Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Когда практик начинает писать статью, т.е. пробует сделать свой опыт материально овеществленным, он неизменно сталкивается с определенными трудностями, поскольку разговорная речь отличается от письменной, и рассказать о своей работе несоизмеримо легче, чем написать о ней. И я в данной работе не избежала подобных сложностей. Как передать энергию, азарт, боль, тревогу, агрессию словами? Ведь я собираюсь повествовать о глубинной терапевтической работе с наркозависимыми, контингентом, однозначно признанным целой плеядой специалистов весьма сложным для длительной терапии. Четырнадцать лет практики позволяют мне делать какие-либо выводы, предлагать различные идеи, оспаривать некоторые точки зрения. Но мне хочется передать еще и чувства, а не только размышления.

Демиург в переводе с греческого означает народный труженик. Более точно мою профессию не назовешь. Я занимаюсь психотерапией с наркоманами в государственном учреждении, в обычном наркологическом стационаре г. Рязани, последние семь лет в должности психолога-методиста, а значит, воспитателя, бессменного супервизора и поддерживающей фигуры для молодых и дерзких специалистов. А главное, в моей профессии существует Клиент —современный российский наркоман с низкой мотивацией к излечению, агрессивный, растерянный, отчужденный...

Большинство из них приходят, чтобы снять абстиненцию и продолжить употребление наркотиков после недолгого перерыва. Но есть немногие, которые остаются в психотерапии, о них и пишу. О них, о терапевтах, о процессе, об особенностях трансформации — индивидуации на том отрезке пути, который приходится пройти вдвоем. А также о том, с чем и с кем придется столкнуться на этой дороге.

Мне сразу придется принести предполагаемому читателю извинения за порой резкий тон, неизящные выражения, безапелляционные суждения. Так получается помимо сознания — когда описываешь непосредственно содержание работы, чувствуешь себя ветераном войны, создающем мемуары в назидание молодым.

Перефразируя популярную поговорку, скажу: есть три вещи, в которых разбирается каждый: как воспитывать детей, как лечить простуду и третья, чуть менее популярная,— как лечить наркоманов. И вдруг мне предложили поделиться своим опытом по поводу последнего. Конечно, я бы предпочла рассказать, как лечить простуду. Все, о чем я буду говорить ниже —это лишь практический опыт и рассуждения о нем. Я допускаю, что существует множество взглядов на эту проблему, многие практики достигают успеха, основываясь на совершенно иных концепциях, используя другие практические действия. Полагаю, что это зависит от личности терапевта. Не секрет, что методы, успешно зарекомендовавшие себя как блестящие, порой сияют только в руках автора. Но вопрос влияния личности терапевта на успех терапии здесь обсуждаться не будет. Я расскажу об опыте своего учителя, опыте коллег, своем опыте, и при этом постараюсь быть предельно честной и откровенной.

Отражение Силуэта

Приняв решение написать что-либо, неизбежно думаешь о читателе, невольно приспосабливаясь к его нуждам. Конечно, был сильный соблазн написать серьезную статью, схожую с авторефератом диссертации. Так писать привычнее и безопаснее: «по мнению N...», «X знает, кто полагает, что...», наконец, «исходя из вышеизложенного...» А в середине — все по пунктикам, по структуре. К такой статье придраться сложно, видно, что писал серьезный человек. Главное, чтобы всем понравилось, верно? Но не хотелось правильного, хотелось живого и реального. В размышлениях о жанре и модели предполагаемой статьи, я проходила мимо аптеки, где в огромном количестве валялись упаковки от легального препарата, из которого юные кустари-алхимики готовят отнюдь нелегкий наркотик из группы опиатов, по мощности наркотического действия приравненный к героину. Реальность. ...Вот она! Современный наркоман, в большинстве своем, не покупает наркотик, он его добывает, изготавливает. В структуру личностных изменений, характерных для зависимостей, включен значимый элемент, звено в цепи наркотического поведения — активация бессознательных структур, направленных на извлечение запрещенного зелья из доступной материи. Современная алхимия. Явление, практически незнакомое большинству зарубежных коллег1 (Предпочитаю не перечислять страны, где актуально кустарное изготовление наркотиков.), но рядовое в российских условиях.

И мне стало ясно, что в последнюю очередь следует думать о том, чтобы текст понравился. Есть реальность, есть работа, есть опыт, этого достаточно. Люди, которые не работают терапевтически с наркозависимыми, но, конечно, знают, как это делать, в любом случае будут недовольны статьей. В свою очередь, те, кто работает, могут с чем-то не согласиться, но все равно добудут себе что-то полезное из этого текста.

Сразу поясню, что есть истинные наркоманы, т. е. одержимые употреблением, а есть потребители, для которых наркотик выполняет функцию средства, смягчающего тот или иной симптом, например, посттравматический стресс. Для наркологов особой разницы нет, поскольку клинические признаки могут быть схожими, но в глубинной психотерапии разница принципиальна. Мы работаем с основой, первопричиной, а не последствиями, если наркотизация есть только способ защиты либо совладения с невыносимыми переживаниями, пришедшими извне, она лишена той энергетической насыщенности и нуминозности, характерных для истинных наркоманов. Очень быстро в терапевтическом процессе на первый план выходят травматические переживания, а «наркотические» становятся тусклыми, и постепенно исчезают. И здесь я собираюсь говорить про настоящих наркоманов, тех, кто ищет, готовит, употребляет и именно это — платформа их личностной организации на настоящий момент. На самом деле те, кто работает с настоящими наркоманами, с трудом внятно говорит правду, потому что нет слов, максимально полно описывающих то, что происходит в терапии, до и после нее, но зато постоянно присутствует некое чувство неправды, если можно так сказать. Описание подобного практического опыта трудная методологическая задача. Мы может познать происходящее только посредством отражения в своей душе, а знания необходимы лишь для того, чтобы распознать, что же именно отражает внутреннее зеркало терапевта. Отражениям посвящена эта небольшая работа.

Существует огромное количество подходов к реконструкции личности, искаженной вследствие нахождения в наркотическом мире. Все известные мне способы делают акцент почему-то на одном —двух факторах искажений, они становятся мишенями психотерапии (термин не мой). У меня вообще вызывает сомнение термин «мишень» в контексте терапии. Насколько подсказывает жизненный опыт и здравый смысл, наличие мишени у одного человека, предполагает наличие оружия у другого. При чем тут терапия? Это, в лучшем случае охота, в худшем — пальба по мирному населению во славу социально одобряемого поведения. Например, берется за основу идея, что у наркоманов нарушена способность заботы о себе. Все терапевтические силы брошены на обучение способам адекватной заботы о себе. Предполагается, что коррекция этой структуры автоматически приведет к выздоровлению. Или, например, у наркозависимых сверхжесткое Супер-Эго. Размягчают. Какие-то однобокие подходы. Я в них не вижу самой личности, человека, только отдельные фрагменты.

Крайне редко, в основном, не в академических научных работах, а в свободных размышлениях коллег встречаются подходы, предполагающие исследование в терапевтическом процессе самого главного, того, что и делает наркомана наркоманом — зелья, его действия и всей атрибутики наркокультуры. Я рассуждаю о том, что наркотик, как нечто важное, сакральное, будет то и дело проявлять себя в образах, символах, переживаниях, порожденных клиентом. Несомненно, это инициирует соответствующий архетипический материал и у терапевта. Особенно ярко и выпукло такое явление заметно в ситуации психотерапии кустарей-алхимиков, т. е. тех, кто готовит наркотик самостоятельно, или систематически прибегает к помощи других алхимиков. То есть, к подавляющему большинству современных российских наркоманов, моих повседневных клиентов.

Я признательна Луиджи Зойя за то, что он — первый, кто внятно указал на нуминозность наркотических переживаний и бытия в наркотическом мире. За эти годы я познакомилась с огромным количеством литературы, научной, документальной, художественной, посвященной наркотикам и их потребителям. Каждый из нас рано или поздно, вырабатывает свою концепцию, пусть даже весьма неоформленную, существующую скорей в эмоциональном поле, нежели в виде ментальных конструктов. У меня была возможность сверять полученную извне информацию с памятью о собственных переживаниях, приобретенных в течение трех лет собственного опыта тесного взаимодействия с наркотиками.

Было время, когда для меня было очень важно познакомиться с опытом других людей, помогающих наркозависимому стать здоровым. Я была настолько наивна, что верила в такую категорию — быть здоровым, как альтернативную «быть зависимым». Сейчас очевидно, что это далеко от истины — прекратить употреблять наркотики и сфабриковать приемлемое социальное лицо вовсе не означает здоровья и развития. Чаще даже напротив —ремиссия, без возможности развития, вызывает подавление креативности, постоянное ощущение недовольства, физические проблемы, и дает один приз — одобрение общества: «ты все сделал, как нам надо». В эту статью я там и тут поместила кусочки из раннего произведения Стругацких «Малыш». История, придуманная известными российскими фантастами-бунтарями,— на мой взгляд, самая лучшая метафора наркоманского бытия. Человеческий детеныш, брошен на дно коллективного бессознательного — грозного, не поддающегося ничьей рационализации и рефлексии. Малыш не знает о том, что находится в руках неких всемогущих сил, сделавших его таким, какой он есть. Он отвергает людей, полагая, что это его личное желание, но на самом деле это отвержение внедрено в бессознательное ребенка аутизированными силами планеты. В свою очередь люди, желая вернуть дитя в лоно человечества, подходят к нему с общепринятыми стандартами, что приносит Малышу сильный дискомфорт. История не имеет ни счастливого, ни трагического конца. Терапия с наркозависимым тоже не будет иметь хэппи-энда с пожиманием руки аналитика и благодарственными письмами к Рождеству. Человек просто пойдет своим путем, и пусть он не оглядывается. Конечно, если будет настоящая, подлинная терапия, а не подстройка Персоны под стандарты коллективного сознания.

Отражение Теней

Уже упоминалось, что самые разные психотерапевтические школы, не говоря уже об ортодоксальных психиатрических направлениях, имеют свои, достаточно противоречивые взгляды на то, что происходит во внутреннем мире наркомана. Вслед за Зойе я хотела бы отделить подходы к терапии алкоголиков от подходов к терапии наркоманов. Несмотря на схожесть клинических проявлений, влечения, толерантности, дегенеративных органических изменений мозга, основное существенное различие состоит в том, что наркотики — запрещенное, т.е. оттесненное в Тень зелье. Алкоголь интегрирован коллективным сознанием. По поводу пьянства на Руси существует предостаточно и трикстерного фольклора, и политической патетики, и академических рассуждений самых разных отраслей наук. Наркотик же продолжает быть «вещью в себе», частично доступной познанию обывателя посредством эпатирующих опусов («исповедь наркомана»), соответствующих устрашающих рекламных роликах. Так и должно быть — общество защищает само себя от теневых энергий наркотизма, поэтому, несмотря на то, что информация о наркотиках и наркоманах в СМИ часто далека от истины, основную свою задачу она выполняет — показывает, что наркотики это очень плохо.

Мы не можем быть свободны от коллективного сознания, и в то же время не можем быть свободны от тех миссионерских обязанностей, которые взяли на себя, когда решили заниматься психотерапией с наркозависимыми. Поэтому ожидаемо, что Клиент придет к нам вместе со своей личной Тенью, с Тенью коллективной, пожмет руку нашей Тени, и будет врать, врать, врать. ...А мы будем слушать, слушать, слушать...

Когда к нам в кабинет приходит человек, зависимый от наркотиков, мы находимся на перекрестке четырех «теней»: наркомания как коллективная Тень, личная Тень потенциального клиента, собственная Тень психотерапевта, наконец, в процессе формирования терапевтического альянса образуется и растет Тень собственно терапевтического процесса. Нахождение внутри такого энергетического поля может вызвать значительное эмоциональное напряжение, как у терапевта, так и у клиента. Тень, как известно, доступна нам в виде проекций. Огромное количество проекций концентрируется в пространстве между Эго и окружающим миром клиента, между Эго клиента и терапевта. Процесс осознания проекций — всегда значительный душевный труд, порой непереносимый. Поэтому часто контакта не происходит, анализ прерывается, фактически не начавшись. Иными словами, задохнулись в клубах черного дыма. Анализ этого метафорического «дыма» обнаруживает следующее. У терапевта, помимо лояльного социуму негативного отношения к наркотику, может быть неосознанное любопытство, даже зависть к клиенту. У клиента в тень оттеснены энергия, желание изменений, потребность в заботе и доверии. Причем отсутствие этих качеств в осознаваемом пространстве детерминирует агрессивно-настороженное, а иногда провокационное поведение обоих участников терапии. Клиент и терапевт заинтересованы друг в друге, но различие бессознательных мотивов создает высочайшую эмоциональную напряженность при внешне спокойном вербальном контакте. В конце сессии оба ощущают неудовлетворенность и усталость. Долго такое выдержать невозможно, хочется прекратить взаимодействие. Есть одно упражнение, применяемое в супервизии: терапевту предлагается подумать и назвать темы, которые никогда не поднимаются на сессиях. Не исключено, что эти темы укажут на составляющие компоненты тени процесса. Так, проработав семь месяцев с молодым человеком и окончательно устав от своей невероятной измотанности (к слову, он также постоянно испытывал напряжение), я задала этот вопрос себе. Ответ пришел странный, неожиданный, — мы никогда не говорили о деторождении, несмотря на то, что клиент имел грудного сынишку, а его семью мы обсуждали неоднократно. Я предположила, что что-то рождалось в тени процесса, но оставалось для нас закрытым. На следующей встрече, я, рискуя вызвать у клиента недоумение, спросила, что он думает о рождении детей. И произошло нечто волшебное—парень как будто выломал одним ударом скрытую дверь внутри себя. Он начал горячо рассказывать о собственном трудном рождении, о том, что маму после родов положили в больницу, а его отдали бабушке, вплоть до признания со слезами в том, что он опасается, что я тоже из-за него заболею и уйду. Его привязанность, потребность в терапевте уже родилась, но факт рождения остался невидим. Правда, такие меткие попадания, скорее, редкость, но время от времени изучать тень процесса необходимо, эта игра стоит свеч.

Отражение Персоны

Первые годы работы в наркологии я обучалась терапии зависимостей у американских коллег. Мне не очень импонировало их стремление к упрощению и строгой систематизации. Для них основной прием в терапии зависимости — это проработка патологических защитных механизмов. Выглядит это следующим образом. Механизмы тщательно проклассифицированы, каждый специалист снабжен табличкой с названием соответствующей патологической защиты, сведениями о формах ее проявления и способах вербальной проработки. Остается только выполнить действия сообразно инструкции. Для этого они (специалисты) активно используют конфронтацию, а возникающее при подобных интервенциях возмущение клиента интерпретируют как сопротивление лечению. И вторично подвергают зависимого конфронтации. А ведь клиенту в этот момент очень больно. И не всегда удается убедить, что эта боль обусловлена реакцией болезни на терапевтическое вмешательство. Болит душа, мучительным переживаниям подвергается человек, а не абстрактная «зависимость». Поддержка и контейнирование не предусмотрены — за этими вещами клиент направляется в группу самоподдержки. У них ведь наркозависимый никуда не уйдет, он связан страховкой, т.е. финансовыми обязательствами, с одной стороны, и обязательным, юридически контролируемым посещением группы самоподдержки — с другой стороны.

Вмешательство происходит по следующей схеме: доктор — терапевт очистит от защитных механизмов (без анестезии), заплаканный клиент стремительно побежит в группу «Анонимные Наркоманы», а там его и поцелуют, и на ранку подуют, и пожалеют, а главное — скажут, что «у нас тоже так было». После такого теплого приема клиент остается в группе. Известно, что программа «Двенадцать Шагов» изначально была духовно ориентированной. Ее высоко оценил К. Г. Юнг в письме к основателю программы Биллу Вильсону. Юнг подчеркивал значение обращения к духовному в психике в процессе исцеления от химической зависимости. Но когда принципы «Двенадцати Шагов» инсталлировались в медицинские и реабилитационные учреждения для наркоманов, они утратили самую главную сущность — духовную основу. Появились профессиональные выздоравливающие—консультанты по химической зависимости, множество предписаний и регламентов о том, как проводить группы, штампованных структурированных заданий для наркоманов. Отмечу, что процесс стандартизации программы «Двенадцати Шагов» начался в США, в Россию этот метод пришел уже в достаточно рафинированном виде. Задания состоят из шаблонных вопросов, порой бессодержательных, на которые необходимо ответить, затем доложить на групповой встрече, где проводится обсуждение ответов. Отказ отвечать расценивается как сопротивление лечению. Но я, например, не смогла бы ответить, на такой вопрос: «Назови три дела, которые ты сегодня сделал для усиления своей зависимости?». Наверное, сопротивляюсь... Группы и индивидуальное консультирование проводят люди с поверхностными знаниями, т. е. со средним образованием по специальности «социальный работник в области наркологии». Каким разрушительным образом это влияет на их профессиональную самоидентичность, вопрос, остающийся пока без ответа.. Могу сказать только, что статус профессионального больного представляется чем-то противоестественным. Наркозависимый получает деньги за воздержание и постоянную апелляцию к прошлому опыту, где тут развитие и созревание личности? Опираясь на личный опыт общения с консультантами по химической зависимости, могу сказать, что нередко эти люди имели непомерно раздутую персону, в работе не брезговали избыточной авторитарностью, скрывая недостаток знаний за вычурным сленгом. Впрочем, не сомневаюсь, есть и другие, позитивные, примеры.

Мое мнение, что основное «слабое звено» подхода, ориентированного на группы самоподдержки в том, что за борт из содержания терапии выброшены взаимоотношения наркотика и личности, конкретного человека, конкретные тесные личные отношения с наркотиком. Своим взглядом на сущность этих взаимоотношений я поделюсь ниже.

Уникальность личности потерялась, места для духа не осталось. Полагаю, что то, что было предназначено как некие вехи для объективной трансформации — Индивидуации, превратилось в свод упражнений для конструирования и тренировки социально приемлемой персоны. Этому же способствуют и официальные критерии, используемые в России, для оценки качества ремиссии наркоманов: внешний вид, наличие адекватной работы/учебы, отсутствие правонарушений и симпатии к криминальной культуре. Нет вопросов, обращенных к духовному и душевному благополучию личности. В результате нередко встречаешь клиентов, находящихся на стадии тяжелого душевного кризиса, на грани разрушения, но внешние критерии остаются вполне удовлетворительными.

То есть в медицинской отчетности современной наркологии критериями выздоровления считаются лишь относительная социальная адаптация и отсутствие рецидивов. Самореализация и личностное развитие категориально не рассматриваются. Поэтому выздоравливающий вынужден самостоятельно искать пути к внутренней свободе, этого требует Самость. Иногда выбираются тупиковые пути. Так, зависимость от наркотиков сменяется игроманиеи, занятиями бодибилдингом, которые часто носят навязчивый характер, становятся самоцелью. Известно, что определенная часть выздоравливающих начинает заниматься различными духовными практиками, порой небезопасными для психического и физического здоровья. Львиная доля этой «определенной части» просто находит для себя способ еще большего регресса. Тоталитарные секты считают наркозависимых удобным контингентом для вербовки, их одержимость — плодотворная почва для прививки преданности гуру и членам секты, а слабая связь с реальностью — прекрасное условие для любых внушений. Незаметно для себя, порой при одобрении родных, наркоман, оставив наркотик, попадает в более тяжелую зависимость, предметно направленную на разрушение и без того непрочного Эго. Даже привязанность к Двенадцати-шаговым группам, зацикленность на них мало напоминает настоящую личную свободу.

«У меня вчера был эмоциональный срыв. Я проявил агрессию на бабушку. Позже я проработал эту тему со своим спонсором и осознал, что это была скрытая тяга к наркотику», — монолог на группе самоподдержки русскоязычного молодого человека. Кстати, понятие «эмоциональная трезвость», как необходимое условие поддержания ремиссии, присутствует в концепции, принятой в группах самоподдержки. Это вовсе не означает ясность сознания и спокойствие духа, увы, это означает умышленное избегание любых сильных эмоций. Где тут плацдарм для личностного роста — не понимаю. Как известно, личность развивается, испытывая кризисы, переживая противоречия. Соответственно, такие процессы немыслимы без сильных чувств. А тут они под запретом? Впрочем, любое доброе дело психологической ориентации легко превратить в нечто выхолощенное, бесцельное и бесполезное. Достаточно фор-мализировать процесс.

Но и в глубинной (включая аналитическую) психотерапевтической работе можно — незаметно так —выскользнуть на поверхностный уровень. Полагаю, что происходит это от бессилия терапевта в попытке ускорить процессы изменения и в жажде увидеть позитивные сдвиги, хоть чуть-чуть. Ситуация развивается следующим образом: работаешь-работаешь, клиент расцветает, он порозовел, приходит в чистой рубашке, улыбается иногда. Душа терапевта под воздействием этих видимых факторов наполняется здоровым профессиональным нарциссизмом. Супервизоры хвалят, коллеги восхищаются, появляется репутация Специалиста. Вдруг клиенты начинают наркотизироваться один за другим. В чем дело? В Персоне, способной легко меняться и раздуваться. Персона наркомана очень пластична, возможно, это единственная доступная ипостась психики, которая остается не ригидной. В период активного изготовления-употребления она постоянно находилась в действии, обеспечивая процесс. Чтобы добыть первичную материю и остальные материалы, или ресурсы для добычи наркотика, надо быть актером, способным за короткий срок исполнить несколько ролей. Вот обычная практика наркоманов по добыче ресурсов, предлагаю попробовать: без тренировки и репетиции обойдите соседей в своем подъезде и у каждого попросите по 500 рублей. И завтра повторите процедуру. И послезавтра. И каждому соседу, не важно, знакомому или нет, вы должны будете рассказать такую историю, чтобы отказать не посмели. Задача сложная, но, ведомые своей одержимостью наркоманы решают ее легко. А тут всего двух человек обмануть — себя и терапевта, разве трудное дело? Персоне даже напрягаться не надо.

Воспоминания клиентки: «Я без наркоты уже давно, у меня в руках красный диплом психолога. У моего психотерапевта наворачиваются слезы на глаза. Это очень трогательно. Он столько со мной возился, я счастлива, что могу его порадовать наконец-то. Ночью мне снится сон, что я маленькая, вхожу в комнату, на полу лежит мама, ей отрезали голову. Я пытаюсь приклеить голову назад. Я просыпаюсь в ужасе, иду курить и трижды гашу сигарету о коленку. Так мне меньше страшно. Никому не расскажу». А какая у нее была Персона, у этой девушки, ремиссия которой насчитывала на момент описываемых событий уже пять лет...

Чем сильнее укрепляется и растет Персона, чем большее количество энергии инвестируется во внешние атрибуты личности, тем гуще становится Тень, насыщеннее и опаснее. И она все труднее для осознавания! Рано или поздно концентрация теневых энергий достигнет критических показателей, наступит зловещая развязка, вплоть до психотического от-реагирования.

Отражение Родителей

Еще на стадии сбора информации о раннем развитии клиента терапевт не раз ужаснется — настолько искажены ранние объектные отношения. К тому же обнаруживается, клиент уже проглотил, отложил где-то внутри значительное количество деструктивных посылов, индуцируемых родителями. То есть отрастил злобных интроектов. Давно, много лет назад. ...Пока наркотизировался, интроекты «спали», а с прекращением употребления проснулись и развили активную деятельность. Частенько именно под их давлением он и приходит в терапию, это их позитивный вклад в дело сохранения жизни, его нельзя игнорировать. Естественно, клиент ожидает, что терапевт присоединится к ним и поможет догрызть окончательно. Бесспорно, у нашего клиента, как и у любого человека, есть и Эго и Самость, и Ребенок, потенциально готовый к развитию, но на начальных этапах терапевтических встреч в их наличие остается только верить. Контакту доступны только интра-родители, напоминающие жестоких и кровожадных богов примитивных племен. С ними терапевт общается, порой довольно долго. Ригидные самобичующие высказывания, склонность к обесцениванию, глобальным обобщениям, устойчивая тенденция попадать в «повреждающие» ситуации, т. е. организовывать и воплощать карательные операции в отношении самого себя. У терапевта в голове карусель от бесконечных «я негодяй», «наркотики — гадость», «я причинил много горя близким» и так далее. Удивительно, но часто специалисты расценивают оглашение деклараций подобного рода как позитивный фактор, расценивая это как появление критичности. Но отличить позиционирование родительских интроектов от подлинной критичности легко по контрпереносным переживаниям — хочется кричать: «Не верю!» — настолько сильно ощущение фальши.

Опрокидывая все известные мне методологические критерии, принятые в психотерапии, я до поры до времени встаю на сторону агрессивных внутренних интроектов против маленького и беспомощного внутреннего Дитя наркомана, поддакивая на каждый выпад против себя и жизни в целом... Как это ужасно ни звучит, я отдаю себе отчет в том, что именно я делаю. Попробую объяснить. Внутренние агрессоры, обычно представленные теневыми родительскими архетипами или архетипической демонической защитой, которую прекрасно описал Д. Калшед2 (С м. Д. Калшед. Внутренний мир травмы. Архетипические защиты личностного духа. — М., 2001.), терзают не только внутреннее Дитя, но и огрызаются на весь внешний мир. Получив себе союзника в виде психотерапевта, они ослабляют железную хватку, делегируя ему значительную долю агрессии. Очевидно, что, получив союзников, бойцы расслабляются. Тут-то и наступает пора их нагло предать и начинать работу по отделению настоящего человека от различных пиявок, вампиров и прочей нечисти. При этом мое собственное внутреннее Дитя продолжает оставаться в контакте с Дитем пациента, регрессивной и замученной частью. Достигается такая позиция жестким трюком. Я вызываю в себе конфликт, схожий с внутренним конфликтом клиента, его конфликтом с внешним миром, и его конфликтом с телом, и его конфликтом с другими. До той поры, пока не появится ощущение, что тебя подвесили в пустоте и разрывают на части. Из этой позиции легко контактировать и с внутренним мучителем клиента, и с терзаемой частью. Энергетически такие фокусы страшно выматывают, хорошо, что такого рода приемы занимают достаточно короткий промежуток времени, больше 10 минут выдержать невозможно, да и не требуется. Технически исполнение трюка не вызовет сложностей при условии хорошего осознавания и чувствования собственного внутреннего антагонизма между родительскими интроектами и детской ипостасью души.

Вот почему я не считаю, что каждый может заниматься глубинной терапией наркозависимых. Дело не в способностях или специальных дарованиях, дело в свободном выборе отдать свою душу на растерзание, на периодическое воспроизведение внутреннего Армагеддона и платить за это соответствующим образом. Наивно считать, что возможно по-настоящему работать с наркоманом и при этом остаться неповрежденным. У нас тут лаборатория повышенной вредности. Необходимо периодически заботиться о восстановлении, кто как считает нужным.

Отражение Призраков

Все было бы слишком просто, если бы клиентом на нас навешивались только проекции агрессивных интроектов. Как было бы славно, если бы оказались правдой концепции многих уважаемых психоаналитиков о том, что наркотик есть замещающий объект—кормящий, ласкающий, дарующий самоценность. Наркотик —химическое, чуждое естественной человеческой природе вещество, сакральное зелье, вводящее, а порой и втаскивающее в мир коллективного бессознательного и принуждающее рано или поздно подчиняться законам, настолько противоречащим человеческой природе, насколько и представить себе нельзя. А что же Эго? А Эго растерянно, Эго подчиняется, пытается хоть как-то объяснить то, что объяснить нельзя. Эго беспомощнои блокировано, рационализация есть его последний аргумент внутреннему и внешнему мирам. А мы —бодрые и разумные,—следуя Миннессотской модели «Двенадцать Шагов», всеми терапевтическими орудиями, имеющимися в наличии, нападаем на рационализацию клиента, срываем с него защиты лихо, как насильник —одежду и чуть позже совершенно искренне удивляемся, что клиент: а) регрессировал, б) возобновил наркотизацию, в) психотически отреагировал, г) сбежал от нас, д) ушел в деструктивную секту. ...Думаю, что практики смогут продолжить этот список.

Мы забываем о том, что нас трое в терапевтическом пространстве, долгое время будет трое: терапевт, клиент и призрак наркотика. При этом клиент постоянно в congressus subtilis, по средневековой христианской демонологии в соитии с бестелесным демоном. Конечно, демон-наркотик его насилует, хотя под видом страсти и любви. Преждевременное нападение на защиты только поддержит насильника в овладении. Мы можем стать соучастниками изнасилования.

Мне не хочется об этом говорить, но терапевт также мало защищен от демонического соблазнения. Рассказы клиентов о наркотических переживаниях часто бывают так насыщенны и вдохновенны, что терапевт принимает безумное решение сам прикоснуться к запретному, т. е. попробовать наркотик. Причем, акт такого рода всегда предваряется хорошей рационализацией на тему «чтобы лучше понимать». Терапевт уходит в наркоманскую Тень и не возвращается. Что тут скажешь? Безусловно, чтобы вытащить клиента из тьмы надо туда спуститься. Приходится спускаться, но не вступать в запрещенный контакт с демоном, он не намерен отпускать своих жертв и рад каждому новому существу, которого можно поиметь.

— Что делать? — спросил Малыш, — Ты придумал?

— Придумал, — ответил Комов. — Ты возьмешь меня к себе. Я посмотрю и сразу многое узнаю. Может быть, даже все... — Об этом я размышлял, — сказал Малыш. —Я знаю, что ты хочешь ко мне. Я тоже хочу, но я не могу. Это вопрос! Когда я хочу, я все могу. Только не про людей. Я не хочу, чтобы они были, а они есть. Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, но не могу. Люди — это беда.

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Я все думаю, почему так мало тепла, эмоциональной окраски в описании клинических случаев зависимых, каковых в последние несколько месяцев пришлось прочесть немало. Все так строго, сухо, будто работал не человек, а робот. Некто планомерно разбирал клиента по деталям, а потом опять собирал. Я тоже этим грешу, как выяснилось. Чего мы так опасаемся? Неужели признаться в содержании своих контрпереносов? Причем, те, кто работает с «простыми», т.е. с независимыми клиентами, куда менее бесстыдны, смелее признаются в своих чувствах, возникающих в процессе работы. И о ненависти говорят, и о вожделении, и о напряжении. О чем мы не говорим? Может быть, о страхе и стыде?

— А почему тебе было плохо?

— Потому что люди.

— Люди никогда никому не вредят. Люди хотят, чтоб всем вокруг было хорошо.

— Я знаю, — сказал Малыш. — Я ведь уже говорил: люди уйдут, и будет хорошо.

— От каких действий людей тебе плохо?

— От всех. Они есть или они могут прийти — это плохо. Они уйдут навсегда — это хорошо.

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Отражение Ночи

Неизбежно наступает момент, когда клиент приходит в полную негодность, что характерно для любой терапии. Разница только в степени выраженности. В нашем случае картина может выглядеть достаточно грустно. Клиент истощаем, тяготится контактом, чувствует угрозу, которая скрывается в надвигающейся близости. Все становится скучным, ничего не радует. Да еще ретивый нарколог назначает антидепрессанты, что только растянет тоску во времени. Алхимики говорят —нигредо, наши клиенты называют это пережженкой. Это чернота чернот, нигредо нигредо. Я говорю о пролонгировании, затягивании депрессивной стадии терапии. «Черная» фаза обязательна, без нее не будет основы для рождения нового, это необходимо. Но в работе с личностью, пораженной наркотиком, когда наступает момент нигредо, я сразу становлюсь бдительной, как следователь на пенсии. Моя задача — не пропустить момент готовности клиента выходить из черной субстанции, т.е. не «пережечь», «снять с огня», помочь подняться росткам нового в психике. Иначе депрессия приобретает затяжной характер, доходит до уровня клинических форм. Дважды я сталкивалась и с самым страшным разрешением депрессии — самоубийством. Суицид наркомана, активно использующего наркотик, явление, увы, нередкое. Вдвойне больно, когда они уходят на этапе выздоровления. Два креста на моем кладбище, и одна записка с упреками... Коллеги, пережившие подобный опыт, простят это эмоциональное отступление. Я нуждаюсь в том, чтобы подчеркнуть — я помню.

Чаще, конечно, трагедии не происходит — клиент просто опять начинает добывать и употреблять наркотики. А это пока все же драматический жанр.

Итак, клиент «завис» на стадии депрессии. Все, что могло сгореть, сгорело. Кажется, продукт (т.е. контакт) погиб безвозвратно. Все приходится начинать сначала. Однако, повторное прохождение всех стадий терапевтического процесса будет быстрей, и клиент, и терапевт уже имеют опыт, который, как и неудачу, можно и нужно обсуждать. Распознавание надвигающейся «черноты чернот» достаточно простое — по контрпереносам: где-то минут за двадцать до начала встречи появляются сладкие грезы на тему «хоть бы не пришел». Хочу также сказать, что готовность клиента завершить депрессию покажет себя в появлении энергии, чаще агрессивной. Иногда важным указателем становятся энергетически насыщенные сновидения. Но, как раз процесс выхода из депрессии наркомана имеет мало специфических признаков. Он выходит из депрессии, как все люди, важно не пропустить этот момент!

Депрессивное состояние —это и о сопротивлении. Его надо отличить от действия защит. Защищающийся наркоман активен, может быть агрессивен, стать Трикстером, едко высмеивающем все и вся, т. е. будет действовать. Даже если обороняется молчанием, то молчит очень энергично! Сопротивление же выглядит иначе: клиент тихий такой, бледненький, голос монотонный, иногда сосет палец или спит. Это если вообще изволил явиться. Пропуск сессий с последующим, а не предваряющим звонком — обычное явление. Причины выдвигает разные: «забыл», «не ходил транспорт», «болела голова». Удивительно, что подобным образом выглядит и сопротивление терапевта, палец только реже сосет. Когда клиент в сопротивлении, не имеет смысла угощать его какой-либо аффективно заряженной информацией, а также спешить с интерпретацией. Никто вас не услышит, формально отзовутся и все. В этой точке процесса, который я называю «остывание», надо понимать, что горячий, важный материал готов. О\\ рядом, но есть страх обжечься, травмироваться. Если спокойно переждать этап сопротивления, особенно молчание и невнятность, и не позволять себе слишком аффектировать от нетерпения, сопротивление свернется быстрее. Вспомните кухню — сколько раз лопалась посуда, когда мы слишком рьяно пытались остудить что-то горячее. Так и атака на сопротивление легко приведет к потере теменоса. Восстанавливать его потом трудно. Сопротивлению содействует Тень клиента.

Повторю, что в терапевтическом альянсе скопившаяся энергия Тени создает тяжелую атмосферу. Наркоманы часто без предупреждения уходят из психотерапии, возвращаются к употреблению наркотиков. Кажется, что это внезапный и ничем не объяснимый процесс. Однако, терапевт, способный к рефлексии, может заметить скрытые сигналы собственного бессознательного, которые указывают на грядущее неблагополучие или разрыв контакта: ощущение беспомощности, внезапно возникающей злобы на клиента, телесную скованность. Нередки долгие тягостные паузы. Даже опытные терапевты, которые умеют спокойно выдерживать пассивность клиента, могут ощущать в этот период дух, присутствие чего-то зловеще-невыносимого. Как затишье перед грозой. Обращение к чувствам клиента в этот момент обычно бесплодно — мы получим холостой, нейтральный ответ: «не знаю», «все в порядке». Имеет смысл сделать смелый шаг и направить свет непосредственно в Тень, т. е. возразить клиенту: «Нет, все не в порядке», или сказать о своих чувствах: «Эта пауза меня тяготит». Так мы призываем клиента бесстрашно исследовать то, что происходит, не оставляем его наедине с Тенью. Да и сами остаемся честными, и, что немаловажно, в контакте с собой.

Описывая подавленность, хочу рассказать о полярном состоянии, знаменующем предпсихотическое состояние — беспричинная веселость, даже эйфория. Клиент оживлен, многословен, смеется. Сначала можно даже обрадоваться, наконец, что-то позитивное. Но чуть позже внимательный взгляд заметит излишнюю суетливость, болезненный блеск глаз, измененный тембр голоса, несвойственные ранее выражения. У терапевта возникает сильное беспокойство, даже страх, желание покинуть терапевтическое пространство, т. е. убежать. Это уже не затишье перед бурей, а напряжение после услышанного сигнала воздушной тревоги. Такое состояние у клиента находится на пределе компетенции психотерапевта, оно в неизмеримо большей степени обусловлено органическими причинами, нежели психологическими. Тактика однозначная — клиента надо попробовать успокоить (а успокоить смеющегося во много раз труднее, чем плачущего) и мягко, но настойчиво склонить к врачебной помощи. Вообще, всегда хорошо иметь контакт с грамотным психиатром-наркологом. Пугать не хочется, но если наркозависимый клиент не получит в этот момент медикаментозной помощи, он обречен на психотический эпизод, который имеет тенденцию к длительности. К счастью, с такими состояниями имеешь дело редко, они больше свойственны ранним этапам абстиненции, когда еще идей пройти психотерапию у клиента и в проекте не было.

Отражение Отражений

Анализ и интерпретация переноса — самый сложный этап терапии. Экстрим, проход порога. Кто захлебнется: клиент, терапевт или треснет непрочная лодочка терапевтического процесса? Почему? Мы столкнемся со стыдом. Стыд, ведь перенос всегда про любовь, а любовь про чувства, а чувства — стыдно, неловко и страшно. Хотите, чтобы от вас навеки сбежала противная девчонка-наркоманка? Спросите ее: «А ты милочка, не влюбилась ли в меня?». Только вы ее и видели! Кстати, с парнями сей фокус тоже эффективен. Если вы и ваша клиентка женщины, поговорите с ней о привязанности, о восхищении вами, о желании походить на вас. Не просто уйдет, но и вернется к наркотикам. Соответственно, аналогичным образом могут прогнать клиента и мужчины. Несомненно, часто мы бессознательно стремимся избавиться от клиента. Но иногда и вполне сознательно, особенно если собственный стыд продолжает быть труднопереносимым. На нашей практике, изгнание клиентов всегда осуществлялось под самыми благородными предлогами, поскольку по разнообразию рационализация не имеет себе равных. Только очень подробный анализ того или иного случая позволял обнаружить личный стыд терапевта, заставляющий его прекратить терапевтические отношения.

Я вообще игнорирую до поры до времени чувства, адресованные мне, относясь к этому как к явлению природы: есть, заметно, и ладно. Вот если сам клиент что-либо проявит про отношение ко мне, тут уместно и помочь проговорить, учитывая, что актуализируется много стыда, который надо немедленно сбросить в какой-нибудь заранее приготовленный контейнер. Кто именно должен контейнировать — очевидно. Но очень потихонечку: все в порядке вещей.

Куда более бодрая картина в ситуации отреагирования негативных чувств. Тут не просто фасилитация требуется, а катализ кипения, бурления и взрывов. Глаза только покрепче надо зажмуривать, чтоб не повредить. Получите и за маму. И за папу. И за милиционера! Жаль, не могу показать рисунок, как мне выковыривают печень и выдавливают глаза. Впечатляющее зрелище. Скажет или сделает гадость и быстренько поглядит —не развалился ли терапевт на куски? Не наподдаст ли в ответ? Не останется ли спокойным, как танк —самый, кстати, неудачный терапевтический ход. Оставаясь бесстрастными при откровенном нападении, мы даем понять клиенту, что он ничтожество. Он выводит нас из себя, а мы не реагируем, значит, он ничего не может, значит, его просто нет. Бойкотов в его жизни уже было достаточно — его переживания, поведение грубо игнорировались, либо реакция оказывалась неадекватной. К тому же, ощущение внутренней пустоты впервые 2—4 года воздержания от наркотиков обусловливает беспомощность. Это состояние трудное, хочется каким-то образом почувствовать контакт с миром, возможность на него влиять. И он нападает, кусается, скалит зубы — как можно оставить такие явные призывы без ответа?

X. Спотниц, баюкатель шизофреников, рекомендует в случае угроз ответить тем же3 (См. X. Спотниц. Современный анализ шизофренического пациента. — СПб., 2005. С. 259.). С российским наркоманом этот номер не пройдет, поскольку предложение будет принято с азартом. Потасовка начнется, однако. Прецеденты бывали. ...Вполне достаточно сказать, что вам неприятно, обидно или как-то еще. Главное сказать (или рявкнуть) искренне

и напрочь в этот момент забыть все классические каноны психотерапии, согласно которым ни в коем случае нельзя содействовать спонтанному регрессу клиента— допускается только искусственно созданный регресс в терапевтическом альянсе. Не соглашусь. Подумаешь, регрессивные части клиента окажутся удовлетворены на какое-то время! Позже можно этот материал проработать. Правда, не очень приятно признавать перед клиентом, что ему удалось тебя достать, но никто приятных ощущений в работе с нашим контингентом и не обещал. Это вам не ставшая доброй традицией истерическая девушка с темой сепарации от мамы и отсутствием «отношений». С нами некто другой и нечто другое.

«...Тебе все время бросается в глаза человеческое. А ты подойди к этому с другой стороны. Не будем говорить про фантомы, про мимикрию — что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик, пря-мохождение. Ну, голосовые связки... Что еще? ...Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка».

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Явление, похожее на перенос, возникает в процессе достаточно быстро, причем расцветает стремительно. И отцветает. И расцветает. И отцветает. То идеализируют, то обесценивают, то не замечают, то во сне видят... От такого мелькания и быстрой смены отношений рябит в глазах. Трудно понять, что происходит и почему. Нет, это не потому что у клиента проективная идентификация и расщепление, грандиозность и обесценивание, интроекция и смещение и прочее. Это приобретенная физиологическая и социальная способность моментально менять эмоциональные состояния. То есть свойство наркоманской личности.

«А ведь это они научили его выбрасывать защитные фантомы, научили мимикрии, — в человеческом организме нет ничего для таких штучек, значит это искусственное приспособление... Постой, а для чего ему мимикрия? От кого это он приучен защищаться? Планета-то ведь пуста! Значит, не пуста».

А. и Б. Стругацкие, «Малыш».

Не только псевдоперенос мерцает, а вся структура, рисунок того, что происходит, способен к мгновенной трансформации, причем, кажется, без причин. Вот наш клиент демонстрирует пограничное поведение. Начинается работа. Но только терапевт выработал необходимый темп, почерк и встал на определенную позицию, как хлоп! — перед вами обсессивный невротик: умывается по десять раз вдень и проверяет газ по сто. Ага, истерик — разражается инсайтом психотерапевт, ибо, как известно, истерики моделируют любые состояния легко и непринужденно. На следующую сессию к нему приходит «шизофреник», порой даже с бредовыми включениями. Все превращения происходят с человеком под тем же именем и в том же теле. Долго я решала загадку таких перевертышей, решала я, решали мои коллеги. Есть версия, проверенная на практике, вполне может считаться за подтвержденную гипотезу. Наркоман реагирует на наши контрпереносы, Бог знает, каким чутьем угадывая наше настроение и отношение, причем раньше, много раньше, чем мы сами догадаемся. И моментально меняет внутреннюю структуру, делая ее соответствующей неосознаваемому состоянию терапевта. И вторая причина — гиперсенситивная реакция на требования социума. Так навязчивости, а следом и фобии часто возникают при поступлении на работу, где есть регламент времени, необходимость соблюдения сроков. Возможно, даже после прекращения наркотизации сохранилась тесная связь с коллективным бессознательным, которая была активирована в измененном состоянии. Шаманы ведь тоже умеют превращаться в различных, нужных для дела птиц и зверей, и алхимики могут, безусловно. То есть, мы имеем дело со своеобразной формой взаимодействия с миром. Весьма нелегкой и неудобной для терапии формой, к сожалению. В утешение коллегам могу сказать, что такое явление с развитием терапевтических отношении потихоньку свернется, наш наркозависимый клиент научится рефлексировать более «открытым» способом, причем, в первую очередь, он будет достаточно точно отражать состояние терапевта, не в пример лучше, чем свое. Слабое, конечно, утешение — наличие такого свойства у клиента, но одновременно, это и немалая ценность, важно правильно использовать ее в работе.

Из практики. Я после одного мероприятия, где двое чужих, совершенно ненужных мне мужчин на протяжении часа треплют мне нервы и достоинство абсолютно глупыми вопросами. Решаю этот мерзкий эпизод забыть. Через неделю я встречаюсь с клиентом. Совершенно неожиданно, вне контекста наших предыдущих встреч, он начинает рассказывать мне клочок из своего бандитского прошлого, как он с другом затащили какую-то девчонку в кусты и поочередно изнасиловали. ...Некоторое время спустя мы обсуждаем алхимию, я рассказываю, что средневековые алхимики умели делать глазные капли, чтоб видеть чужие тайны. Клиент оживляется на предмет поиска рецепта и немедленного изготовления таких капель для собственных нужд. Моя первая мысль: «Тебе-то они зачем?! Куда еще капли? И так все видишь». Имейте в виду, у большинства из наркоманов такие капли есть. Удивляет это странное сочетание способности включаться в скрываемое и редкой эмпатической слепоты. Наши клиенты лучше «видят» наши тайны, но простейшая рефлексия дается им с большим трудом. Подобные «капли» не помешали бы и терапевту. Рецепт капель прост: свободное ассоциирование при удержании себя «на волне» клиента. Но это не психотерапевтический прием, а сильнодействующее лекарство, важно соблюдать дозировку, в противном случае можно отравить клиента потоком своей психической продукции, да и пострадать самому. Порой сидишь перед клиентом и вдруг, ни с того ни с сего, всплывают нелепые, вроде не относящиеся к происходящему, мысли и образы. Песня, например, какая-нибудь привяжется. Полагаю, это важные явления, зря они не возникнут, можно попробовать осторожно вытащить их на свет, т. е. озвучить происходящее. Обычно это указывает на значимый материал.

Про проективную идентификацию особо скажу. Я искренне считаю, что это прекрасное явление, которое лучше всего воспел О. Кернберг, ниспослано Высшими силами для того, чтоб нам было вокруг чего альянс строить. С пограничными клиентами она будет мешать работать, а с наркоманами очень даже поможет.

Не так важно, кого в нас видят, как важно, кого или что из нас строят. В чем настоящая потребность клиента, что он будет с результатом своего строительства делать.

Как известно, проективную идентификацию мы можем отследить преимущественно по контрпереносным реакциям. Напомню, что при проективной идентификации клиент из кожи вон лезет в то, что ему привиделось, и пытается заставить нас вести соответствующим образом. Долгое-долгое время наших с ним встреч из нас будут делать монстров самых разнообразных калибров. Здесь я опять хочу обратиться к идее коллективного сознания, в котором употребление наркотиков является девиацией, носит негативную окраску и смещено в Тень. Как бы мы ни демонстрировали свою эмпатию и расположение к клиенту, у него нет никаких оснований доверять нам, поскольку остатки здравого смысла подсказывают клиенту что, если мы нормальны, мы должны плохо относиться к нему, а если мы ненормальны, т.е., принимаем тот факт, что он употребляет наркотики, то зачем бы ему к нам обращаться? Монстры мы и шпионы, скорее всего. Какой нормальный человек будет тепло относиться к неряшливому, пахнущему химикатами грубияну? С точки зрения клиента, теплое отношение невозможно, ему в очередной раз лгут. Исходя из этой позиции, он и моделирует свое поведение, постепенно все больше вынуждая терапевта подстраиваться под свои фантазии.

Предпочитаю не заниматься до поры до времени проработкой проективной идентификации и подключать реальность. Считаю некорректным тыкать клиента носом в очевидную разницу между его мировосприятием и тем, что называют общепринятым. Интересней и полезней исследовать монстра, которого наркоман построил из такого скудного материала, как терапевт. Интересно, потому что есть некоторая порочная приятность действительно обнаружить в себе темные силы, используя иновидение клиента. Полезно, поскольку, соглашаясь следовать выстроенному образу, достаточно быстро достигается равновесная система «клиент-терапевт». А где равновесие, там и гармония. Только долго такую гармонию держать не стоит, век придуманных монстров недолог, минут через 15 их уже можно разъяснять. Клиенту это понравится, но только при одном условии — если терапевт покажет ему того монстра, которого он сделал из клиента. Не всех монстров можно «проговорить», хорошо, что существуют карандаши, краски и глина. Некоторые рисунки мы с клиентами помещаем на стену, в результате ко мне отказывается ходить санитарка убирать кабинет. А ведь она еще не знает, что эти чудовища — мои портреты...

По мере сокращения дистанции, клиент всеми силами будет стараться узнать наше личное отношение к употреблению наркотиков, имея справедливые подозрения, что собственная точка зрения его визави может отличаться от общепринятой. Не скрою, что обычно это проявляется достаточно примитивным способом. Терапевту адресуется прямой вопрос, употреблял ли он наркотики сам. На всех наркоманов не хватит терапевтов, которые употребляли в прошлом наркотики, узнали не только светлую, но и темную сторону этого процесса, вынесли пытку инициации под названием «воздержание» и поэтому готовы к ответам на подобные вопросы. Мои коллеги обычно отвечают, что отсутствие личного опыта употребления наркотиков не помешает им помочь выздоровлению. Ответ замечательный со всех сторон, кроме одной: «Да, я тебе чужак», — говорит терапевт. Если же он человек более честный, прогрессивный или просто молодой, он начинает рассказывать, например, о своем опыте употребления марихуаны, тем самым, попадаясь на крючок к клиенту (точнее, к его внутреннему образу Наркотика) и втягиваясь в унылую дискуссию о том, «является ли трава наркотиком». Мне кажется, все это ложные ходы, которые тянут время и не позволяют добраться до сути. Несмотря на то, что у меня есть возможность обратиться к своему прошлому, я этого почти никогда не делаю. Знание о том, что терапевт употреблял наркотики, бесспорно, способствует открытости, но никак не подлинной близости. В консультировании возможность обмениваться опытом выздоровления на равных позициях — основа взаимодействия. Но я уже говорила, что такое взаимодействие может способствовать лишь весьма нестойкой социальной адаптации. В глубинной терапии, направленной на индивидуацию, социальная позиция «родственных душ» может привести к формализации и профанации процесса. Консультант —соратник, более успешный товарищ, не брезгующий и советом при необходимости. Психотерапевт, тем более аналитически ориентированный, — навигатор, наблюдатель и корректор самостоятельного процесса развития клиента. Конечно, порой приходится быть воспитателем, доктором и учителем, но в порядке проходящих, недолгих ролей, по мере надобности. Консультант стремится стать близким клиенту, а наша задача—добиться равной близости к терапевтическому процессу. Мне не кажется уместным и целесообразным делиться собственным опытом. Это была моя история, этап моей индивидуации, разве у меня есть моральное право навешивать аналогии клиенту, двигать его в направлении принципа «делай, как я»? Предпочитаю в ситуациях вопросов о наркотиках сразу озвучивать происходящее между нами. Я говорю с ним о том, что человек, который употреблял наркотики по-настоящему, в какой-то своей части навсегда отрезан и отчужден от окружающего мира, его попытки найти «своего» бессмысленны, на них не стоит тратить время. Каждый, кто не испытывал то, что испытывал он сам, — «чужой». Это касается и людей, которые употребляли наркотики, они тоже в чем-то остаются «чужие», опыт их переживаний субъективен. Вопреки принципам традиционной наркологии, которая рекомендует исключительно негативно оценивать наркотические переживания и побуждать это делать клиента, я говорю правду: те ощущения, которые ты переживал на ранних этапах своего употребления (т.е. когда еще не было проблем), не переживал никто больше в мире. Это как сновидение, которое только твое. И ты не найдешь понимания своих переживаний в этой реальности. И только после того, как мы сможем поговорить об этом экзистенциальном одиночестве с наркоманом, можно свободно говорить о том, на какую именно помощь он может рассчитывать, и в каком объеме она будет предоставлена.

«Я здесь заплыл километров на пять, сначала все было хорошо, а потом вдруг как представил себе, что это же не бассейн — океан! И, кроме меня, нет в нем ни единой живой твари... Нет, старик, ты этого не поймешь. Я чуть не потонул».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

Разве можно полностью понять Другого? — вопрос ниоткуда в никуда.

Но чтобы быть вместе разве нужно полное понимание? — ответ.

Отражение Дитя

«...вдруг до меня дошло, что уже в течение некоторого времени я опять слышу нечто — нечто совсем уже странное, совершенно неуместное и невероятно знакомое.

Плакал ребенок. Где-то далеко, на другом конце корабля, за многими дверями отчаянно плакал, надрываясь и захлебываясь, какой-то ребеночек. Маленький, совсем маленький. Годик, наверное. Я медленно поднял руки и прижал ладони к ушам. Плач прекратился».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

И вот мы добрались до его внутреннего Ребенка. Как много семинаров, тренингов, курсов, ссылок на премудрые статьи на тему «Найди и полюби свое внутреннее Дитя»! Вспоминаю, как меня несколько позабавило прочитанное у Спотница высказывание, что клиент на кушетке подобен ребеночку, спокойно лепечущему в колыбели. Сразу подумалось, что у автора, скорее всего, детей нет. Ни один ребеночек, за исключением тяжелобольных, пятьдесят минут спокойно лепетать в колыбели не будет, да еще в присутствии взрослого. Общечеловеческий опыт показывает, что дитя будет хныкать, извиваться, требовать, чтобы его вынули, просить есть, а также промокнет. И если он всего этого не получит, то разревется. Говоря об архетипе Ребенка, о креативности, нежности, чудесном происхождении, невинности, мы забываем важную вещь, на которую неоднократно указывал Юнг. Каждый архетип одной стороной повернут к Самости, а второй— к Тени. И темная сторона внутреннего Ребенка способна свести с ума самого доблестного и структурированного специалиста. Ребенок пуглив, плаксив, пачкается, берет то, что нельзя, отвлекается и не знает иных модальных операторов, кроме «хочу». Травмированный Ребенок, а именно такой он у наркозависимого, без исключений, проявляет все эти качества в полной мере. Прежде, чем мы доберемся до творчества, любопытства, умения играть, нам придется сменить не менее тонны терапевтических подгузников и скормить энное количество цистерн терапевтического молока из нашей многострадальной терапевтической груди. Причем грудь будут грызть, а качественное и полезное молоко срыгивать на наши же костюмы, галстуки и туфли. Правда, работа в клинике позволяет носить белый халат. Но лучше, чтобы клиент с самых первых дней знакомства не путал нас с врачами. Задача у нас другая — сопровождать, а не лечить.

Много молодых психологов пришли работать с наркоманами с идеей кормить, нянчить и растить внутреннее Дитя клиента. ...Уходили они с идеей о необходимости эвтаназии некоторых категорий граждан. Чаще всего из наркологии психологи уходят в бизнес — так кажется спокойнее. У меня есть свои хитренькие приемы для кадрового отбора. Я спрашиваю начинающего терапевта: «Что ты хочешь сделать с клиентом?». Спрашиваю каждый день. И если на протяжении месяца я не услышу ответа: «Хочу выбросить его в окошко» (или нечто, близкое к этому), то предлагаю уволиться. Приходится демонстрировать власть, данную мне государством, поскольку нечестным людям в нашем ремесле нечего делать, они клиентам вредят.

Терапевтам женского пола немного легче справляться с внутренним Дитя клиента. У них архетипически заложено знание о том, что дети — это не только кружева, коляски и беззубые улыбки, но и все неприятности, которые я перечислила выше. К сожалению, это единственное тендерное преимущество в нашей деятельности. Ныне популярный, хотя и регулярно попадающий в опалу, семейный терапевт Б. Хеллипгер считает, что с наркоманом может работать только мужчина, без исключений. Он мотивирует свой постулат тем, что проблема употребления наркотиков всегда тесно связана с нехваткой отцовской фигуры. Утверждения, в которых изобилуют «всегда» и «только» для меня всегда и только сомнительны, спектр семейных историй наркоманов разнообразен, немало случаев и с достаточно сильно выраженной мужской фигурой в семейной системе клиента. Но в чем-то Хеллингер прав, конечно. Чтобы организовать, удержать и сделать функциональным терапевтическое пространство, необходима маскулинная энергия, причем в достаточном количестве. Часто я думаю: хорошо, что у меня хоть Анимус присутствует, частично компенсируя отсутствие физических маскулинных признаков.

Когда мы доходим до стадии работы с внутренним Ребенком, нас может шокировать высочайший уровень агрессии, который клиент проявляет к самому себе, реже агрессирует в нашу сторону, что я расцениваю как менее удобное, но более зрелое поведение. Эта стадия опасна в отношении реализации аутоагрессивных тенденций, самого разного калибра — от анорексии до самопорезов. Нарастает вина, ощущение своего ничтожества, чувство бессмысленности происходящего, возникает побуждение что-то делать, чтобы заглушить переживания, пусть даже болью. Когда наш клиент сталкивался с теневыми сторонами собственной «взрослой», т.е. существующей на данный момент личности, картина не выглядела драматичной. Он привык, что он плохой —у него плохая Персона с плохим поведением, его отвергает общество, он преступник, его ненавидят близкие, т. е. к нему плохо относится мир. А чем глубже и глубже он уходит в себя и осознает собственную уникальность, тем больше у него брезжит надежда, что внутри он хороший, все, что с ним случилось, — результат нарушенных ранних объектных отношений, отягощенной наследственности, дефектов Супер-Эго... и все, что угодно, в зависимости от квалификации и предпочтений его терапевта. А тут вдруг обнаруживается загаженная люлька, и в ней не менее загаженный infant terrible. И это пренеприятнейшее чадо моментально начинает общаться с внутренним ребенком терапевта. Терапевт же, в свою очередь, мог до поры до времени пребывать в уверенности, что уж его-то внутренний ребеночек в полном порядке, весел и симпатичен. Как бы не так! И у нашего внутреннего ребеночка, оказывается, есть теневая сторона. Гадкие и противные дети начинают драться. Вниманию супервизоров! Начинается занятная игра. Теоретически, кажется, что, как только наш клиент начинает проявлять свое внутреннее Дитя, нам бы положено встать в комплементарную позицию и стать ему Родителем. А на практике мы абсолютно незаметно для себя влетаем в конкордантный (совпадающий) контрперенос, позиционируя себя с детской позиции. Происходит распространенная в детской среде забава под названием «Дурак — Сам дурак». Возникает конкуренция с регрессивных позиций, т.е. не дающая ни победы, ни поражения, ни сознания своей силы, ни признания слабости, т.е. не развивающая, поскольку онтогенетическое время такого противостояния прошло для обоих участников терапии. Игра реализуется из одной сессии в другую, терапевтическое пространство простаивает, движение останавливается. А дети все дерутся. Я придумывала разные сложные, громоздкие объяснения — отчего происходит эта часто повторяемая ошибка — реагировать ребенком на ребенка... Сейчас полагаю, что ответ простой. Наш собственный внутренний Родитель чаще всего не слишком здоров, не очень силен, соответственно, не готов к принятию и вынянчиванию «плохих детей». Почему? Потому, что, если бы он был в порядке, мы бы не стали работать с наркоманами. Достаточное количество психотерапевтов глубинной терапией с сильно разрушенными клиентами не занимаются. А мы слышим внутри себя призыв Раненого целителя, приводящий нас в наркологическую клинику. При встрече с детской частью клиента у нас активизируется наиболее энергетически заряженная структура — т. е. ребенок. Облюбленный и перевоспитанный семью няньками, и, соответственно, одноглазый. Ходили же мы на тренинги личностного роста в прошлом веке и на личную терапию в нынешнем. Там нас учили и учат любить внутреннего ребеночка и давать агрессивный отпор деструктивным внутренним родителям. Неприглядная картинка чудесной семейки внутреннего мира терапевта: слабый, забитый личной терапией родитель, одноглазый воображающий себя всемогущим ребенок, разный мелкий люд невыясненного происхождения, наконец, зрелая разумная часть — профессиональное Я, которое просто не способно работать в такой обстановке. А работать надо, причем оставаясь взрослым. Вот почему регулярная суперви-зия не только «важная и неотъемлемая часть психотерапии», а еще и клуб, куда профессиональное Я выезжает отдохнуть от «семьи» и пообщаться со зрелыми людьми. Отсюда вывод по выбору супервизора — он должен нравиться вам, а вы — ему. Так и выбирать надо. Нечего смотреть на стенки, где обозначены его регалии и достижения. Тот, с кем приятно общаться, кому вы доверяете, увидит больше, чем тот, кто умнее и опытнее. Приняв решение работать с наркоманами, вы уже ввязались в безумное мероприятие, и не чужой интеллект станет вам наилучшим помощником, а способность сопереживать, интуиция и личная симпатия.

Отражение Я

Про взрослую часть личности наркомана много не скажешь, Эго подавленно иррациональными силами, находится у них в подчинении. Все, что разрешается репрессированному Эго — рационализировать, как я уже говорила.

Отражение Былого

В анализе прошлого, еще совсем недавнего опыта клиента хорошо бы постараться не свернуть в бесплодную пустыню.

Дело в том, что «здесь-и-сейчас» нашего клиента разительно отличается от его «там-и-тогда». На первый взгляд, аналогий очень много. Мне вспоминается случай, когда я, молодая и задорная, выступала на одной из психотерапевтических конференций, где делала доклад «Психодрама с инопланетянами». Под инопланетянами я подразумевала, конечно, своих многострадальных алхимиков. Поскольку дело происходило в среде психодраматерапевтов, мне захотелось и кое-что показать. Предварительно важно сообщив о том, что диалог с Наркотиком, как прием психодрамы, обычно заводит в тупик, поскольку ни отреагировать агрессию, ни оплакать потерю клиент не может в связи с отсутствием ресурсов, я продемонстрировала картинки из опыта. Один участвующий на ворк-шопе господин, остепененный и сертифицированный, конечно, начал снисходительно доказывать мне, что надо было всеми правдами и неправдами (последними — больше) доказать клиенту, что его взаимоотношения с Наркотиком как две капли воды напоминают его взаимоотношения с мамочкой. И тогда, и сейчас спорить с авторитетным господином я не стану. Здесь уже была возможность сказать о разнообразии подходов, и о том, что каждый все равно будет придерживаться созвучных его душе принципов. У меня не получается свести весь прошлый опыт клиента исключительно к последствиям негативных и травматичных детских переживаний. Думаю, не все подлежит упрощению. Предпочитаю в процессе терапии наркозависимого никогда не забывать о том, что взаимоотношения с матерью и ранние детские травмы — это одна часть работы, требующая одного почерка и методов, а взаимоотношения с Наркотиком — принципиально и методологически иная. И начинать нужно с того, что крепче держит клиента за горло, «не дает дышать».

Ошибаться чревато последствиями — мы можем увлечься исследованием детских переживаний, клиент азартно подхватит инициативу, поскольку прошлое субъективно кажется безопаснее, да и есть возможность вызвать сострадание терапевта, описывая тяжелые переживания себя маленького. Причем, сострадание терапевта — вещь, клиенту очень необходимая, как возможная индульгенция в случае срыва, т.е. употребления наркотика. Так вот, пока мы будем исследовать прошлое, интроект Наркотика придушит клиента, символически, конечно, перекрыв все пути энергии, необходимой для развития. Мы будем на терапии вспоминать детсадик, а после сессии клиента охватит выраженное влечение к наркотику. ...И с этим влечением он останется наедине. А позже выяснится, что уже на сессии были признаки психического дискомфорта, которым следовало уделить внимание. Слабо рефлексирующий наркоман сообщит нам об актуализации влечения невербально: будет ерзать, трогать вены на кистях рук, почесывать места инъекций. Причем, продолжая повествовать о взаимоотношениях с воспитательницей и детишками. Иногда мы, непонятно чем руководствуясь (вытеснением, скорее всего) не обращаем внимания на эти особенности поведения, увлекшись речевой продукцией.

Время редукции наступит только после того, когда вычурное наркоманское «здесь-и-сейчас» клиента будет распознано, локализовано и признано. Понято —это уже на грани фантастики. Уже говорилось, что понять практически невозможно, да и необязательно. Поясню примером важность адекватной расстановки приоритетов. Представьте себе, что к вам пришел клиент, которому злые люди отрубили руку. Вы выясняете, что мама приучила его доверять всем людям, особенно людям с топором. Поэтому, когда пришли люди с топором, он пошел за ними и дал отрубить себе руку. Неделя за неделей вы роетесь в его взаимоотношениях с мамой, добываете агрессию на нее, без труда доказывая прямую корреляцию между отсутствием руки и маминым педагогическим мировоззрением. Вы тратите время на этот привычный и интересный процесс, забывая о том, клиенту-то сегодня жить надо, и жить — однорукому. Овладевать профессией, где не нужна вторая рука, оптимально использовать оставшуюся конечность, заниматься физкультурой, чтобы сохранить осанку и равновесие и т.д. И это надо делать сейчас. Так и с наркозависимым. Взаимоотношения с утраченным сновидным миром, роль клиента на этой некротической планете, которую называют «химическая зависимость», боль привыкания к общепринятой реальности — вот что важней всего на первом этапе терапевтического альянса. Про маму будет потом. Главное, чтоб это потом состоялось.

Отражение Тела

«Да, видно, нелегко ему здесь пришлось. Планета старательно жевала и грызла человеческого детеныша, но, видимо, привела-таки его в соответствие с собой».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

Соматика и психосоматика, нудные многочисленные жалобы—так соблазнительно соскочить на привычные рельсы, мол, внимания просят клиенты. Но они болеют взаправду. Болеют часто, долго и упорно. Пропускают сессии, шмыгают носом, ковыряют болячки, ежатся и порываются уйти пораньше. Им плохо. Можно, конечно, открыть книгу из серии «Пойми, о чем говорят болезни», найти симптомы и проинтерпретировать их клиенту. Таким образом, вы породите множество материала для работы, терапевтическая ценность которого невелика. Психологически значимы не отдельные симптомы, а болезненное состояние в целом. Бурная манифестация соматики в терапии указывает на мощность процессов трансформации, происходящих внутри. Эта трансформация не только на психическом уровне, но и физиологическая перестройка. Одна опытная доктор-невролог придумала замечательную метафору, для объяснения многочисленных болезней наркоманов: они приживаются, как пересаженные цветы. А пересаженные цветы, как известно, долгое время никнут и вянут.

Коль скоро этап болезней неизбежен, и клиент, несомненно, будет по этому поводу тревожиться и злиться, надо как-то реагировать. Иногда их, болящих, жаль, иногда они раздражают, иногда поддаешься собственной паранойе —не диверсия ли это против терапии? Нет, я считаю, что телесные страдания — необходимое условие инициации, и активизация соматического неблагополучия сигнализирует о вхождении на этот сложный этап. На поверхности клиент демонстрирует потребность в сочувствии, практической помощи, советах, иногда требует послаблений, каких-либо льгот в рамках сеттинга. Но его Самость, жаждущая развития, ожидает от терапевта компетентной сильной поддержки. На этом этапе мы становимся старейшинами племени, наблюдающими за инициируемыми. Внимательное изучение ритуалов инициации в истории человечества показывает, что только внешне испытания проживаются инициируемым в одиночестве. Реально существует невидимая поддержка старших, проявляющая себя лишь в ситуации опасности для жизни. Но инициируемый должен считать, что он один на один с препятствиями.

Обсуждая с клиентами их страдания, я подчеркиваю, что трансформироваться больно, этой боли невозможно избежать, если стремиться к глубоким изменениям себя. Больно гусенице, когда она уже обмоталась шелком, больно одуванчику обдирать, прорастая, нежные лепестки о жесткий асфальт, больно змее сбрасывать кожу — наверное, больно, хотя никто из них не стонет и не останавливается, несмотря на риск. Все обряды инициации сопровождаются болезненными вторжениями, ранениями, порой пытками. Иногда инициируемые кричат. Обычно это прощается, но не считается настоящим успехом. Для перехода на более высокий уровень, важно прожить боль, стиснув зубы. Всю боль, начиная от абстиненции («ломки») и обязательного посещения стоматолога, заканчивая болью принятия себя. Он может и должен говорить вам о том, как ему больно и невыносимо, пищать сколько угодно, потому что на этом этапе вы — его поддерживающая сильная часть, содействующая изменениям, и можете помогать ему переносить и удерживать переживания. И в то же время, именно ваша задача — призвать его к мужеству и терпению. Препятствия не длятся бесконечно.

Он пришел к вам за подлинными изменениями, ему нужны будут сила, воля и свобода. Ему будет трудно. Меня не устраивает концепция терапии зависимостей, при которой предполагается «дотянуть» клиента до невротического уровня (неизвестно, каким образом), и потом работать, как с невротиком. Еще меньше меня устраивают призывы помочь наркоману снизить притязания и функционировать на минимальном, почти инвалидном уровне, ни к чему не стремясь, ничего не желая. Я считаю бесчеловечным регулируемую выдачу наркоманам наркотиков в течение всей жизни, хотя этот способ и признан экономически целесообразным в ряде европейских стран. Это обрекает их на существование в клетке внутренней тюрьмы, без надежды на освобождение. Я верю в Самость. Я верю в то, что человек рожден, чтобы быть сильным и здоровым. Я знаю, что у каждого из живущих есть потребность в полной реализации себя, и, удовлетворяя эту потребность, мы становимся свободными. Долгий, жестокий, болезненный путь, препятствия, враги, потери. Только так. Свобода стоит трудностей. Если терапевт сам не верит в безусловную ценность свободы, вряд ли он сможет сопровождать наркомана на пути его индивидуации.

«— Нет, — сказал Малыш, — у меня много вопросов к тебе... Но я не буду сейчас спрашивать. Сейчас плохо. Ты не можешь ко мне, я не могу к тебе, слов нет. Значит, узнать все про меня ты не можешь. Значит, не можешь уйти. Я прошу тебя: думай, что делать. Если сам не можешь быстро думать, пусть думают твои машины в миллион раз быстрее. Я ухожу. Нельзя размышлять, когда разговариваешь. Размышляй быстрее, потому что мне хуже, чем вчера. А вчера было хуже, чем позавчера».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

Отражение Любви

Сексуальность. А про нес писать нечего. Много вам известно о сексуальной жизни алхимиков? Видели когда-нибудь книгу «Любовницы Парацельса»? Или подобную. Ну, есть какая-то Золотая Дева в алхимическом процессе, но иметь се телесно не рекомендуется, она необходимый соучастник изготовления зелья. Ее задача заключается в том, чтобы зарядить эротическими эманациями делателя без прикосновения к нему. Подобная дева обычно присутствует и в современной алхимической кухне. Ее задача мало изменилась с веками. Но вот действия весьма своеобразны: она должна мыкаться под дверью кухни и периодически оглашать пространство мольбами: «Гриш, ну скоро ты там!? Вмазаться хочется, сил нет!» Далее, в рамках жанра. Алхимик произносит несколько сакральных заклинаний в адрес девы, но процесс существенно ускоряется, поскольку изготовитель начинает пребывать в предвкушении уже разрешенного плотского общения с девой, которую золотой можно назвать только слишком образно. Дев может быть несколько, так даже лучше. Например, изготовители и потребители амфетамина могут часами рассказывать вам о прошлых сексуальных оргиях, в том числе и о групповых. Как человек неискушенный и наивный, вы можете поверить и даже углядеть в этой вербальной продукции перенос сексуальных чувств на вашу персону. Не стоит обольщаться. Большинство повествований вам дионисийских мистериях существует лишь в фантазиях наркомана.

Попытка поделиться ими с вами — хороший признак, указывающий на наличие доверия, а также на желание эпатировать вас, очередная проверка на прочность: не прогоните ли. Больше никаких посланий откровения такого рода не содержат. Личное бессознательное наркомана искажено настолько, что идея соблазнить и возбудить другого человека без добавления химического вещества не предполагается даже как гипотеза. Тело наркомана долго-долго будет отчуждено, от него самого, да и от вас. Соответствующим образом, отчуждены и телесные импульсы. Единственный способ тела связаться с душой — болеть, о чем я уже повествовала выше. Загадка, на первый взгляд пошлая: Юноша стоит со спущенными штанами, перед ним на коленях девушка. Что они делают? Наркоманы со стажем разгадывают вмиг —девушка помогает парню уколоться в паховую вену. Вот так, никакого секса и пошлости, только рентные отношения.

А где Либидо?

Грезы девушки-наркоманки, признание в которых состоялось спустя 10 лет. Мой психотерапевт медленно подходит ко мне... Шепчет «Не бойся», он снимает с меня кофточку... — все пока по плану, правда? — бережно берет мою руку, ласково сжимает выше локтя... облизывает взбухшую вену... в другой руке у него шприц... он вмазывает меня... — w что дальше? — Психотерапевт уже несколько разочарован, но все еще надеется на более интересное продолжение. И... ничего... может быть... вы вмазываетесь вместе со мной... не знаю... Все, конец истории. Вот так выглядит эротический перенос. А про фаллическую символику шприца и сомнительные аналогии по поводу сходства прокалываемой кожи и дефлорации можете интерпретировать сколько угодно. Только клиенту своими интерпретациями лучше голову не морочить. И вообще: чем позже начнутся интерпретации вслух, тем лучше. Несвоевременные ранние интерпретации, хоть краешком касающиеся темы сексуальности, вызовут сильное беспокойство и лавину стыда. В структуре личности наркомана всегда присутствует тревожность, присутствует уже как черта характера. А тревожности, как известно, только повод найди. Инициированная некорректной терапией тревога достаточно быстро становиться ажитированной, переходит в ужас, клиент убегает без оглядки. Куда? Известно, куда — откуда пришел, к наркотикам, в алхимическую кухню, в мрачные грезы, словом, на дорогу к неотвратимой гибели. Кстати, достаточно важный этический вопрос — удержание в терапии. Надо ли предпринимать какие-то специальные действия, чтобы помочь наркоману остаться в чуждом и опасном для него мире терапевтического пространства? Надо. Помочь надо, порой демонстрируя силу. Не сомневаюсь, что никто из профессионалов не спутает силу духа, твердость и убежденность с насилием и шантажом. Хотя вариации на тему «Уйдешь — помрешь» случаются.

«Стыдно признаться, конечно, но я испытывал страх. Собственно, это уже был не сам страх, это были остатки пережитого страха, смешанные со стыдом».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

Каждый терапевт владеет своими способами создания безопасности, клиентской и своей. Здесь не может быть ни рецептов, ни советов. Я включаю некий индикатор тревоги, ловлю самые крохотные сигналы нарастающего беспокойства. Обычно они представлены в достаточно замаскированном виде. До сих пор терзаю себя за один ляп, который допустила семь лет назад. Я тогда ощущала себя достаточно профессионально продвинутой, Юнга читала, супервизию проходила. Должна была бы понять, что к чему. Как известно, растущее ощущение собственной компетентности, наилучший момент для совершения очевидных ошибок. Парень, который уже два месяца достаточно адекватно шел в терапии, вдруг начал мне рассказывать о взрыве автозаправки, который имел место неподалеку много лет назад. Я предположила, что это про агрессию, возрадовалась, начала всячески стимулировать процесс изложения материала, и упустила маленький штришок из сюжета — в рассказе клиент мельком упомянул, что некий молодой человек скончался в больнице от ожогов. После того, как пролежал два месяца. Тут надо было и поговорить о том, можно или нельзя умереть от психотерапии, т.е. от чувств, которые актуализировались в процессе. Прозевала я тогда тревогу. Сорвался этот парнишка, вернулся много позже.

Каторжный труд, безусловно, всякий раз задаваться вопросом, про что то или иное явление. Например, часто повторяемый рассказ о пытках в милиции, которым в прошлом, со слов, подвергался клиент, про что — он хочет, чтобы я его наказала? Или боится боли? Или измучен процессом терапии? Или пожалеть его нужно? Но про милицию понять легче —это неотъемлемая часть коллективного сознания, проще не ошибиться. А вот как интерпретировать назойливый вопрос: «Почему у Вас в кабинете сосновые шишки?» Спрашивают именно в момент нарастания тревоги. В кабинете есть еще много чего, но шишки всегда почему-то находятся в зоне особого внимания. Ни один алкоголик не обратил на них ни малейшего внимания, за все годы моей работы. Загадочные шишки приманивают только наркоманов, причем конкретно в тревожный период. Пока тайна шишек мной не разгадана, но версий было много.

Достаточное количество психоаналитических коллег сравнивает навязчивое употребление наркотиков с мастурбацией. Но символика акта приема наркотиков, с ее первобытной ритуальностью, системой знаков и обязательным присутствием вещества алхимического происхождения в совокупности с преобладанием примитивного мышления (причем я не беру в расчет галлюциногенные переживания) показывает нам, что речь идет о более сложном явлении. Известно, что мастурбация — дело одинокое и плавающее на уровне между сознанием и личным бессознательным. Акт наркотизации требует вовлечения сил коллективного бессознательного, сознание же выполняет скромную роль прислуги, обеспечивающей поведение: основу продукта добыть, место найти, пузыречки-колбочки приготовить, да и все этапы процесса Великого Темного Делания исполнить. Личное бессознательное задействовано незначительно. Примат коллективного бессознательного—это уже Одержимость. Даже не обсессия, при которой сохраняется чуждость навязчивых действий. Нет у активно употребляющего наркомана ощущения этой чуждости, напротив, если ваш клиент достаточно открыт, он скажет, что верно, действовал, будто под влиянием каких-то мощных сил, но чувствовал себя при этом в полной с ними гармонии.

Признания в любви, пылкие письма, интерес к интимной жизни терапевта в наркоманском клиентском случае име- ет отношение не к переносу, а к попыткам приблизиться, используя социально знакомые способы. В контрпереносе терапевт ощущает неестественность, «сделанность», как будто играешь некую нелепую роль или выполняешь ненужную работу, типа написания годового отчета. Необходимая фальшивка — вот подходящее название. Бывают исключения, но не часто. Попытки зацепиться за этот любовно-романтический материал и внести его в терапию обычно бесплодны.

Отражение Богов

Итак, мне хотелось донести следующее — что кажется переносом, на самом деле псевдоперенос. Как же выглядит настоящий, энергетичный, заряженный наркоманский перенос? Он есть тогда и только тогда, когда на терапевта переносятся чувства, адресованные к наркотику. А наркотик в психике наркомана сродни языческому богу.

И вот тогда в контрпереносе ощущаешь власть, способность менять ситуацию в нужную сторону, порой упиваешься всемогуществом. Это субъективно достаточно приятно, можно увлечься, отрастить себе мана-личность, и, как следствие, оказаться в инфляции. Очень не хочется переходить на личности, но примеров более чем достаточно. В одном далеком городке некий доктор, решив лечить наркоманов, сваял себе персону чуть поменьше Перуна, но побольше Муна. Он стал таинственным и недоступным, хватал и тискал наркоманов, ронял их на пол, наказывал и ласкал, непредсказуемо, конечно. Когда адепты доходили до нужной кондиции, под громкую магическую музыку, громким голосом он вещал запреты и наставления. Для пущей сакральности наркоманам вводилось вещество, названное «персонально разработанным препаратом», который продается в любой аптеке без рецепта, причем доза давалась такая, которая вызывала сильные физические мучения и устрашающие галлюцинации. На пике этих страданий директивная суггестия в стальных объятьях терапевта многократно повторялись. Все, клиент считался новым человеком. Разумеется, достаточно долгое время, этот доктор пользовался успехом. Как Гудвин, Великий и Ужасный. История еще не закончена, но уже предрешена. Наступает период, когда богов свергают. Перуна забрасывали камнями, например. Сейчас этот доктор лечит алкоголиков и переедающих женщин. Наркоманы к нему уже не едут. Было множество попыток со стороны психотерапевтов призвать его к ответственности, бесполезно. Но опыт показывает, что жизнь сама все ставит на место.

Лучше вернуться к теме адекватного использования переноса. Итак, при развитом переносе наркоман наделяет нас властью и способностью давать/отнимать приятные ощущения. Вот мы и пришли к знакомой картине про маму и младенчика. Добрелись, как говорит одна девочка —т.е. доплелись и добрели. Чтобы использовать перенос с максимальной пользой, неплохо учесть некоторые специфические моменты, которые помогут поддерживать нужное для развития клиента напряжение.

Для тех, кто только начинает работать, я составила рекомендации, некий свод правил язычески-терапевтических богов: не быть постоянно доступным (на стадии переноса терапевтические отношения достаточно созрели и это неопасно), т. е. телефонные звонки нежелательны; письма писать можно, но отдавать на сессии; границы сеттинга обставляются каким-либо ритуалом, для каждого клиента своим, причем ритуал — тайный; терапевт ведет себя достаточно спонтанно, порой совершает неожиданные поступки, вызывающие у клиента удивление и любопытство, но не страх; оставаясь спонтанным, терапевт реагирует на потребности клиента и соблюдает временные рамки; терапевт периодически фрустрирует клиента, исходя из его (клиента) возможностей; наконец, терапевт, рефлексируя приятность роли полубожественной фигуры, все больше поддерживает зрелое поведение клиента, помогая сепарироваться.

Удивительная вещь —то, на что уходят месяцы и годы уложилось в несколько строк. Понятно, почему так мало наркозависимых в глубинной психотерапии и так много желающих получить лечение по типу «раз-два». Месяцы и годы тратить не хочется никому, ни наркоманам, ни их близким. Это вечная задача — как объяснить, что между подлинным выздоровлением и просто воздержанием от наркотиков существует огромное расстояние. Это качественно различные состояния. Есть только один аргумент: в настоящей терапии у тебя не отбирают наркотик, ты сам оставляешь его и берешь свободу. Свободу быть собой. Но как мне объяснить, что за один миг свободы не жалко ни времени, ни сил?

Отражение Игры

Дальше я предполагаю рассказать пару способов работы, которые могут пригодиться в психотерапии с нашими алхимическими клиентами, а также устроить пресс-конференцию сама с собой, чтобы ответить на вопросы, которые чаще всего обсуждаются профессионалами, имеющими дело с наркозависимыми.

Наверное, главное, о чем хотелось сказать — человек, употребляющий наркотики, одержим. Его душа отдана на волю сил коллективного бессознательного, но, в отличие от психотика, ему дано проклятье видеть и в большей степени воспринимать реальность. Нахождение в таком мире активирует архаичные способы функционирования. Как наивно считать, что с прекращением химического воздействия они дезактивируются сами собой. Меня продолжает удивлять молчание ученых на эту тему. Очень много феноменов, присущих наркозависимым не обсуждают, словно соблюдают некое табу. Почему так называемая игломания (наслаждение от внутривенных инъекций) не проходит и через пятнадцать лет после прекращения практики наркотизма? Как понимать необъяснимую способность испытывать приятные ощущения от веществ, которые по химическому составу просто неспособны их дать? Нет ответа. Отчего, даже при адекватном адаптивном поведении и хороших способах совладения со стрессами, в психике наркомана, вне зависимости от срока ремиссии, продолжают существовать и действовать примитивные защиты и возможность легко перескочить на первобытное мышление? Какая-то часть души наркомана навеки осталась там, в темных кухнях, вдыхает тяжелый запах фосфоро-йодного дыма, щелочит, отбивает, трепещет, предвкушает... Старый больной алхимик, к которому уже никто ни зачем не приходит...

Так и хочется выразиться банально — надо работать с архетипом Алхимика у наркоманов. Но я так выражаться не буду, каких только нет архетипов в современной аналитически-ориентированной литературе. Скажу проще — надо дать внимание и работу внутреннему алхимику, безумному, но активному старичку-ветерану химико-органического фронта, занять его полезным делом. Итак, я рассказываю клиенту, что помимо добычи философского камня и волшебного человечка, алхимики делали много других штук — пятновыводители, приворотное зелье, лекарства, оживляющие мертвых. Спрашиваю: «Что бы хотели приготовить Вы? Придумайте ингредиенты и способ приготовления, условия и прочее». Если клиент интеллектуально продвинут, предлагаю в качестве домашнего задания написать рецепт так, как его излагали древние, т.е. метафорически. Чтоб простые смертные не разгадали. Если надо — можно изготовить прямо на сессии понарошку, используя краски, например. Затем — обсуждение. Часто встречающиеся рецепты: лекарство от ВИЧ-инфекции, капли для мамы, чтоб не приставала, сыворотка невидимости. Но однажды я попала в опасную ситуацию. Один творчески одаренный юноша изобрел зелье, способное воздействовать на волю терапевта. «Чтоб психотерапевт делал все, что я хочу», —так он выразился. Зелье, якобы, универсально. Рецептик я, конечно, изъяла, половину уже расшифровала — там задействованы спички, цветы и ногти мертвеца. Скоро я его расшифрую полностью. Есть опасения, что зелье действует, но это тема моей супервизии.

Эта игра, помимо ублажения алхимического безработного старичка, развивает блокированное умение мыслить символически, воображение, а также креативность. Что касается активации магического мышления (в чем меня упрекнули однажды), то оно присутствует в любой игре, даже в салочки.

Вторая незатейливая игра — рисуночная. Она посвящена совместному исследованию терапевтического пространства. И терапевт, и клиент, рисуют каждый на своих листах, что угодно. Есть правило — оставить верхнюю треть листа пустой. Время выполнения— 10 минут, лучше в конце встречи. Листы друг другу не демонстрируются, а прячутся. Затем, в следующий раз, процедура повторяется. Получено четыре рисунка, которые располагаются крестом. Пространство в середине — пустое. Терапевт склеивает крест — это его задача, скреплять пространство, аккуратно сворачивает и отдает его клиенту, предлагая дома заполнить середину таким образом, чтобы общий рисунок получился сюжетно — связный. Очень тревожным клиентам я разрешаю рисовать на сессии, но предупреждаю, что разговаривать с ними, пока рисуют, не буду. Затем — совместный анализ полученного. Открытость в интерпретациях здесь уместна до уровня некоторого напряжения, но никак не тревоги. Маркировочный вопрос клиента, свидетельствующий о беспокойстве: «А Вы бы что нарисовали?». Отвечаем по ситуации. Можно заметить, что чем больше места в психическом пространстве отдается образу наркотика, тем больше клиент оставит пустого места, рисунки его будут словно жаться, тесниться. Можно обратить на это внимание клиента, но заставлять заполнять рисунками пустоту и, тем более, изображать самим наркотик не стоит.

Домашние задания хорошо давать на период перерывов. Тем самым мы сохраняем взаимосвязь. На перерывы наркоманы реагируют, как и все клиенты, только более недоверчиво, параноидно даже. Я уже рассказывала о фантазиях брошенности. Мир нашего клиента нестабилен, он внутренне готов все потерять; предложить какое-либо задание на время своего отсутствия— дать хотя бы непрочную, но гарантию своего возвращения. Некоторые коллеги дают на время перерыва некий переходный объект — сувенир, книгу. Но наркозависимые сами способны стянуть из кабинета какую-нибудь вещицу, если возникнет потребность. Такая проблема присутствует в нашей практике, чаще, чем у детских терапевтов. Мелкие кражи —тема отдельного обсуждения, здесь достаточно говорилось о тревожности. Предпочтительней, чтобы роль переходного объекта выполняла деятельность, что более зрелый способ, помогающий пережить разлуку. Рекомендуя книгу или фильм, я часто прошу клиента написать свои мысли, но многие воспринимают это как наказание, ведь они еще вчера ходили в школу и писали сочинения. Обижается клиент: покинули, да еще и наказали. Так что с письменной деятельностью получается неважно.

Очень много полезных аналитичных «игрушек» можно изобрести, обратившись к книге В.Коробова «Неизвестные и малоизученные культы» (М., 1999). Оттуда я взяла идею прекрасно работающей игры, направленной на исследование Тени —Черная Бабочка4(О. В. Власова, А. С. Щербаков. Полет Черной Бабочки // Психодрама и современная психотерапия. Научно-практический журнал, № 2—3. 2006. ее. 57-65.). Но эта игра все же предназначена для групповой работы и ее описанию здесь места не найдется.

Отражение Вопросов

Теперь я коротко отвечу на несколько вопросов, хотя здесь мне их никто и не задавал. А вдруг зададут? В этом отношении я тоже, как и наши клиенты, человек тревожный, хочу многое предусмотреть.

Как часто встречаться, и какова продолжительность сессий? Оптимально, на мой взгляд, три раза в неделю пер-вые 1,5—2 года. Затем можно реже, у клиента появляется множество других занятий, кроме, как ходить к терапевту. Дело-то молодое! Возникают увлечения, знакомства.

Продолжительность встреч обычно нарастает постепенно, первые 2-3 месяца больше 30 минут клиент не выдерживает. Позже «догоняем» до традиционных 50—60 минут.

Специфика работы с ВИЧ-инфицированными. Ее просто нет, этой специфики. Любой клиент может чем угодно заболеть. Могу сказать только одно — если вы неспособны откусить мороженное после ВИЧ-инфицированного, держитесь от него подальше. С архаичным страхом заразы работайте со своим аналитиком, а уж потом выходите к клиенту. Иначе он почувствует ваше беспокойство и воспримет его, как отвержение.

Ну, пожалуй, если у меня насморк, я надеваю маску — такой дивный возникает материал! Терапевт в маске! Клиенту тоже можно предложить маску и воспользоваться ситуацией, чтобы пообщаться «без лиц». С больными СПИДом обязательно говоришь о смерти, конечно. Следовательно, эта тема должна быть проработана лично.

Сновидения наркомана. Ничем не отличается от работы со сновидением кочегара или сновидением нанайца. Но первые полгода, а то и дольше, я клиенту сны не интерпретирую, еще не выросли зубки, которыми он смог бы прожевать полученное. Просто побуждаю рассказывать, рисовать, описывать. И его интерпретацию не прошу, по той же причине — не перекармливать информацией, не стимулировать избыточное фантазирование, которое способствует различным страхам и аутизации мышления.

Пришел в состоянии наркотического опьянения. Как пришел, так и уйдет. Я готова работать с образом наркотика в его душе, но совсем не чувствую готовности встречаться и взаимодействовать с реальным химикатом. Из подсмотренного: Пьяный дядька, простой такой, пришел на прием к моему учителю. Между ними возникает интересный диалог, а дядька пьяный, как говорят, в хлам. Психотерапевт: «Я не могу разговаривать сейчас с вами, мы на разных позициях, не поймем друг друга!» Дядька: «Ммм???» П.: «Чтобы понять друг друга, или тебе надо протрезветь, или мне напиться». Дядька (оживляется): «Так напейся, Сергеич, давай я тебе налью!»

Наркоман, конечно, нам ничего не предложит, будет скрывать, подозревать в зависти и пр. Поэтому, чтобы не уподобляться его родственникам, которые начинают злиться, допрашивать, читать нотации, я вежливо отказываю во встрече, без объяснения причин. Объясниться можно позже, когда клиент протрезвеет. Свое отношение к ситуациям подобного рода прорабатываю на супервизии.

Не пришел и не позвонил. Сама позвоню.

Очень многому, кстати, можно научиться у детских терапевтов. Что для нас регрессия, для них — нормальная возрастная стадия. Поэтому они часто могут помочь в вопросах на тему, где уже начинать волноваться, а где повременить.

Ну, все, я иссякла. Как всегда, есть ощущение, что не сказала и малой доли того, чего хотела. Не знаешь, как закончить, чтобы изложенное не выглядело оборванным, лишенным логического завершения. Пусть это сделают Стругацкие, которые помогали мне все это время.

«Перспективы ослепляли нас. Туманные, неясные, но ослепительно радужные. Дело было не только в том, что впервые в истории становился возможным уверенный контакт с негуманоидами. Человечество получало уникальнейшее зеркало, перед человечеством открывалась дверь в совершенно недоступный ранее, непостижимый мир принципиально иной психологии...».

А. и Б.Стругацкие, «Малыш».

 

 

Луиджи Зойя

Наркомания. Патология или поиск инициации?

Издательства: Добросвет, КДУ, 2007 г.

Мягкая обложка, 208 стр.

ISBN 978-5-98227-234-6

Тираж: 1000 экз.

Формат: 60x84/16