Вскоре после вступления на престол Николая I России пришлось столкнуться с военными осложнениями на Кавказе. Старые противники – Турция и Персия – в очередной раз попытались изменить существовавшую региональную стратегическую расстановку сил, сложившуюся в результате предыдущих Русско‑турецких и Русско‑персидских войн.

В июне 1826 г. персидские войска вероломно напали на русский военный лагерь около границы, уничтожив несколько сотен солдат и офицеров. В последующие месяцы развернулись масштабные военные действия, которыми руководили сначала генерал А. П. Ермолов, а затем генерал И. Ф. Паскевич. Иранские войска к концу 1827 г. были почти полностью разбиты. В феврале 1828 г. между Россией и Персией было заключен Туркманчайский мирный договор, по которому Эриванское и Нахичеванское ханства отходили к России. Это было последнее военное противостояние России с Персией.

Значительно сложней развивались отношения с давним противником России – Османской империей. Еще в мае 1812 г. в Бухаресте был заключен мирный договор, согласно которому к России отходила часть территории Молдовы (Бессарабия), а граница между двумя империями устанавливалась по реке Прут (раньше она проходила по Днестру). Турция признавала права России в Западной Грузии и соглашалась на самоуправление подвластной ей Сербии, что стало началом независимости этого балканского славянского государства. В 1826 г. в дополнение к Бухарестскому договору 1812 г. была заключена в городе Аккермане (ныне Белгород‑Днестровск) конвенция между Россией и Турцией, обязывавшая Турцию соблюдать права Молдовы, Валахии и Сербии и предоставлявшая России право свободы торговли на территории Турции и судоходства в ее прибрежных водах.

Через два года, в октябре 1828 г., турецкий султан объявил об отказе от Аккерманского договора. В это время в Греции, находившейся под властью Турции, уже несколько лет продолжалось народное восстание против османского ига. Симпатии России были целиком на стороне греков, что вызывало гнев в Стамбуле. Турецкий султан призвал «правоверных» к «священной войне» против России.

Военные действия продолжались несколько месяцев в районе западного побережья Черного моря и на Кавказе, в горной местности к югу от грузинских земель. Русские войска заняли турецкие анклавы на Черном море – города Анапу и Поти, крепость Карс и город Эрзерум. В августе 1829 г. русский корпус под командованием генерала И. И. Дибича подошел к городу Адрианополю (Эдирне). До столицы Турции оставалось чуть больше 100 км. В Стамбуле началась паника, и султанское правительство срочно запросило мира.

В начале сентября 1829 г. был заключен Адрианопольский мир, по которому к России отошел Ахалцихский район Грузии и все побережье Черного моря от реки Кубань до города Поти. Важным результатом Русско‑турецкой войны 1828–1829 гг. стало освобождение Греции. Согласно одной из статей Андрианопольского договора, Турция признавала самостоятельность Греции, которая, в свою очередь, обязывалась уплачивать ежегодную дань турецкому султану.

На время Николая I пришлась и еще одна Кавказская война, связанная не только с геополитическими интересами России, но и со сложным национальным вопросом. Она началась еще при Александре I и длилась с перерывали около тридцати лет.

В начале XIX в., после присоединения Грузии и победоносного окончания Русско‑турецких войн 1806–1812 и 1828–1829 гг. и Русско‑персидских (иранских) войн 1804–1813 и 1826–1828 гг. к России перешел весь обширный район Кавказа от Черного до Каспийского моря. Здесь жили разные народы, часто длительное время враждовавшие между собой. После присоединения к России эти конфликты мало‑помалу начали затихать, а новая власть делала все, чтобы не допускать подобных межплеменных столкновений впредь. Однако действительный контроль русское правительство и верные ему вожди и правители местных племен осуществляли лишь на равнинах, где существовала система надежных коммуникаций, укрепленная сеть опорных пунктов и поселений. Значительная же часть Кавказа – труднопроходимые горные массивы – находилась за пределами контроля.

В северо‑восточной части Кавказского хребта издавна обитали горские племена черкесов, чеченцев, лезгин, ингушей, кумыков, аварцев, не подчинявшиеся никаких чужим законам. Они отличались чрезвычайной воинственностью, не занимались обработкой земли, а традиционно занимались скотоводством и промышляли грабежом. Их жестокие набеги постоянно испытывали на себе и жители равнинных территорий Северного Кавказа, и жители долин Закавказья. В XIX в. почти все они исповедовали ислам, причем здесь распространение получило его наиболее воинственное течение – мюридизм, требовавший полного подчинения религиозному вождю‑имаму и провозглашавшее «священную войну» («газават») с немусульманами, с «неверными» («гяурами») до полной победы над ними.

Они не признавали власть «белого царя» и по мере укрепления позиций России все чаще и чаще атаковали русские воинские посты, грабили и жгли населенные центры, а людей или убивали, или превращали в рабов. Их жестокие издевательства над «неверными» были ужасны. Естественно, иметь среди своих владений не просто независимый, но и откровенно враждебный анклав не могло себе позволить ни одно государство. Не могла подобного терпеть и Россия.

С горцами пытались договориться, их вождям предлагались выгодные условия, сохранение всех их привилегий при условии признания власти царя и прекращения набегов на равнинные районы. Но все было тщетно. Воинственный дух горцев, их подчинение только племенным вождям и религиозным авторитетам долго препятствовали примирению. В интересах сохранения целостности и крепости Российской империи усмирение горных районов Кавказа становилось настоятельно необходимым.

Особенно упорные военные действия разгорелись в 30–40‑е гг. XIX в., когда горские племена Дагестана и Чечни объединил под своим руководством имам Шамиль (1797–1871). Он родился в горах Дагестана, в аварском ауле Гимры, в крестьянской семье. Воспитывался в среде мусульманского духовенства, получил хорошее исламское образование, прекрасно знал Коран и арабскую литературу.

Это был мужественный человек, для которого война с «гяурами» являлась служением Аллаху. Клинок его шашки украшала надпись, гласившая: «Тот не храбрец, кто в бранном деле думает о последствиях». В 1834 г., после смерти своего предшественника Гамзат‑бека, Шамиль стал имамом и на протяжении последующих 25 лет возглавлял войну против России и против других вождей и правителей, не желавших подчиняться власти имама.

Эта борьба являлась жестокой и кровопролитной. Русским воинским частям приходилось действовать в труднодоступной местности, удаляясь от своих баз на десятки и сотни километров. К тому же военные действия можно было вести лишь в летние месяцы; зимой же все заносило снегом и горные районы делались неприступными. Но не только природные и географические условия мешали быстрому окончанию войны.

Русским военным отрядам приходилось действовать среди населения, где существовали специфические нормы и законы, нарушить которые значило лишь умножать силы сопротивления. Русское командование и гражданские чиновники не сразу осознали необходимость осторожного обращения с горскими народами, но со временем научились не причинять ненужных обид.

В 1839 г., перед походом русской военной экспедиции, которую поддерживали отряды 45 горских князей, командующий генерал‑лейтенант П. Х. Граббе издал приказ, где говорилось, что многие горцы «желают, наконец, покоя под защитой нашего оружия. Отличим их от непокорных там, где они явятся. Женщинам же и детям непременно и везде – пощада! Не будьте страшны для безоружных».

Верные Шамилю горцы действовали смело, нападали неожиданно и затем так же внезапно исчезали. Но русская армия медленно, но неуклонно, шаг за шагом, продвигалась в горные районы. Неоднократно Шамилю предлагали заключить почетный для него мир. Но тот с презрением отвергал такие предложения. Несколько раз Шамиль терпел поражения, и казалось, что его участь решена и война скоро закончится. Однако в последний момент ему удавалось ускользать, а через некоторое время в горных селениях Дагестана и Чечни он снова собирал под знаменем «священной войны» новые тысячи мусульман, готовых стать «мучениками за веру», т. е. умереть в бою и сразу же попасть в рай.

К концу 40‑х гг. XIX в. власть Шамиля распространялась на большие территории. Около 400 тыс. человек, живших в горной Чечне и Горном Дагестане, признавали его своим земным владыкой, имевшим полное право казнить и миловать по своему усмотрению. В этом своеобразном государстве – имамате – царили жесточайшие порядки. За любой проступок неизбежно наказывали, и чаще всего – смертью. Сам имам пытался изменить устоявшиеся нравы и заставить своих подчиненных жить по законам пророка Мухаммеда (Магомета), изложенным в священной книге мусульман – Коране.

Казней было много, но желаемых результатов имам так и не добился. Позднее Шамиль признавался: «Правду сказать, я употреблял против горцев жестокие меры: много людей убито по моему приказанию… Бил я и шатойцев, и андийцев, и тадбутинцев, и ичкерийцев; но я бил их не за преданность русским – они ее никогда не выказывали, а за их скверную натуру, склонность к грабительству и разбоям».

Мятежный имамат, эта, как писал один современник, «болезненная заноза в теле Российской империи», вызывал повышенный интерес и сочувствие у врагов России. Особенно большое внимание к Шамилю проявляла Турция, правящие круги которой так не примирились с фактом потери своего влияния на Кавказе. В Стамбуле грезили о реванше и старались использовать Шамиля и его отряды в своих целях. К Шамилю нелегально пробирались посланцы султана, привозили деньги, оружие. Сам «великий султан» Абдул‑Меджид пересылал имаму льстивые послания и даже назначил его своим наместником в Грузии.

Когда в 1853 г. началась Крымская война, то турки решили начать поход на Кавказ, соединиться с войсками Шамиля и изгнать русских с Кавказа. Но этот план провалился. Турецкая армия потерпела сокрушительное поражение, а войско Шамиля, спустившись с гор в долины Грузии, занялось грабежом, забыв о союзнических обязательствах. Шамиль сообщал командиру турецкой армии Омер‑паше: «Я выходил к вам навстречу с сильным войском, но невозможно было наше соединение по причине сражения, бывшего между нами и грузинским князем. Мы отбили у них стада, имение, жен и детей, покорили их крепости, с большой добычей и торжеством возвратились домой, так радуйтесь и вы!»

Но в Стамбуле радости не испытывали. Стратегический замысел не удался. Шамиль готов был принимать подарки, деньги, выражение симпатий, но не желал превращаться в марионетку султана и стоявших за ним англичан. С другой стороны, выяснилось, что «священное воинство» не способно вести регулярные военные действия. Свидетель событий английский инструктор Ч. Дункан сообщал своему правительству в Лондон, что бойцы Шамиля покидают свои аулы и устремляются на равнину «только ради грабежа». После этого «ни один предводитель не может, не хочет и не рискнет остановить их поспешное отступление».

Правительство России внимательно следило за положением дел на Кавказе, но предпринять решительные действия против Шамиля в тот период не имело возможности. Лишь после окончания Крымской войны было решено покончить с враждебным имамом. Наместник на Кавказе князь А. И. Барятинский понимал, что с горцами надо бороться не только силой оружия. Куда успешней ему представлялись другие средства: устройство поселений, прокладка дорог. Но главным «неотразимым оружием» князя стали деньги. Он проводил дружественную политику по отношению к мирным горцам, задабривая деньгами и дарами их вождей, которые один за другим приносили клятву на верность России. Шамиля начинали покидать многие соратники.

В 1859 году кольцо русской армии вокруг резиденции Шамиля в ауле Ведено замкнулось.

Верных людей у Шамиля становилось все меньше и меньше. Несколько месяцев он перебирался от одного горного аула к другому, произносил грозные речи, грозил именем Аллаха, призывая «правоверных» начать очередную войну с «гяурами». Его слушали, но воевать уже мало кому хотелось. К этому времени горцы уже поняли, что власть царя не несет им ничего плохого. Свой уклад жизни, традиции и обычаи они сохраняли, и русские ничего им не собирались навязывать. Подобные представления смертельно подрывали дело имама.

В начале августа 1859 г. с отрядом в несколько десятков человек – остатками своего «священного воинства» – Шамиль отправился в высокогорный аул Гуниб, расположенный среди неприступных скал Дагестана. За день до прибытия туда ночью горцы соседних селений напали на обоз Шамиля и полностью его разграбили. Это оказалось для имама тяжелым ударом. В Гуниб Шамиль прибыл, имея только то оружие, которое оставалось у него в руках, и одну лошадь, на которой сидел.

18 августа 1859 г. Шамиль получил предложение А. И. Барятинского сдаться на почетных условиях: имам и его близкие не будут арестованы, им разрешат выехать за пределы России. Шамиль не ответил. Он не верил, что русские способны на подобное великодушие. Русская армия начала штурм. Положение имама становилось безвыходным. Даже его сыновья заявили, что если он не сдастся, то они перейдет на сторону русских. В конце концов 25 августа Шамиль капитулировал и был поражен, что когда он спускался из своего укрепления, то русские солдаты кричали «Ура!».

Его встретил сам наместник, ему оказывали почести как главе побежденного государства. Ничего подобного Шамиль не ожидал. Для него была приготовлена специальная карета, ему позволили сохранить при себе оружие, и в сопровождении караула, напоминавшего почетный эскорт, непокорный имам выехал на север, в Россию, где должен был провести остаток своей жизни. Он думал, что его отправят в кандалах в Сибирь, но все происходило совсем иначе. Имам был просто потрясен проявленным к нему великодушием. Под Харьковом его принял император Александр II, который сказал почетному пленнику: «Я очень рад, что ты наконец в России, жалею, что этого не случилось ранее. Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями».

Шамиля провезли по городам России, он побывал в Москве, Петербурге. Его принимала императрица, ему предоставили возможность осмотреть императорские резиденции в Петербурге и Царском Селе. Его возили на спектакли, на заводы, показывали железную дорогу, новейшие технические приспособления. Шамиль увидел удивительную страну, где жили совсем не те злые и лживые люди, которыми он раньше представлял русских.

Местом его постоянного жительства была определена Калуга, где для Шамиля специально отделали один из лучших особняков в городе. При доме имелись обширный сад для прогулок и небольшая мечеть. Сюда же из Дагестана перевезли его семью (двух жен, детей, внуков, других родственников, всего 22 человека). На содержание Шамиля и его близких из казны выделялось ежегодно несколько десятков тысяч рублей.

Менялись не только условия жизни Шамиля, но и сам мятежный имам. Россия и русский царь вызывали у него все большее восхищение. 26 августа 1866 г., через семь лет после капитуляции, в зале калужского дворянского собрания Шамиль и его семья принесли присягу на верность России. Той же осенью он в качестве почетного гостя присутствовал в Петербурге на свадьбе наследника престола великого князя Александра Александровича (будущего царя Александра III). Там он произнес свои знаменитые слова: «Старый Шамиль на склоне лет жалеет о том, что не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь служению белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется». В 1870 г. Шамилю позволили совершить паломничество в священный город мусульман Мекку. Там он и умер 4 февраля 1871 г., а тело его было погребено на мусульманском кладбище в городе Медина.

Россия и европейские дела

Николай I в вопросах международной политики старался поддерживать дружеские отношения с монархическими государствами. Он являлся сторонником того политического порядка в Европе, который установили страны – победительницы Наполеона на Венском конгрессе 1815 г. В основе его лежал принцип легитимности – сохранение стабильности путем поддержки правителей «милостью Божией».

Подобный подход в международных делах неизбежно сулил осложнения. Во‑первых, Россия традиционно симпатизировала христианским народам, восстававшим против жестокой власти турецкого султана («законного правителя») на Балканах и в других частях Османской империи. Во‑вторых, за время правления Николая I в некоторых европейских странах произошли революции, к власти приходили правители, не отвечавшие легитимному принципу. После восстания в Польше в 1830–1831 гг., революций во Франции и Бельгии в 1830 г. Николай I встал на путь борьбы с революциями в Европе.

В 1833 г. Россия, Австрия и Пруссия заключили соглашение, согласно которому обязывались «поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять ее там, где она слабеет, и защищать ее там, где на нее нападают». Еще раньше, вскоре после подавления мятежа декабристов, Николай I заявил: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока я буду императором». Все тридцать лет правления Николай I неизменно выступал на стороне традиции, преемственности и всегда осуждал все выступления против монархов.

Когда в 1830 г. во Франции революция свергла Карла X Бурбона, а королем стал не прямой наследник, а Луи‑Филипп Орлеанский, представитель боковой ветви династии Бурбонов, то у царя даже зародилась идея готовиться к военному походу на Францию для свержения «нового узурпатора» (первым был Наполеон). Царя возмущали не только нарушение принципа легитимности, но и репутация нового короля: он слыл заядлым либералом и в молодые годы поддерживал революцию. Такое не забывалось и не прощалось. Однако намерение вмешаться во французские дела не встретило нигде поддержки, и мысль о войне была оставлена. Отношения же с Францией так и не улучшились.

Николай I понимал, что для поддержания прочного мира и укрепления позиций России требуется взаимопонимание с Англией, мощнейшей экономической державой того времени. Царь питал с детства особое расположение к Англии. Политическая стабильность и промышленный прогресс, которые она демонстрировала, лишь множили эти симпатии.

В Петербурге отчетливо осознавали, что если Российская империя желает обеспечить для себя долгосрочную мирную перспективу, стабильное и прочное геополитическое положение, то взаимопонимание с Британией необходимо. Антирусские эскапады английской прессы и выпады отдельных политических деятелей не отражались на стойком желании Николая I добиваться сближения с Лондоном. В 1835 г., через находившегося в Петербурге лорда Б. Сеймура, император передал английскому правительству предложения, направленные на разрешение англо‑русских противоречий.

Суть их сводилась к следующему. Христианские балканские народы образуют собственные государства, Константинополь переходит под власть России или становится свободным портом под международным контролем, Египет и Крит переходят к Англии, Турция превращается в национальное государство в Азии. В Лондоне эту разумную программу проигнорировали. Правящие круги Великобритании, загипнотизированные мифической «русской опасностью», упустили важный шанс англо‑русского сближения.

Через много десятилетий, когда перед Англией со всей определенностью возник фактор германской угрозы, в Лондоне это начали осознавать. В 1897 г., выступая в палате лордов, тогдашний премьер‑министр лорд Солсбери заметил: «Я вынужден заявить, что если вы попросите меня оглянуться назад и объяснить настоящее через прошлое, возложить на эти плечи ответственность за трудности, в которых мы сейчас оказались, я скажу, что альтернатива была в 1835 г., когда предложения императора Николая были отвергнуты».

Однако попытка 1835 г. оказалась не единственной. В Петербурге настойчиво и последовательно пытались искать пути к сближению двух мировых империй. Однако эти импульсы не находили благоприятного отклика на берегах Туманного Альбиона. Здесь до самого начала XX в. господствовали резкие антирусские настроения, выразителем которых неизменно оставалась «прилежная ученица лорда Пальмерстона», самый известная из британских монархов – королева Виктория (1819–1901).

Виктория I Александрина стала королевой Великобритании и Ирландии (так звучал полный титул, позже украшенный еще и титулом «императрица Индии») в возрасте 18 лет, в 1837 г., и занимала английский престол до 1901 г. К слову сказать, свое второе имя – Александрина – она получила в честь русского царя Александра I, который после разгрома Наполеона являлся «кумиром Европы».

Как только Виктория оказалась на престоле, русский царь сразу же проявил к молодой королеве знаки внимания, отправил на ее двадцатилетие своего старшего сына, наследника престола Александра, посылал теплые послания. Однако в Лондоне к России относились настороженно, а многие и враждебно. «Правительство ее величества» было уверено, что укрепление и расширение Российской империи непосредственно угрожает имперским интересам Великобритании.

Царь же считал, что необходимо лично встретиться с королевой и тогда можно будет уладить все недоразумения между державами. Несколько раз он намекал на свое желание приехать в Лондон, но Виктория и английское правительство не реагировали. Наконец, он прямо сказал английскому послу в Петербурге, что желает «нанести визит королеве». Королева призналась своим приближенным, что «не желает этого визита», но отказать царю не посмела.

Николай I находился с визитом в Англии две недели в июне 1844 г. Цель его вояжа выходила далеко за рамки личного царского интереса к главной «мастерской мира». Император намеревался напрямую переговорить с королевой и ее министрами по поводу острых международным проблем, разделявших две державы, и попытаться урегулировать разногласия путем выработки согласованных решений.

В этом ряду главным являлся старый и острый «Восточный вопрос». Николай I предложил программу совместных действий в Турции на случай, если «этот больной человек Европы скончается». Вниманию англичан был представлен специальный меморандум, учитывавший интересы сторон. Министры «Ее Величества» ознакомились с документом и на словах выразили одобрение. Царь был доволен, полагая, что добился важных межгосударственных договоренностей, отрывавших дорогу к дружескому сосуществованию двух держав.

Однако Николай Павлович ошибся. Никаких соглашений с Россией в Лондоне заключать не собирались, воспринимая царскую инициативу как «простой обмен мнениями». Правящие круги Британии не устраивал равный учет интересов обеих сторон: с российскими интересами они считаться не желали.

Пребывание царя в Англии внешне выглядело торжественно и благопристойно. Королева расточала царю любезности, и Николаю Павловичу даже в какой‑то момент показалось, что они с Викторией «стали друзьями». Это была иллюзия. Выспренние слова и династические знаки внимания император воспринял как проявление расположения к нему. На самом деле все обстояло далеко не так.

Венценосная хозяйка, проявляя учтивость, не питала к Николаю I никаких добрых чувств. Напротив, и во время визита, но особенно после него, она не скупилась не просто на нелестные, но порой и откровенно оскорбительные отзывы. Своему дяде королю Бельгии Леопольду I Виктория писала о Николае I, что «выражение его глаз страшное». В царе она не увидела «джентльмена», а лишь человека «ограниченного ума», «нецивилизованного», интересовавшегося исключительно «армией и политикой». Это была неправда.

Во время пребывания в Англии Николай I живо интересовался музеями и техническими достижениями. Подробно ознакомился со строительством нового здания парламента, проект которого он нашел «великолепным», и попросил подарить ему чертежи. В том же году по рекомендации царя зодчий Чарльз Берри был избран членом Императорской Академии художеств, а Англия включена в число стран, в которых стажировались лучшие ученики Академии. Во время пребывания в Англии царь пригласил на работу в России нескольких инженеров и архитекторов. Кроме того, он выделил средства на завершение работ по сооружению мемориала адмирала Нельсона и на памятник герцогу Веллингтону в центре Лондона.

Однако все это для королевы не имело никакого значения. Она выносила свои заключения раз и навсегда, а все, что было связано с Россией, неизменно вызывало у «маленькой Вики» стойкую антипатию.

Царю же казалось, что взаимные устные обязательства поддерживать «дружеские отношения» являются больше, чем просто любезными словами. Ведь, как считал царь, «слово монарха есть договор». Но в Англии думали иначе. Главное не слова, а интересы Британии, во имя которых можно было отбрасывать и письменные, и устные слова и заверения. Прошло всего несколько лет, и королева не только поддержала военные действия против России, но и, не скрывая, подчеркивала, что это не только война Британии, но и ее личная война.

Защита монархических основ европейского мира, поддержка принципа легитимности заставили царя в 1849 г. послать стотысячную русскую армию на защиту своего союзника – австрийского императора. Революция в Австрии была подавлена, что лишь усилило антирусские настроения во многих странах, а наиболее непримиримые стали именовать царскую империю «жандармом Европы».

Вскоре началась Крымская война (ее еще называли Восточной), и царю пришлось с горечью убедиться, что у России союзников нет, что все те, кому он помогал, кого поддерживал (Австрия и Пруссия), оказалась во враждебном России лагере. Это было моральное и политическое крушение принципов легитимизма и того дипломатического курса, который Николай I и его правительство осуществляли на протяжении почти тридцати лет.