Промыслительное действие Божие, равно как и ис­тинная религия и благочестие, однако же не ограничива­лись только тесным кружком избранного рода. Отдельные праведники и целые семейства праведных жили и в дру­гих местах, «ходя пред Богом». Таким, кроме Мелхиседе­ка, является особенно Иов, жизнь которого описывается в книге, известной под его именем (книга Иова). Это был величайший праведник и образец веры и терпения, кото­рых не могли поколебать никакие козни исконного врага человеческого рода. Он жил в земле Уц, в северной части Аравии, «был непорочен, справедлив и богобоязнен, и уда­лялся от зла», и по своему богатству «был знаменитее всех сынов востока». У него было семь сыновей и три дочери, составлявшие счастливое и довольное семейство. Но этому счастью позавидовал исконный враг человечества — сата­на, и пред лицем Бога-сердцеведца стал дерзко утверж­дать, что Иов праведен и богобоязнен только ради своего богатства и земного счастия, и что с потерей его он пере­станет благословлять и славословить Бога. Чтобы наказать дерзкую ложь отца лжи и укрепить веру и терпение Сво­его праведника, Бог дает Иову вместе со счастием испы­тать и все бедствия и горечи земной жизни. По попуще­нию Божию, сатана один за другим наносит ему страш­ные удары, лишая его всего богатства, всех слуг и всех детей. Но когда и это бедствие не поколебало веры Иова, который лишь поклонился Господу и сказал: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь; Господь дал, Гос­подь и взял», то посрамленный сатана хотел испытать многострадального праведника еще худшими бедствиями, и опять по попущению Божию поразил самое тело его страшною проказою, самою ужасною и омерзительною болезнью на востоке. Ужасная болезнь лишала его права пребывания в городе, и он должен был удалиться за его пределы, и там, скобля струпья на своем теле черепком, он сидел в пепле и навозе. Все отвернулись от него, и да­же жена его презрительно говорила ему: «ты все еще тверд в непорочности своей. Похули Бога и умри». — «Ты говоришь как безумная, отвечал ей многострадальный праведник. Неужели доброе мы будем принимать от Бо­га, а злого не будем принимать?» Таким образом Иов да­же словом не согрешил пред Богом, безропотно перенося свое собственное ужасное положение и положение жены, вынужденной после прежней богатой жизни в качестве госпожи теперь зарабатывать себе насущный хлеб тяжкой и непривычной для нее поденной работой.

О несчастии Иова услышали друзья его Елифаз, Вилдад и Софар. Увидев его в несчастном положении нище­ты и прокаженности, они, не смея подойти к нему близ­ко, воскликнули от ужаса и зарыдали, в течение семи дней безмолвно убиваясь горем в виду своего злополучного дру­га. Вид их наконец развязал скованный дотоле бедствиями язык Иова, и страдалец впервые показал, как тяжело ему было сносить свое положение, и проклял самый день сво­его рождения и самую ночь своего зачатия. Друзья стали утешать его, уверяя, что Бог правосуден, и если Иов стра­дает, то страдает за какие-нибудь согрешения свои, в ко­торых должен покаяться. Но Иов, твердый в своей вере и сознавая свою невинность, признавая в своих бедствиях испытание со стороны Бога, отвергает обвинение в безза­конии и нечестии, так как он никогда не забывал своего Творца и никогда не переставал молиться Ему, и среди са­мых бедствий своих выразил непоколебимую веру в при­шествие Искупителя и в воскресение мертвых: «я знаю, Искупитель мой жив, и он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию. И я во плоти мо­ей узрю Бога». Между тем, во время беседы и рассужде­ния Иова с друзьями поднялась буря, и загремел гром, из бури раздался голос Божий Иову, укоривший рассуждаю­щих друзей за желание проникнуть в непостижимые со­веты и намерения Вседержителя. Бог выразил гнев Свой за неправильные суждения друзей, и только жертвоприно­шение их и ходатайство за них праведного Иова оправда­ли их пред Богом. Этим кончилось испытание Иова, по­срамившего исконного человекоубийцу в его дерзкой лжи и клевете, и Бог исцелил Иова от болезни и обогатил его вдвое больше прежнего. У него опять родились семь сы­новей и три дочери, и он опять сделался счастливейшим патриархом счастливой семьи. «И умер Иов в старости, насыщенный днями».

Молчание в этом славном повествовании о законах и чудесах Моисея, патриархальные черты в жизни, религии и нравах и, наконец, самая продолжительность жизни Ио­ва, скончавшегося двухсот лет от роду, — явно показыва­ют, что он жил еще в патриархальную эпоху библейской истории и, притом, в конце ее. В его истории мы видим уже высокое развитие цивилизации и общественной жиз­ни. Иов живет с значительным блеском, часто посещает город, где его встречают с почетом как князя, судью и знатного воина. В книге его есть указания на суды, писан­ные обвинения и правильные формы судопроизводства. Люди уже умели наблюдать над небесными явлениями и делать из них известные астрономические заключения. Есть указания даже на рудокопни, большие постройки, развалины гробниц, а также на великие политические пе­ревороты, благодаря которым повергнуты были в рабство и бедственное состояние целые народы, наслаждавшиеся дотоле независимостью и благосостоянием.

Таким образом, и среди языческих народов, совре­менных патриархальной эпохе избранного рода, встреча­лись отдельные светлые личности, которые сохраняли чис­тоту первобытного благочестия и истинной религии с ее высокими истинами и обетованиями. Но масса была по­гружена в темное идолопоклонство, которое с развитием принимало самые разнообразные формы. В Месопотамии идолопоклонство получило такое развитие и распростра­нение, что оно вторглось даже в благочестивый дом Фарры, отца Авраама, и существование домашних идолов (терафимов) мы встречаем в доме родного брата Авраама - Нахора и особенно внука последнего — Лавана. По предположению, терафимы — это были складные идолы, изображавшие человеческие фигуры или предметы, наибо­лее чтимые местными жителями. Но в общем в Месопо­тамии преобладал, как и в Аравии, сабеизм, то есть, боготворение небесных светил, изображение которых, быть может, делалось и на терафимах. При этом однако же за­мечательно, что в Месопотамии, и особенно Халдее, сохра­нились следы того, как религия постепенно уклонялась от первоначальной истины и вырождалась в грубое идолопо­клонство. В весьма неясном представлении им предносил­ся единый верховный Бог Ил или Ра, творец довременно­го хаоса. В этом хаосе, смутно отождествлявшемся с са­мим Илом, было три начала — материя, желание и разум. Они разделились между собою, и из этого произошел мир. Начала эти, в свою очередь, олицетворялись в виде трех бо­гов: Ану — материя, Бен — желание и Ноа — разум. От этой первой троицы рождается вторая, но она уже явст­венно вырождается в чисто планетные божества: Самас — бог солнца, Син — бог луны и Бин — бог воздушного пространства. У каждого из этих богов имеется по жене, которые, впрочем, тождественны с ними, и затем следуют уже второстепенные планетные боги: Нин (Сатурн), Бел-Меродах (Юпитер), Нергал (Марс), Иштар или Нана (Венера) и небо (Меркурий). За этими богами следовало множество еще меньших богов, определить значение ко­торых весьма трудно, но которые уже составляли послед­нюю ступень помрачения первоначальной религиозной истины. Число богов увеличивалось еще оттого, что каждый город имел своего особого бога покровителя, который и считался там главным, независимо от общей системы. Так, Бел-Меродах, бог планеты Юпитер, был местным божест­вом Вавилона и с возвышением этого города стал главным и слился с Белом. Служение всем этим богам и особенно Иштаре (Астарте) имело грубо чувственный характер, пе­реходивший в полное распутство, совершавшееся в честь богов и богинь в самих храмах и капищах.

Тот же сабеизм, но с расширением его в боготворение природы вообще, был господствующим видом идоло­поклонства ханаанских народов, среди которых по пре­имуществу проходила жизнь патриархов. Главным боже­ством хеттеян (с которыми, прежде всего, встретился Авраам при вступлении в землю Ханаанскую) была боги­ня Истар или Ашторет (Астарта), идолослужение кото­рой совершалось под видом самой гнусной распущеннос­ти. Другие ханаанские племена боготворили также Бела или Ваала (солнце) под различными именами — Бл, Мо­лох, Адони. Как и во всех подобных религиях, составляю­щих полное уклонение от первоначальной истины, народ боготворил под видом этих богов свои собственные страс­ти и похоти, придавая им как бы печать божественного соизволения. Для умилостивления гнева богов он прино­сил человеческие жертвы и, руководясь мнением, что чем Дороже приношение, тем на большую милость может рас­считывать приноситель, заблуждающиеся безумцы прино­сили в жертву идолам своих детей, девицы жертвовали своим целомудрием, и так далее. Под влиянием этого-то безнравственного культа нечестие достигло такой безоб­разной степени, на какой мы видим его в жителях горо­дов содомского пятиградия, навлекших на себя страшный гнев Божий.

На более высокой степени стояла религиозно-нравст­венная жизнь в Египте, но и то только в высших классах страны и особенно знаменитом египетском жречестве, где религия достигала значительной высоты, показывавшей, что искра истины и древних преданий еще тлела под пеп­лом языческого заблуждения. В высшем своем умопредставлении египтяне поднимались до понятия о едином Бо­ге, не имеющем ни начала, ни конца. Священные гимны египтян говорят об этом Боге, что «Он единый Плодотво-ритель на небе и на земле, но сам не рожден. Бог единый в истине, который сам себя родит, который существует от начала, который создал все, но сам не создан». Этот вер­ховный единый Бог назывался различно: в Фивах — Аммон-Ра, в Мемфисе — Фта. Но единый сам по себе, этот верховный Бог есть в то же время не только отец, но и мать и сын, и потому как бы тройствен в своем бытии, представляет собой три начала. Маут, женское начало, есть в то же время жена Аммона-Ра, и сам он, как сын его, Хонс, есть вместе с тем тот же самый Аммон, потому что он из себя творил все. Аммон-Ра, Маут и Хонс составля­ют высшую троицу, единое высшее божество, о котором в одной египетской книге (папирусе) говорится: «Он да­ет жизнь рыбе в воде, птице в небе, дает дыхание плоду в яйце. Он живит гадов, дает то, чем живут птицы, ибо га­ды и птицы равны перед его очами. Он делает запасы для мыши в ее норе и кормит птицу на ветке. Будь благосло­вен за это единый, единственный многорукий». Весь внешний мир был проявлением этого верховного божест­ва. Вследствие этого всякое явление природы было свя­щенно. Так понимали божество высшие классы в Египте. Но для народной массы такое представление было непосильно и слишком отвлеченно. Поэтому простой народ из разных проявлений божества делал для себя самостоятель­ных богов. Отсюда является почти бесконечный ряд жи­вых богов, символами которых были различные предметы неодушевленной природы, птицы и животные. Одним из главных божеств этого рода был Нил, отождествлявшийся в представлении народа с богом Апи или Озирисом, же­ной которого была Изида (земля). Воплощением Озири­са был живой бык — апис, который из простого символа превратился в умопредставлении народа в самостоятель­ное божество, и о нем жрецы рассказывали, что он на­рождается каждые двадцать пять лет от телицы, оплодо­творяемой молнией. Другие божества олицетворяли со­бою различные благодетельные или грозные силы природы, каковыми были благодетельное солнце (Ра), солнце как палящий губитель жизни (Монт), губитель света — Сет, и так далее, и олицетворением различных богов были ястреб, ибис, крокодил, козел, кошка, которые также почитались иногда в качестве самостоятельных бо­жеств. Умножению богов содействовало также то обстоятельство, что каждый город с своим округом непременно почитал своего особого бога. Тут, очевидно, религиозная мысль ниспускалась уже до самой грубой ступени идоло­поклонства. Сообразно с религией на такой же низкой степени стояла и нравственная жизнь, в которой господ­ствовали самые гнусные пороки, находившие поощрение в самой обрядности грубого и безнравственного культа.

Таково было религиозно-нравственное состояние язы­ческих народов, и в сравнении с ними избранный род па­триархов был поистине светильником, ярко сиявшим сре­ди глубокой религиозно-нравственной тьмы окружающего человечества.

По времени рассмотренная патриархальная эпоха об­нимает собою более двух столетий. Для точного определе­ния ее не существует достаточных данных. Мы имеем только свидетельство ап. Павла, что от великого обетования Аврааму до издания Синайского закона прошло 430 лет. Эта же цифра указывается и в книге Исход 12, 40 стих, где говорится: «времени же, в которое сыны Израилевы (и отцы их) обитали в Египте (и в земле Ханаанской — как прибавлено в греческом тексте перевода семидесяти тол­ковников), было четыреста тридцать лет». В откровении самому Аврааму этот же период определяется круглым числом в четыреста лет. Если предположить, что продол­жительность пребывания израильтян в Египте была рав­ною приблизительно с продолжительностью собственно патриархального периода странствования от призвания Авраама до переселения Иакова в Египет, то половина этой цифры, именно 215 лет, и будет приблизительно оп­ределять продолжительность патриархальной эпохи, что вполне согласуется с летами жизни патриархов и под­тверждается иудейскими преданиями.