В первой половине 1914 г. политическая обстановка в Европе мало влияла на внутреннюю жизнь России: общественная ситуация оставалась относительно спокойной, экономическое положение стабильным. Русская армия находилась в состоянии реорганизации, которая начинала давать результаты. Начальник германского Генерального штаба генерал фон Мольтке писал в феврале 1914 г., что «боевая готовность России со времени Русско‑японской войны сделала совершенно исключительные успехи и находится ныне на никогда еще не достигавшейся высоте».

В начале июля 1914 г. с официальным визитом в Россию прибыл президент Французской республики Р. Пуанкаре. Ему была устроена пышная встреча, символизирующая тесные союзнические отношения между двумя державами. Четыре дня прошли в череде переговоров, парадов, смотров, торжественных приемов и обедов. Франция и Россия продемонстрировали всему миру свои тесные союзнические отношения.

Мировой конфликт начал разгораться 15 июля 1914 г. В тот день Австро‑Венгерская империя объявила войну маленькой Сербии. Россия, исстари являвшаяся покровительницей славян, приступила 17 июля к мобилизации. В ответ австрийская союзница Германия объявила 19 июля (1 августа) войну России. С этого момента война стала мировой.

Все давно шло к лобовому столкновению, а в июне после убийства в г. Сараево наследника австрийского престола эрцгерцога Франца‑Фердинанда признаки надвигающейся войны стали вполне различимы. Австрия в ультимативной форме потребовала от Сербии, которая, как не без основания считали в Вене, давала приют партизанам‑террористам, выдать зачинщиков и пропустить на свою территорию австрийские войска. Такая постановка вопроса являлась совершенно неприемлемой, и «выяснение отношений» между крупнейшими державами становилось неизбежным.

Царь был возмущен до глубины души злодейским покушением на Франца‑Фердинанда. Он целиком разделял негодование Вены и Берлина по поводу этого акта, но не считал, что правительство Сербии виновато и что Австрия может предпринимать репрессалии против нее. И уж тем более не мог допустить разгром и несомненную дальнейшую аннексию этого славянского государства. После покушения почти три недели напряженной работы русского Министерства иностранных дел и его собственная интенсивная переписка с германским императором Вильгельмом II не привели к изысканию приемлемого для всех компромисса.

Последний император не хотел войны. После горького урока Русско‑японской кампании он осознавал, что любой вооруженный конфликт неизбежно принесет страдания, что любая неудачная война таит в себе угрозу революционного взрыва. На пути победоносной и быстрой военной кампании много различных препятствий. Начатое незадолго до того перевооружение русской армии было еще в полном разгаре, ее техническая оснащенность и огневая мощь существенно уступали германской. Все это Николай II понимал. Однако пойти на предательство, совершить, по его мнению, такой аморальный поступок и бросить на растерзание дружественную страну, теряя престиж и в России, и в мире, – пойти на это он не имел права. Безысходность диктовала военный выбор, и он был сделан.

Великий князь Константин Константинович со слов Николая II описал события, предшествовавшие началу войны. «19 июля, в День святого Серафима, столь почитаемого Государем, выходя от всенощной, он узнал от графа Фредерикса (министр императорского двора. – А. Б. ), с которым для скорости говорил Сазонов (министр иностранных дел. – А. Б. ), что у последнего был Пурталес (посол Германии. – А. Б. ) с объявлением войны России Германией. При этом Пурталес вручил Сазонову бумагу, в которой содержались оба ответа германского правительства как на случай благоприятного, так и неблагоприятного ответа России относительно прекращения мобилизации. Не знаю, что руководило послом – растерянность или рассеянность. Итак, нам была объявлена война. Государь вызвал к себе английского посла Бьюкенена и работал с ним с 11 вечера до 1 час. ночи. Государь совершенно свободно, как сам он выразился мне, пишет по‑английски; но должны были встретиться некоторые технические термины, в которых он не был уверен. Бьюкенен тяжкодум и медлителен. С ним сообща Государь сочинил длиннейшую телеграмму английскому королю. Усталый, во 2‑м часу ночи зашел он к ждавшей его Императрице выпить чаю; потом разделся, принял ванну и пошел в опочивальню. Рука его уже была на ручке двери, когда нагнал его камердинер Тетерятников с телеграммой. Она была от императора Вильгельма; он еще раз (уже сам, объявив нам войну), взывал к миролюбию Государя, прося о прекращении военных действий. Ответа ему не последовало».

Во главе армии был поставлен двоюродный дядя царя великий князь Николай Николаевич (внук Николая I), давно причастный к военному делу: в 1895–1905 гг. состоял генерал‑инспектором кавалерии, с 1905 по 1908 г. возглавлял Совет обороны, а затем стал командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. (Через месяц после начала войны Петербург был переименовал в Петроград.) Этот Романов был хорошо известен в войсках, пользовался в офицерской среде авторитетом, что и определило его назначение на пост Главнокомандующего всеми вооруженными силами России.

Германия, объявив 19 июля (1 августа) войну России, на следующий день оккупировала Люксембург и 21 июля объявила войну Франции. 22 июля германская армия начала крупномасштабные военные действия, вторгнувшись в Бельгию, нейтралитет которой германский канцлер Бетман‑Гольвег назвал «клочком бумаги». В тот же день Великобритания объявила войну Германии, вслед за тем войну рейху объявили английские доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южно‑Африканский Союз. Война стала мировой. Уже в 1914 г. на стороне Антанты в нее вступили Япония и Египет, а на стороне центральных держав – Болгария и Турция. Всего в войне участвовали 33 государства.

Общая численность боевых частей в августе 1914 г. составляла: в России около 2500 млн, во Франции – 2689 млн, в Германии – 2147 млн, в Австро‑Венгрии – 1412 млн, в Англии – 567 тыс.

На вооружении стран Антанты к началу войны находилось около 14 тыс. артиллерийских орудий, 412 самолетов, а у центральных держав – 14 тыс. орудий и 232 самолета.

В первый день войны, 20 июля 1914 г., принимая в Зимнем дворце высших чинов империи, император обратился к ним со словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей». Этой клятве Николай II оставался верен все месяцы войны и, вопреки циркулировавшим слухам, всегда был резким противником каких‑либо сепаратных переговоров с неприятелем. Императрица Александра Федоровна, будучи наполовину немкой, никаких прогерманских настроений не имела, хотя в Германии осталось несколько близких родственников. Однако именно слухи о предательстве царицы очень способствовали распространению антимонархических настроений в стране и в армии.

В первые месяцы войны порочащих власть слухов слышно не было. Всех объединил единый патриотический порыв. В стране проходили спонтанные манифестации. Многотысячные толпы в разных городах России несли русские национальные знамена, портреты императора, цесаревича Алексея, великого князя Николая Николаевича, иконы. Звучали колокола, служились молебны, а русский национальный гимн «Боже, Царя храни!» исполнялся почти непрерывно.

Почти вся печать заговорила о единстве нации перед лицом германской угрозы. Октябристский «Голос Москвы» писал: «Бывают моменты, когда все партийные разногласия, все «программные вопросы» и «классовые противоречия» должны отойти на второй план… В настоящую минуту в России может быть только одна партия – русская». Ему вторил орган московских деловых кругов «Утро России»: «Сейчас нет в России ни правых, ни левых, ни правительства, ни общества, а есть единый русский народ». Даже кадетская «Речь» заявляла, что в период войны «должны временно стушеваться наши внутренние задачи».

Хотя главой кабинета с конца января 1914 г. (после отставки В. Н. Коковцова) являлся старый сановник И. Л. Горемыкин, так не любимый большинством общественных фракций и партий, видевших в нем неисправимого представителя сановного мира, но после начала войны он на какое‑то время перестал быть мишенью для критических стрел. Когда 26 июля открылась чрезвычайная сессия двух палат, то единение представительных и законодательных органов было полным. Государственная дума без колебаний приняла все кредиты и законопроекты, связанные с ведением войны. Патриотическое настроение высказывали даже представители левых кругов, а признанный авторитет социал‑демократии Г. В. Плеханов однозначно призвал к борьбе против «германского милитаризма». Лишь небольшая группа большевиков придерживалась иного взгляда. Их глава В. И. Ленин считал, что «с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск», и выдвинул лозунг превращения войны «империалистической в гражданскую войну». Но подобные экстремистские призывы тогда мало кто слышал.

Экономическая, общественная, административная стороны жизни огромной империи начинали перестаиваться, исходя из условий и потребностей времени. Приходилось спешно решать множество вопросов самого различного характера. Царь всегда проявлял особый интерес к военным проблемам, а после 19 июля (1 августа) этот интерес стал всепоглощающим, и положение на двух основных фронтах – Северо‑Западном (против Германии) и Юго‑Западном (против Австро‑Венгрии, к концу года открылся еще и Кавказский фронт против Турции) было все время в поле его зрения.

Военная кампания началась блестящим прорывом русских войск в Восточной Пруссии, но хорошо начатое наступление через две недели закончилось разгромом. Николай II записал в дневнике 18 августа: «Получил тяжелое известие из 2 армии, что германцы обрушились с подавляющими силами на 13‑й и 15‑й корпуса и обстрелом тяжелой артиллерии почти уничтожили их. Генерал Самсонов (Александр Васильевич, генерал от кавалерии, командующий армией) и многие другие погибли». Несмотря на все свое самообладание, император глубоко переживал самсоновскую катастрофу и, как позднее признался, тогда впервые ощутил «свое старое сердце».

На Галицийском направлении против Австро‑Венгрии дела разворачивались значительно успешней, что вселяло искреннюю радость. Русская армия заняла крупнейшие города Львов и Галич и осенью 1914 г. стала хозяйкой положения в этом районе. Однако вскоре на помощь австрийцам подошли германские силы, несколько потеснившие русскую армию. В конце 1914 г. на фронтах установилось позиционное затишье. Стало ясно, что первоначальные предположения о скором окончании войны, о том, что «будем встречать Рождество в Берлине», так и остались лишь мечтами. Приходилось готовиться к длительному и изнурительному противостоянию.

В тылу оживились и стали вновь набирать силу противоправительственные силы и настроения, угасшие в первые месяцы войны. Исчезновение надежд на скорое победоносное завершение военной кампании способствовало возрождению с новой силой старых распрей и противоречий. События весны и лета 1915 г. дали им мощный толчок.

В 1915 г. на театре военных действий разворачивались важные события. Весной начались успешные операции русской армии на Юго‑Западном фронте, и к марту австрийская армия понесла серьезные поражения и вновь уступила всю Галицию. Возникла реальная вероятность скорого выхода Австро‑Венгрии из войны. Германия, стремясь предотвратить подобное развитие событий и воспользовавшись затишьем на Западном фронте, бросила против России большие военные силы, оснащенные мощной артиллерией.

Весной и летом 1915 г. русская армия приняла участие в ряде кровопролитных сражений, понеся огромные потери в силу недостаточного обеспечения боеприпасами и современным вооружением, особенно артиллерией. С конца апреля события на фронтах развивались не в пользу России, хотя в сражениях были задействованы лучшие войска, в том числе цвет армии и опора монархии – гвардейские части.

Положение ухудшалось, а надежда на скорое окончание войны исчезала. Натиск «проклятых тевтонов» вынудил русскую армию отойти на восток, оставив Галицию, Польшу и некоторые другие районы. Армия оставила ряд западных губерний, что вызвало поток беженцев. К середине 1916 г. общее количество беженцев исчислялось примерно в 6 млн человек. Летом 1915 г. пришлось эвакуировать и Ставку Верховного главнокомандующего из Барановичей. Она была перенесена в августе в город Могилев.

События лета 1915 г. походили на огромную военную катастрофу, и командование было на какое‑то время просто деморализовано. Еще в мае, когда только разворачивалось наступление немцев, Николай II приехал в Ставку и застал там картину полного уныния. «Бедный Н. (великий князь Николай Николаевич), рассказывая мне все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я заменить его более способным человеком».

Общественные деятели всех политических направлений, оправившись от первого шока неожиданных поражений, негодовали. Как могло случиться, что у армии нет достаточного количества боеприпасов и артиллерии? Почему уроки кампании 1914 г. не пошли впрок? И конечно же постоянно звучал традиционный русский вопрос: кто виноват? Требовали назвать конкретного виновного, и он был назван: военный министр В. А. Сухомлинов. Занимая эту должность с 1909 г., он неоднократно публично заверял, что русская армия готова ко всем возможным испытаниям. Все как‑то поверили сразу, что этот человек повинен в преступной халатности, лихоимстве, а затем зазвучали голоса и о его государственной измене. Министр был отрешен от должности 13 июня 1915 г., и по его делу началось следствие.

Однако отставка непопулярного министра никого не удовлетворила. Особенно активизировались либеральные деятели кадетского толка, которые в первые месяцы войны умерили свои нападки на власть, так как время заставляло консолидировать усилия. Поражения армии в конце весны – начале лета 1915 г. вывели их из состояния оцепенения и предоставили прекрасную возможность «подать себя» в традиционной роли спасателей России.

Они увидели, что режим ослаб и заколебался, а значит – наступило их время. Старые деятели потеряли свое лицо – и конечно, кто же должен повести страну, стоявшую на краю пропасти? Только те, кто произнес так много красивых слов о величии России и о благе народа! Уже в мае некоторые органы прессы высказались за создание кабинета национальной обороны. В качестве возможных кандидатов на министерские посты назывались многие политические деятели, но особенно часто фигурировали имена лидеров двух крупнейших партий П. Н. Милюкова и А. И. Гучкова. Звучало также требование срочно созвать Государственную думу (последняя краткосрочная сессия, утвердившая бюджет, была в январе).

Но волновались и выражали свое беспокойство не только либеральные деятели – эти чувства сделались всеобщими. Следовало предпринять действия, способные мобилизовать страну для отпора врагу и довести войну до победного конца. В середине июня 1915 г. царь провел в Ставке серию совещаний с генералитетом и министрами, придя к заключению, что необходимо обновить высшую администрацию.

Были уволены в отставку несколько влиятельных министров, известных своей правой ориентацией: министр юстиции И. Г. Щегловитов, министр внутренних дел Н. А. Маклаков и обер‑прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер. Все эти меры носили паллиативный характер и ничего принципиально решить не могли. К тому же во главе кабинета остался старый царедворец И. Л. Горемыкин, пользовавшийся большим расположением в царской семье за свою преданность и опыт, но вызывавший стойкое неприятие многих политических фракций. Общественные деятели, приветствуя некоторые назначения, находили их недостаточным и выступали за создание ответственного перед Думой министерства. С лета 1915 г. этот лозунг стал главнейшим для ведущих политических деятелей и объединений. В августе несколько думских и околодумских общественных групп объединились в так называемый «Прогрессивный блок», центром которого стала партия кадетов. Их главным требованием стало создание «кабинета общественного доверия».

Осуществляя перестановки должностных лиц и соглашаясь на открытие Государственной думы, Николай II понимал, что эти шаги мало кого удовлетворят. Думская трибуна давно стала местом поношения высших сановников и почти всех аспектов государственной политики. А уж сколько оттуда неслось на всю страну нападок на Распутина и прозрачных оскорбительных намеков на его связи с царской семьей! Император все это понимал, но хотел сделать примирительный шаг. Однако принять требование ответственного не перед монархом министерства он не мог, чувствуя, что подобная мера будет началом конца самодержавия, той силы, которая являлась всегда основой империи и государственности.

Лето 1915 г. – время многих окончательных решений Николая II, время бесповоротного избрания им своей судьбы. Груз проблем нарастал, а изменений к лучшему не происходило. Страну все явственней охватывала волна общественного недовольства. Критические оценки и суждения о положении дел в стране делались как бы общепринятыми; их уже высказывали не только представители думской фронды, но и простые подданные. Эти разговоры и настроения подогревали не только собственные военные неудачи, слухи о «засилье темных сил», «о предателях, окопавшихся наверху», но и усугублявшиеся экономические трудности: нехватка сырья и энергии, свертывание производства в ряде отраслей производства, инфляция, рост дороговизны, расстройство транспорта. Император надеялся на поддержку со стороны общественных деятелей, но поддержки не получил.

Николай II не сомневался, что серьезные реформы, начатые за десять лет до того, надо продолжать и углублять. Но в то же время он был уверен, что проводить их во время войны – безумие! Он видел, что война обострила все старые проблемы и постоянно рождала новые, но срок ее окончания постоянно отодвигался, а с лета 1915 г. сделался вообще неразличим. Он постоянно думал о том, что же предпринять, чтобы переломить ход событий и добиться победоносного мира. В конце концов он пришел к решению возглавить руководство армией. Смысл этого поступка был довольно простым и объяснялся традиционными представлениями о безграничной любви народа к царю. Казалось, что если во главе войск встанет Помазанник Божий, то простые солдаты, воодушевленные его предводительством, воспрянут духом и сокрушат врага.

Сам факт принятия командования в столь сложное время говорит о большом личном мужестве Николая II, подтверждает его преданность монаршему долгу. Последний император всегда считал, что в дни военных испытаний он обязан находиться рядом с армией. Еще в разгар Русско‑японской войны, в сентябре 1904 г. он писал матери: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну. А здесь оставаться в такое время гораздо тяжелее!» Тогда осуществить намерение не удалось.

Но вот теперь, «в эту войну», когда опасность еще более велика, ему необходимо поступить по зову сердца. 23 августа 1915 г. был опубликован приказ по армии и флоту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий. С твердой верою в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш священный долг защиты Родины до конца и не посрамим земли русской». Ему оставалось править полтора года, и большую часть этого времени он провел в Могилеве.

В первой телеграмме из Ставки Николай II сообщал Александре Федоровне: «Благодарю за вести. Свидание сошло удивительно хорошо и просто. Он уезжает послезавтра, но смена состоялась уже сегодня. Теперь все сделано. Нежно целую тебя и детей. Ники». Расставание с великим князем Николаем Николаевичем выглядело вполне корректно, и окружающие были удивлены самообладанием обоих, хотя некоторая неловкость положения ощущалась. Бывший Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с группой офицеров вскоре отбыл к месту нового назначения: он сменял на посту Наместника на Кавказе и командующего Кавказской армией престарелого графа И. И. Воронцова‑Дашкова.

Текущую оперативную работу в Ставке осуществлял генерал М. В. Алексеев, которого царь заслуженно считал крупным военным авторитетом. Выпускник Николаевской академии Генерального штаба, он посвящал все свое время разработке планов военных операций. Маленький заштатный Могилев стал на несколько месяцев главным центром страны, ее армии и тыла. Со второй половины 1915 г. положение на основных фронтах стабилизировалось.