"Скорбим о безвременно ушедшем воспитателе, да будут плодотворны его успехи на новом поприще вышибалы в ночном клубе", - заявил директор, и лица учителей вытянулись от изумления. А по рядам учеников второго и третьего курса прошла волна беспокойства.

Дарен же, который лежал в парке под деревом, прячась в тени разлапистой лиственницы, не разделял всеобщей паники, замешанной у кого на страхе, у кого на облегчении. Садиса он не боялся. Своих однокурсников тем более. А Гердер с Джоссом выпустились из школы в этом году. Не сказать, что Дарен пасовал перед ними, но все же надрать задницу ни одному, ни второму так и не получилось. Хоть он очень старался.

Во-вторых, в школу взяли троих новых учителей, одного из которых назначили временным опекуном первого курса и преподавателем украинского разговорного языка, (и вот именно новый предмет заставил парня оторопело вытаращиться на трибуну, чтобы убедиться, что он не ослышался).

Новому учителю, который был то ли племянником, то ли еще каким-то родственником директора, жиденько похлопали только его коллеги. Но молодого мужчину, похоже, мало волновало признание. Он так же, как и все, изнывал от жары и прожигал Айзека Айзена ненавидящим взглядом.

Сам директор с благостной, но больше пакостной улыбкой заявил, что будет лично преподавать географию, вызвав снисходительную улыбку на устах своего родственника из далекой Украины, и ужас в душах учеников.

Остальные два преподавателя интереса у Дарена не вызывали. Какой-то лысый старикан с цепким взглядом, и молодой парень годов двадцати трех, смущенно улыбающийся всем присутствующим.

В-третьих, директор достал из-под трибуны пухлую книжицу толщиной в ладонь и, к ужасу учеников, особенно первого курса, заявил, что ее нужно выучить к третьему сентября.

"Это устав школы! - Айзек Айзен скорчил самую серьезную рожу, на которую был только способен. - В четверг с самого утра я лично приму у каждого экзамен на знание устава. Тот, кто провалится, не будет допущен к занятиям. Тот, кто осмелится нарушать устав, будет сперва отстранен от занятий, а потом и отчислен из школы".

Взгляд директора безошибочно нашел Дарена под лиственницей. На что парень только пожал плечами и демонстративно отвернулся.

Пусть отчисляют, ему же лучше. Задрал этот концлагерь! В печенках уже сидит.

***

Директор вещал, а Артур стоял в переднем ряду, прямо перед трибуной, вытянувшись по струнке смирно как на военном параде. В задницу словно вбили огромный кол, который болью прошивал внутренности от ануса до гортани. В этот раз отец не скупился на тумаки, "наставляя" сына перед новым учебным годом.

Артур до сих пор не знал, за что его вызвали в кабинет родителя. Возможно, господину Присту захотелось просто спустить пар. Возможно, ему приснился плохой сон или что-то померещилось в бреду горячки. Ничего не объясняя, он приблизился к парню и ударил. Выверено, умело, чтобы не оставить слишком явных следов. Печень, солнечное сплетение, почки. Мужчина бил сына не издавая ни звука. Артур тоже молчал, даже не пытаясь закрыться сперва от летящих в него кулаков, а когда ноги подкосились и он рухнул на пол, то и от жестоких ударов носком и каблуком дорогой туфли.

Остановился мужчина только когда парень начал кашлять кровью, пачкая дорогой ковер, но уже мало думая об этом вредительстве.

- Я жду от тебя в этом году идеальных оценок, - сказал господин Прист, с отвращением глядя на пятна крови, которые алыми брызгами усеяли белоснежный ковер. Артур пятен не видел. В глазах рябило от боли. Он с трудом приподнялся на локтях и, перевернувшись на спину, прислонился к кожаному дивану, хватая ртом колючий воздух, царапающий горло. - Я прикажу принести тебе лед. Приложи к животу.

Артур послушно кивнул и мужчина удовлетворенно улыбнулся.

На том и завершили воспитательный процесс. За пару дней Артур оклемался и поехал в школу, но стоять все еще было мучительно больно. И он искренне завидовал развалившемуся под деревом Спарксу, у которого вообще не было родителей и который плевать хотел на правила и школьный устав.

Три часа напутственной речи директора длились мучительно долго, но почти полностью прошли мимо сознания парня. И все же прозвучавшая в числе прочих фамилия Лири звонкой пощечиной вырвала Артура из сонного оцепенения, полного мрачных мыслей и пульсирующей внутренней боли.