Как повествует Библия, Адам и Ева, отведав запретного плода с дерева познания добра и зла, были вынуждены навсегда покинуть рай, в трудах добывать хлеб свой и в муках рожать детей своих. Так сложилась первая семья, и по ее пути пошли следующие поколения людей. Однако Библия умалчивает о том, что же все-таки особенно важного познали Адам и Ева, кроме того, что стали мужем и женой? Неужели этим все знания и ограничивались?
Попытаемся установить, чего же доисторические люди не знали о самих себе и что они узнали, когда перешли к ведению производящего хозяйства. Вероятно, они узнали что-то такое, что перевернуло их сознание, их социальные отношения и привело к сложению самой мелкой общественной единицы — семьи. Постараемся понять, как это могло происходить.
Вопросу о времени и механике сложения первобытной семьи посвящена довольно значительная литература. Среди ученых идет дискуссия о том, существовал ли дислокальный или унилокальный брак, были ли какие-то отношения между группами индивидов разных полов, принадлежавших к разным родам, существовала ли семья как социальный институт в эпоху палеолита. Как нам кажется, уже имеется достаточно фактов для ответа на поставленные вопросы в истории древнейшей семьи.
Так же как и представитель любого отсталого племени с охотничье-собирательской экономикой, первобытный охотник, безусловно, очень хорошо знал и понимал окружающую его от рождения до смерти природу. Он наблюдал и по-своему интерпретировал все явления и, что мог, переносил на человеческий коллектив, который на первых порах, не только не выделялся из животного мира, но образовывал с ним единую экологическую систему. Видел он рождения и смерти, переводящие человека из одного состояния в другое. Естественно, знал, что человек, как и все живущие, вступает в половые отношения, и этот акт представлялся ему столь же естественным, как еда и сон. Он, безусловно, наблюдал в окружавшей его природе все звенья процесса воспроизводства жизни от зачатия до рождения, но не мог связать их воедино, так как этому препятствовал его охотничий быт.
Современные отсталые племена, ведущие присваивающее хозяйство, до сих пор не ставят в связь общение и рождение детей. Те же австралийцы считают, что в тело женщины вселяется дух предка в тот момент, когда она проходит мимо места его обитания. Известные у многих племен обряды умножения тотемного вида животных — интичиуме — никогда не включают в себя имитацию или публичное осуществление полового акта. Что же касается половой магии, то именно в обрядах первобытных племен с производящей экономикой она занимает одно из первых мест.
С нашей точки зрения, перечисленные факты могут быть объяснены только одним: взаимосвязь между половыми сношениями и деторождением стала понятна людям лишь на определенном этапе их исторического развития. Современная наука не испытывает затруднений в установлении этапа, когда наступило кардинальное изменение во взглядах человека на свое собственное воспроизводство. Это началось при переходе от присваивающего хозяйства к производящему — к земледелию и особенно к разведению домашнего скота при непременной прочной оседлости. Только в утих условиях, при каждодневном наблюдении за одними и теми жe животными, при эмпирическом установлении цикла образования приплода, человек связал все физиологические акты в определенную систему и понял истинные причинно-следственные связи зачатия и рождения. По словам видного английского археолога Гордона Чайлда, сказанным более 30 лет назад, именно «наблюдение зa стадами должно было доставить сведения скотоводам о сексуальной физиологии, недоступной для охотников. Вполне вероятно, что именно их наблюдения открыли им роль самца в воспроизводстве человека, что остается непонятным для всех, даже сохранившихся до наших дней, охотничьих племен».
Перенося свои «биологические наблюдения» и полученные благодаря им выводы и знания на человеческое общество, люди поняли, что мужчины являются соучастниками рождения детей. Установление факта отцовства привело к началу выделения семей, и это было связано с тем, что мужчина стал с бóльшим вниманием относиться к сожительствующей с ним женщине, к рожденным ею от него детям. Вот с этого момента человеческой истории можно говорить о браке, о брачных отмщениях, об унилокальности брака, когда мужчина переходил жить в дом к женщине (а не наоборот, что появилось значительно позднее), поскольку счет родства по матери уходил в седую палеолитическую древность, а осознание мужчиной своего отцовства только что произошло.
К образованию семьи — санкционированного обществом сожительства мужчины и женщины с целью детопроизводства — вел длинный путь социального развития, начало которого теряется в веках. Установив относительное время этого социального института, мы не можем не обратиться к вопросу о механике сложения первичной социальной организации человечества — рода — со всеми свойственными ему институтами, в частности экзогамией, коллективным производством и особенно потреблением. К решению этой проблемы надо подходить с тем, что в процессе общебиологической эволюции в организме человека заложены два основных сохраняющих механизма. Первый был направлен на сохранение индивида — это питание. Второй — на сохранение вида, это механизм размножения.
Попытаемся же представить некоторые эмоции первобытного палеолитического охотника. При отсутствии пищи этот охотник испытывал мучительное чувство голода. Для добывания пищи каждый мог воспользоваться всеми доступными ему методами и средствами. Он мог убить какое-либо животное, сначала руками, а затем при помощи созданных им орудий и приспособлений; он мог найти съедобные растения, распознавание которых было ему, очевидно, присуще, как животным; наконец, он мог отнять добычу у более слабого собрата и съесть ее, обрекая тем самым другого на возможную смерть. Одним словом, первобытный человек всякой социальной организации мог утолить чувство голода даже такими средствами, которые мы сочли бы аморальными, поскольку им двигала только физиологическая потребность организма, направленная на сохранение жизни. Он понимал, что отсутствие пищи приводит человеческий организм к гибели, — это была очень короткая во времени причинно-следственная связь. Но трудно допустить мысль, что этот охотник понимал, отнимая чужую добычу или потребляя свою только сам, он наносил ущерб своему виду в целом. Так в общих чертах мог срабатывать защитный механизм индивида, а следовательно, и всего вида.
Аналогичным образом проявлялся и половой инстинкт. В определенные периоды своего возраста и в определенные отрезки времени человек испытывал потребность иметь половые сношения, не понимая их сущности. Он не знал их последствий, но ему появление после них комплекса положительных эмоций. Так же точно, как он мог отнять пищу у своего собрата, он мог вступить в борьбу за обладание женщиной по праву сильного. Так в общих чертах срабатывал защитный механизм вида, а следовательно, и каждого индивида.
Для становления или, вернее, для образования какой-либо социальной организации первобытному человеку каменного века необходимо было побороть, подавить безотказные врожденные защитные механизмы. Социальная организация в виде монолитного производственно-потребительского коллектива кровных родственников при обязательной экзогамии, т. е. первобытный род с дуально-брачной системой, появилась при переходе к верхнему палеолиту. Следовательно, человек того времени поборол, по терминологии В. И. Ленина, свой «зоологический индивидуализм» и стал человеком уже в нашем понимании. Причем поборол он его не индивидуально, а социально, и рамках тех же коллективов и силами тех же коллективов, в среде которых только и мог существовать человек и как индивид, и как вид.
Как же можно себе представить процесс обуздайния этого «зоологического индивидуализма», который был очень длительным и постепенным, поскольку был ocнован только на эмпиризме; процесс, который способствовал превращению человека в социально организованное высшее существо, для которого общество стало средой существования? Этот процесс шел двумя путями, но в одном направлении, так как преследовал одну цель. Во-первых, в сфере добывания продуктов питания и главным образом в их потреблении возник равный раздел добычи, причем иногда такой, что добытчику доставались худшие куски (здесь этнографических примеров не занимать!), а это способствовало сплочению коллектива по производственной линии. Во-вторых, в сфере половых отношений появился строжайший их запрет внутри своего коллектива, что и называется экзогамией. Не следует думать, что это произошло из каких-либо морально-этических побуждений. Основной причиной было исключение возможности ослабления производственного коллектива постоянными столкновениями представителей мужской его части из-за права обладания женщинами.
Из этнографии хорошо известно, что строжайшее запрещение половых отношений является правилом в группе кровных родственников, которые совместно добывают пищу и потребляют ее. И наоборот, группа людей, связанных половыми отношениями, ничего не добывает и не потребляет совместно. Это позволяет считать основной и определяющей чертой рода, то есть тотемной группы кровных родственников, связанных общностью происхождения и повседневной совместной трудовой деятельностью, именно экзогамию, которую надо было соблюдать под страхом смерти. Члены такого сообщества для отличия самих себя от людей, принадлежавших к другим таким же сообществам, с которыми можно было иметь половые отношения, стали считать происходящими от одного предка — тотема. Все это позволяет видеть в тотеме внешнее выражение полового табу.
Таким образом, удовлетворение полового инстинкта людьми эпохи верхнего палеолита, которых уже объединяла дуально-родовая социальная организация, нельзя рассматривать в качестве брачных отношений даже с оговоркой, что они, дескать, этого не понимали, как не понимали и того, что живут родовым строем. А когда половые отношения стали действительно брачными, то есть направленными на сознательное производство потомства, тогда стали складываться для этой цели производственные «узкоспециализированные» ячейки общества, состоявшие из разнополых представителей разных родов. Эти люди и стали называться семьей.
Итак, когда человека после длительного наблюдения за поведением домашних животных вдруг осенила гениальная догадка об истинной причине зачатия и рождения детей, произошел переворот в его сознании. Впервые мужчина и в собственных глазах, и в глазах женской половины общества предстал не только в роли более сильного добытчика пищи, а как непосредственный участник появления детей. Это позволяет выдвинуть предположение о том, что первоначальные семьи, которые возникли в недрах родового коллектива и в течение очень длительного господства матриархальных отношений не играли никакой самостоятельной экономической роли, стали результатом дальнейшего развития экзогамии. Человеческое общество с производящей экономикой, до сознания которого наконец-то дошел факт причастности мужской его половины к рождению детей, санкционировало парное сожительство мужчины и женщины разных родовых коллективов в составе одного из них, поскольку, кроме детей, семья не имела первоначально никакого экономического значения. Но если семья возникла не как следствие экономической необходимости, то и искать ее корни в этой сфере бессмысленно. Остается допустить, что семья стала продуктом сознания, возникшим под воздействием конкретных материальных условий жизни.
Отвечая на вопрос о том, какие же знания получили Адам и Ева, отведав, согласно библейскому мифу, запретного плода с дерева познания добра и зла, можно предположить, что они поняли прямое участие мужчины в воспроизводстве потомства. Это открытие было настолько ошеломляющим для первобытного человека, что совершило переворот в его сознании, привело к сложению семьи, и закончилось в будущем переходом к патриархальным отношениям.
ГЛАВА 12. ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП
Рассмотрение исторических процессов и событий древности мы закончим легендой о всемирном потопе. Делается это умышленно, чтобы подчеркнуть древность и слабую разработанность истории рассматриваемых периодов, чтобы читатель понял, что события, которые прежде относились к области фантастики самим словом «допотопный», на самом деле не только реальны, но и достойны внимания историков.
При рассмотрении легенды о потопе автор далек от мысли провести исчерпывающее исследование вопроса, так как книг на эту тему достаточно, а повторять, что легенды о потопе существуют также у народов Америки и Полинезии, не является нашей целью. Дело в том, что когда многие авторы пытаются доказать всеобщность и глобальность легенды о потопе, они совершенно забывают, что авторы этого мифа на Переднем Востоке не обладали и сотой долей географических знаний самого нерадивого современного школьника. Они не подозревали, что земля — шар, они не знали, что есть на ней океаны и континенты, они полагали, что у ограничен их познаниями, которые не выходили за рамки Месопотамии, за границы Переднего Востока. Если познания о мире даже «отца истории» Геродота были, с нашей точки зрения, смехотворно малы, то можно себе представить ничтожность географических представлений и их иррациональность у населения Месопотамии IV—III тысячелетий до н. э. Так что толкование библейского мифа о всемирном потопе как о вселенском совершенно неверно. Поскольку «весь мир» был для первобытного человека в то время ограничен Месопотамией, то в свидетельстве литературных памятников и исторических источников о потопе следует усматривать отражение какого-то реального катастрофического события, которое произошло именно на Переднем Востоке практически уже в исторические времена, всяком случае тогда, когда в Южной Месопотамии складывались первые в истории человечества государственные образования. Более того, люди вообще склонны к преувеличениям. Обратим внимание на термин «мировая война», которая произошла на Земле в XX веке: прекрасно известно, что мировой (или всемирной) она вовсе не была ни в одном случае, но такое словосочетание все же употребляется для характеристики ее жестокости и ужасающих последствий.
Не все ученые разделяют мысль о том, что всемирный потоп (или потопы) вообще имел место в Месопотамии. Так, крупнейший специалист по истории и культуре стран Древнего Востока И. М. Дьяконов считает, что миф о потопе возник благодаря тому, что «в некоторые годы — если половодье совпадало с ураганным ветром с Персидского залива — вода разрушала ветхие тростниковые селения шумеров и надолго затопляла и заболачивала освоенные ими поля. Впоследствии шyмерская традиция делила историю своей страны на два отделяющихся друг от друга периода — мифическую древность «до потопа» и историческую эпоху «после потопа», иначе говоря, на время до создания в Шумере системы отводных и оросительных каналов и бассейнов, и после него». Однако эти доводы не кажутся убедительными. Если это действительно так, как считает И. М. Дьяконов, в мифе были бы постоянно действующие проявления воли богов против мелких людей, живущих в хижинах, а не одноактная чудовищная катастрофа, не пощадившая ни городов, ни храмов. Да и археологические исследования в Месопотамии, о которых будет сказано далее, подтверждают крупные наводнения в древности.
Читателю будет интересно знакомство с основными вариантами мифа о потопе, зафиксированными в древних литературных памятниках, восходящих еще к устному творчеству народов древности, — в Библии, «Эпосе о Гильгамеше», в шумерской литературе, Авесте и ведической литературе. Это знакомство начнется с наиболее поздней версии о потопе, а именно с Ветхого завета, а затем будет, так сказать, опускаться в глубину веков, чтобы в итоге попытаться определить относительно точную дату этого события на основании исторических документов и свидетельств археологии.
Как неоднократно упоминалось, в книге Бытия, как, пожалуй, ни в одной другой, отчетливо видно механическое соединение двух источников — Яхвиста IX—VIII до н. э. и Жреческого кодекса VI века до н. э. Легенда о всемирном потопе также предстает в двух вариантах, перемешанных между собой, но в итоге восходящих к одному и тому же первоисточнику. На русском языке эти два варианта легенды неизвестны, но в западноевропейской специальной литературе они представлены достаточно широко. В частности, еще в 1952 году они были опубликованы известным французским археологом Андре Парро. Его книга «Всемирный и Ноев ковчег» была переведена затем на многие языки и за последние тридцать лет выдержала не одно издание.
Ниже мы приводим полный текст библейской легенды о всемирном потопе в новом переводе С. Апта, опубликованном в 1973 году издательством «Художественная литература» в книге «Поэзия и проза Древнего Востока» в двух первоначальных вариантах.
Яхвист:
И вот, увидев, как много на земле зла человеческого и что все помыслы человеческие — одно лишь каждодневное зло, Господь пожалел, что сотворил на земле человека, и опечалился в сердце своем, и сказал:
— Сотру я с лица земли человека, которого сотворил, всех сотру, от людей до скотов, до гадов ползучих и птиц небесных, потому что мне жаль, что я сотворил их.
А Ной нашел милость у Господа. И Господь сказал ему:
— Ты и твои домочадцы — войдите в ковчег, потому что тебя я нашел праведным передо мной в этом поколении. Из всякого чистого скота возьми с собой по семи голов мужского и по семи женского пола, а из нечистого по две мужского и по две женского. Также из птиц небесных чистых возьми по семи, а нечистых по две, самцов и самок, чтобы сохранить семя для всей земли, потому что ровно через семь дней я буду лить на землю дождь сорок дней и сорок ночей и сотру с лица земли все сущее, что я создал.
И Ной сделал все, что ему наказал Господь. И, спасаясь от вод потопа, Ной вошел в ковчег с сыновьями, женой и женами сыновей. И парами чистый скот и нечистый, и птицы, и всякие твари, что ползают по земле, мужского пола и женского, вошли к Ною в ковчег, как велел ему Бог. А когда миновали семь дней, полились на Землю воды потопа.
И был на земле ливень сорок дней и сорок ночей. И Господь затворил за ними ковчег снаружи. И сорок дней был потоп земле, и вода, прибывая, подняла ковчег высоко над землей. Умерло все, в чем было на суше дыхание жизни. Так стер он все на земле. От человека до скота, до гадов ползучих, до птиц небесных — все было стерто с лица земли, и остался лишь Ной и те, что с ним были в ковчеге.
И перестал ливень с небес. И стали воды уходить и возвращаться с земли. А когда прошло сорок дней, Ной открыл окно ковчега, которое он сделал, и выпустил ворона, и тот вылетел и летал туда и обратно, покуда не высохла вода на земле. И он выпустил голубя от себя, чтобы узнать, сошла ли вода с земли. И голубь, не найдя опоры, на которую он мог бы ступить, возвратился к нему в ковчег, потому что вода покрывала еще всю землю. И он протянул руку, взял голубя и внес его к себе в ковчег. И, подождав еще семь дней, он снова выпустил голубя из ковчега. И голубь вернулся к нему под вечер, и вот — в клюве его свежая ветка маслины. И Ной узнал, что воды сошли с земли. И, подождав еще семь дней, он снова выпустил голубя, но тот больше не вернулся к нему. И Ной открыл крышку ковчега и видит: обсохло лицо земли.
И Ной построил жертвенник Господу, взял по толике от всякого чистого скота и от всех чистых птиц и сотворил всесожжение на жертвеннике. И Господь почуял приятный запах, и сказал Господь про себя:
— Не буду я больше проклинать землю из-за человека, потому что помыслы человека с юности его злы. Не стану я поражать все живое, что я сотворил. Покуда земля стоит, не прекратятся посев и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь.
Жреческий кодекс:
Вот родословие Ноя: Ной был в своем поколенье человек праведный, беспорочный, о Боге помнящий, и родил трех сыновей — Сима, Хама и Яфета. Но земля стала в глазах Бога растленна и полна кривды. И вот, увидав, что земля растленна, потому что всякая плоть извратила свой путь на земле, Бог сказал Ною:
— Пришел для меня конец всякой плоти, потому что из-за них земля наполнилась кривдой. Что ж, я погублю их вместе с землей. Сделай себе ковчег из крепкого дерева, устрой в нем отсеки и осмоли его внутри и снаружи. И ковчег сделай вот какой: длиной в триста локтей, шириной в пятьдесят локтей, а высотой в тридцать локтей. Сделай его сводчатым, с отверстием в один локоть вверху. И дверь в ковчег сделай сбоку, и сделай в нем три яруса: нижний, средний и верхний. А я напущу на землю воды потопа, чтобы истребить под небесами всякую плоть, в какой только ни есть дыхание жизни, и погибнет все, что есть на земле. Но с тобой заключу я союз, и ты войдешь в ковчег, и с тобою войдут в него твои сыновья, твоя жена и жены твоих сыновей. И в ковчег ты возьмешь по паре от всяких животных и от всяческой плоти, чтобы они уцелели вместе с тобой, и пусть будут они мужского пола и женского. Ты возьмешь с собою по паре от каждого рода птиц, и от каждого рода скота, и от каждого рода гадов, что ползают по земле, чтобы они уцелели вместе с тобой. И всяческой пищи, какую только ни едят, возьмешь ты с собой и сложишь ее у себя, чтобы было чем кормиться тебе и им.
И Ной сделал все; как велел ему Бог, так он и сделал.
А было Ною шестьсот лет, когда полились на землю воды потопа. На шестисотом году жизни Ноя, в семнадцатый день второго месяца отворились все колодцы великой бездны и ставни неба открылись. В тот самый день и вошел в ковчег Ной, и Сим, и Яфет, сыновья Ноя, и жена Ноя, и три жены его сыновей. Они и всякого рода звери, всякого рода скот, всякого рода гады, что ползают по земле, всякого рода птицы и всякая тварь летучая и крылатая — по паре, самец и самка, от всякой плоти, в какой только ни есть дыхание жизни, вошли к Ною в ковчег, как наказал ему Бог. И вода все прибывала и так поднялась на земле, что ковчег поплыл по воде. И вода все прибывала и так поднялась по земле так, что покрыла все высокие горы подо всем небом. На пятнадцать локтей поднялась она над горами, покрыв их. И погибла всякая плоть, какая движется по земле, — и птицы, и скот, и звери, и все гады, что ползают по земле, и все люди. И поднималась вода на земле сто пятьдесят дней.
Но вспомнил Бог о Ное и обо всем зверье и скоте, обо всех птицах и гадах ползучих, какие с ним были в ковчеге, и пустил ветер нa землю, и вода стала спадать. И затворились колодцы великой бездны и ставни неба... и когда миновало сто пятьдесят дней, схлынули воды. И в седьмом месяце в семнадцатый день месяца остановился ковчег на горах Араратских. А вода все уходила и спадала до десятого месяца. А в десятом месяце в первый день месяца стали видны вершины гор.
Итак, на шестьсот первом году жизни Ноя, в первый день первого месяца спала вода с земли. А во втором месяце, в двадцать седьмой день месяца земля высохла вовсе. И тогда Бог сказал Ною такие слова:
— Выйди из ковчега — ты, и твоя жена, и твои сыновья, и жены твоих сыновей вместе с тобой. Всех зверей, какие с тобой, и всякую плоть из птиц и скота, и всяческих гадов, что ползают по земле, выведи вместе с собою, и пусть кишат по земле, и пусть плодятся и размножаются.
И Ной вышел, и его жена, и его сыновья, и жены его сыновей вместе с ним. И все звери, весь скот, все птицы и всякие гады, что ползают по земле, вышли из ковчега, все по родам своим. И благословил Бог Ноя и сыновей его, и сказал им:
— Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю.
В книге Еноха, не включенной в библейский канон, сохранился еще один вариант легенды о всемирном потопе, причем с любопытными подробностями, которых нет ни в одном из приведенных выше вариантов. Он повествует о следующем:
«В те дни увидел Ной, что земля трясется и близко ее разрушение (свидетельство о том, что потопу предшествовали какие-то геологические катаклизмы, в частности землетрясения. — И. Х.). И пошел он туда, на край света, к деду своему Еноху (как мы увидим далее, так же поступил герой аккадского эпоса Гильгамеш, когда отправился на край света к своему предку Утнапиштиму. — И. X.) и возопил трижды плачевным голосом: «Слушай! Слушай! Слушай!» и сказал: «Что на земле происходит, отчего тружается и трясется земля?»
На вопросы Ноя Енох сообщает о приближающемся потопе и дает совет, как от него спастись, то есть не Бог спасает Ноя от гибели, а его предок, который, согласно книге Бытия, был живым на небо (Быт. 5; 24).
Более древним вариантом сказания о всемирном потопе является вавилонский, открытый немногим более ста лет назад (в 1872-1873 годах) при обстоятельствах, которые смело можно назвать и счастливой случайностью, и научным детективом. Для этого надо вспомнить о том, как рождалась новая наука — ассириология, наука чтения таинственной клинописи.
О том, что па территории Ирана (тогда он назывался Персией) имеются многочисленные и величественные развалины некогда существовавших городов и дворцов, европейским ученым было известно давно. Многие каменные детали дворцов украшали клинообразные знаки (тогда их называли гвоздевидными). До конца XVIII века эта клинопись была недоступна для чтения, что дало пищу многим околонаучным спекуляциям. Первым, кто доказал, что письменность можно прочесть, был Георг Гротефенд — учитель классических языков в одном из лицеев Геттингена. Он подошел к ней как к разгадке ребуса и в 1802 году прочел надписи, содержавшие имена и титулатуру ахеменидских царей Дария и Ксеркса. Подставив под клинописные знаки персидские звучания имен царей, Гротефенд правильно определил начертание девяти букв древнеперсидского алфавита. Но окончательно клинописный древнеперсидский алфавит был определен только в 1837 году
В расшифровке клинописи принимали участие немало европейских ученых. Но нужен был большой текст, в котором бы встречалось много личных имен и географических названий. Науке его преподнес Генри Раулинсон — внешне скромный и добродушный лейтенант и одновременно опытный сотрудник Интеллидженс сервис; щупальца этой службы в XIX веке охватили весь и особенно страны Переднего Востока. Задачей Раулинсона было воспрепятствовать проникновению интересов России в Иран и Афганистан, а также создавать и поддерживать в названных государствах режим дестабильности. Он успешно справлялся со своими служебными обязанностями и попутно занимался изучением древностей Востока. Во время своих многочисленных поездок в Загросских горах он открыл Бехистунскую трехъязычную надпись Дария I и сумел понять ее выдающееся значение и как исторического документа, и как инструмента для дальнейшей расшифровки системы клинописи. Огромную надпись (20 метров в ширину и 7 метров в высоту), иногда, без преувеличения, рискуя жизнью, он скопировал за несколько лет. В 1847 работы по снятию копии были закончены.
Если прочтение египетских иероглифов было заслугой практически одного человека — основоположника египтологии Франсуа Шампольона, то с расшифровкой клинописи дело обстояло иначе. Это можно считать коллективным творчеством многих европейских ученых, когда каждый из них, используя наблюдения других, поднимался на следующую ступень познания и помогал другим продолжать восхождение. Однако в возможность прочтения клинописных текстов верили не все, раздавались голоса скептиков, обвинявших ученых в недобросовестности. Случаю было угодно, чтобы в 1857 году в Лондоне оказались четыре ведущих специалиста по клинописным текстам — Генри Раулинсон, Эдвард Хинкс, Фокс Тальбот и Жюль Опперт. И вот каждому из них был вручен запечатанный конверт с длинным клинописным текстом, до сих пор неизвестным, с просьбой дать его перевод, определить автора и время написания. Кроме того, им было поставлено категорическое условие — самостоятельность работы. В назначенный день на заседании Королевского азиатского общества были публично вскрыты четыре запечатанных конверта с переводами. К всеобщему удовлетворению, испытуемые блестяще справились с заданием: в конвертах были совпадающие в деталях переводы текста летописи ассирийского даря Тиглатпаласара I, жившего в XII веке до н. э. «Как буря устремился я на врагов. Я наполнил их трупами горные овраги. Я отрезал их головы. Я разрушил стены их городов. Я захватил рабов, имущество, бесчисленные сокровища...» Вот какие подвиги описывал царь; вот что узнали о нем потомки. Этот день считается днем рождения новой науки — ассириологии. Клинопись действительно читали и понимали.
Первая половина и особенно середина XIX века прошли под знаком крупнейших археологических открытий на Переднем Востоке. Под песками пустыни были обнаружены древние города, не только названия, но места расположения которых были вычеркнуты из народной памяти прошумевшими над их развалинами тысячелетиями. Имена их первооткрывателей — Клавдия Джеймса Рича, Поля Эмиля Ботта и, наконец, Генри Лэйярда и Ормузда Рассама — ассириология никогда не забудет. Работы, проведенные ими в невероятно трудных условиях, когда они лишались не только здоровья, но и жизни, можно приравнять к научному подвигу. Но основным стремлением этих археологов, хотя и без специального археологического образования, было вывезти в европейские музеи, в первую очередь в Британский музей и Лувр, побольше каменных изваяний — броских и эффектных экспонатов.
Наряду с названными находками были обнаружены, причем в большом количестве на полах вскрываемых помещений, глиняные кирпичики разных размеров, вся поверхность которых была испещрена непонятными значками, нанесенными до обжига. Много этих табличек было уничтожено по неведению, но часть запакована в ящики и отправлена в хранилища Британского музея. Там она и ждала своего часа, который пробил тогда, когда она попала в руки Джорджа Смита — гравера по меди. И путь, проделанный ученым к остаткам дворцовой библиотеки ассирийского царя Ашшурбанипала, был нелегким.
Первоначально Джордж Смит должен был гравировать знаки ассиро-вавилонского письма для пятитомного издания «Клинообразных надписей Западной Азии». Изображать их, не зная, что ими написано, он не мог и самостоятельно выучил клинопись. Много времени и сил потратил простой рабочий, и стремление к знаниям вывело его в первые ряды знатоков ассирийских текстов. Затем он добился того, чтобы его допустили в кладовые музея, где уже многие годы стояли неразобранные ящики с осколками табличек, покрытых письменами. Первая научная работа, которую он написал, продолжая зарабатывать на жизнь гравированием, была посвящена выяснению вопросов хронологии, связанных с походом ассирийского царя Салманасара III в Сирию; она увидела свет в 1866 году. Затем он восстановил полный текст летописи другого ассирийского царя — Ашшурбанипала, собрав его из множества осколков в нескольких копиях. Сопоставление этих копий, дополнивших утраченные места, помогло восстановлению текста документа. После такого «экзамена на звание мастера» Джордж Смит стал наконец сотрудником Британского музея. Было ему 26 лет.
Наконец-то Смит смог целиком отдаваться тому, что влекло его всю жизнь, — чтению клинописи. Практически живя только этим, он из ящиков, привезенных в Лондон после раскопок Г. Лэйярда в Ниневии в 1849 г, стал извлекать научные сенсации одну за другой. По словам одного из современников, Джордж Смит обладал энергией, настойчивостью, неутомимым терпением, чутьем, какой-то особенной способностью к разыскиванию и подбору плиток. Тут он проявил прямо-таки гениальность. Его взгляд отличался особой остротой, и он мог различать даже руку, «почерк», каким были написаны знаки. В результате своих изысканий Джордж Смит в 1870 году закончил капитальный труд о времени Ашшурбанипала. Много места там было уделено проблеме хронологии — не только установлена дата солнечного затмения по принятой в наше время системе счисления времени —15 июня 763 года до н. э. — но и восстановлена вся система ассирийского календаря. Таким образом, к тому моменту, когда судьба вложила в руки Смита обломок таблички с фрагментом Эпоса о Гильгамеше, он уже стал ученым-ассириологом с мировым именем.
«...У горы Ницир корабль остановился. Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться... При наступлении дня седьмого вынес голубя и отпустил я; отправившись, голубь назад вернулся: места не нашел, прилетел обратно…» Эти слова потрясли исследователя, ибо он их знал с детства из Библии, из рассказа о всемирном потопе и спасении праведного Ноя. Он понял, что в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала хранился гораздо более древний вариант легенды о потопе, чем зафиксированный в Библии. Однако, хотя Смит перерыл асе ящики с остатками клинописных табличек, ему не удалось найти других обломков. Оставалось предполагать, что они либо исчезли во время раскопок и окончательно утеряны для науки, либо остались в развалинах дворца, скрытого в толще Куюнджикского холма, и их можно попытаться найти. 3 декабря 1872 года Джордж Смит выступил с публичным докладом о сенсационной находке и стал знаменитостью; начали поступать предложения оказать ему помощь.
Лондонская газета «Дейли телеграф» взялась финансировать новую экспедицию на холм Куюнджик во главе с Дж. Смитом. Газете это обошлось в тысячу фунтов, но для предстоящей сенсации можно было и рискнуть. Конечно, все понимали, что легче найти иголку в стоге сена, чем требуемый черепок в старых раскопках, но... произошло чудо. Вскоре после начала работ нужный фрагмент был найден; попутно обнаружено еще несколько тысяч «глиняных книг», и среди них шумеро-вавилонский словарь, благодаря которому стало возможным прочесть письменность более древнего населения Месопотамии — шумеров, в том числе, как увидим далее, самый древний вариант легенды о всемирном потопе, записанный, вероятно, вскоре после катастрофы.
Джордж Смит вернулся в Лондон победителем. Следующую экспедицию под его же руководством Британский музей организовал в 1876 году. Однако исследователь попал в эпидемию чумы, вспыхнувшей в Багдаде, и погиб, жизнью заплатив за знания, которые он оставил человечеству.
С тех пор прошло более ста лет. Вавилонская легенда о всемирном потопе, включенная в эпическую поэму о Гильгамеше, была найдена в большом количестве копий на четырех языках Древнего Востока — шумерском, аккадском, хурритском и хеттском; ныне она издана на многих языках. «Эпос о Гильгамеше» («О все видавшем») вошел в золотой фонд мировой литературы и занял подобающее ему место. На русском языке он известен в прекрасном переводе И. М. Дьяконова, отрывки из которого приводятся ниже. Разделение строк означает метрически размеренное чтение, при котором древняя поэма, сочиненная более 4 тысяч лет назад (XXIII—XXI века до н. э.), приобретает особый аромат эпохи и позволяет представить себе низкие сводчатые помещения, где она мерно и ритмично звучала в устах чтеца, где ее внимательно слушали давно ушедшие поколения людей и восторгались подвигами древних героев, могуществом и справедливостью древних богов.
Утнапишти[6] ему вещает, Гильгамешу:
«Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово
И тайну богов тебе расскажу я.
Шурѝппак, город, который ты знаешь,
Что лежит на бреге Евфрата, —
Этот город древен, близки к нему боги.
Богов великих потоп устроить склонило их сердце
Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,
Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.
Светлоокий Эа с ними вместе клялся,
Но хижине он их слово поведал:
«Хижина, хижина! Стенка, стенка!
Слушай, хижина! Стенка, запомни!
Шуриппакиец, сын Убар-Туту,
Снеси жилище, построй корабль,
Покинь изобилье, заботься о жизни,
Богатство презри, спасай свою душу!
На свой корабль погрузи все живое.
Тот корабль, который ты построишь,
Очертаньем да будет четырехуголен,
Равны да будут ширина с длиною,
Как Океан, покрой его кровлей!»
Я понял и вещаю Эа, владыке:
«То слово, владыка, что ты мне молвил,
Почтить я должен, всё так и исполню.
Что ж ответить мне граду — народу и старцам?»
Эа уста открыл и молвит,
Мне, рабу своему, он вещает:
«А ты такую им речь промолви:
— Я знаю, Эллиль меня ненавидит, —
Не буду я больше жить в вашем граде,
От почвы Эллиля стопы отвращу я.
Спущусь к Океану, к владыке Эа!
А над вами дождь прольет он обильно,
Тайну птиц узнаете, убежища рыбы.
На земле будет всюду богатая жатва,
Утром хлынет ливень, а ночью
Хлебный дождь вы узрите воочью».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Едва занялось сияние утра,
По зову моему весь край собрался,
Всех мужей я призвал на повинность —
Дома сносили, разрушали ограду.
Ребенок смолу таскает,
Сильный в корзинах снаряженье носит.
В пятеро суток заложил я кузов:
Треть десятины площадь, борт 120 локтей высотою,
По 120 локтей края его верха.
Заложил я обводы, чертеж начертил я:
Шесть в корабле положил я палуб,
На семь частей его разделивши ими,
Его дно разделил на девять отсеков,
Забил в него колки водяные,
Выбрал я руль, уложил снаряженье.
Три меры кира в печи расплавил,
Три меры смолы туда налил я,
Три меры носильщики натаскали елея:
Кроме меры елея, что пошла на промазку,
Две меры елея спрятал кормчий.
Для жителей града быков колол я,
резал овец я ежедневно,
Соком ягод, маслом, сикерой, вином и красным и белым
Народ поил, как водой речною,
И они пировали, как в день новогодний.
Открыл я благовонья, умастил свои руки.
Был готов корабль в час захода Солнца.
Сдвигать его стали — он был тяжелым,
Подпирали кольями сверху и снизу,
Погрузился он в воду на две трети.
*
Нагрузил его всем, что имел я,
Нагрузил его всем, что имел серебра я,
Нагрузил его всем, что имел я злата,
Нагрузил его всем, что имел живой я твари,
Поднял на корабль всю семью и род мой,
Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.
Время назначил мне Шамаш:
«Утром хлынет ливень, а ночью
Хлебный дождь ты узришь воочью.
Я взглянул на лицо погоды —
Страшно глядеть на погоду было.
Я вошел на корабль, засмолил его двери —
За смоление судна корабельщику Пузур-Амурри
Чертог я отдал и его богатства.
*
Едва занялось сияние утра,
С основанья небес встала черная туча,
Адду гремит в ее середине,
Шуллат и Ханиш идут перед нею.
Идут, гонцы, горой и равниной.
Эрагаль вырывает мачты,
Идет Нинурта, гать прорывает,
Зажгли факелы Ануннаки,
Чтоб их сияньем зажечь всю землю.
Из-за Адду цепенеет небо,
Что было светлым, — во тьму обратилось,
Вся земля раскололась, как чаша.
Первый день бушует Южный ветер,
Быстро налетел, затопляя горы,
Словно войною, людей настигая.
Не видит один другого,
И с небес не видать людей.
Боги потопа устрашились,
Поднялись, удалились на небо Ану,
Прижались, как псы, растянулись снаружи.
Иштар кричит, как в муках родов,
Госпожа богов, чей прекрасен голос:
«Пусть бы тот день обратился в глину,
Раз в совете богов я решила злое,
Как в совете богов я решила злое,
На гибель людей моих войну объявила?
Для того ли рожаю я сама человеков,
Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!»
Ануннакийские боги с нею плачут,
Боги смирились, пребывают в плаче,
Теснятся друг к другу, пересохли их губы.
Ходит ветер шесть дней, семь ночей.
Потопом буря покрывает землю.
При наступлении дня седьмого
Буря с потопом войну прекратили,
Те, что сражались подобно войску.
Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.
Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,
Я взглянул на море — тишь настала,
И все человечество стало глиной!
Плоской, как крыша, сделалась равнина.
Я пал на колени, сел и плачу,
По лицу моему побежали слезы.
Стал высматривать берег в открытом море —
В двенадцати поприщах поднялся остров.
У горы Нѝцир корабль остановился.
Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться.
Один день, два дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.
Три дня, четыре дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.
Пять и шесть гора Ницир держит корабль, не дает качаться.
*
При наступлении дня седьмого
Вынес голубя и отпустил я;
Отравившись, голубь назад вернулся:
Места не нашел, прилетел обратно.
Вынес ласточку и отпустил я;
Отправившись, ласточка назад вернулась:
Места не нашла, прилетела обратно.
Вынес ворона и отпустил я;
ворон же, отправившись спад воды увидел,
Не вернулся; каркает, ест и гадит.
Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,
Hа башне горы совершил воскуренье:
Семь и семь поставил курильниц,
В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.
Боги почуяли добрый запах,
Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.
Сорок лет считалось, что ассириологи нашли в Куюнджикском холме древнейший вариант легенды о потопе. Но в 1914 году выдающийся американский шумеролог Арно Пёбель опубликовал фрагмент еще более раннего, шумерского сказания о потопе. Кстати, как и Джордж Смит, он нашел его среди табличек из раскопок города Ниппура, хранившихся в музее Пенсильванского университета в Филадельфии. Текст очень фрагментарен, и, более того, больше не найдено ни одного обломка с этим повествованием. Поэтому мы воспроизведем этот фрагмент в значительной части.
Собственно сюжету о потопе в тексте предшествует многое другое, в значительной степени не сохранившееся. Судя по отрывкам, там излагается космогония о создании людей в незапамятные времена. Затем рассказывается о том, что с небес была ниспослана царская власть, что до деталей совпадает с текстом царского списка: «Когда царство было ниспослано с небес, царство было в Эреду». Затем рыли созданы «обряды и высшие божественные законы», а бог, по всей вероятности Энки, хотя имя его и не сохранилось,
…основал пять городов в… освященных местах,
Он дал им имена и сделал их главными святилищами.
Первый из этих городов, Эреду, он отдал Нудиммуду, вождю,
Второй, Бад-тибиру, он отдал...
Третий, Ларак, он отдал Эндур-биль-хурсаг,
Четвертый, Сиппар, он отдал герою, чье имя — Уту,
Пятый, Шуруппак, он отдал Суду.
После большого куска утраченного текста появляется Зиусудра — последний гарь города Шуруппака перед потопом. Он характеризуется как благочестивый и богобоязненный правитель, который постоянно служит великим богам и правит по их предначертаниям. Его-то и решили боги сохранить от уничтожения, тем более что и в их среде были несогласные с необходимостью проведения столь жестокий акции: «...божественная Инанна заплакала о своем народе». Как и в аккадском эпосе, Зиусудру так предупреждает божественный голос стены:
Встань у стены, слева от меня…
У стены я скажу тебе слово, внемли моему слову!
Слушай же мои указания:
По нашему [слову] потоп зальет главные святилища,
Дабы уничтожить семя рода человеческого...
Таково решение и постановление собрания богов.
По слову Ана и Энлиля...
Его царству, его правлению [придет конец].
Можно только догадываться, что дальше в тексте шли рекомендации по сооружению ковчега. А так как шумеры были в то время уже опытными мореходами, следует предполагать эти рекомендации вполне профессиональными. Уже к тому времени можно отнести плавания по Персидскому заливу, способствовавшие открытию и колонизации Бахрейнских островов, получивших название забытой прародины шумеров — Дильмун. Более того, можно с полным основанием предположить, что шумерские корабли могли совершать дальние морские путешествия вдоль побережья в сторону Индии и таким путем войти в контакт с ее древнейшим населением.
И вот начался ужасный потоп:
Все бури с небывалой силой разбушевались одновременно.
И в тот же миг потоп залил главные святилища.
Семь дней и семь ночей
Потоп заливал землю,
И огромный корабль ветры носили по бурным водам.
Потом вышел Уту, тот, кто дает свет небесам и земле.
Тогда Зиусудра открыл окно на своем огромном корабле,
И Уту, герой, проник своими лучами в огромный корабль.
Зиусудра, царь,
Простерся перед Уту,
Царь убил для него быка, зарезал овцу...
После очередного пробела в тексте следует рассказ о том, что
Ан и Энлиль обласкали Зиусудру,
Дали ему жизнь, подобно богу,
Вечное дыхание, подобно богу, принесли для него свыше.
Потом Зиусудру, царя,
Спасителя имени всех растений и семени рода человеческого,
В страну перехода, в страну Дильмун, где восходит солнце, они поместили.
Вот именно в этом тексте под страной Дильмун надо понимать не Бахрейнские острова в Персидском заливе, а ту легендарную страну, откуда пришли шумеры, расположенную к востоку от Месопотамии.
В другом мифологическом цикле, совершенно отличном от месопотамского и не связанном с ним, но столь же древнем и самобытном, а именно в древнеиранских книгах, известных под общим названием Авеста, также имеется легенда о потопе. К сожалению, изучение этого замечательного памятника, содержащего большой объем разносторонне информации, не столь глубоко, как клинописных источников. Многие ученые исследуют Авесту с лингвистических позиций, а все исторические сведения, содержащиеся в ней и требующие интерпретации, подгоняют под устаревшие концепции прошлого века. Здесь не место и не время заниматься историческим анализом Авесты, поэтому мы приводим ту ее часть, где говорится непосредственно о катастрофе, предсказанной богами и предотвращенной для избранных. Этот отрывок — перевод на немецкий, сделанный Фридрихом Вольфом и изданный в 1910 году (стереотипное переиздание в 1960 году).
И сказал Ахура Мазда Йиме: «О, прекрасный Йима, потомок Вивахванта! На злое материальное человечество должны прийти зимы, и вследствие этого суровые пагубные морозы; на злое материальное человечество должны прийти зимы, вследствие которых сначала пойдут тучи снега и покроют все от горных вершин до низин, которые имеет Ардви.
И треть животных, о Йима, после этого уничтожится, и те, которые в самых страшных местах живут, и те, которые на вершинах гор, и те, которые в долинах рек в крепких постройках.
До зимы эта земля была покрыта пастбищами; на нее должны будут при таянии снегов хлынуть потоки воды, и недоступной окажется она для материального мира, о Йима, где теперь видны следы скота» (Видевдат, 2.22—24).
Чтобы спастись от вод, которые хлынут с гор в низины и долины при таянии снегов, и спасти животных, растения, пищу и огонь, Ахура Мазда велит Йиме построить вару, то есть крепость. Эта крепость, точнее, ограда в виде земляных валов должна быть четырехугольной в плане со стороной в 2 тысячи шагов (?); внутри ее должно быть все как на случай длительной осады: вода, луга и дома для людей и скота. Йима сделал все, что велел ему Ахура Мазда, но, к сожалению, Авеста не сохранила описания того стихийного бедствия, которое должно было произойти.
Последний вариант легенды o потопе содержится в ведической литературе, а именно в брахманах — теологических сочинениях в прозе. Из цикла, рассматриваемого в этой главе, мы умышленно не берем древнегреческую легенду о Девкалионе.
«...Тогда она (рыба) сказала Ману (сыну Вивасванта. — И. Х.): «В таком-то году будет потоп. Поэтому ты последуй моему совету и построй корабль, а когда этот потоп начнется, взойди на корабль и я спасу тебя».
...А в тот год, как указала рыба, Ману, послушавшись ее совета, построил корабль и взошел на него, когда начался потоп. Тогда рыба приплыла к нему, прикрепила веревку к своему рогу и таким способом быстро направилась к северной горе.
Там она сказала Ману! «Вот я спасла тебя. Теперь привяжи корабль к дереву, чтобы вода не унесла тебя, пока ты будешь на горе. А как только вода станет спадать, ты можешь постепенно спускаться». Таким образом, он постепенно спустился... Потоп унес тогда все живые существа, один только Ману остался в живых там» (Шатапатха Брахмана 1, 8, 1. Перевод Т. Я. Елизаренковой).
Приведенные варианты передневосточного мифа о потопе можно свести к двум основным — шумерскому и авестийскому. Действительно, библейский миф из книги Бытия и апокрифическое сказание книги Еноха, а также аккадский вариант об Утнапиштиме в точности ходят к шумерскому первоисточнику. Библейские варианты значительно беднее и проще в описании, изобилуют повторами, аккадский же вариант шумерского мифа показывает динамику стихийного бедствия более реалистично. По-видимому, это можно объяснить тем, что при составлении шумерского (и аккадского) варианта происшедшие события были более памятны его составителям, нежели это было при составлении сказания о Ное, когда была переписана и заново отредактирована легенда об Утнапиштиме. Ведический вариант, очевидно, является смесью шумерского и авестийского мифов: главный персонаж мифа — Ману, вероятно соответствующий авестийскому Йиме, так как имена их отцов совпадают. Но Ману был предупрежден о потопе и спасен от него рыбой —в этом можно усматривать параллель с шумерским вариантом, согласно которому Утнапиштима (Зиусудру) спасает Эа (Энки), а последний изображался получеловеком-полурыбой. Это и понятно, поскольку ведические и авестийские арии образовывали когда-то индоарийское единство, что отразилось должным образом и в огромном мифологическом пласте, и в сравнительно-историческом языкознании. Наряду с этим археологические находки во многих местах Переднего Востока и долины Инда позволяют утверждать наличие действительных культурных контактов двух названных областей с самых ранних этапов истории. Путем этих контактов, безусловно, передавались не только материальные, но и духовные ценности, в том числе и мифы, в частности какие-то варианты мифа о потопе в его шумерском варианте.
Таким образом, рассмотрение мифологического пласта в литературной традиции о потопе и уничтожении почти всего живого на земле приводит нас к мнению, что этот миф существовал в двух основных изводах. Вероятнее всего, эти варианты никогда не переплетались, что объясняется только тем, что этнические массивы. в среде которых они сложились, не соприкасались (во всяком случае, после описываемой в них катастрофы). Коренное отличие заключается в том, что в шумерском мифе, который возник в равнинной, низменной части Месопотамии, описывается грандиозное наводнение, которое произошло под действием урагана со стороны Персидского залива, не выпустившего в океан воды Тигра и Евфрата. В авестийском мифе, наоборот, описывается наводнение не в речной долине, а горное — селевые потоки, которые возникают обычно из-за большого скопления снега в горах и его интенсивного таяния. И методы спасения от наводнений различны, хотя и преследуют одинаковые цели: на равнине можно спастись на каком-либо плавающем средстве — на плоту, на лодке; от селя, который представляет собой смесь воды, грязи, камней, идущего с гор неудержимой лавиной и сметающего все на своем пути, спасти может только высокая дамба. Как мы видим, именно эти методы спасения были указаны всемогущими и всезнающими богами.
Если литературная и мифологическая традиция того или иного события не имеют, как правило, никакой хронологической привязки, то с исторической традицией дело обстоит иначе: она должна иметь хронологическое определение. Однако это требование не всегда выполнимо, особенно когда речь идет о столь давних легендарных событиях, как всемирный потоп. А исторический документ, подтверждающий это событие, только один — список шумерских царей. Этот документ довольно своеобразен из-за астрономического количества лет, отведенных большинству правителей, причем чем древнее этот правитель, тем большее количество лет он царствовал. Те же цари, которые по списку жили уже в историческое время и их реальность согласуется с другими письменными источниками, правили естественные для человека сроки. Таким образом, наукой признается, что цари трех, первых династий Киша (из четырех) и первой династии Урука (из пяти) правили мифическое, то есть нереальное, количество лет и сами они во многом легендарны, так как имена некоторых из них соответствуют именам богов и мифических героев. Тем самым относительная достоверность списка царей признается лишь за его поздними частями (примерно с середины III тысячелетия до н. э.), когда они подтверждаются другими историческими документами.
Список открывается поименным перечислением восьми царей, которые правили в пяти древнейших городах Шумера: в Эреду (Южный Шумер) два царя правили 64 800 лет, в Бад-тибире (Северный Шумер — район Киша) три царя правили 108 000 лет, в Лараке (Южный Шумер) один царь правил 28 800 лет, в Сиппаре (район Вавилона) один царь правил 21 000 лет и в Шуруппаке (Центральный Шумер) один царь правил 18 600 лет.
«Потоп смыл все. После того, как потоп смыл все, как только царственность спустилась с небес, царственность, была в Кише» — так повествует о потопе список царей. Затем идет длительное перечисление «послепотопных» царей Шумера, объединенных в династии, правившие уже в четырнадцати городах. Эти династии приводятся последовательно, хотя можно не сомневаться в том, что они правили параллельно, каждая в своем городе.
Существует прочная традиция относиться к «допотопным» и к ранним «послепотопным» царям как к плоду чистой фантазии, особенно к срокам их царствования, поскольку они явно преувеличены. Такое же отношение было раньше и к именам этих царей. Однако более 60 лет назад Саргон Аккадский считался мифическим персонажем, и английскому ученому Л. Кингу понадобилось написать целую книгу, чтобы доказать его историческую реальность. Теперь известно, что он действительно царствовал в 2334-2279 годах до н. э. (по другой системе дат — в 2371-2316 годах до н. э.), и уже никто и не помнит о том, что его существование когда-то пришлось доказывать. Так же обстояло дело и с Гильгамешем — героем приведенного выше аккадского эпоса: он долгое время считался мифическим персонажем. Теперь ясно, что Гильгамеш, как считает И. М. Дьяконов, — историческая личность, жрец и военный вождь Урука первой половины III тысячелетия до н. э. Об атом повествует шумерская глиняная табличка с упоминанием построек, выполненных пол руководством Гильгамеша и его сына Ур-Нуигаля. Энмеркар, второй царь I династии Урука, тоже считался мифическим персонажем, но огромная эпическая поэма «Энмеркар и правитель Аратты», открытая, переведенная и изданная С.-Н. Крамером в послевоенные годы, позволяет также считать его исторической личностью — царем, который обнес Урук стенами, чем окончательно превратил его в город. Наконец, первые два царя I династии Ура, Месаннипадда и его сын Ааннипадда, также стали считаться реально существовавшими из-за того, что в толщах древнего Ура нашлись документы и вещи с их именами. Как можно видеть из приведенных примеров, на территории Южной Месопотамии в послепотопное время действительно существовали названные в царском списке шумерские города, а в них правили перечисленные в списке цари (по-шумерски — лугали).
Что же касается «допотопных» царей, то и в этой части списка можно предложить некоторый пересмотр традиционной точки зрения. Дело в том, что, согласно списку, перед потопом в Шуруппаке правил царь Убартуту. Можно вспомнить, что отца аккадского Утнапиштима, который спасся от потопа благодаря Эа, звали также Убартуту. Допустим, что здесь произошло совпадение, но есть еще один вариант царского списка (он имеет шифр К-11624), содержащий небольшое разночтение с основным списком. Там сказано, что в Шуруппаке царствовало два царя; известный нам Убартуту и его сын Зиусудра. Но Зиусудра — имя шумерийского героя, спасшегося от потопа, то есть того самого человека, которого по-аккадски называли Утнапиштимом. Если два человека совершают одинаковые действия, если они происходят от одного и того же отца, они персонажи двух эпических указаний, восходящих к одному источнику, то имеется полная возможность предположить, что это один и тот же герой, который по-шумерски зовется Зиусудрой, а по-аккадски — Утнапиштимом. Более того, известно, что Зиусудра царем Шуруппака и, следовательно, мог быть царским сыном. Все это позволяет считать, что, подобно Гильгамешу, его предок Утнапиштим, который по-шумерски назывался царем Зиусудрой, сыном царя Убартуту, — реальное лицо, и события, произошедшие с ним, послужили реальной основой для одного из распространенных мифов Переднего Востока. Рассуждая дальше, можно полагать реальной личностью и Убартуту — последнего царя города Шуруппака перед великим потопом. А раз «допотопный» царь Шуруппака мог существовать реально, есть все основания реабилитировать и весь «допотопный» раздел царского списка и считать названных в нем персонажей принадлежащими не только к передневосточной мифологии. Единственно, что выглядит пока совершенно нереальным, — сроки правления «допотопных» и значительной части «послепотопных» царей. Но об этом мы поговорим дальше.
Предположения о достоверности сведений всего царского списка приводятся здесь для того, чтобы убедить читателя в достоверности сведений относительно потопа. Почему, спрашивается, если сведения о первых «послепотопных» царях вполне достоверны, сведения о потопе следует объявить недостоверными? Очевидно, надо считаться с тем, что на территории Южной Месопотамии действительно имела место грандиозная катастрофа, которая оставила неизгладимый след не только в памяти спасшихся от нее свидетелей, но и их потомков вплоть до нашего времени. Мы далеки от мысли, подобно апологетам библейских текстов, объявлять правоту священного писания, но не учитывать реальных событий на конкретной территории (а вовсе не в мировом масштабе) мы не имеем права. И это событие, непонятное очевидцам, которые видели в нем не что иное, как проявление страшной воли бессмертных богов, стало для них своеобразной исторической вехой, от которой и велся счет событиям как до потопа, так и после потопа. Причем то, что происходило до потопа, было почти полностью стерто катастрофой из общественной памяти.
Рассуждая о критерии истинности в вопросе о всемирном потопе, нельзя не привлечь серию объективных фактов, которые археология дала в руки историков. А они весьма интересны, поскольку показывают реальные следы каких-то грандиозных наводнений в Месопотамии. Впервые следы потопа, как их принято называть в зарубежной исторической литературе, были открыты известным английским археологом Леонардом Вулли при раскопках холма Мукайяр, в недрах которого были скрыты многометровые напластования города Ура от его возникновения до разрушения в IV веке до н. э. Поскольку Вулли наилучшим образом знал и интерпретировал добытый его экспедицией археологический материал, целесообразно предоставить слово ему самому. Вот что писал Л. Вулли в своей интереснейшей книге «Ур халдеев»» переведенной на многие европейские языки.
«В 1929 году завершились раскопки царского кладбища в Уре. В то время я был убежден, что погребения хотя и ненамного, но все же древнее Первой династии Ура. Найденные в могилах сокровища свидетельствовали о поразительно высокой цивилизации, и именно потому было особенно важно установить, через какие этапы человек поднялся до таких высот искусства и культуры. Вывод напрашивался сам собой: нужно продолжать копать вглубь. Для начала мы решили исследовать нижние слои на небольшом участке, чтобы не тратить зря денег и времени. Мы начали с того слоя, где были обнаружены захоронения, и отсюда стали рыть маленькую квадратную шахту площадью полтора метра на полтора. Мы углубились в нижний слой, состоявший из обычной, столь характерной смеси мусора, распавшихся необожженных кирпичей, золы и черепков. Примерно в таком же мусоре располагались и гробницы. На глубине около метра внезапно все исчезло: не было больше ни черепков, ни золы, а одни только чистые речные отложения. Араб-землекоп со дна шахты сказал мне, что добрался до чистого слоя почвы, где уже ничего не найдено, и хотел перейти на другой участок. Я спустился вниз, осмотрел дно шахты и убедился в его правоте, но затем сделал замеры и обнаружил, что «чистая почва» находится совсем не на той глубине, где ей полагалось бы быть. Я исходил из того, что первоначально Ур был построен не на возвышенности, а на невысоком холмике, едва выступавшем над болотистой равниной, и, пока факты не опровергнут моей теории, я не собирался от нее отказываться. Поэтому я приказал землекопу спуститься вниз и продолжать работу. Араб неохотно начал углублять шахту, выбрасывая на поверхность чистую землю, в которой не было никаких следов человеческой деятельности. Так он прошел еще два с половиной метра, и вдруг появились кремневые осколки и черепки расписной посуды, такой же, как в Эль-Обейде.
Я еще раз спустился в шахту, осмотрел ее и, пока делал записи, пришел к совершенно определенному выводу. Однако мне хотелось узнать, что скажут об этом другие. Вызвав двух участников экспедиции, я изложил им суть дела и спросил, что из этого следует. Оба стали в тупик. Вошла моя жена, и я обратился к ней с тем же вопросом.
— Ну, конечно, здесь был потоп! — ответила она не задумываясь. И это был правильный ответ».
«Все города Месопотамии, в том числе и Ур, сохранили следы наводнений, происходивших в разное время. Но в Уре предстали последствия такого наводнения, какого Месопотамия не знала за всю свою многовековую историю. Нам, конечно, повезло, потому что потоп, разумеется, далеко не всюду оставил столы наносов, наоборот, в тех местах, где течение было сильнее, могли оказаться даже размывы. Ил откладывался только там, где течение замедлялось из-за какого-либо препятствия; в данном случае ил отлагался у северного склона холма, на котором стоял город. Это холм возвышался над равниной и сдерживал напор течения.
Если максимальная толщина слоя ила доходит до трех с половиной метров, вода должна была подниматься по крайней мере на семь с половиной. Во время такого наводнения на плоской низменности Месопотамии под водой оказалось бы огромное пространство — километров пятьсот в длину и сто пятьдесят в ширину. Вся плодородная долина между горами Элама и плато Сирийской пустыни была бы затоплена, все деревни разрушены, и, очевидно, лишь немногие города, расположенные на искусственных холмах, уцелели бы после такого бедствия.
Составители списка царей рассматривали потоп как некий перерыв в истории их страны. Но мы знаем, что в действительности потоп уничтожил культуру Эль-Убейда... Мы убедились, что потоп действительно был, и нет никакой нужды доказывать, что именно об этом потопе идет речь в списке царей, в шумерийской легенде, а следовательно, и в Ветхом завете. Разумеется, это отнюдь не означает, что все подробности легенды достоверны. В основе ее лежит исторический факт, однако поэты и моралисты излагают историю потопа каждый на свой лад. Вариаций много, но суть остается неизменной. Разумеется, это был не всемирный потоп, а всего лишь наводнение в долине Тигра и Евфрата, затопившее населенные районы между горами и пустыней. Но для тех, кто здесь жил, долина была целым миром. Большая часть обитателей долины, вероятно, погибла, и лишь немногие пораженные ужасом жители городов дожили до того дня, когда бушующие воды начали наконец отступать от городских стен[7]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они увидели в этом бедствии божью кару согрешившему поколению и так описали его в религиозной поэме. И если при этом какому-то семейству удалось на лодке спастись от наводнившего низменность потопа, его главу, естественно, начали воспевать как легендарного героя».
Впервые объективные следы грандиозного наводнения в Южной Месопотамии были открыты археологическими раскопками 60 лет назад. С тех пор такие же следы потопа обнаружены в культурных слоях других крупных городов Месопотамии — Кише, Шуруппаке, Уруке и Лагаше. Однако эти примерно синхронные делювиальные слои оказались значительно моложе, чем слои потопа в Уре: в названных городах они перекрывали слои времени Джемдет-Наср, а в Уре — обеидского времени. Значит, если все стратиграфические наблюдения оказались правильными, особенно наблюдения Л. Вулли в Уре, то имеются свидетельства по крайней мере двух больших наводнений. Первое из них, о котором повествует Л. Вулли, происходило в первой половине IV тысячелетия до н. э. и захватило только прибрежные города Персидского залива. Второе, засвидетельствованное по всему Шумеру, случилось на рубеже IV и III тысячелетий до н. э., но по странной причине не отмечено в Уре. Так как воды наводнения не могли миновать этот город, то напрашивается необходимость тщательной проверки стратиграфии Ура для поисков следов потопа, синхронного тому, который оставил отложения в Кише, Шуруппаке и т. д. Слои потопа в Уре, на северной части городища, значительно мощнее, чем в других городах Месопотамии. Вполне вероятно, что они представляют собой отложения двух потопов. После первого это место не было обжито вновь, и, следовательно, на нем не образовалось культурного слоя. Возможно, потому, что прослойка между отложениями двух потопов была незначительной, ее и не заметил Леонард Вулли. Во всяком случае, именно более поздние наслоения, найденные в синхронных слоях основных городов Шумера, признаются сейчас многими западными археологами за отложения того наводнения, которое из-за своей грандиозности получило название «всемирного потопа». В связи с этим необходимо отметить, что эти слои датируются учеными около 3000 года до н. э. (А. Парро — около 2800 года до н. э., М. Мэллоуэн — около 2900 года до н. э.).
Прежде чем закончить рассказ о грандиозной катастрофе в Древнем Двуречье, которая получила на века название «всемирного потопа», хочется еще раз остановиться на хронологическом определении этого события. Как уже было сказано, археологически это датируется около 3000 года до н. э., но ведь есть еще и исторический источник — список царей Шумера. Согласно этому источнику, потоп был настолько впечатляющим событием, что он разделил все события на «допотопные» и «послепотопные». Это было природное явление, которое образовало естественную эру, естественную точку отсчета времени. И это не должно смущать: ведь и в наши дни каждый европеец, а в особенности каждый житель нашей страны, в обиходе делит время на довоенное и послевоенное, причем ни у кого не возникает вопрос, о какой войне идет речь, — всем ясно, что о последней, Великой Отечественной. Так было и прежде — у людей старшего поколения такой исторической вехой был 1917 год, а в XIX веке — 1812 или 1861 год и т. д.
Как было показано, царскому списку в отношении имен царей вполне можно доверять, что же касается хронологических отрезков их царствования, то они представляются фантастическими. Известно, что человеческая жизнь имеет свои пределы, но известно также, что время можно считать отрезками разной протяженности: день, неделя, месяц, год, век. Для проверки такой возможности был проделан опыт: все отрезки царствования «допотопных» царей были поделены на 360, то есть на количество дней в вавилонском году. Оказалось, что практически все отрезки списка кратны 360; более того, варианты этих цифр из других источников также оказались кратными 360. Таким образом, из 22 отрезков времени по трем источникам только три не делились без остатка на 360, и то они разделятся, если изменить в них по одной цифре. Следовательно, можно с полным основанием предположить, что для сроков правления «допотопных» царей единицей измерения был избран день.
Получившиеся отрезки времени, выраженные уже в годах, все же слишком велики для царствования человека, даже если он правил с детских лет. Но это объяснить легче: известно, что в некоторых случаях цари принимали в качестве тронного имени имя своего предшественника, особенно если он чем-то прославился. Так, например, было у хеттов, когда несколько правителей принимали имя Табарна (или Лабарна). Можно вспомнить также древнеегипетских фараонов Рамзесов или Тутмосов, которые имели по два имени —полученное при рождении и тронное. Несколько правителей с одним именем могли в ретроспективе ушедших столетий слиться в образ одного человека с общим отрезком времени царствования, равным сумме сроков правления отдельных царей. Как бы то ни было, предложенные Цифры представляются более реальными, нежели те тысячи лет, которые указаны в списке. И мы считаем, что методика определения истинного, реального отрезка времени себя оправдала. А если это так, то ее можно применить и к «послепотопным» царям.
Население Древней Месопотамии для измерения времени имело несколько отрезков. Год был разделен на 360 дней, на 60 шестидневных недель и на 12 тридцатидневных месяцев. Кроме того, очень употребительным был отрезок времени из двух недель, и, следовательно, в году укладывалось 30 таких отрезков времени. Вероятно, составители списка под названием года могли подразумевать один из указанных отрезков времени, но какой именно — пока неизвестно. Количество лет царствования (причем не всегда прочитанное в подлиннике или восстановленное с достоверностью) мы можем делить на 12 (месяцы), 30 (двухнедельные отрезки), 60 (недели) и 360 (сутки), но остается неизвестным, какое частное следует предпочесть.
Известно, во-первых, что царствование после потопа спустилось в Киш — город Северного Шумера; это естественно, так как воды отступали с севера на юг, и Северный Шумер стал скорее пригоден для жизни, чем Южный, пусть даже всего на несколько месяцев. Вполне естественно, что люди, сумевшие уцелеть при катастрофе, постепенно возвращались на прежние места и после ухода вод обживали их практически заново.
Во-вторых, царский список перечисляет всех царей четырех последовательных династий Киша поименно и указывает сроки их правления вплоть до второго царя IV династии Киша Ур-Забабы. У него согласно традиции виночерпием служил Саргон, который впоследствии бежал на север, в Аккад, основал новую династию, был ее первым царем — Саргоном Древним, или Aккадским, — и царствовал 56 лет.
В-третьих, время царствования Саргона Аккадского в абсолютных датах известно: 2334-2279 годы до н. э. Если Саргон был младшим современником кишского лугаля Ур-Забабы, то от начала его царствования до потопа прошло столько времени, сколько царствовали в сумме три династии города Киша целиком и еще два царя четвертой династии.
В-четвертых, по археологически установленным датам слои потопа прежде всего в Кише, а также в ряде других городов Месопотамии перекрывают слои периода Джемдет-Наср. Конец этого периода принято датировать около 3000 года до н. э.
Поэтому между концом периода Джемдет-Наср, перекрытого слоями потопа, и началом царствования Саргона Аккадского прошло около 700 лет. За это время должны были процарствовать три полные династии Киша и два царя четвертой династии. Следовательно, надо допытаться определить для каждой из трех династий, которые прежде из-за преувеличенного количества лет считались мифическими, величину их условного года и отношение этой величины к астрономическому году. Для этого можно предложить следующий способ: сроки правления царей каждой из трех династий разделить последовательно на предложенные выше отрезки времени — на 360 (это число себя уже оправдало), 60, 30 и 12. Полученные результаты надо рассматривать таким образом, чтобы вычисленные годы в сумме дали отрезок времени, близкий к 700 годам. И действительно, получается, что для I династии Киша наиболее подходящий отрезок времени, обозначенный в тексте как год, был равен двум неделям, то есть 12 дням. Для II и III династии год стал длиннее, им стал считаться 30-дневный месяц. Что же касается двух царей IV династии Киша, то в ней год был за год. При таком подсчете оказалось, что 23 царя I династии правили около 640 лет (сроки правления двух царей не сохранились), 8 царей II династии — около 160 лет, III династия — 8 лет, два царя IV династии — около 40 лет. В сумме получается, что все цари Киша, от потопа до Саргона Аккадского, правили около 850 лет. Как ориентировочная дата потопа и вторичного заселения Киша может считаться условно 3182 год до н. э. или, вернее, первая половина XXXII века до н. э. Предложенный метод нуждается в дополнительной проверке, но ряд данных о времени правления тех или иных лугалей в разных династиях, которые можно извлечь из других исторических источников, совпадают. Это одно из указаний на принципиальную возможность такого подхода к решению проблемы хронологии Древнего Шумера.
Таким образом, первый период истории человеческого общества на Переднем Востоке, главным событием которого был перевод к производящей экономике, закончился мировой (в понимании людей того времени) катастрофой. Стихии уничтожили поля и нивы, стада животных и толпы людей, города и поселки. Население долин Тигра и Евфрата во много раз сократилось. Но произошел очередной исторический парадокс: через некоторое время значительный технический прогресс (если этот термин применим для того времени) повлек за собой качественный скачок в развитии производительных сил в целом, а затем и изменение в производственных и социальных отношениях. Однако это, казалось бы невероятное, явление объясняется диалектичностью законов развития общества. Достигнутый перед потопом уровень производительных сил общества Древнего Востока соответствовал количеству и плотности населения этой территории.
После потопа не только увеличилась доля каждого члена общества при распределении общественного продукта, но и создались предпосылки к выделению избыточного продукта. Последнее обстоятельство явилось стимулом для интенсивного возрастания общей численности населения, а возросшее население в условиях отсутствия перенаселенности территории Шумера положительным образом сказалось на дальнейшем развитии как производства, так и общества. Свидетельство тому — царские династии во многих городах-центрах, а кроме того, возникновение значительного числа новых населенных пунктов, что было бы невозможным и ненужным, если бы население не возрастало убыстренными темпами.
Дата: 2019-11-01, просмотров: 164.
