, способный ее удовлетворить, и является мотивом (побудителем) деятельности. Этот предмет не всегда является материальным и часто не осознается: человек обычно не знает истинных мотивов своих поступков. Деятельность осуществляется в виде действий, каждое из которых направлено на конкретную осознаваемую цель. Мотив действия обычно не совпадает с его целью. Например, чтобы удовлетворить потребность в познании, человек читает книги, посещает интересные мероприятия, общается с людьми. Эта деятельность протекает в виде различных действий (таких, как чтение «Критики чистого разума»), у каждого из которых своя конкретная цель. Эти цели не совпадают с мотивом, но соотносятся с ним. Соотношение цели с мотивом – это смысл действия для данного человека: делая что-то сознательно, мы должны представлять, зачем нам это нужно.

У действия можно выделить интенциональный аспект (что должно быть достигнуто) и операциональный аспект (как это должно быть достигнуто). Иначе говоря, одно и то же действие можно выполнить по-разному в зависимости от конкретных обстоятельств (условий). Способ выполнения действия называется операцией. Например, чтобы рассказать другу важную новость, можно ему позвонить, написать сообщение или отправить голосовую почту. Цель в данном случае одна, а способы ее достижения разные.

А. Н. Леонтьев рассматривал деятельность как специфически человеческий вид активности, указывая на ее общественный характер: поскольку любая деятельность по своему происхождению является совместной, мы действуем как социальные существа даже тогда, когда остаемся наедине с самими собой.

Образ и процесс

«Психологическими» органами являются любые орудия психики – сенсомоторные схемы (например, схема двигательной активности при езде на велосипеде), предметные и вербальные значения и даже целые системы знаний человека, его убеждения и установки. Их активность важна для сознания так же, как активность руки важна для восприятия ощупываемого предмета.

Если «отключить» функциональный орган, то выпадает и часть воспринимаемой реальности. Например, в гипнозе можно «стереть» из памяти испытуемого слово «стакан». Поскольку в результате будет затруднена актуализация соответствующей формы деятельности, человек не увидит стакан, находящийся перед ним.

Одной из ключевых идей в общепсихологической теории деятельности является противопоставление образа и процесса. Например, восприятие может быть представлено, с одной стороны, как активность субъекта (процесс восприятия), а с другой – как результат этой активности (образ воспринимаемого объекта).

Образ и процесс не существуют независимо друг от друга. Если сознание как система значенийили форм деятельности – это образ мира, который воспринимает и в котором действует человек, то деятельность человека – это процесс, который, с одной стороны, регулируется образом, а с другой – формирует его.

Попробуйте с закрытыми глазами ощупать рукой какой-нибудь предмет. Чтобы его узнать, нужно совершить движения, в которых будет отражена форма самого предмета. Без этой двигательной активности вы не сможете понять, что за предмет перед вами. Таков универсальный принцип восприятия, сформулированный советским психологом А. Н. Леонтьевым: восприятие есть активность, в ходе которой процессы в реципирующей системе уподобляются свойствам воспринимаемого предмета. Вы думаете, что в зрительной модальности дело обстоит иначе? Опыты с остановкой микродвижений глаз (в результате специальной инъекции) показывают, что обездвиженный глаз подобен неподвижной руке: хотя структуры органа восприятия сохранны, человек не может воспринять предмет (если нет процесса – нет и образа).

Органом восприятия не обязательно является какая-либо физическая структура (например, глаз). В отечественной психологии разработана концепция функциональных («психологических») органов, восходящая к работам знаменитых физиологов А. А. Ухтомского и П. К. Анохина. Это прижизненно формирующиеся системы функций (в т. ч. системы нейронных связей), т. е. формы активности человека, соответствующие формам предметной реальности, с которой он взаимодействует.

 

Уровни построения образа

Распознавание базовых свойств предмета может происходить без видимого участия сознания. Например, при истерической слепоте в сознании человека блокирована поступающая зрительная информация. Однако человек при этом не шагнет в пропасть и увернется от направленного на него опасного предмета.

Понять назначение предмета и назвать его словом – значит его осознать. Обычно даже простейшие этапы распознавания предмета подчинены сознанию. Например, при парейдолических иллюзиях человек строит предметный образ, хотя реальность предоставляет ему лишь отдельные элементы (можно «увидеть» лицо в узоре на обоях).

Как мы распознаем воспринимаемую реальность? Психологи различных школ отвечают на этот вопрос по-разному, но большинство сходятся в том, что построение образа – это многоуровневый процесс. Так, в современной когнитивной психологии описаны различные стратегии обработки поступающей информации. Концепция обработки «снизу вверх» предполагает, что сначала распознаются минимальные единицы (например, фонемы в потоке речи), а затем – единицы более высоких уровней (например, слоги, слова, фразы). Согласно концепции обработки «сверху вниз», сначала актуализируются более общие единицы (например, уровня текста), а затем под них «подстраиваются» единицы низших уровней (например, уровня слов). Концепция параллельной распределенной обработки предполагает, что эти процессы происходят параллельно при постоянном взаимодействии между разными уровнями.

По данным нейропсихологии, построение образа предмета осуществляется как минимум на трех уровнях. На первом (апперцептивном, сенсомоторном) уровне распознаются базовые свойства предмета (прежде всего это форма). Нарушение на этом уровне описано как апперцептивная агнозия: человек, перед которым находятся разные предметы, не может найти среди них одинаковые по форме. Если расстройство касается только зрительной модальности, то человек может решить задачу, ощупав предметы рукой (в простейшем примере он сможет узнать нарисованную окружность, проведя по ней пальцем). На втором (ассоциативном, семантическом) уровне задействуются предметные значения. При нарушении на этом уровне человек может различать предметы по форме, но не понимает их назначения и не может ими пользоваться (предметная агнозия). Третий (вербальный, номинативный) уровень связан со словесным обозначением предмета. Нарушение на этом уровне приводит к тому, что человек не может назвать предмет словом, хотя понимает его функцию (амнестическая афазия).

 

Предмет в системе отношений

Обычно нам легче узнать предмет, если мы воспринимаем его в знакомом контексте. Иногда, чтобы вспомнить какую-то мысль, нам нужно воссоздать (мысленно или в реальности) ситуацию, в которой мы находились (например, контекст разговора). Это примеры структурности не только восприятия, но психических процессов в целом.

На представлениях о структурности восприятия основаны многие приемы и техники психотерапии. Например, в результате контекстного рефрейминга человек может увидеть какое-либо свое качество или ситуацию в ином свете: то, что несло негативный смысл, может быть воспринято позитивно благодаря изменению контекста.

Вы держите в руках книгу, а может быть, она раскрыта перед вами на столе. Структурность восприятия заключается в том, что нельзя увидеть книгу вне ее связей с другими предметами. Даже если представить ее в пустом пространстве, оно все равно будет ее фоном.

Один из создателей гештальтпсихологии Вольфганг Кёлер демонстрировал структурность восприятия в знаменитых опытах с курицей. У вас есть две кормушки: темная и светлая. Вы можете легко научить курицу всегда искать корм только в одной из них – например, светлой. Но что будет, если темную кормушку заменить на еще более светлую? Оказывается, курица пойдет не к своей прежней кормушке, а к той, которая теперь является более светлой! С ее «точки зрения», корм по-прежнему нужно будет искать в более светлой кормушке из двух.

И курица, и человек воспринимает мир как систему отношений. Книга и стол соотносятся друг с другом как разные предметы, ножки стола и столешница – как части одного предмета. В ходе развития психики восприятие межпредметных отношений предшествует восприятию внутрипредметных отношений (и не исключено, что способность видеть предмет как систему отношений присуща только человеку). Ребенок сначала не может представить предмет вне какого-либо контекста; поэтому, например, в детских книжках лягушку нужно рисовать рядом с кувшинкой или пучком травы. Формируя понятие предмета, мы обретаем способность мысленно вычленять его из актуальных связей и переносить в другой контекст. При этом становятся возможными переходы от межпредметных отношений к внутрипредметным и обратно (отвинтив ножку от табуретки, можно использовать ее как самостоятельный предмет).

В системе отношений могут разрушаться одни связи и формироваться другие. Эти механизмы лежат в основе агнозий, иллюзий, ложных узнаваний и других обманов восприятия.

Установка

На рубеже XIX–XX веков исследованиями установки занимались Л. Ланге, представители Вюрцбургской школы (О. Кюльпе, Н. Ах) и др. Идея влияния установки на поведение, восприятие, память, мышление и эмоции нашла экспериментальные подтверждения в работах необихевиористов и представителей когнитивной психологии.

Работе с установками отводится важное место в различных направлениях современной психотерапии (включая когнитивно-поведенческую терапию, гипнотерапию, нейролингвистическое программирование).

В начале XX века грузинский психолог Д. Н. Узнадзе (1887–1950) повел серию интересных экспериментов. В одном из них он давал испытуемым для сравнения два предмета: в правую руку – маленький, а в левую – большой. Так повторялось 10–15 раз. Затем испытуемый получал два одинаковых предмета. Если в предыдущих повторениях различие между предметами было небольшим, то испытуемый по-прежнему говорил, что правый предмет меньше левого. Если же исходное различие было существенным, испытуемый утверждал, что теперь правый предмет больше.

Узнадзе предположил, что в ходе многократных повторений (установочных опытов) у испытуемого формируется установка («Справа – меньше, слева – больше»), которая и проявляется в ходе критического опыта. Небольшое изменение объема человек не замечает (возникает иллюзия фиксированной установки). Если объем предметов изменился существенно, установка сталкивается с противоречием и возникает иллюзия контраста.

Установкой можно назвать неосознанную готовность человека к определенной активности, его предрасположенность к тем или иным действиям, реакциям, эмоциям или оценкам. Российский психолог А. Г. Асмолов считает установку «стабилизатором» деятельности и классифицирует установки в соответствии со структурой деятельности. Смысловые установки соответствуют мотиву деятельности, определяя личностный смысл объектов и явлений (молодой человек «случайно» называет девушку именем бывшей возлюбленной). Целевые установки связаны с целенаправленностью действия и обеспечивают его завершение (мы хотим дочитать книгу, прервавшись на интересном месте). Операциональные установки обеспечивают выполнение действия определенным способом (можно в задумчивости нажать кнопку лифта ключом от домофона).

 

Как «ломается» психика

Галлюцинации

Если патологическая иллюзия заключается в восприятии одного предмета вместо другого, то галлюцинация – это формирование нового предметного образа, который не замещает собою образ реального предмета, а сосуществует с ним.

Особый вид составляют функциональные галлюцинации, возникающие только на фоне восприятия какого-то конкретного предмета. Например, человек открывает кран и на фоне шума воды слышит голоса. Видимо, в дальнейшем такие галлюцинации «отрываются» от системы контекстных связей, повторяя общий путь формирования предметных образов.

Знаменитый французский психиатр Жан-Этьен Доминик Эксикроль (1772–1840) определил галлюцинацию как убежденность человека в восприятии при отсутствии воспринимаемого объекта. Однако галлюцинация – это не просто ошибка мышления; при галлюцинациях так перестраиваются разные психические процессы и функции (включая память, мышление, восприятие, сознание), что самому человеку галлюцинаторные объекты могут казаться не менее реальными, чем все, что он действительно воспринимает.

Галлюцинации возникают непроизвольно; ими так же невозможно мысленно управлять, как и реальными предметами. Истинные галлюцинации воспринимаются в объективном пространстве (например, на реальном столе играет галлюцинаторный котенок); псевдогаллюцинации – в особом пространстве, которое уже не субъективно (как мир воображения), но еще не объективно (например, человек видит «духов», предстающих перед ним как на экране, или слышит «голоса» в голове).

В силу структурности восприятия истинные галлюцинации всегда «считаются» с реальными предметами: галлюцинаторный котенок спрыгивает со стола на стул. Псевдогаллюцинации возникают на фоне объективной реальности и поэтому не «считаются» с ней: «духи» проходят сквозь стены. Но, создавая особую реальность, псевдогаллюцинации находятся в структурных отношениях друг с другом. Поскольку псевдогаллюцинации не подчиняются воле человека, но в то же время не встроены в объективную реальность (которой никто из нас в норме не может мысленно управлять), человеку кажется, что они являются продуктом чьей-то чужой воли (например, на него воздействуют инопланетяне).

Яркий пример состояния, сопровождающегося истинными галлюцинациями, представляет собой алкогольный делирий (белая горячка). Псевдогаллюцинации наиболее характерны для шизофрении.

 

Обманы памяти

В силу структурности субъективного опыта наша память стремится не допускать пробелов. Поэтому, например, при деменциях амнезия часто сопровождается замещающими парамнезиями: человек «привносит» в настоящее события из прошлого, «присваивает» стороннюю информацию или «вспоминает» то, чего не было.

Прогрессирующая амнезия развивается в соответствии с закономерностью, которую описал французский психолог Теодюль Рибо (1839–1916). Сначала забываются текущие события, а затем – события из все более далекого прошлого.

В современной когнитивной психологии память представляют как структуру, включающую несколько блоков. Сенсорный регистр – это сверхкратковременное хранилище, в котором зрительная информация сохраняется до 500 мс, а слуховая – до 2 с. Блок распознавания – это часть долговременного хранилища, которая вынесена вовне и нужна для превращения хаотичного потока данных в организованные осмысленные единицы. Рабочая память – это блок, в котором циркулирует информация, необходимая для текущей деятельности. Долговременное хранилище – это блок, в котором информация хранится постоянно. Долговременная память подразделяется на процедурную (рефлексы, навыки) и декларативную (то, что человек может представить и выразить словами).

Как высшая психическая функция, память имеет иерархическое строение и тесно связана с восприятием, мышлением, речью, воображением и эмоциями. Для нормальной жизнедеятельности человеку нужно уметь не только запоминать, хранить и воспроизводить какую-либо информацию, но и забывать ее. Представьте, как трудно вам было бы жить, если бы вы помнили все, что с вами когда-либо происходило!

Нарушения памяти встречаются при органических поражениях мозга, деменциях и целом ряде других заболеваний. Амнезии, гипомнезии и гипермнезии – это количественные нарушения памяти, связанные с ее ослаблением или усилением. Например, при фиксационной амнезии человек утрачивает память о текущих событиях.

Парамнезии – это качественные нарушения памяти. К ним относятся псевдореминисценции(искажения памяти, например – ошибочные датировки событий), криптомнезии (ошибочные представления источника информации – например, человек считает, что с ним произошло то, о чем он на самом деле прочитал в газете) и конфабуляции (человек «вспоминает» то, чего никогда не было).

Диссоциация

Механизмы диссоциации могут лежать в основе истерии и ряда других состояний. Иногда человеку легче «отделить от себя» какие-то знания или переживания, чем принять их. Поэтому часто диссоциативные расстройства возникают в случае серьезной психологической травмы, при угрозе жизни или репутации человека.

На механизмах диссоциации основаны некоторые психотерапевтические приемы. Например, используются диссоциативные стратегии наведения транса, такие как создание и утилизация замешательства.

Знаете ли вы, в каком положении сейчас находится ваша левая нога? А мизинец правой руки? Хотя, конечно, вы не думаете постоянно о том, что делают ваши руки или ноги, вы всегда можете сделать информацию о них доступной своему сознанию. Вы также можете с легкостью назвать свое имя, место работы и любимое блюдо, даже если ваше внимание было сосредоточено на чем-то другом. Фундаментальная характеристика самосознания заключается в том, что мы связываем себя с самими собой во времени, сохраняя тем самым тождественность нашего «Я».

В случае диссоциативных расстройств различные области субъективного опыта перестают быть связанными друг с другом. При диссоциативной амнезии у человека могут выпасть из памяти целые пласты опыта, связанные с какими-либо травмирующими событиями. Например, после гибели ребенка женщина может не помнить все, что было связано с беременностью и родами, но помнить при этом все нейтральные события из того же периода. Особым видом диссоциативной амнезии является феномен утраты личности: человек забывает все, что касается его личностных характеристик (даже имя), но сохраняет общие навыки социального взаимодействия. Дисссоциативная фуга заключается во внезапном перемещении в пространстве (например, поездке в другой город): хотя внешне действия человека выглядят целенаправленными, он впоследствии не будет понимать, как оказался в новом месте.

Диссоциативное личностное расстройство (феномен множественной личности) заключается в существовании в одном теле разных личностей, которые могут знать или не знать друг о друге и оставаться в «темном поле», пока в «светлом поле» находится одна из них. Деперсонализацияотносится к диссоциативным расстройствам постольку, поскольку характеризуется отчуждениемнекоторых компонентов опыта (человек чувствует, что он как-то изменен, не похож на себя, у него странные переживания, мысли, ощущения и т. п.).

 

Депрессия

Депрессия – очень распространенное психическое заболевание и одна из самых частых причин нетрудоспособности. У женщин она встречается чаще, чем у мужчин. Наиболее часто к психологам обращаются люди с невротическими депрессиями.

Часто депрессия является скрытой (соматизированной). При этом явных признаков сниженного настроения нет, а основные жалобы связаны с нарушениями физиологических функций – учащенным пульсом, болями, бессонницей, расстройствами пищеварительной системы, повышенной утомляемостью и т. п.

Хотя подавленное настроение бывает у каждого, отнюдь не каждый понимает, что такое депрессия. При депрессиях такое настроение может сохраняться очень долго, до нескольких месяцев. При этом человек перестает получать удовольствие от того, что раньше казалось интересном и приятным. Часто заторможено мышление и нарушена способность концентрации внимания. Страдают физиологические функции: нарушается сон и аппетит, снижается либидо, может снижаться иммунитет, иногда обостряются хронические болезни. В тяжелых случаях могут отмечаться бред, галлюцинации и попытки суицида.

Основатель когнитивной психотерапии Аарон Бек выделил три признака, характеризующие когнитивную сферу больных депрессией. Это: 1) негативная оценка себя: «Я плохой, неудачник, ни на что не способен»; 2) негативная интерпретация опыта взаимодействия с миром: «Все всегда было плохо»; 3) негативный образ будущего: «Все бессмысленно, ничего хорошего не будет».

По происхождению депрессия может быть эндогенной (возникающей в структуре биполярного аффективного расстройства или шизофрении), реактивной (как реакция на тяжелую утрату), невротической (связанной с внутриличностными неосознаваемыми конфликтами, стрессами и др.) и соматогенной (вызванной соматическими болезнями). Многие психологи сходятся во мнении о том, что основу депрессии составляют дефицит самоуважения, травматический опыт отвержения со стороны значимых объектов, нарушение переживания ценности жизни и неправильная интерпретация текущего опыта. Например, в отсутствие отклика со стороны матери потребности ребенка не структурируются; ему трудно сформировать представление о своей ценности и своих нуждах; не имея внутренних опор идентичности, он сталкивается с противоречивостью внешних ориентиров, плохо переносит неопределенность и допускает когнитивные ошибки, пытаясь преодолеть ее.

Заблуждение или бред?

Бредовые расстройства встречаются при различных заболеваниях, в т. ч. при шизофрении, паранойе, биполярном аффективном расстройстве, деменциях, органических заболеваниях головного мозга, алкоголизме. По содержанию различают бредовые идеи величия, преследования и самоуничижения.

Частым признаком бредового расстройства является ненасытность человека в поиске фактов и связанный с ней патологический напор: чем бы человек ни занимался, он постоянно возвращается к своей болезненной идее, «съезжает» на нее в разговорах с другими людьми, а также начинает вести себя в соответствии с ней (например, спасается от мнимого преследования).

Чем отличается бред душевнобольного от обычных ошибочных суждений, которые может высказывать каждый из нас? Знаменитый немецкий психиатр Карл Ясперс (1883–1969) сформулировал три критерия бреда: 1) больной полностью убежден в своих представлениях и выводах; 2) его никак нельзя переубедить, апеллируя к рациональным аргументам и фактам; 3) его суждения не соответствуют реальности.

Хотя человеку, далекому от клинической психологии или психиатрии, наиболее убедительным покажется третий критерий, именно он не является абсолютным. Например, можно диагностировать у человека бред ревности, хотя супруга ему действительно неверна. Вы удивлены? Давайте разбираться.

Бред – это не просто совокупность ошибочных суждений. Это болезненная, глубокая убежденность в чем-либо, возникающая на основе скрытых когнитивных ошибок, ложной интерпретации фактов или даже искаженного восприятия. И если случайно больной столкнется с подтверждением своих убеждений, то от этого он не перестанет быть больным. Строго говоря, бред вообще не считается с реальностью, «поглощая» как противоречащие ему, так и подтверждающие его факты. Если коллега с больным не поздоровался, значит, он плохо к больному относится. Если поздоровался – значит, делает вид, что относится хорошо…

Бред может быть систематизированным и несистематизированным. В первом случае больной строит целую систему интерпретаций и доказательств, которая постепенно разрастается и подчиняет себе все новые и новые факты. Во втором случае четкой системы нет, и суждения больного отрывочны, зато преобладают нарушения чувственной сферы: искаженное восприятие, аффект тревоги и страха, галлюцинации, явления одержимости. Для человека с любой формой бреда переживания настолько реалистичны, что он может отказаться от прежних знаний и убеждений: врач может считать, что у него сгнили все внутренние органы.

 

Одержимость

Синдром психического автоматизма описали русский психиатр В. Х. Кандинский (1849–1889) и французский психиатр Г. де Клерамбо (1872–1934). Явления автоматизма ставят под сомнение декартовский принцип «мыслю, следовательно, существую» (кто существует, если мыслю не я?). По иронии судьбы, Клерамбо был прямым потомком Декарта.

Чаще всего явления одержимости неприятны для больного: например, его «заставляют» чувствовать во рту вкус гнилой мочи. Однако иногда больные описывают приятные воздействия, в том числе сексуального характера.

Попробуйте подвигать рукой. Вы, конечно, уверены в том, что рука подчиняется вашей собственной воле. А как обстоят дела с вашими мыслями? Хотя какие-то из них произвольны, а другие «приходят в голову» сами, вы все же относитесь к ним как к своим собственным. Еще менее произвольны наши эмоции и ощущения: мы чувствуем то, что «чувствуется», но при этом не приписываем свои чувства кому-то другому. Можно обвинить кого-то в своих чувствах, но нельзя сказать, что они принадлежат ему.

А теперь представьте человека, которому кажется, что его движения, мысли и чувства управляются кем-то извне. Этот «кто-то» думает за него, вызывает у него различные ощущения и эмоции, за него совершает движения. В психиатрии такое состояние называется синдромом психического автоматизма. Чаще всего он встречается при параноидной шизофрении.

Помимо моторных, идеаторных (мыслительных) и сенсорных автоматизмов, данный синдром включает псевдогаллюцинации и бред воздействия. Человек слышит «голоса», которые его обсуждают или комментируют его действия, может видеть «духов», но самое главное – он ощущает воздействие на себя со стороны. Его «соединили с транслятором», «поместили в магнитное поле», в его голове «поселилась дополнительная сущность». Психологический механизм подобных расстройств заключается в отчуждении некоторых переживаний от «Я» больного.

В норме в ходе развития психики мы начинаем присваивать действия, чувства и мысли, соотнося их с собственным «Я». Однако это происходит не сразу: ребенок, даже научившись управлять своими движениями, часто называет себя сначала в третьем лице: «Саша хочет пить». Механизм присвоения формируется по мере развития самосознания. При психических болезнях этот механизм нарушается.

 

Где болит душа?

Австралийские ученые Бери Маршалл и Робин Уоррен в 2005 году получили Нобелевскую премию за открытие микроорганизма Helicobacter pylori, вызывающего пептические язвы желудка. Однако выяснилось, что у большинства носителей этой инфекции никаких симптомов нет, так что связывать язвенную болезнь исключительно с этим фактором не отважится даже самый убежденный противник концепции психосоматики.

Одна из наиболее известных теорий психосоматики сформулирована американским психоаналитиком Францем Александером (1891–1964). По его мнению, психосоматическое заболевание возникает в результате сочетания трех факторов: личностной предрасположенности, стрессовой ситуации и конституциональной уязвимости какого-либо органа.

Понятие «психосоматика» давно вышло за предел медицинского дискурса, породив два распространенных, но противоположных мифа. Согласно первому, «все болезни происходят от нервов». Согласно второму, область психосоматики – «задворки» медицины, куда складывается все, для чего она пока не нашла естественных причин. В действительности психологический компонент присутствует при любом соматическом заболевании. Например, человек переживает по поводу болезни, строит в своем сознании ее внутреннюю картину. Вопрос только в том, каков баланс взаимного влияния тела на психику и психики на тело.

Область психосоматики может быть ограничена несколькими группами расстройств. При конверсионных (истерических) расстройствах психологический конфликт выражается в виде телесных симптомов, поражающих органы движения или органы чувств (истерическая слепота или глухота, потеря речи, параличи и т. п.). При соматоформных расстройствах психологическая проблема также решается на уровне тела, но страдают при этом внутренние органы (сердечно-сосудистая, дыхательная, пищеварительная система). Примером соматоформного расстройства является соматизированная депрессия. При расстройствах из этих двух групп причина болезни является психологической, а ее телесные проявления – функциональными. Несмотря на всевозможные жалобы (боли, неприятные ощущения и т. п.), врач не находит у таких больных реальной телесной патологии.

При психосоматозах (психосоматических заболеваниях в узком смысле) причина также является психологической (стресс, внутриличностный конфликт), однако на телесном уровне отмечаются не только функциональные, но и органические нарушения. Таковы язвенная болезнь желудка и двенадцатиперстной кишки, гипертоническая болезнь, сахарный диабет и др. Именно с такими болезнями в современной медицине связаны самые жаркие споры.

Страх, умноженный на себя

Люди с тревожными расстройствами ловят себя в порочный круг: условия развития, воспитания предрасполагают их к ожиданию опасности, эти опасения неизбежно подтверждаются (например, каждый может когда-то почувствовать дискомфорт в груди), таким подтверждениям придается особая значимость, в результате усиливается дальнейшее предвосхищение опасности.

Психотерапия тревожных расстройств направлена на вскрытие и коррекцию дисфункционального убеждения «Я беспомощен», работу с вытесненной агрессией (которая может быть обратной стороной тревоги) и обучение поведенческим техникам саморегуляции.

Попробуйте представить себя на краю обрыва. Даже если вы не боитесь высоты, вам, скорее всего, было бы дискомфортно находиться над пропастью. Такой дискомфорт обычно возникает в ситуациях, угрожающих жизни: инстинктивная тревога предупреждает нас об опасности и мобилизует организм для того, чтобы с нею справиться.

При панических атаках приступ тревоги и страха настигает человека в самых неподходящих местах (на улице, в автобусе, в супермаркете, на эскалаторе, в вагоне метро). Обычно при этом учащается сердцебиение, человек испытывает «внутреннюю дрожь», нехватку воздуха, головокружение, у него потеют или холодеют ладони, могут возникать боли в грудной клетке, тошнота, озноб, приливы крови к лицу. Для защиты от страха психика человека может прибегать к диссоциации: окружающее кажется неестественным, отдаленным, человек может ощущать отстраненность от самого себя (дереализация и деперсонализация): «Как будто это происходит не со мной».

Если паническое расстройство сочетается с агорафобией, человек боится и избегает конкретных ситуаций – больших скоплений людей, поездок в транспорте и т. п. Но главный страх при панической атаке – это страх смерти, который может обретать форму боязни сойти с ума, потерять самоконтроль, оказаться беспомощным. Даже после первой атаки этот страх удваивается, превращаясь в «страх перед страхом» и провоцируя избегающее и защитное поведение. Часто паническим атакам сопутствует социофобия: человек начинает бояться не только собственных симптомов, но и того, как они будут восприняты окружающими. У людей с тревожными расстройствами (включая панические атаки) тревога перестает выполнять естественную защитную функцию. Патологизация тревоги становится возможной потому, что человек в отличие от животных живет в символическом мире и способен мысленно выходить за предел актуальной ситуации (бояться того, чего нет).

 

Оркестр без дирижера

В способности видеть скрытые связи между предметами нет ничего плохого, если при этом сохраняется ориентация на объективные свойства предметов и продуктивность психической деятельности (этим и отличается гений от безумца). Хотя формы течения шизофрении бывают разными, общая тенденция заключается в постепенном обеднении психики и нарастании личностного дефекта.

Шизофрению считают королевой всех психических болезней. По статистике, ей страдает примерно каждый сотый человек. Людей, которым сейчас ставят диагноз шизофрении, в прошлые века могли бы счесть бесноватыми, юродивыми или пророками из-за странного поведения, нелепого внешнего вида и замысловатых речей.

Шизофрения («расщепление души») – это прогрессирующая психическая болезнь, имеющая разные формы. При параноидной форме преобладают бред и галлюцинации, кататоническая шизофрения характеризуется волевыми и двигательными нарушениями (застывания, кататонический ступор, стереотипии, хаотичное двигательное возбуждение), а также онейроидным помрачением сознания, при гебефренической (дезорганизованной) форме на первый план выходят дурашливое поведение и расторможенные влечения. Эти формы отличаются друг от друга по наличию соответствующих продуктивных симптомов. Однако существует еще одна форма – простая шизофрения, при которой продуктивные симптомы почти не выражены. Что же объединяет все формы шизофрении друг с другом?

Патологическая продукция – это появление в психике того, чего в норме не должно быть (таковы, например, различные варианты бреда при параноидной шизофрении). Хотя эти симптомы часто выходят в клинической картине на первый план (например, человек убежден в преследовании со стороны тайной организации, подчинившей себе его разум), сущность болезни составляют отнюдь не они.

Главная характеристика всех форм шизофрении – это негативная симптоматика, или постепенная утрата того, что в психике в норме должно присутствовать. Такая утрата в первую очередь касается мотивации и воли, вызывая апатию, обеднение эмоций, утрату интересов, бездеятельность, социальную изоляцию. Нарушается единство психики; психическая деятельность предстает как оркестр без дирижера. Характерна дезорганизация мышления: предметы и явления связываются между собой на основании скрытых (несущественных) признаков. Например, больной объединяет карандаш и коньки в группу «пишущих», объясняя это тем, что карандаш пишет на бумаге, а коньки – на льду.

 

Практическая психология

Невротические отношения

Невротические отношения могут быть не только между партнерами (супругами), но и между представителями разных поколений (родителями и детьми, стариками и внуками), а также между сиблингами. Наиболее часто это отношения между матерью и ее взрослым ребенком.

Психотерапия невротических отношений может быть как индивидуальной, так и семейной. Главной задачей является вскрытие дисфункциональных убеждений и установок человека и болезненных паттернов коммуникации и дальнейшее обучение более зрелому восприятию и поведению, а также навыкам здоровой коммуникации.

Иногда люди страдают в отношениях друг с другом, но не могут эти отношения прервать. Болезненные отношения можно назвать невротическими, если они обладают следующими взаимосвязанными характеристиками.

1. Сами отношения являются проблемой: люди страдают не от условий жизни, стрессов, потерь и т. д., а друг от друга. В таких отношениях обычно затруднена или невозможна вербальная метакоммуникация: людям крайне сложно обсудить друг с другом проблему отношений; вместо этого они тратят массу усилий на создание и решение всевозможных псевдопроблем: объединяются против внешних врагов, поддерживают семейные правила и ритуалы, уходят в работу, лишь бы избежать коммуникации или интимной близости.

2. В отношениях установлен псевдобаланс, основанный на невротическом распределении ролей: один – жертва, другой – тиран, один устраивает истерики, другой успокаивает и т. п.

3. Партнеры зависят друг от друга. Для невротической личности отношения могут быть способом решения собственных психологических проблем. Но поскольку невротик всегда решает проблему так, чтобы ее сохранить, он будет использовать партнера для подкрепления своих дисфункциональных убеждений. Например, женщина, которая боится быть отвергнутой, избыточно контролирует мужа и вызывает у него раздражение. Ему, в свою очередь, нужна контролирующая женщина, которую он будет пытаться отвергнуть, чтобы обрести видимость самостоятельности.

4. Из отношений невозможно выйти. Поскольку невротик зависит от отношений, он будет всячески оправдывать свою неспособность их разорвать: «Она без меня не справится», «Я же всю душу вложила в ремонт» и т. д. Возможны частые уходы и возвращения. И даже если невротик встречает нового партнера, скорее всего с ним повторятся все дисфункциональные паттерны из предыдущих отношений.

Ребенок-функция

Хотя большинство родителей согласятся с тем, что детей не следует вовлекать в семейные конфликты, дети оказываются вовлеченными в них просто потому, что являются частью семейной системы, многие процессы в которой недоступны для сознания членов семьи.

Функция, которую ребенок выполнял в семейной системе, может оказать существенное влияние на социальные роли, которые он впоследствии будет играть. Если эта функция была патологической, чаще всего в дальнейшем человек будет страдать от чувства собственной неполноценности.

Часто ли вам приходилось слышать фразу о том, что дети являются продолжением своих родителей? Полагаю, что да, и обычно она не имеет какого-то негативного значения. Но только если мы не имеем в виду семьи с невротическими отношениями.

Появление ребенка в такой семье обычно усугубляет существующие проблемы, и вскоре родители бессознательно начинают использовать ребенка для коммуникации друг с другом, превращая его в инструмент воздействия на партнера или «мандат» для оправдания собственных поступков. Ребенок, в свою очередь, начинает скреплять семью демонстрацией слабости, страхов и других болезненных симптомов (таких, как избыточный вес или энурез). Невротическая семья, настроенная на поиск псевдопроблем в ущерб подлинной коммуникации, концентрируется на ребенке, который становится самым несчастным, но и самым главным ее членом (это один из возможных сценариев). Если же родители разошлись, формируется болезненная система «родитель – ребенок – отсутствующий родитель», в которой ребенок по-прежнему выполняет скрытую функцию посредника.

В других случаях ребенок может выступать как функция одного из родителей. Наиболее яркий пример – нарциссическое расширение: родитель, воспринимая ребенка как часть самого себя, нагружает его своими собственными стремлениями и потребностями (например, отец, не состоявшийся как спортсмен, пытается сделать из ребенка олимпийского чемпиона). В результате у ребенка не формируется опора на внутренние критерии выбора, и он может стать нарциссической личностью.

Еще один вариант превращения ребенка в функцию связан с воспитанием в условиях повышенной ответственности (обычно при этом нарушена семейная иерархия). К ребенку относятся как к маленькому взрослому, лишая его детства и играя на чувствах вины и стыда (часто от этого страдают старшие дети).

 

Родители без границ

Сепарация и обретение личностного пространства – важные процессы детского развития, которые могут быть нарушены в условиях невротического воспитания. Тревожные и отвергающие родители вольно или невольно формируют у ребенка глубинные убеждения «я беспомощен» и «меня отвергнут».

Нарушенную границу между матерью и ребенком можно уподобить пуповине, которую не перерезали вовремя. Тревожные матери долго не отказываются от грудного вскармливания и часто спят с ребенком в одной постели (это может продолжаться многие годы).

В семейной психологии одним из главных понятий является понятие границы. Можно говорить о границах семьи в целом: например, в случае болезненного культа семьи ее члены могут резко противопоставлять себя всем окружающим, стремясь не допустить в семью посторонних. Вспомните себя школьником или студентом: легко ли вам было привести в дом друзей? Можно также говорить о внутрисемейных границах (между супругами, между родителями и детьми, между старшими и младшими и т. д.). Чаще всего в невротических семьях границы между родственниками размыты, зато вокруг семьи выстроены стены с бойницами.

Как тревожные, так и отвергающие родители по-своему нарушают личностные границы ребенка. Тревожная мать прислушивается к каждому чиху своего малыша, старается предугадать его потребности, избыточно опекает и контролирует ребенка, не допуская его естественной сепарации. Но за такой тревогой может стоять скрытая агрессия невротической личности, связанная с восприятием ребенка как помехи (поэтому отвержение является обратной стороной гиперопеки). За чрезмерной заботой может стоять скрытое желание сделать ребенка слабым и болезненным, что обычно и происходит в условиях избыточного контроля. Вина за это скрытое желание, в свою очередь, лишь стимулирует дальнейший контроль. Ребенку может быть не позволено иметь личное пространство и даже находиться в комнате с закрытой дверью. Оказавшись через много лет на приеме у психолога, он будет затрудняться сказать, имеет ли что-то по-настоящему свое.

В случае явного отвержения естественная сепарация ребенка также нарушается. Ребенок не ощущает собственную ценность, но не потому, что все ценности ему навязаны (как в случае гиперопеки), а потому, что от него отвернулись. Он вырастет личностью с незаполненным пространством, с изъяном, который будет вынуждать его воспринимать мир как опасный и отвергающий.

 

Порочные круги невротика

С точки зрения психоанализа в основе невротического повторения может лежать невротическая тревога и сопряженная с ней вытесненная агрессия. Агрессия по отношению к враждебному миру вытесняется из-за беспомощности, страха наказания, страха потери любви и чувства вины. Поэтому в психотерапии невротических личностей нужно уделять внимание работе со скрытой агрессией.

С точки зрения когнитивного подхода в психотерапии основу невротических порочных кругов составляют личностные схемы – стойкие связи между дисфункциональными убеждениями человека, его эмоциями и поведением.

Невротической личностью можно назвать человека, который является главным препятствием на собственном пути. С клинической точки зрения речь идет о людях с патологией характера (личностными расстройствами). Однако в практической работе психолог или психотерапевт часто сталкивается с клиентами, психологические особенности которых не соответствуют тем или иным диагностическим рамкам, но создают явные неудобства как самому человеку, так и его окружающим. Такие люди испытывают трудности в общении и социализации, страдают в семейных отношениях, часто склонны к тревоге, депрессии или психосоматическим заболеваниям. В широком смысле их также можно назвать невротиками.

Наиболее характерными эмоциями и чувствами невротика являются тревога и страх, стыд и вина, чувства неполноценности, ущербности, отвержения и тотальной небезопасности. Они далеко не всегда доступны его сознанию и компенсируются различными психологическими защитами, отстраненным или надменным поведением, стремлением к успеху и власти, поиском любви, идеальных отношений и т. д. Однако внутренние установки невротика требуют постоянного подтверждения; поэтому он снова и снова попадает в ситуации, актуализирующие его страхи (таков механизм невротического повторения).

К примеру, человек стремится к признанию, пытаясь продемонстрировать другим свою ценность – произносит красивые тосты или, напротив, молчит в компании, если не может сказать что-то интересное. Хотя за этим стоит сомнение в собственной ценности и страх быть отвергнутым, другие воспринимают человека как высокомерного и перестают с ним общаться. Другой пример: человек боится отвержения, требует от партнера безоговорочной любви и слияния, трактует любые проявления его самостоятельности как отвержение, реагирует на это агрессией и в результате еще больше боится быть отвергнутым.

Власть глубинных убеждений

Глубинные убеждения являются очень стойкими и предопределяют не только сиюминутные реакции человека, но и его жизненную стратегию. Они могут запускать механизм невротического повторения – такой паттерн поведения человека, который каждый раз сталкивает его с его собственным страхом.

Основатель рационально-эмотивной психотерапии Альберт Эллис описал четыре вида дисфункциональных убеждений (не подразделяя их на глубинные и промежуточные): долженствование («Я должен!»), оценочную зависимость («Что обо мне подумают?»), катастрофизацию («Случится непоправимое!») и непереносимость фрустрации («Я этого не вынесу!»).

Один из постулатов когнитивной психотерапии заключается в том, что эмоции и поведение человека опосредуются его когнициями (мыслями, убеждениями). Человек, убежденный в том, что он потерпит неудачу, будет вести себя как неудачник, а у того, кто верит в свои силы, возрастают шансы на успех. Убеждения могут быть адаптивными (функциональными) и дезадаптивными (дисфункциональными).

Наиболее стойкими и меньше всего доступными для сознательной рефлексии являются глубинные убеждения (ГУ). По мнению основателя когнитивной психотерапии Аарона Бека, дезадаптивные ГУ сводятся к двум видам: «Я беспомощен» (это убеждение характеризует самого человека) и «Меня отвергнут» (а это уже характеристика окружающего мира и людей, с которыми человек взаимодействует). В одном случае человек считает самого себя слабым, никчемным, неудачником, а в другом – он считает других страшными, жестокими, отвергающими. Чаще всего ГУ полностью скрыты от сознания. Они формируются в ходе детского развития и составляют ядро характера человека.

Более доступны сознанию промежуточные убеждения (ПУ): это правила или оценки, в соответствии с которыми человек строит свое поведение. Они представляют собой такую трансформацию ГУ, с которой сам человек может согласиться. Например, ПУ «Не следует выделяться на фоне других» или «Нужно всегда быть вежливым с людьми» могут говорить о страхе быть отвергнутым, а ПУ «Ты добьешься успеха, только если будешь напряженно работать» или «Если у тебя нет дорогой машины, то ты неудачник» – о скрытой убежденности человека в своей ничтожности.

Пытаясь защититься при помощи ПУ от внутренних демонов (ГУ), человек ловит себя в ловушку. Например, подстраиваясь под партнера из-за страха быть отвергнутым, человек все больше вызывает у партнера раздражение и желание уйти.

 

Выученная беспомощность

Многие из нас были бы очень удивлены, узнав, где и как мы могли бы жить, если бы использовали те ресурсы, которыми действительно располагаем. Выученная беспомощность – феномен, демонстрирующий ошибочное убеждение в безнадежности попыток что-либо изменить.

Людей, которые не прекращают борьбу после серии неудач, Селигман назвал сознательными оптимистами. В основе сознательного оптимизма лежит способность человека влиять на свое мышление, а через него – на поведение и эмоции. На развитие этой способности направлены различные практики современной психотерапии.

Всегда ли мы будем искать выход из ситуации, в которой нам плохо? Американец Мартин Селигман сформулировал концепцию, объясняющую, почему мы иногда этого не делаем.

Селигман получил всемирную известность благодаря эксперименту, проведенному им в 1967 году. Как и Павлов, он работал с собаками. Нужно было выяснить, в каких экспериментальных условиях собака не будет пытаться избежать болевого воздействия. Животные в клетках слышали звуковой сигнал, за которым следовал несильный, но болезненный удар тока. При этом у одних собак была возможность избежать этого удара, нажав на специальную панель, а у других такой возможности не было. Собака из второй группы могла избежать удара током только тогда, когда сопряженная с ней собака из первой группы нажимала на панель. Таким образом, одни животные могли контролировать ситуацию, а другие нет.

Затем собаки были помещены в клетки с перегородкой, через которую было легко перепрыгнуть, чтобы избежать воздействия током. Животные из первой группы так и поступали. Однако собаки, привыкшие к тому, что от их собственных действий ничего не зависит, ложились на пол и скулили, получая удар. Впоследствии Селигман провел похожие эксперименты с людьми, использовав вместо тока неприятный шум. Так же, как и собаки, многие люди, понимающие, что не могут контролировать ситуацию, переставали искать из нее выход. Они обучались быть беспомощными.

Феномен выученной беспомощности может лежать в основе депрессивных состояний, волевых и мотивационных нарушений. Очень часто человек не видит собственных возможностей и не предпринимает шагов к изменениям, будучи убежденным в том, что у него ничего не получится. Лишь обладая здоровой способностью контролировать собственную жизнь, человек может найти правильный баланс между принятием одних событий и ответственностью за другие.

Подчинение авторитету

Эксперимент Милгрэма демонстрирует не только готовность человека подчиняться авторитету, но и другие феномены, такие как стремление быть последовательным (выполнив указание несколько раз, человек будет подчиняться дальше) и диффузия ответственности (рядом есть тот, кто ответственен за происходящее).

Согласно одному из предположений Милгрэма, человек может подчиняться другому тогда, когда воспринимает себя как инструмент чужой воли. Действительно, человеку иногда проще совершить злодеяние, если он считает, что его вынудили обстоятельства или другие люди.

Легко ли вас заставить делать то, что явно противоречит вашим моральным ценностям? Психолог из Йельского университета Стэнли Милгрэм в 1963 году опубликовал результаты эксперимента, шокировавшие научное сообщество.

Экспериментатор приглашал в комнату двух человек, один из которых был реальным испытуемым, а другой – актером, который по договоренности с экспериментатором играл роль второго испытуемого. Экспериментатор говорил им, что исследует влияние боли на запоминание слов, и «по жребию» распределял между ними роли «учителя» и «ученика», так, чтобы роль «учителя» досталась реальному испытуемому. «Ученик» (актер) должен был заучивать пары слов из длинного списка, а «учитель» – наказывать его за неправильные ответы ударами тока. «Ученика» привязывали к креслу с электродами, а «учитель» садился за пульт с переключателями, рядом с которыми были надписи о соответствующей силе разряда. «Учитель» предварительно получал «демонстрационный» слабый удар током, чтобы проверить на себе, как работает генератор.

С каждым новым ошибочным ответом «ученика» испытуемый должен был увеличивать напряжение в генераторе. Актер, игравший роль «ученика», изображал все более выраженную болевую реакцию, в действительности никаких разрядов не получая. Если испытуемый выражал сомнение или хотел прервать опыт, экспериментатор настойчиво просил его продолжать. Даже видя, что «ученик» корчится от боли, 65 % испытуемых прекращали опыт лишь по команде экспериментатора, доведя напряжение в генераторе до максимальных значений.

В этом и последующих экспериментах Милгрэма испытуемыми были самые обычные люди, не склонные к садизму и не страдающие психическими заболеваниями. Это значит, что человек, подчиняясь указаниям авторитета, может зайти в своих действиях так далеко, как сам не мог бы предположить.

 

Какие роли мы играем

Хотя в различных ситуациях мы можем играть разные роли, среди этих ролей есть такие, которые мы играем всю жизнь (например, человек каждый раз в отношениях становится жертвой). Подобные роли входят в структуру личностных характеристик человека и соответствуют его глубинным убеждениям и установкам.

Способность человека в определенной ситуации взять на себя не свойственную ему роль используется в психотерапии. Руководствуясь принципом «как если бы» (например: «Действуй, как если бы ты был сильным!»), клиент может сделать не характерный для себя шаг и получить позитивное подкрепление.

Наше поведение во многом зависит от социальной роли, которую мы играем, независимо от того, осознаем мы ее или нет. Это доказывает знаменитый тюремный эксперимент, проведенный в 1971 году Филиппом Зимбардо.

Для эксперимента было отобрано 24 молодых здоровых добровольца, которых случайным образом распределили в группы «тюремщиков» и «заключенных». Первые получили униформу и дубинки, вторые должны были одеваться только в халаты и шлепанцы и имели номера вместо имен. Обязанностью «тюремщиков» было совершать обход условной тюрьмы и создавать у «заключенных» чувство страха и ощущение произвола, не прибегая к физическому насилию. При этом «тюремщики» дежурили по сменам и могли возвращаться домой в выходные.

Хотя эксперимент должен был длиться две недели, его пришлось прервать уже через шесть дней. Испытуемые, игравшие роль тюремщиков, оскорбительно обращались с «заключенными», изводили их и подвергали различным наказаниям, заставляя подолгу делать физические упражнения, чистить голыми руками туалеты, спать на бетонном полу и т. д. Все «заключенные» испытали сильное эмоциональное потрясение, у некоторых отмечались признаки спутанного сознания; двоих испытуемых пришлось вывести из эксперимента по состоянию здоровья. «Тюремщики» выходили на сверхурочную работу; примерно каждый третий из них демонстрировал явные садистические наклонности.

Представители обеих групп настолько «хорошо» вжились в роли, что условная тюрьма фактически превратилась в настоящую. Зимбардо прервал эксперимент после того, как его аспирантка и невеста Кристина Маслак заявила о неэтичности подобных исследований.

Эксперимент Зимбардо свидетельствует о том, что поведение человека может определяться не только его личностными качествами, но и ситуацией, в которой он оказался, и ролью, которую он играет в данный момент.

 

Ошибка атрибуции

Ошибки атрибуции – одна из главных мишеней в индивидуальной, групповой и семейной психотерапии. Часто они проявляются в общении терапевта и клиента. Например, клиент чувствует себя неинтересным для терапевта, что может свидетельствовать о его страхе быть отвергнутым. Терапевт должен отслеживать и собственные ошибки атрибуции.

Как и другие когнитивные искажения, ошибки атрибуции связаны с устойчивыми глубинными и промежуточными убеждениями человека, которые в разных ситуациях актуализируют каскад дисфункциональных мыслей, эмоций и поведенческих реакций.

Хорошо ли мы понимаем других людей? Что позволяет нам делать выводы об их намерениях, чувствах, взглядах, и тем более – об их отношении к нам? Исследования в области социальной психологии демонстрируют, что практически в любом межличностном взаимодействии присутствует компонент каузальной атрибуции, т. е. интерпретации поведения партнера путем приписывания ему определенных мотивов. Так, получив внеурочное задание, подчиненный может решить, что начальник специально нагружает его работой, поскольку испытывает к нему отвращение. Обычно, чем больше мы знаем о человеке, тем меньше ему приписываем. Однако невротические личности и люди, страдающие тяжелыми психическими заболеваниями, могут совершать ошибки атрибуции даже по отношению к близким. Например, человек, страдающий бредом ревности или преследования, может быть убежден, что партнер что-то скрывает, обманывает его или пытается причинить ему вред.

Есть огромная разница между тем, что мы приписываем себе, и тем, что мы склонны приписывать другим. Объясняя чье-либо поведение, можно ссылаться на его личностные особенности (внутреннюю диспозицию) или на ситуацию, в которой он оказался (внешнюю диспозицию). Обычно человек объясняет свои достижения внутренней диспозицией, а успехи других – внешней: если мы хорошо справились с задачей, у нас хорошие способности; если задачу решил другой – ему, скорее всего, повезло. Свои неудачи, напротив, мы объясняем обстоятельствами, а неудачи других – внутренними характеристиками (ленью, глупостью и т. п.). В этом и заключается фундаментальная ошибка атрибуции, которую склонен совершать практически каждый из нас. В некоторых случаях (например, у нарциссов, мазохистов и депрессивных личностей, склонных к обесцениванию самих себя) происходит инверсия этой ошибки: свои успехи человек считает случайностью, а в неудачах видит закономерность.

Как нас обманывает психика

Защитных механизмов описано достаточно много. С точки зрения психоанализа их назначение заключается в ослаблении внутриличностного конфликта, обусловленного противоречиями между импульсами бессознательного и требованиями социального окружения человека.

Некоторые люди более склонны к одним психологическим защитам, а другие – к другим. В психоанализе подобную склонность называют характером. Например, для истериков наиболее характерны механизмы вытеснения и диссоциации, а для обсессивно-компульсивных личностей – рационализация, морализация и изоляция аффекта.

В психоанализе описан целый ряд защитных механизмов, к которым в разных ситуациях прибегает наша психика. Обычно эти механизмы защищают наше сознание от чего-то неприятного, неприемлемого для него. Значит, сами они являются бессознательными.

Простым примером является отрицание – отказ от осознания неприятной информации: «Этого нет, этого не может быть!» Часто отрицание настолько сильно, что человек в упор не видит какие-либо факты или проблемы. Так, при анозогнозии человек может быть убежден, что полностью здоров, хотя в действительности серьезно болен. Если при отрицании информация вообще не допускается в сознание, то в случае вытеснения человек активно «избавляется» от информации, которую уже осознал: «Я этого не помню». В случае диссоциации человек отделяет себя от болезненных переживаний: «Это происходит не со мной». При изоляции аффекта, в отличие от диссоциации, человек отделяет эмоцию от мысли: «Я не испытываю чувств».

Проекция заключается в приписывании своих импульсов другому. Например, параноик считает других агрессивными по отношению к себе, проецируя на них собственную агрессию. При интроекции, напротив, характеристики другого приписываются себе. Так могут формироваться садистические наклонности у ребенка, испытывающего страх перед жестоким отцом.

При реверсии человек ведет себя по отношению к другим так, как хотел бы, чтобы они вели себя по отношению к нему: например, проявляет избыточную заботу. При реактивном образованиизапретный импульс трансформируется в свою противоположность: старший ребенок тискает младшего, скрывая агрессию за проявлениями любви. Рационализация заключается в выборе приемлемых оправданий для своих действий («зеленый виноград»); морализация – в ссылке на моральные основания («Я так поступил, потому что иначе нельзя», – говорит ученый, написавший плохой отзыв на статью своего коллеги).

 

Парадоксальная интенция

Парадоксальные предписания используются в психотерапии не только для лечения различных заболеваний, но и для преодоления сопротивления клиента. Например, если человек ищет помощи, но бессознательно ее отвергает, психотерапевт может взять на себя роль сопротивляющейся части личности клиента и тем самым утилизировать его сопротивление.

Часто в психотерапии косвенные и парадоксальные пути оказываются эффективнее прямых воздействий. Наиболее ярко это демонстрируют техники эриксоновского гипноза. Вместо того чтобы действовать напрямую, психотерапевт подстраивается к болезненным проявлениям клиента и тем самым берет их под контроль.

Вы когда-нибудь страдали от бессонницы? Хорошо, если нет. Если да, то вы знаете, как человеку бывает тяжело заснуть, особенно если он понимает, что спать осталось недолго. Он ворочается, нервничает, пытается заставить себя заснуть – и в результате продолжает бодрствовать. Психотерапевт в подобном случае может дать парадоксальное предписание: «Не пытайся заснуть! Бодрствуй как можно дольше!» Иногда повелительное «Не спать!», сказанное в ходе применения гипноза, способствует наступлению более глубокого транса, чем попытки прямого внушения. Почему?

Любой симптом представляет собой лишь верхушку айсберга психологических механизмов болезни. Обычно эти механизмы очень инертны, и человек всеми своими сознательными усилиями просто не может нарушить их ход. Поэтому попытки борьбы с симптомами часто их только усиливают. Симптом человеку не подчиняется; напротив, сам человек зависит от своих симптомов. Чтобы взять симптом под контроль, нужно попытаться его усилить! Это решение пришло в голову австрийскому психиатру Виктору Франклу (1905–1997), который и разработал метод парадоксальной интенции.

Сознательно усиливая симптом, мы «выводим из игры» его главное преимущество перед нами: симптом перестает быть непроизвольным. Теперь уже симптом зависит от человека, а не наоборот. Посредством парадоксальной интенции лечат навязчивые состояния, фобии и другие проявления неврозов. Например, человеку, который вынужден много раз проверять, закрыта ли входная дверь, дают предписание делать это вдвое чаще. Или больному, страдающему фобией, дают задание каждый день в строго определенное время представлять в ярких красках предмет своего страха на протяжении десяти минут.

Практически одновременно с Франклом знаменитый американец Милтон Эриксон (1901–1980) разрабатывал парадоксальные техники наведения гипнотического транса.

 

Внушение и гипноз

Гипноз – один из «трех китов» отечественной клинической психотерапии наряду с рациональной психотерапией и аутотренингом. Его применяют при неврозах, зависимостях (алкоголизм, пищевая зависимость), психосоматических болезнях, сексуальных дисфункциях и многих других болезненных состояниях.

Глубина гипнотического транса может быть различной. Один из распространенных мифов заключается в том, что для эффективного воздействия необходимо погрузить человека в глубокий сон. Напротив, чаще всего наиболее действенны косвенные внушения, воспринятые человеком в легком трансе.

Внушение (суггестия) – это воздействие на человека с целью повлиять на его поведение, убеждения или эмоции. В отличие от обычных методов убеждения, апеллирующих к рациональному мышлению человека, внушение совершается в обход его критической оценки. Согласитесь: нет нужды внушать человеку то, в чем его легко убедить. Однако грань между внушением и убеждением очень размыта: обычно эти виды воздействия сочетаются друг с другом.

Различные техники суггестии активно используются в современной психотерапии. Чтобы совершить внушение, совсем не обязательно погружать человека в гипноз: часто эффективными бывают внушения, которые человек воспринял в состоянии бодрствования.

К прямым внушениям относятся предписания или констатации, описывающие то, что должно произойти: «Вы будете чувствовать легкость и уверенность в себе», «Я досчитаю до пяти, и вы войдете в глубокий транс» и т. п. Косвенные внушения представляют информацию в скрытом виде: «Не стремитесь расслабиться прямо сейчас», «Когда вы закроете глаза, может наступить приятная дремота», «Что можно чувствовать, когда ты наблюдаешь, как по небу плывут облака?» и т. д. В подобных примерах подразумевается, что клиент рано или поздно расслабится и закроет глаза, будет представлять облака и прислушиваться к своим ощущениям, хотя все это не внушается ему напрямую.

При гипносуггестии внушение сочетается с погружением человека в гипнотическое состояние той или иной глубины. В классическом медицинском гипнозе главным образом используется авторитарный подход, основанный на прямых командах и доминировании гипнотерапевта; в эриксоновском гипнозе и различных современных вариантах трансовой работы используется более мягкий подход, основанный на сотрудничестве гипнотерапевта и клиента.

Операции без наркоза

В основе анестезии, вызванной внушением (как под гипнозом, так и в состоянии бодрствования), может лежать механизм диссоциации: субъективный опыт человека разобщается таким образом, что отдельные ощущения не допускаются в сознание. Посредством внушения можно влиять даже на физиологические показатели (уровень сахара в крови, артериальное давление и др.).

Силу внушения демонстрирует феномен внушенного ожога: к руке испытуемого прикладывают металлический диск, соединенный с датчиком, который показывает, как температура диска постепенно повышается. Хотя в действительности диск остается холодным, на коже испытуемого может появиться покраснение и даже волдыри.

Возможно ли обезболивание без медицинских препаратов? Да, и это факт. Феномен гипноанестезии (обезболивания под гипнозом) известен с XIX века. По-видимому, первым зарегистрированным случаем применения гипноза в качестве анестезии является операция по удалению опухоли молочной железы, проведенная французским хирургом Жюлем Клоке (1790–1883). Шотландец Джеймс Эсдейл (1808–1859), работавший в колониальной Индии в середине XIX века, провел аборигенам около 300 операций с применением гипноза.

Российские врачи начали активно применять гипноанестезию во время Первой мировой войны. Так, врач-гипнотерапевт Петр Павлович Подъяпольский (1862–1930) применил гипноз для проведения порядка 30 хирургических операций, включая резекцию бедра и удаление пули из пяточной кости. Впоследствии гипнотическое сопровождение операций применяли К. И. Платонов, П. И. Буль и другие врачи-психотерапевты. В середине XX века в Америке легендарный инструктор по гипнозу Дэйв Элман (1900–1967) обучил тысячи врачей технике наведения транса, позволяющей за несколько минут вызвать у пациента стадию гипноза, достаточную для проведения стоматологических и других операций. Сейчас гипноанестезия практикуется во многих клиниках мира при проведении хирургических вмешательств различной сложности.

В конце 1980-х годов советский врач-психотерапевт А. М. Кашпировский продемонстрировал возможность дистанционной анестезии посредством суггестии без гипноза, проведя обезболивание трем пациенткам во время двух телемостов. Это значит, что эффективность внушения может быть существенно повышена путем создания особой ситуации (например, терапевт и клиент находятся за тысячи километров друг от друга). До А. М. Кашпировского дистанционное внушение применяли В. М. Бехтерев, А. М. Свядощ, П. И. Буль и другие врачи (используя письма, телефон, магнитофон и пр.).

 

Психология влияния

Мы постоянно влияем друг на друга и подвержены влиянию со стороны средств массовой информации и рынка товаров и услуг. Вряд ли возможно общество, в котором подобного влияния нет. Однако если вы умеете распознавать скрытое влияние, вы можете жить более осознанно.

Помимо подстройки к существующей системе ожиданий или ее разрушения, коммуникативное воздействие может заключаться в формировании у человека новой системы ожиданий, привычек, установок. В глобальном смысле на этом основаны идеология, мораль, политические и повседневные мифы.

В 1977 году молодой психолог Эллен Лангер из Гарвардского университета провела на удивление простой эксперимент, сделавший ее знаменитой. Участник эксперимента подходил к людям, стоявшим у библиотечного ксерокса, и просил пропустить его без очереди. При этом он прибегал к одной из трех формулировок вопроса. Первая формулировка была простой: «Извините, у меня пять страниц. Могу я воспользоваться ксероксом?» В этом случае просителя пропускали 60 % людей. Во второй формулировке добавлялось объяснение причины: «Извините, у меня пять страниц. Могу я воспользоваться ксероксом, потому что очень спешу?» Как и следовало ожидать, такая формулировка оказалась более действенной: просителя пропустили 94 % людей. В третьей формулировке использовалась псевдопричина: «Извините, у меня пять страниц. Могу я воспользоваться ксероксом, потому что мне надо сделать копии?» В этом случае на просьбу откликнулись 93 % людей!

Эксперимент Эллен Лангер продемонстрировал, что употребление союза «потому что» существенно повышает эффективность коммуникации, даже если мотивировка вашего требования человеку непонятна или является бессмысленной. Если вы сослались на причину, значит, она есть. Подобные методы влияния основаны на подстройке к системе ожиданий человека, поэтому их можно назвать ассоциативными. Типичные примеры – прочные ассоциации между стоимостью и качеством товара, между известностью фирмы и надежностью ее услуг.

Методы влияния, основанные на разрушении системы ожиданий (установок, привычных стереотипов), называются диссоциативными. Стереотип можно разрушить путем его перегрузки: «Чтобы в ложь поверили, она должна быть чудовищной», – говорил нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс. Другой вариант разрушения стереотипа – его внезапное прерывание, вызывающее замешательство (например, неожиданный вопрос).

 

Игнатий Владимирович Журавлев

Психология за минуту