В данный момент нашей дискуссии может возникнуть вполне закономерный вопрос: животные и прочие живые существа, каких-либо признаков способности к мышлению не демонстрирующие, неспособны узнать даже названия семи таттв, однако в шастрах, тем не менее, встречаются утверждения, что и среди них имели место прецеденты обретения правильной веры. Не указывает ли сей факт на то, что в вашем утверждении о том, что вера в таттвы[cdlxi] есть отличительная характеристика обладания совершенной религиозной истиной[cdlxii], просматривается ошибка нераспространённости?

Ответ: Независимо от того, знаете ли вы названия дживы, адживы и прочих таттв, знаете превратно или не знаете вообще, обладание совершенной религиозной истиной придёт к вам лишь при условии адекватного их понимания.

Возможны два варианта веры в таттвы: общий и конкретный: один человек, распознав характеристики собственной природы в общих чертах, придерживается соответствующей веры, а другой, распознав оную во всех деталях, придерживается более точной её разновидности. Те животные [из джайнской мифологии], которые обладали истинными воззрениями[cdlxiii], несмотря на слабость своих интеллектуальных способностей, распознав собственную природу в её общих чертах, развили соответствующую веру, почему и говорится, что они достигли обладания совершенной религиозной истиной.

Животное, к примеру, может не знать ни своей клички, ни кличек своих собратьев, однако себя оно отождествляет лишь с собой и ни с чем иным. Точно так же и те живые существа, обладающие слабыми интеллектуальными способностями, о которых идёт речь, могут и не знать названий дживы, адживы и прочих таттв, но при этом могут ясно отдавать себе отчёт в том, что Атман, природа коего – чистое знание, и есть их подлинное Я и отождествлять себя с ним, тогда как тело и все прочее постороннее признавать за чужеродное. Возникновение такой веры в таких случаях представляется возможным: это называется верой, различающей дживу и адживу. Или другой пример: животные не ведают самого слова «счастье», однако прекрасно понимая, что же собой представляет это состояние счастья, дабы сохранить его в будущем, стараются установить и устранить причины, препятствующие оному, и вызывающие страдание, а если таковые сохраняются, принимают все возможные меры по их избежанию. Точно так же и здесь: живые существа, наделённые слабым умом, могут не знать слова «мокша», однако если в них возникла вера в то, что мокша – это всецелое, всеобъемлющее счастье, они, отдавая себе отчёт в том, что такие формы притока, как влечение и отвращение, вызывают новую связанность, ради достижения того состояния желают оставить оные, т.е. осуществить остановку притока, ну а в том, что касается уже накопленных причин сансарического страдания, то эти стараются устранить чистотой своих мыслей, т.е. осуществить сбрасывание. Такова их разновидность веры в приток и прочие таттвы.

Итак, как видим, вера в семь таттв обнаруживается даже в таких формах жизни. Если бы её не существовало, то вряд ли бы они стали принимать какие-то меры к очищению души в её аспекте модификации, отбросив влечение и отвращение. Далее это будет объяснено чуть подробнее.

[В чём смысл подразделения всего сущего на живую и неживую субстанции?] А в том, что человек, будучи не в состоянии провести различие между этими двумя основными составляющими бытия, не сможет распознать также и различие между Я и не-Я и, как результат, возникнет влечение и отвращение по отношению к не-Я. Далее, не распознав характеристик влечения и отвращения, будет ли он стремиться к отречению от них? А ведь эта пара и есть сам приток. Наконец, если он не ведает о дурном плоде влечения и отвращения, с чего бы у него возникло желание оставить оные? Но мы-то знаем, что плод влечения и отвращения – лишь связанность и ни что иное. Если же ему удаётся прийти к пониманию того, что же представляет собой то состояние души в её аспекте модификации, которое свободно от влечения и отвращения, то, соответственно, возникает желание так или иначе закрепить это состояние. Имя этому состоянию, свободному от влечения и отвращения – остановка [притока]. Когда же он осознаёт, что может положить конец причинам этого безначального сансарического бытия, то, движимый желанием реализации этой цели, ради достижения состояния бесстрастия души в её аспекте модификации, обращается к таким средствам, как аскеза и прочие. Древний корень этого сансарического бытия – карма, уничтожение которой носит имя сбрасывания. Далее, будет ли человек, представления не имеющий о том, что же собой представляет прекращение этого круговорота, предпринимать какие-либо усилия в плане остановки и сбрасывания? Имя прекращению круговорота – освобождение. Таким образом, желание трансформации души в форму, свободную от страстей, может возникнуть лишь тогда, когда человек, развив в себе истинную веру в семь таттв, оставляет влечение и отвращение. В данной ситуации, если ему недостаёт веры хотя бы в одну из таттв, такое желание не возникнет. И желание сие может иметь место не только у людей, но даже и у малоразумных представителей животного мира, коим по каким-то причинам удалось развить истинные воззрения; так что и у них обнаруживаются признаки веры в семь таттв – не питайте ни малейшего сомнения в этом. Конечно, в результате незначительного успокоения или уничтожения кармы, омрачающей знание, ясное и подробное знание таттв возникнуть не может, однако благодаря частичному успокоению или уничтожению кармы, омрачающей восприятие, в ряде случаев проявляется способность к вере в семь таттв в общих чертах. Так что ошибки малой распространённости здесь нет.

Вопрос: Даже у человека, обладающего истинными воззрениями, случаются такие моменты, когда он, предаваясь чувственным наслаждениям, не в состоянии сохранить и единой мысли о семи таттвах. Возможна ли в такой ситуации правильная вера? А если предположить, что она всё-таки сохраняется, то не возникает ли здесь всё той же ошибки малой распространённости?

Ответ: Конкретный характер мысли зависит от состояния его активного сознания: за чем последует сознание, о том и будет мысль. Что касается вопроса о вере (шраддха), то таковая, тем не менее, сохраняется, хотя и в форме уверенности (пратити)[cdlxiv]. Отсюда вывод: действительно, с одной стороны, при сосредоточении сознания на другом объекте познания, в состоянии сна или в момент иных действий, никакой мысли о таттвах быть не может, однако сохранение уверенности (пратити) в таковых возможно, ибо она не исчезает никуда, а посему правильная вера у такого человека имеет место всегда.

Представьте себе больного, уверенного[cdlxv] в том, что он человек, и никоим образом не скотина; уверенного, что болезнь пришла к нему по такой-то причине, а потому ему надлежит, удалив эту причину, избавиться от недуга и вернуть здоровье. Человек сей может между делом предаваться любым другим мыслям по собственному усмотрению, и указанная мысль будет в такие моменты отсутствовать, однако вера эта в любом случае никуда не исчезнет. Точно так же и здесь: такой душе свойственна уверенность в том, что «Я есть Атман; я – не материя; как результат притока я оказалась в связанном состоянии; а посему теперь, осуществив остановку и сбрасывание, мне надлежит достичь освобождения». Когда такая душа отвлекается иными мыслями, то вышеуказанная, естественно, исчезает, но вера остаётся такой, как прежде.

Вопрос: Да, но если такая вера сохраняется, то почему же эта джива предаётся деяниям, относящимся к причинам связанности?

Ответ: Подобно тому, как вышеупомянутый больной в силу тех или иных обстоятельств может создать какие-либо причины, содействующие интенсификации его недуга – нежеланием воздержаться от работы или гнева, например, но та вера при этом никуда не исчезнет, так и эта джива в случае созревания плодов той или иной кармы может позволить себе заняться такими делами, которые ведут к связанности новой кармой – чувственными наслаждениями или гневом, например, но веры своей она не потеряет никогда. Подробнее мы обсудим этот момент чуть позже.

Итак, вера в таттвы как таковая имеет место в душе всегда, независимо от того, размышляет она о них в данный текущий момент или нет, а потому ошибки нераспространённости быть не может.

Вопрос: Относительно высоких этапов духовной практики, на которых достигается неколебимое сосредоточение на природе Атмана, сказано, что в данном случае размышление о семи таттвах является отклонением сознания. Не получается ли, что тем самым мы отрицаем одну из отличительных черт правильной веры? А если такое отрицание действительно имеет место, то, опять же, не вкрадывается ли ошибка нераспространённости?

Ответ: Нет, поскольку в том случае, если вы на низших этапах свой духовной эволюции допускали отклонение сознания [от однонаправленного сосредоточения] в виде размышления над смыслом семи таттв, то это, по всей вероятности, содействовало укреплению уверенности в таковых и, сверх того, благодаря отвлечению активного сознания от объектов чувственного наслаждения, уменьшилась интенсивность страстей. Когда же поставленная цель достигнута, нет никакого противоречия в том, что начиная с данного момента причины, ведущие к достижению оной, подлежат отбрасыванию, так что с достижением такого момента, когда и уверенность в таттвах, с одной стороны, окрепла в необходимой степени и, с другой, ушли влечение с отвращением, какая польза утомлять сознание бессмысленным блужданием? По этой причине отклонение сознания и подвергается порицанию [на данной стадии]. Кроме того, отличительная черта обладания совершенной религиозной истиной, как известно, уверенность, а эта-то здесь ничуть не возбраняется. Если бы отбрасыванию подлежала и она, то соответствующие указания содержались бы в текстах, однако ничего подобного не имеет места быть. Поддержание веры в семь таттв возможно всегда и везде, поэтому никакой ошибки нераспространённости быть не может.

Вопрос: Хорошо, в случае с заурядной мирской дживой можно говорить об уверенности и неуверенности, поэтому, когда речь идёт о том, что уверенность в семи таттвах является отличительным признаком правильной веры, мы готовы согласиться с этим; однако в случае с всеведущим совершенным Бхагаваном ситуация носит радикально иной характер, ибо этому все объекты познания известны в равной мере, так что здесь попросту невозможно говорить о какой-либо уверенности и, тем не менее, атрибут обладания совершенной религиозной истиной свойственен и им. Не наводит ли это вас на мысль о том, что данная отличительная черта всё-таки относится к ошибке нераспространённости?

Ответ: Та уверенность, которая свойственна мирской дживе, обретена как результат знания, полученного в процессе слушания, та же уверенность, которая обнаруживается в случае всеведущих совершенных Бхагаванов, возникла как плод всеведения. То установление природы семи таттв, которое имело место ранее, носило общий характер, теперь же, опираясь на всеведение, уверенность приобрела самый что ни на есть глубокий характер, почему она и называется глубочайшим обладанием совершенной религиозной истиной[cdlxvi]. Если тот род уверенности, который признавался истинным ранее, теперь признать за ложный, то результатом будет возникновение неуверенности, а посему вера в семь таттв, имеющая место у простых существ, сохраняется и у всеведущих Бхагаванов, так что, с поправкой, конечно, на естественные различия в степени знания, мы вправе утверждать, что как животные и прочие [низшие существа], так и всеведущие обладают атрибутом правильной веры.

Далее, на ранних этапах духовной эволюции джива признаёт, что остановка и сбрасывание служат средствами достижения освобождения, а затем, с достижением поставленной цели, начинает полагать, что обрела оную с помощью этих средств. Кроме того, если ранее, как неизбежное следствие недостатка знания, её знание особенностей дживы и прочих таттв, сколь-либо значительной глубиной не отличалось, то теперь, с реализацией всеведения, особенности эти стали видны, как на ладони, однако в том, что касается коренных характеристик собственной природы дживы и прочих [таттв], то в данном случае никакой разницы между верой простого существа и всеведущего не обнаруживается. Наконец, несмотря на тот факт, что совершенным всеведущим Бхагаванам ведомы все без исключения объекты познания, [существующие во вселенной], практической пользы такое знание с собой не несёт, а посему такой атрибут дживы, как обладание совершенной религиозной истиной, может включать в себя лишь веру в семь таттв и ничего более. Совершенные всеведущие Бхагаваны, как известно, не потворствуют влечению и отвращению, не жаждут сансарического бытия и т.д., и всё это – благодаря силе такой веры.

Вопрос: Сказано, что правильная вера – элемент пути к освобождению; так на каком же основании утверждается, что таковая сохраняется и с достижением последнего?

Ответ: Существуют кое-какие причины, которые не могут исчезнуть даже с достижением результата. Так, у любого дерева есть масса толстых сучьев, и каждый из них отбрасывает множество тоненьких веточек: сук-то ведь не высыхает и не отпадает с вырастанием новых побегов. Точно так же и душа достигает освобождения, славящегося неисчислимым обилием атрибутов, опираясь на качество правильной веры, и с обретением такого плода последняя не исчезает никуда. Поэтому, если говорится, что совершенный всеведущий Бхагаван обладает верой в таттвы в качестве элемента правильной веры, то никакой ошибки нераспространённости здесь нет.

Вопрос: Но ведь в вашей собственной книге было сказано, что даже лица, придерживающиеся ложных воззрений, обладают верой в таттвы! Согласно сказанному в Правачанасаре, вера в таттвы, лишённая знания Атмана, бесполезна; так не получается ли, что отнеся веру в таттвы к числу отличительных признаков обладания совершенной религиозной истиной, вы допустили ошибку крайней распространённости?

Ответ: О, нет! Тот вид веры в таттвы, который имеет место в случае лиц, придерживающихся ложных воззрений, определяется как таковой с точки зрения нама-никшепы[cdlxvii]. Человек, на практике лишённый качества веры в таттвы, однако следующий конвенциональному варианту таковой, называется приверженцем ложного воззрения. Толкователь шастр, изучающий их, однако не направляющий своё активное сознание на установление истинной природы таттв, называется верующим с точки зрения дравья-никшепы. Но если здесь было сказано, что отличительная черта обладания совершенной религиозной истиной – вера в семь таттв, то следует иметь в виду, что данное утверждение было сделано с позиции бхава-никшепы. Такая вера в таттвы, блистающая всеми необходимыми качествами, вряд ли найдётся хоть у кого-то из приверженцев ложного воззрения. Что же до высказывания о вере в таттвы, пустой от знания Атмана, так его именно в этом смысле и следует понимать. Разве индивидуум, сформировавшего истинную веру в дживу, адживу и прочие [таттвы], не придёт рано или поздно к вере в Атмана? Нет ни малейшего сомнения в том, что придёт! Ну а поскольку вы не найдёте ни одного приверженца ложных воззрений, у которого вера в таттвы обнаруживалась бы во всех её аспектах, ошибки крайней распространённости здесь нет.

Наконец, и ошибки невозможности здесь, среди вышеуказанных отличительных характеристик веры в таттвы, также не может быть, ибо ясно, что противоположность самьяктвы – митхьятва, а признаков последней здесь не наблюдается, поскольку признак сей – ложное понимание.

Итак, истинной характеристикой правильной веры служит та вера в таттвы, которая свободна от всех трёх ошибок – нераспространённости, крайней распространённости и невозможности, которая свойственна лишь обладателям истинного воззрения и не обнаруживается среди последователей ложного.