А. Подразделения Библии и проблема канона
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Библия — слово греческое, значащее «книги». Ставит­ся это слово по-гречески с определенным артиклем «та», во множественном числе, т.е., оно значит: «Книги с опре­деленным содержанием».

Это определенное содержание есть Божие открове­ние людям, данное для того, чтобы люди нашли путь к спасению, т.е., сделались бы способными жить общей жизнью с Богом, т.е., жизнью вечной и радостной, в люб­ви ко Творцу и друг ко другу, ко всем Богом сотворен­ным существам.

Эту цель Библии, её определенное содержание надо помнить при её изучении, так как иначе будет непонятно, почему Библия отмечает одни явления и пропускает дру­гие, отвечает на одни вопросы и молчит о других, кажу­щихся на первый взгляд столь же заслуживающими вни­мания.

Библия __ документ абсолютной совершенной прав­ды. В ней нет ни одного слова, которое не соответство­вало бы совершенной Божественной Правде. Но отечес­кая литература, вся подлинно церковная письменность и проповедь являются продолжением и развитием Библии, свидетельствами жизни Того же Духа Святого, Животво­рящего, Который глаголал Отцем во пророцех и глаголет и будет глаголать до конца веков в Святой Христовой Церкви.

Православный христианин не может «довольствовать­ся» Библией, как хочет делать протестант. Чем больше христианин будет жить Библией, тем более она сама бу­дет заставлять его себя продолжать: продумывать, прочув­ствовать, стремиться воплощать и развивать всё, что в ней заложено. Продумыванием, прочувствованием, воплоще­нием и развитием священного Божиего Закона и являет­ся жизнь всех святых Христовой Церкви, до современно­го нам о. Иоанна Кронштадского включительно.

И никогда не может православный христианин ни в чем, ни в малом, ни в большом «войти в противоречие с Библией», счесть хотя бы одно её слово «устарелым», по­терявшим силу, или тем более фальшивым, как нас хотят уверить протестантские, а иногда даже называющие себя православными, критики, враги Божиего слова. «Небо и земля мимо идут, но словеса Божии не мимо идут» (Мф. 24:35), и «скорее небо и земля прейдут, нежели одна чер­та из Закона пропадет» (Лк. 16:17), как сказал Господь.

Библия есть голос Духа Святого, но Божественный го­лос звучал чрез человеческих посредников и человечески­ми средствами. Поэтому Библия есть книга, имеющая и земную свою историю.

Она явилась не сразу. Писалась она многими людьми в течение длительного периода на нескольких языках в разных странах.

Разделяется Библия на Ветхий и Новый Заветы. В Но­вом Завете — совершение и полнота всей Божественной Правды, в Ветхом Завете — подготовительное, педагогиче­ски неполное раскрытие её.

Человеческая природа искривлена грехом, вошедшим в нее падением прародителей и возросшим в дальнейших поколениях бесчисленными личными согрешениями лю­дей. Для того, чтобы подготовить испорченное человечест­во к принятию Сына Божия и Его Божественного полно­го Закона, нужен был внимательнейший заботливый про­цесс. Его-то и совершает Господь в Ветхом Завете.

Само появление Ветхого Завета, дарование первона­чального Божиего Откровения на горе Синайской — это уже очень значительный этап, в свою очередь подготовлен­ный заботливым процессом Божиего отбора в человечес­ком роде и воспитанием этого отбора.

Первоначально, Богом — Моисею была дана лишь первейшая часть Библии, так называемая Тора, т.е. Закон, заключенный в пяти книгах — Пятикнижие.

Эти книги: Бытие, Исход, Левит, Числа и Второза­коние.

В течение длительного времени только это, т.е. Пяти­книжие-Тора и было в полном смысле слова Священным Писанием, словом Божиим для Ветхозаветной Церкви, хо­тя тотчас же вслед за Торой почти одновременно с послед­ними строками её явились и первые строки иных, из пер­воначального Божиего Закона органически вытекающих, писаний. Книга Иисуса Навина начала писаться в тот са­мый почти момент, когда заканчивалось писание Второза­кония. Книга Судей продолжает книгу Иисуса Навина, книги Царств продолжают кн. Судей. Паралипоменон, т.е. Летописи дополняют книги Царств, книги Ездры и Неемии являются продолжением книг Царств и Паралипоменона. Книги Руфь, Есфирь, Иудиф и Товит рисуют отдельные эпизоды истории избранного народа. Наконец, книги Маккавейские заканчивают повествование об ис­тории Израиля и доводят ее до порога цели, до порога пришествия Христова.

Так является следующий за Законом, второй отдел Священного Писания, называемый Историческими книга­ми, в узком смысле слова. Священной Историей.

И в книгах Исторических встречаются вкрапленными отдельные поэтические творения: песни, молитвы, псал­мы, а также поучения (см. напр. Бытие 40 гл., Исх. 15 гл., многие места Второзак., Суд. 5 гл., 2 кн. Царств 1 гл. 19 ст. и далее, Товита 13 гл. и пр. т.п.). В более поздние вре­мена песни и поучения выросли в целые книги, составля­ющие третий отдел Библии — Учительные книги, по-ев­рейски Кетубим. К этому отделу относятся: книга Иова, Псалтирь, Притчи Соломоновы, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломонова, Премудрость Ии­суса сына Сирахова.

Наконец, творения свв. пророков, действовавших сре­ди Еврейского народа по Божиему велению после разделе­ние царства и после пленения Вавилонского, составили чет­вертый отдел Священных книг — книги Пророческие, по-еврейски называемые Небиим. В этот отдел включаются: книга прор. Исаии, прор. Иеремии, Плач Иеремии, Послание Иеремии, книга прор. Варуха, книга прор. Иезекииля, книга прор. Даниила и 12 малых Проро­ков, т.е. Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, На­ума, Аввакума, Софонии, Аггея, Захарии и Малахии.

Такое деление Библии на книги Законодательные, Ис­торические, Учительные и Пророческие было применено и к Новому Завету, где Законодательными книгами являют­ся Евангелия, Исторической книгой — Деяния Апостолов, Учительными книгами — Послания свв. Апостолов и Про­роческой книгой •— Откровение св. Иоанна Богослова.

Кроме этого деления мы часто еще слышим о делении Священного Писания Ветхого Завета на книги Канониче­ские и книги Неканонические.

Чтобы выяснить этот вопрос, нам надо вернуться к нашим словам о том, что первоначально только Тора — Закон, т.е. пять книг Моисеевых были в полном смысле слова Священным Писанием, Законом для Ветхозаветной Церкви.

Остальные книги, включаемые ныне в Библию, были для древнего благочестивого еврея таким же продолжени­ем Закона, его развитием, но не его частью, как для нас творения мужей апостольских, свв. отцев, жития святых, патерики, вплоть до творений таких современных писате­лей, как Феофан Затворник, о. Иоанн Кронштадский, ми­трополит Антоний.

В таком положении отношение к Священным книгам в древнем Израиле сохранялось до эпохи возвращения из Вавилонского плена. Отделившиеся в это время от Иуде­ев самаряне принимают в качестве Св. Писания только Пятикнижие Моисеево, хотя и знают в качестве назида­тельных книг некоторые и другие книги Библии.

Усвоив эту справку, мы яснее поймем, как возник во­прос о каноне Ветхозаветной Церкви, т.е. вопрос о том, какие именно из писаний должны пользоваться столь вы­соким авторитетом, чтобы быть поставленными рядом с Синайским Законом, а какие нет. Ведь и для нас некото­рые творения церковных писателей более авторитетны, а другие менее. Это особенно верно в отношении поздней­ших, менее прославленных святостью писателей.

Вопрос о каноне, т.е. о том, какие из благочестивых писаний могут почитаться подлинно Богодухновенными и быть поставленными наряду с Торой, занимал Ветхозаветную Церковь в течение последних столетий пред Рожде­ством Христовым. Но Ветхозаветная Церковь канона не установила, хотя и сделала всю подготовительную для то­го работу. Один из этапов этой подготовительной работы отмечает 2-я книга Маккавейская, говоря, что Неемия «составляя библиотеку, собрал сказания о царях и проро­ках, и о Давиде и письма царей» (2:13). В еще большей степени подготовил установление канона священных книг выбор книг для перевода 70 толковников торжественно соборно совершенный Ветхозаветной Церковью.

И то и другое событие с некоторым правом можно было бы считать установлением канона, если бы мы име­ли список книг, какие в качестве священных собрал пра­ведный Неемия или какие избрали для перевода Богоизб­ранные толковники. Но точного списка ни для того ни для другого события мы не имеем.

Разделение между признанными и непризнанными, каноническими и неканоническими было установлено иу­дейской общиной лишь после отвержения Христа Спаси­теля вождями иудейского народа, после разрушения Ие­русалима, на грани I-го и II-го века по Рождестве Христо­вом, собранием иудейских раввинов в гор. Иамнии в Палестине. Среди раввинов наиболее выдающимися были рабби Акиба и Гамалиил Младший. Ими был установлен список в 39 книг (которые они искусственно свели в 24 книги, соединив в одно книги Царств, книги Ездры и Неемии и 12 книг малых пророков, по числу букв еврейско­го алфавита), который был принят иудейской общиной и введен во все синагоги. Этот список и является тем «ка­ноном», в соответствии с которым книги Ветхого Завета называются каноническими или неканоническими.

Конечно, такой канон, установленный иудейской об­щиной, отвергшей Христа Спасителя, и потому перестав­шей быть Ветхозаветной Церковью, потерявшей всякое право на то Божие наследие, каковым является Священ­ное Писание, такой канон не может быть обязательным для Церкви Христовой.

Тем не менее, Церковь считалась с Иудейским кано­ном, например, список священных книг, установленный Поместным святым Собором Лаодикийским, составлен явно под влиянием Иамнийского списка. Список этот не включает ни Маккавейских книг, ни Товита, ни Иудифи, ни Премудрости Соломоновой, ни третьей книги Ездры. Однако, и этот список не вполне совпадает со списком иу­дейского канона, так как список Лаодикийского Собора включает книгу пророка Варуха, послание Иеремии и 2-ю книгу Ездры, исключаемые иудейским каноном. (В Новом Завете Лаодикийский Собор не включил в канон Откро­вение св. Иоанна Богослова).

Но в жизни Церкви Лаодикийский канон не получил преобладающего значения. При определении Своих свящ, книг Церковь руководствуется в гораздо большей степени 85-м Апостольским правилом и Посланием Афанасия Ве­ликого, включающими в состав Библии в Ветхом Завете 50 книг и в Новом Завете 27 книг. На этот, более широкий выбор, оказал влияние состав книг перевода 70 толковников. Впрочем, и этому выбору Церковь подчинилась не бе­зусловно, включив в свой список и книги, появившиеся позднее перевода 70, например, книги Маккавейские и книгу Иисуса сына Сирахова.

Что так называемые «неканонические» книги Цер­ковь приняла в свою жизнь свидетельствуется тем, что в богослужениях они употребляются совершенно так же, как и канонические и, например, книга Премудрости Со­ломоновой, отвергаемая иудейским каноном, является на­иболее читаемой из Ветхого Завета за богослужениями.

2-я глава Премудрости Соломоновой так пророчески ясно говорит о страданиях Христовых, как может быть ни одно другое место в Ветхом Завете, кроме пророка Иса­ии. Можно заподозрить, что это обстоятельство и явилось причиной, почему раввины в Иамнии отвергли эту книгу. Христос Спаситель в Нагорной проповеди приводит, хотя и без ссылок, слова из книги Товита (ср. Тов. 4:15 с Мф. 7:12 и Лк. 6:31; Тов. 4:16 с Лк. 14:13), из книги сы­на Сирахова (ср. 28:2 с Мф. 6, 14 и Мр. 2:25), из книги Премудрости Соломоновой (ср. 3:7 с Мф. 13:43). Ап. Ио­анн в Откровении берет и слова и образы книги Товита (ср. Отк. 21:11—24 с Тов. 13:11—18). У апостола Павла в посланиях к Римлянам (1:21), к Коринфянам (1 Кор. 1:20—27; 2:7—8), к Тимофею (1 Тим. 1:15) есть слова из книги прор. Варуха. У ап. Иакова очень много общих фраз с книгой Иисуса сына Сирахова. Послание к Евреям св. ап. Павла и книга Премудрости Соломоновой так близки друг к другу, что некоторые умеренно отрицательные критики считали их творением одного и того же автора.

Все бесчисленные сонмы христианских мучеников первых веков вдохновлялись на подвиг святейшим приме­ром мучеников Маккавейских, о которых повествует 2-я книга Маккавейская.

 

Б. Язык Библии.

Священное Писание в оригинале написано на трех языках: на еврейском, на арамейском и на греческом.

На еврейском написана большая часть Ветхого Заве­та. На арамейском языке написаны в Ветхом Завете 2—8 главы книги прор. Даниила, 4—8 главы 1 книги Ездры и книга Премудрости Иисуса сына Сирахова, а в Новом За­вете Евангелие от Матфея. На греческом языке в Ветхом Завете написаны 2-я и 3-я книги Маккавейские и весь Новый Завет, кроме Евангелия от Матфея. Кроме того, и Евангелие от Матфея и все книги Ветхого Завета не при­знаваемые иудейским каноном, сохранились лишь на гре­ческом языке, а в еврейском или арамейском подлинни­ке утрачены.

Первым известным нам переводом Священного Пи­сания был перевод всех книг Ветхого Завета с еврейского на греческий, совершенный так называемыми 70 (точнее 72) толковниками в III веке до Р.Х.

Димитрий Фаларей, ученый вельможа эллинистичес­кого египетского царя Птоломея Филадельфа задался целью собрать в столице своего государя абсолютно все су­ществовавшие тогда во всем мире книги. Иудея в это вре­мя (284—247 гг. до Р.Х.) была в подчинении у египетских царей, и Птолемей Филадельф приказал иудеям прислать в Александрийскую библиотеку все существовавшие у них книги, приложив к ним греческий перевод с них. Вероят­но, никто из современников не понимал, что это типич­ное для библиофилов стремление царя и его вельможи со­ставить наиболее полную коллекцию книг будет иметь та­кое важнейшее значение в духовной жизни человечества.

Иудейские первосвященники отнеслись, конечно, под воздействием Духа Святого, к этой задаче с чрезвычайной серьезностью и сознанием ответственности. Несмотря на то, что к этому времени фактически весь еврейский народ сосредоточился в одном колене иудином, и иудеи смело могли бы взять на себя одних выполнение пожелания еги­петского царя, однако вполне справедливо и свято желая, чтобы в таком деле приняла бы участие вся Ветхозаветная Церковь, весь Богоизбранный Израиль, духовные вожди еврейского народа установили пост и усиленную молитву во всем народе и призвали все 12 колен Израилевых из­брать по 6 человек толковников, т.е. переводчиков от каж­дого колена, чтобы они совместным трудом перевели Свя­щенное Писание на греческий язык — язык всех племен и народов тогдашнего времени.

Этот перевод, явившийся, таким образом, плодом со­борного подвига всей Ветхозаветной Церкви, получил на­звание Септуагинты, т.е. Семидесяти, и сделался для православных христиан самым авторитетным изложением Священного Писания Ветхого Завета.

Значительно позднее (по-видимому, около I-го в. до Р X. для ветхозаветной части Священного Писания и око­ло начала II-го по Р.Х. для новозаветной его части) явил­ся перевод Священного Писания на арамейский язык, т.н. Пешитта, который во всем важнейшем совпадает с пере­водом Септуагинта.

Для Сирийской Церкви и для всех Восточных Церк­вей, связанных с Сирийской, Пешитта также авторитетна как для нас Септуагинта, и во всяком случае эти два пе­ревода, а для западных еще и перевод, сделанный св. Ие­ронимом т.н. Вульгата (что по-латыни значит совершенно то же, что по арамейски Пешитта — «простой») почита­ются гораздо более авторитетными, чем еврейский под­линник.

Это может показаться странным, и мы постараемся разъяснить это.

Ко времени Христа Спасителя древнееврейский язык, на котором написан Закон и большинство прочих книг Ветхого Завета, был уже языком мертвым. Еврейское на­селение Палестины говорило языком общим тогда для всех семитических племен Передней Азии — арамейском. Христос Спаситель тоже говорил на этом языке. Те не­многие слова Христовы, которые свв. евангелисты приво­дят в буквальной передаче, «талифа куми» (Мр. 5:41), «авва», в обращении Господа к Богу-Отцу (Мр. 14:36), предсмертный вопль Господа на кресте «Елои, Елои, ламма савахфани» (Мр. 15:34) — все это арамейские слова. (В Евангелии от Матфея слова «Елои, Елои» — Боже Мой, Боже Мой — приведены в древнееврейской форме «Или, Или», но вторая половина фразы в обоих Евангелиях дана в арамейском языке).

Когда же в течение 1-го и II-го веков после бурь Иу­дейской войны и восстания Бар-Кохбы, прекратилось су­ществование и малых общин иудео-христиан, тогда Свя­щенное Писание на еврейском языке совершенно исчезло из христианской среды. Воле Божией угодно оказалось, чтобы отвергшая Его и тем изменившая своему основно­му предназначению иудейская община получила иное на­значение, оказавшись единственной хранительницей Свя­щенного Писания на исконном языке и, вопреки своей воли, стала свидетельницей, что все то, что говорит Хрис­това Церковь относительно древних пророчеств и прооб­разов о Христе Спасителе и о Божием Отеческом приуготовлении людей к принятию Сына Божия, не измышлено христианами, но является подлинной, многогранно ут­вержденной истиной.

Когда после многих веков раздельного существования в разных, и, притом, насмерть враждующих кругах Свя­щенного Писания в греческом и арамейском переводах и в переводах с греческого и арамейского с одной стороны, и еврейского подлинника с другой стороны, они были приведены к сличению, оказалось, что во всем сколько-ни­будь главном, за редкими исключениями, оно тождествен­но. Перед лицом миллионоустой клеветы, которую во все века, а в наше время особенно, воздвигали и воздвигают враги после Божиего слова, это согласие является свиде­тельством того, как злостно недобросовестна клевета, как бережно любовно сбережен священный Текст Божествен­ных слов, как достославно оправдало человечество Божие доверие, вручившее абсолютную Правду в попечение не­мощным и ограниченным человеческим силам.

Но если тексты во всем главном так совпадают, то по­чему для православных христиан все-таки остается более авторитетным греческий или арамейский перевод, а не ев­рейский подлинник.

Потому что греческий и арамейский переводы в Церк­ви Христовой хранились от порчи Божиею благодатью и благодатным человеческим подвигом, а еврейский текст в еврейской общине сберегался техническими приемами.

Когда строки Библии переписывались христианскими писцами, то и сам писец, будучи чадом Церкви, участни­ком Церковной Божественной жизни, ведающим Истину, не делал важной ошибки в переписываемом тексте, и слу­шатели этого текста, которым передавал он переписанную книгу, не мог ли оставить без внимание чего-либо искажа­ющего смысл священных слов, к которым Церковь так внимательна.

В еврейской же общине текст переписывался еврея­ми, не ведающими полноты Истины. Многие строки Биб­лии, говорящие о грядущем Христе или о иных Таинствах Христианской веры были им непонятны, и ни сами они, делая при переписывании ошибки, не могли быть остановленными правильным пониманием текста, ни их слу­шатели иудеи не могли их исправить. Утратившая благодатность, иудейская община не имела органического жи­вого корректива для исправление доверенного ей текста, какой имела и имеет Христова Церковь. Поэтому в деле сохранения священного текста иудеи были предоставлены только природным человеческим средствам, которым свойственно ошибаться.

Иудейская община ясно, мучительно сознавала это, и видя как с каждым веком, с каждым поколением умно­жаются списки, ошибки, недосмотры в священном тексте и как оказывается невозможным судить о верности того или другого разночтения, чтобы предотвратить с ужасом предвидимую полную порчу текста Священного Писания, она решилась на удивительное гигантское предприятие.

В течение первых веков христианства иудейские книжники, называемые массоретами, т.е. хранителями традиции, изъяли из всех синагог во всем мире все спис­ки священных книг и заменили их собственными, перепи­санными строго точно и многократно проверенными из буквы в букву самими массоретами. В дальнейшем же ни одна книга Священного Писания не могла быть дана в си­нагогу под страхом херема, т.е. проклятия, без того, что­бы двенадцать книжников не сверили ее по букве с налич­ными текстами. Так земными человеческими мерами обеспечивал ветхий Израиль ту неповрежденность, непо­движность текста Священного слова, которую Церкви Своей Господь дает благодатно туне.

Степень неподвижности синагогального массоретского текста изумительна. Когда в конце XIX века были обна­ружены книги евреев центрального Китая, живших от­дельной от прочего еврейства жизнью с IV или V века, то оказалось, что в существовавших у них книгах (Тора, Про­роки и Псалмы) обнаружилось лишь 16 разностей в бук­вах с европейскими синагогальными текстами.

Однако всё же назвать эту неповрежденность абсо­лютной нельзя. Достигнута лишь неподвижность текста, но те ошибки, которые уже были к моменту реформы массоретов, не только не были исправлены, но, наоборот, оказались запечатленными их реформой, некоторые же искажения были намеренно введены массоретами, чтобы уменьшить ясность пророческих предречений о Христе Спасителе.

Из этих последних укажем, прежде всего, на знаме­нитое изменение массоретами 14-го стиха 7-й главы про­рочества Исаии «се Дева во чреве приимет и родит сына». Зная, что это место наиболее излюблено христианами и лучше всего свидетельствует о пренепорочном Рождестве нашего Господа, массореты при проведении своей рефор­мы, во все еврейские тексты, по всему миру поставили вместо слова «Ветула» — Дева, слово «альма» — молодая женщина. На это в свое время древние христианские апо­логеты резонно возразили еврейским толкователям: «ка­кое же знамение, о котором тут говорит пророк Исаия, было бы в рождении сына от молодой женщины, если это является повседневным обыкновением»..Из сказанного ясно, почему Церковь еврейскому ори­гиналу в качестве авторитетнейшего текста Священного Писания предпочитает переводы Септуагинты и Пешитты, из которых первый имеет еще и то преимущество, что и создан он был, как мы указывали, по вдохновению Ду­ха Святого соборным подвигом Ветхозаветной Церкви.

Из дальнейших переводов необходимо указать на древние переложения Священного Писания на арамейский язык, т.н. таргумы, т.е. толкования.

Когда древнееврейский язык вышел у иудеев из упо­требления, и его место занял арамейский язык, раввины должны были для толкования Писания в синагогах пере­ходить на этот последний язык. Но они не хотели полно­стью оставить драгоценное наследие отпев — подлинник Божиего Закона, и поэтому, вместо прямого перевода вве­ли чтение Священного Писания в еврейском подлиннике при разъяснительном толковании на арамейском языке. Эти толкования и называются таргумами.

Самыми древними и знаменитыми из таргумов явля­ются таргум Вавилонский, составленный в I в. до Р.Х. не­ким раввином Онкелосом на все Священное Писание и таргум Иерусалимский, несколько более поздний, припи­сываемый Ионафану бен Узиелю, составленный только на Тору. Есть еще и другие таргумы, гораздо более поздние. Хотя оба древнейшие таргумы и появились до массоретской реформы, но текст, истолковываемый ими, почти совпадает с массоретскими, во-первых, потому что вышли таргумы из той же раввинистической среды, из которой

вышли и массореты, а во-вторых, потому что текст таргу­мов (дошедших до нас лишь в позднейших списках) под­вергся обработке массоретов.

В этом отношении очень важен для нас т.н. Самарянский таргум, который составлен в X—XI веках, но который в основу свою берет для истолкования не массоретский, а домассоретский еврейский текст, во многом совпадающий с текстом Септуагинты.

В нашей русской Церкви мы имеем легко под рукой в первоклассных переводах обе вариации Священного Пи­сания: церковно-славянский перевод сделан с Септуагин­ты, а русский синодальный — с еврейского текста.

Первоначальный перевод на церковно-славянский язык Священного Писания сделан был свв. равноапостоль­ными братьями Кириллом и Мефодием, но до нашего вре­мени от их перевода дошли только те части Ветхозаветно­го текста, которые заключаются в богослужебных чтениях, т.н. паремиях. Полной же Библии, перевода свв. братьев, до нас не дошло ни одной. В XVI веке при начавшейся борьбе Церкви с ересью жидовствующих обнаружилось, что во всей России нет нигде полной Библии. Поэтому ар­хиепископ Геннадий Новгородский приказал заново сде­лать перевод священных книг с греческого. Этот перевод со многими исправлениями и переработками и дошел до нас в современной церковно-славянской Библии.

Русский же перевод Библии сделан с еврейского в XIX веке. Впрочем, в хороших синодальных изданиях наиболее важные разночтения с Септуагинтой отмечены, и перево-ды с греческого поставлены в текст в скобках. Издания же Библейского общества делаются исключительно с еврей­ского текста без вариаций с греческого.

Почти одновременно с церковно-славянским перево­дом (даже позднее его) был сделан перевод Св. Писания на арабский язык Саадием Гаоном аль Фаюмом (в начале X в.). Этот перевод сделан с Пешитты.

Столь поздняя дата перевода Св. Писания на арабский язык объясняется тем, что арамейский язык, получивший свое позднейшее окончательное оформление в Пальмире среди североарабских племен, был до времени нашествия магометан литературным языком для всех северных арабов и сирийцев, понятным даже и для простого народа. Маго­метанским завоеванием был принесен на север язык юж­ных арабов, от которого и произошел современный араб­ский язык, но арабы и сирийцы-христиане еще долго упо­требляли в свой церковной жизни арамейский язык, драгоценный тем, что на нем говорил Христос.

I. Сотворение мира 1

Мир, рассматриваемый в его внешней красоте и вну­тренней гармонии, представляет собою дивное создание, изумляющее стройностью своих частей и чудесным разно­образием своих форм. Во всей своей необъятности он пра­вильно движется подобно величественным часам, заведен­ным великим и искусным мастером. И как при взгляде на часы невольно является мысль о сделавшем и заведшем их мастере, так и при рассматривании мира в его правиль­ном и стройном движении разум невольно приходит к мысли о том Виновнике, которому он обязан своим суще­ствованием и дивным устроением. Что мир не вечен и имеет свое начало, это ясно доказывается, прежде всего, общим верованием народов, у которых у всех сохраняет­ся древнейшее предание о начале всех вещей. Затем изу­чение хода исторической жизни человечества, особенно древнейших его народов, показывает, что сама историчес­кая жизнь имеет весьма ограниченную протяженность и скоро переходит в эпоху доисторическую, которая состав­ляет детство человеческого рода, необходимо предполага­ющее, в свою очередь, рождение или начало. На то же указывает и ход развития наук и искусств, который опять приводит нас к первобытному состоянию, когда только начинались они. Наконец, новейшие науки (геология и палеонтология) через изучение наслоений коры земной и заключающихся в них останков неопровержимо и ясно доказывают, что земной шар постепенно образовывался в своей поверхности, и было время, когда на нем совершен­но не было никакой жизни, и сам он находился в состоя­нии бесформенного вещества. Таким образом, начало ми­ра несомненно, хотя бы и в виде бесформенного, перво­бытного вещества, из которого постепенно образовались все его формы. Но откуда явилось само это первобытное вещество? Вопрос этот издавна занимал мысль человечес­кую, но она бессильна была разрешить его без высшей по­мощи, и в языческом мире величайшие мудрецы и осно­ватели религий не в силах были подняться выше той мыс­ли, что это первобытное вещество существовало от вечности, и из него-то Бог создал или устроил мир, буду­чи лишь, таким образом, создателем или устроителем ми­ра, но не в собственном смысле Творцом его. Тогда на по-

мощь человеческому разуму явилось Божественное Откро­вение, заключающееся в книгах св. Писания, и оно про­сто и ясно провозгласило великую тайну бытия, постиг­нуть которую тщетно усиливались мудрецы всех времен и народов. Тайна эта открыта на первой странице книги Бытия, которою и начинается Библейская история мира и человечества.

«В начале сотворил Бог небо и землю», говорит в пер­вом стихе книги Бытия бытописатель, св. пророк Моисей. В этих немногих словах выражена та необъятная по своей глубине истина, что все существующее на небе и на зем­ле, а, следовательно, и первобытное вещество, имеет свое начало, и все сотворено Богом, который один только ве­чен и существовал в довременном бытии, и притом сотво­рено из ничего, как означает самый глагол бара, употреб­ленный для выражения слова «сотворил»2. Бог есть единый Творец вселенной, и без Него ничего не могло произойти. Утверждая эту мысль, бытописатель тем самым отверг все другие способы объяснения происхождения мира, т.е., что мир не мог произойти ни от случая, ни от самозарожде­ния, ни от борьбы доброго и злого начал (как учили язы­ческие мудрецы, а за ними и новейшие любомудры), а единственно от свободного решения воли всемогущего Бо­га, благоволившего из небытия воззвать мир к временно­му бытию. Решение же это вытекло единственно из люб­ви и благости Творца, с целью дать и твари возможность насладиться этими величайшими свойствами Его сущест­ва. И вот «Он», по словам боговдохновенного псалмопевца, «сказал и сделалось, Он повелел и явилось» все (Псал. 32:9). Орудием его при творении служило Слово Его («сказал и сделалось»), которое есть Слово изначальное, Сын Божий, чрез которого «все начало быть, и без Него ничто не начало быть, что произошло» (Иоан. 1:3). Так как во втором стихе отдельно говорится и об участии Ду­ха Божия в деле творения, то ясно, что Бог действовал при создании мира как превечная Троица3.

Открыв тайну происхождения мира как целого и его двух составных частей — неба и земли, бытописатель пе­реходит к описанию порядка образования мира в его те­перешнем виде, во всем разнообразии его видимых форм, и так как летопись бытия предназначалась в поучение жи­телям земли, то и главное внимание его обращается имен­но на историю образования земли, так что во втором сти­хе уже не упоминается о небе4. В первобытном своем со­стоянии «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою». Это было только что сотворенное бесформенное вещество — хаос5 «тогу-ва-богу», в котором бродили слепые силы вещества, ожидая зиждительного слова Творца, и над этою-то бро­дящею бездною была тьма, и только творческий Дух Бо­жий носился над водою, как бы оплодотворяя зародыши и семена имевшей возникнуть жизни на земле. Открове­ние ничего не сообщает о продолжительности такого хао­тического состояния. Только с известного момента нача­лась творчески-образовательная деятельность Творца, и она совершилась в шесть последовательных периодов времени, называемых днями творения6.

Когда настало время для начала творческой деятель­ности, над темным бесформенным веществом прогреме­ло слово Божие: «да будет свет! и стал свет». Над бездной хаоса мгновенно рассвел прекрасный день Божий и оза­рил мрачную утробу довременной тьмы. «И увидел Бог свет, что он хорош»; и «отделил Бог свет от тьмы. И на­звал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было ут­ро: день один».

При появлении света усилилось брожение сил в кло­кочущем веществе хаоса. Огромные массы паров подни­мались над поверхностью земного тела и окутывали его непроницаемыми тучами и мглою, так что терялась вся­кая грань, отделяющая его от других небесных тел. «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды; (и стало так). И создал Бог твердь; и отде­лил воду, которая под твердию, от воды, которая над твердию; и стало так». Нижние слои паров превратились в во­ду и осели на поверхность все еще клокотавшей бездны, а верхние улетучились в необъятной области небесного про­странства, и над землею открылось то прекрасное голубое небо, которое мы видим теперь. Это был день второй.

Над земным телом была уже очищенная от паров ат­мосфера, но сама земля была еще сплошным морем. Тог­да «сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в од­но место, и да явится суша; и стало так». Сгустившееся и постепенно охлаждавшееся вещество в одних местах под­нималось, в других опускалось; возвышенные места обнажались от воды, делались сушею, а углубления и впадины наполнялись сливавшеюся в них водою и образовали из се­бя моря. «И назвал Бог сушу землею, а собрание вод на­звал морем: и увидел Бог, что это хорошо». Но как ни хо­рошо было это распределение моря и суши, земля еще не обладала тем, что составляло цель её создания: на ней не было еще никакой жизни, и лишь голые, мертвые скалы мрачно смотрели на вместилища вод. Но вот, когда совер­шилось распределение воды и суши, и образовались необ­ходимые условия для жизни, не замедлили появиться и первые начатки её — в виде растительности. «И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя (по роду и по подобию её), и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле, и ста­ло так». «И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий».

Но растительность для своего прозябания нуждается в правильной смене света и тьмы. «И сказал Бог: да бу­дут светила на тверди небесной (для освещения земли), для отделения дня от ночи, и для знамений и времен, и дней и годов, и да будут они светильниками на тверди не­бесной, чтобы светить на землю: и стало так». По слову Творца окончательно установилась солнечная и звездная система, как она существует теперь. Солнце запылало сво­им могучим, животворным светом и озарило окружаю­щие его планеты; небесный свод украсился мириадами звезд, и чарующий блеск их вызвал восторг ангелов небес­ных, которые хором восхвалили Творца (Иов. 38:7). «И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый».

Небо уже украшалось светилами, на земле развивалась исполинская растительность; но не было еще на земле жи­вых существ, которые могли бы наслаждаться дарами при­роды. Для их существования не было еще надлежащих ус­ловий, так как воздух был насыщен вредными испарения­ми, которые могли способствовать лишь царству растительному. Но вот исполинская растительность очисти­ла атмосферу, и подготовились условия для развития живот­ной жизни. «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкаю­щихся, душу живу; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной». Б силу этого божественного веления со­вершился новый творческий акт, не просто образователь­ный, как в предыдущие дни, а в полном смысле творчес­кий, каким был и первый акт творения первобытного ве­щества — из ничего. Тут создавалась душа живая, вводилось нечто такое, чего не было в существовавшем первобытном веществе. И действительно, бытописатель здесь во второй раз употребляет глагол бара — творить из ничего. «И со­творил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмы­кающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду её. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый».

Вода и воздух наполнились жизнью, но оставалась еще пустынною третья часть земли — суша, та именно, которая представляет наиболее удобств для жизни живых существ. Но вот настало время и для её заселения. «И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду её, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их: и стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их». Все эти животные образованы были из земли, откуда они и теперь извлека­ют свои питательные вещества, и в которую обращаются опять при разложении. «И увидел Бог, что это хорошо». Таким образом, земля уже во всех своих частях населилась живыми существами. Мир живых существ представлял стройное дерево, корень которого состоял из простейших, а верхние ветви из высших животных. Но это дерево бы­ло неполно, не было еще цветка, который бы завершал и украшал его вершину. Не было еще человека — царя при­роды. Но вот явился и он. «И сказал Бог: сотворим че­ловека по образу Нашему (и) по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птица­ми небесными, и над скотами, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотво­рил его, мужчину и женщину сотворил их». Здесь в тре­тий раз совершился в полном смысле творческий акт (бара), так как человек в своем существе опять имеет нечто такое, чего не было в сотворенной до него приро­де, именно дух, отличающий его от всех других живых существ.

Так закончилась история творения и образования мира. «И увидел Бог все, что Он создал, и вот хорошо весь­ма. И был вечер, и было утро: день шестый». «И совер­шил Бог к седьмому дню дела Свои, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые Он творил и созидал. И благословил Бог седьмый день и освятил его». Отсюда ве­дет свое начало установление субботы как дня покоя, и на этом установлении доселе основывается правильная смена труда и покоя в жизни человеческой.

 

II. Сотворение первых людей и их блаженная жизнь в раю 1.

Человек, как венец творения, создан по особому со­вету Творца, и он только один создан по образу и по по­добию Божию. Тело его, как и тела всех животных, обра­зовано из земли; но духовная часть его есть непосредст­венное вдуновение Творца. «И создал Господь Бог человека (Адама) из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душею живою». Образ и подобие Божие в человеке поэтому состоит в духовном сыновстве его Богу, в стремлении к умственному и нрав­ственному совершенству, дающему ему возможность гос­подствовать над природой. Как царь творения он вводит­ся в особый насажденный для него сад или рай в Едеме на востоке, приводятся ему в подчинение все твари, и он делается владыкой земли. Но человек, как разумное и ду­ховное существо, не был бы достойным представителем Божества на земле, если бы он жил в уединении или в об­щении только с существами или высшими его, как анге­лы, или низшими, как животные. Для него было необхо­димо не только для удовольствия и счастья, но еще более для совершенства божественного дела иметь помощника по себе, способного к восприятию и взаимному общению мыслей и чувств. Между тем, среди уже созданных жи­вых существ «для человека не нашлось помощника подоб­ного ему». «И сказал Господь Бог: не хорошо человеку быть одному; сотворим ему помощника, соответственно­го ему». И вот создается жена, и притом из ребра само­го человека, взятого у него во время глубокого сна. Как только создана была женщина, человек тотчас понял в этом деле Творца желание счастья для общественной жизни человека и пророчески произнес положение, кото­рое стало законом брака на все последующие века: «вот это кость от костей моих, и плоть от плоти моей, она бу­дет называться женою, ибо взята от мужа своего. Пото­му оставит человек отца и мать свою, и прилепится к же­не своей; и будут два одна плоть». Из этих слов, равно как и из обстоятельств самого сотворения жены, естественно вытекает, что муж и жена представляют собою единство, заключаемое в браке, что брак должен состоять из союза одного мужчины с одной женщиною, и что жена должна подчиняться мужу как его помощница, созданная для не­го. «И благословил их Бог и сказал: плодитесь и размно­жайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и влады­чествуйте над всеми тварями».

И вот первые люди в блаженстве своей невинности обитали в раю, пользуясь всеми его плодами и наслажда­ясь всеми его радостями. Им предоставлены были все бла­га совершенной и невинной жизни. В материальном отно­шении их окружал избыток богатейших даров райской природы, вместе с плодами деревьев, которые имели осо­бенно чудесное значение для их телесной крепости и жиз­ненности, давая им бессмертие. Духовные потребности их находили полнейшее удовлетворение в непосредственном собеседовании с Богом, являвшимся «в раю во время про­хлады дня», а также в изыскании лучших способов господ­ства над подчиненной им природой и управления ею, для чего Адам нарек имена животным, а также, конечно, и всем другим предметам, устанавливая таким образом язык как средство различения предметов и общественного сно­шения. Но высшее совершенство их заключалось в нрав­ственной невинности, которая состояла в отсутствии са­мой мысли о чем-либо нечистом и греховном. «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились».

 

III. Грехопадение и его последствия. Местонахождение рая 8.

Пребывание первых людей в раю было пребыванием их в непосредственном общении с Богом, которое и было первой и совершеннейшей религией человеческого рода. Внешним выражением этой религии была церковь, как собрание первых двух верующих. Но так как церковь, как внешнее учреждение, предполагает известные установле­ния и условия, на которых основывается собрание, то и первобытная церковь была основана на особом завете между Богом и человеком. Завет этот состоял в том, что­бы человек любил Бога и ближних и оказывал Творцу сво­ему совершенное послушание во всех Его повелениях, а Бог, с своей стороны, обетовал за это человеку продолже­ние его блаженного состояния, безопасность от смерти, как болезненного разрушения тела и, наконец, жизнь веч­ную. Чтобы предоставить человеку возможность засвиде­тельствовать свое послушание и укреплять свою веру, Бог дал ему заповедь, которая могла служить для него испыта­нием, как средством укрепления того свободного нравст­венного самоопределения, в котором заключается высшее благо жизни. Заповедь состояла в запрещении есть от пло­дов дерева познания добра и зла. «И заповедал Господь Бог человеку и сказал: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла — не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию ум­решь». Предоставив человеку полную свободу, Творец, од­нако же, этою заповедью хотел показать ему, что как су­щество ограниченное, он должен жить под законом и что за нарушением закона последует страшное наказание.

Откровение не сообщает, как продолжительно было блаженное пребывание первых людей в раю. Но это со­стояние уже возбуждало злобную ненависть врага, кото­рый, лишившись его сам, с ненавистью смотрел на невинное блаженство первых людей. Когда на земле господство­вал еще мир всеобщего блаженства и она не знала зла, мир в высших своих областях уже был знаком со злом, и происходила борьба с ним. В среде высших сотворенных существ или ангелов, одаренных высшими дарами разума и свободы, некоторые уже нарушили заповедь послушания Творцу, возгордились своим совершенством (1 Тим. 3:6) и не сохранили своего достоинства (Иуд. 6), за что и низ­вергнуты были из небесного рая в преисподнюю. Зависть и жажда зла сделалась душею этих существ. Всякое благо, всякий мир, порядок, невинность, послушание — стали ненавистны для них, и они попытались разрушить их и среди людей, наслаждавшихся блаженством райской жиз­ни на земле. И вот в раю явился искуситель — в виде змея, который «был хитрее всех зверей полевых*. При этом он употребил лукавую хитрость, направив искушение не к обоим людям и не к мужу, а к одной жене, как сла­бейшему члену, скорее поддающемуся увлечению.

Змей приблизился к жене и сказал ей: «Подлинно ли сказал Бог, не ешьте ни от какого дерева в раю?» В во­просе этом заключалась коварная ложь, которая должна бы сразу оттолкнуть собеседницу от искусителя. Но она, по своей невинности, не в состоянии была сразу понять здесь коварство, и, в то же время, была слишком любо­пытна, чтобы тотчас же прекратить разговор. Однако же, она поняла ложь вопроса и ответила, что Бог разрешил им есть от всех дерев кроме одного лишь дерева, которое посреди рая, потому что от вкушения плодов его они могут умереть. Тогда искуситель прямо возбуждает недове­рие к Богу. «Нет, сказал он, не умрете; но Бог знает, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло». Коварное слово глубоко запало в душу женщины. Оно возбудило ряд сомнений и душевную борьбу. Что такое добро и зло, которое она может узнать? И если люди блаженствуют в теперешнем состоянии, то в каком же блаженстве будут они, когда станут как боги?.. В тревожном возбуждении она невольно обращает взор к запретному дереву, а оно так приятно для глаз, вероятно сладостно для вкуса, а осо­бенно заманчиво по своим таинственным свойствам. Это внешнее впечатление решило внутреннюю борьбу, и жен­щина «взяла плодов этого дерева, и ела; и дала также му­жу своему, и он ел». Величайший переворот в истории че­ловечества совершился. Те, которые должны были слу­жить чистым источником всего человеческого рода, отравили себя плодами смерти. Женщина последовала змею, как бы он был выше Бога. По его внушению она сделала то, что запретил Творец. А её муж во грехе по­следовал жене, которая из соблазненной тотчас же сдела­лась соблазнительницею.

Не замедлили сказаться и следствия вкушения запре­щенного плода: у них действительно открылись глаза, как обещал искуситель, и запретный плод дал им знание; но что же узнали они? — узнали то, что они наги. Возмущен­ное нравственное чувство открыло пред ними сознание их наготы, ставшей победным знаком чувственности и торжества плоти, и чтобы прикрыть ее, они сшили себе смо­ковные листья и сделали из них опоясания — эту первич­ную форму одежды. Но если согрешившие устыдились так даже собственного внутреннего голоса совести, то им со­вершенно страшно стало предстать теперь перед Богом. Настал вечер, и прохлада теней его разливала блаженство по саду. В это время обыкновенно происходило у них со­беседование с Богом, которого они до сих пор с невинною радостью ожидали и встречали как дети своего отца. Те­перь же они желают, чтобы этого момента никогда не на­ступало. А между тем он приблизился, и они услышали знакомый голос. Ужас объял Адама и жену его, и они «скрылись от лица Господа Бога между деревьями рая».

И воззвал Господь Бог к Адаму: «Адам, где ты?» А не­счастный беглец с трепетом ответил из чащи дерев: «Голос Твой я услышал в раю и убоялся, потому что я наг, и скрылся». — «Но кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от древа, с которого Я запретил тебе есть?» Вопрос был поставлен прямо, но грешник не в силах был ответить на него так же прямо; он дал уклончивый и лукавый ответ: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от древа, и я ел». Вину он сваливает на жену и даже на Самого Бога. Господь обратился к жене: «что ты это сделала?» Жена также, в свою очередь, отклоняет от себя вину: «Змей обо­льстил меня, и я ела». Жена сказала правду, но в том, что они оба старались выгородить себя от вины, заключалась ложь. В этом сразу сказалось пагубное влияние отца лжи, обольщению которого поддались первые люди, и это влияние, как испитый яд, отравило всю их нравственную и телесную природу.

Тогда Господь изрек заслуженное наказание и, преж­де всего, змею, как послужившему орудием искушения: он был проклят пред всеми животными и ему определе­на жалкая жизнь пресмыкания на чреве своем и питания прахом земли9. Жена осуждена на подчинение мужу и на тяжкие страдания и болезни при рождении детей; а муж осужден на тяжелую жизнь, так как земля, проклятая за дела человека, должна была оскудеть в своих дарах, про­изводить терние и волчцы, и только в изнурительном по­те он мог добывать себе хлеб для пропитания, пока не возвратится в землю, из которой взят был: «ибо прах ты, и в прах возвратишься», сказал Господь, осуждая его на телесную смерть. Страшно было наказание за преступ­ление заповеди Божией; но как милосердный Отец, Бог не оставил Своих согрешивших чад без утешения, и тог­да же дал им обетование, которое светлой надеждой на восстановление потерянного блаженства должно было поддерживать их унылый дух в дни последующих испы­таний и невзгод греховной жизни. Это именно обетова­ние о Семени жены, которое долженствовало стереть гла­ву змия, т.е. окончательно победить разрушителя блажен­ства людей, и восстановить людям возможность достигать блаженства и жизни вечной на небе. Это было первое обетование о Спасителе мира, и в знамение Его прише­ствия установлено жертвоприношение животных (види­мо, уже теперь разделенных на два класса — чистых и нечистых), заклание которых должно было предзнамено­вать заклание великого Агнца за грехи мира. Сделав Ада­му и жене его Еве (матери живущих, как назвал ее те­перь Адам) кожаные одежды (из убитых для жертвопри­ношения животных) и научив их одеваться, Господь изгнал их из рая, «и поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы ох­ранять путь к древу жизни», которого они чрез свой грех сделались теперь недостойны.

С изгнанием людей из рая у них среди трудов и невз­год греховной жизни изгладилась с течением времени са­мая память о точном его местонахождении, у разных на­родов мы встречаем самые смутные предания, неопреде­ленно указывающие на восток, как место первобытного блаженного состояния. Более точное указание находится в Библии, но и оно настолько неясно для нас при тепереш­нем виде земли, что по нему так же невозможно с геогра­фическою точностью определить местоположение Едема, в котором находился рай. Вот это библейское указание: «И насадил Господь Бог рай в Едеме, на востоке. Из Едема вы­ходила река для орошения рая; и потом разделялась на че­тыре реки. Имя одной Фисон; она обтекает всю землю Хавила, ту, где золото, и золото той земли хорошее; там бдо­лах и камень оникс. Имя второй реки Тихон (Геон): она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель (Тигр); она протекает пред Ассириею. Четвертая река Ев­фрат» (Быт. 2:8—14). Из этого описания прежде всего яс­но, что Едем — это обширная страна на востоке, в которой находился рай, как меньшее помещение, назначенное для обитания первых людей. Затем название третьей и четвертой рек ясно указывает на то, что эта Едемская страна находилась в некотором соседстве с Месопотамией. Но этим и ограничиваются понятные для нас географиче­ские указания. Первые две реки (Фисон и Тихон) не име­ют теперь ничего, соответствующего себе ни по географи­ческому положению, ни по названию, и потому они пода­вали повод к самым произвольным догадкам и сближениям. Одни видели в них Ганг и Нил, другие — Фазис (Рион) и Аракс, берущие свое начало на возвышен­ностях Армении, третьи — Сыр-Дарью и Аму-Дарью, и так далее до бесконечности. Но все эти догадки не имеют серьезного значения и основываются на произвольных сближениях. Дальнейшим определением географического положения этих рек служат земли Хавила и Куш. Но пер­вая из них так же загадочна, как и орошающая ее река, и можно только догадываться, судя по её металлическим и минеральным богатствам, что это некоторая часть Аравии или Индии, служивших в древности главными источника­ми золота и драгоценных камней. Несколько определен­нее название другой страны Куш. Этим термином в Биб­лии обыкновенно называются страны, лежащие к югу от Палестины, и «кушиты», как потомки Хама, от его сына Хуша или Куша, встречаются на всем пространстве от Персидского залива до южного Египта. Из всего этого можно заключить лишь одно, что Едем действительно на­ходился в некотором соседстве с Месопотамией, на что указывают и предания всех древнейших народов, но в точ­ности определить его местонахождение невозможно. Зем­ная поверхность с того времени претерпела столько пере­воротов (особенно во время потопа), что не только мог­ло измениться направление рек, но могла порваться и самая связь их между собою, или даже прекратиться са­мое существование некоторых из них. Вследствие этого науке так же прегражден доступ к точному определению местонахождения рая, как он прегражден был согрешив­шему Адаму — ко вкушению от древа жизни в нем.

 

IV. Сыновья и ближайшие потомки Адама. Каин и Авель. Два направления в жизни допотопного человечества. Долговечность патриархов. Летосчисление 10.

Лишившись своего прежнего блаженного жилища, первые люди поселились к востоку от Едема. Эта восточ­ная внерайская страна сделалась колыбелью человечества. Здесь начались первые труды обыденной суровой жизни, и здесь же явилось первое поколение «рожденных» людей. «Адам познал жену свою Еву, и она зачала и родила сына, которому дала имя Каин, что значит: приобрела я челове­ка от Господа». При первом рождении Ева переживала со­вершенно новые, неизвестные ей состояния — беремен­ность и болезненность родов. Последствием их явилось новое, дорогое для неё существо, которое привело ее в восторг, выразившийся в самом его наименовании, в ко­тором, очевидно, выражается память об обетовании Бо­жием касательно Семени жены. Но она жестоко ошиб­лась, предполагая в своем первом сыне начало избавления от постигшей ее кары: в нем явилось для неё лишь нача­ло новых, неизвестных еще ей страданий и горя. Впрочем, Ева скоро сама поняла, что она слишком рано стала леле­ять себя надеждой на исполнение обетования, и потому, когда родился у неё второй сын, она назвала его Авелем, что значит призрак, пар.

Теперь уже первые люди не одни: образовалось се­мейство, а вместе с ним стали вырабатываться и новые от­ношения. С приращением семейства увеличились потреб­ности, для удовлетворения которых понадобился усилен­ный труд. Уже с первых дней нового положения, в которое люди поставлены были грехопадением, потребно­сти оказались разнообразными: требовалось добывать пи­щу и одеяние. Соответственно этому произошло у первых людей и разделение труда: первый сын Каин стал обраба­тывать землю, для удовлетворения первой потребности питания, а второй — Авель стал заниматься скотоводст­вом, для добывания молока, а также и шерсти, и шкур. Выбор рода труда и занятий первых братьев, конечно, за­висел от различия их характеров и склонностей. Занятия еще больше разделили их, и между первыми братьями не замедлило обнаружиться соперничество, кончившееся страшным злодеянием, какого дотоле не видела еще зем­ля. «Однажды Каин принес от плодов земли дар Господу.

И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел». Причину этого, конечно, нужно видеть не только в качестве самих даров, но и осо­бенно во внутреннем расположении для принесения их. Этим навсегда давался урок, что жертва Богу должна со­единяться с внутренней жертвой доброго сердца и добро­детельной жизни. Между тем, если Авель принес свою жертву с верою, подтверждаемою доброю жизнью, то, на­против, Каин принес ее очевидно без внутреннего участия, так как в жизни «дела его были злы» (1 Иоан. 3:12). Уви­дев предпочтение, оказанное брату, и видя в нем явное обличение своих «злых дел», Каин сильно огорчился, и ом­раченное лицо его поникло. На нем появились зловещие черты. Но совесть (этот голос Божий внутри человека) за­говорила в Каине: «почему ты огорчился, и от чего поник­ло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним». Каин, однако, не послушался предостережения и отворил греху дверь своего сердца. Зазвав своего доверчивого брата в по­ле, он убил его, — совершив невиданное еще землею зло­деяние. Страшное злодеяние, впервые внесшее разруше­ние и смерть в порядок природы, не могло остаться без наказания. «Где Авель, брат твой?» — спросил Господь Каина. «Не знаю: разве я сторож брату моему?» — отве­чал убийца, показывая таким ответом, какой страшный шаг вперед сделало зло со времени падения прародителей. Эта дерзость, это бесстыдное отрицание не допускали воз­можности дальнейшего испытания, и Господь прямо обра­тился к убийце с определением наказания. «Что ты сде­лал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты бу­дешь возделывать землю, она не станет больше давать си­лы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле». Окровавленная земля в силу этого определения должна была потерять свое прежнее плодородие, так что Каину нельзя уже было оставаться в прежнем месте. Про­клятие, вызванное первородным грехом, также пало на землю и только посредственно на человека; теперь же, когда грех дошел до убийства, проклятие падает уже на самого убийцу, но не безусловное проклятие, а проклятие изгнания, в силу которого земля, в качестве исполнитель­ницы воли Божией, не давая своих плодов Каину, должна была принудить его удалиться из первобытной колыбели человечества. Ввиду тяжести возложенного наказания, упорство Каина сломилось и перешло в малодушие и от­чаяние. «Наказание мое, — воскликнул он, — больше, не­жели снести можно. Пусть всякий, кто встретится, убьет меня». Но это желание Каина, вызванное его отчаянием, было преступно и потому не могло быть исполнено. Как наказанный убийца, он должен был служить предостере­гающим примером для других. Поэтому всякому, кто бы решился на убийство Каина, должно было всемеро ото­мститься. Поникшее, искаженное злодейством лицо его должно было служить знаком, чтобы никто, встретившись с ним» не убил его — будет ли то дикий зверь, или кто из братьев его.

И пошел Каин скитаться по земле, и, наконец, посе­лился в земле Нод, еще далее на восток от Едема. Трудно определить точное положение этой страны. Некоторые исследователи указывают на северную Индию, Китай и др. Во всяком случае, это — земля, удаленная от первичного поселения людей, страна «изгнания», как показывает и са­мое её название. Но туда Каин удалился не один. Как ни велико было его злодеяние и оскорбление, нанесенное чи­стоте и святости братской любви, из среды размножив­шихся за это время братьев, сестер и последующих поко­лений нашлись люди, которые решились последовать за Каином в страну изгнания, так что он поселился там с же­ной. Здесь у него родился сын, которого он назвал Енохом. Удаленный от остального общества людей, предоставлен­ный своей собственной судьбе, Каин, от природы суровый и упорный, теперь еще с большим упорством должен был бороться с природой и внешними условиями жизни. И он действительно весь отдался тяжелому труду для обеспече­ния своего существования и был первым человеком, кото­рый построил город, как начало оседлой жизни. Город на­зван был по имени сына его Еноха. Некоторые исследова­тели возражают, будто бы немыслимо допустить построение города в такое раннее время. Но до этого со­бытия могло пройти от происхождения человека уже не­сколько столетий, в продолжение которых люди могли придти к мысли о лучших средствах защиты своего суще­ствования от внешних врагов. Притом, под именем «горо­да», конечно, нельзя разуметь в собственном теперешнем смысле город, а просто ограду, возведенную для защиты находившегося среди её жилища.

Поколение Каина стало быстро размножаться, а вме­сте с тем продолжалась начатая его родоначальником борьба с природой (культура). Из среды его выходили, лю­ди, которые, наследовав от Каина упорную волю в борьбе с природой, продолжали неутомимо изыскивать новые средства для успешнейшего ведения ее. Особенно замеча­тельно в этом отношении семейство Ламеха, шестого чле­на в поколении Каина по прямой от него линии11. Сам Ламех замечателен в истории человечества тем, что он пер­вый нарушил естественный, установленный при начале, порядок брачных отношений и ввел многоженство, сде­лавшееся впоследствии источником ужасного попрания человеческого достоинства женщины, особенно на восто­ке. Подчиняясь своей страстной натуре, он взял себе две жены — Аду и Циллу. От них родились сыновья, которые явились изобретателями первых ремесел и искусств. От Ады родился Иавал. Он первый изобрел палатки и с ни­ми начал вести вполне кочевую жизнь, перенося шатры и перегоняя стада с одного места на другое. Брат его Иувал был более поэтической натуры и прославился изобретени­ем инструментов, посредством которых можно выражать порывы и чувства души. Он первый изобрел гусли и сви­рель и есть отец всех играющих на них. Гусли или арфа (по-еврейски кинур), по описанию Иосифа Флавия, имела десять струн, на которых играли при помощи плектра — особой музыкальной палочки. Изобретение Иувала, конеч­но, представляло простейшую форму струнного инстру­мента. Замечательно при этом, что первые музыкальные инструменты изобретены братом первого скотовода-ко­чевника, принимавшим, вероятно, в занятиях последнего близкое участие: большой и счастливый досуг этого заня­тия дает более всего поводов к такому изобретению. От Циллы у Ламеха также родился замечательный сын по имени Тувал-Каин. Он прославился самым полезным изо­бретением для борьбы с природой, именно пришел к мыс­ли воспользоваться металлами для приготовления из них прочных орудий защиты и хозяйства и стал ковать эти орудия из меди и железа. До него все орудия для защиты или инструменты для домашних хозяйственных занятий, вероятно, приготовлялись из камня, дерева или костей. Дикие народы до сих пор обходятся с такими орудиями, и в постепенном приближении их к цивилизованным на­родам эти первобытные орудия сменяются сначала мед­ными и бронзовыми (в южной Америке — золотыми), а потом уже железными. Сестру Тувал-Каина Ноему — «Прекрасную» — предание называет изобретательницей тонов и песен. Но поэзия, в собственном смысле, обязана своим началом самому Ламеху, этому отцу стольких изоб­ретателей. Восхищенный изобретениями своих сыновей, а особенно Тувал-Каина, он обратился к своим женам с та­кою речью:

 

Ада и Цилла, послушайте голоса моего,

Жены Ламеховы, внимайте словам моим:

Я убил бы мужа за язву мне12,

И отрока за рану мне.

Если за Каина отомстится всемеро,

То за Ламеха в семьдесят раз всемеро13.

 

В этом шестистишии представляется первый пример собственно поэтической речи в первобытную эпоху, и песнь эта представляет верное отражение еврейской, как самой древней поэзии. Что касается содержания этой пер­вобытной поэмы, то, в общем, смысл её таков . Среди на­силий и жестокостей того времени, особенно свирепство­вавших между потомками Каина, Ламех утешает своих жен уверением, что с помощью медного и железного ору­жия, находящегося теперь, благодаря изобретению Тувал-Каина, в его руках, он может убить всякого, кто бы осме­лился оскорбить его; и если Каину было обещано, что за него отомстится всемеро, то в руках потомства Ламехова теперь есть средство отмстить за себя в семьдесят раз все­меро. В этой поэме выразился тот дух высокомерия и са­монадеянности, которым отличалось в своей жизни и в своем характере потомство преступного и мрачного из­гнанника. Ламех смотрит на только что изобретенное ору­жие, которое выковал его сын, и из груди его вырывается песнь торжества. Как далеко он опередил своего предка Каина, принужденного беспомощно скитаться по земле! Он уже не нуждается теперь в посторонней помощи и сам сумеет защитить себя во всякое время. Он не только не боится убийства, но он сам воспевает убийство. Вот к чему пришло потомство первого убийцы.

Потомки Каина всю свою деятельность направили на обеспечение материальной жизни. Эти чисто житейские заботы до такой степени поглощали все силы Каинова поколения, что оно, очевидно, совершенно пренебрегало интересами духовной жизни. Отличаясь упорною само­надеянностью, оно, видимо, жило в полном порабоще­нии житейской суете и отличалось грубым безверием, с неизбежными его плодами — пороками и преступлени­ями. При таком направлении оно, очевидно, не могло быть истинным представителем человеческого рода и, тем более, хранителем великих духовных сокровищ — первого обетования о Спасителе и связанных с ним пер­вобытных религиозных и нравственных установлений. Оно, по своей грубой односторонности, грозило только извратить предназначенный человечеству исторический ход развития. Этому одностороннему направлению необ­ходим был противовес. И он действительно явился в по­колении нового сына Адамова — Сифа, родившегося на место убитого Авеля. Сифом начинается в истории то по­коление людей, которое по своему духовному настрое­нию представляло полную противоположность потомству Каина. В поколении Каина люди, поклоняясь единствен­но материальной силе, все свои способности (до полного забвения о Боге) обращали на вырабатывание и при­обретение средств, увеличивающих эту силу; здесь, напротив, вырабатывалось и развивалось совершенно иное, более возвышенное направление, которое, пробуждая в людях смиренное сознание человеческой беспомощности и греховности, устремляло их помыслы к верховному По­кровителю, давшему падшим людям обетование будуще­го избавления. Направление это заявило о себе уже при сыне Сифа — Еносе: «тогда, говорит библейская лето­пись, начали призывать имя Господа Бога (Иеговы)». Это, конечно, не значит, что до этого времени совершен­но не было в употреблении молитв, как призывания Бо­га. Религия стала выражаться во внешних формах, а, сле­довательно, и в молитве, еще при первых сыновьях Ада­ма — в приношении Богу дара. Выражение это означает лишь то, что теперь в поколении Сифа призывание име­ни Господа Бога сделалось открытым исповеданием их веры в Бога, знаменем, которое отличало их от Каинова поколения с его грубым безверием и нечестием. Высшим выразителем и представителем этого направления явился Енох, который «ходил пред Богом», т.е. во всей своей жизни отражал высоту первоначальной человеческой чи­стоты и святости. Вместе с тем, Он первый сознал, к ка­кой бездне порочности и греховности может привести каиновское направление, и выступил первым проповед­ником и пророком, предвозвещавшим страшный суд Бо­жий над «нечестивыми». «Се, говорил он, идет Господь со тьмами святых ангелов Своих сотворить суд над все­ми и обличить всех между ними нечестивых во всех де­лах, которые произвело их нечестие, и во всех жестоких словах, которые произносили на Него нечестивые греш­ники» (Иуд. 15:16). В награду за это высокое благочес­тие и великую веру Бог «взял его» с грешной земли и тем освободил от вызванной грехом смерти (Евр. 11:5).

Новое поколение, в котором проявилось противопо­ложное каиновскому направление, будучи носителем ис­тинной религии и связанного с нею обетования, естест­венно, должно было стать тем корнем, из которого над­лежало развиться всему дереву человечества. И оно действительно стало им. Ход исторического развития, начинаясь от первого человека и разделяясь на два тече­ния, главнейшим своим руслом направился в сторону этого именно поколения. В этом поколении выступают один за другим те великие представители первобытного человечества или патриархи, которые, крепкие духом и телом, призваны были долговечным трудом вырабаты­вать и сохранять начала, долженствовавшие лечь в осно­ву жизни всех дальнейших поколений. Для успешнейшего осуществления своего назначения они, по особому промышлению Божию, наделены были необыкновенною долговечностью, так что каждый из них почти целое ты­сячелетие мог быть живым хранителем и истолковате­лем вверенного им обетования. Первый человек Адам, этот первый виновник совершившегося в истории чело­вечества переворота и первый свидетель великого обето­вания о Спасителе, жил 930 лет; его сын Сиф — 912 лет; сын Сифа Енос — 905 лет; представители последу­ющих поколений: Каинан — 910 лет, Малелеил — 895,Иаред — 962, Енох, жизнь которого прервана взятием на небо — 365, Мафусал — 969, Ламех — 777 и сын последнего, Ной — 950 лет. Об этой необычайной дол­говечности патриархов единогласно свидетельствует пре­дание всех древних народов. При суждении о ней нуж­но иметь в виду, что они были близкие потомки только что созданных людей (и, притом, созданных бессмерт­ными), естественные условия жизни были отличны от нынешних, сама жизнь была проста и естественна, да и вообще, в состоянии природы после райского ее состоя­ния не вдруг произошли те перемены, которые сделали ее влияние часто разрушительным для жизни. Еще и те­перь продолжительность жизни человеческой достигает до двухсот лет и между африканскими арабами, по сви­детельству путешественников, даже не редко. Почему же нельзя считать возможною более чем в двести лет продолжительность жизни в первобытное время, когда первобытные ископаемые останки указывают на гранди­озные размеры и исполинскую крепость живших тогда существ? Доказано, что некоторые животные, и особен­но птицы, и теперь живут 300—400 лет. Не невозмож­но поэтому, что и человек в стране своего первоначаль­ного происхождения и при образе жизни, более сооб­разном с природой чем теперь, мог жить так долго, как именно свидетельствует летопись библейская.

Летосчисление жизни патриархов служит основой и для общего определения жизни человечества на земле, для установления хронологии первобытной истории. Построение ее облегчается и упрощается тем, что счет лет пат­риархам ведется в библейской летописи троякий: 1) от начала жизни до рождения первого сына, 2) от рожде­ния первого сына до конца жизни, и 3) число лет всей жизни. Особенно важен первый счет. Он дает возмож­ность провести непрерывную линию лет от Адама до вся­кого последующего патриарха: следует только складывать годы каждого, прожитые до рождения первого сына. Так, Адаму было 130 лет, когда у него родился сын Сиф, Си­фу было 105 лет при рождении Еноса, Еносу было 90 лет при рождении Каинана. Сумма этих лет составить пери­од от сотворения Адама до рождения Каинана: 130+ 105+ 90= 325 лет. Тем же способом можно оп­ределить количество лет от Адама до Ноя, от которого на­чалась новая эпоха в истории человечества14. Но при ви­димой простоте летосчисление представляет почти нераз­решимые трудности в другом отношении. Чтобы установить хронологию этой первобытной эпохи, необхо­димо еще предварительно найти прочную опору в самом счете лет жизни патриархов — как всей, так и до рожде­ния первого сына, так как этот счет значительно разнит­ся в трех наиболее древних и авторитетных текстах биб­лейской летописи: еврейском, самаританском и гречес­ком. Разницу эту можно видеть из следующей сравнительной таблицы:

 

ЕВР. САМАР. ГРЕЧ. LXX

1 2 3 1 2 3 1 2 3

Адам 130 800 930 130 800 930 230 700 930

Сиф 105 807 912 105 807 912 205 707 912

Енос 90 815 905 90 815 905 190 715 905

Каинан 70 840 910 70 840 910 170 740 910

Малелеил 65 830 895 65 830 895 165 730 895

Иаред 162 800 962 62 785 847 162 800 962

Енох 65 300 365 65 300 365 165 200 365

Мафусал 187 782 969 67 653 720 187 782 969

Ламех 182 595 777 53 600 653 188 565 753

Ной 500 - - 500 - - 500 - -

До потопа 100 — — 100 — — 100 — —

Год потопа 1565 — —1307 — — 2262 — —

 

Цифрами обозначены столбцы: 1) Лета до рождения первого сына; 2) Остаток лет; 3) Вся жизнь.

Над разрешением и соглашением этого различия в счете лет трудились многочисленные толкователи, но до сих пор дело не выяснено с достаточною полнотою. Дела­лись всевозможные предположения. Одни объясняют эту разницу из случайных ошибок переписчиков св. книг; дру­гие в отступлениях самаритянского текста видят последо­вательное стремление к уменьшению невероятной будто бы долговечности патриархов, а в отступлениях греческо­го текста от еврейского — стремление семидесяти толков­ников подвести библейское летосчисление под формы египетского; иные, наконец, в уменьшенных показаниях ев­рейского текста видят преднамеренное искажение текста иудеями, желавшими этим доказать, что еще «не пришло исполнение времен», которое по древнему пророчеству должно было совершиться на шестой тысяче лет от сотво­рения мира. Больше вероятности имеют первое и послед­нее предположения, хотя, быть может, существовали и другие причины, еще не открытые наукой. Во всяком слу­чае, показания греческого перевода имеют за себя больше оснований, и они легли в основу летосчисления, принято­го православною Церковию и поддерживаемого многими знаменитыми учеными исследователями. По этому лето­счислению рассмотренный период обнимает (до потопа) 2 262 года15.

Глава: ПЕРИОД ВТОРОЙ (От потопа до Авраама)

V. Потоп 1

Необычайное долголетие патриархов было необходи­мо в первобытной истории человечества как для скорей­шего заселения земли и распространения полезных позна­ний, так и особенно для сохранения чистоты первоначаль­ного богопочтения и веры в данное первым людям обетование Избавителя. Патриарх каждого поколения мог передавать свои знания в течение целых столетий родона­чальникам других поколений, имевших, в свою очередь, передавать их далее в течение новых столетий. Так, Адам мог быть живым свидетелем первобытных преданий до са­мого рождения Ламеха, а отец последнего Мафусал — долговечнейший из людей — жил почти до самого потопа и умер за шесть лет до его наступления2.

Но, с другой стороны, долголетие могло служить и удобнейшим средством умножения и распространения зла в человечестве. При необычайной редкости случаев смер­ти, с ее ужасами, совесть людей лишена была одного из страшнейших предостережений; затем, сообщество злых людей содействовало умножению зла и порока, а кажуща­яся отдаленность суда или избавления могла придавать смелость самому дерзкому неверию и кощунству. И вот, действительно, зло стало сильно разрастаться в мире; но высшего своего развития оно достигло вследствие смеше­ния между собою потомков Каина и Сифа, и именно, ког­да по грубому влечению чувственности «сыны Божии (по­томки Сифа) увидели дочерей человеческих, (из потомст­ва Каина), что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал». В это время земля была уже значи­тельно населена, но вместе с заселением ее распространи­лось страшное зло порочности и развращения. «И увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во вся­кое время». Это, очевидно, была не простая порочность испорченной натуры, а всеобщее господство открытого и Дерзкого греха и восстания против Бога. От преступно сла­дострастного общения потомков Сифовых с потомками Каиновыми произошло поколение «исполинов на земле», слагаясь на свою силу, они внесли в человеческое общество ужасы насилия, бесправия, хищничества, сладострастия и всеобщего неверия в обетование будущего избавле-ние. Когда поколение Сифа жило обособленным, остава­лась еще надежда на сохранение истинной религии и свя­занного с нею обетования, а теперь погибла и эта надеж­да, и оставался единственный исход для искоренения по­рока и неверия на земле — истребить все существующее человечество. И вот, при виде такого состояния людей, «раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь, истреблю с ли­ца земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю; ибо Я раска­ялся, что создал их». Как созданные одновременно с чело­веком и для человека, животные постоянно должны раз­делять участь человека.

Но волны порока еще не залили всего человечества. Среди него оказался человек, который «обрел благодать пред очами Господа Бога». Это был Ной, сын Ламеха, «че­ловек праведный и непорочный в роде своем»; он «ходил пред Богом», как и его предок Енох. И вот, когда земля «растлилась пред лицем Божиим и наполнилась злодеяни­ем», когда «всякая плоть извратила путь свой на земле», Господь сказал Ною: «конец всякой плоти пришел пред лице Мое, и Я истреблю их с лица земли. Сделай себе ков­чег. Я наведу на землю потоп водный, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни, под небесами; все, что есть на земле, лишится жизни. Но с тобою по­ставлю завет Мой, и войдешь в ковчег ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою». Откровение было страшное и ввиду того, что кругом царило самое дерзкое неверие, служило сильным испытанием веры. Бог назначил сто двадцать лет на раскаяние человеческому ро­ду, и в это время Ной должен был приступить к своему необычайному сооружению, которое могло вызывать у ок­ружающих людей лишь насмешки и угрозы. Но вера его была непоколебима.

Ной был не только наследником праведности и веры, но и проповедником ее на земле, и, «получив откровение о том, что еще не было видимо» (Евр. 11:7), приступил к сооружению ковчега для спасения дома своего, обличая своею проповедию весь мир с его неверием и беззакони­ем. Ковчег строился по точному указанию Божию — из дерева гофер, что более всего подходит к кипарису, и был осмолен внутри и снаружи. Длина ковчега была 300 лок­тей, ширина 50 локтей, и высота 30 локтей3. Наверху бы­ло сделано длинное отверстие по всему ковчегу — в ло­коть ширины, для света и воздуха, а сбоку дверь. Он дол­жен был состоять из трех ярусов, со множеством отделений в них. Последние предназначались для живот­ных, которых Ной также должен был взять с собою (по семи пар чистых и по одной нечистых), а также и для жизненных припасов. «И сделал Ной все, что повелел ему Господь Бог». Несомненно, во время этой величественной постройки Ной продолжал вместе с тем «проповедовать праведность», особенно, когда это вызывалось присутст­вием любопытствующих и насмехающихся людей безза­кония, приходивших смотреть на его построение. Но самой красноречивой и громкой проповедью было это самое сооружение. Долготерпение Божие все еще ожидало пробуждения покаяния и во время самого построение ковчега, но все было напрасно. Издеваясь над проповедью и грозным предостережением, люди становились еще бо­лее беззаботными и беззаконными. Они «ели, пили, же­нились и выходили замуж, до того, как вошел Ной в ковчег; и не думали, пока не пришел потоп и не истре­бил всех» (Матф. 24:38, 39). Ко времени окончания по­строения ковчега Ною было шестьсот лет, и тогда, не ви­дя больше надежды на покаяние грешного человечества, Господь повелел Ною войти в ковчег со всем своим се­мейством и определенным количеством животных. «Ибо чрез семь дней, сказал Он, Я буду изливать дождь на зем­лю сорок дней и сорок ночей; и истреблю все существу­ющее, что Я создал, с лица земли». Ной повиновался и во­шел в ковчег со своими тремя сыновьями Симом, Хамом и Иафетом, со своей женой и женами своих сыновей, за­хватив и всех отобранных животных, и «Господь затворил за ним ковчег». И вот, когда прошли и эти семь дней, прошел последний срок, данный для покаяния, «воды по­топа пришли на землю. В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый (27) день месяца (т.е. по нашему счислению, если здесь имеется в виду граж­данский еврейский год — около начала или половины но­ября) разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей».

Так совершилось великое наказание Божие развращенному и утопавшему во зле человечеству. Вода быстро затопляла все и поднималась все выше и выше, на пятнад­цать локтей покрывая даже высочайшие горы. «И лиши­лась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди. Все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях сво­их на суше, умерло. Истребилось всякое существо, кото­рое было на поверхности (всей) земли; остался только Ной, и что было с ним в ковчеге». Вода же прибывала в течение ста пятидесяти дней или пяти месяцев. Вся по­верхность земли покрылась водою, и по этому необъятно­му морю носился только один ковчег Ноев, заключавший в себе лишь избранное семя для развития новой жизни на земле. «И вспомнил Бог о Ное и о всех бывших с ним в ковчеге, и навел Бог ветры на землю, и воды останови­лись». Источники бездны закрылись, дождь прекратился, и вода пошла на убыль. Ровно через пять месяцев с нача­ла потопа ковчег остановился на горах Араратских. В пер­вый день десятого месяца показались верхи гор, а еще по прошествии сорока дней Ной уже открыл окно в ковчеге, и выпустил первого вестника — ворона, который, однако же, вылетев и найдя, видимо, обильную для себя пищу в трупах на вершинах обнажившихся гор, не дал ясного из­вещения о состоянии земли, а неопределенно отлетал и прилетал, пока осушилась земля от воды». Выпущенный затем голубь, не найдя сухого места, возвратился в ковчег, выпущенный опять через семь дней он возвратился со свежим масличным листом во рту, и Ной таким образом«узнал, что вода сошла с земли». Выпущенный еще через семь дней, голубь уже не возвратился. Тогда Ной открыл кровлю ковчега и увидел, что поверхность земли обсохла, а к двадцать седьмому дню второго месяца шестисот пер­вого года жизни Ноя, т.е. ровно через год со времени на­ступления потопа, и совсем осушилась.

Тогда Господь повелел Ною выйти из ковчега и распу­стить животных для размножения на земле. По выходе из ковчега первой мыслью Ноя было воздать благодарение Господу за столь чудесное спасение; он воздвиг жертвен­ник Господу, взял чистых животных и птиц и принес их во всесожжение. Такое благочестие Ноя было приятно Господу и «Он сказал в сердце Своем: не буду более про­клинать землю за человека, потому что помышление серд­ца человеческого — зло от юности его, и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал. Впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся».

Так как Ной со своим семейством являлся новым ро­доначальником человечества на земле, то Бог повторил ему благословение, некогда данное первым людям. «И благо­словил Бог Ноя и сынов его, и сказал им: плодитесь и раз­множайтесь, и наполняйте землю, (и обладайте ею)»4. Все звери были приведены человеку в подчинение, и ему раз­решено было кроме растительной пищи употребление в пищу и мяса животных, но не крови их, потому что «в крови животных душа их». В то же время дан был закон против человекоубийства — на том основании, что все люди братья, и потому всякое убийство есть братоубийст­во, и что человек создан по образу Божию. Первый убий­ца был изгнан из общества людей, но жизнь его объявле­на неприкосновенной; теперь было постановлено, что «кто прольет кровь человека, того кровь прольется рукою чело­века». Этим законом устанавливалось право гражданской власти наказывать убийц смертию. Таким образом, к ус­тановлению субботы и брака было присоединено три но­вых постановления — о воздержании употребления кро­ви, о запрещении убийства и о праве гражданской власти. Это так называемые «Ноевы законы», которых иудеи на­считывали семь, прибавляя к ним еще постановление про­тив идолопоклонства, богохульства, распутства и воровст­ва. Наконец, в завершение этих отдельных постановлений, Бог заключил с Ноем торжественный завет, т.е. один из тех договоров, которыми Он из любви к людям принимал на Себя известные обязательства, чтобы посредством их и на человека возложить спасительные для него обязательст­ва. В силу этого завета Он торжественно обещал Ною, что «не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на истребление земли», и знаменем этого завета была указана радуга, появляющаяся в небе после дождя в знак того, что это не дождь потопа, а дождь благословения.

С историей потопа связываются некоторые недоуме­ния, которые заставляют иногда перетолковывать ее дей­ствительный смысл. 1) Так, некоторые считают невозможным разуметь здесь в собственном смысле всемирный потоп, покрывший всю землю, и понимают его всемирность лишь в смысле всеобщего погубления людей в тех странах, на которых они успели дотоле расселиться. Но такое ограничение ничем не оправдывается, хотя оно и не непримиримо с прямыми библейскими выражениями, и, напротив, опровергается геологическими следами потопа в самых отдаленных частях земной поверхности. Притом, и науке известны такие перевороты на земле, когда целые материки покрывались водою, как напр., материк Атлан­тида, закрытый теперь Атлантическим океаном. Если та­кие явления возможны в силу естественных переворотов, то тем понятнее становится в полном смысле всемирный потоп, как страшное Божие наказание для истребления жизни на грешной земле. 2) Если допустить всемирность потопа, то будто бы немыслимо было собрать все породы животных в том помещении, какое представлял Ноев ков­чег. Но нужно иметь в виду, что в ковчег могли быть взя­ты лишь такие породы, которые решительно не могли пе­режить потопа и просуществовать в воде даже в виде за­родышей и семени, чтобы после возродиться из них от солнечной теплоты; затем, по теперешнему разнообразию пород нельзя судить о породах допотопных, которых бы­ло несравненно меньше; и, наконец, многие породы несо­мненно прямо были обречены на истребление, как напр., все те страшные допотопные чудовища (мамонты, масто­донты и пр.), останки которых находят в слоях земли и которые теперь не существуют в действительности. Таким образом, за исключением всего этого останется уже не так много, чтобы не поместиться в ковчег, с которым по ве­личине и вместительности не может сравняться ни один даже из теперешних исполинских кораблей, плавающих по океанам. Что же касается вообще истинности истории потопа, то она находит поразительное подтверждение во всеобщности предания различных и самых отдаленных между собой народов. Как и естественно, предания раз­личных народов в подробностях переполнены легендарны­ми сказаниями, имеющими местный оттенок, но общий смысл их указывает на один общий потоп, погубивший все грешное человечество, за исключением одного благоче­стивого семейства. Такие предания мы встречаем у греков и народов восточной и западной Азии, встречаем даже у туземцев Америки и на самых отдаленных островах Оке­ании. Но самое интересное и сходное с библейским пове­ствование найдено у древних вавилонян. Это — халдей­ское повествование, подлинник которого недавно открыт и прочитан на каменных плитах из развалин Ниневии. Оно даже в подробностях подтверждает истинность биб­лейского повествования5. Все эти предания как бы указы­вают на один общий источник, откуда они разнесены бы­ли отдельными племенами при расселении их по всем странам земли.

 

VI. Потомки Ноя. Родословие народов. Столпотворение Вавилонское и рассеяние народов. Начало идолопоклонства 6

После потопа опять началась обыденная жизнь, с ее обычными заботами и трудами. Ной был примером бла­гочестия, трудолюбия и других добродетелей для своих де­тей. Но истинно слово Божие, что «помышление сердца человеческого — зло от юности его», и сам праведный Ной вскоре показал своим сыновьям и пример порочной слабости. Он рассадил виноградник, воспользовавшись для этого, по иудейскому преданию, отростком лозы, высунув­шейся из ограды райской. Не знал ли он действия плода виноградного, или в употреблении его проявилась в нем наклонность к пороку, отличавшему погубленных потопом людей, которые неумеренно «ели и пили», во всяком слу­чае он опьянел и повалился в неблагопристойном положе­нии — «обнаженным в шатре своем», чем вызвал непо­чтительное и насмешливое отношение к себе со стороны своего сына Хама. Только другие сыновья — Сим и Иафет отнеслись к нему с почтением и прикрыли его. Узнав об этом, Ной выразил свои чувства в словах, которые получи­ли пророческое значение для судьбы потомков его сыно­вей. Первобытное состояние общества было патриархаль­ным. Патриарх, т.е. глава рода, имел над своими детьми и их потомками неограниченную власть, принадлежавшую впоследствии царю; он был в то же время священником, который приносил жертвы, и пророком, как хранителем истинной религии и провозвестником будущих судеб. По­этому сказанное Ноем своим сыновьям действительно имело решающее значение для их будущей судьбы. Хам за его непочтение к своему родителю и патриарху был про­клят в лице своего сына Ханаана; Сим благословлен как представитель истинного благочестия, а Иафету предсказа­но необычайное распространение на земле, и обоим им Ханаан отдан в рабство. Смысл этого пророчества таков: земля будет разделена между людьми и наибольшее про­странство займут потомки Иафета; истинная религия со­хранится в потомстве Сима; в определенные времена он покорит себе землю Ханаанскую с населяющим ее племе­нем, и в его стране явится Искупитель мира. Потомки Иафета также вселятся в шатрах Симовых, т.е. войдут в землю Ханаанскую, как символ основанной в ней истин­ной церкви.

Сам Ной после потопа жил еще 350 лет и умер 950 лет от роду, будучи последним представителем допотопной долговечности. Больше о нем ничего не сообщается в биб­лейской летописи, которая переходит к описанию дальней­шей судьбьы его потомков. Земля была разделена на три ча­сти между потомками трех сыновей Ноя. Потомки Сима заняли Азию, по преимуществу Аравийский полуостров с прилегающими странами; потомки Хама поселились почти исключительно в Африке с отпрысками в соседние страны Азии, и потомки Иафета заселили всю обитаемую в то время северную полосу земли, идущую от колыбели послепотопного человечества чрез Малую Азию в Европу, по север-ному берегу Средиземного моря. На происхождение насе­ления этих стран света от трех сыновей Ноя указывает то обстоятельство, что многочисленные языки, на которых го­ворят народы и племена в этих частях света, наука сводит к трем основным корням, несомненно имеющим свое об­щее начало в первобытном языке, каким он был до «сме­шения языков». В частности, из потомков Иафета можно указать происшедшие от его сыновей и внуков народы: от Гомера — кимвры, от Магога — скифы, от Мадая — ми­дяне, от Иавана — греки (ионяне), от Фираса — фракий­цы и так далее. От Сима произошли все семитские наро­ды, населявшие Аравию и другие соседние страны Азии. Он был «отец всех сынов Еверовых», т.е. племен и наро­дов, родственных народу еврейскому. Наконец, из сыновей Хама Хуш (или Куш) был родоначальником населения Ефиопии, Мицраим — Египта, Фут — Ливии и Ханаан — населения земли Ханаанской или Палестины.

Потомство Хамово поселилось почти исключительно в Африке, кроме Ханаана, который занял Палестину и впос­ледствии был отчасти изгнан из нее израильтянами. Но был еще один потомок Хамов, который также поселился в Азии. Это именно Нимрод, сын Хуша, основатель Вави­лонского царства и покоритель Ассирии. Это был «силь­ный зверолов», но по своему характеру он напоминает первого строителя городов — Каина с его ближайшим по­томством. Он основал город (Вавилон), который быстро разросся в большую, гордую столицу, ставшую во главе многочисленного населения с целым рядом других соседних городов. Неудивительно, что такой успех наполнил Нимрода и его потомков необычайною гордостью. Они начали мечтать об основании всемирной монархии, чтобы объединить под своею властью все народы земли и господ­ствовать над ними вопреки воле Божией, определившей им быть рабами. И вот с этою целью основав могущест­венный город в земле Сеннаар, как в древности называ­лась Месопотамия, они составили совет, на котором поре­шили в знак своего политического могущества и в выра­жение своей гордости построить «башню, вышиною до небес»7. Предприятие очевидно было безумное и неиспол­нимое, но оно в то же время было преступное и опасное: преступное потому, что вытекало из гордости, граничив­шей с самонадеянностью и отвержением Бога, и опасное потому, что исходило из среды проклятого и неблагосло­венного потомства Хамова. Успех его в этом деле мог па­губно повлиять на остальные народы и таким образом за­разить и их преступной самонадеянностью и нечестием. И вот, когда закипела работа, обжигались кирпичи и приго­товлялась земляная смола, Господь порешил наказать их за безумное предприятие. «И сказал Господь: вот один на­род, и один у всех язык, и не отстанут они от того, что за­думали делать. Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речь другого. И рассеял их Гос­подь оттуда по всей земле; и они перестали строить город и башню. Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».Около местоположения древнего Вавилона и теперь высятся громадные развалины какой-то исполинской, в семь разноцветных этажей, башни, называемой Бирс-Нимруд, т.е. «Башней Нимрода», и предание иудейское ви­дит в ней именно ту башню, построением которой до не­бес племя Хамово хотело прославить свое имя. Что каса­ется «смешения языков», то не нужно отождествлять его с происхождением языков. Мы не знаем, в чем состояло это смешение, или какие начатки языка различные наро­ды понесли с собой при рассеянии. Несомненно, что в это именно время произошли главные особенности, которыми отличаются различные классы языков, и что строители рассеялись потому, что не могли уже понимать друг дру­га. Но это не значит, что тогда сразу образовались языки, какими они существуют теперь. Сравнительное языкозна­ние открывает в строении и развитии языков стройные и чудесные законы, чуждые всякого беспорядочного смеше­ния. Смешение могло состоять в различном выговоре и сочетании слов (достаточном для взаимного непонима­ния), и по расселении в различные страны на основании этих особенностей уже выработались отдельные языки.

Так как нечестивое потомство Хамово, забывшее Бога и всецело полагавшееся на себя, не замедлило бы привить отличавшее его безбожие всем другим племенам и наро­дам, которые оно хотело объединить под владычеством Ва­вилона, то с рассеянием народов была предотвращена опасность быстрого распространения этого зла. Но задат­ки самого зла все-таки остались, «потому что помышление сердца человеческого — зло от юности его». Расходясь все дальше и дальше от первоначальной колыбели человечест­ва и тех родоначальников, которые хранили истинную ве­ру в Бога и связанные с нею истины, и встречаясь со мно­жеством невиданных предметов и опасностей, народы ма­ло по малу стали всецело сосредоточиваться на этих ближайших предметах; у них затемнялась память об об­щих преданиях предков, а вместе с тем затемнялось и са­мое понятие о Боге. Среди множества трудностей и опас­ностей им нужен был такой Бог, который был бы вблизи их и к которому можно бы прибегать за помощью при всяком наличном бедствии. Между тем Бог отцов их был для них невидим и лишь неясно предносился их вообра­жению. Ввиду этого они легко могли перейти к боготворению чего-нибудь такого видимого, что могло особенно поражать их воображение своим величием, красотою, пользою или страхом. Так произошло идолопоклонство или язычество, которое есть не что иное, как отвержение невидимого и суеверная привязанность к видимому. Вме­сто невидимого Творца и Промыслителя человек стал бо­готворить видимое — прежде всего, быть может, солнце, луну и звезды, как благодетельные светила, дававшие жизнь и руководившие в странствовании, затем предметы окружающего неодушевленного и одушевленного мира (полезных или страшных животных), и, наконец, выдаю­щихся чем-нибудь людей, которые в качестве героев дела­лись полубогами и по смерти переходили в сонм богов. Боготворение видимого неба (сабеизм), видимой и особенно одушевленной природы (зоотеизм) и человека (ан-тропотеизм) составляет три главные ступени язычества и как внешнего его выражения — идолопоклонства. Эти три вида идолопоклонства нашли впоследствии наиболее резкое выражение в трех отдельных странах — Месопота­мии, Египте и Греции. Правда, человек не удовлетворялся таким грубым идолопоклонством, и кроме всех видимых богов постоянно признавал над всеми и даже над богами господство высшей, неумолимой судьбы (в чем нельзя не видеть неясных следов воспоминания о едином всемогу­щем Боге-Промыслителе), но идолопоклонство уже по са­мой своей сущности приковывало ум к грубо чувственным предметам и отвлекало от всего сверхчувственного. Чувст­венные божества заставляли боготворить в них чувствен­ные силы и свойства, и с распространением нечестия де­ло дошло до того, что люди стали боготворить и освящать в своих чувственных божествах даже грубые пороки, под­ражание которым и ставилось в религиозный долг.

И вот, таким образом, вместо истинного благоговения и богопочтения на земле распространилось грубое идоло­поклонство и нечестие. Волны греха и суеверия опять за­топляли землю и опять грозили окончательно погубить и искоренить истинную религию с ее основным корнем, за­ключавшимся в великом обетовании будущего Спасителя мира от рабства греху и нравственной смерти. Правда, на земле среди всеобщего идолопоклонства и нечестия оста­вались еще отдельные лица, которые сохраняли истинную веру. Но окружающая среда скоро могла увлечь и их общим потоком нечестия. Поэтому, чтобы сохранить семе­на истинной веры для будущего, необходимо было выделить какого-нибудь носителя их из среды беззакония и сделать его избранным отцом и родоначальником нового поколения верующих. Так и устроено было благим Про­мыслом Божиим.

Это было через 352 года после потопа по еврейскому счислению и чрез 1 207 по греческому. Последнее счисле­ние представляется более вероятным, так как дает больше исторического пространства для совершения изложенных важных событий 8.

Дата: 2019-04-22, просмотров: 380.