Для М. Фуко непреходящий интерес к политической власти был обусловлен и причинами личного порядка: его юношеские годы обучения в коллеже Святого Станислава (г. Пуатье) выпадают на время нацистской оккупации Франции. М. Фуко становится свидетелем ареста и исчезновения ряда преподавателей и многих учеников. Сам он вспоминал: ««Когда я пытаюсь воскресить свои эмоциональные переживания того времени, меня поражает, что все они оказываются связанными с политической ситуацией. Я помню, как чуть ли не впервые испытал почти животный ужас. Это произошло, кажется, в 1934 году, когда нацисты убили австрийского канцлера Дольфуса».

В 1946 г. М. Фуко ценой невероятных усилий воплощает свою мечту – он зачислен в престижное учебное заведение Эколь Нормаль в Париже. Для изучения философии, истории, филологии открываются новые горизонты. Усиленные занятия наукой, стремление выделиться на фоне иных, не менее талантливых учеников, были настоящей проверкой психики на прочность. Именно тогда М. Фуко проявляет нетрадиционную половую ориентацию. Последующий ярко выраженный интерес к проблемам психологии, безусловно, связан со студенческими психическими пертурбациями философа.

Все это предопределило движение М. Фуко в направлении философии безумия или «безумной философии». Занятия в Эколь Нормаль предполагали в том числе и посещение психиатрической лечебницы. Позже он начинает посещать и тюремную больницу. В сферу научных интересов М. Фуко устойчиво входят «безумие» и «правонарушение», которые он позже объединит под именем «ненормальности».

Эти темы М. Фуко затем последовательно раскрывает в своих произведениях: «История безумия в классическую эпоху» (1961), «Рождение клиники: Археология врачебного взгляда» (1963), «Слова и вещи» (1966), «Археология знания» (1969), «Надзирать и наказывать» (1975), «История сексуальности» (1976—1984), «Воля к знанию», том I (1976), «Использование удовольствий», том II (1984), «Забота о себе», том III (1984).

Объединяет их всех идея запретности ненормальности в современном обществе и несогласие автора с этим. Лозунгом этих произведений станет любимая М. Фуко цитата из Р. Шара: «Развивайте вашу законную непохожесть».

Итак, проследим мысль М. Фуко о дисциплинарной власти. Исторически, вплоть до появления абсолютных монархий в Европе, до эпохи буржуазных революций628, государственная власть строила свои взаимоотношения с обществом и личностью на несколько иных началах. А, если быть точнее, государственная власть не стремилась осуществлять сколько-нибудь жесткий или непрерывный контроль над обществом. Да, даже если она и попыталась усилить свое влияние, общество проигнорировало бы такую инициативу. Конечно же, это вовсе не исключало конфликтов между государством в лице суверена и отдельной личностью. Но под правонарушением понималось вовсе не деяние, посягающее на общественный порядок. Правонарушение было, прежде всего, вторжением в сферу власти суверена, открытый вызов, неуважение, брошенные установленным им правилам629. И суверен, таким образом, старался ликвидировать именно инородное тело, вторгшееся в сферу его господства. Этим отчасти и объясняется, говорит М. Фуко, стремление палача во время публичной казни как можно больше истязать тело преступника, уничтожить его физически. Это еще раз подчеркивает тот факт, что государство и общество не сливались в единое неразделимое под руководством первого из них. Они со-существовали. Вторжение представителей общества в сферу господства государственной власти или наоборот, неизменно приводили к ответной реакции, реакции на инородное присутствие. И если инородный угрожающий элемент нельзя было оттеснить на ранее занимаемые им позиции, то его оставалось только уничтожить.

Во всяком случае, государственная власть никогда не претендовала на вездесущность. Социальные отношения развивались естественно, попыток их «нормализации» не предпринималось, т.к. не было самой «нормы». Данное положение М. Фуко наглядно иллюстрирует на примере эпидемий чумы, неоднократно прокатывавшихся по Европе. Так, флорентийский писатель Дж. Боккаччо (1313-1357) в своем «Декамероне»630 указывал, что во время сильнейшей эпидемии чумы 1348 года, свидетелем которой он был, городское население произвольно рассредоточивалось по провинции.

Государственная власть, осознав опасность свободного перемещения горожан во время эпидемий, начинает предпринимать следующие меры: изобретается процедура принудительного исключения. Почему мы говорим «изобретается»? Ведь исключение, известно еще первобытному обществу, когда осуждение на изгнание, по сути, означало смерть, т. к. выжить вне коллектива было почти невозможно631. Разница в том, что раньше индивид сам, по собственному желанию покидал коллектив либо к этому его понуждало именно общество в качестве реакции на проступок. Теперь же вопросы исключения, изоляции берет под свой контроль государственная (дисциплинарная) власть. Именно под государственным руководством строятся загородные лепрозории, в которые и направляются все те, в отношении которых есть подозрение на какуюлибо заразную болезнь.

Следующим шагом по усилению государственного контроля за зараженными лепрой (проказой) было установление комендантского режима в городах, когда ни один житель во время чумной эпидемии не мог покинуть своего дома без разрешения государственного служащего под страхом смертной казни. То есть процедура исключения заменяется несколько иной: процедурой наблюдаемого включения. Прокаженный член общества уже не изгоняется, напротив, оставляется в коллективе, но уже под неустанным контролем со стороны государственной власти. Таким образом, основываясь на массе исторических материалов, М. Фуко делает вывод о постепенном усилении контроля со стороны государственной власти в области здравоохранения.

Другим, не менее ярким примером является развитие истории безумия в Европе. Вплоть до эпохи Просвещения, как указывал М. Фуко, с безумцами, которых тогда вовсе не считали больными, поступали двояко. Их либо отмежевывали от общества (причем это делало само общество): одним из ярких примеров здесь служат немецкие die Narrenschiffen («корабли дураков»), когда городская община садила всех своих умалишенных на корабль и доверял их судьбу течению Рейна. И второй вариант: отношение к безумцам как к провозвестникам божьего на земле – как к юродивым. Если и происходила изоляция безумного, то это делалось именно самим обществом. Так, классик английской литературы У. Теккерей даже вводит специальную фразу – «дядя уехал в Бразилию»632, что означало сумасшествие такого дяди: гости продолжают интересоваться, как ему живется в Бразилии, хотя все прекрасно понимают, что семья просто держит его в дальней комнате дома. Именно семья осуществляла изоляцию безумцев.