Во время революции
Поведение людей меняется и в обычное время. Чем же в таком случае отличаются «революционные мутации» поведения?
Тремя основными признаками: 1) массовостью, 2) быстротой и резкостью 
и 3) специфическим характером.
Изменение безусловных и условных рефлексов в обычное время носит индивидуально-раздробленный и взаимно несогласованный характер.
19 Развитие и подтверждение всех этих положений см.: Павлов И. П. Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных. Пг., 1923; Бехтерев В. М. Общие основания рефлексологии. Пг., 1918 и ряд диссертаций (Дерябина, Ленца, Орбели, Цитовича, Бабкина, Зеленого, Протопопова, Фролова и др.) из лаборатории Павлова и Бехтерева. См. также: Meyer M. Psychology of the other one. 1921; Watson J. Psychology from the Standpoint of a Behaviorist. 1921; Kempf E. Automatic Function and the Personality; Smith S., Guthrie E. General Psychology in Terms of Behavior. Washington, 1921; Weiss A.
С количественно-объемной точки зрения он не захватывает сразу большого числа индивидов. Ряд лиц, не кравших доселе, могут украсть, покорные — могут оказать сопротивление властям и т. д. Но их акты не находят резонанса в поведении других членов общества.
Совсем иную картину мы видим при «революционных мутациях».
С объемно-пространственной стороны мутация здесь захватывает огромные зоны населения данного агрегата. У массы лиц ряд условных рефлексов гаснет (например, рефлексы повиновения властям, уважения к собственности, привычного выполнения своей работы и т. д.), к массе лиц прививаются новые реакции, у массы лиц деформируются многие акты.
Таков первый формальный признак «революционной деформации поведения».
Вторым формальным признаком служит быстрота, или темп изменения поведения. Медленное массовое изменение поведения — обычное явление всех «нормальных» периодов социальной жизни. То, что характеризует «революционную деформацию» — это относительная быстрота и тем самым ее резкость. Говоря языком физики, скорость протекания
во времени процессов изменения поведения здесь несравненно б óльшая.
В течение одного или нескольких месяцев поведение меняется радикально, скорость изменения достигает максимума и становится «бешеной». Отвивка множества рефлексов и прививка других, на которую раньше нужны были годы и десятилетия, теперь происходит в течение недель и месяцев20.
Рабы, вчера еще беспрекословно повиновавшиеся господину, сегодня теряют все рефлексы повиновения, арестуют и убивают его. Граждане, несколько дней тому назад еще не думавшие о сопротивлении властям, сегодня нападают на них. Крестьяне, неделю тому назад не помышлявшие посягать на чужие имения, теперь атакуют поместья. Мирный и добросердечный человек вдруг становится жестоким и кровожадным убийцей.
О речевых и субвокальных рефлексах нечего и говорить. Они меняются поистине с магической быстротой. В течение нескольких дней
Relation between Structural and Behavior Psychology // The Psychological Review. 1917. № 4. Подробный список литературы см. в моей «Системе социологии» (т. 1) и в книге «Голод как фактор».
20 «Окруженное ужасными опасностями Собрание прожило столетие в три года», — правильно замечает Мадлен о французской революции (Мадлен Л. Французская революция. Берлин, 1922. Т. II. С. 208).
или недель монархист становится республиканцем, идеолог собственности — социалистом, верующий — атеистом. Как будто какой-то электрический ток проходит по членам общества и ведет к моментальному «угасанию», «отскакиванию» множества рефлексов, соблюдавшихся десятилетиями; и наоборот — к моментальной «прививке» множества новых норм поведения: религиозных, правовых, эстетических, моральных, политических, профессиональных и т. д.
Чернорабочий принимается за писание декретов и берет на себя функции управления, т. е. радикально меняет свои профессиональные акты. Металлист становится судьей, крестьянин — полководцем, под-
чиненный — повелителем; и наоборот: министр — рабочим, «буржуй» — скромным служащим.
Та же быстрая изменчивость характеризует и все течение революционного процесса. Он весь — движение и изменчивость, неустойчивость и смена.
Охваченные бешеным водопадом революции индивиды срываются с насиженных мест, бросаются от одной профессии к другой, пропускаются через ряд партий, групп, верований, словом, — меняют один «костюм рефлексов» на другой.
Обратной стороной этого факта, как увидим ниже, служит факт интенсивнейшей циркуляции и быстрых социальных перегруппировок в периоды революции. Неустойчивость и изменчивость поведения ведет здесь к неустойчивости и к постоянным колебаниям строения общества. Таков второй формальный признак «революционной мутации» поведения. Перейдем теперь к третьему.
Характеристика этой стороны несравненно сложнее. Попытаемся все же ее сделать. Как выше было указано, основные «пружины» поведения людей составляют прежде всего «безусловные стимулы», а основной «уток» первого состоит из совокупности безусловных рефлексов. Условные рефлексы — «надстройка» над последними, опирающаяся на них и прививаемая к ним.
Мы видели, что отношение их друг к другу бывает солидарным и антагонистическим. Когда основные безусловные рефлексы выполняются или, говоря субъективным языком, когда основные биологические потребности удовлетворяются в данных условиях, при наличии данных условных рефлексов, последние могут благополучно сосуществовать с первыми — безусловными. Когда же какой-либо из основных безусловных рефлексов «ущемлен» (если воспользоваться терминологией
Фрейда), не может выполняться, а соответствующая «безусловная пот-
ребность» удовлетворяться (например, потребность питания, половая, индивидуально- или группозащитная или сразу многие из них), и когда ряд условных рефлексов служит «тормозом», мешающим их выполнению (например, религиозные рефлексы в виде требований поста и запрета есть скоромное мешают удовлетворению голода, или правовые рефлексы в форме запрета посягать на чужую собственность или нарушать правила целомудрия мешают захвату богатств другого или удовлетворению половых импульсов и т. д.), то между «ущемленным» безусловным и «тормозящими» его условными рефлексами начинается острый конфликт. Он тем острее, чем сильнее ущемляется первый. Он начинает давить на все тормозящие условные рефлексы; чем далее — тем более, и в этой «дуэли» один из соперников должен быть разбит. Совмещение их становится невозможным.
Если «дуэль» происходит между безусловным и чисто условными рефлексами, без поддержки их каким-либо другим безусловным рефлексом, то такая «дуэль» почти всегда кончается победой первого21.
Условные рефлексы в чистом виде слабее безусловных. Нажима последних они редко выдерживают, а потому — при конфликтах — «отска-
кивают», «отвиваются», «гаснут», т. е. перестают выполняться. Там, где
21 В книге «Голод как фактор»9* я даю следующий примерный индекс сравнительной силы разных безусловных и условных рефлексов.
Если детерминирующую поведение силу абсолютного голодания нормального организма в течение 48–70 часов принять за 100, то сравнительная сила других детерминаторов и их рефлексов будет колебаться в таких пределах: 1) безусловных рефлексов индивидуального самосохранения от неминуемой смертельной опасности — 100–150;
2) безусловных рефлексов индивидуального самосохранения от опасности косвенной, не смертельной — 30–80;
3) безусловных рефлексов групповой защиты жизни и жизненных интересовнаиболее близких лиц (членов семьи, ближайших друзей и т. д.) — 90–140; 4) безусловных рефлексов защиты отдаленной группы ближних (государства, церкви, партии и т. д.) — 20–80;
5) безусловных половых рефлексов — 50–100;
6) совокупности различных условных рефлексов (правовых, моральных, религиозных, эстетических и т. д.), взятых в чистом виде, без поддержки их какимлибо безусловным рефлексом — 5–20.
Обоснование и способ выведения этих примерных index’ов изложены в книге «Голод как фактор».
с первого взгляда кажется дело обратным, например в случаях «голодовок» в тюрьмах, принесения себя в жертву из-за «долга» (религиозного, партийного, патриотического и т. д.), где как будто бы рядом условных рефлексов депрессируются безусловные, — более внимательный анализ дает иные результаты, а именно: в подобных случаях мы обычно имеем не конфликт какого-либо безусловного рефлекса с чистыми условными, а конфликт первого со вторыми, подкрепляемыми каким-либо тоже безу-
словным рефлексом; условные скрывают его, «обволакивают», но сила их держится во втором. Отсюда — их победа. Не будь за ними их «безусловного» союзника — этой победы не было бы.
Наивно думать, что человек, поставленный между двумя силами, например, между силой безусловного рефлекса индивидуального само-
сохранения от смертельной опасности и силой чистого условного рефлекса (например, чистым сознанием долга, без подкрепления его другим безусловном рефлексом), пойдет по пути, требуемому вторым детерминатором. Таких чудес, как правило, не бывает22.
Такой вывод следует из того, что безусловные рефлексы — наследственны, они, как результаты филогенезиса, «ввинчены в самый орга-
низм», не могут быть, пока он жив, от него отвиты (иначе — смерть)
22 Конкретной иллюстрацией этому может служить поведение русской армии после Февральской революции 1917 г. Временное правительство, введя идеальные свободы, уничтожив репрессии, в частности смертную казнь, надеялось управлять поведением граждан игрой на одних «высоких мотивах», т. е. условных рефлексах (напоминанием «долга перед родиной и революцией», «защитой завоеваний революции», апелляцией к моральным и социальным ценностям и т. п.); этим же путем «главноуговаривания» оно надеялось побудить солдат идти в бой — против пушек и смерти, держать их долго в окопах — в холоде, голоде, среди вшей, тифа и всяческих лишений. Нужно ли удивляться банкротству такой благородной, но наивной политики. «Свободные граждане» очень быстро стали «пьяными илотами»10*, а «революционная армия» — сбродом бандитов, дезертиров и грабителей. Это было иным изданием куропаткинской стратегии и политики11*: «они нас пушками, а мы их иконами» (хотя бы и революционными). Только противопоставив смерти от неприятеля смерть сзади за дезертирство и неисполнение приказов, только выставив против ряда безусловных рефлексов другие — столь же сильные, — можно достичь успехов в управлении поведением масс. Иначе — как было всегда — «ворона будет клевать жертвенный пирог, а собака лизать жертвенные снеди, низшие захватят места высших и не будет
и появились давным-давно. Условные же рефлексы — результат индивидуального приобретения, они легко прививаются и отвиваются, они появляются очень поздно; прививаются только на почве безусловных рефлексов и без «подкрепления» их гаснут сами. Тем легче гаснут они при конфликте с безусловными — их основой, их корнем и стволом, на котором они живут и которым держатся. Запомним это.
Теперь примем во внимание (пока на веру, ниже это будет доказано), что основными причинами массовых «революционных деформаций» поведения и тем самым революций (см. ниже главу о причинах революций) всегда были такие обстоятельства, которые вызывали сильнейшее ущемление какого-либо безусловного рефлекса или ряда безусловных рефлексов у массы лиц (например, рост голода и нужды; война как детерминатор, ущемлявший рефлексы самосохранения лица, и особенно неудачная война, вместе с первыми ущемлявшая и рефлексы группового самосохранения). Ущемленный или ущемленные безусловные рефлексы начинали давить на все контрарные условные рефлексы. Итогом этого, согласно сказанному, может быть лишь отпадение, или угасание последних в поведении масс. С другой стороны, как выше было указано, у человека безусловные рефлексы редко выступают в голом
виде. «Человек есть существо, мотивирующее хорошими словами большинство своих поступков, вплоть до самых пакостных»14*. Подавляющее
большинство наших актов мы «пудрим», «одеваем» в «красивый» костюм мно-
жества условных рефлексов, особенно речевых.
ни у кого собственности» («Законы Ману»)12*. Так и случилось. Подтверждение от обратного дает «политика» большевиков. Несмотря на ненависть огромной части населения — они держатся уже пять лет. Несмотря на полное нежелание народа сражаться — они достигли ряда успехов. Почему? Потому что сзади красноармейца стоял пулемет, а к виску граждан был приставлен револьвер террора. Эти «детерминаторы», возбуждающие рефлексы самосохранения, оказались куда действеннее, чем высокие мотивы. Граждане повинуются, армейцы — шли и идут на врага. Нельзя управлять огромной массой людей игрой на одних условных рефлексах. Такого общества еще не бывало и нет. Сказанное делает понятным наивность и многих современных рецептов спасения России, полагающих оздоровить и возродить ее только с помощью «религиозного сознания» (например, евразийцы13*), вкоренения идеи «патриотизма» и т. п. Все это хорошо и кое-какое значение имеет, но — при наличии за ними безусловных рефлексов, «одеждой» которых они и будут. Без этого они будут столь же действенны, как и «революционное главноуговаривание».
В отличие от животных человек редко совершает убийство без соответствующей речевой благородной мотивировки («во имя Бога», «прогресса», «Аллаха», «справедливости», «спасения души», «демократии», «завоеваний революции», «социализма», «республики», «братства», «равенства», «свободы», «счастья народа» и т. д.), редко ограбит ближнего без той же «пудры», редко совершит половой акт без соответствующей «романтики» и нежно-сложных аксессуаров, редко вырвет кусок изо рта своего ближнего, или один народ пойдет войной на другой без надлежащей симфонии множества «облагораживающих» условных рефлексов.
Наличие сознания и мышления у человека делает неизбежным для него «вуалирование» безусловных рефлексов множеством условных,
особенно речевых. Плохо это или хорошо — но факт таков23.
Если дело обстоит так, то отсюда следует, что наряду с депрессированием и ослаблением множества контрарных условных рефлексов под напором «ущемленных безусловных рефлексов» последние должны вызывать появление, укрепление и развитие таких условных рефлексов, которые — в данной конкретной обстановке — не только не тормозят выполнение первых, но всячески благоприятствуют — «одобряют», «оправдывают», «мотивируют» — максимальное их осуществление, или «удовлетворение соответствующих безусловных потребностей».
Сказанное дает общее представление о том, в каком направлении происходит деформация поведения в революционные периоды.
В конкретном виде — она бесконечно разнородна и разнообразна.
Описывать ее пестроту — нет возможности да и надобности. Но сущность ее намечается ясно. Как само явление революции, взятое в целом, имеет две основные фазы — подъема и падения, — так и в революционной
мутации поведения также намечаются две основные стадии — подъема и понижения революционной волны. Деформация поведения людей в обеих фазах резко различна и потому необходимо отдельно указать основные черты изменения в той и другой стадии.
В чем же она состоит в первой фазе? Во-первых, в угасании — депрессировании и ослаблении — множества условных рефлексов, контрарных при данных обстоятельствах ущемленным безусловным рефлексам масс, т. е. мешающих их реализации и удовлетворению соответствующих потребностей24.
23 Подробнее об этом см.: Pareto V. Trattato. Vol. I—II (особенно vol. I). См. также: Wallas G. Human nature in politics. New York, 1909; Лебон Г.Психология социализма. СПб., 1908. С. 4–5, 16–17.
24 В первую очередь, вместе с речевыми рефлексами, тормозящими ущемлен-ные безусловные рефлексы, отпадают те условные рефлексы, которые более
Во-вторых, революционная деформация состоит в «биологизации» всего поведения масс, как следствие этого «угасания». Чем большее число тормозящих условных рефлексов угасает, тем сильнее это биологизирование, превращение человека-socius’a в человека-животное. Угасание всех антагонистических безусловным условных рефлексов означает
отпадение множества тормозов, обуздывавших и сдерживавших полное проявление первых. С отпадением этих «тормозов» (в форме тормозящих религиозных, нравственно-правовых, эстетических, конвенциональных и других условных рефлексов, объявляемых революцией
«предрассудками») безусловные рефлексы оказываются вполне свободными. Ничто, кроме них самих, больше не «стесняет» их. Они могут проявляться в полной мере. А поэтому человек и его поведение становится в таких условиях функцией почти исключительно безусловных раздражителей и соответствующих им безусловных рефлексов.
Но мало того. Эта биологизация здесь достигает своего высшего напряжения в силу дополнительных условий революционной среды. Безусловные рефлексы должны здесь проявляться в самых крайних, в самых «садических» формах не только потому, что они освобождены от тормозящих условных рефлексов, но и потому, что революционный комплекс раздражителей в виде борьбы как основной формы деятельности в период револю-
ции интенсивнейшим образом возбуждает, стимулирует и доводит их до
всего тормозят последние. Но вместе с ними угасает множество других, прямо и косвенно с ними связанных. Мы видели, что у человека только условные рефлексы первого порядка (а) прямо привиты на безусловных. Огромное число рефлексов второго порядка (b) привито на предыдущих (на а), рефлексы третьего порядка (c) воспитаны на b, четвертого (d) — на c и т. д.
Коль скоро значительная часть рефлексов первого порядка (а) в результате «дуэли» гибнет, то их угасание влечет за собой гибель и всех других рефлексов (b, c, d, f 
и т. д.) высших порядков, основанных и воспитанных на рефлексах первого порядка. Их «угасание» похоже на изъятие из сложного карточного домика нижних карт или фундамента. Отнимите последние — и вся постройка развалится. То же и тут. Вот почему ошибочно думать, что при таком угасании условных рефлексов в результате «дуэли» с рефлексами безусловными дело сводится к «развинчиванию» двух-трех рефлексов. Нет! Угасает множество последних, вплоть до ряда нейтральных, отдаленно связанных с первыми. Огромная часть «социального костюма человека» (условных рефлексов высшего порядка), лишенная своей опоры (условных рефлексов первого порядка), отпадает, сваливается и обнажает голую ткань безусловных рефлексов.
«белого каления»25. Чем острее и длительнее борьба, тем это «накаливание» будет резче.
В результате исчезновения условных тормозов поведения и выхода из-под контроля импульсов безусловных на этой стадии, как правильно утверждает проф. В. Савич (в докладе, сделанном им в Институте Лесгафта), доминируют «процессы нервного возбуждения». «В результате чего поведение масс приобретает лихорадочный, возбужденный, бешено дикий характер. Он весь импульсивен, взбудоражен… не систематичен… эмоционален… полон “ажитации” 15*, огромного натиска и энергии». Люди, подобно лодке в бурю, несутся с огромной энергией, «без руля и без ветрил»16* условных детерминаторов поведения, подгоняемые ураганом «накаленных» и разбушевавшихся безусловных рефлексов. Отсюда — стихийность и огромная разрушительная активность людей в первый период революции… Отсюда же — громадная активность освобожденных от тормозов, разбушевавшихся безусловных импульсов.
Такова вторая основная черта революционной деформации поведения.
Третьей ее чертой служит появление и укрепление новых условных рефлексов, таких, которые не тормозят, а помогают удовлетворению ущемленных безусловных рефлексов. Выше я уже указал, что у человека безусловные рефлексы редко выступают в «голом виде», без того, чтобы он не «завуалировал», не «окутал» их пышными одеждами условных рефлексов, особенно речевых. Давление ущемленных безусловных рефлексов не только гасит и «отвинчивает» тормозящие условные реакции, но изменяет одни и вызывает к жизни другие условные рефлексы, «благословляющие»
25 Это явление хорошо подметил Ч. Эллвуд. «В революциях всегда есть тенденция возврата к чисто животной деятельности, вследствие разрушений бывших привычек. Итогом может быть полное извращение социальной жизни в сторону варварства и животности, ибо борьба, как одна из самых примитивных форм деятельности, стимулирует все низшие центры активности… Она освобождает примитивные инстинкты человека, контролируемые с таким трудом цивилизацией. Насилие редко может быть применимо прямо в высшей стадии цивилизации без уничтожения целей, для которых оно предназначено. Его применение начинает процесс одичания, разрушительный для высших ценностей (условных стимулов поведения. — П. С.), с помощью которых человек так медленно научился управлять своим поведением» (Ellwood Ch. Introduction to Social Psychology. 1917. Сh. VIII). См. также: Ross E. Foundations of Sociology. Сh. XLV; Лебон Г. Цит. соч., passim.
и помогающие разгулу «ущемленных» безусловных импульсов. Первые
служат теми «крыльями», на которых безусловные рефлексы взлетают ввысь, внешне преображаются из чисто животных импульсов в благородные и на вид величайшие ценности, помогают и актерам и зрителям принимать их не за ту животную прозу, которой они являются на самом деле, а за высочайшую поэзию «Добра, Правды, Справедливости и Красоты». Они «оправдывают» эти импульсы. Они одевают их в прекрасный костюм. Акты убийства и грабежа, на которые толкают биологические импульсы, они «преображают» в акты «борьбы за Свободу, Равенство и Братство»; стремление завладеть чужим добром — они гримируют в явления «общественно-святой реквизиции», половую распущенность — в «освобождение людей от суеверий», моральный цинизм — в великий
«прогресс», зверский садизм — в «революционный героизм», разрушение ценностей — в «созидание и построение идеального общества» и т. д.
Такова их роль. Особенно ярко она проявляется в «речевых реакциях» во времена революций: в речах, брошюрах, листовках, газетах и в «субвокальных реакциях» — убеждениях и идеологии человека26.
Все такие условные рефлексы не только не исчезают, но наоборот — множатся и крепнут. Но, как сказано, они не только не мешают «биологизации» поведения, а напротив, усиливают ее, ибо они не тормозят безусловные импульсы (как угасшие условные рефлексы), а только «вуалируют», «гримируют» их и тем самым содействуют их размаху и разливу.
Таковы вкратце основные черты «революционной мутации» поведения на первой стадии, вытекающие из существа дела. Они даны во всех
26 Пусть не подумает читатель, что это «гримирование» происходит только в революционные эпохи. Это обычное явление в жизни людей. Примером может служить хотя бы поведение людей при посадке в переполненный трамвай или поезд. Пока человек не занял места — к чему толкают его импульсы, — его речевые и субвокальные рефлексы, состоящие на службе у этих импульсов, принимают определенный характер; «разум» начинает усиленно доказывать: «Подвиньтесь, господа! Есть же место. Какая невоспитанная публика. Только о себе и думают». Первый акт заканчивается: человек занял место. Теперь в трамвай лезут другие люди. Речевые субвокальные рефлексы делают поворот на 180 градусов, и человек начинает доказывать: «Да куда вы лезете! Видите, что нет места! Набиты, как сельди в бочке» и т. д. Эта комедия в двух актах постоянно повторяется в «Жизни человека», она проявляется ежедневно в различных областях поведения.
революциях, хотя конкретные их формы и могут чрезвычайно варьироваться в зависимости от множества условий времени и места.
Очертим теперь деформацию поведения во второй стадии 
революции, в период ее упадка.
В итоге дикой игры расторможенных безусловных рефлексов наступает «анархия». Они начинают антагонизировать друг с другом, ущемлять один другого, одни люди — других. Всякое приспособление к жизни и сама жизнь становится трудной, почти невозможной, — поэтому некоторые общества погибают. Другие выживают, но — как? Ущем-
ленные друг другом и одними людьми у других безусловные рефлексы начинают давить и ограничивать друг друга. Начинается «торможение» их — период «контрреволюции». К тому же результату ведет и ис-
тощение энергии, вызванное исключительно буйной прежней активностью. За несколько месяцев или за один-два-три года люди истощаются, организм их слабеет, становится вялым, вялыми становятся и безусловные рефлексы. В этом процессе на этой почве появляются сначала сильно действующие безусловные тормозные стимулы, затем к ним присоединяются условные тормозные, в итоге — весь этот период, в противоположность первому, отмечен резкой печатью «торможения» и возрождения угасших условных тормозов. Разбушевавшиеся безусловные рефлексы берутся в «ежовые рукавицы», в «огонь и железо» и начинают «обуздываться». Так как на предыдущей фазе они доходят до состояния «белого каления», то для их обуздания необходимы столь же исключительные средства. Они обычно и появляются в виде «белого» или «красного» террора.
Наряду с этим происходит и прививка надлежащих условных тормозных рефлексов, главным образом — старых, угасших, но отчасти и новых. В первый момент обуздание производится с помощью огня и железа, зверских и чисто механических мер, т. е. сильных безусловных стимулов. Непосредственным результатом такого торможения, с одной стороны, и истощения энергии — с другой, является состояние «оцепенения» и «апатии» — увертюра ко второму периоду революции.
Огромная масса людей, еще вчера находившихся в состоянии безумной «ажитации», теперь связывается по рукам и ногам. На ее «свободы» (слова, печати, действия и т. д.) накладывается veto17*, надевается намордник, а на общество — смирительная рубаха, стихию безусловных импульсов вводят в берега (иногда убивающие само общество, а не только его «ажитацию»). Общество оказывается «закованным», связанным,
оцепеневшим. На смену ажитации приходит тишина, остолбенение, инерция
и апатия, на смену «возбуждения» — «торможение» и вялость, на место безумной импульсивности — утомленность и пассивность.
Иногда это «торможение» производится руками «красных» усмирителей (Кромвель, Робеспьер, Ленин), иногда — «белых» (Кавеньяк во время революции 1848 года, Врангель и другие), но объективная роль и тех и других в данном отношении однородна: все они, сами того не
осознавая, совершают одно и то же дело «контрреволюции» — торможения «анархии» или дело «реакции».
Вслед за этой стадией усмирения «сумасшедшего» общества идет стадия некоторого «пробуждения» от оцепенения, сопровождаемого прививкой условных тормозящих рефлексов. Последние, подобно живой ткани, постепенно обволакивают собою (под повязками механических тормозов террора и других сильных безусловных тормозов) безусловные рефлексы; чем далее — тем сильнее и, таким образом, постепенно начинают заменять механические — «сильнодействующие» — бинты и тормоза террора и насилия.
Чем скорее и энергичнее идет это воспитание условных тормозов, тем быстрее отпадают «механические» тормоза. Сплошь и рядом здесь случаются «перебои». Иногда «смирительная рубашка» с общества снимается раньше, чем тормозные условные рефлексы привьются и окрепнут. Тогда происходит новая вспышка «революционной активности»,
освобожденной от «сильнодействующих бинтов террора».
Эти вспышки ведут к новому усиленному механическому торможению, т. е. к рецидиву террора и подобных ему мер «укрощения». Последнее снова быстро ведет к оцепенению и к прививке тормозных рефлексов, до их достаточного укрепления. Только в этом случае механические тормоза окончательно снимаются с общества и революция может
считаться законченной. Вне этого условия они могут сделаться «бытовым явлением».
Изучение ряда революций показывает, что таких «рецидивов» в стадии отлива революции может быть несколько. Революционная температура падает не по прямой, а по зигзагообразной, ломанной линии, с понижениями и повышениями.
Такова основная черта революционной мутации поведения во второй стадии революции.
Наряду с этим основным процессом на обеих стадиях происходит другой, более частный. На первой стадии революции расторможение рефлексов у одной части общества (восставших) ведет к торможению многих рефлексов у другой части (против которой восстают); на вто-
рой стадии — часто происходит обратный процесс. Но это уже деталь, которую в данной работе мы описывать не будем. Она ничуть не покрывает и не заслоняет очерченных основных процессов расторможения в первый период, оцепенения и торможения во второй.
Из сказанного следует, что в противоположность первой стадии здесь
1) биологическое ядро поведения начинает одеваться в костюм условных тормозных рефлексов, угасших в предыдущем периоде. Происходит «реставрация», или «регенерация» огромного большинства их, частью в старой, частью в видоизмененной форме. 2) Тем самым здесь начинают доминировать процессы торможения над возбуждением, «социализация» над «биологизацией», тормозная реакция над возбуждающей акцией. 3) Резко изменяются и «мотивирующе-пудрящие» условные рефлексы, созданные в предыдущий период. Так как здесь происходит не разлив, а торможение био-
логических импульсов, то и «возбуждающие» условные рефлексы становят-
ся излишними и ненужными. Если безусловные рефлексы обуздываются, то тем легче и сильнее «обуздываются» эти «крылья», эти «пособники» и подстрекатели последних. Лишенные основы, они быстро никнут
и гаснут, вытесняемые «тормозными» условными рефлексами. Это особенно четко проявляется в речевых и субвокальных реакциях. Лозунги, идеологии, принципы, программы, оценки, верования и убеждения, эпидемически распространявшиеся на первой стадии революции, заражавшие массы и имевшие громаднейший успех, — теперь теряют его, «дискредитируются», вызывают отрицательное к себе отношение — ненависть, иронию, презрение, издевательство. Новые боги, еще недавно столь обожа-
емые, теперь сбрасываются с пьедестала и на него возводятся старые — в старой же или модернизированной форме. Короче говоря, налицо
«реакция» в области речевых и субвокальных рефлексов. То же самое происходит и в других областях условных рефлексов.
Сказанное, конечно, дает лишь основную схему, не исключающую отклонений, вариаций, второстепенных черт, — но основную суть «революционной мутации» оно очерчивает.
Перейдем теперь к подтверждению и конкретизации сказанного. Рассмотрим подробнее характер деформации отдельных групп рефлексов.
Изучение их деформации еще больше убедит нас в правильности сказанного. Оно, далее, покажет нам правильность положения «история повторяется», вскроет черты сходства и различия разных революций и ряд деталей, не умещающихся в общей характеристике, данной выше.
Дата: 2019-07-31, просмотров: 306.
