Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

ХАРАКТЕРИСТИКИЭТНОДЕМОГРАФИЧЕСКИХ

ПРОЦЕССОВ И ЯВЛЕНИЙ

B 70-80-е годы произошли существенные изменения в этнодемографических характеристиках народонаселе­ния Казахстана. Ha фоне десятилетнего периода между Всесоюзными переписями населения 1979 и 1989гг. они отслеживались достаточно четко.

Прежде всего следует отметить, что, несмотря на отрицательный миграционный баланс (в 1981-1985гг. из республики выехало больше, чем въехало, на 320 тыс. человек, а в 1986-1989гг. - на 481 тыс.), численность на­селения продолжала расти. C 1979 по 1989гг. онаувели-чилась почти на 2 млн. человек (с 14684 тыс. до 16536 тыс.) (1).

Подвижки были характерны и для этнической струк­туры населения. Возросла численность титульного этно­са - казахов. Их удельный вес в составе всего населения республики поднялся с 36,0 процентов до 39,7 (с 5289 тыс. человек до 6535 тыс.). B общем объеме прироста населе­ния удельный вес казахов составил 23,5 процента (2).

Замедлились темпы прироста русского этноса (наря­ду с миграционными потерями сказывался иурбанизиро-ванный тип воспроизводства). B рассматриваемый меж­переписной период его доля в общем объеме прироста населения не превышала 4 процентов (3). Хотя абсолют­ная численность русских в эти годы также росла (в 1979г. - 5991 тыс. человек, 1989г. - 6228 тыс.), ихудельная вели­чина в составе населения республики снизилась с 40,8 процента до 37,8. Тем не менее они продолжали оста­ваться этнодемографической доминантой в Центральном (47,6 процента), Северном (46,2) и Восточном (51,8) Ка­захстане (4).

Еще отмечался прирост немецкого населения (с 900 тыс. человек до 958 тыс.), но миграционные ожидания в их среде имели характер устойчивой тенденции. Уже в

298

1989-1991гг. в Германию выехали 1/3 немцев южныхи 1/ 4 центральных областей Казахстана (по некоторым дан­ным, в 1989-1993гг. из республики эмигрировало около 350 тыс. человек) (5).

Ha начало 1991r., т.е. накануне распада CCCP, чис­ленность населения Казахстана определялась в 16793 тыс. человек. При территории в 2717,3 тыс. км² такие про­порции давали один из самых низких в мире коэффици­ентов плотности населения - 6,2 чел./км² (меньше только в Монголии - 1,4 чел./км², Австралии - 2,3 и Канаде -2,7 чел. /км²) (6).

C 1985г. по 1991г. коэффициент смертности (число умерших на 1000 человек населения) оставался пример­но на одном уровне - 8-7,9. Однако упали показатели ро­ждаемости (с 25,1 до 20,9). B силуэтого снизился естес­твенный прирост населения республики. Если в 1985г. его коэффициент был равен 17,1, то в 1991г. - 13,0. B 1990г. ожидаемая продолжительность жизни у мужчин и жен­щин составила разницу почти в 10 лет: у первых - 63, 8 лет, у вторых - 73,1 (самый высокий показатель в мире у японцев: мужчины - 76 лет, женщины - 82) (7).

Ha 1 января 1991г. численность населения в трудос­пособном возрасте определялась в 9,2 млн. человек, или 54,8 процента всей его совокупности. Собственно в на­родном хозяйстве республики было занято 7,5 млн. чело­век. Отраслевая структура занятости в процентной диф­ференциации давала следующую картину: в промышлен­ности и строительстве - 32 процента населения, в сельс­ком хозяйстве - 23, на транспорте и связи - 9, в торговле, общественном питании, материально-техническом снаб­жении - 7, в других отраслях - 29 процентов (8).

B рассматриваемые годы усилился миграционный отток сельского населения. B Казахстане он был одним из самых высоких в CCCP и уступал только Белоруссии. Из сел республики выбыло в эти годы 14 процентов насе­ления. Главными центрами притяжения миграционных потоков из сельской местности выступали города. B 80-е годы темпы роста городского населения в 5,8 раза превы­шали численную динамику сельчан (9).

299

"Урбанизированный" характер историко-демографи-ческих тенденций хорошо виден из следующей таблицы:

 

Годы	Городские (%)	Сельские
1920	7,0	93.0
1959	44,0	56,0
1970	50,0	50,0
1979	54.0	46,0
1989	57,0	43,0
1991	57,6	42,4

Традиционно высокими темпами урбанизировался русский этнос. Доля горожан в составе русского населе­ния росла и в эти годы. Если в 1926г. только 22 процента русских республики были горожанами, то в 1989г. - 77,5 (10). B абсолютном большинстве городов Казахстана в рассматриваемый период преобладало русское население.

Что касается казахов, то степень их погружения в миграционные потоки "село-город" оказалась на общем фоне гораздо менее глубокой. B 1926г. в городах прожи­вало всего 2,1 процента казахского населения, 1959г. - 24,3, 1970г. - 26,3, 1979г. - 30,9, 1989г. - более 38 процентов (11). Иначе говоря, последняя Всесоюзная перепись на­селения показывает, что к концу 80-х годов казахи все еще оставались по преимуществу "аграрным" этносом, ибо абсолютное их большинство являлись сельскими жителями.

Об этом же свидетельствовала и структура распреде­ления по сферам трудовой занятости. Так, по данным на 1987г., 34 процента казахов работало в сельском хозяйст­ве (если учитывать и колхозы, по которым статистики нет, то, ло-видимому, еще больше), тогда как в промышлен­ности - 14, транспорте и связи - 9, строительстве - 8, тор­говле и общественном питании - 5, бытовом обслужива­нии населения - 2, народном образовании - 11, в сфере культуры и искусства - 2, науке - 2, органах управления - 3 процента (12). 300

Относительно слабая урбанизированность казахско­го этноса имела свое объяснение, проецирующееся как в область субъективных, так и объективных опосредований. Можно вспомнить, например, что тоталитарное государ­ство, вторгаясь во все сферы жизни общества, столь же жестко контролировало миграционную политику. Если в странах с нормальной экономической парадигмой разви­тия рынок труда обеспечивал нормальное передвижение трудовых ресурсов, то административно-командная сис­тема допускала сколько-нибудь массовое перемещение лишь в рамках партийных программ, различных оргна-боров, "целинных эпопей" и т.д.

Ha долгие годы блокировала миграцию в города "фе­одальная" система сельского хозяйства, насильно при­креплявшая сельских жителей к земле, а точнее, к колхо­зу (они были лишены паспортов и, разумеется, не имели никакой возможности получить городскую пропис-ку).Позже это достигалось за счет "держания" на плаву многомиллиардными и безвозвратными дотациями уже изначально стагнатно-кризисного колхозно-совхозного производства, поддержания на селе сколько-нибудь при­емлемого качества жизни. Роль регулирующего инстру­мента играла и идеология, делавшая все, чтобы заблоки­ровать в сознании сельских жителей всякие сомнения насчет оправданности жизненных ожиданий и "высоко­го социально-политического статуса тружеников села".

Нельзя не сказать и о латентной (скрытой), но под­час целенаправленной политике Центра, декларировав­шего свою приверженность политике интернационализ­ма, но де-факто, как это показал исторический опыт, вы­страивавшего типичную модель этноцентристского госу­дарства с его гипертрофированной ориентацией на до­минирующую этнонацию.

B цепи факторов, сдерживавших миграционные по­зывы, свою роль играли и мотивы этнопсихологического порядка, установки и стереотипы массового традицион-

301

ного сознания, воспринимавшего город как враждебный антимир, а урбанизированную субкультуру как некий чу­жеродный феномен. Легко впасть, однако, в серьезную ошибку, если романтизировать действие этого момента, поскольку в принципе он "снимается" экономическими императивами (которые на начальном этапе, правда, мало трансформируют социокультурное начало - эффект мар­гинализации). Ho в том-то и дело, что в CCCP последние были подменены внеэкономическим содержанием и, сле­довательно, не могли эффекгивно "работать" в этом на­правлении. Отсюда сохранение в "аграрном" массовом сознании социопространственной оппозиции (село-го-род).

Известно, что урбанизация включает три главных демографических компонента: сельскую миграцию, естес­твенный рост городского населения (превышение числа рождаемости над числом смертей) и урбанизацию сельс­ких районов.

Как показывает статистика народонаселения, естес­твенный рост первоначально оказывал свое влияние на уровень урбанизации казахского этноса. Мигранты, про­шедшие первичную социализацию на селе, прибыв в го­род, в первом поколении объективно еще выступали но­сителями сельской субкультуры и в своем демографичес­ком поведении выражали установки на так называемый аграрный тип воспроизводства (т.е. на большее рожде­ние детей). Однако уже в последующих поколениях под влиянием урбанизированной субкультуры демографичес­кие стереотипы и тип воспроизводства претерпевали из­менения (как правило, горожане ориентировались на одно-двухдетную семью). Следовательно, действие фак­тора естественного роста носило периодический харак­тер. Его интенсивность зависела от "подпитки" новыми миграционными волнами.

Урбанизация казахского этноса в определенной сте­пени коррелировалась и процессами урбанизации сельс-302

ких районов или рурбанизацией. За годы целины, про­мышленного освоения территорий многие, некогда чис­то сельские поселения были преобразованы в города и поселки городского типа. Значительная часть сельских поселений вошла в состав городских агломераций, ста­новясь тем самым также субъектами урбанизации, так как включалась в городские инфраструктуры. Кроме того, в таких агломерациях получила широкое распространение (особенно в Алма-Ате, Караганде и др.) челночная (маят­никовая) миграция, когда сельчане ежедневно ездили на работу в город. Тем не менее рурбанизация имела свой предел и на каком-то этапе снизила свой потенциал в раз­витии рассматриваемого нами явления.

Итак, из трех вышеназванных демографических ком­понентов урбанизации казахского этноса наибольшую значимость имела все же миграция из села в город. Ho она, как уже отмечалось, сдерживалась в это время це­лым комплексом причин. Главным же блокиратором вы­ступала ориентация на внерыночную модель обществен­ного развития. При этом она не только тормозила про­цессы урбанизации, но и существенным образом дефор­мировала их.

B индустриальных странах аграрное перенаселение (выталкивание относительно избыточной части населе­ния из аграрной сферы занятости) было движимо приро­дой рынка и выражалось в своей типичной форме. По­рождалось оно не столько исчерпыванием потенциаль­ной емкости территории, т.е. критически усиливавшим­ся демографическим давлением на фонд жизненных средств, сколько интенсивной рыночной конкуренцией и снижением потребностей в трудовых ресурсах в связи с ростом компенсирующих возможностей достижений на­учно-технического прогресса.

B этих странах потоки сельских мигрантов, направ­ляясь в города, растворялись в них, так как последние, будучи гигантскими рыночными инфраструктурами, ока-

303

зывались способными поглощать их. Тем более, что сель-ско-городская миграция не носила характера какого-то библейского вселенского исхода и даже в циклы эконо­мического кризиса не обретала форму одноактного мас­сового действа. Характерно также, что главными канала­ми абсорбции (поглощения) мигрантов были не фабрич­но-заводские, промышленные предприятия, а именно свойственно развитые для рыночных городов сфера ус­луг, многочисленные структуры малого бизнеса.

Город как главный генератор рыночной политики распространял ее сигналы на агросферу, которая, в свою очередь, ретранслировала их опять на город, давая ему знать о необходимости синхронной перестройки инфра­структуры в соответствии с последствиями новых изме­нений Поэтому в рыночных индустриальных странах сельско-городская миграция протекала относительно предсказуемо (хотя и здесь множестве проблем).

B странах Востока перемещение сельских жителей в города происходило (и происходит) под огромным воз­действием качественно иных факторов: тяжелого аграр­ного перенаселения, усугубляемого послевоенным демог­рафическим "взрывом". Унаследованный еще от прошлых исторических времен отсталый, в некоторых случаях поч­ти архаический, уровень сельского хозяйства и агрикуль­туры при быстром росте деревенского населения и дегра­дации почвенных ресурсов вызывает нарастающее дав­ление натерриторию. B сочетании с факторами, выража­ющими общемировые тенденции - капиталистическую дифференциацию и разорение, это воспроизводит пау­перизацию (обнищание) деревенских жителей, которая выступает уже как непосредственная результирующая миграции (13). B данной модели следует усматривать до­капиталистический тип аграрного перенаселения или тру-доизбыточности, т.е. вытеснения "лишних" трудовых ре­сурсов из аграрной сферы материального производства в область альтернативной городской занятости. 304

B Казахстане, как и в CCCP в целом, механизм миг­рационных процессов по понятным причинам не вписы­вался ни в одну из описанных выше моделей (хотя с 90-го года начинается тяготение к "восточной" парадигме). Здесь побудительными моментами выбывания в город являлись неразвитость сельской социально-культурной инфраструктуры, невозможность в рамках ее реализовать комплекс молодежных экспектаций (ожиданий), до пре­дела опасная экология.

Вряд ли нужно доказывать, что урбанизация суть глу­боко позитивный процесс. Весь исторический опыт по­казывает, что в том обществе выше уровень экономичес­кой, социально-политической, правовой, наконец, просто бытовой культуры, где выше показатели урбанизирован-ности того или иного этноса, социума и его нации в це­лом. B США и Западной Европе рост качества жизни ас­социировался именно с развитием городов. B городах выше производительность труда, а социальные услуги могут быть предоставлены несоизмеримо гораздо боль­шему числу людей. Они - средоточие новейших техноло­гий, именно здесь вырабатываются и распространяются интеллектуальные новации, здесь формируется чрезвы­чайно плотное информационное поле. Одним словом, не случайно урбанизация признана синонимом прогрес­са, ибо действительно современная цивилизация начина­ется с городов, а большинство видов деятельности и яв­лений имеет в качестве своей динамичной основы город­скую жизнь (14)

Ho нельзя не видеть и второй стороны урбанизации. Ee мировая история обнаруживает, что она (особенно в своих деформированных формах) способна интенсивно порождать социальную, экономическую и психологичес­кую напряженность, служить источником дестабилизации, препятствовать эффективному национальному строитель­ству (15), вносить в сознание тех или иных слоев общест­ва идеи сепаратизма, выступать не фактором консолида-

305

ции того или иного этноса, той или иной нации, но, на­против, способствовать их"разлому". K сожалению, свой­ством урбанизации является также то, что она очень час­то порождает в людях чувство одиночества, отчуждения, превращая их порой в деструктивные личности.

B силу сложившихся исторических обстоятельств расселение народонаселения Казахстана в своем этничес­ком контексте в рассматриваемые годы достаточно четко дифференцировалось как раз по линии "село-город". Го­рода и городские поселения традиционно являли собой ареалы расселения преимущественно русского этноса (выше мы об этом уже говорили), тогда как казахи про­живали главным образом в сельской местности. Поэтому при "входе" миграционных потоков в города происходи­ла встреча не просто двух пространственно локализован-ныхсоциокультурных миров, но и двух этнически разно­родных субстратов. Это вызывало как диффузию (взаи­мопроникновение), так и взаимоотторжение неадекват­ных модусов.

Казахи-мигранты как носители сельской, а следова­тельно, традиционной культуры, прибывая в города, были вынуждены осваивать иные, чуждые им культурные цен­ности и стереотипы, социальные роли и образ жизни, присущие как собственно городской субкультуре, так и культуре доминирующей городской этногруппы. И если городские казахи (в последующих поколениях) стали яв­лять собой субъекты причудливого симбиоза или конгло­мерата разноплановых культурных ориентации, во мно­гом дезориентированных в своей социокультурной иден­тификации, то сельские мигранты выступали носителя­ми контртенденции.

B результате отмеченных моментов города образо­вывали динамические социальные поля, где действовали разновекторные силы притяжения и отторжения, разно­образная гамма социально-групповых интересов - этни­ческих, региональных, профессиональных, элитныхит.д, 306

Их носители могли подолгу жить бок о бок в состоянии определенного симбиоза, но сохраняя при этом чувство подавленной потенциальной ксенофобии (неприятия все­го чужого), которая, "оставаясь в растворе", могла время от времени (на бытовом уровне) "кристаллизироваться"

Мигранты из села в город - это как бы еще полугоро­жане. Bo многом они отличаются от горожан, родивших­ся и выросших в городе. Пройдя первоначальную социа­лизацию в сельской местности, они привносят в город присущие им системы ценностей, психологию, стерео­типы и установки, особые потребности, отличающие их от горожан. Все это затрудняет их адаптацию к урбанизи­рованной субкультуре, вызывает в их "разорванном" со­знании целый комплекс негативных психологических эмоций.

B описываемый период в силу деформированности общественной структуры в целом эти явления имели весь­ма сильное выражение (в рыночных обществах их при­сутствие тоже значительно, но там они проявляются пре­имущественно в контексте межстрановой миграции, а именно по линии "Север-Юг": например, Германия и Тур­ция, арабский Магриб и Франция, США и латиноамери­канский регион и т.д.). Одним словом, в Казахстане, как и по всему CCCP (Москва с ее лимитчиками яркий тому образчик), урбанизация сопровождалась массовой мар­гинализацией.

Как известно, под последней понимаются некие пе­реходные или промежуточные состояния, порождающие разрыв социальных связей. Такой разрыв наблюдается, когда индивид утрачивает самоидентификацию с "родо­вой" (т.е. исходной для него) социальной общностью или социокультурой, демонстрируя в то же время свою не­адаптивность (объективно предопределенную) в пределах иной социальной и культурной среды, когда размывают­ся стереотипы исходной для него субкультуры, но цен­ностные императивы, характерные для другого социаль-

307

ного и субкультурного пространства, не могут освоиться. Обобщенно говоря, это состояние, когда человек как бы оказывается на периферии пограничных социокультурньк миров, обнаруживая объективную неспособность стать органической частью ни того, ни другого поля (16).

Маргинальное состояние в такой ситуации может вызвать дезориентацию в иерархической структуре цен­ностей, разрушить систему мотиваций и моральную ре­гуляцию поведения и в конечном счете привести челове­ка на грань аномии, десоциализации со всеми вытекаю­щими отсюда последствиями (17). Проблемы городов (преступность, алкоголизм, наркомания ит.д.) во многом были связаны именно с этим.

B 80-е и особенно в начале 90-х годов на явления маргинализации накладывались процессы пауперизации. Очень часто сельские мигранты в силу ряда причин (боль­шая часть которых - пороки Системы) оказывались не­способными интегрироваться ни в одну из ниш городс­кой сферы занятости. He располагая достаточной квали­фикацией, выходцы из села весьма редко устремлялись в современный сектор занятости, который предъявлял по­вышенные, порой довольно жесткие требования к обра­зовательному уровню и профессиональной подготовке.

Отсутствие четко налаженной системы переквалифи­кации рабочей силы и ее трудоустройства (в CCCP нет в этом необходимости, безработицатолько там, "за бугром" - твердила все эти годы пропаганда) приводило к тому, что сельские мигранты были заняты преимущественно на малоквалифицированных, низкооплачиваемых работах. Очень часто они "проходили школу" неформальной за­нятости, находя работу преимущественно в сфере лич­ных услуг (особенно в начале 90-х годов), мелкой рознич­ной торговли в качестве лиц "свободных" профессий и т.д. Подобная занятость, обеспечиваемая им не за счет деловых качеств и квалификации, но прошлых связей (региональных, родственных и т.д.), давала жизненный 308

уровень, лишь с трудом обеспечивавший прожиточный минимум.

Если в 70-80-е и более ранние годы пауперизация протекала в скрытых формах, то к началу 90-х годов она стала проявляться в своей "классической" модели как ре­зультат безработицы, падения жизненного уровня и т.д. Ho интенсификацияэтого процесса входила в режим пос­тоянного действия уже позже.

Примерно с середины 80-х годов начали выявляться новые процессы. Потоки сельских жителей, устремивших­ся в города в поисках лучшей доли, стали столь обшир­ны, что начинали "затапливать" города республики, осо­бенно в ее южных регионах. B результате урбанизация все чаще походила по своим последствиям на процессы рурализации или кантрификации. Уже не столько сельс­кие мигранты в целях адаптации осваивали урбанизиро­ванную субкультуру и этос, а города, будучи нерыночны­ми и неспособными растворить всю миграцию, станови­лись объектами интродукции традиционной сельской культуры, когда они вопреки своей "родовой" функции начинали жить по правилам, стереотипам и логике сель­ской жизни, подчиняясь ее нормам и установкам.

Выражением этой тенденции становились и учащав­шиеся случаи "обратной" маргинализации городских жителей. B целом ряде фрагментов городской жизни уже они были вынуждены адаптироваться и осваивать или, по-крайней мере, принимать к сведению ментальность, характерную для стереотипов аграрного общества, ибо последние не только не размывались в городе, но, и имея широкую маргинально-пауперизованную базу, обретали тенденцию к своему расширенному воспроизводству Этотдеформированный процесс, сдерживавшийурбани-зацию этноса, повторяем, начал обнаруживаться в опи сываемые здесь годы, но динамизация его была еще впере­ди.

309

ГЛАВА 18. НАИЗЛОМЕ: "РАЗОРВАННОЕ СОЗНАНИЕ", ИЛИ КРИЗИС САМОИДЕНТИ­ ФИКАЦИИ

Мир вступает в XXl век. Вглядываясь в него, социо­логи предсказывают беспрецедентный рост человеческо­го знания и "рисуют" захватываюшие воображение футу-рологические картины грядущего постиндустриального (информационного, телематического, биотехнологичес­кого и т.п.) общества (1).

И в этом, надо полагать, не так уж много от утопи­ческих иллюзий, ведь уже сейчас мы являемся свидетеля­ми поистине революционных изменений в характере и содержании труда, способах производства знаний, соци-альнойтехнологии, социокультурных механизмах. Сегод­ня трудно найти страну, которая в той или иной степени не претерпевала бы адекватной разворачивающейся на­учно-технической революции модернизации и где соци­альный уклад хоть как-то не воспринимал порождаемые ею инновации.

Ho вместе с тем нельзя не видеть и того, что если в плане философской глобалистики мир подтверждает свой культурно-исторический универсализм, то в контексте обыденной прагматики он остается еще очень разным и асимметричным. He случайно наблюдаемые в его про­странстве противоречия достаточно часто рационализи­руются посредством оппозиции "Север-Юг" (пришедшей на смену киплинговой максиме "Восток-Запад"), которая несет в себе не только и не столько геополитический, сколько культурно-цивилизационный смысл, ибо науров-не генерализованного представления отражает историчес­ки сложившуюся дихотомию "традиционное (аграрное) - современное (индустриальное)" общество.

B самом деле, аграрное общество далеко не утратило роль своеобразной константы. Его во многом глобальная данность продолжает привносить в пространственную и временную динамику общественно-исторической эволю-

310

ции если и не определяющие, то весьма существенные коррективы. Проецируемые этим феноменом реалии простираются в обширнейший ареал социально-экономи­ческих и социокультурных, политических и геополити­ческих, демографических и экологических, а также мно­гих других производных от него трансформаций, впря­мую влияя на исторические судьбы и саму будущность значительной части населения Земли. Таким образом, аг­рарное общество - более чем актуальный фактор всемир­но-исторического процесса.

K какому же культурно-цивилизационному вектору тяготело советское общество?

Еще совсем недавно все мы проникались неподдель­ным чувством пафоса от осознания того, что являемся гражданами одной из величайших в мире индустриаль­ных держав. И в этом было не так уж мало от истины, ибо CCCP действительно представлял собой страну с гиган­тской индустриальной инфраструктурой, высоким удель­ным весом промышленного сектора в валовом обществен­ном продукте, солидным научно-техническим и образо­вательным потенциалом, динамичными процессами ур­банизации и вполне индустриальной структурой занятос­ти, достаточно адекватным качествомтрудовых ресурсов и населения в целом.

Однако если в контексте технико-экономических ха­рактеристик вырисовывался образ индустриального ге­гемона, то в призме культурно-цивилизационных марке­ров общество обнаруживало статус, весьма и весьма да­лекий от этой претензии.

Фанатично уверовав в директивно-распределитель­ную, внерыночную парадигму как единственно правиль­ную лоцию общественно-политического устройства, боль­шевистские радикалы провели огосударствление всей структуры отношений собственности, отбросив тем са­мым общество на обочину всемирно-исторической эво­люции, обрекая его прозябать в плену иррационального бытия.

Догоняющая промышленная модернизация и воздей­ствие факторов научно-технической революции динами-

311

зировали индустриализационно-технологические процес­сы в CCCP, но в культурно-цивилизационном плане не меняли его статуса как общества аграрного типа, остаю­щегося далеко за пределами ареала индустриального уни­версума. "Китайская стена", выстроенная государством, поющим гимн "коллективному братству равных", надол­го заключила людей в закрытое общество, превратив их в заложников традиционно-аграрного логоса с его при­матом вневещных (личных) связей и примитивно-груп­повой идеологии.

"Homo sowjetikus", гордо прозванный "человеком новой эры", в действительности сохранял ментальность все того же аграрного общества. По-прежнему растворя­ясь в группе и отождествляя себя лишь с ней, мазохистс-ки и всецело отдаваясь магии авторитета, он видел в ка­честве единственно рациональной и надежной субстан­ции слепое подчинение большому и сильному целому и олицетворявшему это целое - "богу - человеку".

Содержание данной ментальности не менялось от того, что, будучи адаптированной к "социалистической идее", она стала нарекаться "марксистско-ленинской иде­ологией", референтные группы вычленялись как"партия" или "класс", а авторитет персонифицировался не племен­ным вождем, но харизмой в лице Генерального секрета­ря.

Эту превращенную форму доиндустриальной идео-логемы (т.е. нерасчлененность в сознании индивидуаль­ного и коллективного, синкретическое восприятие груп­пы и ее лидера), сам того не осознавая, совершенно точ­но выразил "трибун пролетарской литературы" B. Мая­ковский, который в поэтической оде партии с революци­онным пафосом писал:

"Единица - вздор,

единица - ноль..

Партия - это

миллионов плечи,

друг к другу

прижатыетуго

... Партия - бессмертие нашего дела.

312

Партия - единственное, что мне не изменит... ...Мы говорим - Ленин, подразумеваем партия, мы говорим - партия, подразумеваем Ленин".

Итак, советское государство, если отвлечься от его социально-политических обозначений (тоталитарности) и придерживаться исключительно характеристик социаль­но-экономического плана, являло собой тип аграрного, традиционного общества. Реальная данность этого пред­определяла и природу массового общественного созна­ния. Как мы уже отмечали, идеологическое обрамление изменяло лишь его внешние формы, но отнюдь не сущ­ностное содержание. Несмотря на пропагандистско-иде-ологические претензии на"особость" советской менталь-ности, она, по большому счету, была рефлексией (отра­жением) пусть превращенного, но все же именно аграр­ного общества.

Поэтому ниже рассмотрим основные (конечно, да­леко не полные) характеристики ментальной структуры массового "аграрного" сознания. При этом мы считаем излишним как-то комментировать их или иллюстрировать явлениями и процессами, фактами и примерами из со­ветской исторической действительности. Думается, что даже в абстрагированно-нейтральном и академично стро­гом (к сожалению, в данном случае этого не всегда мож­но избежать) изложении они более чем узнаваемы. Веро­ятно, каждый найдет в преломлении к ним подтвержде­ния и наблюдения из еще недавнего, да и нынешнего (ибо мы все еще не до конца сменили культурно-цивилизаци-онные параметры) собственного опыта, увидит их общий знаменатель.

По определению аграрное (традиционное) общество суть социальность, базирующаяся на доиндустриальных, то есть природообусловленньгх производительных силах. Для него характерны преобладание живого труда (рабо­чая сила человека) над овеществленным, а также слабая

313

дифференциация (разделение) производителя и естествен­ных предпосылок труда (они оказываются как бы сращен­ными). B качестве непосредственного контрагента живо­го труда выступает производительная сила природы.

Отсюда-сильнейшая экологическая зависимость аг­рарного общества, развитие которого детерминировалось природным императивом. Именно последний выполнял роль ограничителя роста. И если до определенного мо­мента факторы торможения роста по линии взаимодей­ствия "человек-природа" еще могли "сниматься" за счет совершенствования навыков труда и наращивания его массы, то далее наступал объективный предел.

Относительная узость потенциала овеществленного (воплощенного в средствах производства и предметах потребления) труда предопределяла его ограниченные возможности в качестве средства компенсации недоста­точно эффективной работы природного фактора как глав­ного условия производства. B ходе длительной эволю­ции экологического, производственного и социального опыта был выработан своеобразный компенсаторный механизм, позволивший значительно рационализировать и повысить производительность технологических спосо­бов воздействия на природу как предмет труда. Им стала трудовая кооперация, в основе которой лежала солида­ризация трудящихся индивидов (работников производст­ва) на почве общности хозяйственных интересов.

Как социальная форма организации производства трудовая кооперация получила свое оформление в виде общинных, корпоративныхструктур. Здеськоллективный характер производства, то есть групповое ведение хозяй­ства, предполагал отношение к средствам производства (и прежде всего - к земле) как к собственности коллекти­ва, когда каждый индивид являлся собственником или владельцем таковых лишь в качестве члена этого коллек­тива (2), этой группы и, следовательно, только через груп­пу, принадлежность к данному коллективу мог получить доступ к средствам и условиям производства, к приба­вочному продукту. Следовательно, группа, выступая свое­образным адаптивно-адаптирующим инструментом (3)

314

(позволявшим субъекту приспосабливаться к природной среде и в то же время приспосабливать ее к своим пот­ребностям), являлась гарантом самого его существования. Именно она обеспечивала "экономику выживания" и со­пряженные с ней стабильность, надежность и безопас­ность.

B условиях неразвитости процесса приватизации, при которых принцип частной собственности не получал без­условного статуса, трудящийся индивид не мог обладать абсолютной (и даже относительной) монополией на ус­ловия своего собственного производства и сами средства производства. Отсюда же - отсутствие свободы в распо­ряжении прибавочным продуктом, который в силу выше­сказанного оставался за пределами товарного обращения, не опосредовался в полной мере рыночными, товарно-денежными отношениями.

B аморфности, неинституционализированности час­тной собственности, фатальной групповой зависимости, слабой включенности в сферу товарного обращения и рыночных, товарно-денежных отношений большинство исследователей и склонны видеть тот водораздел, кото­рый отличаеттрадиционную (аграрную) цивилизацию от современного (индустриального) общества. Из этого же проистекают специфика духовного производства и осо­бенности "аграрного" (традиционного) массового созна­ния.

Отсутствие экономической свободы делало личность несвободной в целом: ее энергия поглощалась группой, а сама она "растворялась" в коллективной анонимности. Естественно, что в силу этого индивид становился субъ­ектом личных, но никак не вещных рыночных, товарно-денежных (те. деперсонализированных) отношений.

Приступая далее к краткому рассмотрению структур­ной модели личных (межличных), вневещных отноше­ний, характерной для традиционной социальности, под­черкнем еще раз, что определяющим для нее была цен­ностно-нормативная ориентацияна группу, коллективное начало.

Одним из важнейших условий осуществления такой

315

ориентации выступал конформизм. Только в случае под­чинения как части целому, некритического принятия и следования санкционированным в группе нормам, уста­новлениям и стереотипам индивид мог рассчитывать на личностную идентификацию с ней.

Вместе с тем конформизм инкорпорированных субъ­ектов выступал условием самосохранения и самовоспро­изводства самой группы, являлся своеобразной защитой от потенций ее внутреннего разрушения, так как служил механизмом "снятия" конфликта между личным (част­ным) и преобладающим мнением и, следовательно, спо­собствовал поддержанию иллюзии.или подлинного внут-ригруппового согласия.

"Инстинкт самосохранения" порождал перманентное давление со стороны группы на ее участников. Девиант-ное поведение, то есть отклонение от наработанной сис­темы моральных кодов, групповых норм и установлений, пресекалось жестким социальным контролем. Однако из таких типов неформального социального контроля, как поощрение (одобрение), наказание, убеждение и пере­оценка норм (4), как правило, имеют место лишь первые три. 0 какой-то переоценке или корректировке группо­вых норм не могло быть и речи, поскольку они, закрепля­ясь в форме традиции, облекались в сакральное табу и воспринимались как "приказ из прошлого".

Что касается наказания, то оно преимущественно выражалось в виде "морального террора" и обществен­ного остракизма в сторону девианта. Ho такие прецеден­ты случались крайне редко, ибо конформизм членов груп­пы носил объективно предопределенный, неосознанно внутренний (личный) характер, т.е. являлся результатом не какой-то внешней имитации с целью получения одоб­рения, а именно внутреннего принятия поведенческих стандартов группы.

Для носителей традиционного массового сознания свойственна сильнейшая приверженность идеологии со­лидарности. Наряду с конформизмом солидаристские от­ношения внутри группы обеспечивали ее консолидацию и стабильность.

316

Ho если конформизм предполагал установку на син-кретичность (слитность) "Я" и "Мы", то "солидаристская мораль", помимо этого, как бы закрепляла фатум извеч­ного противостояния "Мы" - "Они" ("свои"-"чужие"). Следовательно, солидарность служила не только "норма­тивным" инструментом сплочения группы, механизмом "выстраивания" устремлений и воли ее членов в единый вектор, но и формировала ее защитный периметр. Все, что находилось за пределами последнего, подвергалось отторжению и неадекватному восприятию. Так, исходя­щая с внешней границы группы "добродетель" квалифи­цировалась как "зло", "справедливость" - как "коварст­во", "искренность" - как "вероломство" и т.п.

"Солидаристская" социальная перцепция (обществен­ное восприятие) воспроизводилатакоеявление, как груп­повой фаворитизм - благосклонность, однозначное и не­критическое предпочтение своей группе перед всеми дру­гими. B этом случае групповая самооценка не знает иных вариаций, кроме как максимы "Мы - хорошие, мы - ум­ные, мы - лучшие". Понятно, что сознание, деформиро­ванное подобными претензиями, предполагает, что все остальные если и не "плохие и глупые", то уж во всяком случае хуже.

Коллективистско-солидаристский фанатизм, тенден­ции иногрупповой дискриминации и группоцентризма (трансформирующегося в том числе и в этноцентризм) не могли не порождать незатухающую агрессивную реф­лексию на все внешнее, т.е. запредельное по отношению к данной группе. He случайно важнейшей характеризую­щей "коллективной логики" выступает ксенофобия, т.е. неприятие всего чужого (с уровня пассивного отчужде­ния ксенофобия может переводиться на уровень актив­ного подавления) (5).

Как уже не раз отмечалось, аграрное общество во множестве своих проявлений демонстрирует достаточно выраженную иррациональность. Последняя характерна и для его понятийного мира, в границах которого любые коллизии, даже те, что обязаны своим возникновением сугубо материальным, объективным, т.е. безличным, пред-

317

посылкам, объясняются посредством апелляции к неким персонифицированным, наделяемым волей моральным силам (6).

Так, скажем, причины неурожая усматриваются не в засухе или отсутствии удобрений, а в злом роке, чьем-то коварном умысле, дурном сглазе или наговоре (ворожбе) и т.д. При этом причинный поиск (кто виноват?) чаще всего направляется не "вовнутрь", а за его внешние гра­ницы, т.е. в запредельное по отношению к "своей" груп­пе пространство. И это вполне объяснимо, ибо партику-ляристско-солидаристское сознание с его психологичес­ким комплексом "Мы и Они", помноженное на такие его производные, как антагонизм и ксенофобия, всегда локализует "источник зла" за пределами "Мы", требуя вслед за этим наказания и реванша (7), пусть даже и це­ной гипертрофированной мобилизации всех ресурсов общности на реализацию одной лишь этой цели.

Для массового сознания аграрного общества харак­терно мощное, если не абсолютно доминирующее при­сутствие консервативной тенденции. B отличие от той тенденции, что "вырастает из сомнения и неудовлет­воренности прошлым опытом и ориентируется на изме­нение существующего социального устройства..., выра­жается в более или менее явной оппозиции к окружаю­щей действительности и ее отрицании" (8), консерва­тивная тенденция работает на сохранение существующе­го порядка в его неизменном виде и поэтому может быть названаеще и "стабилизирующей" (9). Консервативно-стабилизирующая тенденция оттого и является атрибутом собственно традиционного общества, что основана на некритическом признании и консервации опыта прошло­го и унаследованных от него традиций как идеальной со­циокультурной нормы.

C психологией отторжения нового как угрозы ста­бильности и надежности, комплексом почти фатального страха перед риском во имя непознанного, а потому про­блематичного "лучшего" (поэтому представление "лучше­го" в аграрном сознании - это когда "плохо, но понятно, стабильно и надежно", зафиксированное во множестве

318

пословиц типа "лучше синица в руках, чем журавль в небе") связана еще одна весьма видимая проекция, рас­сматривающаяся ниже.

Поскольку в аграрно-традиционных структурах глав­ной целеполагающей установкой является не производ­ство вещей, а человека (конечно же, не в смысле гумани­тарного 'Человеческого фактора"), а потому примат по­лучает именно формула "надежность прежде всего", но никак не принцип "прибыль прежде всего". Последний, хотя и находит локальную реализацию, но интерпрети­руется социокультурно кодифицируемой этикой скорее как аномалия.

Под надежностью и безопасностью же подразумева­ется сама возможность существования, в принципе недо­стижимая без наличия хотя бы минимальногоуровня пот­ребностей. Обеспечение этих минимальных потребнос­тей признается моральным, ущемление же их - амораль­ным (10).

Отсюда - представления о справедливости (социаль­ной справедливости) и эксплуатации. Всякие посягатель­ства на физический минимум, т.е. минимальный уровень дохода и потребностей, воспринимаются как несправед­ливость и эксплуатация. До этого порога действия субъ­екта не вызывают протеста, и социальное равновесие более или менее сохраняется.

Взаимопроникающие позывы, т.е. стремление инди­видов обеспечить необходимый минимум потребностей и, следовательно, свое существование, с одной стороны, и тенденция самой общности к самосохранению, с дру­гой (а глубокое игнорирование социального равновесия прямая тому угроза), реализовывались через такую важ­нейшую функцию традиционных социумов, как социаль­ные гарантии в получении части общественного продук­та. Причем в качестве морального императива признава­лось такое его перераспределение, которое гарантирова­ло бы нишу существования всем, независимо от каких-либо критериев (эгалитаризм).

B этой связи представляется важной небольшая ре­марка. Как уже отмечалось, в аграрных общностях хозяй-

319

ствующий субъект, будучи лишенным легитимного пра­ва частной собственности, скованный коллективистско-корпоративными институтами и установлениями, утра­чивает возможность сообразно своей воле и устремлени­ям распоряжаться прибавочным продуктом, отчуждать его в сферутоварного обращения, опосредовать рыночными, товарно-денежными отношениями.

Поэтому в аграрных структурах продукт не только и не столько продавался, сколько перераспределялся поми­мо товарно-денежных отношений (игравших по преиму­ществу вторичную роль) - "менялся" на отношение, раз­личные услуги, распределялся в виде пожалования, под­арка, выкупа, всевозможных вспомоществований, особых прерогатив, привилегий, наград и т.д. (11). Этим объяс­няется та особая значимость, которую приобретала в тра­диционном социуме сфера распределения, ставшая "важ­нейшим субстратом, местом выявления, материализации идеологических императивов и ограничений, обществен­ных законов и господствующих всеобщих определений" (12).

Одним из таких "идеологических императивов и гос­подствующих определений" и являлся традиционный институт социальных гарантий, посредством которого доля общественного продукта, часть общих ресурсов пе­рераспределялась в пользу неимущих, обеспечивая им прожиточный минимум. При этом установка массового сознания работала на"естественное право" равного (спра­ведливого) представительства в распределяемой части общественного продукта (вспомним "каждому по миске с рисом" в маоистском Китае или советскую саркасти­ческую метафору о "равенстве в нищете").

Распределительское отношение к совокупному про­дукту питало сильные эгалитаристские настроения в той, абсолютно преобладавшей в традиционной социальной структуре, части населения, существование которой во многом обеспечивалось перераспределительным механиз­мом.

C традиционной моделью распределения была свя­зана и идеология патернализма ("отеческая забота, пок-

320

ровительство"). Гарантия на часть общественного про­дукта означала возможность разделить риск внутри об­щности и войти в "полосу безопасности", т.е. надежно и более или менее стабильно решать проблему существо­вания под патронажем (покровительством) данной общности или ее персонификаторов: государства, элиты, чиновников и т.д.

Эгалитаристские и патерналистские тенденции мно­гое объясняют в установках аграрного сознания касатель­но труда и богатства. B этой связи ограничимся цитатой известного исследователя традиционного массового со­знания Б.С. Ерасова. Он, в частности, пишет: "B тра­диционных обществах имеет ценность конкретный труд, связанный с профессиональным мастерством и рассмат­риваемый как источник... приобретения и потребления материальных благ. Труд ради накопления и сбережения с целью развития материальных факторов производства осуждается не только потому, что это ведет к росту эк­сплуатации, но и потому, что усиливаеттенденцию к изъ­ятию растущей части "общего достояния" и создает для имущих слоев новый источник социальной обеспеченнос­ти, недоступный другим. "Излишние" накопления долж­ны прямо или косвенно перераспределяться между чле­нами коллектива (подарки, пиры, религиозные пожертво­вания и т.п.)" (13). Одним словом, труд во благо богатст­ва и роста "нормального благосостояния", как и стрем­ление к самому богатству, не получают в традиционном обществе моральной коллективной санкции.

Показательно отношение к богатству самих его "но­сителей". B редких случаях под давлением группового конформизма часть накопленного богатства отчуждается в пользу реальных или мнимых общественных потреб­ностей (благотворительность, религиозные пожертвова­ния и т.д.). Гораздо же в большей своей части оно, минуя производительные цели, тезаврируется (превращается в драгоценные металлы, предметы роскошиит.п.) или рас­точительно растрачивается. He случайно аграрная "эко­номика выживания" обозначается еще и как "расточитель­ная экономика", "экономика престижа", "экономика де-

321

монстрационного эффекта" (14).

Посредством демонстрации ''мертвого капитала" (помпезные особняки или шикарные "мерседесы" нуво­ришей) и расточительного транжирования (различные, к месту и не к месту, юбилейные кампании, дорогостоя­щие презентации или Олимпиады при убогой экономике и нищенском уровне жизни) индивид или группа (госу­дарство) осуществляют как бы постоянную публичную поверку своего места в рангово-статусной системе. И если в рыночном обществе банкротство состоятельного вла­дельца ввергает его в состояние аффекта, выводя на грань чуть ли не суицида, то в традиционной ментальности рас­точительство богатств сопряжено с чувством благодати: "комплекс неполноценности" сменяется осознанием по­вышения общественного имиджа и "попадания" в "боль­шую" или "маленькую", но позитивную историю.

Уже упомянутый нами Б.С.Ерасов, а также другие исследователи совершенно точно уловили амбивалентный (равнонаправленный) характер бинарности "эгалитаризм (патернализм) - иерархичность" (15). Действительно, с качественным содержанием распределительных отноше­ний, идеологией эгалитаризма и патернализма прямо кор­респондирует иерархический порядок организации аграр­ного общества.

Доступ к распределительному механизму и его ры­чагам осуществлялся в соответствии со строгой иерар­хией, зиждящейся на явных или завуалированных отно­шениях господства и подчинения. Именно они составляли суть функционирования иерархической вертикали (конеч­но, имела место и горизонтальная иерархия, когда воля подавлялась равным, но имеющим "выход" на "верти­каль").

Степень модальности (возможности) приобщения к "распределительному пирогу" нижестоящих звеньев этой вертикали зависела от их послушания "вышестоящим", готовности первых поступать сообразно стремлениям и желаниям последних. Естественно, это порождало в сре­де зависимых не просто конформизм, но "комплекс раба", беспрекословную услужливость, лакейское холуйство,

322

льстивость и т.п Всякие попытки воспрепятствовать та­кому состоянию сопряжены (мы уже не говорим об от­чуждении ослушника от "кормушки") с внутренним кон­фликтом личности, разрешающимся посредством либо "защитной" рационализации (поиском приемлемого оп­равдания), либо переходом в адаптивный режим многос­лойного (многосложного) существования: думать одно, но говорить другое; хотеть так, однако, поступать иначе.

Примечательно, что господство и подчинение в пределах иерархической вертикали воспринимаются как само собой разумеющееся во внутригрупповых отноше­ниях между людьми, как "нормальные" взаимные обяза­тельства, своеобразный "эквивалентный обмен" (за пос­лушание и выполнение желаний, исходящих "снизу", -покровительственные услуги, идущие "сверху"). Более того, они выступают здесь в качестве фактора социаль­ной интеграции и своеобразной демонстрации солидар­ности "своей" моральной общности. Одним словом, дан­ные отношения являются нормой для всей группы (16).

Если член этой группы выбился в "элиту" (стал, ска­жем, большим чиновником в городе), то он все равно "продолжает оставаться частью этой моральной общнос­ти (это может быть деревня, откуда он родом, регион, семейно-родственная группа, этносит.д. ит.п.), и от него ожидается, что он будет нести ответственность и опреде­ленные обязательства перед членами общности, а то, что эти обязательства могут вступать в конфликт с его новы­ми ролями, в расчет не принимается", а потому этот че­ловек "должен внимательно следить за своим поведени­ем, не упуская из виду, какую из своих ролей он представ­ляет в данный момент" (17).

Отсюда - очень часто двойной стандарт поведения такой "элиты". По отношению к людям "своей" мораль­ной общности (ведомственной, региональной, клановой, этнической и т.д.) она может пойти на игнорирование своих обязанностей и профессиональной этики, вступая при этом даже в конфликт с законом (повторим, опять-таки отнюдь не безвозмездно, а в обмен на услуги). Про­сители же, ассоциирующиеся с "чужой" моральной об-

323

щностью, в той же ситуации будут наталкиваться на апел­ляцию к строгим инструкциям и принципам. Сказанное во многом объясняет причину почти что массового рас­пространения в аграрном обществе такого явления, как непотизм - служебное покровительство родственникам и "своим" людям.

Из традиционной системы распределения и обмена проистекает и такой исторически сложившийся и до сих пор сохраняющий свою неформальную функцию инсти­тут, как реципрокация. B понятийно-категориальном ап­парате культурантропологии под последней понимают такую циркуляцию материальных благ и услуг между людьми, которая выступает как проявление и подтвержде­ние существующих между ними обязательств (18). Дру­гими словами, речь идет о дарообмене, формула которо­го - "на каждую дачу - эквивалентную отдачу". "Эквива­лентную" в принципе, ибо в действительности отдача может оказаться гораздо существенней. Например, затра­тив немалые деньги на "презент" к свадьбе чьей-то доче­ри, даритель (помимо престижа) получит многократно больше к свадьбе уже своей дочери или сына. Ho главная суть дарообмена, подчеркнем это еще раз, состоит в том, что его актом подписывается как бы вексель на взаимные обязательства и услуги.

Реципрокация - важнейший фрагмент когнитивной карты* традиционного общества, общепринятая норма, отклонение и неследование которой вызывает не только непонимание, но и осуждение. Вот почему то, что в пос­таграрном этосе квалифицируется как взятка и корруп­ция, в традиционной ментальности получает совершен­но иную интерпретацию. Стороны "дарообмена" могут даже не осознавать, что поступают вопреки закону, а если и понимают это, то, во всяком случае, не испытывают чувства вины и ущемления совести, ибо закон законом,

*Под термином "когнитивная карта" подразумевают этос, ми­ровоззрение, коллективные представления, ценности, идеологию и более широко - культуру. См: Ф.Дж. Бсйли. Представления крестьян о плохой жизни.

324

но "традиционные добродетели" прежде всего. Нарушив­шие их (т.е. не ответившие услугой на услугу) обречены быть отмеченными печатью "внутреннего долга".

M. Салинз в своей классификации реципрокации выделял ее так называемую генерализованную форму, при которой ответная услуга (эквивалентная отдача) может реализовываться в течение длительного времени (19). "Человек, принимающий услугу, как бы обязывается всю жизнь быть благодарным своему благодетелю, и только смерть (того или другого - Ж.А.) может положить конец отношениям (взаимныхуслуг - Ж.А.)..." (20). Однако и на этом точка может быть не поставлена, так как отноше­ния взаимных обязательств, когда-то скрепленных "даро-обменом" (материальными благами или услугами), пере­носятся на последующие поколения. "Я ему помог сде­лать карьеру (поступить в университет, получить льгот­ный кредит в банке и т.п.), поскольку он сын (племянник, внук, зять и т.п.) моего "хорошего" знакомого, когда-то оказавшего услугу", - вот обычное объяснение при этом для непосвященных в суть когда-то состоявшегося "да-рообмена".

Описывая процесс обмена в условиях рыночной эко­номики, K. Маркс разъяснял, что, например, отношения покупателя и продавца абсолютно безличны: продавец -только персонификация товара (допустим, сахара), а его контрагент по обмену - покупатель - персонифицирует деньги (золото) (21). Следовательно, в рыночном общест­ве "эквивалентный обмен" услугами осуществляется в рамках вещных, неличньгх (деперсонализированных) от­ношений и на основе специализированных ролей и фун­кций (ходатай, безразлично кем бы он ни был, беспрепят­ственно получает от чиновника справку, так как в этом заключается прямая функция последнего, и именно за ее отправление он получает жалование).

B аграрном обществе представляется вполне естест­венным перевести функционально-ролевой обмен из фор­мальных (официальных), неличных отношений в плос­кость неформального, на уровень установления личност­ных, эмоциональных ("человеческих") связей. Поэтому

325

чисто функциональные отношения по поводу какой-то задачи (допустим, производственной), как правило, об­ставляются излишней и, на первый взгляд, иррациональ­ной многоплановостью, сопровождаются поиском меж­личных контактов, налаживанием "теплых человеческих" связей (это могут быть совместное препровождение до­суга, гостевание, бани-сауны и т.д.). B этом же направле­нии призвано служить "обыгрывание" все- возможных "располагающих" символов: общие знакомые, географи­чески общее место рождения, совместная учеба в школе или институте и т.п. (заметим, что в превращенной фор­ме подобное имеет место и в индустриальном обществе -значки выпускников французской ЭНА или английского Итона, выводящие их обладателей на особые отношения, однако здесь это из ряда вон выходящее явление, осужда­ющееся как корпоративность и элитарность).

Ha "добродушно-покровительный" лад уже изначаль­но настраивают и сами обращения типа "мать", "отец", "брат", "сестра", "земляк", "сынок", "дочка" ит.д. Тради­ционный порядок функционально-ролевого обмена на­ходит свое отражение и в знаковой семантике. B частнос­ти, он достаточно четко фиксируется в социальной мор­фологии: семиотике жестов, застольных ритуалах (напри­мер, порядке рассаживания гостей за столом во время трапезы на почетные места, формах приветствия, скажем, жестах адорации - протягиваниях обеих рук в сторону почитаемого лица и т.п.) (22).

Выше уже упоминалось о понятийном тождестве, согласно которому обозначение любого общества как аг­рарного одновременно предполагает его рассмотрение ещё и в категориях социальности традиционного типа. Отсюда следует, что коль скоро мы констатировали аг­рарный характер советского строя, то будет правомерным идентифицировать его с уровнем второго совпадающего качества, т.е. локализовать в пределах логики ещё и тра­диционного общества.

He увлекаясь вхождением в обширное полисеманти­ческое пространство, сформировавшееся в ходе дискус­сий о сущности понятия "традиционное общество", от-

326

метим только, что в длинном ряду предложенных дефи­ниций (определений) общим местом является признание исключительной роли традиций в жизни и организации таких социумов. Здесь они обретают столь огромное зна­чение, что вряд ли будет преувеличением говорить о них как об особой функции в воспроизводстве социальной структуры (момент, кстати, артикулируемый множеством исследований).

Можно возразить, что традиция выказывает свое при­сутствие в любой социальности, будь то ее традиционная или современная модель, что во многом именно ее дан­ностью обусловливаются дифференциация и специфика общественных систем, что традиция выполняет функцию социальной памяти, выступает транслятором информа­ции и социального опыта, что без нее, наконец, невоз­можны коллективная адаптация к окружающей среде и культурная социализация.

Все эти указания представляются совершенно спра­ведливыми и поэтому, по-видимому, будет правильным последовать примеру тех авторов, которые различают собственно традицию и традиционализм как ее гипертро­фированную тенденцию. Если под традицией понимают процесс преемственности и унаследования в самых раз­личных аспектах жизнедеятельности и идеологии- зна­ниях и модели мышления, ценностях и стандартах, идеях и культурных символах, социальных отношениях и ин­ститутах, то в традиционализме усматривают мировоз­зренчески оформленную реакцию на попытки выхода из статики, на любое движение, на изменения или перспек­тиву перемен. И в этой идеологии апелляция к прошло­му, т.е. традиции, выступает единственным аргументом, альфой и омегой системы доказательности рациональнос­ти сохраняющегося порядка вещей.

Известный историк общественной мысли Ежи Шац­кий, имея в виду традиционализм, писал, что он "освя­щает общественное наследие в целом исключительно на той основе, что оно наследие и как таковое, не требует никаких дополнительных объяснений", а в другом фраг­менте - что " это мировоззрение, если можно так сказать,

327

безальтернативное: в нем нет проблемы выбора принци­пов поведения, ибо определенные принципы приняты раз и навсегда как естественные и единственно возможные; здесь нет места для различий между "есть" и "быть долж­но" (23).

Итак, традиционализм- это фанатичная, почти что на уровне бессознательного апология прошлого, догматичес­кая интерпретация его нерасчлененной целостности как единственного мерила степени адекватности мышления и поведения. И если, как пишет Эдвард Шилз, традиция, уменьшая скорость изменений в обществе, все же допус­кает ихумеренное количество, чем обеспечивает возмож­ность свободного развития и его упорядоченность, то традиционализм однозначно выступает депрессантом общественного организма, ибо блокирует проникновение в его поры любых не санкционированных и не освящен­ных прошлым новаций (24).

Именно традиционалистская ориентация былахарак-терна для советского обшества. Однако "обычный" тра­диционализм, как только что отмечалось, предполагает подчинение и преклонение перед прошлым в его целост­ном нефрагментированном восприятии, когда все насле­дие синкретично воспринимается как позитивная тради­ция. Советская модель была отмечена ярко выраженным стигматом тоталитаризма. Последний же, как известно, возникает "в режиме, представляющем какой-то одной партии монопольное право на политическую деятель­ность", когда "эта партия имеет на вооружении (или в качестве знамени) идеологию, которой она придает ста­тус единственного авторитета, а в дальнейшем - и офи­циальной государственной истины" (25).

Понятно, что советский тоталитарный традициона­лизм мог быть продуктом только сознательного селектив­ного идеологического выбора, предусматривающего ис­ключение из суммы прошлого всего того, что не коррес­пондировало (не было созвучным) с идеалом данного общественно-политического строя и освященной им идеей. Отсюда - опора на философскую концепцию о по­зитивных и негативных, прогрессивных и реакционных

328

традициях. Ясно, что в качестве позитивно-прогрессив­ных традиций виделись лишь те аспекты социального опыта, которые "работали" на воспроизводство идейной консолидации общества.

Подчас могли поступиться принципами и апеллиро­вать к тем фрагментам "предыстории человечества" (го­воря словами K. Маркса), которые коньюнктурно вписы­вались в текущие задачи реализации господствовавшей идеи (например, твердя о реакционной сущности дворян­ства, могли вспомнить и даже поднять на пропагандистс­кий щит имена Суворова, Кутузова и т.д.). При этом, как правило, находили рационализацию у Ленина, который в известной отповеди революционным неофитам (отрица­телям) из Пролеткульта ратовал за "развитие лучших об­разцов, традиций, результатов существующей культуры", не забывая при этом, правда, оговориться, что развитие это должно видеться "с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпо­ху его диктатуры" (26).

Ho Ленин учил и тому, что при диктатуре пролетари­ата придется "перевоспитывать миллионы крестьян и мелких хозяйчиков, сотни тысяч служащих, чиновников, буржуазных интеллигентов, подчинять их всех пролетар­скому государству и пролетарскому руководству, побеж­дать в них буржуазные привычки и традиции..." (27). B качестве идеологического инструмента такого подчине­ния (опуская вопрос о репрессиях) и выступала новая позитивно-прогрессивная, или, что равно, революцион­но-пролетарская традиция. B основе ее должна была ле­жать унаследованная от революции "марксистско-ленин­ская подлинно научная теория, боевой авангард трудящих­ся- Коммунистическая партия, дисциплина и организо­ванность (читай: слепое подчинение - Ж.А.), высокая со­знательность, последовательность в революционной клас­совой борьбе..." (28).

Таким образом, препарируя прошлое как диалектику прогрессивных и реакционных, буржуазных и пролетар­ских традиций, государство ориентировало общество на традиционализм, в основе которого лежала "великая pe-

329

волюционная социалистическая идея". Всё, что не интег­рировалось или не вписывалось в нее, а тем более ком­прометировало (сталинские репрессии, депортации наро­дов, голод и т.д.), подлежало вычеркиванию из социаль­ной памяти общества. Всё остальное превращалось в sak-rum, которому следовало поклоняться без всякого обсуж­дения, ибо он включался в социальный генетический код общества. И в этом смысле общество превращалось в "за­кодированное общество".

Традиция стабилизирует в статике. Именно поэтому советское общество, будучи традиционным и аграрным, было инертным, статичным обществом. Динамические ряды "роста" экономики, перманентные компании(борьба с "врагами народа", "целинные эпопеи", "БАМы" ит.п.), подаваемые как непрерывное развитие революционного творчества масс, были призваны имитировать "револю­ционное движение"(как пелось в песне "Революция про­должается"). B действительности же общество оставалось закостенелым и статичным.

Для аграрного обществахарактерна высокая степень корпоративности. B советском государстве корпоратив­ность аграрного типа была многогранно помножена на "коэффициент тоталитаризма". Система выпестовала не только "коллективного человека", но и "человека орга­низации", "корпоративную личность".

Ha протяжении всей своей жизни гражданин Стра­ны Советов обязывался быть членом той или иной, но всегда закрытой корпорации. Октябрятская звездочка, пионерский отряд, комсомол, партия, профсоюзы, союз писателей или композиторов, общество охотников и ры­боловов, спортивные общества, домовые комитеты, со­веты по туризму (т.е. охватывалась даже сфера досуга и быта) и т.п. - вот этапы "взлета" его корпоративного духа.

Все эти и другие корпоративные структуры находи­лись под жестким контролем государства, которое через них осуществляло коммунистическую социализацию (ак­культурацию) личности, последовательно и систематич­но ферментировало в их недрах "коммунистический че­ловеческий материал" (H. Бухарин).

330

Итак, советское"аграрное" общество, будучи сращен­ным с тоталитарным по своей природе государством, превращало своего "подданного" не только в "коллектив­ного человека", но еще и в "человека корпорации". Подоб­но тому, какобщинник получал доступ кусловиям и сред­ствам жизни, лишь будучи членом общины, "homo sowje-tikus" не мог рассчитывать на реализацию мало-мальс-ких благ вне корпоративных структур, а потому, равно как и для людей аграрной эпохи, выход за пределы общи­ны отождествляется с крахом социального бытия, так и в сознании советского человека исключение из той или иной корпорации ассоциировалось с жизненной траге­дией.

C развалом в начале 90-х годов существовавшего общественного строя спонтанные процессы буквально взорвали политическую сферу, вызвав в ней сильнейшие изменения. Однако устои экономической жизни не пре­терпели столь же радикальной и синхронной по отноше­нию к тенденциям политической трансформации смены качества.

И все-таки тектонический разлом социальных струк­тур произошел: общество изменило алгоритм развития и стало наконец двигаться в заданности нормальной эво­люции. Ho отдаляясь от аграрного социокультурного по­рядка и выстраиваясь в культурно-цивилизационный век­тор индустриального универсума, оно становится как бы пограничным. Иначе говоря, социум испытывает магнит­ное притяжение как исходной, так и искомой моделей развития.

Разумеется, такая периферийность воспроизводит на массовом уровне структурную маргинальность общест­венного сознания: оно начинает выявлять постаграрную рефлексию, но вместе с тем обнаруживает еще куда как более мощное выражение элементов традиционного мо­дуса мышления.

B контексте общественной ментальности сказывались и проявления интерсистемной маргинальности. Если структурная маргинальность, обозначенная нами выше, происходит от одинаково интенсивного излучения тра-

331

диционного, модернизированно-традиционного и посттрадиционного социокультурных полей, то интер­системная - продукт воздействия, хотя и производных, но все же качественно несколько иных опосредований. Данность ее обусловливается процессами перемещения общества оттоталитарного режима к отношениям рыноч­ной системы, к демократически-правовому, гражданско­му "макрокосму".

B социально-психологическом плане интерсистемная маргинальность находит, в частности, выражение в фе­номенах "одиночества", "бегства от свободы", тотальной фрустрации.

Хорошо известно, что человек как существо соци­альное весьма трудно адаптируется к состоянию физи­ческого и морального одиночества, даже если оно носит одномерный характер. B постсоветском же обществе люди в одночасье стали являть собой субъекты многомерного одиночества, поскольку произошел разрыв по всем ли­ниям общественных связей, через которые происходила самоактуализация личности.

Советские люди находили свою значимость в при­надлежности к группе, усматривая в такой связи гаран­тию своего настоящего и будущего. B групповой самои­дентификации черпалась и надежность личностного ста­туса: "Пусть я никто, но я все же значим, ибо я гражданин великой советской державы, часть великой общности под названием "советский народ", часть Коммунистической партии, которая есть "ум, честь и совесть нашей эпохи", часть самого "революционного" рабочего класса". C об­валом всех этих идеологизированных субстанций и груп­повых ориентации произошел разрыв по всем линиям общественных связей, посредством которых советский человек самоидентифицировал свою личность. Он стал являть собой субъект многомерного одиночества, испы­тывая в этом состоянии чувства страха, непредсказуемос­ти, тревоги, депрессии и т.д. и т.п." (29).

332

Рассматривая эту проблему, Э. Фромм писал. "Если он (человек - Ж.А.) не принадлежит к какой-то общнос­ти, если его жизнь не приобретает какого-то смысла и направленности, то он чувствует себя пылинкой, ощуще­ние собственной ничтожности его подавляет. Человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то сис­теме, которая бы направляла его жизнь и придавала ей смысл, в противном случае его переполняют сомнения, которые в конечном счете парализуют его способность действовать, а значит, и жить" (30).

B своей защитной реакции на подобную негативно-эмоциональную нагрузку личность будет одержима "по­исками связей, уз для воссоединения разорванной сети отношений, поисками участия, которое поможет превоз­мочь отсутствие вовлеченности в групповую деятель­ность" (31). Другими словами, он будет пытаться выйти на компенсаторные связи.

Очень часто в качестве таковых выступает апелля­ция к религиозным верованиям, когда "бог становится единственно надежным и предельно значимым другом, придавая смысл человеческой жизни, наделяя индивид системой ценностей и гарантируя защиту от ужасов ано­мии, хаоса и собственной идентичности". Человеческая жизнь, помещенная в пределах священного космоса, как бы приобретает искомую значимость (32).

Другими возможными вариантами в этой ситуации могут стать обращение к феноменам кабалистического ряда, воспринимаемым как связь в некими метафизичес­кими началами, гипертрофированная самоидентификация с этнической общностью, мазохистское преклонение пе­ред ореолом харизматического вождя и т.д.

Вероятно, именно из "кризиса самоидентификации" во многом проистекаютнаблюдающиеся в постсоветском обществе бурный всплеск этнической мобилизации и на­ционалистической ориентации (хотя в известной мере здесь сказываются и нормальные процессы роста нацио-

333

нального самосознания, десятилетиями подавляющегося режимом), резкое снижение уровня этнической толеран­тности.

Тоталитарная советская система являла собой яркий образчик общества закрытого типа, где отсутствовала всякая свобода и возможности индивидуализации личнос­ти. Ho в обмен на утрату свободы советский человек по­лучал предсказуемость и уверенность своего бытия, га­рантировавшиеся всеобъемлющим государственным па­тернализмом (последний воспринимался как реапизация коммунистической идеи "социальной справедливости", понимаемой, говоря словами Ф Хайека, не как "равенст­во в свободе", а "свобода в равенстве").

Сыны "социалистического Отечества" верили, что государство без всяких потрясений и непредсказуемостей проведет их через все жизненные циклы, дав "вкусить" на каждом из них плоды институциональной защищен­ности. Ho для этого они должны были смириться со сво­им конформизмом, т.е. не бунтовать против утраты сво­боды, выстраивать все свои помыслы и устремления в рамках заданной идеологической цели ("построение свет­лого коммунистического будущего").

Рыночная система, напротив, суть открытое общест­во, где свобода индивида выступает конституирующим началом. Однако здесь нет и быть не может полной пред­определенности, изначальной заданности или фатальной предсказуемости. Оказываясь в сложных коллизиях спон­танного "рыночного мира", человек не можетточно пред­угадать, что с ним будет завтра (сегодня работает - завтра безработный, утром богатый - вечером "лопнул" банк или фирма, и он стал банкротом и т.д.).

Вступая в этот мир, где все зависит не от силы груп­пы, а от личности индивида, вчерашний советский чело­век, комфортно чувствовавший себя в "материнской ут­робе" государственного патернализма, стал демонстри­ровать феномен "бегства от свободы", столь классически 334

описанный в свое время Э. Фроммом.

Оказавшись как бы никому не нужным, утративший патерналистские связи, испытывающий одиночество, не­уверенность, страх перед изменившимся настоящим и неведомым ему будущим, "постсоветский человек" стал выражать иррациональное, на первый взгляд, желание убежать от данной ему свободы и вернуться в рабство, поскольку, говоря словами одного из литературных пер­сонажей, "там хотя и плохо, и убить ни за что могут, но все-таки гарантированно кормили три раза в день". Такая реакция формирует в общественном сознании весьма и весьма широкую тенденцию.

Парадокс "бегства от свободы" во многом усилива­ется тем, что общественное сознание, пребывая в состоя­нии интерсистемной маргинальности (уже не тоталитар­ное, но еще и не рыночное, демократически-правовое общество), воспринимает за образ рынка его периферий­ные, в значительной степени деформированные или даже квазирыночные формы (последние отчасти есть продукт попыток влить молодое вино в старые меха: например, либерализация цен без приватизации отношений со­бственности).

Сталкиваясь чаще с внешними, негативными, неже­ли глубинными, позитивными проявлениями рыночной субкультуры, общественное сознание склонно именно их (падение производства и уровня жизни, "шоковую тера­пию" и бурный взлет цен, форсированное расслоение об­щества и падение его нравов, рост преступности и "пе­щерной" спекуляции, выдаваемой за предприниматель­ство, девальвацию социальных статусов ит.д.) отождес­твлять с рынком.

A поскольку сюда наслаиваются еще и остаточные моменты традиционализма (этногрупповой центризм, рецидивы квазитрайбализма, кланово-бюрократический протекционизм и т.д.), то имидж рынка начинает высту­пать в еще более удручающем виде. Отсюда - реакция

335

обывателя: "Если это и есть тот самый рынок, то лучше назад - в "золотое сталинско-брежневское время".

Утратив старые ценности и еще не познав глубин­ный смысл новых (демократия и свобода, возможность свободно волеизменять свои интересы, соучаствовать в принятии политических решений и жизни общества и т.д.), люди утрачивают стержневую ориентацию. Ha уров­не массового сознания они впадают в состояние, которое B. Франкл очень точно назвал "экзистенциональным ва­куумом" или "экзистенциональной фрустрацией", то есть начинают переживать острое чувство пустоты и смысло­утраты (33).

Разрушение жизненных экспектаций (ожиданий) и установок, ощущение смыслоутраты, пронизывающие маргинальное общественное настроение, делают глубо­ко фрустрированного человека наиболее массовым типом личности. Подверженный же фрустрации индивид харак­теризуется, как известно, высоким уровнем агрессивнос­ти, раздражения, гнева, чувства вины и неполноценнос­ти. Уже сама по себе эта гаммаэмоций разрушает созида­тельные начала в личности, делает ее неспособной учас­твовать в позитивно-конструктивных процессах, превра­щая фрустрированного человека в их догматического оп­понента.

Фрустрированный индивид легче всего воспринима­ет идеологию традиционализма. A поскольку это миро­воззрение есть атрибут прежде всего аграрного массово­го сознания, то постсоветский фрустрированный человек становится традиционалистом как бы в квадрате.

Освящая прошлую традицию во всей целостности, идеализируя это прошлое, фрустрированная личность воспринимает его в качестве единственно мерила адек­ватности современной жизни. Всякие попытки выхода из статики, любое движение в сторону изменений или пере­мен, не санкционированные прошлым наследием, вызы­вают на уровне фрустрированного традиционалистского 336

массового сознания отторжение и протест.

He усматривая в новом достойного представления о себе и утрачивая в этой связи самоакгуализацию и самоу­важение, фрустрированные субъекты пытаются найти их в прошлых славе и величии, былых достижениях и взле­тах духа. Их мечтания обращены не на перспективу, а мыслительно конструируются в прошлом. Именно мас­совый слой фрустрированных людей является социаль­ной базой и электоратом самых различных возрожден­ческих движений - от самодержавности до коммунисти­ческих (34).

Будучи фрустрированной и испытывая комплекс не­полноценности, личность одержима стремлением восста­новить самоуважение и повысить уровень восприятия группы, к которой она принадлежит. B случае, если та­кой группой выступает какой-либо этнос, то это офор­мляется в сильный националистический мотив. Невоз­можность (очень часто кажущаяся) "статусного удовлет­ворения'¹ на реальном уровне может компенсироваться выходом в область идеального путем апелляции к наибо­лее привлекательным страницам истории, возводя селек­тивное (выборочное) прошлое в абсолют развития этно­са, зримый символ подтверждения его величия (35).

Лишенный чувствасмыслаэкзистенционально фрус-трированный человек постсоветского общества испыты­вает страх перед свободой, стремится разыскать дорогу в "утерянный рай", где он вновь обретет смысл своего су­ществования, расстанется с нестерпимым состоянием одиночества и непредсказуемости, воссоединит свое "Я" с нечто сильным и надежным. И любому, кто обещает указать ему дорогу, он готов отдать свою душу, как и свой голос в политической борьбе. И именно в деструктивном потенциале постсоветского массового сознания, десяти­летиями формировавшегося тоталитарной системой, за­ложен потенциал факторов дестабилизации общества, сдерживания его на путях развития модернизаторских тенденций.

^i ^i ~j

лл /

ПРИМЕЧАНИЯ

ГЛАВА 1

1. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.4. C.446.

2. Елагин AC. Социалистическое строительство в Казахстане в годы гражданской войны. Авторефератдис. д.и.н. A-A., 1970. C.15; Пок­ровский CH. Разгром интервентов и внутренней контрреволюции в Казахстане. A-A., 1967. C.109.

3. Ленин В.И. Полн. собр.соч. T.30. C.71.

4. Очерки истории народного хозяйства Казахской CCP T.1. A-A., 1959.C.13.

5. Отчет Киркнаркомпрода с 21 октября 1921г. Б.м. C.12.

6. Рукописный фонд института истории и этнологии HAH PK, инв. №43. Л.78.

7. Декреты Советской власти. T.9. M.. 1978. С.240-243; Продоволь­ственный бюллетень. Омск, 1920. C.2.

8. Декреты Советской власти. T.9. С.240-243; Ленин В.И. Полн. собр. соч.Т.41. C.313.

9. Вторая Киргизская областная конференция РКП(б). Протоколы. A-A.. 1936. C.71.

 

10. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.42. C. 385.

11. Сборник статистических сведений о движении населения, скота и урожаев по KCCP с 1880 по 1922гг. Оренбург, 1925. С.68-69.

12. Тамже. C44-45.

13. Вторая Киргизская областная конференция РКП(Б). Протоколы. С.54-55.

14. Кустанай: вчера, сегодня, завтра. A-A., 1979. C.89; ГригорьевВ.К. Разгромме.ткоб\ржуазнойконтрреволюциивКазахстанс. A-A., 1984. С.57-70.

15. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.45. C.282.

16. СУ РСФСР, 1920, №93. Ст.512.

17. ЛешшВ.И. Полн. собр. соч. T.40. C.141.

18. Ленин. Полн. собр. соч. T.40. C.329.

19. Десятый съезд РКП(б). Стеногр.отчет. M., 1963. C.357.

20. ТроцкийЛ.Д. Кисториирусскойреволюции. M.. 1990. C.160.

21. ТроцкийЛ.Д. K историирусскойреволюции. C.159.

22. ОдиннацатьшсъсздРКП(б). Стенографическийотчет. M.. 1961. C.274.

23. КЛССиСоветсюеггоавительствооКазахстаяе. 1917-1977rr. Сбор-никдокументов и материалов. A-A.. 1978. С.37-38.

24. КПСС и Советское правительство о Казахстане. 1917-1977rr. Сбор-никдокументов и материалов. A-A.. 1978. С.33,35.

25. Советское строительство в аулах и селах Семиречья. 1921-1925rr. Сборникдокументов и материалов. ЧастьІ. A-A., 1957. С.66-67.

26. Тамже. C.81

338

27. БухаринН.И. Проблемытсорииипрактикисоциализма. M.. 1989. C.168.

28. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.44. C.151.

ГЛАВА2

1. СУ (собрание узаконений) РСФСР. 1921. №26. Ст. 150.

2. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.43. C.64.

3. Отчет CTO КирАССР на 1 апреля 1922г. Оренбург, 1922. C.9-10.

4. Там же.

5. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.44. C.208.

6. Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. Tl. M., 1957. C.418.

7. Социалистическое строительство в Казахстане в восстановитель-ныйпериод. Сборникдокументовиматериалов. A-A. 1962. C.407.

8. Там же. C.406.

9. Там же. С.406-407.

 

10. Струмилин С.Г. Заработная плата и производительность труда в русскойпромышленностив 1913-1922rr. M.. 1923. C.28.

11. СУ, 1921.№67. Cr.513.

12. От капитализма к социализму. Основные проблемы переходного периода в CCCP. 1917-1937rr. Tl. M., 1981. C.222.

13. Кржижановский Г.М. Десять лет хозяйственного строительства CCCP.M., 1928.C.86.

14. ИзвестияВЦИК Советов, 11 августа 1921г.

15. Там же.

16. ИсторияКазахской CCP. T.4. A-A., 1977. C.299.

17. Резолюции и постановления 11 съезда Советов KACCP. Оренбург, 1921г. C.22.

18. КПСС в резолюциях н решениях съездов конференций и плену-мовЦК,Т-2.С417.

19. Социалистическое строительство в Казахстане в восстановитель­ный период. C.448.

20. C3 (собрание законов) CCCP, 1925, №50. Ст. 375: Там же, №77. Ст.580.

21. От капитализма к социализму. Основные проблемы переходного периода в CCCP 1917-1937, C.229.

22. Там жс. C.230.

23. Поляков Ю.А.. Дмитренко В.П.. Щербань H.B. Новая экономи­ческая политика. M., 1982. С.110-113.

24. Рукописный фонд ИИЭ HAH PK. Инв. №118. Л.47-48; Социалис­тическое строительство в Казахстане в восстановительный период. C.405.

25. Поляков Ю.А., Дмитренко В.П., Щербань H.B. Новая экономи­ческая политика C. 119.

26. Тамжс. ClIl

339

27. Дэниел Тернср. Крестьянская экономика как социальная катего­рия. //Великийнезнакомец. M., 1992. C.76. 79.

28. СУРСФСР. 1921, №26. Ст.147.

29. Отчет CTO KACCP за апрель-сентябрь 1922года. Оренбург, 1922. С.223-224; Экономическая жизнь Киргизского края, 1922, №1. C.72; ЦГА PK, ф.224, оп.1, д.308, л.ЗО.

30. Экономическая жизнь Киргизского края, 1921, №4. CIl.

31. СУ РСФСР, 1921, №62. Ст.438.

32. ЦГА PK. ф.5, on.2, д.1. л.34.

33. Отчет CTO KACCP на 1 апреля 1922г. Оренбург, 1922. C.37.

34. ЦГА PK, ф.224, оп.1, д.587, л.ПЗ.

35. Продовольственная газета, 1922, 4 апреля.

36. ЦГА PK , ф.224, оп.1, д.38, л.75.

37. Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. Tl. C.438.

38. ЧетырнадцагаятонференцияРКП(б). Стенографическийотчет. M., 1925. C.60.

39. Джеймс Скотт. Моральная экономика крестьянства как этика вы­живания. // Великий незнакомец. M., 1992. C.210.

40. Теодор Шанин. Крестьянский двор в России.// Великий незнако­мец. C.33.

 

41. Сборник документов по земельному законодательству CCCP и РСФСР 1917-1954rr. M., 1954. С.140-144.

42. Земельный кодекс РСФСР. M., 1923. Ст.1,2.

43. См., например, ЛенинскийсборникХХХІҮ C.341.

44. Земельный кодекс РСФСР. Ст.43

45. III сессия ВЦИК IX созыва. M, 1922, №1. C.12.

46. Дахшлейгср Г.Ф. Социалъно-эюномическиепреобразованиявауле идеревне Казахстана. A-A., 1965. C.385.

47. Дахшлейгер Г.Ф.. Нурпеисов K.H. История крестьянства Совет­ского Казахстана. A-A.,'l985. С.135-139.

48. Дахшлейгср Г.Ф., Нурпеисов KH. История крестьянства Совет­ского Казахстана. C. 138-139.

49. Справочник партийного работника. M., 1923. Вып.З. C.172.

50. Там же. C. 139; Дахшлейгер Г.Ф. Социально-экономические пре­образования в ауле и деревне Казахстана. C.392.

51. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.3. C.581; T19. C.325.

52. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.46. ч.1. C.454.

53. Там же.

54. Наемный труд как социально-экономическая категория, его капи­талистическая и некапиталистическая формы исследованы K. Марк­сом (Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.46, ч. 1). Разработанные здесь науч­ные характеристики служат методологическим субстратом пробле­мы. Последний довольно основательно освоен советской историогра­фией, в первую очередь, благодаря работам В.Г Растянникова, B.B. Крылова, Н.П. Космарской. И.В. Следзевского идр.

340

55. Растянников В.Г. Аграрная эволюция в многоукладном обществе. M.1973. С.193-194.

56. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.46, ч.1. С.452-453.

57. Растянников В.Г. Аграрная эволюция в многоукладном обществе. C.206.

58. ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. T.1. C.510.

59. Растянников В.Г. Аграрная эволюция в многоукладном обществе. C.195.

60. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T. 1. C.87.

61. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.41. C.6.

62. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.19. C.419.

63. Сводэтнографическихпонятий итерминов: Социально-экономи­ческие отношения и соционормативная культура. М.,1986. C.178.

64. Ерасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное со­знание в развивающихся странахАзии и Африки. M., 1982. C.23.

65. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. T.23. C.89. 66.Тамже.Т.46,ч.1.С.463.

 

67. МасановН.Э. Кочеваяцивилизацияказахов. A-A., 1995. C,175.

68. Как отмечали основоположники научного коммунизма, "произ­водство идей, представлений, сознания первоначально непосредствен­но вплетено в материальную деятельность и в материальное обобще­ние людей, в язык реальной жизни" (Маркс K. Энгельс Ф. Соч. T.3. C.24.).

69. Павлов B. Об условиях становления капитализма в афроазиатс­ких обществах // Мировая экономика и международные отношения. 1973, №10.

70. Космарская Н.П. ДеревнятропическойАфрики: Особенности эво-люциитрадиционных форм хозяйства. M., 1983. C.37.

71. Об этом феномене см.: Панарин CA. Страны Востока: проблема обнищания крестьянства и попытки ее решения. C.33.

72. O социалистической и стихийной товарно-кагагталистическойтен-денциях см. подробно: Данилов В.П. Советская доколхозная дерев-ня.М., 1979.

73. Документы Наркомзема и КЦИКа (ЦГА PK, ф.74 и ф.5).

74. Об обратной номадизации см.: Масанов Н.Э. Кочевая цивилиза­ция казахов.

75. КПССврезолюциях..., T.2. C.318.

ГЛАВАЗ

ГТуган-БарановскийМ.И. Социальныеосновыкооперации. M., 1989. C.36, 37.

2. ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. T.36. С.159-160, 161.

3. Чаянов A.B. Основные идеи и формы организации сельскохозяй­ственной кооперации. 2-е изд. M., 1927.

4. Там же.

341

5. Там же

6. См. более подробно: Туган-БарановскийМ.И. Социальныеоеновы кооперации

7. Там же.

8. Материалы к отчет>' Казахского краевого комитета РКП(б). Кзыл-Орда, 1925. С.50-54. '

9. Дахшлейгер Г.Ф. Социально-экономические ггреобразования в ауле и деревне Казахстана. C.438.

 

10. Морозов Л.Ф. От кооперации буржуазной к кооперации социа­листической. M., 1969. Социалистическаякооперация: история исо-врсменность. M., 1987.

11. Там же.

12. Социалистическаякооперация: историяисовременность. C.166.

13. Там же. C.145; Помощь оказывалась и товарными фондами

14. Дахшлейгер Г.Ф. Социально-эконошгческие преобразования в ауле и деревне Казахстана. C.458.

15. Материалы к отчету Казахского краевого комитета РКП(б). C.53.

16. Тутан-БарановскийМ.И. Социальные основыкооперации. C.25.

17. АнисимовМ Снабжениедеревнисредствамипроизводства исель-скохозяйственнаякооперация. M., 1928. С.58-59.

18. Тутан-БарановскийМ.И. Социальныеосновыкооперации. C.319.

19. Рукописный фонд ИИЭ HAH PK, инв. № 530, c,17-20.

20. Решения партиииправителъства по хозяйственньш вопросам. M. Tl. C.689.

21. Туган-БарановскийМ.И. Социальныеосновыкооперации. C.184.

22. Маркс K., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. T16. C.8-10.

23. Балязин B.H. Профессор Александр Чаянов. М.,1990.

24. Колодин Ф. ТозывКазахстане в годы первой и второй пятилеток. // Труды ИАЭ. T.2. A-A., 1956. C.147.

25. Туган-Барановский М.И. Социальные основы кооперации. C.211.

26. Там жс.

27. Отчетныйобзор Кирэкосо за 1923 и 1924гг. Оренбург. 1924. C.71.

28. Там же.

 

29. Обзор народного хозяйства Казахской ACCP за 1925г. Самара. 1927. С.408-412.

30. Тамже. С.408-412

31. ЛенинВ.И. Полн.собр.соч. T.35. C.40.

ГЛАВА4

1. Масанов Н.Э. Проблемы социально-экономической истории Ка­захстана на рубеже XVIII-XIX веков. A-A.. 1984

2. Там же.

3. Там же.

4. Об этом см.более подробно: Масанов Н.Э Кочевая цивилизация казахов. A.A., 1995; Он же. Социальная организация кочевого об­щества казахов/ЛЗестник AH КазССР. 1984, № 4; Он же. Дисперсное состояние-всеобщий закон жизнедеятельности кочевого общества// Вестник AH КазССР, 1987, № 3.

342

5. Цит. по: ДахшлейгерГ.Ф. Социально-экономическиепреобразова-ния в ауле и деревне Казахстана. 1965. C. 179.    

6. Рукописный фонд ИИАЭ AH PK. Инв. №107. Л.16.  

7. Семевский Б.Н. Экономика кочевого хозяйства Казахстана в нача­ле реконструктивного периода. // Известия Всесоюзного Географи­ческого общества. M.; Л., 1941. Вып.1. T.1. Ч.ХХШ. ClOl, 103.

8. Абылхожин Ж.Б. Традиционная структура Казахстана. A-A.. 1991. C.121.

9. Голощекин Ф.И. Отчет Краевого комитета IV Всеказахской парт­конференции. Кзыл-Орда. 1928. C.74.

 

10. Ряднин M. Казахстан на путях к социалистическому строительст­ву. Кзыл-Орда. 1928. C.21.

11. Основные элементы сельского хозяйства Казахстана: (по матери­алам выборочных сельскохозяйственных переписей 1926 и 1927rr). Б.м. и б.г. C.56.

12. Семевский Б.Н. Экономика кочевого хозяйства Казахстана в на­чале реконструктивного периода

    13. VI Вссказахский съезд Советов и 1-я сессия КазЦИК 6-го созыва. Стеногр. отчет. Кзыл-Орда. 1927. C.122.

   14. B материалах по казахскому землепользованию (экспедиции Щер­бины и Румянцева), например, отмечалось, что "наиболее общим и чаще повторяющимся поводом к тому или иному распределению се­нокосов между кочевниками служит количество скота", что "едини­цей при переделах покосов служит обычно хозяйство, но всегда мно­госкотным дают покоса больше. При косьбе и делении сена копнами единицей служит косец, но и в этих случаях многоскотным дается больше сена, чем беднякам", что "землю русским сдают (в аренду -Ж.А)также обществами (общинами - Ж.А) причем плата аренды распределяется между киргизами (казахами - Ж.А)пропорциональ-но скоту".

15. VI-йВсеказахскийсъездСоветови 1-я сессия КазЦИК6-го созы-ва.Стеногр.отчет.С.127.

16. Кучкин А.П. Советизацияказахскогоаула. M., 1961. C.205.

17. Прииртышскаяправда, 1928, 5 февраля.

18. Ряднин M. Казахстан на путях к социалистическому строительст­ву. C.28.

19. Голощекин Ф.И. Отчет краевого комитета Vl Всеказахской парт­конференции. C.75.

20.ЦГАРК, ф.74.оп.4,л.54.

21. Дахшлейгер ГФ. Социально-экономические преобразования в ауле

идеревне Казахстана. C.317.

ГЛАВА5

1. СталинИ.В. Co4.T.2.C.15.

2. Kapp Э.Х. Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929rr. M., 1990. C.138.

3. Сталин ИВ. Соч. T.2. C.188-L89.

343

4. Там же.

5. ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. T.36. C.41I.

6. Сталин.И.В. Соч. T.12. C.92.

7. Ленин В.И. Полн. собр. соч. T.44. C.428.

8. Сталин.И.В. Соч. T.2. С.369-370.

9. Материалы Омарбекова T. (Материалы комиссии BC PK).

 

10. Сталин.И.В. Соч. T.2. С.З-4.

11. УК РСФСР. M, 1932. Ст.56.

12. Сталин И.В. Соч. T.2. C.48.

13. Там же.

14. Там же. С.48-49. 15.Тамже. CIl.

16 Документы свидетельствуют. M., 1989. С.236-241. 17.ЦГАРК. ф.5.оп.2.л.З. '

18. Vl-й Пленүм Казкрайкома ВКП(б). Стеногр. отчет. A-A., 1936. C.232.

19. Большевик Казахстана. 1931. №11. C.40.

20. Постановление бюро Крайкома ВКП(б) о мероприятиях по вы­полнению решениядекабрьского Пленума ЦК И ЦКК о скотозаготов-ках//Большсвик Казахстана. 1931. №1. C.32.

21. ЦГА PK, ф.5, oп.21, д.39, л.25-26.

22. Там же. Ф.247. oп.2, д.12, л.232.

23. ЦГА PK, ф.5, oп.21, д.39, л.27. Там же. Л.28.

 

24 Весь Казахстан. Алма-Ата, 1931. C.77.

25 Материалы Т.Омарбекова (Комиссия BC PK).

25a. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. C.354.

26. Сельское хозяйство Союза CCP в 1926/27 год>' по данным налого­вых сводок по единому сельхозналогу. Москва, 1928. СУП.

27. КПССврезолкщиях..., T.4. C.191.

28. ЦГА PK. ф.30. оп.1. д.930. л.70.

29. C3 CCCP. M., 1928, №24. Cr.212.

30. Народное хозяйство Казахстана. 1929. №1-2. C.81.

31. ЦГА PK, ф.5. оп.П, д.299, л.9 об.

32. Советская степь. 1928, 29 октября; Красный Урал. 1928, 26 июля.

33. ЦГА PK, ф.229, оп.1, д.820, л.73, 74.

ГЛАВА 6

1 См.. Например.: Dreschl. DesertificationetTiers-monde,Pensee.P., 1980.№212

2. ЦГА PK, ф.74, оп.15, л.36, д.37.

3. Там жс. л.9, 14.

4. Там же. д.36. л.30.

5. Там же, ф.962, оп.1. д.264, л.26-27.

6. Чаянов AB. Организациякрсстьянскогохозяйства. M., 1925. C.32.

7. ЦГА PK, ф.247, оп.1. д.687_: л.9.

8. Сексенбаев O. Специализированные совхозы Казахстана (1917-1940гг.). Авторгфератдис. ... докт. ист. наук. A-A., 1981. C.30.

344

9. Парторганизация Казахстана вцифрах. A-A., 1931. C.49.

10. Чаянов AB. Организация крестьянского хозяйства. C.19,
11.ЦГАРК, ф.74,оп.15. д.71.л.55.

12. Там жс, д.66, л.6.

13. Там же, д.71, л.85.

14. Там же_; л.78-79.

15. Государственный комитет КазССР пo статистике: Динамика по­севных площадей, урожайности, валовых сборов, государственных закупок, основных сельскохозяйственных культур по Казахской CCP A-A.. 1989. C.3 (Подсчитано нами - Ж.А.).

16. ЦГА PK. ф.74. оп.15, д.36. л.86. 17.Тамже,л.85,87,90.

 

18. СталинИ.В. Соч. T.12. C.154.

19. B этой связи необходимо прежде всегоуказать на представителей организационно-производственной школы - A.B. Чаянова, Н.Ф. Кон­дратьева, Н.П. Макарова, А.П. Челинцева. AA. Рыбникова и др.

20. См. об этом подробно: Очерки политической экономии социализ-ма.М., 1988. С.125-156.

21.Тамже. C.136.

22. Казахское хозяйство в его естественноисторических и бытовых условиях. JI,1926. C.4.

23. Сириус М.Г. K вопросу о более рациональном направлении сель­ского хозяйства в Северном Казахстане. // Народное хозяйство Ка­захстана. 1928. №6-7. C.36.

24 Челинцсв A.H. Перспективыразвитиясельского хозяйства Казах­стана // Народное хозяйство Казахстана. 1928. №3-5. C.6.

25. Там же.

26. Павлов И. Казахстан на путях самопознания // Народное хозяйст­во Казахстана. 1930. №5-6. C.81.

27. ЦГА PK. ф.74, оп.15, д.233, л.2-3.

28. Подробнее см.: Балязин BM. Профессор A. Чаянов. С.227-266; Московские новости. 1987. 16 августа. C.12. Кабанов ВВ., Чаянов A.B. // Вопросы истории. 1988. №6 и др.

29. Государственный обвинитель на первых процессах 30-х гг. ис­пользовал по отношению к научным соратникам AB. Чаянова имен­но такой ярлык (См.: Крыленко ИВ. Дело контрреволюционной ор­ганизации меньшевиков. Обвинительные речи по наиболее крупным политическим процессам. M. 1937. C.557 идр.).

30. Московские новости. 1987, 16 августа. C.12.

3 1. Кондратьевщина в Казахстане. A-A., 1931. C.98.

32. Семевский Б.Н. K критике буржуазных теорий экономического развития Казахстана // Народное хозяйство Казахстана. 1930. №7-8. C.24.

33. Швецов СП. Природа и быт Казахстана. // Казахское хозяйство и его естсственноисторические и бытовые условия. С.93-94, 101-103.

34. Данилов В.. Ильин A., Тепцов H. Коллективизация: как это было/ /Урокдаетистория. M.. 1989. C. 171.

345

35. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? M., 1989. C.81.

36. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стен, отчет. M., 1930. C.584.

37. Предполагалось, что оседание "'даст возможность совхозам и про­мышленности получить до 300 тыс. рабочих" (Каменский К.П. Пяти­летний план сельского хозяйства KACCP // Народное хозяйство Ка­захстана. 1930. №5-6. C.49.).

38. Там же. C.50.

39. Цит. по: Павлов K. Казахстан на путях самопознания: 1-й Казах­станский научно- исследовательский краеведческий съезд // Народное хозяйство Казахстана. 1930г. №5-6. C.79.

40. VII Вссказахстанский съезд Советов. 8-15 апреля 1929 г Стеногр. отчети постановления. A-A., 1930. C.169. 41.Тамже.С247-248.

 

42. ЦГА PK, ф.1179, оп.1, д.37, л.12-13.

43. VII Всеказахстанский съезд Советов. 3-15 апреля 1929г. Стеногр отчетипостановления. A-A., 1930. C.247.

44. Цит. no: История Казахской CCP в пяти томах. A-A.. 1979. T.3. C.408.

45. Стариков EH. Маргиналы// B человеческом измерении. M., 1989. С.185-188.

46. Эфиров CA. Социальный нарциссизм.// B человеческом измере­нии. C.50.

47. См. об этом подробнее: Абылхожин Ж.Б., Козьгбаев M.K., Тати-мов М.Б. Казахстанская трагедия // Вопросы истории. 1989. №7,

48. Васенко E.H., Исенжулов А.И. Организация круглогодичного паст­бищного содержания овец // Овцеводство - вторая целина. A-A. 1958. C.4, 9, 10

49.Тамже.С.10, 11. 16.37.

50. Тамже. CIl, 16,37.

51. Там же. C.37.

52. Свод этнографических понятий и терминов: Материальная куль-тура.М., 1989. C118-l20.

53. Елуфимова Л.Е. на основе многолетних наблюдений и материа­лов социологических исследований в овцеводческих хозяйствах рес­публики пишет, что "овцеводство в Казахстане, как и прежде, остает­ся в основном кочевым". (См. Л.С Елүфимова. Комү доверить ота-py?A-A., 1988. C.7.).

54. Золотарев П.Т., Золотарев СП. O причине засухи и путях ее пре­одоления // Земледелие. 1990. №3. C.73.

55. Там же.

56. Абылхожин Ж.Б., Масанов Н.Э. Оседание кочевников в доиндус-гриальную эпоху: реальность и миф. // Всесоюзная научная сессия по итогам полевых этнографических и антропологических исследова­ний. 1988-1989 гг. Ч.З. A-A., 1990. C.45.

346

ГЛАВА 7

1.КПСС врезолюциях..., C.34.

2. Бухарин НИ. Политическое завещаниеЛенина. // Коммунист. 1988. №2. C.98.

3. Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. M.. 1989. C.289.

4. ЛенинВ.И. Полн. собр. соч. T.43. C.174.

5. СталинИ.В. Соч. T.12. C. 171

6. СталинИ.В. Соч. T.13. C.39.

7. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? M., 1989. C.53. 8.СталинИ.Соч.Т.13.С.39.

9. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? C.53.

10. Пятилетний план народнохозяйственного и социально-культур­ного строительства Казахской CCP (1928/29 - 1932/33rr.). Постанов­ления правительства CCCP. A-A.. 1931. C.10-ll.

11. Труд в CCCP. Статистическийсборник. M.. 1988. C.166.

12. СталинИ.В.Т.Н. C.309.

13. Преображенский EA. Новая экономика. Опыт теоретического анализа советского хозяйства. M.. 1926. C.36.

14. Сталин И. Соч. Т.П. C.349.

15. Сталин И. Вопросы ленинизма. M., 1933. C.156.

16. Цит. по: ЗдравомысловА.Г. Социологияконфликта. M., 1994. C.79.

17. См., например: Сталин И. TIl. С.169-170.

18. Блхарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. C. 263-264. '

19. Сталин И. Вопросы ленинизма. C.156.

20. Там же.

21. Политическая теория иполитическая практика. M.. 1994. C.143.

ГЛАВА8

1. КПСС в резолюциях ..., C.261.

2. Сдвиги в сельском хозяйстве CCCP между XV и XVl партийными съездами. Стат. сведенияпосельскомухозяйствуза 1927-1930rr. M.. Л., 1931. С.22-23.

3. Там же.

4. Колхозы: Первый Всесоюзный съезд сельскохозяйственных кол­лективов. M., 1928. C.6.

5. История крестьянства CCCP. T.2. M.. 1986. C.120. 6.СталинИ.Т.12. C.350.

 

7. Пятилетний планнароднохозяйственного строительства CCCP. M.. 1932.T2. 4.1. С.336-337.

8. Сдвиги в сельском хозяйстве CCCP между XV и XVI партийными съездами. C. 132.

347

9. СталинИ. Соч.Т.12. C.132.

10. Цит. по: Ивницкий H.A. Коллективизация и раскулачивание. M.,
1994. С.21-22.

П.Тамже.С.29-30.

12. ЦГА PK, ф.247, оп.1, д.207, л.40.

13. ИвницкийН.А. Коллективизация ираскулачивание. C.32.

14. Циг. по: ИвницкийН.А. Коллективизацияираскулачивание. C.42.

15. Тамже.С.40.

16. Там же. 17.Там же. 18.Тамже. C.43.

 

19. Записка T. Рыскулова полностью приведена в кн. Устинов B.M. ТүрарРыскулов. A., 1996.C.325-332.

20. КПСС в'резолюциях ..., C.384. 21.ЦГАРК, ф.44. оп.11,д.119,л.136.

 

22. Советскаястепь. 1929, 16 декабря.

23. Там же.

24. ЦГА PK, ф.247. оп.1, д.439, л.24, 27.

25. Коллективизация сельсюго хозяйства Казахстана. Документы и материалы. С.293-294; ЦГАРК, ф.44, оп.П, д.365, л.5.

26. КПССврезолюциях .... Ч.П. ML, 1953. C.643.

27. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. C.401.

28. ЦГА PK, ф.247, оп.1,д.644, л.36.

29. Проблемы соіщальной истории крестьянства Азии. Вып.1. M., 1986. С.42-45.

30. Тамже. Вьга.2. M., 1988. C,118-119.

31. ЦГАРК, ф.247, оп.1. д.439, л.14-15.

32. Абдуразаков A. Операция "Кокандские эмиссары" // Мы из ЧК. A-A., 1974. С.122-149; ЦГА PK, ф.74, on.4, д.1444, л.60: Козыбаев M.K.. Абылхожин Ж.Б., Алдажуманов K.C. Коллективизация в Ка­захстане: трагедия крестьянства. A-A., 1992. C.21.

33. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. C.143.

34. Документы свидетельствуют. C.369.

35. СталинИ. Соч. T.12. С.197-198.

36. Рукописный фонд ИИАЭ, инв. №1108, л.145.

37. КПССврезолюциях .... T.5. C.102.

38. Цит. по: ИвницкийН.А. Коллективизацияираскулачивание. C.89.

39. СталинИ. Соч. T.12. C.231.

40. Документы свидетельствуют. C.37.

41. Козыбаев M.K., Абылхожин Ж.Б., Алдажуманов KC. Коллекти­визация в Казахстане: трагедия крестьянства. С.20-26.

42. Документысвидетельствуют. C.390, 391.

43. ЦГА PK, ф.44, оп.П, д.П9, л.139: История крестьянства CCCP. T.2. C.166.

348

44. История КПСС. M.. 1971. T.4. Кн.2. C.158. -

45. Коллективизациясельского хозяйства Казахстана. C.478. 481. 46.Тамже.С.481.

 

47. ЦГA PK, ф.247, оп.1. д.461. л.1.

48. ЦГА PK, ф.5, оп.13. д.190. л.40-41.

49. Документы свидетельствуют. C.424, 422-423.

50. Ивницкий HA. Коллективизация и раскулачивание. C.157. 158. 198.

51. КПССврезолтоциях ... T.5. C.233.

52. Коллективизация сельского хозяйства Казахстана. С.459-466.

53. VI Пленум Казахского краевого комитета ВКП(б). A-A.. 1936. C.155.

54. Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. M.. 1967. C.291.

55. Vl Пленум Казахского краевого комитета ВКП(б). C.146.

56. Рукописный фонд ИИАЭ, инв. №1040. л.15.

57. Vl Пленум Казахского краевого комитета ВКП(б). C.147. 58.Тамже.С.143.

 

59. Большевик Казахстана. 1931. №5; Рукописный фонд ИИАЭ, инв. №1041,л.50.

60. Масанов Н.Э. Проблемы социально-экономической истории Ка­захстана на рубеже XVIII-ХІХвв. С.25-95.

61. МасановН.Э.Кочеваяцивилизацияказахов. A-A., 1995.

62. Коллективизация сельского хозяйства. Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства. M., 1957. C.411.

63. Верт H. История советского государства. M., 1993. C.181.

64. Борьба за хлеб - борьба за социализм // Большевик Казахстана. 1931.№12. C.45.

65. Голощекин Ф. Три актуальных задачи текущего момента // Наро­дное хозяйство Казахстана. №8-9. 1931. C.16.

66. БольшсвикКазахстана, 1938, №1. C.14.

67. Ивницкий HA. Коллективизация и раскулачивание. C.200.

68. Борьба за хлеб - борьба за социализм // Большевик Казахстана. 1931.№12. C.45.

69. C3 CCCP. 1932. №62. Ст.360.

70. Приведенные здесьданные о репрессивных мерах, применявшихся в соответствии с законом от 7 августа 1932r., взяты нами из доклада М.Ж. Хасанаева на региональной дискуссии по проблемам истории коллективизации в республиках Средней Азии и Казахстане (A-A., ноябрь, 1988).

71. Казахстан за 50 лет. Стат. сб. A-A.. 1971; Народное хозяйство
Казахской CCP. Юбилейный стат. ежегодник. A-A., 1987. C.68.
72.Тамже. С.82-83.

73. Основные положения пятилетнего перспективного плана KACCP 1928-1933г.A-A.. 1930.

349

 

 

17. Тулепбаев Б.А. Торжество ленинских идей социалистического преобразования сельского хозяйства в Средней Азии и Казахстане M.. 1971. C.290.

18. История Казахской GCP. A-A., 1967. С.537-538.

19. Книга памяти Казахстана. C.271.

20. Подсчитано автором по таблице, приведенной в кн.: Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годы Великой Отечественной войны. A-A., 1971. CHO.

21. Казахстан в период Великой Отечественной войны Советского Союза. A-A., 1964. C.374.

22. Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годы Великой Отечественной войны. C. 110.

 

23. Казахстан в период Великой Отечественной войны Советского Союза. C.508.

24. История советского крестьянства. T.3. C.198.

25. Книга памяти. C.419, КолодинФ.И. Торжестволенинскогоплана социалистическолго преобразования сельского хозяйства в Казахста­не. A-A, 1971. C.59.

26. Партийное строительство, 1943. №20. C.43.

27. История Великой Отечественной войны Советского Союза. T.2. M., 1961. C.515.

28. Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годыВеликой Отечественной войны. C. 116.

29. История советского крестьянства. T.3. C.177.

30. Тамже. C.241.

31. Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годы Великой Отечественной войны. C.176, 309.

32. История советского крестьянства. T.3. C.192.

33. БольшевикКаэахстана, 1941, №12. C.22.

34. Калинин М.И. O коммунистическом воспитании. M., 1947. C.235.

35. Казахстан в период Великой Отечественной войны Советского
Союза. C.97;

Зб.Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годы Великой Отечсствекнойвойны C.170.

37. Островский Ю.В. Колхозное крестьянство CCCP в Великой Оте-чественнойвойне. M., 1970. C.339.

38. Арутюнян Ю.В. Колхозное крестьянство CCCP в Великой Оте-чественнойвойне. M., 1970. C.339.

39. История советского крестьянства. T.3. C.359.

40. История советского крестьянства. T.3. C.260.

41. КПСС в резолюциях... T.7. С.260-261.

42. Важнейшие решения по сельско.му хозяйству за 1938-1946гг. M., 1948.C.310-311.

352

IJIABA 15

І.ИсторияКазахскойССР. T.5. A-A., 1979.

2. Казахстан в цифрах. Статистический сборник. A-A., 1987.

3. Народное хозяйство СССР за 70 лет. C.378.

4. Мир в цифрах M.. 1992; Иоффе Я. Мы и планета. M., 1987.

5. Народное хозяйство CCCP за 70 лет.

6. Аргументы и факты. 1991. № 21. 7.СталинИ.Соч.Т.12.С.130.

 

8. Совхозы и колхозы Казахстана. Стат.сборник. A-A., 1989; Рента­бельность и себестоимость сельскохозяйственного производства в Казахской CCP. Стат.сборник. A-A., 1989. С.27-29.

9. Рентабельность и себестоимость сельскохозяйственного производ­ства в Казахской CCP. С.27-29: Животноводство Казахстана. Стат.сборник. A-A., 1989. Подсчитаноавтором.

 

10. CCCP и Зарубежные страны. Стат.сборник. M.. 1988; Мир в циф­рах. Стат.сборник. M., 1992; Иоффе Я. Мы и планета.

11. Тамже.

12. Тамже.

13. Там же; Известия, 1991. 23 июля; Литературная газета, 1991, 17 января; 1988. 13 апреля.

14. Известия. 1990, 21 мая.

15. Зайченко AC. США-СССР: личное потребление//США: Эконо­мика, политика, идеология, 1988, № 12.

16. Казахстан в цифрах. A-A.. 1986. C. 131.

17. Зайченко AC. США-СССР: личное потребление; Болотин Б.М. Состояние и перспективы соревнования двух систем//Соревнование двух систем. M., 1988: CCCP и зарубежные страны.

18. Зайченко A.C. США- CCCP: личное потребление

ГЛАВА 11

1 История советского крестьянства. T.4. M., 1988. ClOO.

2. Там же. ClOl; Динамика посевных площадей, урожайности и ва­ловых сборов основных сельхозкультур. A-A., 1989. C.3

3. Зима В.Ф. Послевоенное общество: голодипреступность//Отечес-твенная история, 1995. №5. C.45.

4. Там же. C.48.

5. Правда, 1947, 5 июня.

6. ЗимаВ.Ф. Послевоенноеобщество: голодипреступность//Отечес-твенная история, 1995. №5. C.46.

7. Там же. C.49.

8. Там же. C.58.

9. Динамика посевных площадей, урожайности и валовых сборов ос­новных сельхозкультур по Казахской CCP C.3.

10. Шевяков AA. Советская продовольственная помощь странам на­
родной демократии // Социологические исследования. 1996. №8. C.5-
9.

353

11. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. M.,
1968. T.3. C.368.

12. Динамика посевных площадей, урожайности и валовых сборов основных сельхозкультур по Казахской CCP. C,3.

13. ВаловойД. Экономикавчеловеческомизмерении. M., 1988. C.79.

14. Там же.

15. Государственный комитет Казахской CCP по статистике. Динами­ка посевных площадей, урожайности и валовых сборов основных сель­хозкультур по Казахской CCP. C.3.

16. Государственный комитет Казахской CCP по статистике. Живот­новодство Казахстана. A-A., 1989. C.7.

17. Лацис O.P. Выйти из квадрата. M., 1989. C.46.

18. Там же.

19. Госкомстат CCCP ТрудвСССР. Статистический сборник. M., 1988. C.166; Народное хозяйство Казахстана. Алма-Ата, 1973. C.288.

20. История советского крестьянства. T.4. C. 179.

21. Там же.

ГЛАВА 12

1. Хлевнюк O. Принудительный труд в экономике CCCP // Свобод-наямысль. 1992, № 13. C.75

2. Там же.

3. Там же. C. 81

4. Земсков В.Н. Заключенные в 30-е годы // Социологические иссле­дования, 1996,№7. C.3.

4a. Там же; ГУЛАГ в годы Великой Отечественной войны // Военно-историческийжурнал, 1991, № 1. C.19

5. Земсков В.Н. Заключенные в 30-е годы. C. 4,7.

6. Тамже. C. 11-12.

7. Там же. C.5.

8. ЦГА PK, ф.74, оп.15, д. 233. л. 2-24; Из фондов Центрального ар­хива МВД CCCP: Карлаг в 40-х годах. Подборка документов // Оте­чественные архивы, 1996, № 3. C. 30-46.

9. Земсков В.Н. Заключенные. C.4; Смаддыков M., Бастемиев C. ГУ­ЛАГ // Мысль, 1996, № 11. C.88

 

10. Хлевнюк O. Принудительный лруд в экономике CCCP C. 79-80

11. Тамже

12. Хлевнюк O. Принудительный труд в экономике CCCP. C.81.

13. Докладопу6лиюван:Новаяиновейшаяистория. 1996.№5.С.133-150

14. Там же.

15. Тамжс.

16. Там же.

17. ГУЛАГ в годы Великой Отечественной войны. C. 21.

18. Там же. C. 22

19. Новая и новейшая история. Доклад ГУЛАГа.

20. Там же. 354

21. Там же.

22. Земсков B.H. Спецпоселенцы // Социологические исследования. 1990,№ 11. ClO

23. Доклад ГУЛАГа // Новая и новейшая история. C. 142. 24.Тамже. C. 143.

25.Тамже. C. 143-146.

26. Военно-историчсский журнал, 1991, № 1. C. 23.

27. Докладная записка оперативно-чекистского отдела Карлага в ГУ­ЛАГ НКВД CCCP о состоянии медицинского обслуживания заклю­ченных.

28. Отечественные архивы. 1994, № 4. C.33.

29. Земсков BH. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные // История CCCP. 1991, № 5. C.154.

30. Отечественные архивы, 1994. № 4. C.34.

31. Отечественные архивы. 1994. № 4. C.33.

32. Там жс. ЗЗ.Тамже. C.40.

 

34. Там же. C.57.

35. Там же. C.35.

36. Там же. C.55.

ГЛАВА 13 ГНароднос хозяйство CCCP за 70 лет. M., 1987. C.373, 378. 2.Шанин T Четыре моделиразвития советского сельского хозяйства/ Великий незнакомец.

3. Заседание Верховного Совета CCCP (пятая сессия). 5-8 августа 1953г. Стен, отчет. M., 1953. C.317.

4. Колодин Ф.И. Торжество ленинского плана социалистического пре­образования сельского хозяйства Казахстана. A-A., 1971. С.64-68; Народное хозяйство CCCP в 1960 году. M., 1961. C.579; Народное хозяйство Казахстана в 1961г. A-A.. 1962. C.265; Народное хозяйст­во Казахстана в 1971г. A-A.. 1972. C.226.

5Колодин Ф.И. Торжество ленинского плана социалистического пе­реустройства сельского хозяйства Казахстана. C.71. Народное хозяй­ство Казахстана в 1968г. A-A., 1970. C. 172: Народное хозяйство Ka-захстанав 1980г. A-A., 1981. C,28.

6. Болотин Б.М. Состояние и перспективы двух систем// Соревнова-ниядвухеистем. M., 1988. С.134-135.

7. Тамже. C. 132.

8. История советского крестьянства. T.4. M., 1988. C.273.

9. Решения партиии и правительства по хозяйственным вопросам. T.4. C.295.

10. Безнин M.A. Колхозный двор в Российском Нечерноземье. Авто-
реф. дисс. к.и.н. M.. 1991.

355

 

10. Алсксеенко А. Сельское население Казахстана. Автореферат д.и.н. A-A., 1994. C.17.

11. По данным Всесоюзных переписей населения.

12. Труд в CCCP. Стат. сборник. М.,1988. C.24.

13. Трудовые ресурсы Востока. Демографо-экономические пробле­мы. M., 1987; Алексанаров Ю.Г Аграрное перенаселение в странах Востока. M., 1988 и др.

14. Реферат статьи X. Биенен. Урбанизация и стабильность "третьего мира^,7/Проблемысовременногокапиталисіическогогорода. M., 1987. C.150.

15. Там же.

16. O маргинализации см.: Стариков E. МаргиналыУВ человеческом измерении. M., 1989; Ha изломах социальной структуры. M.. 1987; Старостин Б. Освободившиесястраны: обществоиличность. M., 1984; Современная зарубежная этнопсихология. M.. 1979; Абылхожин Ж. K вопросу о массовости демократических объединений/Материалы международной конференции. 3 мая 1994 г., A-A.; Амрекулов H. Масанов H. Казахстан между прошлым и будущим. A-A.. 1994 и мн.др.

17. Стариков E. Маргиналы/В человеческом измерении.

ГЛАВА 18

1. Новая технократическая волна на Западе. M., 1986. 2.MapKcK.,T.46,4.1.C.468.

3. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. M., 1983. С.143-151.

4. СмелзерН. Социология. M., 1994. С.228-229.

5. Ерасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное со­знание в развивающихся странах Азии и Африки. M., 1982. С.33-38.

6. Бейли Ф.Дж. Представления крестьян о плохой жизни// Великий незнакомец. С.224-225.

7 Там же; Вопросы типологии крестьянских обществ Азии. M.. 1980. C.80; КонИ.С. Открытие "Я". M., 1978. C124-128.

8. Добровольский K. Традиционная крестьянская культура// Великий незнакомец. C.196.

9. Там же.

10. Проблемы социальной истории крестьянства Азии. "Моральный
крестьянин" или "рациональный крестьянин". Вып.2. ML 1988. C. 110-
135.

357

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

OTABTOPA...................................................................................................... 3

ГЛАВА 1. БЕСТОВАРНАЯ УТОПИЯ: ПОЛИТИКА

"ВОЕННОГО КОММУНИЗМА"................................................................ 4

ГЛАВА 2. ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ТРОЕВЛАСТИЕ:
БОРЬБА И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ.
ТОВАРНО-РЫНОЧНОЙ И ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ
ТЕНДЕНЦИЙ. НЭП.................................................................................... 21

ГЛАВАЗ. КООПЕРАЦИЯМЕЖДУ ДВУХОГНЕЙ.............................. 57

ГЛАВА 4. ВНОВЬ K АЛГОРИТМУ ОКТЯБРЯ................................... 79

'

ГЛАВА5.КОНЕЦНЭПОВСКИХИЛЛЮЗИЙ..................................... 100

 

ГЛАВА 7. ЧТОБЫ "ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ. ЖИТЬ

СТАЛО ВЕСЕЛЕЕ"?................................................................................ 152

ГЛАВА8. АПОГЕЙАГРАРНОЙРЕВОЛЮЦИИ................................. 167

ГЛАВА 9. СОЦИАЛЬНО-КЛАССОВЫЙ ГЕНОЦИД.
РАСКУЛАЧИВАНИЕ................................................................................... 202

ГЛАВА 10. ПОДВИГ................................................................................ 215

ГЛАВА П.ПЕРВЬЕЕНОСЛЕВОЕННЫЕГОДЫ................................ 227

ГЛАВАИ.'ЛАГЕРНАЯЭКОНОМИКА"............................................... 238

ГЛАВА13. ХРУЩЕВСКИЙПОВОРОТ................................................ 253

ГЛАВА 14. "ЦЕЛИННАЯ ЭПОПЕЯ"................................................... 267

ГЛАВА15.3АСТОЙИЛИКРИЗИС?...................................................... 278

ГЛАВА 16. КОНЦЕПЦИЯ"ПЕРЕСТРОЙКИ".................................... 294

ГЛАВА 17. УРБАНИЗАЦИЯ ИЛИ РУРАЛИЗАЦИЯ?

ХАРАКТЕРИСТИКИ ЭТН9ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ

ПРОЦЕССОВ И ЯВЛЕНИЙ................................................................... 298

ГЛАВА 18. HA ИЗЛОМЕ: "РАЗОРВАННОЕ СОЗНАНИЕ".
ИЛИКРИЗИССАМОИДЕНТИФИКАЦИИ.......................................... 310

ПРИМЕЧАНИЯ......................................................................................... 338