Простое предложение – это основная единица синтаксиса, она занимает центральное место в иерархии синтаксических единиц: две единицы нижнего уровня иерархии – слово и словосочетание служат строительным материалом для простого предложения, а две единицы верхнего уровня – сложное предложение и текст – строятся на основе простого предложения. Будучи центральной единицей синтаксиса, предложение всегда находилось в центре внимания лингвистов, работающих в разных исследовательских парадигмах, что и обусловливает множество существующих определений предложения (см. обзор в [Бархударов 1970]). Еще в 1931 году немецкий исследователь Дж. Риз (John Ries) в своей книге “ Was ist ein Satz ?” собрал 139 определений предложения, а сегодня их число может превышать тысячу. Наличие большого количество определений и существующие различия в определении его сущности зависят в первую очередь от того, какой аспект предложения находится в фокусе внимания исследователя и в контексте какой научной парадигмы дается определение.

Ю. С. Степанов отмечает, что в семиотике язык описывается в трех измерениях: семантики (отношения между знаком и реальным миром), синтактики (отношения между знаками), и прагматики (отношения между знаком и его пользователями), и эта трехмерность языка представляет главный источник языковых проблем для лингвистики, философии и искусства слова. Изучение языка в лингвистике, его осмысление, его освоение в искусстве слова также направляются по этим осям, но не по всем одновременно [Степанов 1998: 175]. Язык каждый раз как бы поворачивается к исследователю одним из своих аспектов, что в значительной мере определяет характер ведущей парадигмы. Такой поворот от одного аспекта предложения к другому с позиций разных научных парадигм четко прослеживается в определениях предложения. В рамках т.н. традиционной лингвистики в фокусе внимания лингвистов находилась, прежде всего, семантика предложения, с позиций которой предложение рассматривалось как форма выражения суждения и определялось как средство выражения законченной мысли: a sentence is a word or a group of words capable of expressing a complete thought or meaning (Sweet openlibrary.org/books/OL24932469M/A_new_English_grammar).

Традиционная теория также определяла предложение как основную единицу коммуникации, и на этом основании оно относилось многим лингвистами не к языку, а к речи [Бенвенист 1974: 139; Смирницкий 1957: 5-15]. Оно определялось как минимальная единица коммуникация, употребляемая с определенной коммуникативной целью: сделать сообщение, сделать запрос об информации или побудить слушающего к действию, что нашло свое отражение в традиционной трехчленной классификации предложений, хорошо известной по школьным и вузовским учебникам. Значительное число определений предложения в традиционной грамматике отражали многоаспектный характер предложения. Так, например, в концепции В. В. Виноградова предложение – это «грамматически оформленная по законам данного языка (т.е. неделимая далее на речевые единицы с теми же основными структурными признаками) единица речи, являющаяся главным средством формирования, выражения и сообщения мысли [Виноградов 1975: 255].

В контексте структурной лингвистики в центре внимания исследователей находилась синтактика, т.е. отношения между знаками, с позиций которой предложение определялось как «независимая языковая форма, не включенная посредством той или иной грамматической конструкции в какую-либо более сложную языковую форму» [Блумфилд 1968: 179]. Самое лаконичное определение предложения с позиций его деривации было дано в рамках генеративной грамматики, в которой оно определялось при помощи формулы S = NP + VP (см. об этом: [Бархударов 1976: 97]).

Сегодня в контексте когнитивно-коммуникативной парадигмы, которая является ведущей научной парадигмой современной лингвистики, исследователей интересуют в первую очередь те когнитивные структуры знания, которые лежат в глубинной основе предложения, и те функции, которые предложение выполняет в коммуникации, оформляя различные речевые акты как кванты коммуникации. Рассматриваемое с позиций когнитивного подхода, предложение определяется как синтаксически репрезентируемый концепт, т.е. максимально абстрагированные компоненты смысла, концентрирующие в структурированном виде знания о мире и языке и спроецированные на их репрезентацию в пропозициональной форме [Фурс 2004; 2009: 290]. Такая трактовка сущности предложения показывает его многоаспектный характер, обусловленный его функциональным назначением – репрезентировать с помощью языковых средств денотативную ситуацию и максимально реализовывать коммуникативные намерения говорящего [Фурс 2009: 285].

Суммируя все вышесказанное и пытаясь интегрировать различные подходы к сущности предложения и учета его многоаспектной природы, мы можем определить предложение как особую синтаксическую структуру, построенную в соответствии с нормами языка и коммуникативными интенциями говорящего и репрезентирующую знание о ситуации действительности. Такое понимание сущности предложения позволяет увидеть, что в процессе функционирования предложения как единицы коммуникации все аспекты предложения сходятся в единое целое, что подтверждает широко известный тезис Б. Ю. Нормана о том, что знания о мире, знания о языке и знания о собеседнике – это те три «кита», на которых держится коммуникация

При этом следует отметить, что эти аспекты предложения разделяются только в исследовательских целях, но в процессе функционирования предложения они выступают в едином комплексе и тесно взаимодействуют друг с другом. Не только смысл предложения и коммуникативные интенции говорящего определяют выбор синтаксической формы, как это часто принято считать, но и синтаксические нормы языка могут оказывать определенное влияние на конструирование нашей мысли, т.е. ход мысли может направляться синтаксическими нормами языка, что подтверждает сущность мягкой версии гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа. Так, фиксированный порядок слов английского предложения, обязательность подлежащего в синтаксической структуре английского предложения, как представляется, накладывают отпечаток на нашу мысль при восприятии предложений, в которых позицию подлежащего занимает существительное, называющее неодушевленные сущности. При помещении таких существительных в позицию подлежащего, прототипической функцией которого является агентивная, подобные сущности наделяются свойством агентивности, например: Two dollars could buy a bicycle or several pairs of shoes in Poland ( E . Hoffman ).

Представленная с позиций когнитивного подхода трактовка сущности предложения позволяет увидеть его билатеральную сущность как особого знака, принадлежащего как уровню языка, так и уровню речи. Предложение является единицей языка, поскольку в нашем языковом сознании запечатлены как синтаксические, так и когнитивные структуры, позволяющие нам генерировать осмысленные и оформленные по законам определенного языка предложения. Оно также является и единицей речи, поскольку говорящий использует предложение в своей речевой деятельности для осуществления своих коммуникативных намерений.

Таким образом, при когнитивном подходе к традиционно выделяемым аспектам предложения добавляется еще один аспект анализа – концептуальный, представленный структурами знания, которые проецируются в семантику предложения и находят свое выражение в синтаксисе предложения. Строго говоря, концептуальный уровень не является языковым, это – ментальный уровень, который лежит в основе языковой семантики и определяет конструирование предложения как в семантическом, так и структурном и коммуникативном планах. При анализе предложения с позиций когнитивного подхода, как отмечает Л. А. Фурс, значимым является понятие когнитивной доминанты, принцип действия которой основывается на том, что говорящий, исходя из задач коммуникации и реализации своего коммуникативного намерения, выбирает различные ракурсы события и на этой основе – языковые средства репрезентации события, которые позволяют ему максимально реализовать свои коммуникативные интенции [Фурс 2009: 286-301].

В этой связи закономерен вопрос: является ли концептуальный уровень, т.е. язык мысли универсальным, т.н. mentalese, как это утверждает С. Пинкер [Pinker 1994: 55-82], или этот уровень тоже культурно-детерминирован? Конечно, на уровне мышления, т.е. концептуальной картины мира существует достаточно много общего, но если придерживаться мнения о том, что наша когниция во многом культурно обусловлена, то есть все основания полагать, что язык мысли также несет на себе отпечаток культуры. Определяя сущность языка, американский исследователь Д. Л. Эверетт представляет ее в виде следующей формулы: Language = Cognition + Culture + Communication [Everett 2012: 35], что дает основания полагать, что, будучи ингредиентами языка, когниция, культура и коммуникация неизбежно взаимодействуют между собой, что и обусловливает культурную обусловленность когниции. Переходя к анализу основных категорий и аспектов предложения, мы будем учитывать этот фактор и выявлять те этнокультурные факторы, которые находят отражение в типологических особенностях синтаксиса предложения в сопоставляемых языка.

Основные категории предложения – это предикативность, модальность и отрицание. Предикативность выражает отношение номинативного содержания предложения к действительности, устанавливаемое говорящим и представляет собой ту основу, на которой строится предложение [Блох 2002: 100]. В. Г. Адмони, определяя сущность предикативности и ее роль в построении предложения писал: «Такое активное, динамическое утверждение, происходящее в момент построения предложения или его воспроизведения и являющееся обязательным условием всякого предложения, и есть содержание той важнейшей синтаксической категории, которая обычно носит наименование «предикативного отношения», или просто «предикативности» [Адмони 1955: 39].

Будучи основой, на которой строится предложение, предикативность представляет собой синтаксическую универсалию, находящую свое языковое выражение в установлении связи между подлежащим и сказуемым с помощью таких категорий, как род, число и падеж в высоко флективных языках, порядка слов, а также таких глагольных категорий, как время и наклонение, с помощью которых говорящий относит действие к определенному времени и представляет его как реальное, нереальное или желательное. По сути дела, представители генеративной грамматики, определяя предложение с помощью формулы S = NP + VP, также указывали на то, что в основе построения предложения лежит предикативность, хотя и не употребляли этого термина.

Помимо первичной предикативности, на которой строится предложение, в предложении может содержаться и вторичная предикативность, чаще всего выражаемая с помощью неличных форм глагола. Именно здесь лежит основное типологическое различие между английским и русским языками, состоящее в том, что для английского языка характерно более широкое распространение структур вторичной предикации: сложного дополнения, сложного подлежащего и абсолютных причастных конструкций, например: They expected him to become the winner . He was known to have been a champion in box. There being no time to lose, we started at once. Подобные конструкции обычно переводятся на русский язык с помощью придаточных предложений.

Модальность – это «понятийная категория со значением отношения говорящего к содержанию высказывания и отношения содержания высказывания к действительности …» [Ахманова 1969: 237]. Проблема модальности относится к числу наиболее сложных и потому наиболее дискутируемых в лингвистике. Не входя в существо многочисленных дискуссий относительно категории модальности (критический анализ работ по категории модальности см. в: [Беляева 1985; Palmer 2001; Gisborne 2007 и др.]), отметим лишь, что термины «объективная» и «субъективная модальность», при всем уважении к традиции и авторитету исследователей, предложивших данные термины (В. В. Виноградов, В. З. Панфилов и др.), представляются нам не вполне удачными как не отражающие сущности различий между этими двумя видами модальности. Первичная модальность может считаться объективной лишь в том смысле, что она выражает соответствие содержания высказывания истинному положению вещей в объективной действительности. Однако это положение устанавливается говорящим, и именно поэтому в само определение т.н. объективной модальности включается говорящий, т.е. субъект высказывания, что и мешает определять данный вид модальности как объективную. Как справедливо замечает В. А. Плунгян, т.н. объективная модальность не имеет отношения ни к объекту, ни к объективной реальности [Плунгян 2003: 315]. Именно поэтому термины «первичная» и «вторичная» по отношению к видам модальности кажутся нам более корректными, поскольку они более точно отражают разный статус видов модальности в предложении.

Первичная модальность выражает отношение содержания высказывания к действительности в плане его достоверности, гипотетичности или противоречия реальному положению дел, устанавливаемое говорящим, и, таким образом, входит в состав предикативности, находя свое языковое выражение в грамматических формах наклонения. Вторичная модальность также неоднородна и включает деонтическую и эпистемическую виды модальности. Деонтическая модальность устанавливает отношения между действием, выражаемым сказуемым, и подлежащим предложения в плане возможности, невозможности, желательности, необходимости его выполнения и актуализируется модальными глаголами в их первичных значениях, а также прилагательными, образованными с помощью суффикса -able / ible в английском языке и суффикса -абельн, -обн в русском языке (readable , talkable , транспортабельный, съедобный). Поскольку этот тип модельности оказывается «встроенным» в предикат, он определяется как action, or root modality. Эпистемическая модальность, или модальность мнения (epistemic , or belief modality) выражает различную степень уверенности говорящего в достоверности информации, содержащейся в высказывании и, таким образом, представляет собой проекцию говорящего на содержание всего высказывания [Jacobs 1995, 225-226; Lyons 1977: 793].

Исследования модальности на материале различных языков показывают, что в разных языках существуют значительные различия как в количестве языковых средств, так и в частотности их употребления, что и обусловливает множество точек зрения и различия в терминологии при их описании [Bybee, Fleischman 1995: 1-14].

Как показывает сопоставительный анализ категории модальности в английском и русском языках, на системном уровне ее характеристики в английском и русском языках совпадают, но в функциональном плане выявляются значительные различия, во многом обусловленные факторами этнокультурного характера, что позволяет нам предположить, что модальная оформленность высказывания является одним из маркеров этностиля коммуникации. Так, хорошо известно, что, несмотря на наличие прототипического средства выражения побуждения – повелительного наклонения, наиболее частотным средством выражения побуждения в англоязычной культуре являются вопросительные предложения типа “ Could I borrow you pen ?”; “Why don ’ t we postpone it for a while ?”, а также косвенные просьбы и даже приказания, как, например, в следующем отрывке, представляющем собой разговор между руководителем и подчиненным: “ Thanks , Brian . I expect you’ve got work to do”. Everthorpe departed with obvious reluctance (D. Lodge). В таких случаях мы имеем возможность наблюдать, что действуют не столько правила грамматики, сколько правила вежливости. Примечательно, что в таких речевых актах, как приглашение или предложение, не относящихся к числу т.н. ликоущемляющих, употребление императива считается коммуникативной нормой, например: ‘ Take a seat , please ” ( D . Lodge ).

В русском языке употребление императива как прототипического средства выражения побуждения считается коммуникативной нормой, а вежливость и уважение к личному пространству собеседника выражаются другими способами: интонацией, использованием вежливого «Вы», уменьшительно-ласкательными формами обращения типа «сестричка», фраз типа «Будьте так добры», разговорного «Будь ласка» и т.п. Асимметрия в средствах использования побуждения в русской и английской лингвокультурах приводит к тому, что в своей англоязычной деятельности русскоязычные коммуниканты нередко переносят коммуникативные конвенции родного языка в свою англоязычную речь, употребляя императив так же часто, как в русском, что свидетельствует о наличии лингвокультурной коммуникативной интерференции.

Наибольший интерес для сопоставительного анализа в лингвокультурологическом аспекте представляет эпистемическая модальность, так как именно в ней находят наиболее полное отражение национально-специфичные концепты и культурные ценности лингвокультурного сообщества. Английский язык отличается более широкой палитрой и частотностью средств выражения эпистемической модальности, выражающих разную степень уверенности говорящего в достоверности сообщения, особенно средств, способствующих снижению категоричности, что находится в полном соответствии с правилами англоязычного коммуникативного этностиля.

Как показывает сопоставительный анализ средств выражения эпистемической модальности, в английском языке этот вид модальности получает наиболее детальную языковую репрезентацию, что лишь подтверждает культурную значимость тех концептов, которые находят свою актуализацию в этих средствах. Эпистемическая модальность выражается, прежде всего, специальным классом слов – модальными словами, число которых в английском языке значительно превышает их число в других европейских языках. Так, по данным А. Вежбицкой, английский язык насчитывает 18 модальных слов, что значительно превышает их число в немецком (8), датском (9) и французском (5) [Wierzbicka 2006: 248]. При этом следует учитывать и тот факт, что данный список является принципиально открытым и может пополняться за счет модальных наречий, которые могут отщепляться и переходить в состав модальных слов, а также выступать в качестве операторов эпистемической модальности, оставаясь при этом в составе своего класса, как это происходит с наречием hopefully, обладающим достаточно высокой частотностью в современном англоязычном бытовом и публицистическом дискурсе.

Вторым по частотности средством выражения эпистемической модальности являются эпистемические глагольные фразы (epistemic verbal phrases), называющие речевые и ментальные действия (I think , I suppose , I believe , I presume , I guess , I suspect , I trust , I perceive , I gather , I am afraid), число и частотность которых в английском языке также значительно больше, чем в других языках. По данным сопоставительных исследований, частотность « I think » в английском устном дискурсе составляет 51 на 10 000 слов, в то время как частотность его датского эквивалента ik denk – 9, а его шведского эквивалента jag tror – всего 2,6 [Aijmer 1997]. При этом высокая частотность употребления отдельных эпистемических глаголов, таких, как know настолько велика, что это приводит к их десемантизации и превращению в т.н. conversational hedges , или hesitation fillers .

Высокой частотностью в сфере выражения эпистемической модальности обладают и модальные глаголы, употребляющиеся в своих вторичных значениях, развившихся на основе первичных деонтических значений возможности, позволительности, необходимости. Наибольшей частотностью в сфере эпистемической модальности обладают глаголы can , may , must, менее частотны will , should , ought .

Другими средствами выражения эпистемической модальности являются т.н. модализованные глаголы (seem , appear), наречия-аппроксиматоры (sort of , kind of), а также т.н. confirmative questions (He is not very competent , is he ?), употребление которых способствует снижению категоричности высказывания, а также интонация, которая может отражать различную степень уверенности говорящего в истинности сообщаемого факта.

Спецификой англоязычного дискурса является высокая плотность средств выражения эпистемической модальности, которые, употребляясь в высказывании, передают широкий спектр различных прагматических значений.

Истоки такого понимания функционального назначения эпистемической модальности были заложены еще Джоном Локком, который в своих фундаментальных трудах, оказавших огромное влияние на формирование сознания и традиций не только британской, но и всей англоязычной (американской, австралийской и канадской культуры), унаследовавших эти принципы, обосновал необходимость как для развития науки, так и конструктивного общения проводить четкое различие между знанием и мнением.

Эти идеи Дж. Локка имели основополагающее значение для развития англоязычной культуры мышления и общения, и, соответственно, для развития английского языка. В своих трудах Джон Локк показал связь между рациональным, свободным от эмоций мышлением, с одной стороны и уважением к иному мнению (что всегда способствует прогрессу в любой области знаний). Именно на этой основе сформировался принцип толерантности относительно иных взглядов и мнений, правило не навязывать свое мнение другому, тем самым не вторгаясь в его личное ментальное пространство, стремление избегать ассертивности, категоричности высказываний, что в целом позволяет характеризовать английский язык как язык компромиссов, язык, обладающий богатым ресурсом средств, позволяющих избегать конфликтов в общении.

При этом, говоря о широкой палитре и высокой частотности языковых средств выражения эпистемической модальности как отличительной особенности английского языка, исследователи подчеркивают важность тех культурно-исторических факторов, которые привели к уникальной «модальной сцене» [Aijmer 1997: 39]. К числу этих факторов относится интенсивное развитие научной мысли, которое способствовало становлению идеала английского языка как языка, отвечающего потребности максимально точно выражать научную, свободную от эмоций мысль, а также позволяющего выразить уважение к иному мнению, что является залогом развития любой науки.

 По мнению исследователей, т.н. epistemic commitment, т.е. особое внимание, уделяемое эпистемической оценке в английском языке, отличает английский от других языков, и умению использовать эти средства в англоязычном общении должно уделяться много места и времени, поскольку от правильного использования этих средств во многом зависит успех адаптации к новой культуре [Holmes 1982: 27]. Развивая эту мысль, А. Вежбицка считает, что значимость языковых средств выражения эпистемической оценки сопоставима со значимостью суффиксов вежливости (honorifics) в японском языке, без овладения которыми невозможно успешное общение на этом языке [Wierzbicka 2006: 251].

Это типологическое различие в сфере выражения модальности, прежде всего, эпистемической, необходимо учитывать в практике обучения особенностям англоязычного коммуникативного стиля.

Третьей категорией предложения является отрицание, которое традиционно определялось как «одна из свойственных всем языка мира исходных, семантически неразложимых смысловых категорий, которые не поддаются определению через более простые семантические элементы» [ЛЭС 1990: 354]. Н. Н. Болдырев относит отрицание к т.н. модусным категориям, назначение которых состоит в том, чтобы «передавать с помощью языка то, как говорящий интерпретирует свои отношения с миром вещей, событий и другими представителями живой природы различные взаимосвязи между событиями и/или объектами и их характеристиками, а также свое личное отношение к ним» [Болдырев 2010: 53]. Осуществляя функцию интерпретации мира в процессе его познания, отрицание, как отмечает Н. Н. Болдырев, включает следующие основные характеристики: отсутствие, несоответствие, отрицательная оценка, отрицательная коммуникативная реакция [Там же].

Подобный широкий диапазон смыслов, выражаемый с помощью отрицания, находит свою языковую репрезентацию в обширном арсенале разноуровневых языковых единиц, выражающих перечисленные смысловые разновидности отрицания. Вся совокупность единиц, участвующих в вербализации отрицания, может быть структурирована по принципу поля, в центре которого находятся грамматические средства: отрицательные частицы not в английском языке, частица не в русском языке, отрицательные местоимения, наречия и союзы: no , nothing , nobody , never , nowhere , neither … nor в английском языке и нет, ничего, никто, никогда, нигде, ни…ни и т.д. в русском, а также имплицитные негаторы hardly , scarcely , barely , few , little в английском языке и едва ли, вряд ли и т.д. в русском. На периферии поля на разном расстоянии от центра находятся словообразовательные аффиксы -less , dis -, mis -, un -, ir -/ il -/ im -, и предлог without в английском и не-, без/с и т.д. в русском, обширный список лексем, относящихся к разным частям речи, в которых сема отрицания находится в структуре значения:  fail , miss , object , differ , underachiever , loser , absent и т.д в английском и опоздать, пропустить, провалиться, потерять, сломать, разлюбить, возражать, запрещать дилетант и т.д. в русском; синтаксические конструкции с глаголом в форме сослагательного наклонения, имплицирующие отрицание, типа I wish I were free , if only I had time , oh if it were so в английском и Знай я об этом раньше…, если бы только я был там… в русском языке.

По степени своего семантического объема отрицание иметь как общий, так и частичный характер. В первом случае сфера действия отрицания охватывает все сообщение, т.е. говорящий отрицает сам факт наличия явления или события, а во втором – отрицается не всё событие, а один из его компонентов. Ср., например: Никто не пришел на собрание. Он пришел не на собрание, а на ужин. Nobody came to the meeting. Some people did not come to the meeting.

Общая характеристика категории отрицания, его функция и диапазон смыслов, выражаемых с помощью отрицания в английском и русском языках, в основном совпадают. Основные типологические различия между английским и русским языками в сфере выражения категории отрицания следующие:

1) мононегативный характер предложения в английском языке и полинегативный – в русском. Ср.: Nobody ever tells me anything ( J . Galsworthy) – Мне никто никогда ничего не говорит. Обычно данная особенность рассматривается как чисто внутрисистемный феномен, однако с учетом того, что в древнеанглийском языке предложение было полинегативным, а мононегативным оно стало в процессе исторического развития языка, можно предположить, что на формирование мононегативности могли повлиять факторы этнокультурного характера. В частности, мононегативность соответствует общей тенденции английского языка к экономии, компактности и компрессии в выражении мысли – принципы, которые являются основополагающими для британской коммуникативной культуры. Кроме того, мононегативный характер выражения отрицания может быть также связан с такой особенностью британской коммуникативной культуры, как тенденция к снижению категоричности высказывания. Если исходить из одного из принципов иконичности – принципа количества (больше формы – больше смысла), то можно предположить, что использование нескольких маркеров отрицания усиливает его эффект, а одни маркер – делает его менее ассертивным. Характерно, что в русском языке употребление дополнительного негатора способствует усилению категоричности отрицания [Мустайоки 2006: 301], как, например: Я ни за что не поступлю так! Я ничуть не сожалею об этом!

2) В английском языке существует тенденция к употреблению отрицания в модусе предложения, что делает утверждение менее ассертивным, а в русском – в диктуме, что способствует большей ассертивности высказывания, ср.: I don ’ t suppose they know about it – Я полагаю, они об этом не знают. Помимо стремления к точности и краткости в выражении мысли, правила британской коммуникативной культуры, как известно, предписывают стремление к снижению ассертивности суждения, уважение к иному мнению. Именно это правило обусловливает помещение отрицания в модусную часть высказывания, даже если оно фактически относится к диктуму (I don ’ t suppose he ever lived here). Принцип т.н. подъема отрицания, т.е. перемещение его в диктумную часть позволяет усиливать категоричность утверждения в тех случаях, когда это становится необходимым. Примечателен тот факт, что в речи русскоязычных билингвов нередко наблюдается тенденция следовать нормам английского языка и использовать отрицание в модусной части. Например: Я не думаю, что она сможет приехать на конференцию.

Со снижением ассертивности утверждения связана и высокая частотность т.н. подтверждающего вопроса (confirmative question), который по своей коммуникативной функции представляет собой утверждение, а функция его второй части (tag) может выражать стремление к снижению категоричности, привлечение собеседника к высказыванию иного мнения, т.е. в ее основе могут лежать разные когнитивные сценарии.

3) Ответ на общий вопрос и вторая часть т.н. разделительного вопроса в английском языке зависят от утвердительного/отрицательного оформления первой части. Ср.: You agree to it, don’t you? – Yes, I do. You don’t agree to it, do you? – No, I don’t. Yes, I do.

4) В английском языке частотны случаи т.н. смещенного отрицания, при котором частичное отрицание может быть грамматически оформлено как общее, что следует учитывать при переводе, например: I am not in Israel to pick oranges . I stayed here to do a job ( E . Segal ) – Я нахожусь в Израиле не для того, чтобы собирать апельсины. Я остался для того, чтобы выполнить работу.

5) В функциональном плане следует отметить более широкое употребление в английском языке имплицитного отрицания, например: He hardly noticed us . Использование имплицитного отрицания также способствует снижению категоричности, созданию эффекта преуменьшения, недосказа (understatement), являющегося, по мнению специалистов в области этностилистики, не просто стилистическим приемом, а отличительной чертой мировидения.

Употребление двух маркеров отрицания – грамматического и лексического, – прием, лежащий в основе литоты (She is not unclever), также является одной из особенностей отрицания в английском языке. В данном приеме находит свое отражение такая типичная характеристика британского характера, как сдержанность в суждениях и оценках, отсутствие излишней эмоциональности.

И, наконец, нельзя не отметить такую отличительную особенность англоязычной коммуникации, выявляемую в его сопоставлении с русским и другими языками, как стремление использовать утвердительную конструкцию там, где это возможно, что может свидетельствовать об общем стремлении к позитивным когнитивным сценариям как отличительной этнокультурной характеристике нации. Приведем примеры таких различий между языками: take your time – не спешите; stay in touch – не теряйтесь; remember to call me up –не забудьте мне позвонить; keep your chin up – не падайте духом. Характерной особенностью русского языка в сфере выражения отрицания является высокая частотность эмоциональных высказываний типа И еще считает себя культурным человеком! Тоже мне, учитель! Как бы не так! Очень мне нужны твои книги! при выражении отрицательных коммуникативных реакций, в которых находит свое отражение сильное эмоциональное начало, свойственное русскому характеру.