Вопрос о «байронизме» Пушкина имеет длительную непрерывную историю. Он возник в кругу друзей и знакомых Пушкина с появлением «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана» и «Цыган». Для критики 1820-х – начала 1830-х гг. (Вяземский, Н. А. и К. А. Полевые, И. В. Киреевский и др.) влияние Байрона на Пушкина было неоспоримым и в большинстве признавалось плодотворным, имевшим своим результатом освоение русским поэтом новых художественных форм и создание в отечественной литературе жанра романтической поэмы, позволявшего выразить в полную силу настроения, мысли и художественные искания современного поколения. В свою очередь, литературные, политические и другие оппоненты и противники Пушкина (М. С. Воронцов, Ф. В. Булгарин, Н. И. Надеждин и др.) представляли его с целью дискредитации слабым подражателем английского поэта, показавшим себя во всех отношениях беднее и мельче его, не способным создать образы равной силы и величия.

Принимая «байронизм» Пушкина за бесспорный факт, современники поэта уловили вместе с тем и самостоятельный характер тех его произведений, где ощущалось влияние Байрона. Уже в 1824 г. критик М. М. Карниолин-Пинский в рецензии на «Бахчисарайский фонтан» отмечал: «Бейрон служил образцом для нашего поэта; но Пушкин подражал, как обыкновенно подражают великие художники: его поэзия самопримерна».* О первой главе «Евгения Онегина» Н. А. Полевой писал: «Читавшим Бейрона нечего толковать, как отдаленно сходство “Онегина” с “Дон Жуаном”, но для людей, не знающих Бейрона <…>, но которые любят повторять слышанное, скажем, что в “Онегине” есть стихи, которыми одолжены мы, может быть, памяти поэта, но только немногими стихами и ограничивается сходство: характер героя, его положения и картины — все принадлежит Пушкину и носит явные отпечатки подлинности, не переделки»**.

Лирика А.С. Пушкина второй половины 1820–1830-х гг. Философские идеи, нравственный пафос лирики.

В поздней лирике Пушкина стремительно нарастают философские мотивы, раздумья о жизни и смерти, покаянные настроения, предчувствия новых бурь и тревог:

Снова тучи надо мною

Собралися в тишине;

Рок завистливый бедою

Угрожает снова мне…

Так начинает Пушкин стихотворение «Предчувствие» (1828), в котором исчезает юношеская беззаботность и удивлявшая ранее способность поэта находить выход из мрачных настроений, из роковых вопросов в радостях жизни, в любви, в прелести и красоте бытия. Теперь эти радости омрачаются ожиданием разлуки, причем вечной разлуки, «неизбежного грозного часа». В свете предстоящего конца жизнь приобретает какой-то иной, свободный от буйной чувственности, одухотворенный смысл. Иногда эти тревожные мотивы уравновешиваются у Пушкина обращением к народной теме – «Утопленник», «Ворон к ворону летит…» (1828), незавершенный набросок «Всем красны барские конюшни…» (1827). Порой, в противовес драматическим мотивам, появляются стихи, исполненные светлой, жизнерадостной силы («Зимнее утро», 1829).

Лирика этого периода уже далека от романтизма. Пушкин отказывается от поэтических формул, выработанных его предшественниками, создавшими школу «гармонической точности», в которой метафорическое уподобление, кочуя из одного произведения к другому, совершенно стерлось и утратило живой, предметный смысл. Пушкин отбрасывает все готовые поэтизмы, все эстетически непререкаемые до него формулы. Он тянется в своих стихах к тому, чтобы открыть поэзию в слове, не нарушая его предметной наготы. Поэтичность слова начинает зависеть не от навязанного ему поэтической традицией высокого или низкого смысла, а от лирической ситуации, раскрывающей в своей конкретности и предметности какой-то важный и высокий философский или исторический смысл.

В начале 30-х годов в лирике Пушкина сложилась устоявшаяся, определившаяся классическая система лирической поэзии, «где все личное, частно значимое безоговорочно становилось национально значимым». «Если – слишком общо говоря – Державин лирически воспевал свою эпоху как свою жизнь, то Пушкин, наоборот, уверенно смеет в своей лирике, особенно в 30-е годы, воссоздавать свою жизнь как национальную историю, как эпоху, как важное умонастроение ее», – так определяет В. Д. Сквозников основной признак реалистической лирики Пушкина.

В «Дорожных жалобах» (1829) сказывается, например, личная утомленность Пушкина кочевой, неприкаянной жизнью. Однако свою судьбу, странническую, скитальческую, поэт воспринимает в общерусском контексте: здесь и наше бездорожье как в прямом, так и в широком, историческом смысле, и капризы непредсказуемого климата опять-таки в двух его ипостасях – природной и общественной, здесь и незащищенность личности от всякого рода неожиданностей, здесь и всероссийская беззаботность, равнодушие ко всякого рода комфорту и уюту:

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,

Иль мне в лоб шлагбаум влепит

Непроворный инвалид.

Особенно настойчиво в творчестве Пушкина этих лет возникает мучительный философский вопрос о смысле жизни. В «Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы» поэт спрашивает, слушая жизни «мышью беготню»:

От меня чего ты хочешь?

Ты зовешь или пророчишь?

Я понять тебя хочу,

Смысла я в тебе ищу.

Здесь его поэзия достигает порога, за которым безмолвствует разум и в свои права вступает область веры.

Исследователи творчества Пушкина обратили внимание, что удельный вес лирических стихотворений в позднем его творчестве значительно уменьшается. Причем в них все более явственно ослабляется «личная», лирическая стихия, а на первый план выходит эпическое начало с явными признаками «прозаизации» стиха. В первой половине 1830-х годов Пушкин создает цикл стихотворных сказок: «Сказка о попе и работнике его Балде» (1830), «Сказка о царе Салтане» (1832), «Сказка о рыбаке и рыбке» (1833), «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» (1833), «Сказка о Золотом петушке» (1834). Здесь Пушкин овладевает стихией народности, проникается народной точкой зрения на жизнь, которая порой решительно расходится с утверждаемой в те годы в качестве государственной идеологии «официальной народностью». Но главное в том, что Пушкин здесь расширяет возможности поэтического языка за счет новаторского использования фольклора. В. С. Непомнящий замечает: «Подобно тому как русское долготерпение в определенных условиях развернулось в пугачевщину, так и „застылые“, „неподвижные“ „формы старинной русской народности“ стали в сказках Пушкина „размораживаться“, обнаруживая динамику и взрывчатость. Пушкин почувствовал то, что мы сегодня назвали бы диалектикой сказки». Пушкин придал своим сказочным версиям необыкновенный динамизм и театрализацию. В сказках Пушкина все построено на движении. Они напоминают собою народное представление – скоморошье и балаганное. «Цикл сказок Пушкина – драматическое зрелище того, как поэт отстаивает перед грозным лицом жизни свои нравственные принципы. Он делает это с „усильным, напряженным постоянством“ – то идет на компромисс с суровыми нормами фольклора, то избегает столкновения, то, казалось бы, достигает неустойчивого равновесия с ними и как будто без потерь выходит из единоборства» (В. С. Непомнящий). Исключение составляет «Сказка о Золотом петушке», пронизанная личными, лирическими мотивами, связанными с ложным положением, в котором оказался Пушкин при дворе. Заглавный образ птицы, охраняющей покой страны и предвещающей беду, связывается в сознании Пушкина с образом его Музы, которую царь пожелал присвоить себе. И вот в финале Золотой петушок

Встрепенулся, клюнул в темя

И взвился… и в то же время

С колесницы пал Дадон -

Охнул раз, – и умер он.

14. Расчлененные сложноподчинённые предложения, их основные типы.

Трагедия А.С. Пушкина «Борис Годунов». Проблематика. Историзм. Шекспировские традиции в трагедии. Особенности прозы А.С. Пушкина 1830-х годов. Этические и социальные проблемы в романах «Дубровский, «Капитанская дочка».

Расчленённые сложноподчинённые предложения, их основные типы.

Сложноподчиненное предложение (СПП)

Тип союзного сложного предложения, части которого являются неравноправными, одна часть поясняет, дополняет другую, является как бы предатком. Поясняющая часть – придаточная. Поясняемая – главная. Средством связи в СПП придаточной и главной явл. Союзы «что», «чтобы», «так как», «так что», «если» и др. Или союзные слова. Функцию союзных слов выполняют относительные местоимения: «кто, что, какой, который, каковой, чей, кой, сколько».

Подчинительные союзы, находясь в придаточной части не явл. ее членами, а только связывают. Их служебный характер проявляется в том, что они не могут быть выделены при помощи логического ударения.

Союзные слова не только связывают придаточную часть с главной, но и выполняют в придаточной какую-то синтаксическую функцию, на них падает логическое ударение.

Я уверен (в чем?), что наша встреча состоится

Я знаю (что?), что нас ожидает завтра.

Расчлененные СПП – это такие предложения в которых придаточное поясняет всю главную часть. другое их название – приосновные, присоставные. К ним относится СПП с придаточными времени. Придаточные присоединяются к главной части только подчинительными союзами, круг которых очень разнообразен, но основным является союз когда. Среди этих союзов много составных (в то время как, в то время когда, после того как; перед тем как; до тех пор пока и др.)

В то время как небо потемнело, мы находились еще очень далеко от дома.

Прежде чем войти в скромную хатенку, гость окинул ее взглядом.

СПП с придаточным условным.

Средства связи придаточной и главной союз «если», который иногда имеет коррелят «то», находящийся в гл. части «если то». В значении этого союза может быть употреблен союз «когда» У этого союза стилистические варианты «ежели», «коли», «коль», «раз».

Если молния меня не убила, то гром мне, ей-богу, не страшен.

СПП с придаточными причины.

Придаточное присоед. К главной союзами «потому что», «оттого что», «так как», «так как то». В придаточной части находится причина того, что описано, а в главной следствие.

Кот охотно бы не просыпался, потому что как видно было, он не долюбливал жизни.

Составные союзы «потому что», «оттого что» могут в предложениях расчленяться, и тогда в главной части первая часть союза имеет функцию указательного слова и союза одновременно.

Не сошел Николка с ума в этот момент лишь потому, что у него не было времени.

Если есть мешь, то как правило здесь.

К расчлененности союзов приводит ограничительных частиц «только», «лишь». Другие союзы «ввиду того, что», «вследствие того, что», «в силу того, что», «благодаря тому, что».