Для философии науки крайне поучительна идейная эволюция классического британского эмпиризма от Бэкона до Юма.

Современник Ньютона и последователь Бэкона Джон Локк (1632 - 1704) хотел дать всестороннее, предельно глубокое обоснование главного принципа эмпиризма - утверждения о том, что всё наше познание начинается с опыта, и что всё оно происходит из опыта. Для этого ему пришлось создать настоящую «анатомию и физиологию рассудка» (по характеристике Канта), - учение о том, как идеи ума возникают и формируются в процессе опыта. Локк доказывал, что всё наше знание – приобретённое, что нет никаких врождённых или априорных идей. Опытное происхождение имеют и все научные, и все нравственные понятия. Локк ограничил возможности познания тем, что дано в опыте. Границы знания совпадают с границами опыта; то, что не может быть дано в опыте, не может быть и предметом познания.

Познание начинается с чувственного восприятия, результата воздействия внешнего мира на органы чувств человека. Ощущения - исходный материал для всего последующего познания. Локк читал Аристотеля, и вслед за ним он признает существование в человеке активного начала, способности человека реагировать на внешнее воздействие и обрабатывать материал ощущений – некий ум. В процессе своей деятельности с ощущениями ум замечает самого себя, свою собственную деятельность (рефлексия). Таким образом на основе внешнего опыта возникает и внутренний опыт. Все наши знания без исключения происходят из этих двух источников, двух видов опыта.

Всё, что осознаётся нами, Локк называет идеями. Это важно: непосредственно мы осознаём лишь состояния своего собственного сознания. Идеи бывают двух видов, простые и сложные. Простые идеи нам просто даны, а сложные мы сами создаём из простых посредством активной деятельности ума. Вспомогательную роль в этом процессе играет язык, который состоит из условных знаков идей.

Локк абсолютно убеждён, что внешний, материальный мир существует вне нас, сам по себе. То, что присуще вещам самим по себе, он называет их первичными качествами. Эти качества адекватно воспроизводятся в чувственном восприятии: порождаемая этими качествами вещей идея ума сходна с ними. Мы видим тела протяжёнными, – и они на самом деле обладают протяжением. Мы видим, что тела движутся, и движение на самом деле есть в мире. Первичными качествами вещей Локк считает те, которые им приписывала современная ему наука, механика.

Однако далеко не всё, что мы воспринимаем в вещах, на самом деле существует в природе. Вторичные качества вещей – то, что мы воспринимаем чувственно и приписываем самим вещам, но чего в самих вещах нет. Цвета в природе нет – это не качество вещи, а идея ума, причём идея неадекватная - она не имеет никакого сходства с теми реальными свойствами вещей, которые вызывают в уме (сознании) ощущение цвета.

Задача науки и состоит в сведении вторичных (субъективных) качеств – к первичным (объективным). Таким был и остаётся сегодня метод научного естествознания. С его позиций цвет – это ощущение, вызванное воздействием электромагнитной волны определённой частоты на сетчатку глаза, на зрительные рецепторы. В природе нет цвета, в ней есть электромагнитное поле. В природе нет запахов, есть молекулы разных сортов, раздражающие обонятельные рецепторы.

Разделение качеств вещей на первичные и вторичные кажется совершенно естественным и вполне обоснованным, однако оно привело к совершенно неожиданным следствиям.

Суть в том, что непосредственно, как мы уже заметили, мы осознаём лишь собственные идеи. Внешний мир дан нам лишь косвенно, через идеи. Например, твёрдость или тяжесть тела – идеи, вызываемые в нас первичными качествами самих тел. Качества – в телах, а их идеи – в уме, в сознании. Даже если идея адекватна, она есть идея, а не вещь, не качество самой вещи. Однако поскольку качества вещей даны нам только через их идеи, мы вынуждены называть их одними и теми же словами. Твёрдость, вес, протяжение, движение и т. д. - это и качества самих вещей, и соответствующие им идеи. Неудивительно, что различие между качествами вещей и их идеями в ходе анализа Локка постепенно исчезает. Тела природы незаметно превращаются в собрание идей.

Вдумываясь в то, что такое «тело» или «вещь», Локк начинает сомневаться: если мы мыслим любую вещь ясно (в науке), то она - собрание идей. Но любое собрание идей – это не сама вещь. А саму вещь мы не можем мыслить ясно: это лишь гипотетическая причина всех этих идей, отличная от них. Возникает соблазн избавиться от таинственного, неизвестного «нечто», находящегося «за» всеми нашими восприятиями, но Локк не хотел этого делать, оставаясь материалистом, и пришёл к вопиющим противоречиям, столь же неразрешимым, как и дуализм Декарта.

Он выводит сложные идеи из простых, а простые идеи выводит из сложных, незаметно подставляя сложные идеи на место вещей, вызывающих в нас простые идеи. Например, электромагнитная волна – это сложная научная идея, образованная, в конечном счёте, из простых идей непосредственного чувственного восприятия (полученных в наблюдениях и экспериментах). Откуда у нас эти простые идеи? Их вызвала в нас … электромагнитная волна, которая уже представляется не как идея, а как сама реальность, сама природа.

Это фундаментальное противоречие теории Локка стало главной внутренней движущей силой дальнейшего развития эмпиризма.

Локк сознавал это противоречие, поэтому в конечном итоге пришёл к выводу, что причин наших простых идей мы не знаем – они суть границы нашего мышления, дальше которых мы видеть не можем. Для того, кто всё хочет вывести из ощущений, само ощущение становится необъяснимым. Для последовательного эмпириста, который, однако, хочет остаться материалистом, выход один: простое догматическое отождествление понятий науки с самой реальностью.

Джордж Беркли (1685 - 1753) считал подобный догматизм не только ошибочным, но и опасным: он ведёт к атеизму. Исходя из принципа эмпиризма, Беркли отнёсся к научным понятиям критически, и решительно сделал последовательный вывод из анализа Локка: так называемые материальные тела – это всего лишь комплексы ощущений, и ничего более.

Заметим это: более последовательный эмпиризм в форме сенсуализма приводит к субъективному идеализму. Беркли верно подметил непоследовательность Локка и попросту устранил различие между качествами и идеями этих качеств. Нет способа оценить адекватность идеи своей причине, поскольку мы не можем «выскочить» из собственного сознания. Кроме того, идея в уме не может быть похожа на то, что вообще не есть идея. Поэтому «первичные качества» вещей – это тоже только идеи. Стена протяжённа в том же смысле, что и бела. Отсюда следует, что научные понятия лишь сокращённая запись чувственных восприятий (простых идей).

Однако Беркли также принял догматическую предпосылку в полном противоречии с принципом эмпиризма, но в согласии со своими христианскими убеждениями: источником чувственных восприятий он признал не тела природы, а Бога.

Давид Юм (1711 - 1776) устранил эту последнюю непоследовательность в проведении принципа «нет ничего в уме, чего первоначально не было в чувствах». Он провёл принцип эмпиризма совершенно последовательно, сделал из него все необходимые выводы.

По убеждению Юма, и Локк, и Беркли были недостаточно последовательны. Оба кладут в основу познания чувственное восприятие, ощущения, и утверждают, что всё наше знание происходит исключительно из этого источника. Однако Локк apriori настаивает на том, что ощущения вызывают в нас внешние материальные вещи, а Беркли абсолютно верит в то, что причина ощущений - Бог. Оба они, таким образом, выходят за пределы того, что непосредственно дано в опыте и претендуют на знание о том, что находится «за» ощущениями, в мире «самом по себе». Ни то, ни другое обосновать опытом невозможно. Оба допущения имеют метафизический характер, поскольку выходят за пределы опыта. Поэтому Юм снимает вопрос о причине ощущений. В этом смысл агностицизма Юма: мы не знаем и не можем знать, откуда у меня ощущения, что их во мне вызывает, какова их причина. Ответ на все научные вопросы должен давать опыт, но вопрос о причине самого опыта выходит за пределы всякого опыта.

Вся задача научного познания, по Юму, состоит в оперировании с представлениями, возникающими на основе непосредственных чувственных впечатлений. Это комбинирование представлений служит только одному – описанию впечатлений. Мы можем только констатировать, запоминать, упорядочивать и передавать другим то, что нам фактически дано в опыте. Все так называемые «объекты» научного познания мы придумываем сами – для систематизации наших впечатлений. Самая сложная теория сводится в конечном счёте к простой констатации фактов. Так называемые законы природы – лишь сокращённая запись каких-то устойчивых регулярностей в наших впечатлениях. Наука говорит лишь о том, что происходит в опыте и как оно происходит, но мы не знаем и не можем знать, почему оно происходит так, а не иначе. Никакой необходимости в этих «законах» нет: в любой момент всё может пойти иначе.

Этот вывод Юм обосновал важным для философии науки анализом понятия причинности. Из общих посылок Юма ясно, что мы никогда не наблюдаем последовательность событий в самой природе, мы всегда имеем дело исключительно с последовательностью своих впечатлений. Поэтому и понятие причины характеризует не связь вещей или событий в мире, а один из способов связывания наших собственных впечатлений и связанных с ними представлений. Сущность познания вообще – в связывании наших собственных представлений. В основании всего познания лежит первичная и далее необъяснимая способность ассоциации представлений, когда мы склонны мысленно переходить от одного представления к другому. Так называемая «причинность» – один из видов психологической ассоциации.

Чем отличается последовательность двух событий А и Б от причинной связи между ними? Нам кажется, что в случае причинной связи после А с необходимостью должно наступить Б, поскольку А вызывает или порождает Б. На каком основании, однако, мы утверждаем эту необходимость? Ведь всё, что над дано в опыте - последовательность впечатлений, основание которых нам совершенно неизвестно. Анализ Юма показал: мы сами вкладываем идею «причинной необходимости» в мнимую «природу», но в этой мнимой физической причинности в действительности нет ничего, кроме психологического ожидания привычной последовательности впечатлений. На основании повторений одной и той же последовательности впечатлений мы привыкаем мысленно переходить от одной идеи к другой. Поэтому на самом деле ни причинности, ни необходимости не существует, есть лишь привычная последовательность впечатлений опыта, которая всегда может измениться.

Таким обазом, эволюция эмпиризма привела к следующему итогу: если считать наукой такое знание, которое открывает истинные причины наблюдаемых явлений и общие законы природы, и даёт знание о том, как устроен мир, то такая наука невозможна. Никакого истинного и вполне достоверного научного знания не существует. Любая научная теория в любой момент может быть полностью опровергнута новыми фактами опыта. Тем более невозможна наука о том, что не дано и не может быть дано в опыте, но составляет предмет высшего познавательного интереса - метафизика.

Результатом попытки обосновать всё наше знание о мире опытом и только опытом стало убеждение классиков эмпиризма в человеческой слабости и слепоте.

Философия науки Канта

Иммануил Кант (1724 - 1804) не мог согласиться со столь печальным выводом, с теми результатами, к которым привели и рационализм, и эмпиризм. Он сохранил идеал аподиктической науки, в том числе метафизики как высшей науки, но учёл и уроки эмпиризма, признав невозможность познания сверхчувственных предметов, которые не даны и в принципе не могут быть даны в опыте. Ему удалось преодолеть ограниченность рационализма и эмпиризма благодаря глубокому анализу условий возможности самого опыта.

Важно сразу заметить, что Канта интересовала не теория науки вообще, а судьба метафизики, вопрос о возможности именно метафизики как высшей, абсолютной науки, которая даёт ответ на главные вопросы человеческой любознательности – о мире в целом, о Боге, о душе, о бессмертии, о свободе, нравственности и счастье. Решая проблему метафизики, Кант создал и теорию физики и математики. Важно отметить также, что философия науки Канта находится в нераздельном единстве с его этикой. Именно единство теории науки с метафизикой и этикой делает философию науки Канта предельно глубокой, действительно философской.

Вопрос о возможности метафизики и о сущности науки для Канта неотделим также от вопроса о том, что такое человек. Философская идея человека определяет понимание познания и науки. В решении гносеологических и эпистемологических проблем Кант идёт «от человека», как личности, как подлинного субъекта, от исследования его душевных сил, прежде всего – способности мыслить.

Философия науки Канта основана на исследовании познавательных способностей человека, чувственности и мышления. Он ставит вопрос об источниках и границах человеческого познания. Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо исследование оснований математики и естествознания. Физика и математика превосходно развиваются сами по себе, и в помощи философа не нуждаются. Философия науки нужна для решения более важных проблем, чем задачи математики и физики.

Кант полагал, что неудовлетворительный результат рационализма и эмпиризма в понимании науки был обусловлен их догматизмом. Философский догматизм исходит из того, что существуют некие «предметы» вне нас, сами по себе, и задача науки - познать эти предметы. Согласно Канту, начинать надо не с попытки познать некие предметы (Бога, мир, природу, душу и т. д.), но с исследования способности человека к познанию любого рода предметов. В этом суть критического подхода. Канта интересует в первую очередь возможность априорного познания, но для решения этого вопроса необходимо изучить структуру эмпирического познания, проникнуть в глубины самого опыта.

Эмпирическим называют знание, полученное «из опыта», «на основании опыта», «опытным путём» и т. д. Метафизическим или трансцендентным называют познание сверхчувственных объектов, сверхопытное познание объектов, которые в опыте не даны и даны быть в принципе не могут. Теория науки, по Канту, не имеет ни эмпирического характера, ни метафизического. Она должна быть трансцендентальной: не основываться на опыте, но и не выходить за его пределы. Как это возможно?

Кант вводит новое понятие трансцендентального для обозначения такого познания, которое занимается не предметами (чувственно воспринимаемыми или сверхчувственными), а возможностью априорного познания любых предметов, в том числе тех, которые могут быть даны в опыте. Например, математика, по Канту, – априорное знание, а знание о том, как возможна математика в качестве науки – трансцендентальное знание.

Априорное знание следует строго отличать от эмпирического. Эмпирическое познание всегда ограничено во времени и пространстве, оно всегда открыто для нового опыта и никогда не может быть завершено. Поэтому оно всегда несовершенно, и основанное на нём обобщение в любой момент может быть опровергнуто новым опытом, как учил Юм. Об этом Кант знал так же хорошо, как и Поппер. Эмпирическое знание не обладает всеобщностью и логической необходимостью. Если бы всё наше знание было эмпирическим, то оно всегда оставалось бы чисто гипотетическим и недостоверным. Для Канта это значит, что в этом случае наука была бы невозможна, Юм был бы прав.

Однако в математике и в физике есть знание иного рода, существуют такие научные утверждения, которые мыслятся аподиктически – как строго всеобщие и логически необходимые. Например: кратчайшее расстояние между двумя точками – прямая; любое изменение в природе имеет свою причину, при всех изменениях количество материи остаётся постоянным и т. п. Поскольку опыт в принципе не может дать всеобщности и необходимости, эти суждения имеют априорный характер.

Для точной постановки проблемы необходимо далее провести различие между аналитическими и синтетическими суждениями. Аналитическое суждение выносится на основании анализа понятий, входящих в это суждение. Вспомним, что элементарная форма суждения в логике «S есть P», где S - логический субъект, Р – логический предикат. В аналитическом суждении предикат уже мыслился в субъекте до акта суждения, поэтому его истинность устанавливается логическим анализом понятия субъекта. Иначе говоря, аналитическое суждение основано просто на значении терминов, входящих в суждение. Оно – тавтология (которая может быть неявной). Поэтому оно – априорное, может быть вынесено и проверено на истинность без обращения к опыту, независимо от того, что происходит в мире. Но оно не даёт нового знания, оно лишь делает ясным и отчётливым то, что мы уже знаем.

Новое знание мы получаем исключительно посредством синтетических суждений, в которых субъекту приписываем новый предикат. На каком основании к нашему понятию о предмете может добавиться что-то новое? Прежде всего, на основании опыта, который постоянно дополняет и изменяет наши понятия. Но есть синтетические суждения, не основанные на опыте. Кант показывает, что простейшее арифметическое утверждение является синтетическим, не может быть получено простым анализом входящих в него понятий. Все положения чистой математики представляют собой именно синтетические суждения, которые мы получаем независимо от опыта, a priori. Математика – самое убедительное доказательство того, что мы способны получать новое знание, не опираясь на опыт. Такие же синтетические априорные суждения имеются и в науке о природе, где они появляются в качестве высших теоретических принципов. Эти принципы не являются эмпирическими обобщениями, напротив, без их априорного признания невозможно научное эмпирическое исследование и обобщение. Если синтетическое суждение не основано на опыте, то на каком же основании мы расширяем наши понятия и получаем новое знание?

Так формулируется главный вопрос теории науки: как возможны синтетические суждения a priori? Как можно что-то знать заранее о любом предмете в мире до того, как этот предмет действительно будет дан в опыте и независимо от всего, что мы узнаём о нём в этом опыте? Как возможна чистая математика и её применение в опытном познании? Как возможно чистое естествознание - знание о природе в её целом, знание действительно всеобщих законов природы?

Такова проблема Канта. Решая её, Кант и совершил коперниканский переворот в философии.  Если предметы научного познания существуют вне и независимо от нас, и познание должно отображать эти предметы, соответствовать им, и предметы эти даны нам исключительно в опыте, то никакое априорное познание невозможно. Но оно есть! Следовательно, традиционное понимание сущности познания ложно, и его надо перевернуть: не познание должно сообразоваться с предметами, как думали раньше, а предметы необходимо должны сообразовываться с нашей познавательной способностью. В этом случае то, что составляет необходимое условие нашей познавательной деятельности, будет и необходимым условием предмета этой деятельности. Но не предмета как «вещи в себе», а как явления – предмета, в некоторой степени созданного нами самими. A priori можно знать то, что в любом знании идёт от субъекта, то, что познавательная способность даёт от себя самой.

Всякий объект познания, который кажется самостоятельно существующим вне и независимо от меня, на самом деле воплощает в себе способности и деятельность субъекта. Вся познаваемая нами природа, как позднее выразился Шеллинг, - окаменевший интеллект. Познание – творческая деятельность, и познаётся только то, что создаётся. В обыденной жизни и в научной деятельности люди как правило даже не подозревают, до какой степени то, что кажется им «объектом», «предметом», создаётся активно-творческой деятельностью интеллекта. Особенно явно это обнаруживается в математике: всё внимание математика сосредоточено на объектах (точка, линия, фигура, число и т. п.), которые кажутся самостоятельными «сущностями», но в действительности, рассматривая свойства и отношения этих объектов, математик наглядно созерцает деятельность собственного мышления. И познание устроено таким удивительным образом, что мышление может осознать и «увидеть» собственную деятельность лишь в образе внешнего объекта, в своём внешнем выражении и воплощении в некотором материале, подобно тому, как самого себя можно увидеть лишь в другом предмете, в зеркале. Мир – зеркало духа. Природа в своих существенных измерениях показывает нам нас самих, но в обыденном и научном познании мы похожи на сумасшедших, видящих собственное отражение в зеркале, но не узнающих себя, думающих, что они видят другого человека.

Трансцендентальная философия науки поэтому основана на систематическом самосознании мыслящего субъекта, её задача – полностью выявить всеобщие и необходимые формы интеллектуальной деятельности, благодаря которым любой объект возникает перед нами в качестве познаваемой «вещи».

Для того, чтобы это сделать, необходимо строго отличать друг от друга познавательные способности: чувственность от мышления,  а в способности мышления - рассудок от разума.

Коперниканский переворот прежде совершается в кантовской трактовке чувственного восприятия. Само существование математики предполагает наличие априорного элемента в самом восприятии. Геометрия как чистая, априорная наука была бы просто невозможна, если бы пространство существовало само по себе, и мы познавали бы его свойства эмпирически. Если же геометрия существует именно в виде чистой математики и одновременно описывает свойства пространства, в котором существуют все данные нам в опыте предметы природы, то пространство не существует само по себе, а представляет собой априорную форму нашего собственного чувственного восприятия, или тот способ, которым все мы воспринимаем внешний мир. Пространство как чистое созерцание, как априорная интуиция порядка делает возможным любое отдельное эмпирическое восприятие. Всё, что мы можем познать, должно сначала стать предметом чувственного восприятия в опыте, а само восприятие необходимо имеет априорную пространственную форму. Поэтому кое-что о любом предмете опыта можно знать заранее, a priori. Собственный способ восприятия мы можем изучить в чистом виде – это и делает геометрия. А свойства восприятия будут и свойствами любого воспринимаемого предмета. Поэтому геометрия, создаваемая a priori, приложима и к предметам опыта – они, как воспринятые, вынуждены сообразоваться с нашей познавательной (чувствующей) способностью, её собственным устройством. Можно сказать, что любая вещь природы, данная нам в опыте – это реализация геометрии в материале ощущений.

Аналогично этому, мы не можем воспринять в опыте ни одного предмета и никакой последовательности событий без наличия в нас самих априорной интуиции времени. Время - чистая форма внутреннего восприятия душой своих собственных состояний, благодаря которой возможна арифметика: понятие числа невозможно без последовательного синтеза единиц. Заметим, что в процессе счёта предметов мы всегда считаем в действительности последовательность актов сознания.

Чистая интуиция (созерцание), особая способность души, и делает возможным синтез понятий в математических априорных синтетических суждениях. Математика основана на конструировании (наглядном изображении) своих понятий в чистом созерцании, всегда скрывающемся за эмпирическим математическим рассуждением (образами, символами, операциями на бумаге, доске, экране компьютера и т. п.).

Таким образом, внимательный анализ математического знания привёл Канта к радикальным выводам относительно фундаментальных философских проблем: сущности познания вообще, сущности пространства, времени, «вещи». В этом и состоит истинная цель философии науки.

Всё, что мы можем познать, существует в пространстве и времени, но они – формы восприятия вещей, а не свойства вещей самих по себе, независимо от нашего восприятия. Поэтому всё, что наблюдается нами в пространстве и времени, все тела природы – это только явления, иначе говоря, представления. Всё наше знание о мире – это знание о том, как вещи нам являются в опыте, но не о том, каковы они сами по себе.

Этот вывод находит ещё более глубокое обоснование в трансцендентальной аналитике Канта, которая отвечает на вопрос, как можно a priori знать о законах, которым подчиняются все без исключения явления природы. Нас уже не должно удивлять, что тайна природы, по Канту, – в мышлении, что самая общая научная теория природы – это теория рассудка. Одновременно – общая теория опыта. Здесь Кант решил загадку аристотелевского «ума», не прибегая к помощи божественного интеллекта.

В аналитике понятий Кант систематически исследовал первичные, простейшие акты рассудка, те элементарные действия мышления которыми создаётся любой опыт, которые делают возможными и любые эмпирические понятия. Вслед за Аристотелем он назвал их категориями. Путем трансцендентальной дедукции категорий Кант показал, что все предметы опыта необходимо должны подчиняться категориям мышления, поскольку посредством них из многообразия ощущений и впечатлений создается сам опыт, само представление о познаваемом предмете, его свойствах и отношениях. Суть «предмета» - в объективном единстве представлений, а первоисток всякого единства представлений – единство сознания. Если бы не было первоначального синтетического единства апперцепции, тождества сознающего себя мыслящего субъекта, ему не был бы «дан» в опыте ни один объект. Функция категорий - связывать разные и постоянно меняющиеся ощущения в опыт (факты), включая их в единство сознания. Эмпирическое знание возникает в актах применения категорий к материалу чувственного восприятия и без категориальных функций мышления невозможно. Поэтому изучение категорий позволяет нам a priori знать кое-что о любом объекте опыта. А совокупность всех этих объектов (данных и возможных) мы и называем природой. Таким образом, мы можем a priori знать кое-что и обо всей природе в её целом.

Что именно мы можем знать a priori о природе и любом возможном объекте опыта, Кант показал в аналитике основоположений. Связав категории с пространством и временем через трансцендентальный схематизм, он получил систему основоположений – и чистого рассудка, и всей науки о природе. Суть их в том, что они формулируют те необходимые априорные условия, благодаря которым возможен опыт, возможно само получение эмпирических знаний, те условия, без которых опыт ничему не мог бы нас научить: чувственные восприятия просто не сложились бы в объективное эмпирическое знание. Это - метафизические начала любой науки о природе. Например, сохранение субстанции (условие, без которого невозможно установить объективные временные отношения), принцип причинности (без него невозможно установить объективную последовательность событий во времени), всеобщее взаимодействие (условие возможности объективного знания об одновременности событий).

Таким образом, всё априорное знание о природе есть знание о необходимых условиях возможности опыта, объективного эмпирического познания. Только эта возможность опыта даёт основание для синтеза понятий в синтетических априорных суждениях. Важно заметить, что априорное знание относится ко всем объектам опыта без различия, говорит лишь о всеобщем в них. Для познания любого особенного объекта или явления в его отличии от других необходим опыт. И это знание, в отличие от априорного, всегда будет недостоверным, неточным, изменчивым.

Наукой в собственном смысле слова Кант считает только априорное знание, удовлетворяющее требованиям аподиктичности. Физика, например, является наукой только в своей априорной части, которую она заимствует у математики и метафизики, и она имеет научный характер благодаря наличию априорных принципов, а не благодаря своему эмпирическому характеру. Напротив, опора на опыт делает физику недостоверной.

Из исследования Канта также следует, что познание любых объектов ограничено сферой опыта, феноменального мира, мира явлений, или вещей «для нас»; напротив, ноумены, т. е. вещи «в себе» или «сами по себе», не даны науке, остаются нам совершенно неизвестными. Иначе говоря, абсолютно всё, что мы познаём, не есть «вещь в себе». В любом объекте научного познания есть то, что познавательная способность человека даёт от себя самой.

Исследование Канта позволило также сохранить метафизику как науку, причём – высшую науку, однако полностью изменило её предмет. Никакое познание «сверхчувственного мира», по Канту, невозможно, метафизика не познаёт никаких особого рода объектов. Её задача – изучение самого разума, а именно – теория опыта и его априорных условий, а также идей разума, которые Кант принципиально отличает от понятий и категорий рассудка. Кант показал: то, что прежняя метафизика считала своего рода абсолютными объектами (мир в целом, Бог, душа), которые она стремилась познать, в действительности – идеи разума, которые с необходимостью появляются в разуме из способности умозаключения. Философский смысл способности логического вывода заключается в способности находить условия для обусловленного, и последовательное применение этой способности необходимо приводит идее безусловного, т. е. полной и завершённой совокупности всех условий для любого данного обусловленного (отдельного тела или явления природы, отдельного душевного состояния человека). Мир – это идея полной совокупности условий для любого конкретного явления или события в природе.  Душа – идея такого безусловного условия для любого психического явления. Бог – идея безусловного для всго существующего вообще. Когда эти идеи кажутся независимыми от нас объектами, и мы пытаемся познать их, то в разуме возникают неразрешимые противоречия - антиномии.

Мир или душа – это не вещи, а бесконечная задача, которую разум ставит перед самим собой, поскольку условия любого обусловленного явления находится лишь в опыте, который не может быть закончен, всегда может быть продолжен. Поэтому философская идея «мира» - это не знание о каком-то объекте, а высший регулятивный принцип научного исследования природы: требование никогда не останавливаться в эмпирическом поиске причин, оснований, условий, и все конкретные научные знания рассматривать так, как если бы они относились к одному и тому же объекту – «миру». Иначе говоря, смысл идеи «мира» - в требовании бесконечного прогресса и единства научных знаний. «Мир» – не объект, а проект, направляющий весь ход научного эмпирического познания. Аналогичную, но более широкую функцию в познании выполняет и идея Бога. Думая о Боге, как творце мира, мы по сути дела мыслим лишь сам мир, но таким образом, который необходим для единства наших знаний о внешнем и внутреннем мире. Мы должны мыслить мир так, как если бы он был создан Богом, не вмешивая его, однако, ни в одно конкретное научное объяснение.

В заключение необходимо заметить, что всё учение Канта о научном познании нацелено на обоснование свободы человека как личности. Кант ограничил научное познание феноменальным миром, чтобы дать место морали, свободному самоопределению человека по общим для всех законам. Если бы познаваемые наукой объекты были вещами в себе, всей реальностью, то свободу невозможно было бы спасти. Научное, детерминистическое объяснение не оставило бы ей никакого места в мире. Между тем реальность свободы не менее достоверна, чем реальность природы, а мораль не менее важна для людей, чем наука. Феноменальность любого объекта научного познания и реальность свободы – два кардинальных принципа всей философии. Признание человека личностью имеет фундаментальное значение для фило9софии науки.