Будущий богатырь мозговедения появился на свет – Сорали, недалеко от Елабуги, в автобиографии он пишет:"…Мое раннее детство протекло в условиях сельской жизни наиболее глухих мест вятской губернии, например, в полурусском, полувотятском селе Унинском, Глазовского уезда, частью в небольшом, не менее, пожалуй, захолустном городе Глазове, частью в самом городе Вятке…".

Из этнографического очерка В.М. Бехтерева «Вотяки. Их история и современное состояние». Вестник Европы. № 8. СПб., 1880) [2].

   …Под открытым небом, на поленнице возле чума, напевая что-то потихоньку, играла с тряпичной куклой огненно-рыжая, с очень белым личиком, скуластенькая, чуть раскосая голубоглазая девочка лет семи-восьми, в затейливо вышитой рубашке до пят. Старшие ушли в поле, а ее оставили присматривать за костром. Давно уж ровесник Володя ее заприметил – рядом жили, на разных сторонах одной-единственной сельской улочки. Понравилась, познакомиться хотелось, да все робел – и вот, наконец, решился.

   Подошел и спросил на ее языке (уже знал кое-какие слова и фразы):

   – Нимыд кызьы? – Тебя как зовут?

   – Нимы-нимыш, пыды-падыш. – Что-то типа: зовут зовуткой, а кличут уткой.

   Не понял отговорку, переспросил:

   – Мар? – Что?

   – Мар-куар, куака кар, кардэ лушкай, котьмар кар. – Что-что, воронье гнездо, украл я гнездо, делай хоть что.

   Не понял и эту пустоговорку. Решил сам представиться:

   – Меня звать Володя. По-взрослому Владимир.

   – Лывдымыр… Вылодья… Влыадо… Ладо…

   – Ну, пускай Ладо. (Он вспомнит эту музыкальную вариацию своего имени на закате лет – так и будет себя называть в письмах к возлюбленной, которая ко времени, о котором сейчас речь, еще не успела родиться)… А как тебя зовут?

   Ладо-Володя знал, что сородичи девочки по-русски понимают и говорить могут, хоть и неправильно и немного смешно. Некоторые даже в православную церковь молиться ходят. И девочка тоже должна была по-русски понимать и говорить хоть чуть-чуть, ведь кругом столько русских. На ее языке начал разговор, чтобы понравиться, а вышел конфуз.

   – Мой нельзя звать. Твоя гостя, песня не пел, вожо приды. Гостя песня петь, моя песня петь, вожо пугала. Твоя песня петь, моя петь, вожо уйды-уйды.

   Тут же вспомнил: поют они, то и дело поют эти люди. Работают – поют, отдыхают – поют, лошадь запрягают – поют, на лошадь садятся – поют, с лошади слезают, распрягают – поют. В дом входят – поют одно, выходят – поют другое. Гостей встречают – поют, гость тоже должен, входя в дом, что-то спеть... «Вотяк импровизирует свою песню из окружающего его мира. Если он видит зайца, то поет: бежит заяц, заяц убежал; если переезжает через ручей, то поет: ручеек течет, ой ручеек бежит. Если же не видит перед глазами достойного предмета, то воспевает прошлое: где он был, что делал, куда идет теперь…» (Из того же очерка).

   – А почему нельзя узнать, как тебя зовут? Вожо – кто это?

   Девочка объяснила на полу-русском, полу-своем: это такие маленькие, с поларшина, лохматенькие, вертлявенькие, с хвостиками и рожками, разноцветные, больше черненьких, но и беленькие бывают, эти самые злые, а желтые и голубые самые добрые. Если домашние, то ничего, своих знают, привыкли. В бане живут, за печкой, под полом, на сеновале прячутся. В воде, в речке их много, речные – самые озорные, хитрые и опасные, караулят купальщиков. У всякого человека свои вожо, целая куча, одни помогают, другие пакостят, ножки подставляют, могут и бревном по голове угостить. Если чужой в дом идет, за ним вожо его гурьбой, нельзя чужих вожо впускать в дом – такое могут устроить, мало не покажется. Чужим вожо имя свое нельзя открывать: имя – дверь в дом, где душа живет, повредить и украсть душу могут…

   – Понял: нечистиков, окаяшек боишься, отогнать песней хочешь. Это для вас молитва, так?.. А потом бог ваш разрешит тебе со мной познакомиться?.. Ладно, спою «Боже, царя храни»…

 Спел, как умел, срывающимся дискантом, не очень-то в тон.

   – Теперь ты давай.

   Она спела свое что-то, непонятное, но красивое, как ее волосы и глаза:

   – Ой дой дио, ай дай дьо, элэвы дио, ой дай дой…

   А потом улыбнулась застенчиво, приоткрыв нежную неровность только что смененных зубов, и сказала тихо:

   – Монэ Кичивачи шуо. – Меня Ласточкой зовут.

   Не знал Ладо, что кичивачи означает «ласточка» (удмурты тех времен еще частенько носили древние тотемные имена птиц и зверей), но почему-то сразу, без перевода понял. Может быть, потому, что слово очень уж выразительное, поэтичное, звукописное – кичивачи! – щебечущий посвист легкой летуньи, непостижимые зигзаги ее крылатости…

   Но интересно! – Володя узнал потом, что слово вожо, общее для всех мелких земных духов, всех этих демонят, чертенят, бесенят, водянчиков, домовят и прочая, – служит удмуртам еще и одним из многих обозначений все той же ласточки. У этой птички небесной в их языке с добрый десяток разных названий…

Самоубийство: странная география

Сам себе вотяк

   – Такая инакость человеческая в такой плотной соседской близости. Как это, должно быть, много значило для любознательного и памятливого мальчишки.

   – Притом спозаранку влюбчивого, как часто бывает у одаренных детей… Важное влияние детских лет – тихое, почти не замеченное биографами, но глубокое, сказавшееся на целой жизни: общение с людьми иного облика, иного умственно-душевного склада, иной культуры, истории и судьбы.

   Очень рано выявилось у Володи то, что его великий современник и коллега Алексей Ухтомский впоследствии называл доминантой на Другого, а Достоевский еще раньше счел отличительной особенностью русского человека – «всемирной отзывчивостью». Интерес к другому, к иному, часто оказывающийся сильнее интереса к себе, к своему. Интерес не просто любопытствующий, но сердечный, сочувственный, симпатический (хотя у кого-то иной раз и завистливый, недобрый, подозревающий…). Интерес-противовес – происходящий, быть может, и от привычного притеснения власть предержащими: обделенному любая иная жизнь интересней, чем собственная, постылая.

   «Нет в Российском государстве ни одного народа, могущего с ними сравниться в трудолюбии», – восхищенно писал об удмуртах путешественник по российским провинциям 18 века капитан Николай Рычков. Лесные умельцы, искусные охотники и рыбаки, превосходно освоили и равнинное земледелие, со скудноватых прикамских почв собирали отменные урожаи.

   Другие наблюдатели, как и Бехтерев, отмечали, что это народ-импровизатор, стихийно-творческий, музыкальный. Сообщали, что люди эти миролюбивы, доброжелательны, гостеприимны и веселы, хотя при этом весьма суеверны, обидчивы и ранимы до крайности. Стеснительны до робости, сдержанны до замкнутости, бережливы до скупости, настойчивы до упрямства, терпеливы до самоистязания и легко могут впадать в тоску… «Удмурт терпеть родился» – это они о себе.

   Заметная особенность: самый большой в мире процент рыжих – выше даже, чем у ирландцев. Рыжие сами лучатся солнечно, а на солнце не загорают, лишь обгорают; раны медленней заживают, душевные тоже…

   Вот и еще особенность: склонность к самоубийствам. Связь с рыжестью научно не прослежена, но есть общий факт, таинственное и печальное свидетельство древней родовой общности – повышенный уровень самоубийств не только среди удмуртов, но и среди многих других народов финно-угорской группы, на протяжении веков изолированных друг от друга, давно живущих очень по-разному.

   – Вы писали, что занимались проблемой самоубийств…

   – Да, участвовал в создании и работе первой в России (тогда СССР) научной лаборатории по изучению причин и профилактике самоубийств. Предмет отдельного повествования; сейчас скажу лишь, что в нашем пользовании была и открытая мировая статистика самоубийств, и кое-что из закрытой советской. Обратило на себя внимание странное распределение пиковых показателей суицидов в Европе и среди народов СССР. В Европе наибольшая частота самоубийств в течение многих десятилетий была в цивилизованной благополучной Финляндии и не такой уж неблагополучной даже в период коммунистической диктатуры Венгрии – там показатель долго был самым высоким в мире.

   – Много ли общего между двумя этими странами и их народами?

   – Вряд ли больше, чем, например, между немцами и англичанами, или турками и казахами. Самое общее – языки да фольклор, старинные мифы и сказки – свидетельства давнего племенного родства.

   И в других странах, где автономно живут потомки древних угрофиннов, именно среди них частота самоубийств самая высокая – в Сербии, например (область Войводино), в Швеции – там много финнов и финно-шведских метисов, и статистика самоубийств держится на высоких цифрах. Даже в блаженной Австралии, где, казалось бы, жить да жить, перебравшиеся туда этнические угрофинны держат рекорды по статистике суицидов.

   – А в нашей стране?

   – Та же картина. В бывшем СССР особо высокая частота самоубийств была в Эстонии, остается повышенной по сравнению со средним европейским уровнем и сейчас. Очень высокая – среди российских марийцев, и сверхвысокая, более чем в три раза, чем в среднем в России – среди удмуртов.

   – Но почему? Что за роковая расположенность?

   – Если исключить какие-то недоступные разуму мистические причины, тайна, скорее всего, прячется на уровне генов – наследственной биохимии мозга. Но это пока не выяснено. Как бы то ни было, твердо знаю из врачебно-психологической практики и из личного опыта (сам – носитель предрасположенности), что наследственная склонность к самоубийству есть лишь повышенная вероятность, – но ни в коей мере не роковая неизбежность. Самоубийство – это решение, выбор: «быть иль не быть». При любой степени невыносимости жизни, при любой тяге ее поскорее закончить последнее слово всегда за сознанием и свободной волей.

   – Как же повлияло общение с удмуртами на Бехтерева? Как проявилось в дальнейшем?

   – Записывать наблюдения о нравах, обычаях, обрядах и песнях удмуртов начал еще Михаил Павлович, а Володя продолжил. Отправляясь в Петербург на учебу, прихватил с собой тетрадь с заметками отца, дополненную многими собственными. Хотел опубликовать, но удалось это лишь шесть с лишним лет спустя, когда уже стал врачом и женился.

 Возможно, не без влияния часто случавшихся самоубийств среди удмуртских соседей Владимир Михайлович впоследствии так напряженно интересовался этой проблемой в масшабах всей тогдашней России. И этим удмуртская струя в потоке его жизни не ограничилась.

   Приведу с незначительными купюрами еще выдержку из книги Игоря Губермана. Речь о времени, когда Бехтерев уже профессорствовал в Медико-хирургической академии. Всюду вместо «вотяки, вотяцкий и т.п. следует читать «удмурты», удмуртский».

    «В то же самое приблизительно время, что во Франции судили за измену несправедливо обвиненного офицера генерального штаба Дрейфуса, и весь мир раскалывался в шумных спорах, в России совершалась – куда тише – столь же неправедная расправа. По обвинению в принесении ритуальной человеческой жертвы предали суду десятерых неграмотных вотяков из села Старый Мултан и семерых из них осудили.

   Как водится, нашелся ученый эксперт, профессор, подтвердивший на суде, что у вотяков встречаются человеческие жертвы (после выяснилось, что основа его уверенности – из народных (…) сказок), и обвинение состоялось. Его не утвердили верховные юридические инстанции, ибо слишком уж велики были огрехи следствия (подозреваемых истязали, вымогая признание) и самого судебного процесса, на котором и не пахло беспристрастным объективным правосудием.   Однако уже задетая честь мундира заставила вторичный суд снова вынести обвинительный.

   В дело вмешались два провинциальных журналиста, вызвав себе на помощь известного заступника всех невинно страдающих – Короленко, и гласность помогла справедливости восторжествовать. Невинно обвиненные, измученные следствием и заключением, запуганные насмерть, семеро вотяков были, наконец, оправданы и освобождены, а со всего вотяцкого народа навсегда было снято лживое подозрение в каннибализме.

   В то время в России повсюду обсуждались подробности кровавого и загадочного мултанского якобы жертвоприношения, и населенная вотяками часть Вятской губернии привлекала к себе пристальное внимание самых разных людей. Бехтерев читал газетные статьи и следил за подробностями дела с горестным и тяжелым недоумением: он-то доподлинно знал, что вотяки не совершают ритуальных человекоубийств, среди них прошла вся его юность, он прекрасно знал их обычаи и быт. Он бы сам с готовностью вмешался, но уже появились специалисты-этнографы, и Короленко уже ссылался на их авторитетные опровержения, звучащие, как один, в оправдание облыжно обвиняемых вотяков.

   И вот как раз в разгар этого дела – всюду о нем читали и обсуждали не без горячности – остановился в коридоре академии около группки из пяти-шести немолодых профессоров. Один спросил приветливо:

   – Владимир Михайлович, мы вот с коллегами только что о вашей статье говорили, книгу «Вотяки» это вы ведь выпустили, да?

 Давно уже была напечатана в «Вестнике Европы», а потом и отдельной книжкой вышла юношеская гордость его – собрание материалов о вотяках. Подтвердил охотно.

   – Вот мы и рассуждаем стоим, – продолжал профессор,– сами-то вы, Владимир Михайлович, не из вотяков ли будете?

   (…) Ответил со всем уважением, пристально на старшего коллегу глядя:

   – Я вообще-то коренной русский по всем линиям. Но пока идет мултанское

 дело, я, безусловно, вотяк, это вы очень правильно изволили заметить. В такой ведь ситуации каждый порядочный человек – вотяк, не правда ли?

   И ушел, попрощавшись вежливо. Очень злился недолгое время (…), но однажды обнаружил вдруг, что вопрос тот – именно вопрос, а не самое дело – удивительную психологическую прививку ему сделал. О ней он уже с полной благодарностью вспомнил ровно через двадцать лет. До той поры мы дойдем попозже(…)».

                                       Литература.

1.Блонский П.П. Педология. М.,1934.

2.В.М. Бехтерева «Вотяки. Их история и современное состояние». Вестник        Европы. № 8. СПб., 1880).

3.БехтеревВ.М. Мозг и его деятельность. М-Л., 1928.

4.Бехтерев В.М. Объективная психология, вып. 1-2,СПБ, 1907-1910.

5.Бехтерев В.М. Общие основы рефлексологии человека. М-Л., 1928.

6.Мунипов В.М. В.М. Бехтерев-Родоначальник комплексного изучения человека. Вопросы психологии. 2007. № 5. С. 110-126.

7.Фрадкин Ф.А. Педология: мифы и действительность. М., 1991.