Стихотворение «Незнакомка» (1906) — один из шедевров русской ли­рики. Оно родилось из скитаний по петербургским пригородам, из впе­чатлений поездки в дачный поселок Озерки. Многое в стихотворении прямо перенесено отсюда: скрип уключин, женский визг, ресторан, пыль переулков, шлагбаумы — все убожество, скука, пошлость. Блок объяснял и то, где он видел Незнакомку — оказывается, на картинах Врубеля: «Пе­редо мной возникло, наконец, то, что я (лично) называю «Незнакомкой»: красавица кукла, синий призрак, земное чудо... Незнакомка — это вовсе не просто дама в черном платье со страусовыми перьями на шляпе. Это — дьявольский сплав из многих миров, преимущественно синего и лилово­го. Если бы я обладал средствами Врубеля, я бы создал Демона, но всякий делает то, что ему назначено...». Синий цвет означает у Блока звездное, высокое, недостижимое; лиловый — тревожное. Прочитаем стихотво­рение.

— Как построено стихотворение, какова его композиция?

Стихотворение построено на контрасте картин и образов, противопос­тавленных и отраженных друг в друге. Первая часть рисует картину само­довольной, разнузданной пошлости, знаками которой выступают художественные детали. Начало передает общую атмосферу и ее восприя­тие лирическим героем:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

— Каковы особенности образов?

Отметим оксюморонность образа: объединены противоположные по смыслу эпитеты — «весенний» и «тлетворный». Пошлая обыденность изображается иронически:

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины,

И раздается женский визг...

Пошлость заражает своим тлетворным духом все вокруг. Даже луна, вечный символ любви, спутник тайны, романтический образ делается плоским, как шутки «испытанных остряков»:

А в небе, ко всему приученный,

Бессмысленно кривится диск.

— Какое настроение пронизывает вторую часть стихотворения?

Вторая часть стихотворения — переход к другой картине, противопос­тавленной пошлости первой. Мотив этих двух строф — смиренное отчая­ние, одиночество лирического героя:

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирен и оглушен.

Этот «друг единственный» — отражение, второе «Я» героя. А вокруг лишь сонные лакеи и «пьяницы с глазами кроликов».

— Обратим внимание на лексику этих двух строф. В чем ее особен­ности?

Лексика первой строфы («И каждый вечер друг единственный...») вы­сокая, сходная с лексикой второй части стихотворения. Лексика второй строфы («А рядом у соседних столиков...») — низкая («лакеи», «торчат», «пьяницы», «кричат»), тяготеет к лексике первой части. Таким образом, эти две строфы как бы скрепляют части стихотворения, проникая в ткань лирического повествования.

— Как изображается заглавная героиня стихотворения?

Заглавный образ возникает во второй части. Но, кроме названия сти­хотворения, он нигде не обозначен прямо. В третий раз строка начинается со слов «И каждый вечер...» (анафора). Постоянна пошлость, изображен­ная в первой части, но постоянно и прекрасное видение, мечта, недоступ­ный идеал: «Иль это только снится мне?» Героиня лишена реалистических черт, она вся окутана шелками, духами, туманами, тайной. Этот образ исполнен поэтической прелести, отгорожен от грязи действительности воз­вышенным восприятием лирического героя:

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

— Как соотносится образ Незнакомки с образом лирического героя? Таинственная незнакомка чужда окружающей реальности, это вопло­щенная Поэзия, Женственность. И она тоже «всегда без спутников, одна». Одиночество героев выделяет их из толпы, притягивает друг к другу:

И странной близостью закованный

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Желанный «очарованный берег» рядом, но стоит протянуть руку — и он уплывет. Лирический герой ощущает свою посвященность в «глухие тайны», его сознание заполняет волшебный образ:

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие, бездонные

Цветут на дальнем берегу.

Последняя строфа довершает переворот в душе лирического героя, го­ворит о его избранности, о нетленности прекрасного идеала:

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Угаданная тайна, открывшая возможность другой, прекрасной жизни «на дальнем берегу», вдали от пошлости действительности, принимается как обретенное «сокровище». Вино — и символ откровения, ключа к тай­нам прекрасного. Красота, истина и поэзия оказываются в неразделимом единстве.

— Обратим внимание на выразительную инструментовку блоковского стиха. Найдите примеры звукописи.

Появление героини сопровождается редкой по красоте звукописью (ассонансы и аллитерации), создающей ощущение воздушности образа: «И кАждый вечер, в чАс нАзнАченный...»; «Девичий стАн, шелкАми схвАченный, / В тумАнно(А)м'движется(А) о(А)кне...» и далее. Ассонан­сы на «у» придают утонченность образу Незнакомки: «И вею(У)т древни­ми поверьями / Ее УпрУгие шелка, / И шляпа с траУрными перьями, / И в кольцах Узкая рУка».

— Найдите примеры противопоставления образов.

Найдем противоположные образы в частях стихотворения: «Горячий воздух дик и глух» — «Дыша духами и туманами»; «женский визг» — «деви­чий стан»; «бессмысленный... диск» луны — «солнце»; «скука загородных дач» — «очарованная даль»; «канавы» — «излучины» души; «бессмыслен­ный... диск» — «истина».

Прочитаем стихотворение еще раз, чтобы уже по-новому насладиться его звучанием и глубиной смысла.