Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Директор вещал.
Школьный двор, залитый солнечным светом, тонул в звуках его сильного голоса. Казалось, даже птицы притихли, чтобы не мешать мудрым истинам терзать юные умы. Три группы учеников внимали. Кто-то с восторгом и благоговением, кто-то с недоумением и ужасом, а кто-то с откровенной скукой и безразличием.
Эдмунд слушал в пол-уха. Уже на пятнадцатой минуте директорской речи он потерял нить его повествования, и сколько бы ни силился поймать за хвост словесную змею, у него ничего не получалось. Впрочем, особо и не хотелось. Ведь все внимание парня было направленно на поиски друга.
Те летние каникулы, что они провели вместе с Артуром, пролетели как один миг, стремительно и незаметно. А потом было расставание. Тяжелое и болезненное, по крайней мере, для Эдмунда. Какое-то время мальчишка еще жил надеждами. Артур, как и обещал, писал ему раз в неделю. Рассказы друга были длинными и очень интересными. Он описывал школу, новых знакомых и учителей, ситуации в которые попадал. Порой эти повествования были веселыми, порой пропитанными грустью и как будто звериной тоской. Но они были. Были! А через три месяца иссякли. Стали краткими и очень лаконичными, словно написанными через силу. А еще через пару недель иссякли и они. Друг просто перестал писать.
А Эдмунд ждал. Уперто, настырно, он ждал, просиживая над телефоном целыми днями, но ни строчки, ни буквы не приходило. Поначалу он еще пытался связаться с Артуром. Писал ему сам, пытаясь подбить на беседу. Но ответы приходили через раз, да и то такие, что отбивали желание писать вновь. И Эдмунд сдался, заполнив образовавшуюся в сердце пустоту обидой и злостью.
Тогда и пришли сны. Странные, затуманенные, ненормальные и неестественные. Сны, в которых Артур был рядом. Сны, в которых он убаюкивал его на волнах и жарко целовал. Сны, в которых парень не просто был рядом с Эдмундом, а был с ним одним целым. И каждый раз, просыпаясь, Эдмунд обнаруживал на простынях и одеяле мокрые следы, а в трусах болезненно пульсирующий от неудовлетворенности член. Приходилось идти в душ и долго надрачивать. И во время этих процедур сны вновь оживали. А однажды, увлекшись действом, мальчишка запустил вторую руку в трусы и надавил пальцем на анус. С трудом протолкнул его внутрь и тут же кончил от непонятных и странных ощущений, смешанных с острым разочарованием из-за того, что это сделал не Артур.
Эти мысли так напугали Эдмунда, что он проплакал почти все утро. После этого он заболел. Обида на друга стала еще сильнее. Мальчишка винил во всем именно его, считая, что все эти странности с ним происходят из-за тоски по другу.
Поэтому, когда отец, вызвав Эдмунда на серьезную беседу, предложил мальчику поступить в школу Св. Исаака, где учился Артур, Эдмунд не раздумывал ни мгновения.
И вот он здесь. На приветственной линейке, высматривает друга в толпе учеников, всех как один затянутых в черную школьную форму. И это по такой-то жаре, да и еще на самом солнцепеке!
Артур нашелся довольно скоро. В группе третьего курса. Он стоял в одном из первых рядов и внимательно смотрел на сцену. Вот только Эдмунд сразу понял по его лицу, что друг ничего не слышит, да и вряд ли видит вещателя.
Артур выглядел плохо. Бледный, осунувшийся, но еще более красивый, более мужественный, чем в их последнюю встречу. Еще более привлекательный.
От группы третьекурсников отделилась одна фигура и перетекла к группе второго курса. И теперь рассматривать Артура было еще проще. И все-таки, как же он изменился!
От восторга и затопившего душу нежного чувства, Эдмунд совершенно забыл о своей обиде и злости. К тому же, скорее всего у друга просто не было времени отвечать на сообщения или писать самому. Тем более что телефоны отнимают еще на проходной и возвращают только на выходных под присмотром опекуна. Он не писал не потому, что не хотел, а потому, что не мог.
Директор вещал.
Трепался и трепался, заставляя учеников медленно томиться в собственном соку, как томятся колбаски на гриле, припекаемые с одной стороны жаром от углей и обдуваемые с другой обманчиво прохладным ветерком.
Впрочем, Джек слушал. Не все, конечно же, ведь это могло грозить несварением мозга. Так, отдельные фразы, важные для выживания в стремном обиталище того самого Исаака, именем которого и была названа школа, но кто был далеко не так свят, как могло бы показаться, если смотреть на него с нужного ракурса.
Директор стоял на трибуне, столь же недосягаемый для простых смертных и столь же вдохновленный собственной речью, как некогда Гитлер, подбивший собственный народ на форменное безумство. Местный народец в числе линейки из учителей и трех жалких групп учеников своего лидера тихонько проклинал, но внимал его запутанным речам с видом стада ополоумевших от жары моржей. Особенно смешили первокурсники, которые переминались с ноги на ногу, безуспешно пытаясь ослабить узлы на галстуках и впустить под ворот мокрых от пота рубах свежий ветерок.
Сзади послышалась какая-то возня и возмущенное шипение однокурсников. Кто-то ойкнул, потирая ушибленный бок. Строй пошатнулся. Где-то с другого края из общей кучи выпал нерадивый второкурсник, который не успел дать отпор своим товарищам и, как следствие, не устоял на ногах. Директор, ни на миг не замолкая, окинул безобразие лучистым взглядом возлюбившего ближних святого, и снова уставился на всех и сразу.
Джек хмыкнул и тут же скис.
- Монаган... - послышалось из-за спины.
- Чего тебе, Дойл? - с нотками смертельной скуки поинтересовался Джек.
Директор вещал.
Солнце, решившее исправить свою летнюю халатность, прожигало макушки школьников, намереваясь сварить их мозги в собственном соку. Но Эдриану это не грозило. Единственный кто жарил его мозг последние несколько месяцев стоял чуть в стороне и, с видом скучающего праведника, слушал директора. Эдриан тоже слушал бы, но вопрос, так и оставшийся без ответа, не давал третьекурснику покоя. А ждать дольше просто не было сил. И так два месяца как на иголках.
Воспользовавшись тем, что директор как глухарь, пока поет, ничего не слышит, третьекурсник ловко выскользнул из своего ряда и, нагло отпихнув кого-то из второкурсников, протиснулся к маленькому мозготрахеру. Но стоило ему "поздороваться" и на голову посыпались любвеобильные "комплименты".
- Зато ты у нас праведная курица, - скорее по привычке отозвался Эдриан и тут же продолжил свою мысль, пока мелкий словоблуд не принялся копировать директора. - Ты подумал?
Второкурсник устало вздохнул и покачал головой с таким выражением на лице, словно объяснял умственно отсталому, почему небо синее, а трава зеленая. Эдриан слишком хорошо знал, что последует за этим выражением лица и потому быстро пресек витиеватые попытки спетлять.
- Монаган, мы уже с тобой говорили на эту тему. И ты сказал, что взвесишь все "за" и "против" и дашь мне ответ. Даже идиоту, вроде тебя, должно быть понятно, что плюсов больше, чем минусов. Так что давай уже, соглашайся, и дело с концом.
Пальцы Монагана впились в его пах, сжали раз, другой, и Эдриан выругался, почувствовав, как под ладонью мелкого ублюдка начинается восстание декабристов. Это выбесило посильнее отказа. Это выморозило похлеще отпущенной шуточки. И Эдриан ударом оттолкнул руку Джека от своего паха.
И все же угроза была принята во внимание. Варианты развития были просчитаны до мельчайших подробностей. И было принято решение не паниковать.
Директор вещал.
Дарен же, который лежал в парке под деревом, прячась в тени разлапистой лиственницы, не разделял всеобщей паники, замешанной у кого на страхе, у кого на облегчении. Садиса он не боялся. Своих однокурсников тем более. А Гердер с Джоссом выпустились из школы в этом году. Не сказать, что Дарен пасовал перед ними, но все же надрать задницу ни одному, ни второму так и не получилось. Хоть он очень старался.
Во-вторых, в школу взяли троих новых учителей, одного из которых назначили временным опекуном первого курса и преподавателем украинского разговорного языка, (и вот именно новый предмет заставил парня оторопело вытаращиться на трибуну, чтобы убедиться, что он не ослышался).
Новому учителю, который был то ли племянником, то ли еще каким-то родственником директора, жиденько похлопали только его коллеги. Но молодого мужчину, похоже, мало волновало признание. Он так же, как и все, изнывал от жары и прожигал Айзека Айзена ненавидящим взглядом.
Сам директор с благостной, но больше пакостной улыбкой заявил, что будет лично преподавать географию, вызвав снисходительную улыбку на устах своего родственника из далекой Украины, и ужас в душах учеников.
Артур до сих пор не знал, за что его вызвали в кабинет родителя. Возможно, господину Присту захотелось просто спустить пар. Возможно, ему приснился плохой сон или что-то померещилось в бреду горячки. Ничего не объясняя, он приблизился к парню и ударил. Выверено, умело, чтобы не оставить слишком явных следов. Печень, солнечное сплетение, почки. Мужчина бил сына не издавая ни звука. Артур тоже молчал, даже не пытаясь закрыться сперва от летящих в него кулаков, а когда ноги подкосились и он рухнул на пол, то и от жестоких ударов носком и каблуком дорогой туфли.
На том и завершили воспитательный процесс. За пару дней Артур оклемался и поехал в школу, но стоять все еще было мучительно больно. И он искренне завидовал развалившемуся под деревом Спарксу, у которого вообще не было родителей и который плевать хотел на правила и школьный устав.
Три часа напутственной речи директора длились мучительно долго, но почти полностью прошли мимо сознания парня. И все же прозвучавшая в числе прочих фамилия Лири звонкой пощечиной вырвала Артура из сонного оцепенения, полного мрачных мыслей и пульсирующей внутренней боли.
Страх ядовитой иглой вонзился в сердце, когда Артур увидел среди мелкоты Эдмунда. Светленький, с чистой, молочной кожей и порозовевшими от загара щеками, он резко выделялся из толпы своих однокурсников миловидной внешностью и застенчивой улыбкой.
Идеальная, мать его, подстилка!
Артур терпеливо ждал, когда директор позволит третьему курсу последовать за младшими товарищами. А потом нарочито медленно шел к школе, улыбаясь направо и налево, здороваясь с приятелями, перекидываясь с ними шутками и издевками. А когда вошел в просторный холл, сразу же выхватил взглядом жмущегося к стене Эдмунда и, подскочив к нему, без объяснений впечатал в стену. Да так, что тот пискнул болезненно и прижал руку к груди, испуганно глядя на друга.
- Ты что, мать твою, удумал, мелкий?! - зашипел Артур, нависая над мальчишкой и бегая лихорадочным взглядом по его лицу, и складной фигурке, которая очень изменилась за прошлый год. - Ты что здесь забыл?!
Школа святого Исаака оказалась не такой уж большой, как ожидал Эдмунд. Но и обычной средней школой это заведение так же не являлось. Просторный и светлый холл, конечно же, не поражал своими размерами, но был достаточно большим, чтобы вместить в себя сразу три курса учеников.
Пристроившись у стены, мальчишка жадно вглядывался в лица старшекурсников, в надежде увидеть среди них Артура, но друга нигде не было. Оттого сильный тычок и шипящий злобный голос стали для Эдмунда полной неожиданностью. Но стоило только узнать "забияку", как в груди разлилось приятное, ласковое тепло.
- Артур! - радостно пискнул мальчишка, во все глаза глядя на друга и разве что не пожирая его взглядом. - Ты так изменился.
- Что? - слова друга обескуражили, на мгновение выбивая почву из-под ног. "Изменился". Это тут при чем, к чертям собачьим?
Эдмунд смотрел на парня едва ли не со щенячьим обожанием. Свет в голубых глазах, шалая улыбка, словно его заветные мечты разом осуществились. И грудь вздымается так тяжело и равномерно, словно маятник гипнотизера.
- Прист, твоя, что ли? - заржал кто-то за спиной.
Разговора, а вернее тех жалких фраз, которыми перебросились старшекурсники, Эдмунд не понял. А вот настроение Артура уловил, и оно ему совершенно не понравилось. Страх прошелся по позвоночнику холодной дрожью, а друг все смотрел и смотрел на него, заставляя поджилки трястись от ужаса.
- П-привет, - выдохнул Эдмунд, неосознанно втягивая голову в плечи. Улыбка сошла с его губ, и отчаянно сильно захотелось исчезнуть, испариться, чтобы не мозолить разъяренному другу глаза.
- Позволь спросить еще раз: что ты тут забыл? - выдавил из себя Артур, чувствуя противный холод, ползущий по внутренностям колючей липкой лентой. - Ты хоть понимаешь, сколько проблем из-за тебя? Хоть немного представляешь, куда ты попал?
Проблем? Из-за него?
Эдмунд опешил. Растерялся, удивленно хлопая глазами, но замешательство, в которое повергли мальчишку слова парня, быстро сменилось ответной злостью. Вот значит как?! Проблемы? Он даже поздороваться толком не успел, а его уже обвиняют черт знает в чем?
Первое сентября праздник для большинства взрослых. Его ставят едва ли не на одну ступень с Рождеством и Пасхой. И Витя прекрасно понимал, почему. Мало кто из взрослых упустит возможность спихнуть своих идиотов-спиногрызов на чужие шеи. Пусть корячатся другие, а мы, родители, отдохнем от этих засранцев, пьющих нашу кровушку изо дня в день.
Витя не любил первое сентября еще со времен своей бытности школьником и студентом. И уж тем более любви к этому ебаному в глотку празднику после почти трех часовой речи Айзека у него не прибавилось. А на последних минутах долбогребучего вещания, злости в молодом мужчине было столько, что, казалось, он просто взорвется.
Темный костюм, заказанный Айзеком специально для него, был настоящей пыточной дрянью. Нет, Витя, конечно, помнил, что у его любовника есть склонность к садизму, но не думал, что она проявится вне спальни. А тут, на тебе! Проявилась. Что б его ревматизм разбил, старого мудака!
Впрочем, сбегать с церемонии Виктор не собирался. Хотя подобная мыслишка и посещала его с частотой примерно раз в пять минут. Но внутреннее благородство и верность данному слову держала мужчину приклеенным к сцене, которая больше напоминала пыточную жаровню.
А Айзек, сволочь эдакая, все вещал и вещал. Причем такую поебень, что Вите порой даже стыдно становилось за то, что его угораздило связаться именно с этим словесным анонистом. Он даже пару раз покраснел от мутных и туманных метафор, использованных любовником в этом потоке бессмыслицы, а малолетки слушали, раззявив рты. Ну еще бы! Они-то не умеют читать между строк, а тем более Айзека.
Под зверским солнцепеком нескольким первогодкам стало плохо, и их отправили в лазарет. И когда детишек уводили под белы рученьки в здание школы, Витю вдруг посетила совершенно безумная мысль о том, что, должно быть, солнце тоже задолжало что-то господину Айзену, и теперь попросту отрабатывает свой долг, прикинувшись на несколько часов маньяком-пекарем.
Как же много усилий пришлось приложить, чтобы не уронить на пол отвисшую к чертям челюсть. И как же сложно было не обложить любовника семиэтажным разговорно-украинским матом. Впрочем, старый говнюк, кажется, почувствовал опасность и отошел на другой конец сцены, аплодируя сам себе.
Вите ничего не оставалось, как подойти к первому курсу и, мрачно окинув малявок злым и раздраженным взглядом, увести их в здание школы. Что делать дальше, мужчина не имел ни малейшего понятия, а детишки обступили его толпой и теперь таращились на него своими огромными глазюками, полными надежд и чаяний. Они разве что рты свои не пооткрывали, требуя еды. Птенцы желторотые.
- Нет у меня червей, - раздраженно прорычал он, на мгновение закрывая глаза и проводя по лицу ладонью. Вот и какого хера дальше делать? Ну Айзек, ну старый хер, ты еще за это ответишь! Мог бы хоть инструкцию написать, сволочь.
- Господин Воронцов. - Один из третьекурсников незаметно подошел к Виктору и встал справа от него. - Я провожу новичков в комнаты, а Вас просят зайти к директору.
Молод, красив, умен. Открытый приветливый взгляд, растерянный немного, но все равно чистый, добрый и в чем-то наивный. Приятное лицо, еще не омраченное заботами и лишениями. Ухоженные волосы и ногти. Одет опрятно, и пахнет от него юностью и морским бризом. То, что нужно этой школе, не считая, конечно же, квалификации, которая, к слову, была самой, что ни на есть, впечатляющей.
Айзек заметно нервничал, поглядывая то на часы, то на дверь. Высказав несколько пожеланий относительно работы в классах, он встал, прошелся по кабинету взад-вперед, снова и снова сетуя на отсутствие Садиса. А потом прямо обратился к Лиану:
- Могу ли я доверять Вам, господин Сандерс? Могу ли положиться на Вашу честность и профессионализм, и вверить Вам умы юных дарований без опасений, что Вас подкупят или иным любым способом настроят против меня, пытаясь втянуть в грязную игру?
Вопрос озадачил Лиана. Вроде бы и слова простые, намного проще тех, что звучали в приветственной речи, и все же слышалась в них какая-то подковырка. Будто и не учителем устроился, а в шпионы подался, и теперь от ответа зависит вся дальнейшая жизнь.
- Садис… - неуверенно начал Лиан, но тут же спохватился, вспомнив, что он уже не студент, а учитель и, соответственно, отвечать надо как подобает преподавателю. - Простите. Господин Эйгерт рассказывал мне о принципах работы в Вашей школе, - издалека начал молодой специалист, украдкой поглядывая на еще одного преподавателя, от которого прямо таки волнами исходило раздражение. - Вот только… под всей вуалью сказанных Вами слов, я прослеживаю попытку выудить у меня клятву, да еще и на крови. Я правильно Вас понял? Это будет присяга на верность?
- Поразительная проницательность! - искренне восхитился Айзек, теперь глядя на учителя еще и с уважением. - Но требовать от Вас клятвы в чем-то бесчестном я не буду. Мне от Вас нужно только одно: чтобы Вы ни при каких обстоятельствах не увольнялись. А так же, и это уже не требование, а просьба, рассказывали мне о любых попытках переманить Вас на сторону моих врагов.
Лиан хорошо помнил рассказы Садиса о директоре Айзене. Эксцентричный, хитрый, проницательный и до зубовного скрежета честный. Нетерпящий и толики лжи ни в словах, ни в действиях, ни в мыслях. Садис говорил, что работать с ним нелегко, но преданность и прямолинейность этот человек ценит превыше всего. Не самые плохие качества, надо сказать, а значит:
- Думаю, мне такие условия импонируют, - коротко и предельно серьёзно кивнул Лиан. – Вы можете на меня рассчитывать.
- Отлично. - Айзек удовлетворенно кивнул. - Первую часть договора скрепим контрактом, скажем, на пять лет, вторую - честным словом.
Мальчишка выбесился, но Айзеку было не до него. Потом как-нибудь все разрешится. А вот плешивый, да еще и горбатый ублюдок, который знаком вопроса застыл на пороге, был реальной угрозой для благополучия школы.
- Прошу... - директор указал преподавателю на незаменимое для подобного рода переговоров кресло и сел на свое место с самым благодушным видом, выражая в каждом жесте желание быть полезным новому члену их большой школьной семьи.
***
Восторги и надежды, которые Эдмунд испытывал в начале дня, смыло ледяной водой раздражения и тихой злости. Теперь уже ничто не радовало. Ни добродушные разговоры таких же, как и он сам, новичков, ни радушные улыбки учителей, ни щедро накрытые вкусностями столы, которые были расставлены в большом, пышно украшенном зале. Студенты разбились на группки. Каждый курс держался отдельно, стараясь не пересекаться. И если второкурсники больше прохаживались по залу с равнодушными минами, то ученики третьего курса были очень даже заинтересованы в новичках. По крайней мере, постоянные пристальные и оценивающие взгляды со стороны старших ребят почувствовал на себе каждый первокурсник.
Помимо учителей и студентов в зале так же были родители некоторых учеников, и, как заметил Эдмунд, радости несчастным студентам их присутствие не добавляло.
Сам Эдмунд держался поближе к своему курсу. Он, конечно, сделал несколько попыток слиться с толпой, но несколько раз наткнувшись на ребят постарше, которые смерив его любопытными взглядами, принялись шушукаться и ржать как кони, решил держаться поближе к своим.
Проходя мимо одной такой группы, он услышал странный разговор, содержание которого было столь пошлым, что Эдмунд даже покраснел, хоть и не понял толком, о чем идет речь. Внутренний голос тут же посоветовал мальчишке держаться от старших ребят подальше, и Эдмунд благоразумно внял ему.
Наверное, именно поэтому ему не понравилось степенное и размеренное празднование, больше похожее на выпас скота. И когда директор, поблагодарив всех за присутствие, разрешил желающим удалиться, Эдмунд не стал задерживаться.
Покидая зал, он краем глаза заметил, как те самые перебрасывающиеся пошлостями студенты вчетвером обступили новенького, миловидного и хрупкого мальчишку. Они принялись ему что-то говорить, и мальчишка расцвел, глядя на парней с каким-то странным обожанием. А вот взгляды и жесты этих старшекурсников Эдмунду не нравились. Было в них что-то хищное, злобное, и какое-то неконтролируемое. Но долго наблюдать за ними парень не смог. Его подтолкнули к заднему выходу из зала и вскоре старшекурсники и новичок скрылись из вида.
Эдмунд на это только пожал плечами и, предупредив опекуна своего курса, отправился в спальню. Усталость и нервное перенапряжение были настолько сильны, что, единственное, чего мальчишке хотелось, это забыться крепким и желательно вечным сном.
Ебнутый на всю голову господин Лири, во всем подражая своему кумиру и уже не зная, с какой стороны лучше лизнуть его зад, отправил сына в этот рассадник зла, даже не задумавшись: а потянет ли его отпрыск сложную школьную программу и сможет ли жить в спартанских условиях?
Разбирать вещи всегда казалось Эдмунду скучным и неинтересным занятием. Но сегодня это нехитрое дело помогало отвлечься от паршивых мыслей и медленно накатывающего страха. Он и так плохо ладил с людьми, а тут еще и в закрытой школе оказался. Как теперь сложится его жизнь, Эдмунд не знал. И, на самом деле, очень боялся, что ничего у него не выйдет.
Неожиданный стук в дверь заставил его вздрогнуть и вынырнуть из не особо радужных мыслей. Но знакомый голос поверг мальчишку в еще большее уныние. Прикидываться мебелью не было смысла. Затаиться и отмолчаться? Тоже глупо. Да и чего бояться? Все уже сказано. Все уже предельно ясно.
- Чего тебе? - Эдмунд резко распахнул дверь, и от его действий Артур отступил на шаг, но тут же остановился и уставился на мальчишку, будто в первый раз в жизни увидел его.
- Извиниться пришел. - Не стал тянуть кота за яйца Артур и, не спрашивая разрешения, вошел в комнату. Огляделся, оценивая обстановку. И, отметив отсутствие соседа, посмотрел на друга.
Последняя фраза Артура подняла в душе Эдмунда волну возмущения, прошедшуюся по всему телу мелкой колючей дрожью. Он понимал, что парень сердится, но отсутствие видимых причин для этой злости выбивало из колеи и порождало ответную злость.
- Проваливай! - прошипел мальчишка, еще шире распахивая дверь. - Извиняйся перед кем-нибудь другим, а ко мне не лезь.
Артур хмыкнул раздраженно, сделал вид, что действительно собирается уходить, и, приблизившись к двери, резко ее захлопнул. Эдмунд сделал неуверенный шаг назад и вжался спиной в непреодолимое препятствие.
- Теперь поговорим, - уже более спокойно сказал Артур, хотя внутри у него творилось черт знает что. - Я признаю, что обидел тебя необоснованно. Прости. Но ты не знаешь, куда попал и что с тобой сделают буквально через несколько дней.
- Какой у тебя интересный способ предупреждать, - обиженно съязвил мальчишка. - А тебе ли не плевать? Какая тебе вообще разница, куда и почему я попал? И уж тем более тебе должно быть все равно, что там со мной сделают. А теперь иди по своим смертельно важным делам. Я уж тут как-нибудь сам разберусь.
Артур разозлился. Мелкий идиот! Ерничает, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит в этой школе. Отказывается от единственного шанса на помощь.
- Разберешься, говоришь? Ну, давай, проверим.
Эдмунд еще толком не успел сообразить, что происходит, а Артур уже схватил его за локоть и отволок к кровати, на которую и бросил, не особенно заботясь о благополучном приземлении. Мальчишка попытался вскочить, но парень не позволил ему, забравшись сверху и перехватив его руки, которые тут же вжал в жесткий матрас.
Эдмунд изогнулся дугой, пытаясь освободиться, но Артур не стал медлить и ловким движением стащил с него трусы, открывая себе доступ к промежности друга, где еще не росло ни единого волоска. Ну прямо сладенький леденец, мать его! Поймав в ладонь вялый член мальчишки, Артур стиснул его с такой силой, что Эдмунд болезненно заверещал и забился в истерике.
- Захлопнись, мелкий! - приказал парень, грубо раздвигая его бедра коленом и наваливаясь сверху. Но больше ничего не предпринял, с сожалением глядя в наполненные ужасом и слезами глаза. - На первый раз к тебе попытаются подмазаться по-доброму, - сказал он негромко, выпуская руки мальчишки и позволяя ему бить себя по всему, до чего тот мог дотянуться. - Потом, если не согласишься трахаться за деньги, тебя заставят силой.
Удар... По щеке, по шее, в ухо, в глаз, в лоб, по плечам… и громкие рыдания, от которых все застыло внутри.
- Их может быть двое или больше, - Артур крепко обнял вопящего мальчишку, прижимая его к себе. – Смотря, скольким ты сегодня приглянулся. А ты даже одному отпор не можешь дать. Тебя разложат по полу и пустят по кругу, если кто-то не заявит на тебя свои права. А потом каждая шваль в этой школе будет ноги о тебя вытирать.
Ужас затмил сознание. Затопил его черной битумной жидкостью, заставив сердце леденеть от страха. А когда Артур отступил, злость, бессильная и яростная, пришла ему на смену. Эдмунд бил друга. Слабо, неумело, и совершенно бессмысленно. А когда тот обнял его, крепко прижимая к себе истерично разрыдался. Перед глазами тут же всплыл мальчишка, уводимый четырьмя старшекурсниками, и к горлу подкатила тошнота.
- Ты... Почему ты не сказал? Почему не написал в тех жалких переписках? - захлебываясь слезами, спросил Эдмунд. - Это ведь могло все изменить. Это могло… Хотя… тебе же плевать. Тебе всегда было плевать! – Чувства смешались во взрывоопасный коктейль, отравляющий душу и заставляющий разум вырисовывать ужасные догадки. – Всегда думаешь только о себе. Так какого черта ты сейчас строишь из себя хорошего? Или сам хочешь меня трахнуть? Подстилки не хватает?
- Глупый... Ну не плачь! - Артур уже и сам пожалел о том, что сделал. Но лишь крепче обнял друга, не давая тому сбежать. - Откуда мне было знать, что тебя сюда отправят? И как ты себе представляешь такое сообщение: Привет, мелкий. Сегодня в числе прочего долбоебизма в школе между старшекурсниками началась игра, кто обзаведется лучшей подстилкой. Игра обязательна для всех. Тут или ты, или тебя. И знаешь, меня уже пару раз зажимали в углу. Пришлось сломать одному нос, другому руку. Воспитатель высек меня за это указкой до кровавых полос и посадил в карцер на три дня, где кормили раз в день куском черствого хлеба и почти не давали спать. Заебись история, да? Байка на ночь, что б ее!
Сейчас, когда первый шок прошел, а обида сошла на нет, мальчишка вновь ощутил странный прилив жара. А уж вспомнив и до конца осознав, что произошло несколькими мгновениями ранее, в паху и вовсе стало горячо. - Так что же мне делать? Это, что же, мне придется с кем-то?..
- Дурак совсем?! - гнев вспыхнул в душе с новой силой, но Артур тут же подавил его.
Еще чего! Чтобы Эдмунд вот так же ласково прикасался к кому-то, смотрел с обожанием своими большущими глазами.
Нет, это все принадлежит только ему одному. И тепло нежных рук, и взгляд, и... тело, хоть друг об этом даже не подозревает.
- Я уже заявил, что ты мой, - проговорил парень и, сам себя не контролируя, уткнулся лбом в острые коленки мальчишки. Как же ему не хватало друга в стенах этой тюрьмы. Но... он отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность вытащить его отсюда.
Эдмунд тяжело сглотнул.
Помолчали немного.
Он снова склонил голову и спрятал лицо на коленях друга, всеми силами сдерживаясь, чтобы не начать покрывать их поцелуями. Теплая кожа, источающая приятный аромат лавандового мыла, так и манила исследовать ее губами.
В груди было жарко. От близости Артура мутился рассудок, а от его голоса, полного невыразимой тоски и внутренней боли, сердце предательски защемило. Эдмунд сполз на пол и крепко обнял парня, запуская пальцы в его волосы и ласково массируя затылок.
- Я тоже скучал, - честно признался он и шумно выдохнул. - И знаешь, если все, что было раньше, это твоя радость, то, боюсь себе даже представить, как будет выглядеть твоя злость. Так что твоя подстилочка будет мягкой, пушистой и покорной.
Артур хотел было ответить другу, но тут дверь в комнату распахнулась, послышалось тихое "ой!", и резкий глухой стук.
- Ну вот, - улыбнулся парень одними уголками губ, - Игра началась.
Виктор потерялся из вида еще в середине вечеринки. Так толком и не разобравшись в своих обязанностях, новоиспеченный опекун все-таки находился в столовой до тех пор, пока последний ученик с вверенного ему курса не убрел спать. А после покинул фуршет, даже словом с любовником не обмолвившись.
Айзек, настроение которого и без того было паршивым, хоть он старался этого и не показывать, предпринял несколько попыток помириться с мальчишкой. Но тот всегда ускользал в самый последний момент, прикрываясь родителями учеников, которые вырастали перед директором как грибы после дождя, засыпая его вопросами и благодарностями.
Айзек пошел в свои покои, надеясь найти Виктора там. Но любовник туда даже не заходил. Пришлось искать его в самых разных закутках школы, не прибегая к помощи Ноль Ноль Семь, чтобы ненароком не выдать врагу его присутствие в этом здании.
Айзек искал везде. В комнатах первогодок, шуганув при этом одну из парочек и с удовольствием полюбовавшись стройными ножками покрасневшего до корней волос мальчишки. В классах, которым предстояло пустовать еще целых два дня. Даже на чердак заглянул и на пожарную лестницу. После чего решил, что Виктор, наверное, вышел на улицу.
Сумбур и суматоха, непонимание событий и поступков любовника выбили почву из-под ног, и вернуться в привычную колею молодому учителю было очень сложно. Но больше всего Витю огорчило и расстроило то, как Айзек разговаривал с ним. Именно тон мужчины, а не сказанные им слова, возымели такой препаршивый эффект. И сюсюканье, с коим любовник сейчас говорил с ним, обстановку никак не разряжало.
- Все, - эхом отозвался Айзек, так же глядя на звезды и пытаясь понять, в чем допустил ошибку. - Тебе не нравится жить со мной? Не устраивает работа, которую я тебе предложил? Или, быть может, ты хотел бы вернуться к прежним отношениям на расстоянии? Тебя тяготит зависимость от меня? Я не понимаю...
- Не туда смотришь, - холодно и устало сказал Витя, так и не поворачиваясь к мужчине. Помолчал немного. А потом все же сказал: - То, что мы вместе, не дает тебе права повышать на меня голос. И уж тем более не дает тебе права срывать на мне свою злость. Я ничерта не понимаю в том, что происходит, а происходящее мне ой как не нравится, но ты, для разнообразия, мог бы и объяснить, что к чему. Или мое место в твоей спальне уже занято новым молодым учителем? Или же не молодым и, кажется, очень даже скверным типом? Когда твои вкусы поменялись так сильно, что ты перешел на лысеющих, горбатящихся очкариков?
- Твое место никто не сможет занять, потому что ты совершенно особенный человек в моей жизни. - Айзек перевел взгляд со звездного неба на парк, но едва ли видел хоть что-то. Сознание блуждало в лабиринте запутанных мыслей, в попытке найти хоть какой-то выход из сложившейся ситуации.
- Я сейчас по уши в дерьме, - наконец-то признался он. - Этот гребаный морж никакой не учитель. Какой-то важный хер из ЦРУ, уполномоченный надрать мою старую дряблую задницу, чтобы добраться до одного очень важного человека. Прости, что сорвался на тебе. Не могу обещать, что этого не повторится, но я постараюсь. Но, черт! Как не вовремя Садис ушел с работы!
Витя молчал, переваривая услышанное. Ну вот и почему нельзя было все сразу объяснить? Не с потолка ведь этот самый тюлень свалился. Заранее ведь было известно, что припрется. Но у Айзека всегда все через жопу, и потому удивляться было нечему.
- Какой же ты все-таки мудак, - покачал головой Витя и, расслабившись, привалился спиной к стене. – Почему, кстати, украинский? Мне это, если честно, покоя не дает больше, чем какие-то там моржи, тюлени и прочая живность. И что входит в обязанности опекуна? Я ведь ничего не знаю, а ты меня под танки бросил.
- Нечего там знать. Будешь Садиса заменять, пока он не притащит свою задницу обратно, - ответил Айзек.
02.05.2017
Г. Вольштын, Польша
Директор вещал.
Школьный двор, залитый солнечным светом, тонул в звуках его сильного голоса. Казалось, даже птицы притихли, чтобы не мешать мудрым истинам терзать юные умы. Три группы учеников внимали. Кто-то с восторгом и благоговением, кто-то с недоумением и ужасом, а кто-то с откровенной скукой и безразличием.
Эдмунд слушал в пол-уха. Уже на пятнадцатой минуте директорской речи он потерял нить его повествования, и сколько бы ни силился поймать за хвост словесную змею, у него ничего не получалось. Впрочем, особо и не хотелось. Ведь все внимание парня было направленно на поиски друга.
Те летние каникулы, что они провели вместе с Артуром, пролетели как один миг, стремительно и незаметно. А потом было расставание. Тяжелое и болезненное, по крайней мере, для Эдмунда. Какое-то время мальчишка еще жил надеждами. Артур, как и обещал, писал ему раз в неделю. Рассказы друга были длинными и очень интересными. Он описывал школу, новых знакомых и учителей, ситуации в которые попадал. Порой эти повествования были веселыми, порой пропитанными грустью и как будто звериной тоской. Но они были. Были! А через три месяца иссякли. Стали краткими и очень лаконичными, словно написанными через силу. А еще через пару недель иссякли и они. Друг просто перестал писать.
А Эдмунд ждал. Уперто, настырно, он ждал, просиживая над телефоном целыми днями, но ни строчки, ни буквы не приходило. Поначалу он еще пытался связаться с Артуром. Писал ему сам, пытаясь подбить на беседу. Но ответы приходили через раз, да и то такие, что отбивали желание писать вновь. И Эдмунд сдался, заполнив образовавшуюся в сердце пустоту обидой и злостью.
Тогда и пришли сны. Странные, затуманенные, ненормальные и неестественные. Сны, в которых Артур был рядом. Сны, в которых он убаюкивал его на волнах и жарко целовал. Сны, в которых парень не просто был рядом с Эдмундом, а был с ним одним целым. И каждый раз, просыпаясь, Эдмунд обнаруживал на простынях и одеяле мокрые следы, а в трусах болезненно пульсирующий от неудовлетворенности член. Приходилось идти в душ и долго надрачивать. И во время этих процедур сны вновь оживали. А однажды, увлекшись действом, мальчишка запустил вторую руку в трусы и надавил пальцем на анус. С трудом протолкнул его внутрь и тут же кончил от непонятных и странных ощущений, смешанных с острым разочарованием из-за того, что это сделал не Артур.
Эти мысли так напугали Эдмунда, что он проплакал почти все утро. После этого он заболел. Обида на друга стала еще сильнее. Мальчишка винил во всем именно его, считая, что все эти странности с ним происходят из-за тоски по другу.
Поэтому, когда отец, вызвав Эдмунда на серьезную беседу, предложил мальчику поступить в школу Св. Исаака, где учился Артур, Эдмунд не раздумывал ни мгновения.
И вот он здесь. На приветственной линейке, высматривает друга в толпе учеников, всех как один затянутых в черную школьную форму. И это по такой-то жаре, да и еще на самом солнцепеке!
Артур нашелся довольно скоро. В группе третьего курса. Он стоял в одном из первых рядов и внимательно смотрел на сцену. Вот только Эдмунд сразу понял по его лицу, что друг ничего не слышит, да и вряд ли видит вещателя.
Дата: 2018-12-21, просмотров: 201.