Символические мифические представления образуют некий «защитный слой» жизненного мира ребенка, это неотъемлемое условие его душевного и интеллектуального комфорта, решения загадок «пограничья», перевода эмоциональной напряженности в благотворное пространство символической игры. «Я знал мальчика, который часто допрашивал мать, куда уходит ночь по утрам. Наткнувшись однажды на глубокую яму, на дне которой была темнота, он прошептал понимающе: "Теперь я знаю, куда прячется ночь"».¹² В качестве еще одного характерного примера приведем выдержки из дневниковых записей Э.И. Стангинской «Дневник матери. История развития современного ребенка от рождения до 7 лет»: «То он выдумает, что к нему в комнату приходил с визитом красный слон, то будто у него есть подруга - медведица Кора; и, пожалуйста, не садитесь на стул рядом с ним, потому что - разве вы не видите? - на этом стуле медведица. И - "Мама, куда ты? На волков! Ведь тут же стоят волки!"»¹³ И далее: «А чуть выпал снежок, он тотчас же стал олененком, маленьким олененком в тайге; а стоило ему сесть на ковер, как ковер немедленно становился пароходом. В любую минуту из воздуха, из пустоты мальчик, силою своей детской фантазии, мог сделать любую зверушку. ...Сегодня вернулся домой,

¹¹ Чуковский К.И. От двух до пяти... С. 157.

¹² Там же. С. 158.

¹³ Стангинская Э.И. Дневник матери. История развития современного ребенка от рождения

до 7 лет. М, 1924. С. 52.

96

бережно держа что-то в руке. "Мамочка, я принес тебе тигренка, - и показывает пустую руку. - Нравится тебе мой тигренок?" "Да, да, детка!" "Пусть он живет у нас", - просительным тоном. Садится обедать и ставит рядом со своей тарелкой тарелочку, и когда ему приносят еду: "Мамочка, а тигренку?" И в то же время оживленно рассказывает: "Я влез в море, кувыркался там, вдруг пришел большой тигр, я спрятался под берег, потом я закинул сеть и поймал рыбу". "Где же она?" "Я ее съел... сырую"».¹⁴ Мать утверждает, что так проходили почти все его дни. Ежеминутно он творил какую-нибудь сказку для себя. «Мама, я птичка, и ты тоже птичка. Да?»¹⁵ «Мама, ко мне в гости пришел один клоп, сел за столик, протянул мне лапочку»¹⁶ и т.д., и т.п.

Подобная символическая игра очень увлекает ребенка, причем для него важен не только сюжет, но и процесс «проигрывания» этого сюжета, который осуществляется либо в форме монолога, либо в форме диалога (воображаемого или со сверстником или взрослым). Эмоциональная напряженность этой символической игры у ребенка так велика, что всякая попытка противопоставить ей реалии повседневной жизни вызывает у него горячий протест. Например, трехлетний Буба, окруживший себя кубиками заявляет, что это зоопарк. Когда его позвали гулять, он ответил: «Не могу, я заперт!». «А ты шагай через кубики», - предложили ему, но это разрушение творимого им символического пространства игры оказалось для него обидным до слез, и он упрямо продолжал оставаться в своей добровольной «тюрьме» и лишь тогда согласился покинуть ее, когда в его постройке выдвинули маленький кубик, т.е. «открыли для него

ворота».17 Причем, следует заметить, что рано формирующиеся у ребенка адекватные представления о пространстве не имеют никакого коррелята с мифическим пространством символической реальности игры: «Двухлетний Левик, сидя у отца верхом на шее, любил отыскивать себя в самых неподходящих местах: под лампой - нет, в наперстке - нет, в кувшине - нет и т.д. "Где же Левик? - Пропал! Вероятно, в папироску забрался!"».¹⁸

Символизм является яркой отличительной чертой наивного философствования детства. Это не случайно. Человек -

14Стангинская Э.И. Дневник матери... С. 66. 15Там же. С. 92. 16 Там же. С. 48. 17 Чуковский К.И. От двух до пяти... С. 244.

18 Гаврилова Н.И., Стахорская М.П. Дневник матери. М., 1916. С. 52.

97

«символическое животное», утверждает Э. Кассирер, он есть как бы «место» пересечения символических форм.¹⁹ Только «истолковывая символы», расшифровывая их «потаенное значение», человек может «заново обнаружить изначально порождающую их жизнь, увидев «единое за многообразным» и соотнеся разные видения (картины) мира. Мир и человек не даны, а загаданы, живя в культуре, человек обречен на творческое усилие - действительность всегда символична, а преодолеть символ можно не иначе, как опять же символически. Если, по утверждению Кассирера, интеллект развивается в рамках особых символических форм,² то, исходя из этого, мы полагаем, что в умственном развитии индивида в период раннего детства налицо гармоничное сосуществование всецело практической, символической и рационалистической установки.

Всему причиной универсальность мифа. Например, миф совмещает в себе черты как «поэтической», так и реально-вещественной действительности. «От первой он берет все наиболее фантастическое, выдуманное, нереальное. От второй он берет все наиболее жизненное, конкретное, ощутимое, реальное, берет всю осуществленность и напряженность бытия, всю стихийную фактичность и телесность, всю его неметафизичность. Фантастика, небывалость и необычайность событий даны здесь как нечто простое, наглядное, непосредственное и даже прямо наивное. Оно сбывается так, как будто бы оно было чем-то обыкновенным и повседневным».² Значит, миф, если выключить из него всякое «поэтическое» содержание, есть не что иное, как только общее, простейшее, до-рефлективное, интуитивное взаимоотношение человека с вещами, то, что мы и называем «протознанием», являющимся основой наивного философствования.