В 1974 г., несмотря на аресты, правозащитное движение возродилось. Возобновился выпуск «Хроники текущих событий», активизировалась Инициативная группа защиты прав человека, было создано советское отделение правозащитной организации «Международная амнистия» во главе с физиком В. Турчиным. В 1975 г. А.Д. Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира за правозащитную деятельность. Ответом советских властей стала систематическая клевета на ученого в печати. В газетах было опубликовано письмо 72-х академиков и членов-корреспондентов АН СССР, осуждавших позицию Сахарова. Предлагали даже исключить Сахарова из членов Академии Наук, но от этого пришлось отказаться: один из академиков напомнил, что единственный прецедент подобного рода — исключение Эйнштейна из германской академии по требованию Гитлера.

В 1975 г. СССР подписал Заключительный Акт Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. В обмен на признание Западом послевоенных европейских границ советская дипломатия согласилась на «гуманитарные» требования: соблюдение прав человека: свободы слова, передвижения, выбора места жительства. Однако власти не намеревались были соблюдать их, как не соблюдали и собственное законодательство.

Ввиду этого правозащитники во главе с физиком Ю. Орловым создали Московскую группу содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР (в обиходе — Московскую Хельсинкскую группу), которая провозгласила своей задачей сбор и распространение информации о нарушениях гуманитарных статей Заключительного акта.

Хельсинкская группа стала связующим звеном между собственно правозащитным движением и другими, в частности, религиозными и национальными движениями, поскольку репрессии заставляли и их участников обращаться к правозащитной деятельности. Вслед за Москвой Хельсинкские группы были образованы на Украине, в Литве, в Грузии и Армении.

Создание Хельсинкских групп привлекло к правозащитному движению значительно большее, чем прежде, внимание на Западе. Проблема соблюдения прав человека в СССР стала постоянным фактором в советско-американских отношениях, особенно когда в 1976 г. президентом США был избран Дж. Картер. Материалы правозащитного движения стали предметом обсуждения на Белградской конференции по проверке выполнения Хельсинкских соглашений, состоявшейся в 1977 г.

Тем не менее репрессии не прекратились, напротив — усилились. Ю. Орлов был осужден к семи годам лагерей строгого режима и пяти годам ссылки, А. Щаранский (активист еврейского движения за эмиграцию в Израиль, ставший членом Московской Хельсинкской группы) — к 13 годам лагерей по фальсифицированному обвинению в шпионаже. Длительные сроки получили также член московской хельсинкской группы А. Гинзбург и члены киевской хельсинкской группы М. Руденко и О. Тихий.

Из книги Л. Алексеевой «История инакомыслия в СССР»

«Советские представители сознавали, что аресты в хельсинкских группах будут не менее разоблачительны, чем сами документы этих групп. И все-таки аресты в хельсинкских группах начались и, несмотря на энергичные протесты Запада, продолжались, потому что для властей стало очевидно, что исчисляемого в месяцах периода без арестов оказалось достаточным, чтобы возник целый ряд новых общественных ассоциаций, резко расширилось влияние правозащитного движения, его объединение с национальными и религиозными движениями под общими правозащитными лозунгами. Наступление на хельсинкские группы еще раз подтвердило основной принцип советской внутренней политики: если приходится выбирать между «потерей лица» на Западе и ослаблением — пусть самым незначительным — своих позиций внутри страны, жертвуют престижем».

Диссиденты и общественность

Диссиденты всячески подчеркивали, что их противостояние режиму носит не политический, а именно правозащитный характер. Они принципиально действовали открыто, отрицая право властей преследовать людей за мысль и слово. Правозащитное движение охватывало очень узкий круг — всего несколько сот человек, решившихся на героическое противостояние казавшемуся несокрушимым режиму. Но оно пользовалось широким сочувствием, прежде всего в среде интеллигенции. Узнавая из самиздата и передач зарубежного радио о деятельности правозащитников и репрессиях властей, люди, которые сами никогда не решились бы на открытые выступления, проникались глубоким уважением к тем, кто сумел преодолеть страх. В среде либерально настроенной интеллигенции стал складываться своеобразный «кодекс чести»: неприлично было отказаться перепечатать самиздатский материал, не взять на хранение документы и т.п.

Постепенно были налажены каналы передачи за границу самиздата. Потом они возвращались в СССР уже в виде изданного типографским способом «тамиздата», который, в свою очередь, размножался, но уже не на пишущей машинке, а гораздо более простым и производительным способом — с помощью фотоаппарата и увеличителя. Правда, за эту деятельность полагалась в лучшем случае ст. 190³, а в худшем — ст. 70 УК РСФСР.

Еще с 60-х гг. начала формироваться система материальной помощи политзаключенным и их семьям. Из небольших добровольных пожертвований (1–5 руб.). складывались средства для закупки и отправки в лагеря продуктовых и вещевых посылок[463]. По данным КГБ, ряд крупных ученых на свои средства создали в этих целях специальный негласный фонд. С 1976 г. значительные средства стали поступать из-за рубежа через основанный А.И. Солженицыным Русский фонд для помощи политзаключенным. Распорядители фонда постоянно менялись, так как КГБ последовательно арестовывал их.

Режим сам толкал к диссидентству писателей, которым не давали печататься в СССР. Боясь повторить скандал, вызванный судом над Синявским и Даниэлем, власти предпочитали не арестовывать писателей, а вынуждать их к эмиграции. В 1971 г. из Союза писателей был исключен А. Галич. Затем его изгнали из Литфонда и Союза кинематографистов. В 1974 г. поэт вынужден был эмигрировать из СССР, а в 1978 г. трагически погиб от несчастного случая в Париже. Вслед за Галичем были исключены из Союза писателей и вскоре эмигрировали поэт Н. Коржавин, писатель В. Максимов, не отрекшийся, несмотря на давление КГБ, от своего романа «Семь дней творения», изданного за рубежом, и автор «Ивана Чонкина» В. Войнович, которому пригрозили арестом после вступления в русскую секцию «Международной амнистии». В 1974 г. из Союза писателей изгнали Л. Чуковскую. В 1980 г. — В. Корнилова, опубликовавшего повести в эмигрантских журналах. Тогда же эмигрировал «метрополец» В. Аксенов, исключенный из Союза кинематографистов за выступление в защиту Сахарова.

Из статьи историков советской культуры П. Вайля и А. Гениса «Миф о застое»

«Никакого застоя в русской культуре 70-х годов не существовало. Культура просто перебралась в самиздат, а оттуда — за границу…

Застой в советской литературе стал апогеем литературы в изгнании. Как раз в самые мрачные, бесцветные годы появились книги, составившие гордость нашей современной словесности. Если окинуть взглядом все лучшие произведения, вышедшие за рубежом в 70-е годы, то концепцию тотального застоя придется похоронить. Никакого кризиса русская культура не переживала. Вместо приспособленных к официальным стандартам сочинений, вместо написанных на уже приевшемся эзоповом языке книг литература обрела свободу — не только политическую, но и эстетическую.

Перечислим несколько книг, вышедших в свет в самые мрачные времена застоя: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ, 1974; Г. Владимов. Верный Руслан, 1975; А. Синявский. Прогулки с Пушкиным, В тени Гоголя, 1975; В. Войнович. Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина, 1976; И. Бродский. Конец прекрасной эпохи, Часть речи, 1977; А. Зиновьев. Зияющие высоты, 1977; Саша Соколов. Школа для дураков, 1976; В. Аксенов. Ожог, 1980; С. Довлатов. Компромисс, 1980.

Список мог бы быть куда длиннее, особенно если прибавить к нему сочинения писателей, живших в Советском Союзе, но печатавшихся на Западе, вроде «Москва—Петушки» Вен. Ерофеева, «Пушкинского дома» А. Битова или полного «Сандро из Чегема» Ф. Искандера. Однако даже этих, первых пришедших в голову названий хватает, чтобы убедиться — никакого застоя русская культура не знала. Ее лишь выдавили с родины в самиздат и на Запад. К концу 70-х годов в русском зарубежье процветало свободное слово».

Травля обрушилась на знаменитых музыкантов Г. Вишневскую и М. Ростроповича, на даче которых долгое время жил опальный Солженицын. В 1974 г. они добились разрешения выехать за границу, а через два года были лишены советского гражданства за «систематические действия, наносящие ущерб престижу советского Союза».

Из открытого письма М. Ростроповича и Г. Вишневской Л.И. Брежневу

«Советское правительство имеет возможность издеваться над ныне живущими в России… и Вы, наверное, думаете, что выбросили нас на свалку, куда в свое время выбросили Рахманинова, Шаляпина, Стравинского. В Ваших силах заставить нас переменить место жительства, но Вы бессильны переменить наши сердца…»