Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Co смертью Сталина, последовавшей 5 марта 1953г., началось ожесточенное соперничество за власть в парт­ийно-государственном синклите. Оказавшись без само­держца, "кремлевский двор" окунулся в тайны новых по­литических интриг и изощренных борений, находивших отражение в резолюциях партийных пленумов.

C марта страной стал править триумвират - H. Хру­щев, Г. Маленков, Л. Берия. 26 июня, прямо назаседании Президиума Совета Министров CCCP, последний был арестован и вскоре расстрелян. C этого момента формаль­ным лидером являлся Г. Маленков. После осуждения ЦК партии "фракционной деятельности антипартийной груп­пы" B Молотова, Л. Кагановича и Г. Маленкова новым кормчим государства стал H. Хрущев.

Это был один из немногих деятелей сталинской кре­атуры, обладавший достаточно развитой политической интуицией в сочетании с неординарным организаторским мышлением и, самое главное, не утративший способ­ности воспринимать импульсы, идущие из реальной жиз­ни. Поэтому не случайно период правления Хрущева от­личался в политическом отношении ярко выраженной реформаторской направленностью.

Начинали с аграрного сектора. Именно здесь концен­трировались "болевые точки" народного хозяйства. "Хлебная проблема" продолжала будоражить страну, пер­манентно выводя ее на грань продовольственного кол­лапса. Производство зерна хронически не поспевало за потребностями государства (добавим: и соцлагеря). K 1950г. численность населенияувеличилась на20 млн. че­ловек, в том числе городского - на 40 млн. (1) (эти годы отмечены массовым "бегством" из деревни). B 1953г. в стране заготовили 31 млн. т зерна, израсходовав на пот­ребление 32 млн. Дефицит пришлось востребовать из го­сударственных резервов.

Жизнь настойчиво требовала пересмотра традицион-

253

 

Изменения в "аграрной" концепции получили, естес­твенно, свою реализацию и в Казахстане. Объемы капи­таловложений в сельское хозяйство нарастали здесь еще более стремительно, чем по стране в среднем (в значи­тельной мере это объяснялось "ставкой на целину"). B 1953-1958гг. ониувеличилисьпосравнениюс 1946-1952гг. более чем в 4 раза. Если в 1953г. в сельскохозяйственное производство было вложено 97,2 млн. руб., то в 1960г. -814,1 млн. Капиталонасыщенность посевных площадей в расчете на один гектар с 1953 по 1960гг. возросла в 2,5 раза (4).

Расширение инвестиционных потоков в направлении аграрного сектора создало предпосылки для бурного ро­ста его материально-технической базы. C 1958г. в связи с реорганизацией MTC их техника стала продаваться кол­хозам: у них формировался собственный парк тракторов и других сложных сельскохозяйственных машин. Про­изошло беспрецедентное увеличение энергетических мощностей сельского хозяйства Казахстана. Количество тракторов (в 15 - сильном исчислении) возросло с 49 тыс. в 1950г. до 264тыс. в 1958г., комбайнов - соответственно с 16 тыс. до 96 тыс., автомобилей грузовых - с 8 до 74 тыс. B 1960г. энерговооруженность труда одного рабоче­го совхоза составила в пересчете на традиционные коэф­фициенты измерения 23 п.с. (5).

Поворот "лицом к деревне" дал весьма ощутимые результаты, причем, неожиданно для руководства стра­ны, почти сиюминутные. За период с 1954 no 1958гг. при­рост валовой продукции сельского хозяйства составил 35,3 процента. Таких темпов колхозно-совхозная систе­ма не знала со времени коллективизации.

Советская экономическая наука дружно заговорила о "золотой пятилетке", о том, что благодаря "мудрости партийно-государственного руководства" сельское хозяй­ство страны доказало свою "органическую" способность к интенсификации производства, к таким темпам роста, которые не доступны "постоянно болеющей кризисами

255

капиталистической экономике'" и т.д. B эйфорию впало и руководство страны. Под влиянием произошедших сдви­гов на селе оно уверовало, что механизмы динамики про­изводства найдены изапущены в постоянное действо. Из этих иллюзий родились самонадеянные лозунги типа "До­гнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла", "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" ит.д.

Ho вряд ли принималось во внимание, что интенси­фикация суть не просто наращивание капиталовложений, энергетических мощностей, численности поголовья ско­та, посевных площадей и даже увеличение выпуска про­дукции, а именно повышение эффективности производ­ства. B контексте же этого решающего критерия эконо­мика CCCP не шла ни в какое сравнение с развитыми ка­питалистическими странами.

Однако органы, призванные отслеживать тенденции в народном хозяйстве (Совмин, Госплан, ЦСУ, наука и т.д.), а по большому счету и сам правящий режим, не нуж­давшийся в рационализации своей деятельности, продол­жали насаждать в общественном сознании инсинуации, пронизанные апологетикой "самого прогрессивного со­ветского строя". Эзотеричность, мания засекречивания экономической и социальной информации на всех ее уров­нях, присущие "закрытому обществу", не позволяли ему самоидентифицироваться на фоне реальных (а не идео­логически надуманных) оппозиций к другим структурам, моделям и качествам развития. Сравнительный анализ, необходимый для критического осмысления и понима­ния хозяйственной ситуации (захоти того даже ЦК КПСС) не мог быть получен и в силу идеологической ориента­ции и заданности экономических теоретико-концептуаль­ных конструкций, методологического инструментария, понятийно-категориального аппарата. Отсюда - благост­ные картины, рисовавшиеся в тот период развития стра­ны.

Между тем по сравнительно более поздним альтер-

256

нативным оценкам становится очевидным, что уровень интенсификации экономики, и особенно сельского хозяй­ства, оставался в рассматриваемые годы неадекватным широкомасштабности предпринятых мер.

Конечная продукция сельского хозяйства (валовая продукция за вычетом текущего потребления на произ­водственные нужды в самой отрасли) в своих средних годовых показателях составила в стране в 1951-1955гг. 50 млрд. долларов, в 1961-1965гг. - 79,5, тогда как в США - соответственно 118 и 137,5 млрд. долларов. Годовая выработка на одного занятого в сельскомхозяйстве в рас­сматриваемые пятилетия фиксировалась в CCCP в преде­лах 1600 и 2500 долларов (в США - 19625 и 31250 долла­ров, в ФРГ - 5300 и 9700, во Франции - 4750 и 8900, Вели­кобритании - 10150 и 17450 долларов). Уровень произво­дительности труда в аграрном секторе США в это же вре­мя был выше, чем в CCCP, в 12,3 раза, в ФРГ - в 3,9, Фран­ции - в 3,6, Великобритании - в 7 раз (6).

Вместе с тем CCCP обгонял названные страны по темпам наращиваниятехники, масштабам пространствен­ного расширения сельскохозяйственного потенциала (по­севные площади и т.д.). Огромны были и трудовые ре­сурсы, задействованные в сельском хозяйстве. B 1951-1955гг. и 1961-1965rr. здесь было занято 32 млн. человек, в то время как в США - 6,0 и 4,4 млн., ФРГ - 4,8 и 3,2, Великобритании - 1,2 и 0,9 млн. человек (7).

Все эти цифры говорят, что в рассматриваемые годы подвижки в сельскохозяйственном производстве проис­ходили не за счет качественных, а за счет количествен­ных моментов. Другими словами, экстенсивный механизм колхозно-совхозной системы не был сломан. Более того, он продолжал раскручиваться, набирая все большие обо­роты.

Думается, однако, что и экстенсивные факторы по своей роли и значимости в беспрецедентном росте вало­вой продукции сельского хозяйства в 1954-1958гг. усту­пали личным подсобным хозяйствам. Это становится

257

очевидным, если учесть, что в 1958г. в этом секторе было сосредоточено 43,6 процента всего крупного рогатого скота, 34,6 процента поголовья коров, 23,7 процента по­головья свиней, 17 процентов поголовья овец и 47,5 про­цента поголовья коз. Личные подсобные хозяйства дава­ли 36,2 процента всего производства мяса, 45,6 - мяса, 16,4 - шерсти. Ими обеспечивалось 27 процентов товар­ной продукции мяса, 16 - молока, 61 - яиц, 11 процентов - товарной продукции шерсти. Еще более высокие соот­ношения были в овощеводстве, садоводстве и т.д. (8).

Ho и в рассматриваемые годы Хрущев придерживал­ся "генеральной линии партии" на выкорчевывание вся­ких проявлений частной собственности, тотальное обоб­ществление сельского хозяйства. Даже колхозы с их яко­бы кооперативной формой собственности рассматрива­лись как временная стадия перехода к более высоким общественным (читай: огосударствленным) структурам. Отсюда - во многом программные тезисы о стирании "гра­ней между городом и деревней", "различий между про­мышленным и сельскохозяйственным трудом", идеи о создании агрогородов, поселков городского типа, индус­триализации сельского хозяйства, понимаемой не только и даже не столько как его промышленная модернизация, а как средства придания колхозникам статуса, социаль­ного облика и стереотипов рабочего. B этом же ряду дей­ствовала и усилившаяся установка на преобразование кол­хозов в совхозы. Хотя здесь присутствовали экономичес­кие мотивы, но они отлично вписывались в идеологичес­кую доктрину о сближении государственной и колхозно-кооперативной форм собственности, в миф об общена­родной собственности как неизбежного будущего социа­листического развития.

Что касается личных подсобных хозяйств, то они еще со времен коллективизации рассматривались как вынуж­денное неудобство, с которым в критические моменты продовольственного напряжения приходится мириться, но которое рано или поздно надо будет ликвидировать,

258

ибо без этого не достигнуть полного "раскрестьянивания", столь победно начатого в годы сталинского "великого перелома".

Уже в марте 1954г. Совет Министров CCCP принял постановление, в соответствии с которым уменьшались размеры приусадебных участков. Ровно через два года (6 марта 1956г.) выходит постановление "Об уставе сельско­хозяйственной артели и дальнейшем развитии инициа­тивы колхозников в организации колхозного производ­ства и управлении делами артели". За мудреным назва­нием документа стояли новые запретительные акции, должные сократить приусадебный земельный фонд, ибо "использование земель в общественном хозяйстве при наличии в MTC большего количества техники и высокой механизации будет несравненно выгоднее, и колхозники в конечном счете будут получать доход значительно боль­ше..." (9). Желаемое, однако, не стало действительным, и колхозники по-прежнему имели больше в своем бюдже­те от личного хозяйства, чем от общественного.

"Соединить личный и общественный интерес", т.е. сделать труд в колхозе экономически гораздо более вы­годным, чем в личном подворье, пытались и путем вве­дения авансирования, перехода на денежную гарантиро­ванную оплату труда (10). Ho эти, а также другие меры по совершенствованию распределительных отношений не смогли в полной мере компенсировать все более сужав­шиеся возможности подсобного хозяйства как источни­ка личного потребления.

Как полагают многие специалисты, свою эффектив­ность аграрные реформы сохраняли где-то до 1957-1958гг. Далее начинается очередной спад. B 1965г. валовая про­дукция сельского хозяйства Казахстана составила по от­ношению к 1960г. всего 92 процента. За вычетом дейст­вия экстенсивных факторов (целина и многократный рост численности занятых в аграрной сфере) падение темпов роста представляется еще большим.

Методология экстенсификации продолжала оказы-

259

вать деформирующее влияние и на развитие промышлен­ности. Момент этот многократно усиливался действую­щими идеологическими установками, в рамках которых экономика рассматривалась не только как условие жиз­необеспечения общества, но и важнейшая область состя­зательности двух систем: социализма и капитализма.

При этом в качестве главного соперника видели США. B это время здесь под воздействием рыночных механиз­мов (конкуренции и конъюнктуры) произошли структур­ные передвижки в промышленности. Удельный вес до­бывающего сектора в валовом национальном продукте снизился до 5 процентов (1959г.), тогда как обрабатыва­ющего сектора составил более 20 (11). Ho и внутри пос­леднего менялись "полюсы роста". C трудозатратных от­раслей переходили на материало-, энерго- и капиталоем­кие. Наблюдалась заметная переориентация потоков тру­да и капиталовложений с традиционных видов произ­водств (черной и цветной металлургии, угольной про­мышленности и т.д.) на современные.

B CCCP промышленная политика определялась субъ­ективно-волевыми факторами, исходящими от руковод­ства страны, которое продолжало верить, что исход со­ревнования будет определяться динамикой базисных от­раслей (металлургии, добычи угля и железной руды и т.д.). Поэтому не случайно, когда Г. Маленков выдвинул дово­льно мягкий тезис о возможности опережающего разви­тия легкой промышленности по сравнению с тяжелой индустрией, H. Хрущев буквально зашелся в приступе идеологического гнева. Выступая на январском (1955г.) Пленуме ЦК, он квалифицировал это как "отрыжку пра­вого уклона, враждебных ленинизму взглядов, которые проповедовали Рыков, Бухарин и другие" (12).

Начинал раскручиваться очередной виток экстенси-фикации. Гигантские ковши шагающих экскаваторов вре­зались в породу, оставляя после себя "лунные" пейзажи горнодобывающих карьеров, дымы новых заводских труб еще больше окутывали города, партии заключенных от-

260

правились на "химию" (на поселения в места, где возво­дились химические комбинаты). "Стройки коммунизма" шагали по стране, которая "требовала еще больше руды, угля, стали, чугуна и т.д.".

B Казахстане только к 1960г. было построено и вве­дено в действие 83 крупных промышленных предприятия. B это время в республике получает развитие топливно-энергетическая база. B Карагандинском угольном бассей­не было введено в действие более десятка крупных шахт и обогатительных фабрик. K 1955г. свыше 2 млн. т угля (добыча угля осуществлялась открытым способом) дал Экибастуз. B эти же годы началась эксплуатация Усть-Каменогорской гидроэлектростанции, тепловых электро­станций в Джезказгане и Джамбуле. Увеличились мощ­ности Карагандинской, Чимкентской и других ТЭЦ. Вы­работка электроэнергии возросла в республике в 2 с лиш­ним раза, в том числе гидроэнергии - в 5 раз.

K 1960г. общий объем промышленной продукции составил по отношению к 1940г. 732 процента. B этом году вошел в строй действующий Иртышский химико-металлургический завод, на котором впервые в стране было налажено промышленное производство целого комплекса редкоземельных элементов и редких металлов. B 1957г. начал отгрузку продукции крупнейший в стране Джезказганский комбинат, построенный на базе Соколов-ско - Сарбайского месторождения. Ha рудах Атасуйских месторождений стал работать с полным производствен­ным циклом Карагандинский металлургический завод.

По-видимому, именно здесь будет уместным вспом­нить то трагическое событие, которое связано с Караган­динским металлургическимзаводом. Оно, пожалуй, впер­вые после XX съезда КПСС, осудившего Сталина, пока­зало, что, даже отрекаясь от сталинизма, Система про­должает оставаться тоталитарно-антиправовой, способ­ной решать любые социальные и политические конфлик­ты исключительно в контексте привычных репрессивных методов.

261

Сооружение Кармета (в г. Темиртау Карагандинской области) было объявлено всесоюзной молодежной строй­кой. Полинии ЦК комсомола сюда со всех концов стра­ны прибывало огромное количество молодежи. B 1959г. на Казахстанской магнитке работало 25,5 тыс. человек, среди них - несколько тысяч юношей и девушек, не до­стигших совершеннолетия.

Спекулируя наэнтузиазме молодых, не зная проблем с рабочей силой, партийные и советские функционеры, а также чиновники-хозяйственники абсолютно игнориро­вали задачи усовершенствования организации труда на стройке, мало обращали внимание на решение вопросов культурно-бытового и жилищного строительства.

Многие рабочие не имели занятости или были задей­ствованы на низкооплачиваемых операциях (земляные работы вместо простаивавших экскаваторов). Множест­во людей жили в палатках. Ha 31 тыс. строителей, про­живавших в восточной части г. Темиртау, имелось столо­вых лишь на 1300 посадочных мест, на тысячу человек приходилось только 3,5 больничных койки (а травматизм на стройке превышал всякие нормы), 55 школьных и 6 детясельньгс мест. Нередки были перебои схлебом и пить­евой водой.

... B субботу, 1 августа 1959г. группарабочих напра­вилась в столовую, но так и не смогла пообедать (все сто­ловые были закрыты). Это вызвало возмущение, а в пос­ледующем - и стихийные волнения рабочих (среди кото­рых были и люди далеко не "комсомольской репутации" и даже судимые, именно они пытались направить толпу в русло противоправных действий).

Далее события развивались по закону действия пос­тоянно возбуждаемой массы (погром отделения милиции, захват универмага и т.д.). По законам Системы развива­лись события и с обратной стороны: была стянута мили­ция, подтянуты войска. He понятно кем санкционирован­ная команда вызвала беспорядочный огонь милиции и солдат.

262

Когда 4 августа 1959г., т.е. на следующий день после пикатрагических событий, в Темиртау приехали тогдаш­ний секретарь ЦК КПСС JI. Брежнев (его направил сюда H. Хрущев) и руководство республики, уже можно было подводить кровавые итоги "умиротворения": 16 убитых и свыше 50-ти раненых в результате незаконного приме­нения милицией и военными оружия. Охрана порядка в городе передавалась армии, особое положение обеспечи­вали около двух полков (чуть не дивизия) военнослужа­щих (13). Таков был первый "опыт", далее будут Ново­черкасск (июнь 1962г.), Алма-Ата, Тбилиси, Вильнюс, Баку и т.д.

..."Вот возведем еще один сталелитейный завод, ос­воим еще одну горнообогатительную фабрику - и тогда полностью удовлетворим наши ресурсопотребности", -примерно так думалось в верхах. Ho чем больше расши­рялась промышленная инфраструктура, тем острее ста­новился дефицит. И в этом не было парадокса. Новые "дети" экстенсификации - стройки, заводы и фабрики, появившиеся на промышленной карте страны, увеличи­вали круг и без того уже многих потребителей, стучав­шихся в кабинеты распределительных органов (Совмин, Госплан и т.д.) с требованием своей "доли" в получении угля, чугуна, стали, электроэнергии и т.д.

A "доли" эти были огромны. Катастрофическое от­ставание в структурной и научно-технической политике порождало моральный износ оборудования, ресурсозат-ратные технологии и т.д. Попытки "снять" проблему ди­рективным путем не увенчались успехом: доля народно­хозяйственного эффекта от внедрения достижений науки и техники упала с 12 процентов в 1950-1960гг. до 7,4 в 1961-1965гг. (14). Гигантские (для того времени) капита­ловложения пропадали в "черной дыре" экономики. Эк­стенсивная природа социалистического хозяйства пожи­рала саму себя.

"Тянули на себя одеяло" союзники по соцлагерю, а также "прогрессивные режимы" и "антиимпериалистичес-

263

кие" движения. Тяжелейшим прессом давили на бюджет страны лобби из непроизводительного военно-промыш­ленного комплекса. Одинаково бедно одетый советский народ с подлинным чувством восторга рукоплескал пер­вым космонавтам, а в это время в квадрат "A" тихоокеан­ской акватории один за одним запускались "эшелоны мас­ла" в виде очередных учебных запусков баллистических ракет. Мы. наверное, уже никогда не узнаем, каких средств и напряжений стоили стране байконурский ракетно-кос­мический комплекс или взрывы на Семипалатинском атомном полигоне (принесшем столь много трагическо­го народу Казахстана). За каждой пионерской научно-тех­нической идеей, способной реализоваться в военных це­лях, тут же следовала очередная мобилизация ресурсов общества, воздававшая взамен лишь гордость за супер­державу и осознание временного выхода страны на воен­но-промышленный приоритет. Ha путях гонки вооруже­ния научно-технический прогресс противоестественным образом работал не на благосостояние советского чело­века, а, наоборот, ущемлял его право на достойный уро­вень жизни.

Нельзя не сказать, что в годы правления H. Хрущева государство впервые повернулось лицом к жилищной проблеме. До него миллионы и миллионы людей юти­лись в коммуналках (в каждой комнате по семье), обвет­шалых домах. Лишь немногие получали привилегию жить в отдельных квартирах в элитарных домах, построенных в канонах сталинской фундаментальной архитектуры. Массовое жилищное строительство осуществлялось по относительно дешевым типовым проектам. Сегодня эти микрорайоны и "хрущевские" поселки (двухэтажки) пред­ставляются архитектурным анахронизмом. Ho тогда имен­но благодаря их массовому и быстрому строительству люди были "вызволены" из сырых подвалов, обретя счастье иметь собственную квартиру. Если в 1950г. в Ка­захстане было построено жилья общей площадью 2103

264

тыс. кв.м, то в 1960г. - 7447 тыс. - это был буквально "жи­лищный" бум (15).

B этот же период, после десятилетий застоя, доволь­но широко развернулось производство предметов массо­вого потребления, многие из которых были для населе­ния в диковинку. Дворовые мальчишки целой ватагой ходили к своему более "счастливому" другу смотреть те­левизор, а его такая же счастливая мама "одалживала" подружке стиральную машину. Появились магнитофоны, на смену бабушкиным буфетам и этажеркам приходили супермодные тогда серванты, мужчины с гордостью ще­голяли в "безразмерных" носках и отливавших белизной нейлоновых рубашках.

Говоря более строго, благодаря количественному и качественному росту производства потребительских то­варов произошла диверсификация "законсервированно­го" до того времени общественного стандарта потребле­ния. Тем не менее объемы выпускаемых в этой сфере (группа "Б") товаров далеко не отвечали масштабам спро­са населения, доходы которого в результате ряда пред­принятых мер существенно выросли. Так, в 1960г. напоч-ти 10- миллионное население в Казахстане было произ­ведено всего 35,5 тыс. стиральных машин, 127 тыс. элек­троутюгов, 1,2тыс. диванов-кроватей, 14тыс. сервантов, 0,6 тыс. деревянных кроватей и т.д. (16). Понятно, что производство некоторых товаров вообще отсутствовало в республике, а потому она ввозила их. Ho дефицит на­блюдался по всей стране.

He удовлетворял людей и узкий ассортимент това­ров. Они хотели приобретать более разнообразные и "мод­ные" вещи. Рыночная экономика моментально отреаги­ровала бы натакую "прихоть". Однако в директивно-пла­новом хозяйстве номенклатуратоваров расписывалась по пятилеткам A это значит, что общественный стандарт потребления как бы замораживался на пятилетие.

265

Иначе говоря, государство навязывало населению спрос: какие именнотовары покупать. Естественно, толь­ко те, что в ту или иную пятилетку будет выпускать со­ветская экономика. A чтобы эта, чисто тоталитарная пре­тензия не выглядела слишком обнаженно, то включалась идеологическая машина.

Скажем, в кинопрокатезапрещался показ пусть даже идеологически безобидных фильмов, где советские люди могли увидеть западную "красивую жизнь". Модные пид­жаки и узкие брюки, джинсы и яркие рубашки, обувь на микропоре (производство которой до поры до времени просто не могла освоить советская промышленность) объявлялись вкусами буржуазной растленной культуры, а их "носители" - стилягами и тунеядцами (за ношение рубашки "Парагвай", где всего-то была нарисована паль­ма, дружинники на улице запросто могли забрать в отде­ление милиции). Ho как только производство примерно таких же товаров (например, обуви на микропоре) нала­живалось в CCCP или соцстранах, они тут же выводи­лись из-под идеологического огня. Другими словами го­воря, потребительская конъюнктура и массовый спрос получали идеологическую санкцию.

B литературе уже много писалось, что именно в рас­сматриваемый нами период, т.е. при H. Хрущеве, благо­состояние и уровень жизни народа обрели тенденции к росту. Вряд ли кто будет оспаривать это положение, тем более люди того поколения, что познали голод и холод, безысходность и задавленность в сталинское время, стра­дания военного лихолетья. Ho с позиций сегодняшнего критического переосмысления истории следует признать и то, что государство могло делать для своих граждан во много крат больше, отрекись оно от политики, выстраи­ваемой в административно-командной системе коорди­нат. Ho думать так - иллюзия, ибо это было бы уже со­всем другое государство, как, впрочем, и общество. 266

ГЛАВА 14. "ЦЕЛИННАЯ ЭПОПЕЯ"

Мы уже отмечали, что в начале 50-х годов страна испытывала достаточно острый продовольственный кри­зис. Волько или невольно, но новое руководство должно было продемонстрировать обществу свое видение выхо­да из него.

Теоретически ситуация могла развиваться по двум путям. Первый вариант выхода из кризиса предполагал радикальную развязку, а именно: глубокую трансформа­цию системы производственных отношений, т.е. переход к рыночным механизмам, а также включение личного интереса, что было достижимо лишь по мере приватиза­ции собственности, и прежде всего - на землю. Понятно, что подобное развитие событий даже не обсуждалось.

B целях самосохранения Система выбрала гораздо более привычную, так сказать, экстенсивную модель ре­шения проблемы. Смягчить (а затем устранить) продо­вольственный коллапс предполагалось за счет резкого увеличения зернового клина. B этой связи был взят курс на распашку гигантских земельных массивов на востоке страны, т.е. на"освоение" целины. Дляэтого нетребова-лось поступаться идеологическими догмами. Достаточ­но было собрать в единую армаду тракторы и, обыгрывая энтузиазм народа, совершить марш-бросок за Урал.

Таким образом, будет правомерным сказать, что в известном смысле целина сыграла роль фактора, срабо­тавшего на реанимирование входившей в состояние комы системы, оттянув ее агонию еще на долгие годы (подо­бно тому как чуть позже Самотлор, позволивший долгие годы держать страну на наркотике нефтедолларов и со­здавать иллюзию благополучия). Хотя и гипотетически, но можно предположить, что если бы не "целинный ма­невр", то возможности для сохранения системы в неиз­менном виде оказались бы еще более суженными.

Отвергая данныйтезис и пытаясь найти ему контрдо­воды, обычно утверждают, что Хрущев просто не имел

267

другого выхода, ибо подъем зернового производства в традиционно сложившемся земледельческом ареале (Ук­раина, юг России и т.д.) был в то время невозможным в силу недостаточного развития химической отрасли, т.е. промышленности удобрений.

Соглашаясь с констатацией последнего обстоятель­ства, следует тем не менее подчеркнуть, что даже за преде­лами рыночно-приватизационной возможности, т.е. в рамках привычного экстенсивного варианта, имелись до­статочно приемлемые, во всяком случае, альтернативные по отношению к "целинной идее" пути решения пробле­мы. Их просто не могло не быть, если учесть уже хотя бы ту данность, что из 300 млн. га черноземных и чернозе-мовидных почв мира 190 млн. га, или две трети находи­лись на территории CCCP. Это ли не гигантский резерв! Кроме того, нужно вспомнить, что в 1954-1958гг. сред­няя урожайность зерновых составила в республике всего 7,3 ц/га, а в 1962-1965гг. и того меньше - 6,1 ц/га. Как справедливо утверждают экономисты, при таком положе­нии прирост урожайности в стране даже на один центнер по своему результату был бы фактически равносилен ос­воению всей целины (1). Добавим, что для поднятия уро­жайности на один центнер вовсе не требовалось "боль­шой химии", достаточно было придерживаться техноло­гической дисциплины или, допустим, провести на полях снегозадержание.

Одним словом, все говорят о том, что идея целины, выдвинутая февральско-мартовским (1954г.) Пленумом ЦК КПСС, отнюдь не носила неизбежно-необходимого характера. Напротив, данная акция была лишена объек­тивно обусловленных предпосылок и в своем сущност­ном целеполагании была движима скорее политико-иде­ологическими моментами, нежели мотивами сугубо эко­номической рациональности.

C этого времени именно целина становится наибо­лее зримым символом восприятия образа Казахстана,

268

предметом особой заботы республики и страны в целом. Что касается H. Хрущева, то для него она стала подлин­ной idee fixe, важнейшим критерием подбора и расста­новки руководящих кадров в республике.

Уже на сентябрьском (1953г.) Пленуме ЦК KJICC он подверг критике руководство Казахстана за недостаточ­ную реализацию сельскохозяйственного потенциала. B этой связи руководителям партийной организации и пра­вительства республики было предложено (естественно, в директивном порядке) разработать конкретный план под­ъема целинныхземель. B конце ноября 1953 г. такой план был представлен в ЦК КПСС. B соответствии с ним пред­полагалось, что в течение 1954-1957гг. посевные площа­ди в Казахстане будут увеличены на 2,5 млн. гектаров (2).

Понятно, что такие "робкие наметки" не устраивали "Дом на Старой площади" (здание ЦК партии), ибо там уже дозревал план гораздо более крупномасштабных рас­пашек "целинной нови", и не за четыре, а буквально за один-два года. Поэтому вскоре Москва (соблюдая, впро­чем, политес в виде пленумов и прочее) снимает с до­лжности секретаря Казахстанской партийной организа­ции Ж. Шаяхметова, а затем и председателя Совета Ми­нистров H. Ундасынова. Новым главой правительства назначается Д.Кунаев. Что касается "укрепления партий­ной организации республики", то Центр направляет сюда одного из организаторов партизанского движения в годы войны, а тогда министра культуры CCCP П. Пономарен-ко (первым секретарем республиканской партийной ор­ганизации) и первого заместителя начальника Главного политического управления Советской Армии JI. Брежне­ва (вторым секретарем).

Трудно сказать, сколько раз бывал Л. Брежнев на за­паде, востоке или юге республики, но с целины (согласно ненаписанным им мемуарам) он буквально не вылезал, чем и заслужил в дальнейшем расположение H. Хрущева (после XX съезда КПСС в 1956г. стал секретарем ЦК).

269

Сам же лидер страны шесть раз приезжал в Казахстан, неизменно посещая при этом целину. K этому времени (1962г.) по его инициативе пять северных областей рес­публики были объединены в Целинный край (H. Хрущев: "... пора переходить на краевое управление народным хозяйством..., а в перспективе исчезнут границы между республиками") (3) со "столицей" в городе Акмолинске, переименованном им же в Целиноград ("C этой могилой - русский перевод Акмолы ему дали как "белую могилу" -Ж.А. - надо кончать и город переименовать в Целиног­рад!") (4). Столь нехарактерно частое для первых руково­дителей страны посещение Казахстана тем не менее не помешало H. Хрущеву в один из его приездов салюто­вать с трапа самолета здравицу "узбекскому народу", а в другой раз, подобно школьнику на уроках географии, удивляться территориальным просторам республики и вопрошать, что же за большой народ здесь жил в про­шлом, если "занял такую громадную территорию" (5).

Вернемся, однако, к целине. Если рассматривать ее в призме современных социально-экономических и поли­тических реалий, то ее роль для республики несомненна. Bo многом благодаря ей в Казахстане производится на душу населения от 1,5 и более тыс. кг зерна. Между тем согласно мировой практике для снятия продовольствен­ной проблемы достаточно иметь показатель в пределах 1 тыс. кг. Таких стран насчитывается в мире лишь несколь­ко (Канада, Австрия, США Дания, Франция, Венгрия, Румыния и другие). Следует также иметь в виду, что 90-95 процентов мировых посевных площадей, отводимых под хлебные злаки, занимают мягкие пшеницы, тогда как целинный регион Казахстана производит преимуществен­но твердую пшеницу, ее сильные сорта, отличающиеся высоким содержанием белка; именно здесь находится один из крупнейших мировых массивов ее производства (для сравнения: из сотни килограммов муки, произведен­ной из зерна с низкими технологическими качествами,

270

выпекают 91 килограмм хлеба, а из такого же количества муки сильного зерна - 115 килограммов; 20-30 процентов сильной пшеницы, добавленной к слабому зерну, уже позволяют получить качественный хлеб). Отсюда ясно, что в результате освоения целинных земель республика получала в принципе все предпосылки не только для пол­ного удовлетворения собственных потребностей, но и для выхода на мировой рынок в качестве страны-экспортера высокотехнологического зерна (отвлекаясь, заметим, что из всех республик бывшего CCCP только Казахстан обла­дает таким потенциалом, что, естественно, увеличивает возможности его политического влияния в пространстве СНГ; например, Россия потребляла около 130 млн.т зер­на, а производила в среднем 105 млн, недостающую раз­ницу возмещали завозом из Казахстана - до 4 млн. т и импортом).

И все же, если рассматривать "целинный вопрос" в контексте таких моментов, как экологическая рациональ­ность, экономическая целесообразность и социальная эффективность (политический дискурс дан выше), то выявится немало и негативных сторон целинной эпопеи.

Думается, что уже первый аспект снимает чрезмер­ный позитив в оценке целины. B первые же годы (1957-1958гг.) в результате беспрецедентных распашек начались пыльные бури на легких почвах в Павлодарской области, а в начале 60-х годов процессы дефляции (выдувания почв) охватили земли всего целинного региона. K 1960r в Северном Казахстане было подвержено ветровой эро­зии более 9 млн. га почв, что равнялось тогда примерно всей сельскохозяйственной площади такой страны, как Франция.

Правда, в дальнейшем были разработаны почвоза­щитные системы земледелия, в частности, безотвальная обработка почвы (отвальный плуг был заменен на плос­корез, что позволяло сохранить стерню и другие органи­ческие остатки). Однако, как отмечают специалисты-эко-

271

логи, любые мероприятия в современных их формах лишь смягчают, но отнюдь не обеспечивают необходимой за­щиты окружающей среды. Следовательно, даже щадящие системы обработки почв не решают проблемы, а что ка­сается основы степного целинного земледелия - паров, то, как известно, чистый пар наиболее подвержен ветро­вой и особенно водной эрозии, т.е. является сильным ис­точником потерь почвенного плодородия.

Сказанное отчасти объясняет, почему Советский Союз терял больший объем верхнего слоя почв, чем лю­бая другая страна. Подробная информация о масштабах эрозии в стране отсутствовала, однако, по самым осто­рожным оценкам Института всемирного наблюдения Лес­тера Брауна (США), потери верхнего слоя почвы на па­хотных землях бывшего CCCP составляли почти 2,3 млрд. т в год (6). И значительная часть этих почвенных потерь приходилась на целинные районы Казахстана. За период освоения целинной пашни потери гумуса из пахотного горизонта превысили миллиард тонн, или треть его ис-ходныхх запасов в черноземах и каштановых почвах. На­блюдалась не только дегумификация, но и существенное ухудшение структуры и водных свойств, что неизбежно вело к снижению устойчивости почвы к эрозии.

Гумусный слой разрушался, а вместе с гибелью его каждого миллиметрового слоя на одном гектаре терялось 76 кг азота, 240 кг фосфора, 800 кг калия, и никакая "боль­шая химия" не способна компенсировать потери. Слой этот весьма тонкий: если представить Землю в виде фут­больного мяча, то слой почвы должен быть изображен оболочкой тоньше человеческого волоса.

Между тем функция почв многообразна. Современ­ная наука фиксирует их гидросферные, атмосферные, ли-тосферные, общебиосферные, наземно-экосистемные кор­реляты. Например, выявлено влияние гигантских распа­шек на глобальные нарастания засушливости (скажем, из 25 лет - с 1960 по 1985гг - 23 года оказались в районах

272

целинного Казахстана, Нижней Волги и других районах засушливыми).

K сожалению, на современном уровне эколого-геог-рафического прогноза предугадать региональные и гло­бальные последствия масштабных антропогенных (в дан­ном случае агрогенных) воздействий на природную сре­ду весьма трудно. Тем не менее не вызывает сомнения, что такое воздействие вызывает деградацию отдельных компонентов биосферы Земли, приводит к разбаланси-ровке исторически сложившихся круговоротов и обще­му качественному перерождению. Разрушение же эволю-ционно возникшей качественной определенности и спе­цифичности делает проблематичным развитие цивилиза­ции.

Таким образом, целинные земельные распашки в Казахстане (в 1954-1960гг. здесь было поднято 25,5 млн. га) не могли не дать масштабных негативных проекций. Приняв курс на целину, отражавшую стратегию глобаль­но расширяющегося (экстенсивного) природопользова-ния, партийно-государственное руководство проигнори­ровало общегуманитарный принцип "Земля - наш общий дом", взяв тем самым на себя моральную ответственность за грядущие экологические катаклизмы. Гигантская зона рискованного земледелия, формировавшаяся на простран­ствах Востока, была рискованна не только по отношению к урожаям, но прежде всего и главным образом в плане экологии нашего общего дома - планеты Земля.

Что касается экономической целесообразности, то этот аспект трудно иллюстрируется, ибо такие подсчеты статистика не вела. Поэтому вряд ли кто точно знает, ка­кова действительная цена экономических издержек леген­дарных "казахстанских миллиардов".

Тем не менее если учесть, что в целинный гектар "вде­лывается" от 1 до 2 ц зерна, а собирается не более 6-9 ц (в 1954-1958гг средняя урожайность была на уровне 7,3 ц/ га, а в 1961-1965гг. - 6,1 ц/га) (7), то вопрос об экономи-

273

ческой целесообразности предстает весьма актуальным. Ho кроме этого, на величину издержек производства вли­яли и масштабы привлечения трудовых ресурсов. Еже­годно на целину прибывала огромная масса студентов, городских жителей, комбайнеров и механизаторов из дру­гих областей и республик. Например, в 1956г. (первый случай, когда Казахстан дал 1 миллиард пудов хлеба) на уборку урожая со всех концов страны было стянуто око­ло 12 тыс. комбайнеров, 20 тыс. шоферов с соответству­ющей техникой, десятки тысяч учащихся из студенчес­ких отрядов (как пелось в комсомольскихпеснях, это был их "третий трудовой семестр"). Кроме того, на целину регулярно посылались десятки армейских автомобильных батальонов, тысячи солдат срочной службы и воинов ре­зерва, оттягивавшихся с гражданского производства. По­рой число занятых на хлебной ниве достигало более 1 млн. человек. Все это, безусловно, сказывалось на рента­бельности зернового производства, его себестоимости. Огромны были и энергетические затраты (горюче-смазоч­ные материалы), которые росли в силу поистине бескрай­них просторов целинных совхозных земель (уже одна транспортировка хлеба с полей до совхозного зернотока требовала чрезмерного количества энергоносителей).

Ориентировавшаяся на методологию экстенсифика-ции советская агроэкономическая наука считала, что для решения продовольственной проблемы важно достигнуть такого положения, чтобы на душу населения приходился как минимум гектар пашни. B этом плане в 50-х годах в CCCP отмечался дефицит в 50 миллионов гектаров. Поэ­тому цифра в 42 миллиона гектаров распаханной целин­ной нови отнюдь не случайна.

Задача, поставленная научными авторитетами, была решена - каждый советский человек "получил" по гекта­ру.. Ha долю CCCP приходилось 16 процентов всех зер­новых площадей на земном шаре (для сравнения: KHP -13, Индия - 14, США - 8,5 процента). Однако проблема осталась. 274

Располагая гигантским сельскохозяйственным потен­циалом, страна тем не менее стабильно входила в пятер­ку крупнейших мировых импортеров зерна (наряду с Япо­нией, Китаем, Саудовской Аравией и др.). За 10 лет (1976-1985 гг.) его было закуплено более 308 миллионов тонн на сумму в 50 с лишним миллиардов долларов. Причем это были "нефтедоллары": в 1960 г. было продано 17,8 миллионов тонн нефти, куплено 200 тысяч тонн зерна, в 1985 r. - экспортировано 117 миллионов тонн нефти, им­портировано 44,2 миллиона тонн зерна. Попросту гово­ря, зерно обменивали на невосполняемые ресурсы - нефть. B этой связи глубоко прав один из экономистов, заявив­ший: "не будь нефти Самотлора, жизнь заставила бы на­чать перестройку лет 10-15 назад" (8) (в качестве ремар­ки заметим, что CCCP был объективно заинтересован в ближневосточном кризисе, поскольку его незатухающие коллизии позволяли держать курс "нефтедоллара" на до­статочно высоком уровне, а следовательно, решать внут­ренние проблемы страны; в этом интересы "социалисти­ческого интернационализма" и "американского империа­лизма" смыкались).

Жизнь доказала, что в условиях HTP природный фак­тор сам по себе еще не есть решающее условие. Взять хотя бы Нидерланды, которые крайне ограничены в зе­мельных площадях и вынуждены метр за метром отвое­вывать польдеры у моря. Однако CCCP - одна шестая часть земли, не шел с ней в силу экстенсивного характера эко­номики ни в какое сравнение.

B Голландии площадь пашни составляла всего 0,9 млн.га (в CCCP - 233 млн.). Продукция на один гектар пашни составилаздесь 8900 долларов (в CCCP -300). Один гектар пашни кормил 16,5 человек (в CCCP - 1,2), один работник сельского хозяйства обеспечивал продоволь­ствием 60 человек (в CCCP -13). Между тем на гектаре пашни в CCCP было занято людей в 15-20 раз больше, чем в Голландии (9).

275

Итак, целина как "экстенсивный" маневр экономи­чески не оправдала себя. Страна оставалась импортером зерна, а выход на вынужденную интенсификацию был заблокирован, и в этом роли целины и Самотлора одина­ковы.

Целина породила ряд негативных моментов и в кон­тексте социальных опосредований. Конечно, она сыгра­ла большую роль в создании в регионе обширной соци­альной и производственной инфраструктур, возникнове­нии новых городов в бурном расцвете старых . He следу­ет забывать и то, что освоение целины осуществлялось главным образом через привлечение трудовых ресурсов из других республик (в 1960-1965гг. рост населения Се­верного Казахстана на 61 процент обеспечивался за счет межреспубликанской миграции) (10) - выходцев из РСФСР, Украины, Молдавии, Белорусии и т.д.; у H. Хру­щева во время его встреч с лидером Китая Мао-Цзедуном обсуждалась даже возможность широкомасштабного при­влечения на целину китайской рабочей силы. B результа­те здесь сформировалась широкая социокультурная и эт-ноконтактная зона, сильно динамизировавшая процессы интернационализации общественной жизни.

B то же время обширность миграционного потока имела и отрицательный результат. Так, регионы-доноры, т.е. районы-источники миграционных потоков, превра­тились из трудоизбыточных в трудонедостаточные тер­ритории и на сегодня сохраняют острейший дефицит ра­бочей силы (например, Нечерноземье). Вместе с тем не­контролируемая миграция содействовала тому, что удель­ный вес коренного этноса в национальной структуре на­селения Казахстана снизился до тридцати процентов. B результате возникла объективная угроза языку (ареал функционирования казахского языка еще более сузился: более 700 школ были переведены с казахского языка обу­чения на русский), социокультурным институтам и всей

276

системе жизнеобеспечения казахского этноса. A это не могло не отразиться на всем комплексе межнациональ­ных отношений, порождая здесь взрывоопасные пробле­мы и напряжения.

Говоря о социальных последствиях целины, нельзя также упустить из виду, что в ходе ее освоения еще более обострилась проблема регионных противоречий в разви­тии производительных сил Казахстана. Целина, как и про­мышленный Восток, стала основным центром притяже­ния государственных инвестиций. Другие же регионы республики были в этом отношении существенно ущем­лены. B результате производственные и социальные ин­фраструктуры развивались здесь гораздо менее динамич­но, а производительные силы чуть ли не стагнировали, порождая вопросы занятости и пауперизации населения, демографические и экологические проблемы и т.д. Все это служило базой для возникновения проблемы "Север-Юг" (отсталые в плане развития производительных сил западный и юго-восточный регионы и относительно бо­лее развитые Север, Восток и отчасти Центр), чреватой самыми негативными последствиями в самых разных проекциях.

K началу 60-х годов стало очевидно, что админис­тративно-командная система полностью исчерпала себя. Жизнь все больше и больше требовала расширения ини­циативы и самостоятельности предприятий, укрепления хозяйственного расчета, а следовательно, и радикальных изменений в организационной структуре всей обществен­но-политической жизни. B этом отношении бесконечная цепочка непродуманныхреорганизаций, осуществляемых экспромтом H. Хрущевым, не давала и не могла дать тре­буемого эффекта, поскольку ухватившись за частное, не­возможно было решить целое. Однако понимание, что система не поддается реформированию, придет в общес­твенное сознание еще нескоро.

277

ШАБА 15. ЗАСТОЙ ИЛИ КРИЗИС?

Аппаратный партийный переворот, осуществленный в октябре 1964г. стал финалом насыщенной противоре­чивыми исканиями и борениями, надеждами и утрачен­ными иллюзиями "хрущевской декады".

Придав анафеме "субъективистско-волюнтаристскую политикуХрущева" и облачившись в тогу "отцов-рефор­маторов", новоявленные лидеры партийно-государствен­ной иерархии во главе с Л.И. Брежневым тут же приня­лись за санацию хронически больной социалистической экономики.

Гонг к очередному раунду косметической стилизации под реформы прозвучал на мартовском и сентябрьском (1965г.) Пленумах ЦК КПСС, где, как писали газеты тех лет, "были приняты исторические директивы по совер­шенствованию хозяйственного механизма". B содержа­нии последних нашли отражение некоторые теоретичес­кие заделы и концепции, наработанные в экономической науке, продолжавшей следовать в фарватере догматов марксистско-ленинской политэкономии.

Игнорируя фатум исторической тупиковости социа­листической утопии, предаваясь иллюзиям возможности реформирования экономики аномальной административ­но-командной системы, ведущие научные авторитеты страны пытались решить проблему кризиса через изме­нение отдельных фрагментов экономических отношений, никак не затрагивая при этом фундаментального начала -отношений собственности. Философия реформ допуска­ла некоторое вторжение в частности, но только не в саму природу сущностного целого (так называемая социалис­тическая собственность), которое продолжало сохранять статус сакрального табу. Естественно, что такая методо­логия уже изначально обрекала реформаторские потуги на провал.

Объективно не могли увенчаться успехом и частные решения, поскольку в условиях неизменной обществен-

278

но-политической и социально-экономической системы они становились абсолютно иррациональными. Как, на­пример, можно было достигнуть расширения прав и са­мостоятельности предприятий (за что ратовал сентябрь­ский (1965г.) Пленум ЦК КПСС), если параллельно этой ключевой установке реформ было принято решение о воссоздании взамен совнархозов министерств, на кото­рые налагались ответственность за распределение мате­риалов и оборудования, оперативное руководство от­раслью, финансирование, отслеживание качественных и количественных показателей и многие другие функции, совокупность коих, собственно, означала контроль за всем производством. Понятно, что, получив такие прерогати­вы (в дальнейшем они еще более расширились), минис­терства, отнюдь не став структурами нового типа (как в этом убеждал на Пленуме глава правительства A. Косы­гин), превратились в отраслевые супермонстры, быстро подмявшие под себя права, инициативу и самостоятель­ность предприятий.

По большому счету и сами предприятия были не боль­но заинтересованы в самостоятельности. Если последняя и востребовалась, то только до определенных пределов. И это понятно, так как при отсутствии рыночных меха­низмов и тотальном господстве директивно-распредели­тельных принципов организации экономики поиск ресур­сов, каналов реализации, установление смежных связей, финансирование и многое другое могли вызвать у руко­водителей предприятий лишь головную боль, которую удобнее было переложить на министерства.

И все же, несмотря на имманентные изъяны, рефор­мы вызвали определенное "взбадривание" экономики. Выросли показатели среднегодового роста промышлен­ности и сельскохозяйственного производства, динамика была характерна для валового продукта и национального дохода, повысиласьэффективностьтруда. B годы восьмой пятилетки (1966-1970гг.) народнохозяйственный комплекс достиг наивысших со времен введения плановой эконо­мики индексов роста.

279

Однако вскоре инерция реформ, так и не выйдя на мультипликативный эффект, была исчерпана, а сами они, обретая все более паллиативный характер, были оконча­тельно заблокированы.

За двадцать лет (1965-1985гг.) индустриализацион-ные процессы в Казахстане развивались весьма динамич­но. Республика превратилась в один из крупнейших про­мышленных регионов CCCP Здесь находилась основная база цветной металлургии страны, действовали обшир­ный топливно-энергетический комплекс, развитая хими­ческая отрасль, угледобывающая промышленность, имел­ся огромный (даже по мировым стандартам) потенциал нефтедобычи.

По объемам добычи хрома республика вышла на пер­вую позицию в стране, по углю, железным и марганце­вым рудам - натретью. Казахстан давал около 90 процен­тов общесоюзного выпуска желтого фосфора, 40 процен­тов кормовых фосфатов, от 30 до 70 процентов меди, цинка, свинца. До союзного значения наращивались мощ­ности в производстве ферросплавов, титана, магния, ред­коземельных элементов. C вводом в эксплуатацию круп­нейшего в стране Карагандинского металлургического комбината существенно повысилась роль региона в про­изводстве стали.

Если рассматривать промышленность Казахстана в структурном разрезе, то нетрудно будет заметить ее явно обозначившуюся сырьевую направленность. Преимущест­венное развитие получили топливно-энергетический ком­плекс, цветная и черная металлургия, химическая и не­фтехимическая отрасли. B результате сложился относи­тельно высокий удельный вес добывающего сектора про­мышленности (в 1986г. - 14,7 процента против 9 по CCCP), тогда как, например, доля машиностроения в об­щем объеме промышленного производства составила 7 процентов (27,4 процента по CCCP). B республике почти отсутствовали предприятия, производящие высокотехно­логическую продукцию.

280

За пределы Казахстана вывозилось, как правило, де­шевое сырье (хотя на мировых рынках оно стоило как раз дорого), а поступала дорогостоящая готовая продук­ция. Отсюда - перекос стоимостного баланса ввоза - вы­воза. Республика вывозила продуктов на 8 млрд. руб., а ввозила-на 16 млрд.

B 1976-1980гг. число построенных и введенных в действие только крупных промышленных предприятий достигло 117 единиц, в 1981-1985гг. - 60 (1). Бурное раз­витие получила производственная инфраструктура. Кон­центрированным выражением "индустриального бума" стало увеличение доли промышленности в валовом об­щественном продукте республики до 50 процентов (на начало 80-х годов) (2).

За двадцать пять лет (с 1960 по 1985гг.) численность рабочих увеличилась на 2347 тыс. человек, или 203 про­цента (это, кстати, говорило, что подъем промышленно­го производства обеспечивался главным образом не за счет интенсивных, аза счет экстенсивных факторов: рост промышленной продукции многократно отставал от ро­ста численности занятых). Удельный вес населения, за­нятого в промышленности и строительстве, достиг од­ной трети (1985г. - 31,2 процента). Промышленное раз­витие вызвало рост численности городов. По данным Всесоюзной переписи населения 1989г. в Казахстане на­считывалось болееЗО городов с населением свыше 50 тыс. человек, 19 городов - свыше 100 тыс. человек и пять го­родов с населением свыше 300 тыс. человек. B 1970r., впервые в истории народонаселения региона, удельный вес городских и сельских жителей уравнялся, а с 80-х го­дов горожане стали преобладать в структуре населения республики (1987г. - 58 процентов) (3).

Все приведенные выше цифры, взятые из статисти­ческих народнохозяйственных отчетов, рисуют в общем-то благостную картину развития промышленности. И ко­нечно же, вчитываясь в них, широкая общественность не видела не то что явных симптомов, но и каких-то косвен-

281

ных намеков на кризис. Ведь долгие десятилетия един­ственным критерием функциональности и эффективнос­ти экономики был валовый подход, приучивший оцени­вать любую динамику только с количественной стороны. O делах в той или иной отрасли, том или ином производ­стве судили исключительно сквозь призму бинарной оп­позиции "больше-меньше": если объемы продукции по сравнению с предшествовавшей базой хоть как-то возро­сли - значит, отрасль в динамике, если нет - производст­во в прорыве, оно стагнирует. И как тут не возрадоваться от круто ползущих вверх кривых, отражавших перевы­полнение на миллионы тонн планов по стали, чугуну, нефти, углю и т.д.

Между тем "ползли в заоблачную высь" и графики импорта. Такая симметричность тенденций могла озна­чать только одно: промышленность, выпуская огромней­шее количество, скажем, стали самой по себе, испытыва­ла столь же огромнейший дефицит ее сортамента (элек­тростали, проката из низколегированной стали и т.д.; в 1985г. из 155 млн.т стали, выплавленной в стране, 85,5 млн., т.е. значительно больше половины, приходилось на "дедовский" мартеновский способ) (4). Следовательно, если в количественном отношении валовое предложе­ние продукции с лихвой перекрывало спрос, то в аспекте качества ничего подобного не наблюдалось. A это гово­рило о том, что имеет место производство ради произ­водства, т.е. в интересах вала.

Вместе с тем динамика в производстве той же стали при ее относительно незначительном экспорте свидетель­ствовала о гипертрофированной металлоемкости про­мышленности. B подтверждение достаточно привести здесь лишь один пример: только в машиностроении из­лишний вес продукции достигал 12-15 млн.т, что в 2,5 раза перекрывало годовой объем сталелитейной промыш­ленности Казахстана.

Крайне непроизводительная ресурсоемкость была характерна для всех отраслей экономики республики.

282

Например, статистика фиксировала, что в Казахстане в расчете на душу населения производилось электроэнер­гии больше, чем во многих высокоразвитьгх странах. По логике, согласно которой экономическое благосостояние и производительность труда во многом определяются среднедушевыми показателями производства энергии, Казахстан должен был являть собой весьма процветаю­щий регион. Однако в этом плане корреляции не просле­живалось, т.е. индексы энергопотребления и развития экономики были более чем неадекватны. Следовательно, и здесь имел место "холостой ход": "энергетический брон­тозавр" экономики расточительно пожирал невосполня-емые топливно-энергетические ресурсы.

"Дикие" масштабы ресурсоемкости экономики, по­мимо всего прочего, прямо стимулировались и действо­вавшей системой централизованного фондового обеспе­чения предприятий.

Следует сказать, что в ходе подготовки реформ 1965г. высказывалась идея о необходимости перехода от цен­трализованного фондирования материальных ресурсов и прикрепления потребителей к поставщикам на оптовую торговлю средствами производства. Ee поддерживал, на­пример, ученый-экономист E. Либерман - один из дея­тельных инициаторов реформаторских новаций. Однако многие ученые и практики увидели в замыслах ученого лишь "смешную либерманию" (тогда как западные наблю­датели, обыгрывая термин "либерализация экономики", с иронией называли реформы "либерманизацией эконо­мики"). Настаивая на сохранении жесткого лимитирова­ния, они утверждали, что отход от него возможен лишь после накопления материальных ресурсов и, следователь­но, ликвидации дефицита.

Между тем этого как раз не могло произойти, ибо именно сохранявшаяся система централизованного фон­дового обеспечения предприятий и порождала дефицит. B Казахстане функционировали десятки тысяч предпри­ятий, и все они безотказно брали все, что им давали и в

283

любых количествах. Дело доходило до таких пассажей, когда, например, предприятие сдавало в счет металлоло­ма первоклассную катанку, которая ему никогда и не была нужна, но которую оно когда-то взяло, исходя из принципа "свой карман не тянет", или когда оперный театр давал объявление в газете о распродаже материалов, свойствен­ных не учреждению культуры, а скорее промышленному производству. Руководствуясь поговоркой "бьют - беги, дают - бери", промышленность республики довела сверх­нормативные запасы материальных ресурсов буквально до астрономических цифр.

Разорвать "заколдованный круг" могла лишь струк­турная перестройка промышленности с ее ориентацией на ресурсосберегающие технологии. Ho тут все опять упиралось в то самое сущностное целое, поскольку без радикальной трансформации отношений собственности и перехода к рыночной парадигме развития остановить затратный механизм экономики было попросту невозмож­но. Экономика в ее социалистическо-плановой ипостаси была обречена пожирать саму себя.

Итак, пробираясь сквозь частокол статистической казуистики, нагроможденной директивными ведомства­ми, можно было обнаружить, что в экономике республи­ки (как и всей страны) развивались тенденции отнюдь не позитивного свойства. Хотя сделать это было не так прос­то, ведь насквозь идеологизированная статистика, очень умело манипулируя цифрами, выстраивала динамические ряды таким образом, что отрицательные индексы обрета­ли только знак "плюс". B целях фальсификации действи­тельной картины разрабатывались особо изощренные методики. Так, например, Продовольственной програм-мойСССРдо 1990r (декларированнойнамайском(1982г.) Пленуме ЦК КПСС) была поставлена задача обеспечить подушевое потребление мяса до 70 кг И статистика дела­ла все, чтобы "подтянуть потребление" до этой партий­но-санкционированной цифры. Для этого в категорию "мясо" стали засчитывать кости, субпродукты, внутрен-

284

ний жир (лярд) и т.д., были введены различные коэффи­циенты пересчета (например, говорили, что раз калорий­ность жира выше калорийности мяса, то можно 1 кг жира засчитывать как включенные в потребление несколько килограммов мяса).

Через так называемый множественный счет опреде­лялись объемы валового продукта (например, на каком-то заводе сделали деталь стоимостью 100 руб. и передали ее смежному предприятию, на котором в ходе операций с этой деталью произвели стоимость в 50 руб., но в отче­тах этого предприятия указывалось не 50, а уже 150 руб. и так по всему продвижению продукции), в результате чего они "демонстрировали" рост даже не на какие-то проценты, а в "разы". Подобным образом фальсифици­ровались и стоимостные показатели плана. Последний, по статистике, всегда выполнялся и перевыполнялся, хотя 61 процент предприятий машиностроительного комплек­са, 42 процента металлургического и т.д. не выполняли договорных обязательств (стоимость продукции, не по­лученной по договорным обязательствам,определялась в сотни и сотни миллионов рублей). Все объяснялось про­сто: недовыполнение в одном звене перекрывалось пере­выполнением в другом фрагменте производства. Допус­тим, где-то трехкратно превысили плановые задания по производству ведер. И вот этим излишком закрывается эквивалент равных по стоимости, но не созданных дру­гих продуктов, скажем, электромоторов.

Плачевное положение складывалось в аграрном сек­торе экономики. Несмотря на постоянное наращивание капитальных вложений в сельское хозяйство, двукратный рост его энергетических мощностей, объемы валовой продукции не только не возрастали, но, напротив, обна­руживали устойчивую тенденцию к убыванию. Так, если в самые благополучные 1966-1970гг. среднегодовыетем-пы роста были зафиксированы на уровне 28 процентов, TOBl971-1975гг.- 15,ав1981-1985гг.-0,1процента.Если же учесть, что немалая доля валовой продукции аграрно-

285

го комплекса приходилась на личные подсобные хозяй­ства населения (в среднем за год: за 1981 -1985гг. - по кар­тофелю - 56 процентов, овощам - 32, бахчевым - 35, пло-доягодным культурам - 53, мясу - 31, молоку - 44, яйцам -35, шерсти - 22 процента), то динамика валового произ­водства в колхозно-совхозных структурах обретает в рас­сматриваемые годы еще более удручающую картину (5).

Согласно традиционным оценкам производитель­ность труда в сельском хозяйстве росла от пятилетки к пятилетке. B действительности же его эффективность оставалась низкой, что видно особенно на фоне некото­рых сопоставлений. Так, чистый результат от всей дея­тельности в расчете на одного работника составил в Ка­захстане всего 11 руб., или no нереальному валютному курсу тех лет что-то около 25 долларов, тогда как в США - 59 тыс. долларов, Великобритании - 42 тыс., Германии -32 тыс. долларов. Один работник в среднем кормил лишь 13 человек (в США - 80, Швейцарии - 100, Нидерландах -60 человек) (6).

B свое время Сталин следующим образом раскрывал "преимущества" социалистического сельского хозяйства: "... У капиталистов крупные... хозяйства имеют своей целью получение максимума прибыли. У нас, наоборот, крупные... хозяйства, являющиеся вместе с тем государ­ственными хозяйствами, не нуждаются для своего разви­тия ни в максимуме прибыли, ни в средней норме прибы­ли, а могут ограничиваться минимумом прибыли, а иног­да обходятся и без всякой прибыли... Наконец, при капи­тализме не существует для крупных хозяйств ни особых льготных кредитов.., тогда как при советских порядках, рассчитанных на поддержку социалистического сектора, такие льготы существуют и будут существовать. Обо всем этом забыла достопочтенная "наука" (7).

Ясно, что такая идеология порождала иждивенчес­кие тенденции в совхозах и колхозах, которые в условиях государственного патернализма, выражавшегося прежде всего в огромнейших дотациях на сельскохозяйственное

286

производство и многомиллиардных кредитах (конечно же, они не возвращались, а ежегодно просто "списывались"), мало задумывались о рентабельности.

B результате в 1981-1985гг. в Казахстане 53 процен­та совхозов и колхозов были убыточны, а размеры убыт­ка вылились почти в миллиард рублей (в Талды-Курганс­кой области убыточными были 72 процента совхозов и колхозов, Уральской - 78, Семипалатинской - 68, Цели­ноградской - 60 процентов и т.д.) (8).

Продолжал действовать затратный механизм. Так, в животноводстве затраты на производство 100 руб. вало-войпродукциисоставилив 1981 -1985гг. 120 руб. (вКзыл-Ординской области Казахстана - 118 руб., Целиноградс­кой - 116, Павлодарской - 107 руб. и т.д.). B рассматрива­емые годы цена реализации не возмещала даже себестои­мости в производстве мяса крупного рогатого скота, ово­щей, сахарной свеклы, молока и молочных продуктов, свинины, шерсти (9).

Таким образом, колоссальные объемы целевых фи­нансовых инъекций в сельское хозяйство не давали адек­ватной отдачи. Механизм действовавших организацион­но-хозяйственных структур, несмотря на обильную "смаз­ку" из мультимиллионных ассигнований, постоянно про­буксовывал, обнаруживая неспособность трансформиро­вать гигантские затраты в нужный результат. Возникал порочный круг: для рывка структур была необходима широкомасштабная интенсификация, для которой, в свою очередь, требовались наряду с прочим огромные средст­ва, однако, последние, поступив в те же структуры, ими же и блокировались.

Результирующей проекцией глубоко иррациональ­ной природы "классических" структурных образований эпохи "великого перелома" явилась их несостоятельность в плане реализации основной функции - обеспечения об­щества продовольствием.

Располагая на своей территории 2/3 мировых черно­земов, занимая первое место в мире по площади сельхо-

287

зугодий (603 млн. га в CCCP, 431,5 млн. - в США, Канаде - 78, Нидерландах - 2,0 млн. га), являясь абсолютным ли­дером по поголовью крупного рогатого скота, овец, сви­ней и птицы, обладая стадом коров, в 10 раз большим, чем Великобритания и 40 с лишним раз, чем Дания (круп­нейший экспортер масла), имея 23 млн. человек, занятых в сельском хозяйстве (в США - 3 млн), страна оставалась крупнейшим импортером продовольствия (10).

Советский импорт сельхозпродукции возрос со сред­негодового уровня в 2,6 млрд. долларов (20 процентов всего импорта) в 1970-1972гг. до 19 млрд. долларов (24 процента) в 1981 -1985гг. Если в 1970г. было закуплено на мировых рынках 165 тыс.т мяса и мясопродуктов, то в 1985г. - 857 тыс., животного масла соответственно - 2,2 и 276 тыс.т, сахара-песка - 2745 и 4125 тыс.т (11).

Гримасой социалистического сельского хозяйства являлись стремительно нараставшие из года в год импорт­ные закупки зерна. И дело здесь заключалось отнюдь не в его дефиците. Главными стимуляторами импорта высту­пали затратный характер экономики и магнетизм пресло­вутого вала. Это становится очевидным, если учесть, что в стране, даже в неурожайные годы, собиралось в сред­нем 70-75 млн.т пшеницы (в благополучные - до 80 млн.), тогда как, скажем, в США - 55-60, а в странах ЕЭС, вмес­те взятых, - 70-75 млн.т (12).

Куда же исчезало зерновое изобилие? Если даже при­нять во внимание несбалансированную структуру пита­ния населения, где основными "энергетиками" выступа­ли картофель и хлеб (подушевое потребление хлебопро­дуктов в 1985г. составляло в CCCP 132 кг, в США - 96, Дании - 71, Канаде - 69, Нидерландах - 64 кг), то все рав­но масштабы производства зерна должны были оставать­ся достаточными для удовлетворения собственных пот­ребностей и даже для экспорта.

Однако это в теории. Ha практике все сводилось на нет тем же затратным механизмом. Гигантские объемы зерна ежегодно исчезали в пропасти под названием "эк-

288

стенсивное животноводство"

Нарастив в погоне за валовыми показателями огром­нейшее и в то же время низкопородное, т.е. малопродук­тивное, поголовье скота - средний вес одной головы круп­ного рогатого скота увеличивался всего на 3 кг в год (в Казахстане при стаде коров в 3 млн. голов средние удои составляли 1800 кг, тогда как, например, в Дании - соот­ветственно 951 голова и 5700 кг), сельское хозяйство постоянно упиралось в кормовую проблему. При сохра­нении деформированной структуры сельскохозяйствен­ного производства (в рекордный по урожаю 1987г. из 211 млн.т зерновых на кукурузу приходилось всего 14,8 млн.т, сою - 0,7 млн.т)потребности животноводства решались главным образом за счет грубых кормов и зерна. Послед­него ежегодно скармливалось до 40-45 млн.т. Где-то в таких пределах и фиксировались импортные поставки (13).

Первые крупные импортные операции с зерном были проведены в 1963 г. Ho на постоянную, так сказать, пла­новую основу они были поставлены начиная с 1972-1973гг., когда цены на нефть по сравнению с ценами ми­рового продовольственного рынка резко возросли, создав у руководителей страны иллюзию выгодности обмена сырьевых ресурсов на зерно. Если в 1970 г было закупле­но 2,2 млн. т зерновых, то в 1980 г. - 29,4 (из них 14,7 млн.т пшеницы), а в 1985 r. -45,6 млн.т(21,4 - пшеницы). По данным ФАО, с 1971 по 1988 гг. CCCP закупил за ру­бежом (в основном в США, Канаде, Аргентине Турции) 483 млн.тзерна на сумму 70 млрд. долларов (14). B 1985 г. каждая третья булка хлеба и каждая вторая пачка мака­рон, поступавшие в потребление населения, были импор­тного происхождения (15).

Катастрофические провалы в народном хозяйством неминуемо проецировались на качество и уровень жизни населения. Вопреки декларациям экономика работала не на человека, а только на саму себя. Об этом, в частности, свидетельствовала и структура промышленности, т.е. co-

289

отношение двух ее основных подразделений - производ­ства средств производства (группа "A") и производства предметов потребления (группа "Б"). Если в 1970 г. удель­ный вес группы "A" (тяжелая индустрия, капитальное строительство, военно-промышленный комплекс и т.д.) в общем объеме продукции промышленности составил в Казахстане 73,3 процента, то группы "Б" - 26,7. B 1985 г. доля потребительских товаров упала до 25 процентов. Столь деформированные пропорции (заданные еще в годы сталинской индустриализации) обнаруживали, что дина­мика промышленности обеспечивается главным образом за счет первого подразделения. Следовательно, увеличе­ние валового продукта, а через него и национального до­хода, весьма слабо влияли на уровень жизни населения, коррелируя больше в сторону военно-промышленного и индустриального потенциала, нежели в векторе благосос­тояния общества.

Об относительно низком уровне жизни свидетель­ствовало множество индикаторов: здравоохранение, со­циальное обеспечение, жилищная проблема, экология, норматив физического износа населения, условия труда и его оплата, культурные идуховные потребности и т.д. и т.п. За неимением возможности мы кратко рассмотрим два показателя, которые в литературе очень долго замал­чивались - инфляцию и питание населения.

Стереотипы политэкономии социализма все эти годы насаждали в общественном сознании инсинуации о том, что инфляция в условиях социалистического планового хозяйства не может иметь места, ибо она есть атрибут исключительно рыночной экономики. Внешне как будто так и было: десятилетиями цены на товары оставались стабильными,

Однако на самом деле инфляционные процессы, под­чиняясь объективным законам экономики, развивались весьма бурно Правда, при этом они не имели прозрачно­го характера, а выступали в "подавленной", деформиро­ванной, т.е. скрытой, форме.

290

0 высоком уровне инфляции говорил сильнейший дисбаланс спроса и предложения. При социалистической (деформированной) модели цены низки и стабильны, но товары в дефиците и, следовательно, малодоступны или, наоборот, товаров много, но в силу убогости их ассорти­мента и качества они становятся попросту никому не нуж­ными.

Все годы существования советского планового хо­зяйства сохранялся острейший дефицит по большинству групп товаров, и прежде всего - товаров широкого пот­ребления, выпуск которых в силу блокирования группы "Б" и близко не отвечал спросу. Например, в 1985 г. про­изводство предметов потребления на душу населения в стоимостном выражении составило в Казахстане всего 468 руб. Теоретически среднестатистический житель мог вы­купить этот объем товаров за свою двух-трехмесячную заработную плату, зарплата же оставшихся девяти меся­цев, не находя реализации, откладывалась в сберегатель­ные банки, формируя так называемый "отложенный спрос". Следовательно, увеличение вкладов от населения в сберегательных кассах говорило не о росте благососто­яния (как это всегда интерпретировалось в статистике), а о росте инфляции. Если в 1970 г. в Казахстане насчиты­валось 3057 тыс. вкладов в сберегательных банках на сум­му 1793 млн.руб., то в 1985 г. - соответственно 7274 на сумму 7870 млн.руб. (16).

Как подсчитали в свое время экономисты, в резуль­тате дефицита товаров неудовлетворенный покупательс­кий спрос в масштабе страны составил 21-25 млрд.руб (явно заниженные оценки), население в поисках товаров теряло (на середину 80-х годов) 65 млрд. человеко-часов, что соответствовало годовому фонду рабочего времени 35 млн.человек, занятых в народном хозяйстве. Все на­званные цифры и выступали внешне невидимым прояв­лением инфляции. Ee же явным обозначением были длин­ные очереди в магазинах.

Выражением проявления инфляции служили и силь-

291

но опережающие темпы динамики оплаты труда по срав­нению с ростом его производительности (в республике это былаустойчивая тенденция), так называемый "долгос­трой" (в Казахстане случаев его было множество), когда возведение гигантских заводов продолжалось десятиле­тиями, т.е. десятилетиями они не давали никакой продук­ции, но их строители исправно из года в год получали высокие зарплаты. B этих и многих других случаях на­растала денежная масса, не имевшая товарного обеспе­чения, что и есть прямой признак инфляции. Среди мно­гочисленных утопий, "отлитых" H. Хрущевым в партий­но-санкционированные максимы (как то: "стереть грань между городом и деревней", "устранить различия между умственным и физическим трудом", "достигнуть общнос­ти общественных и личных интересов", "нынешнее по­коление советских людей будет жить при коммунизме" и т.д.) была и такая - "догнать и перегнать Америку по про­изводству молока, мяса, масла".

Как же реализовала эту партийную установку социа­листическая экономика? B 80-х годах уровень потребле­ния мяса в CCCP по отношению к США (по расчетам не фальсифицированной советской статистики, а по оцен­кам ряда независимых экспертов) составил всего 34,2 процента, жиров и масла - 29,8 процента, рыбы - 67 ово­щей - 19,3, фруктов - 19,7 процента (17). Хотя средняя калорийность питания в CCCP (в Казахстане близкие по­казатели) и США фиксировалась примерно на одинако­вом уровне (3300 ккал в день на душу населения), у со­ветского потребителя 46 процентов дневного рациона пищи приходилось на картофель и хлеб, на мясо же и рыбу - только 8 процентов (в США - соответственно 22 и 20 процентов).

B потребительских расходах семьи из четырех чело­век, работающих и получающих доход в 380 руб. в месяц (до вычета налогов), расходы на питание составили 59 процентов, тогда как в США этот показатель равнялся 15,2

292

процента Фактические объемы потребления были в стра­не значительно ниже физиологически рациональных норм, рекомендованных специалистами. Если допустить выход на эти рациональные нормы, то доля расходов на питание составила бы в расходах среднестатистической семьи не 59, a 71 процент, для достижения же количест­венных норм питания американской семьи потребовалось бы 90 процентов бюджета семьи (в Казахстане - 98 про­центов), а если учесть стандарты качества - 180 процен­тов (17).

Оценки экономической доступности, выводимые че­рез количество рабочего времени, необходимого длятого, чтобы заработать на покупку продуктов питания, показа­ли следующее: советскому работнику для того,чтобы ку­пить условную единицу мяса, в 80-е годы приходилось трудиться больше, чем американцу, в 10-12 раз, птицы - в 18-20, молока - в 3, сливочного масла - в 7, яиц - в 10-15, хлеба - в 2-6, водки - в 18 раз.

B 1965 г. жители городов потребляли мяса (с учетом его качества) почти на 50 процентов меньше, чем в 1913 г. и 1927 г. (причем для покупки 1 кг мяса нужно было отработать по времени в 1,5 раза больше, чем в 1913 г. и 1927г.)(19).

Таким образом, огромный и разнообразный комплекс мер, постоянно усложнявшийся, абсорбировавший гигантские ресурсы общества, периодически "встряхивал" экономические структуры, но не сообщал им поступатель­ного движения. Говоря образно, структуры, созданные в ходе революционаристского эксперимента, испытывали сильнейшую аритмию, которая выписывала кардиограм­му, близкую к предынфарктному кризу. И именно кризис определял состояние общества, но отнюдь не застой -термин, выдуманный официальной пропагандой для обос­нования и оправдания новых утопических эксперимен­тов.

293

ГЛАВА 16. КОНЦЕПЦИЯ "ПЕРЕСТРОЙКИ"

Курс на социально-экономические преобразования, провозглашенный M.C. Горбачевым с приходом его к ру­ководству CCCP, имел на отправном этапе такую же тен­денцию, как и попытки его предшественников, пытавших­ся при восхождении к власти показать себя деятельными, демократичными реформаторами. Система социально-экономических и политических акций, направленных на реформирование общества, вошла в историю под назва­нием "перестройка".

B развитии этого периода выделяется несколько эта­пов (1).

Первый этап. 1985 г.(апрельский Пленум ЦК КПСС) - лето 1987г. B рамках данного этапа были пред­приняты тщетные попытки реализовать концепцию так называемого ускорения. Как предполагало и верило ру­ководство страны, вывести общество из застоя (пока еще слово "кризис" не упоминалось) поможет борьба с пьян­ством (отсюда беспрецедентная антиалкогольная кампа­ния) и распущенностью (продолжение курса Ю. Андро­пова на ужесточение дисциплины). Как ожидалось, эти меры должны были оперативно сказаться на росте про­изводительности труда, а следовательно, и на ускорении общественного развития.

Однако в качестве главного фактора ускорения виде­лась идея обновления производственного аппарата (стан­ков, оборудования, технологических линий и т.д.). Как считали некоторые "архитекторы перестройки" (акаде­мик-экономист А.Г. Аганбегян и др.), с помощью пере­распределения валютных ресурсов с закупки потребитель­ских товаров (продовольствия, одежды, обуви и т.д.) на приобретение преимущественно машиностроительного импорта удастся уже к 1990г. довести долю машин, обо­рудования и приборов гражданских отраслей машинос­троения, отвечающих мировым стандартам, до 90 про-294

центов. Как следствие - резкое повышение производитель­ности труда и ускорение общественного развития.

B аграрной сфере возможность ускорения виделась также во внедрении достижений HTP, новых технологи-яхидругих факторах интенсификации сельскохозяйствен­ного производства. Как подчеркивал M.C. Горбачев в сво­их выступлениях в Целинограде в сентябре 1985г., эти моменты способны сообщить сильнейший импульс кол­хозно-совхозной системе, потенциал которой якобы ог­ромен.

Между тем в условиях отсутствия рынка и частной собственности и, как следствие, конкурентной борьбы за потребителя всякие идеи ускорения оставались не более чем иллюзией. Действительно, зачем заводу, являюще­муся монопольным производителем, скажем, телевизо­ров, новые технологические линии (пусть хотя бы и япон­ские), если у него при всеобщем дефиците даже самая устаревшаяи некачественная продукция будет, что гово­рится, с руками-ногами оторвана потребителем. Ведь пос­ледний лишен выбора и будет вынужден брать то, что ему предложит производитель-монополист, причем по мо­нопольно высоким ценам. A раз так, то какой смысл в новых технологиях, станках и т.д.? И без них предпри­ятия-монополисты будут процветать. Поэтому заводы и фабрики всячески отказывались от навязываемого им в рамках партийного курса на ускорение импортного обо­рудования, а когда это не удавалось, то последнее в ящи­ках или в распакованном виде складывалось на задних дворах, открытое всем ветрам, снегам и дождям.

Очень быстро несостоятельность концепции ускоре-ния выявилась и в сельском хозяйстве. Здесь тоже все объяснялось отношениями собственности. Государствен­ная колхозно-совхозная система уже в силу своей приро­ды была не способна воспринять достижения научно-тех­нической революции, новейшие технологии и научные системы земледелия. Колхозники и рабочие совхозов,

295

будучи бесправными поденщиками у государства, отчуж­денными от средств производства и результатов труда, были в принципе безразличны к общественному произ­водству и рассматривали работу здесь как своеобразную барщину. B рамках такой мотивации говорить о сколько-нибудь серьезной интенсификации было излишне самоу­веренно.

Что касается извечной ставки на борьбу "всем ми­ром" за дисциплину, то с помощью этой меры удалось повысить эффективность производствалишь на один про­цент, да и то только в первый год перестройки. Антиал­когольная же кампания привела к нарастанию дефицита госбюджета и обострению ситуации на потребительском рынке (этому же способствовала, кстати, и резкая пере­ориентация импортных закупок с потребительских това­ров на продукцию машиностроения).

Второй этап. Лето 1987г. - май 1989г. Результаты начального периода перестройки наглядно продемонстри­ровали несостоятельность попыток реформирования эко­номики посредством облегченных подходов. Становилось ясным, что "косметическими" мерами, стилизованными под реформу, здесь не обойтись, ибо кризисные (как раз в это время протекавшие в обществе процессы впервые начинают характеризоваться не как застой, а именно как кризис) причины лежат гораздо глубже - в системе про­изводственных отношений. B этой связи общественным сознанием начинает все более широко овладевать аксио­ма, что путь к динамизации и благосостоянию страны лежит через рынок и частную собственность, т. е. те вехи, которые в своей эволюции не миновало ни одно разви­тое цивилизованное государство.

Однако руководство страны по-прежнему проявляло нерешительность, медлительность н излишнюю осторож­ность. Именно этим объясняются попытки соединить план и рыночную стихию и тем самым выйти на некую модель социалистического рынка, подменить частную собствен-296

ность надуманными гибридами (арендой, арендным под­рядом и т. д.). Ярким проявлением шараханий этого пе­риода стали половинчатые законы о государственном предприятии (объединении) и о кооперации. Хотя они и сообщали обществу движение вперед, тем не менее про­блемы не решали. Требовались гораздо более радикаль­ные меры.

Третий этап. Май 1989г. - август 1991г. Идеи пере­стройки не могли пойти не только в силу определенной нерешительности реформаторского крыла партийно-го­сударственного руководства, но прежде всего вследствие яростного сопротивления бюрократической номенклату­ры всех оттенков и уровней. Только с перемещением цен­тра принятия решений из бюрократических чертогов в действительно представительный орган можно было ожидать эффективного прохождения реформаторских идей. Такие предпосылки были созданы после образова­ния в результате весеннихвыборов 1989г. народного пар­ламента. Именно на его трибуне развернулась активная борьба за переход к рынку и частной собственности как важнейшим условиям создания на обломках тоталитар­ной империи демократического, т. е. гражданского, пра­вового общества.

Ha протяжении 1990-1991 гг, когда в стране обсуждал­ся вопрос о будущем CCCP, Казахстан активно выступал за сохранение Союза на принципах обновленной федера­ции и суверенности республик. Лидером Казахстана вы-двигалисьтакже инициативы по созданию конфедератив­ного образования. Однако в стране возобладали центро­бежные тенденции, повлекшие за собой "обвальное" кру­шение советской сверхдержавы. C подписанием Согла­шения о создании Содружества независимых государств (8 декабря 1991г.) и протокола к Соглашению (21 декабря 1991г.) CCCP как государственное образование перестал существовать.

297