Во «Введении в философию» Ясперс использует несколько понятий для определения оснований философствования. Это -«начало» (Anfang), «происхождение» (Ursprung) и «исток» (Quelle).⁷³ Если «начало» (Anfang) трактуется Ясперсом исторично в духе «школьного» понятия философии, то понятие «изначальное» (Urspriingliche) трактуется как некий субъективный импульс к философствованию, «исток» (Quelle), который свойственен любому человеку (в том числе и ребенку) независимо от его принадлежности к той или иной философской традиции или «стратегии» философствования. В дальнейшем изложении мы берем на себя смелость объединить понятия «изначального» и «истока» (звучащих несколько метафорично) в более емкое понятие «основания» без какого-либо ущерба для их содержания. В таком случае основания

72Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности... С. 45. 73Ясперс К. Введение в философию... С. 230.

80

субъективной способности человека к наивному философствованию мы связываем с такими концептуальными аффектами как удивление, сомнение и душевное потрясение.

Удивление как концептуальный аффект философствования отмечается, как известно, еще Платоном и Аристотелем. Это прежде всего пассажи из «Теэтета» Платона о том, что «изумление... есть начало философии»,⁷⁴ а также из «Метафизики» Аристотеля о том, что «и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивляются тому, что непосредственно вызвало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положений Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной».⁷⁵ Однако по мысли М. Хайдеггера, просто утверждать, что удивление есть причина философствования, было бы слишком поверхностно, преждевременно и искажало бы суть рассуждений Платона и Аристотеля. «Если бы они придерживались такого мнения, - пишет Хайдеггер, - это означало бы следующее: некогда люди удивились именно сущему, тому, что оно есть и что оно есть. Под влиянием удивления начали они философствовать. Едва лишь философия пришла в движение, удивление, как импульс, стало излишним и поэтому исчезло». Однако вслед за Хайдеггером, мы определяем удивление не как импульс, а как основание философствования. Удивление, как «архэ» «присутствует и правит в каждом шаге философии», а удивление как «пафос» создает специфический «настрой» к философствованию. «В удивлении мы удерживаем себя. Мы словно отступаем перед сущим - перед тем, что оно существует, и существует так, а не иначе. И удивление не исчерпывает себя в этом отступлении перед Бытием сущего - как отступление и самообладание, оно в то же время пленено и словно сковано тем, перед чем отступает. Таким образом, удивление есть dis-position (рас­положенность), в которой и для которой раскрывает себя Бытие сущего. Удивление является тем настроем, в каком греческим философам было дано соответствие Бытию сущего».⁷⁷

74       Платон. Теэтет. 155d // Платон. Собр. соч.: В 4 т. М., 1993. Т. 2. С. 208.

75Аристотель. Метафизика//Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1976. Т. 1. С. 69-70. 76Хайдеггер М. Что такое - философия... С. 155.

77Там же. С, 156.

81

Философия, по меткому замечанию М.К. Мамардашвили, вообще есть способ внесения в мир непонятного: «До философии мир понятен, потому что в мифе работают совершенно другие структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность».⁷⁸ Однако, как и Хайдеггер, Мамардашвили предостерегает от бытового, психологического, обыденного восприятия слова «удивления»: что вот я удивился чему-то. Это удивление другого рода. Это не просто способность удивляться, а «способность понять, чему мы удивляемся».⁷⁹ Например, тому, что есть нечто, а не ничто. В каком смысле это удивление? В том, что должно, казалось бы, быть ничто, а есть нечто. Таким образом, философия начинается с удивления, и это настоящее удивление не тому, что чего-то нет, а тому, что вообще что-то есть.

Удивление настоятельно ведет к познанию. В удивлении я осознаю свое незнание. Я ищу знание ради самого знания. Философствование становится для ребенка некой интеллектуальной игрой, освобождением от стесненности жизненными потребностями. Пробуждение осуществляется в свободном от цели взирании на вещи, в вопросах: что это все означает и откуда все это происходит, -вопросах, ответ на которые, зачастую, не направлен на практическую пользу, но приносит интеллектуальное удовлетворение. Мы делаем акцент на слове «интеллектуальное», поскольку помимо эмоционального удовлетворения, что соответствует исключительно частной потребности, достигается удовлетворение требований и условий проблемы, порождающей идею, цель и метод действия. А это уже условия всеобщие и объективные.

Как только удивление ребенка нашло интеллектуальное удовлетворение в познании, сразу же заявляет о себе сомнение. Хотя объем знаний ребенка постоянно растет, но при критической проверке ничего не остается несомненным. Прежде всего, ребенок приходит к пониманию того, что его чувственные восприятия обманчивы, они не совпадают с тем, что находится вне него. Философствуя, ребенок прибегает к сомнению, пытается радикально воплотить его в жизнь, либо в жажде отрицания путем сомнения вплоть до агностицизма, либо, задаваясь вопросом: где же обрести

⁷⁸ Мамардашвили М.К. Введение в философию // Мамардашвили М.К. Необходимость себя;
Лекции. Статьи. Философские заметки. М., 1996. С. 13.

⁷⁹ Там же. С. 21.

уверенность, неподвластную никакому сомнению и способную
выдержать любую критику? Примечательно, что в философствовании
ребенка сомнение имеет, по сути, методологическое значение,
являясь предварительной ступенью познания. Сомнение становится
источником     критической     проверки     любого     знания.

Философствование же делает сомнение посредником в обретении достоверности. Помимо всего прочего, в сомнении как основании наивного философствования ребенок обретает достоверность собственного Я в качестве субъекта, посредника. Именно сомнение дает ему уверенность в реальности, значимости, первоосновности собственного Я.

По данным Е.В. Субботского, занимавшемся исследованием «фундаментальных структур рациональности» у детей от 4 до 14 лет, раньше всего детьми подвергается сомнению ситуативно-вероятностное знание, затем - знание о тождестве зрительных образов вызвавшим их реальным предметам, некоторые виды «конкретных знаний», полученных от взрослых («Не согласен, когда в книгах пишут одно, а сами делают другое»). Субботский допускает возможность сомнения в истинности знаний этого типа еще до того, как у ребенка сложатся более или менее устойчивые представления об истине и ее критериях. Позже у ребенка возникает способность подвергнуть сомнению более устойчивые и очевидные для него данные чувственного опыта - адекватность восприятия формы своего тела («Может быть, я инопланетянин, похож на осьминога, сплю и мне сниться, что я человек») и адекватность восприятия формы предметов мира («Может я сплю и вижу предметы такими, а проснусь - там столы сделаны из пуха, комнаты похожи на шары, а планеты квадратные»). Субботский утверждает, что большинство детей уже на шестом году жизни допускают, что глаз не всегда видит предметы точно такими, каковы они на самом деле, однако вплоть до 11-12 лет категорически отвергают возможность сомнения в общем подобии (адекватности) образа предмету.⁸⁰

Интеллектуальное удовольствие от познания, которое получает Ребенок, философствуя, заставляет его продолжить поиск Достоверности. Постепенно ребенок приходит к осознанию себя самого в своей жизненной ситуации. Ребенок понимает, что многое в его власти, он может сам влиять на жизненные ситуации. Но наряду с

80 См.: Субботский Е.В. Онтогенез сознания и основы рациональности // Вестник Московского университета. Сер. 14: Психология. 1989. № 1. С. 72.

83

этим, ему открывается смысл «пограничных ситуаций» (К. Ясперс). Ребенок начинает понимать, что выйти из этих ситуаций, избежать их, изменить их, он никогда не сможет. После удивления и сомнения осознание этих пограничных ситуаций есть еще одно основание наивного философствования. Здесь познание сопряжено с глубоко переживаемым душевным потрясением. Но философствование и здесь в состоянии дать ребенку некое интеллектуальное удовлетворение. Философствование может стать условием для коммуникации. В понимании К. Ясперса, только удовлетворение в подлинной коммуникации делает нас в философском смысле не такими ранимыми в «пограничных ситуациях». Хотя к философствованию ребенок приходит благодаря способности удивляться, сомневаться, через опыт пограничных ситуаций, но, в конечном счете, включая все это в себя, в силу наличия воли к подлинной коммуникации. Это с самого начала проявляется уже в том, что философствование в форме интеллектуальной игры предполагает общение, ребенок выражает себя, хочет быть услышанным, сущность его философствования есть сама сообщаемость. Не рассчитывая на ответный отклик, ребенок никогда не поддержит интеллектуальную игру: «"Ой, дедуля, киска чихнула!" "Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье?" "А кто мне скажет спасибо?"»