Шэнь Цинцю довольно долго медлил, прежде чем запустить металлической пластинкой в Мин Фаня. Тот украдкой заглянул в лицо учителя, убедившись, что его выражение не предвещает ему ничего хорошего. А все из-за этого мелкого проныры Ло Бинхэ – с тех пор, как тот покинул гору, учитель только и делал, что ворчал по поводу блюд с общей кухни. За последние дни он почти ничего не ел, и потому Мин Фань все же решился спросить:

– Учитель, дозволите ли этому ученику предложить вам закуски?

Каждую ночь Ло Бинхэ прилежно осваивал науку Мэнмо и прогрессировал с необычайной быстротой. Он уже давно вышел за рамки ученичества, и Шэнь Цинцю препоручал ему все более важные задания. Теперь же, когда он подрос, наставник дозволил ему покидать пределы хребта Цан Цюн, чтобы уничтожать демонов в мире людей, обращающихся к ордену за помощью. Не последнюю роль в этом решении играла надежда, что занятый делом ученик наконец перестанет с утра до вечера липнуть к учителю. Хоть желудок Шэнь Цинцю вовсе не возражал против подобной привязанности, сам мужчина начинал беспокоиться, что в растущей преданности ученика есть что-то ненормальное, и невольно задумывался, не виновен ли он отчасти в том, что избаловал мальчишку. Если так дальше пойдет, где взять решимость, чтобы безжалостно столкнуть его в Бесконечную бездну, когда придет время?

Все эти мысли определенно не шли на пользу его аппетиту.

– В этом нет нужды, – хмуро отозвался Шэнь Цинцю. – Можешь идти.

Не решаясь ничего добавить, ученик послушно удалился. Пусть он сделал все возможное, чтобы не выказать своего разочарования, в душе он обливался слезами. Воистину, за последние годы этот паршивец Ло Бинхэ занял первое место в сердце учителя, изрядно потеснив остальных учеников. Подумать только, учитель даже ложку конги[1] из его рук принять не желает!

Разумеется, ему в голову не приходило, что проблема, быть может, кроется в самой каше, а вовсе не в руках.

*
Спустя некоторое время за дверью вновь послышались шаги.

– Разве я не сказал, что мне ничего не нужно? – сварливо бросил Шэнь Цинцю.

– Этот ученик проделал тысячи ли, чтобы прибыть сюда, – ответил ему разочарованный юношеский голос. – Неужто вы так и отошлете его, учитель, не позволив повидать вас?

Этот чистый и звучный голос обрел крепость, не утратив юношеской живости. При первых же его звуках Шэнь Цинцю чуть не свалился вместе со стулом. Кое-как восстановив равновесие, он порывисто обернулся к двери.

Лицо юноши в белоснежных одеждах, словно выточенное из драгоценного нефрита, светилось кроющейся в уголках губ полуулыбкой, глаза сияли радостью встречи.

За спиной Ло Бинхэ виднелся драгоценный меч Чжэн Ян[2], полученный им на горе Вань Цзянь[3]. Бессмертный меч воплощал собой ци юноши, так что его прямо-таки переполняла духовная энергия. Это первоклассное оружие Ло Бинхэ извлек из скалы под восторженное ликование сотоварищей, и все же прославленный меч не шел ни в какое сравнение с тем, что был предназначен юноше судьбой.

Вернув себе самообладание, Шэнь Цинцю улыбнулся в ответ:

– Как это ты обернулся так быстро?

Усевшись рядом, Ло Бинхэ незамедлительно налил учителю чай, подпихнув ему чашку.

– Задание не представляло особых сложностей. К тому же, я так скучал по учителю, что скакал обратно день и ночь без остановки.

Он поведал обо всем так, будто это и впрямь не cоставило ему ни малейшего труда. Впрочем, что бы он был за главный герой, вздумай он жаловаться на опасности и невзгоды? И с точки зрения Шэнь Цинцю это определенно было одним из самых ценных его свойств.

Подняв чашку, мужчина отпил глоток лучшего «Снега Горных Вершин», к превосходному вкусу которого он все еще не успел привыкнуть за все эти годы, и как бы невзначай бросил:

– Близится собрание Союза бессмертных.

Разумеется, Ло Бинхэ и сам был в курсе.

– Этому ученику стоит подготовить для учителя список участников с горы Цин Цзин?

В последнее время Шэнь Цинцю и вправду предпочитал сваливать все организационные дела на Ло Бинхэ – тот выполнял их с неизменным рвением и скрупулезностью. В самом деле, к чему удручать себя скучными повседневными делами, когда ученик счастлив взять их на себя? Отчитываясь о выполненном задании, Ло Бинхэ никогда не забывал поинтересоваться у учителя, нет ли в его работе недочетов; при этом Шэнь Цинцю едва удерживался от восклицания: «Хэй, парень, зачем ты всякий раз спрашиваешь, все ли правильно, если я сам в жизни не сумел бы сделать это столь же безупречно!»

– Лучше передай его прямо главе ордена, – велел Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ молча кивнул. Он хотел еще что-то добавить, но внезапно его посетило какое-то странное ощущение.

Ему вдруг почудилось, что сегодня наставник уделяет ему особое внимание. Не удержавшись от улыбки, он спросил:

– Почему вы так на меня смотрите? Неужели учитель тоже соскучился по этому ученику?

– Я что, не имею права смотреть на своего воспитанника? – суховато отозвался Шэнь Цинцю.

– Разумеется, имеете, – рассмеялся Ло Бинхэ. – Учителю нравится то, что предстает его глазам?

Тут уже Шэнь Цинцю не удержался от смешка.

Мгновение помедлив, он окликнул его:

– Бинхэ.

Юношу не оставляло чувство, что учитель ведет себя как-то странно. Должно быть, он собрался сказать что-то значительное, потому Ло Бинхэ лишь послушно отозвался:

– Да?

Глядя ему прямо в глаза, Шэнь Цинцю спросил:

– Ты хочешь стать сильным? Настолько могущественным, что никто под небесами не посмеет тягаться с тобой?

Ло Бинхэ давным-давно решил для себя этот вопрос.

Торжественно выпрямившись на сидении, он без колебаний ответил:

– Да!

При виде подобной уверенности Шэнь Цинцю испытал некоторое облегчение. Четко выговаривая каждое слово, он вопросил:

– А если бы тебе, к примеру, пришлось ради этого, пройдя через жестокие страдания, бесчисленные препятствия, опасности, грозящие твоему телу и душе, дойти до самой крайности, ты бы решился на это ради обретения подобной мощи?

– Бинхэ не страшится ни боли, ни труда, ни опасностей, – медленно произнес юноша. – Он жаждет лишь обрести силу, чтобы защитить дорогих ему людей!

Этим ответом он несколько успокоил мятущееся сердце Шэнь Цинцю.

«Верно, Ло Бинхэ – ради своего будущего нефритового цветника из трехсот персон ты должен потерпеть!»

Пусть в душе Шэнь Цинцю по-прежнему не мог примириться с тем, что предстоит пережить главному герою, чтобы переродиться, словно бабочка, вылетающая из кокона, он впервые поверил в то, что и впрямь сможет сыграть возложенную на него бесчеловечную роль.

*
Три дня спустя избранная дюжина адептов ордена Цан Цюн отбыла на собрание Союза бессмертных.

На сей раз оно должно было состояться в покрытом дремучим лесом ущелье Цзюэ Ди [4].

Те адепты, что уже успели сделать себе имя, не принимали участия в собрании, чтобы не соперничать с младшими сотоварищами, ведь им не было нужды добиваться внимания сильных мира сего. Потому-то лорды пиков Цан Цюн и старейшины, как правило, сами не участвовали, отбирая от своей горы с десяток молодых адептов – примерно столько за это время присоединялось к числу бессмертных, так что чем больше, тем лучше. И, подумать только, в этом романе заклинатели добирались до места собрания на конных повозках!

Авторы сажают персонажей на лошадей исключительно ради героической позы. Однако, поскольку Шэнь Цинцю не горел желанием углублять знакомство с породой непарнокопытных, рискуя при этом сломать себе шею, а также подставлять свое миловидное лицо всем горным стихиям, он без колебаний выбрал крытую повозку – и пусть все остальные смотрят на него с осуждением, если охота.

Однако оказалось, что с местами в повозке все на поверку не так-то просто – тут явно действовал принцип: кто успел, тот и съел. Стоило вееру Шэнь Цинцю коснуться дверной занавеси, как изнутри раздался резкий голос:

– Такой здоровый мужик, и собрался потеснить хрупкую женщину!

Обладательницей роскошных бровей и высокой пышной груди оказалась не кто иная, как госпожа горы Сянь Шу, Ци Цинци [5].

В оригинальном романе ее отношения с Шэнь Цинцю были так себе, впрочем, они почти не контактировали, что вполне устраивало обоих. Но за последние годы, поработав с ней бок о бок, мужчина проникся уважением к ее прямоте и грубоватой откровенности, так что, можно сказать, они неплохо поладили. Наставив на нее свой веер, Шэнь Цинцю изрек в безупречно вежливой манере:

– Прошу госпожу снизойти к слабости больного.

Ци Цинци признала за ним это право, подвинувшись, но все же не удержалась от замечания:

– Ты окончательно распустился, пользуясь своим отравлением, чтобы с тобой все носились как с писаной торбой! Если так дальше пойдет, ты забудешь, что у тебя есть золотое ядро! Может, тебе еще и закусок поднести?

– А что, неплохая идея, – как ни в чем не бывало отозвался Шэнь Цинцю, постучав ручкой веера по стене повозки.

Из-за поднявшегося занавеса тотчас возникло улыбающееся лицо Ло Бинхэ:

– Чего пожелает учитель: закусок, воды, или у вас затекла поясница?

Сам ученик восседал на высокой белой лошади, словно подчеркивающей его одухотворенную красоту. Под яркими лучами солнца он весь так и сиял, словно статуэтка из нефрита.

– Твоя тетя[6] Ци желает отведать закусок, – велел Шэнь Цинцю.

Ло Бинхэ тотчас извлек из-за пояса изящный сверток, словно только этого и дожидался.

– Учитель, прошу, дайте знать, если вам еще что-то понадобится, – попросил он перед тем, как опустить занавес.

Проезжавший мимо Лю Цингэ громко фыркнул, нахлестывая лошадь.

– Ну надо же, – изрек Шэнь Цинцю, вскрывая сверток. – «Борода дракона»[7]! Неплохо. – Протягивая сверток Ци Цинци, он предложил: – Хочешь попробовать?

В этот момент грозная заклинательница затруднилась бы подобрать слова, чтобы описать свои чувства.

Ее распирало что-то вроде праведного негодования: как мог столь прекрасный ученик, духовно сильный и безупречно воспитанный, взрасти под крылом этого бездельника Шэнь Цинцю?

На самом деле, существовала метафора, прекрасно отражающая ее эмоции, но неизвестная ей в силу анахронизма – «прозрение слепой собаки».

Поглощенная этими переживаниями, Ци Цинци даже не взглянула на «бороду дракона», вместо этого сурово заметив:

– Даже Минъянь едет верхом!

Если ей удастся хоть немного смутить Шэнь Цинцю, это станет настоящим триумфом!

Тот послушно выглянул из-за занавеси: Лю Минъянь и впрямь восседала на лошади со своей неизменной вуалью и клинком Шуй Сэ[8]. С каждым дуновением ветра белоснежная вуаль трепетала, создавая чувство неземной прелести.

Эта картина была чересчур притягательна.

Шэнь Цинцю не отказал себе в удовольствии поглазеть на девушку лишнюю пару мгновений, после чего мечтательно вздохнул:

– Так прекрасна, что мой глаз не в состоянии объять эту красоту.

– Прекрати пялиться на мою ученицу! – скривилась Ци Цинци.

Надо же было случиться, чтобы эти слова достигли ушей Ло Бинхэ. Лицо юноши моментально потемнело.

Разумеется, Шэнь Цинцю понятия не имел о перемене в настроении ученика – он как ни в чем не бывало лакомился «бородой дракона», чувствуя себя зрителем в кинотеатре, который, поедая поп-корн и попивая кока-колу, ждет окончания рекламы. Ведь перед ним – Лю Минъянь и Ло Бинхэ, главный герой и героиня в одном кадре! Если Шэнь Цинцю хоть что-то понимал в законах жанра, то сейчас во все стороны полетят искры!

Тем временем сердце пресловутого главного героя при виде того, как учитель таращится на Лю Минъянь, сжалось, будто готовое разорваться.

«"Так прекрасна, что глаз не в состоянии объять?" – кипятился он. – Да учитель ее физиономию толком не видел! А если б и видел, не может же она быть такой же красивой, как я?»

На самом деле, Ло Бинхэ вовсе не льстил себе – он просто констатировал факт: с младых ногтей он не был склонен ни принижать себя, ни предаваться нарциссическому самолюбованию.

Минуло уже почти полдня, а Шэнь Цинцю по-прежнему не мог оторвать глаз от этой заносчивой девчонки. Будучи не в состоянии это выносить, Ло Бинхэ подхлестнул лошадь кнутом, сравнявшись с Лю Минъянь, и одарил ее легкой улыбкой:

– Шицзе Лю.

Сперва она удивилась неожиданному порыву юноши, затем осторожно кивнула:

– Шиди Ло.

«Вот! Вот оно!» – возликовал про себя Шэнь Цинцю.

Он и мечтать не мог, что однажды собственными глазами узрит прекраснейшую сцену романа: красавец-герой и его красотка-возлюбленная гарцуют друг подле друга. Овладевшее им предвкушение заставило забыть обо всем на свете.

Украдкой обернувшись, Ло Бинхэ убедился, что учитель не только не сменил объект интереса, но и воззрился на девчонку с таким видом, словно на ней белый свет клином сошелся. На похолодевшее чело Ло Бинхэ набежала тень, грудь стеснило, а зубы сами собой со скрипом сжались. Совладав с собой чудовищным усилием воли, юноша как ни в чем не бывало рассмеялся, подгоняя лошадь, чтобы незаметно увлечь за собой Лю Минъянь. В конце концов они удалились настолько, что Шэнь Цинцю мог видеть их спины, лишь наполовину высунувшись из повозки – тогда он сдался, вновь откинувшись на сидение.

Черт, как он мог забыть: воркующая парочка героев никогда не думает о том, чтобы одарить светом своей любви восхищенных зрителей.

Примечание к части

[1] Конги – рисовая каша, традиционный завтрак китайцев. Она готовится без сахара и её часто едят с чем-нибудь соленым, например, квашеной капустой или редькой, или «тысячелетними яйцами», а также сдабривают тонкими ломтиками мяса и имбирем. Первый китайский император Цинь Шихуанди, которого принято считать изобретателем этой каши, делал ее из пшена. Предполагается, что конги варили в храмах во времена массового паломничества: чем больше народу, тем жиже каша. Тот же принцип действовал, когда конги была единственной едой во времена массового голода.

[2] 正陽 – Zhèng Yáng – Чжэн – положительный, порядочный, Ян – светлая энергия, как в «Инь и ян».

[3] 万剑- Wàn jiàn - в пер. с кит. «тысячи мечей».

[4] 絕地 – Jué Dì – в пер. с кит. – «земля отчаяния».

[5] 清萋 – Qīng qī – в пер. с кит. – «чистая роскошь».

[6] Имеется в виду «сестра учителя по ордену», по аналогии с шишу – «дядя по ордену».

[7] 龍鬚酥 – Lóng xū sū – в букв. переводе "усы дракона" – легкие сладкие рулетики, чем-то похожие на сахарную вату, иногда с начинкой, например, ореховой.
На процесс приготовления можно посмотреть здесь, он воистину завораживает:
https://www.youtube.com/watch?v=RphucuwyBNY
https://www.youtube.com/watch?v=R9htFF6PgGU

[8] 水色 – Shuǐ Sè – в пер. с кит. «цвет воды».

***
Ищем бету со знанием китайского языка!