27 февраля 1917 г. Николай II в Могилеве получил верные сведения из Петрограда о происходивших там серьезных беспорядках, начавшихся еще 23‑го числа. Толпы расквартированных в столице солдат из запасных батальонов вместе с примкнувшими к ним группами гражданских лиц ходили с красными флагами по главным улицам, громили полицейские участки, грабили магазины, вступали в стычки с верными войсками. Положение становилось критическим. Власть правительства в столице была парализована.

Министр внутренних дел А. Д. Протопопов записал в дневнике: «23 февраля с утра, во время молебна, мне сказали, что забастовали рабочие на многих заводах и большими толпами ходят по улицам и что командующий войсками по докладу градоначальника распорядился вызвать и казаков. На мой вопрос по телефону Балк (Александр Павлович, генерал‑майор, последний петроградский градоначальник) мне сообщил, что все дело в том, что к газетным уткам, будто в городе нет муки, сегодня выпечка опоздала – не успели будто вовремя выдать муку пекарям; народ ринулся расхватывать хлеб на сухари и запас, и многим совсем хлеба не хватило. Это вызвало громадное волнение и забастовку – спонтанную – без сговора и подготовки… К вечеру движение стихло, мне даже сообщили из Департамента полиции, что есть надежда, что на завтра некоторые заводы встанут на работу. В общем, день 23‑го прошел не очень страшно, пострадали несколько полицейских чинов; стрельбы не было. На Литейной в жандармский разъезд кинута ручная граната; ранены 2 лошади и всадник. Казаки выехали с пиками и народ разгоняли вяло – были случаи, когда толпа им кричала «ура» и дружелюбно подавали свалившуюся узду. Солдатские пикеты и отряды разговаривали мирно с толпами, большей частью молодежи и хулиганов, проходивших мимо их».

До императрицы уже 23‑го числа дошли сведения о беспорядках, и она запросила министра внутренних дел А. Д. Протопопова, который ее успокоил. Но благодушествовать было рано. Уже на следующий день министр свидетельствовал: «С утра мне сказали, что в городе неблагополучно. Большие толпы, разбито несколько магазинов, что командующий войсками приказал стрелять. Вскоре я узнал, что на Выборгской изувечен полковник Шалфеев. Была особо стрельба на Знаменской площади. Но раненых и убитых, как мне сказали, немного». На следующий день положение усугубилось, и, как записал министр, «с утра уже стало известно, что беспорядки принимают массовый характер».

Вялая реакция властей, сначала не придававших должного значения событиям, а потом растерявшихся перед их масштабом, привела к тому, что они, все более расширяясь, охватили практически всю имперскую столицу, и к 27 февраля здесь уже фактически не было власти царя.

В оцепенении находилось не только самодержавие, но и так называемые «общественные круги», которые своими нападками и дискредитациями давно разжигали в стране ненависть и антимонархические настроения, а когда стало разгораться «пламя народного гнева», то многие из них потеряли способность к действию и впали в состояние прострации. Вначале они буквально тряслись от страха в ожидании кары со стороны властей, но затем, когда стало ясно, что отсюда угрозы нет, они стали замирать от ужаса перед революционной толпой, которая сама к ним пришла и сказала: «Ведите нас!» Думцам осталось только попытаться встать во главе движения. Так 27 февраля возник временный комитет Государственной думы, преобразованный 1 марта во Временное правительство.

Царь в Могилеве 27 февраля записал в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия».

У него созрело решение послать в Питер надежного человека во главе преданных войск и восстановить там спокойствие.

Император распорядился, чтобы генерал Н. И. Иванов с батальоном георгиевских кавалеров отправился в Царское Село, а затем – в Петроград для восстановления порядка. Вскоре стало известно, что императором послана телеграмма М. В. Родзянко с согласием на создание ответственного министерства и отдано распоряжение о подготовке к отъезду. После полуночи Николай II перебрался в поезд, отбывший в 5 часов утра 28 февраля из Могилева в Петроград. Маршрут пролегал через Смоленск – Лихославль – Тосно на Царское. На всех станциях царило полное спокойствие и порядок. Раскаты петроградской грозы не докатились еще до глубины России.

Около двух часов ночи 1 марта царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. До Петрограда оставалось около двухсот верст. Здесь стало известно о неожиданных затруднениях. Выяснилось, что все станции по пути следования заняты революционными войсками. Двигаться дальше было невозможно. Только здесь стало окончательно ясно, насколько широкий размах приняли противоправительственные выступления и что российский монарх уже не может беспрепятственно двигаться по своей стране. После обсуждения ситуации было решено изменить маршрут и ехать в Псков, в штаб Северного фронта, где было много надежных войск под командованием генерала Н. В. Рузского. После нескольких часов стояния в Малой Вишере императорский поезд двинулся в западном направлении. В середине дня прибыли в Старую Руссу. На станции собралась огромная толпа народа, желавшая видеть царя. Когда он появился в окне вагона, все сняли шапки, многие встали на колени и крестились. Такое восторженное отношение к императору не имело ничего общего с тем, что происходило в Петрограде.

В столице же власти царя уже не существовало. Временный комитет Государственной думы был преобразован во Временное правительство, в состав которого вошли давние недоброжелатели Николая II П. Н. Милюков, А. И. Гучков и откровеннейший враг трона и династии социалист А. Ф. Керенский.

На улицах царило радостное возбуждение. Торжествовал красный цвет флагов и наскоро намалеванных транспарантов «Долой самодержавие!», «Долой предателей!», «Долой тиранов!», «Да здравствует свобода!». Никто уже не работал, и казалось, что чуть ли не все жители трехмиллионного города вышли на улицу в уверенности, что черные дни миновали, что теперь начнется новая, светлая жизнь без горестей и печалей. Восторги принимали порой характер истерии. Толпы солдат, матросов, студентов, рабочих, низших служащих стекались к резиденции Государственной думы – Таврическому дворцу, у парадных дверей которого происходил нескончаемый митинг. Ораторы сменяли один другого. Особенно воодушевило собравшихся выступление нового министра юстиции А. Ф. Керенского, заклеймившего старую власть и провозгласившего наступление эры мира и благоденствия в России.

Новой власти стали присягать воинские части, и почти никто уже не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Удивление и восторг собравшихся вызвало появление кузена Николая II, великого князя Кирилла Владимировича, который привел свой Гвардейский экипаж и встал на сторону победителей. Со всех концов города стали привозить арестованных царевых слуг и наиболее заметных помещали в министерском павильоне Таврического дворца. К вечеру 1 марта здесь находился цвет сановной иерархии, люди, совсем еще недавно обитавшие на недосягаемой высоте: бывшие премьеры И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер, председатель Государственного совета И. Г. Щегловитов, обер‑прокурор Святейшего Синода В. К. Саблер.

Совершенно неожиданно для думцев в том же Таврическом дворце возник Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, сразу ставший центром крайних требований и лозунгов.

Руководство Думы и члены Временного правительства понимали, что следует немедленно укреплять власть. Непременное условие этого – отречение императора в пользу своего сына. «Героям Февраля» казалось, что должна существовать преемственность власти и если на престоле окажется чистый и конечно же не запятнанный никакими политическими делами мальчик, то русские сердца смягчатся и можно будет следовать ответственным правительственным курсом. Уже 1 марта возникла идея ехать на встречу с царем и уговорить его согласиться на отречение. Замысел решили не разглашать, обставить все скрытно, чтобы какие‑нибудь непредвиденные обстоятельства не нарушили его. Постановили, что поедут сам Родзянко, депутат В. В. Шульгин и член Государственного совета А. И. Гучков, человек, широко известный в России своей резкой критикой старой власти. Позже все‑таки возобладало убеждение, что Родзянко лучше остаться в Питере и держать под контролем события.

1 марта, уже в полной темноте, около восьми часов вечера царский поезд подошел к станции Псков. На платформе было немного народа, оживления не отмечалось. Встречали губернатор, представители местной администрации, несколько офицеров и прибывшие ранее чины свиты. Царь принял в вагоне генерала Н. В. Рузского. Эти несколько часов беседы императора с командующим Северным фронтом, телефонных и телеграфных переговоров с Родзянко и начальником Верховного главнокомандующего в Могилеве генералом М. А. Алексеевым оказались переломными. Решалась судьба и династии и России.

Генерал заявил, что необходимо было еще раньше согласиться на правительство из общественных деятелей. В ответ Николай II, явно волнуясь, заметил: «Для себя и своих интересов я ничего не желаю, ни за что не держусь, но считаю себя не в праве передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред России, а завтра умоют руки, подав в отставку. Я ответственен перед Богом и Россией, и все, что случилось и случится, будут ли министры ответственны перед Думой или нет, – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делают министры не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность».

Рузский призывал его принять формулу: государь царствует, а правительство управляет, на что Николай Александрович возразил, что ему эта формула непонятна, что надо было получить другое воспитание и переродиться, что он «не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может сложить с себя ответственность перед Богом. Те люди, которые войдут в первый общественный кабинет, люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не справятся со своей задачей».

В конце концов Рузский уговорил царя, во имя блага России и своего сына, пойти на компромисс с совестью. Самым сильным аргументом стало утверждение, что если Николай II не примет «историческое решение», то возникнет угроза кровавой гражданской междоусобицы.

В 0 часов 20 мин. 2 марта генералу Иванову, эшелоны с войсками которого находились уже в Царском Селе, была послана телеграмма: «Надеюсь прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать. Николай».

В три часа ночи генерал Рузский связался по телефону с Родзянко. Разговор длился долго, более двух часов. Председатель Думы произнес много слов о важности происходящего, о трагизме положения и недвусмысленно дал понять, что общее настроение склоняется в пользу отречения императора. Разговор Рузского с Родзянко был передан в Ставку генералу М. В. Алексееву, который выразил мнение, что «выбора нет и отречение должно состояться».

Из Ставки были посланы срочные телеграммы командующим фронтами, где говорилось, что для спасения России от анархии необходимо отречение императора в пользу своего сына. Командующие призывались высказать свое мнение. К полудню 2 марта стали приходить ответы: от командующего Юго‑Западным фронтом генерала А. А. Брусилова, от командующего Западным фронтом генерала А. Е. Эверта, от командующего Кавказским фронтом, двоюродного дяди Николая II и бывшего Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. Все призывали царя принести жертву на алтарь Отечества и отречься. В послании последнего говорилось: «Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувства святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особо горячей молитвою молю Бога подкрепить и направить Вас».

Копии телеграмм генерал Алексеев препроводил на имя императора в Псков, добавив от себя: «Умоляю Ваше Величество безотлагательно принять решение, которое Господь Бог внушит Вам. Промедление грозит губительно России».

Пошли последние часы и минуты последнего царствования. Ознакомившись с мнением военачальников, царь пересилил себя, переступил через принципы и принял решение отказаться от короны. Он горячо молился в своем вагоне перед походным алтарем и просил Бога простить ему этот грех – измену клятве, данной при воцарении.

Вернувшемуся генералу Рузскому сообщил о своем согласии отречься. После непродолжительной прогулки вдоль состава вернулся в начале четвертого в вагон и составил две телеграммы. Одну на имя Родзянко, а другую на имя Алексеева. Вторая гласила: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно». Служить верно и нелицемерно! Ему они так не служили…

Рузский был приглашен к императору, вручившему оба послания для отправки. Генерал сообщил Николаю II, что из Петрограда выехали для переговоров Гучков и Шульгин. Решено было дождаться их приезда и никаких телеграмм пока не посылать. Потянулись томительные часы ожидания. Пока еще император не терял присутствия духа, и хотя приближенные замечали порой признаки охватывавшего его волнения, но природная выдержка и воспитание не позволяли этому человеку проявлять слабость.

Депутаты ожидались в семь часов вечера, а приехали только около десяти. К этому времени в настроениях обреченного монарха многое изменилось. Все эти часы он обдумывал грядущее, и особенно будущее сына Алексея, больного гемофилией тринадцатилетнего мальчика. Император имел обстоятельный разговор с лейб‑хирургом С. П. Федоровым, уже несколько лет лечившим цесаревича Алексея. Отец просил врача высказаться «совершенно честно и откровенно» о том, что ждет в будущем сына. Профессор не стал лукавить, сказав со всей определенностью, что хотя Алексей Николаевич и может прожить долго, но все же, если верить медицинской науке, он неизлечим и предсказать будущее в данном случае невозможно. В ответ услышал: «Мне и императрица говорила так же, что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним… Я останусь около моего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устранясь от всякой политической жизни».

Наконец прибыли посланцы революционной столицы. Они были растеряны и подавлены не меньше членов императорской свиты. Представители «новой России» находились в неведении относительно намерений государя и считали, что им предстоит тяжелая миссия – уговорить царя отречься в пользу сына Алексея при регентстве брата императора, великого князя Михаила Александровича.

В вагоне‑салоне царского поезда состоялась встреча с императором. Разговор начал А. И. Гучков. Он рассказал о том, что положение угрожающее, что к движению примкнули войска и рабочие, беспорядки перекинулись на пригороды. Все прибывающие воинские части переходят на сторону восставших, и для спасения Родины, для предотвращения хаоса и анархии был образован Временный комитет Государственной думы, принявший всю полноту власти. Гучков далее сообщил, что образовался совет рабочей партии, уже требующий социальной республики. Это требование поддерживают низы и солдаты, которым обещают дать землю. Толпа вооружена, и опасность угрожает всем. Единственный путь спасения – передача бремени верховной власти в другие руки. «Если Вы, Ваше Величество, – завершил Гучков, – объявите, что передаете свою власть Вашему сыну и передадите регентство Вашему брату Михаилу Александровичу, то положение можно будет спасти».

Император выслушал монолог, не перебивая, не задавая вопросов. Когда Гучков закончил, Николай II сказал: «Ранее Вашего приезда, после разговора по прямому проводу генерал‑адъютанта Рузского с председателем Государственной думы, я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности мне следует отречься одновременно и за себя и за него, так как разлучаться с ним не могу». Такой исход депутаты не предвидели. Наследником трона мог быть лишь сын монарха. Об этом прямо говорилось в законе. Новая комбинация, когда трон переходил к брату императора, не отвечала букве закона, но с другой стороны, когда составляли эти нормы, никто не предусмотрел возможность добровольного отказа самодержца от престола.

Произошел непродолжительный обмен мнениями, и в конце концов Гучков сказал, что они могут принять это предложение. Николай II вышел в свой кабинет и быстро вернулся обратно с проектом документа об отречении. Текст тут же обсудили, внесли незначительные поправки, переписали, и в 23 часа 40 минут 2 марта Николай Александрович – семнадцатый царь из династии Романовых – его подписал. Теперь уже бывший император попросил лишь поставить на нем другое время – 3 часа 5 минут дня, когда было принято окончательное решение. Далеко за полночь, вернувшись в спальное купе, развенчанный монарх, как всегда уже на протяжении последних 35 лет, занес в свой дневник краткое описание дня и завершил запись словами: «Кругом измена, и трусость, и обман!»

Сложив с себя корону, Николай II счел необходимым вернуться в Могилев, чтобы попрощаться с войсками. Там ему стало известно об отказе брата Михаила от престола до решения Учредительного собрания. Тысячелетняя история тронов и корон в России завершилась.

* * *

В марте 1917 г. произошло событие, которое действительно радикально изменило весь ход отечественной истории, перевернуло весь социальный, экономический и политический порядок вещей в стране. Крушение монархии во всех отношениях – переломная веха в судьбе страны и народа. По сути дела, тогда не просто произошла смена власти, а гибель огромной культурно‑цивилизационной системы.

По прошествии многих десятилетий становится все более очевидным, что приход к власти осенью 1917 г. большевиков‑ленинцев был вызван не просто «трагическим» или даже «зловещим» сцеплением исторических обстоятельств, как о том писали многие политики‑неудачники из числа главных деятелей Временного правительства, а вслед за ними повторяли (и повторяют) историки различных стран, а куда более глубинными причинами. Народная психология, народные представления, верования, привычки, все то, что можно определить словом «жизнепонимание» и что на языке современной социологии обознается понятием «менталитет», – все это предопределило утверждение в бывшей России власти красных.

Ее приняли далеко не все, многие боролись с ней. В конечном итоге все противники коммунистов проиграли именно потому, что не чувствовали и не понимали этой самой народной среды, готовой принять строгого и даже грозного, но непременно честного и справедливого начальника, но далеких от усвоения таких понятий, как «учредительное собрание», «правовое государство», «конституция». Подобные категории для большинства обитателей бывшей Российской империи и в начале XX в. оставались пустым звуком.

Бог, Царь, Россия – эти вещи воспринимали как единое целое, их понимали, за это шли за бой, за это готовы были страдать и принять смерть, как страдали и умирали их отцы и деды. Подавляющее большинство жителей России – десятки и десятки миллионов земледельцев‑крестьян – относились к такому порядку вещей как к раз и навсегда данному. Казалось, что он будет существовать вечно.

Когда же царя свергли с престола, то весь привычный мир перевернулся. Наступило время безначалия, хаоса и вседозволенности. За восемь месяцев существования Временного правительства положение в стране усугубилось во всех отношениях. Материальное положение всех групп населения ухудшалось с небывалой быстротой.

Война не только не была окончена, но и приняла совершенно непредсказуемый характер, продовольствия в стране не хватало, цены увеличились в десятки раз, разложение государственного управления было налицо, армия находилась на грани развала, в городах почти открыто орудовали банды грабителей и хулиганов. Пользуюсь безначалием, отдельные районы начинали вводить свою систему управления, фактически переставали подчиняться властям в Петрограде.

Перед Россией вставала реальная перспектива скорого тотального военного разгрома и полного распада. Осенью 1917 г. многие уже поняли, что власть царя была уж не так и плоха, как они раньше считали, как о том писали газеты и в чем их уверяли некоторые неистовые депутаты Государственной думы. Началось послереволюционное прозрение. Фамилия главного героя Февраля и последнего главы Временного правительства Керенского сделалась словом ругательным.

Но история всегда движется лишь в одном направлении и не имеет сослагательного наклонения («что было бы, если бы…»). И при молчании большинства у власти утвердились Ленин и его сторонники. Они отбросили все прекраснодушные мечты и разговоры о «правовом государстве» и «верховенстве писаного закона», чем просто умучили всех деятели Временного правительства.

Большевики же ратовали за порядок и твердую власть, обещали землю крестьянам, фабрики и социальную защиту рабочим; они уверенно предрекали скорое воцарение в России власти света и справедливости, некоего «Царства Божия» на земле. Они были куда дальновидней своих февральских предшественников и обещали и учреждали приемы управления, символы и знаки государственности, понятные и привычные для многих. Бога и Священное Писание заменили отцы – основатели «бесценного» марксизма и их сочинения, царя – коллективный образ «пламенных революционеров», Россию – всемирный интернационал людей. Этот бездушный и жестокий эксперимент стоил стране и народу немыслимых жертв, которых никогда в прошлом не знала Россия.

Если монархическая Россия формировалась и существовала многие столетия, то коммунистическая империя через три четверти века полностью сгнила и рассыпалась. Иного и быть не могло. Хотя «Страна Советов» и превратилась в бесформенные руины, но ходульные идеологические тезисы той поры все еще затуманивают сознание. И немалое число людей и в начале XXI в. убеждены, что старая Россия, страна, история которой завершилась в 1917 г., не достойна никакого уважения. Легенда о «темном царстве» пережила ее сочинителей.