Учение Платона о знании имеет важное значение для философского понимания науки.

Натурфилософы-досократики впервые построили теоретическую модель процесса познания: восприятие мира объясняется непрерывным истечением-излучением от всех окружающих нас вещей тонких телесных оболочек, которые, сохраняя «вид» породивших их вещей, «ударяют» по органам чувств, движение которых далее передаётся «душе», состоящей из легчайших подвижных частиц или материй, способных воспринять легчайший удар тончайших летучих оболочек внешних вещей и воспроизвести во внутреннем движении материи души свойства и состояния внешних тел. Таким образом, первоначально познание понимается как физический, природный процесс взаимодействия двух тел - тела человека и внешнего тела, в результате которого в теле человека остаётся отпечаток (образ) этого внешнего воздействия и его источника – внешнего тела.

Эта схема познания как отображения внешних тел во внутреннем состоянии тела человека проходит в различных модификациях и усложнениях через всю историю философского и естественнонаучного материализма (реализма), вплоть до настоящего времени.

Платон создал принципиально иную модель познания, учтя достижения софистов (субъективность и относительность чувственного восприятия и эмпирического знания) и размышления Сократа (принципиальное отличие идеи вещи от самой вещи и объективность идей). Он исходил из мысли Сократа, которую через две тысячи лет Декарт иллюстрировал примером с воском: та реальная вещь (кусок воска), которую мы, как нам кажется, видим собственными глазами, в действительности мыслится, можно даже сказать примысливается к чувственному восприятию (или домысливается в дополнение к нему). В процессе познания мы всегда примысливаем к тому, что непосредственно ощущается, нечто совершенно иное, в чувственном восприятии отсутствующее, и лишь благодаря этому понимаем, что мы видим. Аналогичные размышления о сущности «вещи» можно найти у Канта.

Важно отметить, что один из источников этой теории – размышления Платона над сущностью математики. Для доказательства теоремы Пифагора, например, необходимо изобразить прямоугольный треугольник и рассуждать, опираясь на чертёж и наглядные операции. Однако доказательство относится не к тому, что нарисовано и воспринимается чувствами, а к совершенно иному предмету, который строго говоря, невозможно ни нарисовать, ни вообразить. Мы видим одно, а имеем в виду другое (прямоугольный треугольник вообще, как таковой, как идеальный объект).

Платон различал, далее, уровни совершенства знания. Совершенство знания зависит и от совершенства его предмета. Невозможно совершенное знание о несовершенных предметах - неопределённых, неуловимых, непрерывно изменяющихся. Таковы тела, данные в опыте. Если мы судим о них косвенно, по их «теням» (следам, отображениям в других телах) то получаем лишь недостоверные предположения; непосредственное чувственное восприятие этих вещей даёт нам лишь веру (мнения); неизменные математические объекты могут быть предметом достоверного рассудочного знания (дианойя); и лишь не наглядным идеям соответствует разумное умопостижение (ноэзис). В этом различении видов знаний у Платона можно увидеть одну из первых попыток определить особенности научного знания.

Физика, как познание несовершенного, телесного и подвижного мира природы, – низшая, несовершенная наука. Здесь возможны лишь мнения, предположения, гипотезы, но невозможны ни полная точность, ни полная достоверность. Более совершенное знание достигается в математике, предметом которой являются нематериальные и неподвижные (неизменные) сущности (числа и фигуры). Однако, и в математическом познании сохраняется элемент чувственности (наглядности, интуиции), а потому – некоторое несовершенство. Заметим, что и Кант считал математику не вполне совершенной наукой, поскольку она опирается на чувственное созерцание, в котором «конструирует», изображает свои понятия, и поскольку возможности такой конструкции неисчерпаемы, постольку математика не может достичь завершённого состояния.

Высшее по степени совершенства и достоверности знание, по Платону, должно быть свободным от всего чувственного. Это чисто умозрительно-логическое знание об идеях, как истинной реальности, было позже названо метафизикой.

Для теории науки важно заметить, что Платон по существу считает теоретическое знание невыводимым из опыта (если воспользоваться языком новоевропейской философии), или априорным (на языке Канта). То, что нет прямого индуктивного пути от опыта к теории, не является открытием философии науки XX в. Подняться» шаг за шагом от вещей (чувственных восприятий) к идеям (теории, как познанию подлинной реальности) в принципе невозможно. Невозможно «абстрагировать» идеи от вещей, от содержания чувственного восприятия. Между отдельными вещами и их восприятиями с одной стороны, и идеями (всеобщим, универсальным) всегда остаётся бесконечное расстояние, непереходимая пропасть. Поэтому, если бы познающая душа человека не была связана с истинным бытием «в обход» опыта, т. е. изначально и непосредственно, то она никогда бы и не узнала о нём. Теоретическое знание – не эмпирическое обобщение, оно каким-то образом прирождено самой душе и лишь обнаруживается в ней под влиянием внешнего толчка (чувственного восприятия, опыта). Платон знал, что теоретическое знание не вытягивается из вещей, что его источник - глубины и природа самой души, и что для его «извлечения» необходима диалогическая техника общения - не менее, чем наблюдение внешнего мира.

Мало, однако, и того, что теоретическое (научное, философское) знание не является вторичным и производным от чувственно-эмпирического знания. Верно прямо противоположное: без знания идей невозможно и познание отдельных чувственно воспринимаемых вещей. Нам лишь кажется, что знание постепенно формируется опытом, что понятия возникают путём «отвлечения» (абстрагирования) от содержания чувственного восприятия. На самом деле неявное знание, незаметная активность души составляет условие самой возможности эмпирического познания. Без этих априорных предпосылок невозможно ничему научиться из опыта. Эта кантовская мысль, выраженная иным философским языком, была высказана Платоном.

Эти неявные основания всякого познания можно выявить и мыслить сами идеи в чистом виде. Метод достижения высшего, чистого знания (без примеси эмпирического) – диалектика, сократический диалог, в котором неизбежно сталкиваются различные мнения, противоположные позиции, возникают и разрешаются противоречия, всесторонне анализируются понятия, выдвигаются, опровергаются и уточняются их пробные определения и т. д. Важно, чтобы всеми рассуждениями двигала, в конечном счёте, объективная логика мышления, иначе говоря – одно лишь неустанное стремление участников диалога к истине.

Философия науки Аристотеля

Аристотель считал диалектику Сократа и Платона лишь методом предварительного обсуждения вопросов, способом выбора лучшего мнения, получения наиболее правдоподобного знания, которое заслуживает доверия, но ещё не заслуживает названия науки. Диалектика лишь прокладывает путь к науке. Методы построения науки, т. е. системы истинного, достоверного, доказательного знания раскрывает не диалектика, а силлогистика (аналитика).

Заслуга Аристотеля перед философией науки состоит в том, что он впервые сделал формы мышления и способы рассуждения предметом систематического изучения. Центральная проблема построенной им новой науки, логики, – вывод одних утверждений из других, и прежде всего – доказательство. Всё остальное содержание логики подчинено решению этой проблемы. Проблема доказательства – главная и в теории науки Аристотеля. Поэтому логика и теория науки в главном своём содержании у Аристотеля совпадают.

Необходимо помнить, что само создание логики как науки стало возможным благодаря важнейшему открытию Аристотеля: в процессах мышления существуют устойчивые общие формы, совершенно не зависящие от содержания мышления, от того, о чём мы мыслим и что мы мыслим. Предметы мышления и сами мысли потенциально бесконечно разнообразны, но во всём этом многообразном и непрерывно изменяющемся «материале» мышления обнаруживается небольшое число одних и тех же форм, подобно тому, как в бесконечно разнообразных процессах в природе действует небольшое число законов. Мышление, как и природа, подчиняется некоторым общим правилам. Эти формы мышления логика отделяет от его содержания и изучает в чистом виде. Это и означает, что логика – «формальная» наука. Она изучает, далее, только такие формы, которые обнаруживаются в любом акте мышления, без которых вообще ничто не может мыслиться и познаваться. Иначе говоря – лишь всеобщие формы.

Первый шаг логического анализа: необходимо различать три формы мышления:

Ø понятия

Ø суждения

Ø умозаключения (вывод)

Говоря о «человеке», «числе», «фигуре», «деньгах», «счастье» и т. д., мы мыслим совершенно разные предметы, но форма мысли во всех этих случаях одна и та же – мы имеем понятие об этих предметах. Важно отличать сам предмет от слова, которым мы его называем, а слово – от его смысла, т. е. связанного с ним понятия. Один и тот же предмет может обозначаться разными словами, одно и то же слово может выражать разные понятия, один и тот же предмет может подводиться в ходе мышления под разные понятия. Сократ – и «человек», и «философ», и «грек». Логика не имеет дела с предметами и словами, она изучает понятия – и только с точки зрения их общих форм.

«Человек слаб», «три больше двух», «не в деньгах счастье» - мысли разные, но форма всех этих мыслей одинакова: это - суждения. Вынося суждение, мы связываем понятия. Во всяком суждении есть логический субъект – то, о чём мы судим, и логический предикат – то, что мы приписываем субъекту, что именно мы о нём мыслим, что о нём знаем. Любое осознанное и выраженное в языке знание должно иметь форму суждения, поскольку мы всегда знаем что-то (предикат) о чём-то, о каком-то предмете (субъект). Элементарная, исходная форма суждения « S есть P ».

«Человек смертен, я – человек, следовательно, я смертен»; «Три больше двух, а два больше одного, следовательно, три больше одного»; два этих простейших рассуждения различны по содержанию, но по форме одинаковы: это - умозаключения. Делая умозаключения, мы связываем суждения, причём так, что из одних суждений выводятся или следуют другие.

Формальная логика как наука традиционно разделяется на соответствующие три части: учение о понятии, учение о суждении, учение об умозаключении.

Таким образом, первая задача логического анализа научного знания – определение его концептуального состава, анализ понятий научного мышления. Вопрос о том, что такое понятие вообще – большая и трудная философская проблема. С логической точки зрения достаточно различать в понятиях их объём и содержание. Чем больше предметов «охватывается» понятием, или «подводится» под него тем больше его объём, тем больше его общность. Чем больше признаков (свойств этих предметов, или других понятий) мыслится в данном понятии, тем больше его содержание. Понятие «учащийся» имеет больший объём, чем понятие «студент» (оно – более общее), в понятии «четырёхугольник» мыслится меньше признаков, чем в понятии «квадрат» (оно – более абстрактное). Классическая теории образования понятий, восходящая также к Аристотелю, видит сущность понятия в том, что в нём всегда мыслится не отдельная вещь, но нечто общее, присущее некоторому ряду, роду или виду вещей. В чувственном восприятии дано единичное, отдельная реально существующая вещь, а мыслится всегда общее, единое во множестве предметов или восприятий. Мышление связывает многое в единое. Отдельные реальные вещи бесконечно сложны, неисчерпаемы, и мышление, сравнивая их друг с другом, выделяет в них какой-то общий признак, отвлекаясь (абстрагируясь) от всех остальных – появляется понятие о том, что такое «стол», «стул», «человек», «собака» и проч. вообще. Чтобы выделить общее, надо отвлечься от различий; в понятии мы теряем эти различия, зато связываем предметы друг с другом. Объём и содержание понятий обратно пропорциональны друг другу: чем меньше мыслится в понятии, чем оно беднее, абстрактнее, тем более широкий круг предметов оно охватывает, связывает друг с другом.

Понятия, следовательно, можно упорядочить по степеням общности. Существует скрытая естественная субординация, иерархия понятий, соответствующая свойствам и отношениям самих вещей. Благодаря этому открывается возможность давать определения понятий. Именно с определений следует, по Аристотелю, начинать построение науки. Этому логическому требованию следовал Евклид в первом изложении математики как строгой дедуктивной системы. Без исходных строгих определений невозможно делать выводы и проводить доказательства. Наилучший для науки способ определений – через указание ближайшего рода и видового отличия. Квадрат – это прямоугольный четырёхугольник (род, ближайшее более общее понятие), у которого все стороны равны (видовое отличие, специфический признак квадрата среди всех прямоугольных четырёхугольников). Правильно данные определения (задача непростая) упорядочивают и субординируют все основные понятия в данной науке. Ясно проступает концептуальная структура.

Если одни понятия можно определить лишь через другие понятия, и определения даются через указание ближайшего рода и видового отличия, то в конечном итоге в основе всех определений в науке должны лежать некоторые предельно общие понятия, которые, следовательно, характеризуют любую вещь, но имеют самое бедное, «атомарное» смысловое содержание, т. е. не содержат в себе никаких других понятий. Ясно, что они не могут быть определены. Эти понятия Аристотель назвал категориями. Важно заметить, что любое понятие мышления через ряд определений в конечном счёте должно восходить к одной из неопределяемых категорий. Понятия всех наук восходят через определения и соответствующее обобщение в конечном счёте к философским категориям, т. е. к основным понятиям метафизики. Для понимания единства научного знания в целом, его логической структуры важно также выявить категории отдельных наук, отдельных областей научного знания («региональные онтологии»), исследовать их связь друг с другом и с категориями метафизики.

Вторая задача логического анализа – исследование суждений, логических форм научных утверждений, или высказываний – тех общих способов, которыми связываются понятия. Заметим, что Аристотель исследовал именно суждения, как формы мысли. Философия науки XX в. изучает формы высказываний (или предложений), т. е. язык, знаковые структуры.

Суждение в логическом смысле – не всякая связь понятий, но такое их отношение, которое претендует на объективность. В суждении я не просто и произвольно связываю свои понятия, я пытаюсь понять, как обстоит дело в действительности, что на самом деле присуще предмету моего суждения. Логический анализ должен описать формы (виды, способы) суждений (и, соответственно, высказываний). Суждения отличаются друг от друга входящими в них понятиями и способом их соединения. Например, суждения могут быть утвердительными, отрицательными, истинными, ложными, общими, частными, категорическими, проблематическими, аподиктическими.

Исходя из классификации суждений, Аристотель установил первое требование к тем высказываниям, которые можно назвать научными. Наука – это система общих (универсальных), утвердительных, истинных и логически необходимых суждений, которые получили название аподиктических. Через две тысячи лет после Аристотеля Кант утверждал, что логика - завершённая и совершенная наука, к которой ничего невозможно прибавить, поскольку она исчерпывает все общие формы мышления, и что Аристотель был совершенно прав: наукой в собственном смысле слова можно назвать лишь ту, достоверность которой аподиктична, которая состоит исключительно из суждений, обладающих строгой всеобщностью и логической необходимостью. Согласно Канту, однако, такими могут быть исключительно априорные суждения.

Третья задача логического анализа – исследование умозаключений, или тех способов, которыми связываются суждения, одни суждения выводятся из других, или, более широко – тех отношений, в которых находятся друг к другу утверждения данной науки. Главные отношения, интересующие логику – зависимость между суждениями по их истинности, выводимость и противоречия между ними (соответственно, непротиворечивость системы утверждений). Для того, чтобы построить науку, недостаточно располагать какими-то аподиктическими суждениями, необходимо привести их в однозначную логическую связь, в систему логических выводов и доказательств. Главная часть логики и теории науки Аристотеля – учение об умозаключениях (силлогизмах) вообще и о доказательстве, как частной разновидности силлогизма, в особенности.

Силлогизм – это отношение необходимого следования между суждениями, а именно, между посылками и заключением. При этом необходимо, чтобы 1) посылок было достаточно для следования, 2) заключение отличалось от посылок. Это - определение дедукции. Иначе говоря, силлогизм – такая последовательность суждений, в которой если истинно одно, то необходимо истинно и другое. Важно заметить, что речь идёт об объективной, не зависящей от воли и желания человека, связи суждений в отношении их истинности. Субъективно человек, разумеется, может быть и часто бывает нелогичным, может не видеть этой связи или даже сознательно не желать её признавать (если следствия ему не нравятся). Но в логике рассматриваются не речевые акты и не психические процессы в головах отдельных людей, а связь идей как таковых (независимо от свойств их носителей) друг с другом – связь, подобная, например, отношениям чисел или отношению длины окружности к её диаметру. Именно эта необходимая и объективная зависимость истинности суждений друг от друга – тот изначальный феномен в сфере мышления, который сделал возможной логику как науку.

Аристотель впервые описал основные формы дедуктивных умозаключений (фигуры силлогизма). Он показал, что логический вывод делается не на основании понимания содержания суждений, но исключительно вследствие их логической формы. Можно делать правильные выводы, не понимая, о чём речь. Рассуждение может быть логически верным и совершенно бессмысленным (что встречается нередко). Важно отметить, далее, что дедуктивный вывод лишь переносит истинность посылок на вывод: если истинны посылки, то вывод также необходимо истинен. Дело логики – зависимость истинности одних суждений от истинности других, но вопрос об истинности суждений логика не решает. Речь идёт исключительно о выводимости одних суждений из других, или вопрос о правильности рассуждения. Рассуждение может быть правильным, а все суждения в нём – ложными. Логика рассматривает правила согласия мышления с самим собой, но не с предметами вне мышления (с миром). Как говорил Кант, логика – канон мышления, но не органон познания.

Научное доказательство – это силлогизм, посылки которого истинны. Следовательно, истинно и заключение. На каком основании, однако, признаётся истинность посылок? Если их истинность может быть доказана, это означает лишь, что они могут быть логически выведены из других истинных посылок. Эта цепочка доказательств не может уходить в бесконечность, поэтому истинность всех доказательств, всех положений в дедуктивной научной системе зависит в конечном счёте от истинности некоторых первых посылок, которые не могут быть доказаны. Всё доказанное в конечном счёте исходит не просто из недоказанного, но и принципиально недоказуемого. Это значит, что истинность первых оснований научного знания признаётся без доказательства, на ином, нелогическом основании. Будучи последовательным, Аристотель заключает, что первые основания науки лежат вне самой науки.

Он показал, далее, что в науке есть четыре вида такого рода первых посылок или исходных предложений для доказательства всех других утверждений:

Ø определение

Ø постулат

Ø предположение (тезис, гипотеза)

Ø аксиома

Евклид, построивший «Начала» по научному идеалу Аристотеля, пояснял это так: благодаря определениям мы знаем, что означает термин (слово, знак). Благодаря постулатам мы знаем, что нечто существует (в математическом смысле). Постулат – это положение, которое необходимо принять в качестве исходного потому, что без него невозможно начать рассуждения: это утверждения, посредством которых задаётся (строится) сам объект математического рассмотрения, задаются его первичные свойства, в том числе - свойства самого геометрического пространства. По Аристотелю, постулат – это просто исходное положение, которое мы принимаем без доказательства, даже если оно не очевидно, и даже если оно вообще неправдоподобно. Постулировать можно всё, что угодно. Предположение (гипотеза, тезис) – это правдоподобное утверждение, которое временно принимается для логического упорядочивания. Научные рассуждения часто строятся в форме предположений: «допустим, что…» - и далее посмотрим, что из этого последует.

Самые важные «начала» научного знания Аристотель назвал аксиомами. Это - самоочевидные, необходимо истинные положения. Истинность аксиом усматривается непосредственно, из них самих: понимание смысла аксиомы совпадает с пониманием её истинности. Истинность здесь неотделима от смысла, невозможно отрицать аксиому, не получая нелепости, абсурда, бессмыслицы. Аксиомы - общие достояния ума, в них выражается устройство ума, законы деятельности мышления. Важно отметить, что абсолютная достоверность аксиом предполагает и тождественность ума во всяком мыслящем субъекте. Вернее, «умов» много, но разум во всех людях – один, и истинное содержание мыслей – одно для всех людей.

Существуют аксиомы разных степеней общности, для разных родов и видов вещей, в том числе аксиомы частных наук. Например, в основе наук, изучающих количественные отношения, лежат аксиомы величины: целое больше части, если к равным величинам прибавить (отнять) равные, то получим равные и т. д. Архимед сформулировал более конкретные аксиомы для статики: если на равных плечах равные грузы, весы находятся в равновесии, если на равных плечах – неравные грузы, перевесит больший и т. д.

Очень важно понять следующее: хотя аксиомы каким-то образом и были навеяны опытом, были осознаны путём практически-эмпирического обобщения, однако их невозможно ни доказать, ни опровергнуть опытом. Дело в том, что:

Ø они обладают абсолютной всеобщностью, которой опыт никогда дать не может

Ø опытное измерение всегда приблизительно, не вполне точно

Ø в случае противоречия аксиомы опыту мы сделаем вывод о неточности измерения (несовершенстве опыта, влиянии неучтённых факторов), но не о ложности аксиомы.

Наряду с аксиомами частных наук существуют высшие аксиомы, лежащие в основе всей науки в целом, всех частных аксиом. Они относятся к любому «сущему», ко всем родам и видам вещей. Эти первые начала всех наук устанавливают логика и метафизика.

Первая высшая аксиома - запрет противоречия: невозможно, чтобы нечто было присуще и одновременно не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении. Первая аксиома науки – это первый закон логики. Аристотель формулирует это основоположение так, что оно имеет и онтологический, и логический смысл: вещи непротиворечивы и истинная мысль непротиворечива: «неверно, что A и не-A», где A – некоторое суждение; или: «неверно, что S есть P и S не есть P»; два взаимно противоречащих утверждения (одно является отрицанием другого) не могут быть одновременно истинны. Если истинно противоречивое высказывание, то истинно любое высказывание, иначе говоря, нет различия между истинным и ложным, не может быть и никакой науки.

Вопрос о сущности и существовании аксиом – принципиальнейший в философии науки. Все согласны с тем, что в науке не обойтись без определений, постулатов и гипотез, но вопрос об аксиомах – точка непримиримых разногласий, поскольку затрагивает основные философские, гносеологические проблемы. Современная философия науки в основном склонна уходить от вопроса и отказаться от самого понятия, отождествив аксиому с определением или постулатом.

Проблема в том, что истинность аксиом не зависит от опыта, но в то же время они, согласно самому же Аристотелю, не являются и «врождёнными», устанавливаются на основе опыта и эмпирического обобщения. Решая проблему, Аристотель фактически различает вопрос о происхождении знания и о его содержании. Эмпирическая индукция находит аксиомы, как бы «наводит» ум на их осознание, но не обосновывает их истинность. Контекст открытия не совпадает с контекстом обоснования. Это означает, что содержание аксиом не совпадает с содержанием того опыта, который «навёл» ум на них (как и в случае платоновского «припоминания» идей). В них есть дополнительное содержание, которого нет и не может быть в опыте.

Для того, чтобы понять, как это возможно, необходимо внимательно рассмотреть процесс индукции, в смысле эмпирического обобщения. Индукция, согласно Аристотелю, предшествует дедукции. Она доставляет тот эмпирический материал, из которого впоследствии строится наука. Проблема индукции в том, как именно совершается обобщение, благодаря чему оно вообще возможно, и насколько оно правомерно и достоверно.

Аристотель исходит и из принципа эмпиризма: познание начинается с чувственного восприятия, никакого «врождённого» и «априорного» знания нет. Однако любое опытное знание недостоверно, поскольку может быть опровергнуто новым опытом, а Аристотель был уверен в возможности построения аподиктической науки, содержащей абсолютно достоверное знание, причём – о реальном мире, который дан нам только в опыте. Как же это согласовать?

Ответ даёт тщательный анализ процесса познания, начиная с простейшего ощущения, в котором сразу обнаруживается удивительная двойственность, тождество активности и пассивности. Для возникновения ощущения, разумеется, необходимо наличие ощущаемого, которое существует до того, как ощущается нами и должно воздействовать на наши органы чувств. Однако для возникновения ощущения мы сами должны иметь способность ощущать. Через анализ этой способности и акта ощущения начинается погружение в нетривиальную глубину проблемы познания. В акте ощущения, разумеется, как верно поняли уже первые натурфилософы, происходит некое уподобление человека внешнему миру (его «отражение»), однако результат внешнего воздействия зависит и от воспринимающего это воздействие. Достаточно подумать о том, что видящий глаз устроен сложнее видимого предмета. Внешнее воздействие «запускает» внутреннюю деятельность, и ощущение создаётся не объектом, а субъектом. Ощущение – деятельность, мы говорим «я вижу», «я слышу» и т. д., иначе говоря, я действую, а не только испытываю внешнее воздействие.

В акте ощущения внешнее воздействие и внутренняя активность сливаются таким образом, что невозможно отделить ощущаемое от ощущающего. Тем более это верно для более сложных форм познания, в которых активность субъекта лишь усиливается: невозможно отделить предмет знания от знания о предмете. На уровне мышления это означает, что сущность самой вещи и понятие о ней – это одна и та же форма (деятельность), но – в разных материях (поскольку вещь и знание всё же не одно и то же).

Внимательный анализ чувственного восприятия привёл Аристотеля к важнейшему выводу, что деятельность ума с самого начала лежит в основании самого акта чувственного восприятия и последующей эмпирической индукции. Для того, чтобы возникло знание о предметах, данных нам в ощущениях, мы должны иметь ряд способностей - схватывать ощущения, удерживать их в памяти, различать их, сравнивать друг с другом, соединять ощущения, полученные от одного и того же предмета, но в разное время, посредством разных органов чувств. В познании мы всё делаем сами, и никакой предмет не сделает это за нас. Более того, чем совершеннее, полнее, адекватнее познание некоторого предмета, тем свободнее познавательная деятельность. Если в первоначальном ощущении мы целиком зависим от его присутствия, то для построения его целостного чувственного образа необходима деятельность воображения, в котором мы свободнее. А сущность вещей схватывает мышление, которое по существу своему – спонтанная деятельность: в ощущении мы зависим от присутствия предмета, но мыслить или не мыслить – во власти самого мыслящего.

Благодаря спонтанной деятельности ума с чувственным восприятием возникают эмпирические понятия, из которых тот же ум составляет суждения, которые первоначально имеют форму мнений. Мнения различны, потому что люди имеют разный опыт относительно сходных предметов. Мнения всегда сомнительны, в них нет достоверности, и ценность их невелика. Расширение опыта со временем, посредством обобщения, позволяет найти общие причины для многих сходных предметов, и возникает более совершенная форма знания – искусство. Медицина, например, уже не только «мнения», и больные обращаются к людям, владеющим врачебным искусством, не довольствуясь мнениями знакомых. Но и искусство остаётся на ступени не полной достоверности, которая достигается лишь на ступени науки. И достигаются достоверность и доказательность не благодаря накоплению и расширению опыта, но лишь благодаря тому, что с самого начала знание создавалось спонтанной деятельности ума, как самостоятельного начала в человеке. Ум, по выражению Аристотеля, первее и ощущений, и аксиом, и самой науки. Более того, ум вообще не соединён с телом, поэтому он не зависит от органов чувств и не ограничен ими. Ощущение и чувственное восприятие зависят от устройства тела и индивидуальных особенностей людей, а ум не зависит. Он вообще не имеет своего отдельного органа.

Органы чувств ограничены, потому что имеют определённое устройство: глаз не слышит, ухо не видит. Ум способен соединить данные различных чувств, и в понятии ума не мыслится никакой ограниченности: он может мыслить всё, и сколь угодно точно, поэтому ему необходимо быть ни с чем не смешанным, не связанным особой организацией тела. Это значит, что ум - не способность отдельного индивида, хотя обнаруживается и в нём. Отдельный человек может быть лишь в большей или меньшей мере причастен уму, и поскольку мы причастны разуму, в нас есть нечто всеобщее, сверхличное и божественное, а не телесное, личное и индивидуальное. Ум – не тело (вещь, материя), не его способность, не его деятельность, а деятельность как таковая. Мы привыкли различать то, что действует, и деятельность этого носителя. Ум, по Аристотелю, – это сама деятельность как субстанция. Поскольку человек может иметь ум, а может его потерять, и поскольку его мышление связано с уподоблением тому, о чём он мыслит и что познаёт, то Аристотель вынужден различать два ума: ум пассивный, который может «претерпевать» и подвержен воздействиям внешнего мира, и Ум активный, неизменный, бессмертный и вечный, который ничему не подвержен и мыслит всегда. Вечный и чисто активный ум, сама активность как таковая, чистая «энергейя» без всякого носителя и всякой материи – аристотелевское «божественное», безличный Бог.

Таким образом, вопрос о природе аксиом приводит к загадке ума в человеке, а вопрос о сущности ума приводит к метафизике. Таково конечное обоснование возможности науки как абсолютно достоверного, «аподиктического» познания мира – та первичная деятельность ума в человеке, которая пронизывает и осуществляет всю его познавательную деятельность, всё эмпирическое знание, должна быть тождественной той деятельности божественного Ума, которая формирует всю материю Космоса, которая «разлита» во всех вещах, как их собственная сущность.

Тема 5. Средневековая наука

Общая характеристика

Самое существенное в средневековой европейской науке (VI – XIV вв.) то, что её общую основу образуют не опыт и логика, а религиозная вера. Здесь мы имеем дело с верующими учёными, можно сказать - верующей наукой.

Первичные основания средневековой науки были заложены ещё в поздней античности, во II – VI вв., в эпоху становления христианства и христианской теологии, как священной науки, науки о Боге.

Христианская церковь стала центром духовной культуры, образованности, носителем научной традиции, в том числе научных знаний античности. Практически всё содержание средневековой науки заимствовано у античных авторов. Однако главным источником истины в это время была Библия, как Откровение Бога - человеку.

Средневековье – время книжной учёности. Основная масса книг находилась в монастырях, где, в частности, сохранялись и переписывались из века в век античные рукописи. Средневековый учёный - это грамотный человек, книжник, знаток текстов - Священного Писания, сочинений Отцов церкви, авторитетных богословов, античных рукописей – Платона, Аристотеля, Евклида, Архимеда, Птолемея и др.

Христиане противопоставили всей предшествующей «языческой мудрости» Божественное Откровение, которое бесконечно превосходит всякую науку и философию. Библия наделяется абсолютным авторитетом и рассматривается как абсолютная истина. Поэтому средневековая наука в своей первооснове имеет догматический характер.

Поскольку вся необходимая человеку истина уже дана ему Богом, то важнейшая задача научного исследования – открытие истины, уходит из сферы науки. Задача науки сводится к усвоению уже известной истины, правильному истолкованию текстов, сохранению и передаче известной истины ученикам. В средневековой науке нет стремления к новизне, развитию, прогрессу. Мир и знание о нём рассматриваются «в аспекте вечности».

Стремление к самостоятельному исследованию и размышлению, без которого немыслимо существование науки, обнаруживался и в это время в форме университетских диспутов, например, но в целом не выходил за пределы христианского мировоззрения, а иногда оценивался как проявление греховного желания и даже связи с дьяволом.

Средневековая наука, как и античная, имеет созерцательный характер – её целью было познание неизменных «начал» (и прежде всего первого начала всего сущего – Бога), созерцание вечной мудрости Бога, воплощённой в созданном им мире, вечной сущности вещей, но не их изменение, преобразование. Как и в античности, учёный и ремесленник не нужны друг другу: первый считает деятельность ремесленника нужной для жизни, но не имеющей значения для познания истины; второй не нуждается в учёных книгах.

Интересы средневекового учёного определяются тремя главными темами: – Бог, мир, человек. Они, однако, не равны по значению, мир и человек берутся в их отношении к Богу. Все пути учёного размышления о мире и о человеке ведут в одну точку, к единому центру – к Богу.