ГЛАВА 8. АПОГЕЙ АГРАРНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

B советской историографии решения XV съезда ком­партии (декабрь 1927г.) трактовались как курс на массо­вую коллективизацию деревни. Один из разделов фунда­ментальной 5 - томной "Истории крестьянства CCCP" (т.2, M., 1986г.) так и назван - "XV съезд ВКП(б) - съезд кол­лективизации".

Между тем если внимательно вчитаться в его резо­люции, то станет очевидным, что здесь выдвигается за­дача осуществлять "постепенный (выделено нами - Ж.А.) переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства..., всемерно поддерживая и поощ­ряя ростки обобществленного сельскохозяйственного труда" (1). Ни методы, ни формы, равно как и какие-то темпы этого процесса, в документах съезда никоим об­разом не оговариваются.

Ho нельзя не признать, что съезд, хотя и полунаме­ками, дал понять "куда усиливается ветер и куда начинает клониться руководство страны". Партийные функционе­ры самого разного уровня чутко уловили это. Наученные практикой, что "забегание вперед" ненаказуемо, тогда как "промедление смерти подобно", они принялись, как го­ворилось в одной из газетных передовиц, "стимулировать колхозную инициативу".

Вскоре их "кипучая" деятельность была налицо. Ме­нее чем за год (с середины 1927г. по июль 1928г.) числен­ность колхозов в Казахстане увеличилась на 581 процент (с 324 до 1881) (2), хотя удельный вес колхозов во всем аграрном секторе оставался еще незначительным - 1,8 процента (3).

Предвосхищая события, чиновники - администрато­ры не ошиблись. Пунктирная линия колхозного движе­ния начинала обретать вид все более "жирного" вектора.

B начале июня 1928г. в Москве открылся Первый Всесоюзный съезд колхозов (естественно, колхозных ак­тивистов). Подытоживая прозвучавшие на нем инсинуа­ции о якобы "массовом устремлении крестьян в колхо­зы", нарком земледелия Я.А. Яковлев зачитал: "Снизу

167


возникает настоящее, массовое, здоровое (под "здоровым" в партии понималось лишь то, что "здорово" для ее руко­водства - Ж.А.) движение. И мы должны решить, какие меры производственной и организационной помощи наши органы должны принять, чтобы помочь этому иду­щему снизу движению" (4). "Помощь" была оказана быст­ро, но вовсе не в плане обеспечения колхозов материаль­ными ресурсами. Таковая и при всем желании не могла иметь места, ибо "телегу запрягли впереди лошади": не индустриализация работала на коллективизацию, а наобо­рот. Действующие и даже перспективные мощности сель­скохозяйственного машиностроения и близко не соответ­ствовали "колхозному размаху". A как с сарказмом заме­чал по этому поводу H. Бухарин, даже если "соединить тысячу деревянных сох - трактора все равно не выйдет".

Содействие колхозному "буму" пришло именно в виде "организационной помощи". "Стихийность" была оформлена в план.

Разработанный весной 1928г. Наркомземом и Кол-хозцентром РСФСР первоначальный перспективный план предусматривал вовлечение в колхозы в l928-1932гг. 1,1 млн крестьянских хозяйств (по всей стране). Ha это в течение пятилетки должно было быть направлено 1 млрд. руб. капиталовложений (5) (заметим, что только в пер­вый - 1928-1929 год пятилетки капиталовложения в гос­промышленность составили в 5 раз большую сумму - 4775 млн. руб. (6), т.е. коллективизация давалась государству почти даром).

После съезда колхозов другая инстанция - Союз со­юзов сельскохозяйственной кооперации увеличила эту цифру в три раза (в колхозы - 3 млн. крестьянских хо­зяйств). При разработке контрольных цифр на пятилетку Госплан CCCP установил цифрууже в 5 млн. хозяйств. И, наконец, после рассмотрения первого пятилетнего плана на XVII партийной конференции (апрель 1929г.) оконча­тельно сошлись на 4-4,5 млн. хозяйств, или 16-18 про­центах от их общего числа (7).

Поскольку, как наставлял Сталин, "наши планы есть

168


не планы-прогнозы, не планы-догадки, а планы-директи­вы", то именно столько "добровольцев" и должно было набраться в колхозах. Таким образом, масштабы "доброй воли" заранее программировались властью (поистине, "партия - воля народа"), что лишний раз обнажало лице­мерие ее разглагольствований по поводу "добровольнос­ти и самодеятельности колхозного движения".

Планка была установлена. Ho никто не запрещал "пе­репрыгивать" ее. C "развязанными руками" чиновная сти­хия вошла в "гуляй-поле" ударной кампании. Бюро Каз-крайкома ВКП(б) с удовлетворением констатировало, что на 1 октября 1929г. в республике в 5144 колхозах было коллективизировано 92 тысячи хозяйств, или 7,4 процен­та их общей численности (8).

Спираль кампании все более раскручивалась. B две­надцатую годовщину Октября (7 ноября 1929г.) газета "Правда" публикует статью И. Сталина "Год великого пе­релома", где с большой долей пафоса (но не истины) го­ворилось: "Крестьяне... массами покидают хваленое зна­мя "частной собственности" и переходят на рельсы кол­лективизации..." (9).

10-17 ноября 1929г. прошел Пленум ЦK ВКП(б), на котором "коллективизаторская" установка была дана с предельно ясной артикуляцией. Все точки над "i" расста­вил B. Молотов. Озвучивая мысли Сталина, человек №2 в партийном и государственном руководстве "бодрил" высший партийный синклит верой в то, что в "недалеком будущем, и уже в будущем году, мы сможем говорить не только о коллективизированных областях, но и коллекти­визированных республиках..." (10).

Отныне даже "твердолобые нэповские романтики" уяснили, в каком направлении нужно вести работу, а о партийных функционерах, верноподданически колебав­шихся вместе с "генеральной линией партии", и говорить не надо было. He далее, как через месяц после Пленума секретарь обкома ВКП(б) Казахстана Голощекин посы­лает телеграмму (надо поспешить, чтобы инициативу не перехватили другие периферийные "вожди") на имя нар­кома земледелия (и одновременно председателя Bceco-

169


юзного Совета сельскохозяйственных коллективов) Я.А. Яковлева, зам. председателя Совнаркома (правительства) РСФСР TP. Рыскулова и председателя Колхозцентра РСФСР Г.Н. Калинского.

B ней, в частности, говорится, что в целях "реши­тельного усиления темпа" республиканский план коллек­тивизации на 1929-1930гг. пересмотрен таким образом, чтобы уже к осени 1930г. "охватить колхозами" не менее 350 тыс. хозяйств. Корректировки предполагают, что Kyc-танайский и Петропавловский округа, по два района Сыр-дарьинского, Семипалатинского, Уральского и Алма-Атинского, атакже один район Актюбинского округов до­лжны быть коллективизированы на 80 процентов. Здесь сообщалось, что по зерновым районам дана установка "обобществить" весь рабочий скот и сельхозинвентарь плюс "50 процентов пользовательского скота", в живот­новодческих же - абсолютно весь скот. Для финансиро­вания плана он просил 126 млн. руб., остальное (180 млн. руб.) вложит само население (сам себе яму копай - Ж.А.). Для "решительного усиления темпа" Ф. Голощекин на­стоятельно просил о "выделении Казахстану 2 тыс. чело­век из 25-тысячного контингента" (11) (имеются в виду городские активисты, направляющиеся партией в дерев­ню для проведения коллективизации - Ж.А.).

"Колхозное творчество масс" обретало все более и более необузданныйхарактер. Ha вторую половину 1929г. численность уже созданных в Казахстане колхозов в два с лишним раза перекрывала весь пятилетний план Урала, приближалась к половине заданий, установленных Кол-хозцентром для Северного Казахстана (12).

B Москву шли депеши от местных руководителей , недовольных "заниженными" планами для их регионов и требовавших дать им возможность проявить инициати­ву. "Колхозная лихорадка" начинала давать явно обозна-чивавшиеся симптомы. Центр утрачивал контроль над движением.

C целью его упорядочения и большей предсказуемос­ти было решено придать ему директивно-плановые рит-мо-режимные характеристики. B этой связи в начале де-

170


кабря 1929г. была создана специальная комиссия во главе с A. Яковлевым. По понятным причинам представляется важным заметить, что решением Политбюро ЦК ВКП(б) в ее состав, кроме других руководителей центральных и местных партийно-правительственных и хозяйственных органов, были включены зампред CHK РСФСР T. Рыску-лов и секретарь Казкрайкома Ф. Голощекин (13).

Комиссии вменялась задача выработать и представить на рассмотрение Политбюро документы и предложения по ряду вопросов коллективизации, которые после их ут­верждения предполагалось санкционировать уже в виде его резолюции. Как отмечал Сталин, такая "резолюция нужна для того, чтобы зафиксировать новые темпы кол­хозного движения, пересмотреть темпы, установленные в последнее время плановыми и прочими органами, и наметить более короткие сроки коллективизации по ос­новным хлебным районам" (14).

B ходе работы комиссии наиболее острые дебаты развернулись по вопросу о сроках коллективизации. Не­которые ее члены предлагали придать колхозному строи­тельству более радикальную динамику, аргументируя это тем, что иначе партия может оказаться в "хвосте" движе­ния. Ho в конечном итоге возобладала точка зрения A. Яковлева. Его редакция, записанная в пункте 1 Проекта, предполагала, что зерновыерайоны могутзакончить кол­лективизацию за 2-3 года (т.е. в пределах пятилетки), а потребляющие - за 3-4. Что касается национальных рай­онов, то здесь предусматривались гораздо более медлен­ные темпы с выходом за пятилетие.

B пункте 3 Проекта очерчивались границы обобщест­вления имущества в колхозах, частной собственности колхозников. Всего в проекте было девять пунктов, рег­ламентирующих принципы организации колхозов (15).

Текст проекта был разослан членам Политбюро. 25 декабря 1929г. Сталин писалМолотову, который находил­ся в это время вне Москвы: "Ha днях думаем принять ре­шение о темпе колхозного строительства. Комиссия Яков­лева дала проект. Проект, по-моему, неподходящий" (16).

B ответнойтелеграмме от 1 января 1930г. Молотов в

171


тон Сталину высказал следующие замечания: "Проект... местами с фальшивыми нотами, например, в пп. 3, 8 и 9... Обобщения для всего CCCP в первомпункте, по-мое­му, сейчас неуместны, ведут к бюрократическому плани­рованию, особенно неуместному в отношении бурного широчайшего массового движения" (17). За этими обте­каемыми фразами явно обнаруживаются опасения Моло-това, что устанавливаемые сроки могут замедлить сти­хийные темпы коллективизации, "развившиеся" в столь неожиданно благоприятном для власти направлении.

Получив телеграмму Молотова, Сталин в тот же день сообщил ему: "Твои замечания целиком совпадают с кри­тическими замечаниями наших друзей" (18).

2 января 1930г. в Политбюро И. Сталину и в прези­диум ЦКК ВКП(б) Г. Орджоникидзе с поправками на про­ект комиссии A. Яковлева была направлена записка за­местителя председателя CHK РСФСР T. Рыскулова (в раз­множенном виде ее получили все члены Политбюро).

B ней он писал: "По линии технических культур (хлопка, льна, свеклы и др.) и животноводства поставле­на задача всемерного развития этих отраслей... и приня­тия кардинальных мер по развитию животноводства. Та­кое расширение производства будет обеспечено, если в максимальной степени будет усилена коллективизация, а между тем эта коллективизация в указанных районах пока что в темпе своем отстает... Совершенно ничтожно коли­чество специальных колхозов по животноводству. K се­редине 1929г. в колхозах (по РСФСР) было объединено меньше 1 процента от общего поголовья скота. Эти тем­пы коллективизации в районах специальных культур и скотоводства явно недостаточны, и не датьзадания в пос­тановлении Политбюро по этому вопросу было бы не­правильным".

B этой связи он рекомендовал в конце пункта 1 пос­тановления "прибавить новый абзац в следующей редак­ции:

"Однако при этом бурном росте коллективизации в основных зерновых районах темп колхозного строи­ тельства в районах специальных культур и скотовод-

172


ства отстает, и по этим районам требуется усиление работы по коллективизации и оказание в этих целях специального содействия и помощи..."

B пункте 3 проекта комиссии Яковлева основной формой организации колхозного строительства призна­валась "сельскохозяйственная артель, в которой коллек­тивизированы основные средства производства (земля, инвентарь, рабочий скот, а также товарный продуктив­ ный скот) при одновременном сохранении в данных условиях частной собственности крестьянина на мел­кий инвентарь, мелкий скот, молочных коров и т.п., где они обслуживают потребительские нужды кресть­янской семьи" (выделено нами - Ж.А.).

T. Рыскулов по поводу данной редакции пункта 3 проекта постановления писал: "Обобществлять только "товарный скот" (понятие растяжимое) значит вообще затормозить обобществление скота, а давать категоричес­кое указание вне всяких ограничений "сохранить в част­ ной собственности мелкий инвентарь, мелкий скот, молочных коров и т.д." значит тянуть события назад и дать явно неправильный лозунг. Эта установка объектив­но направлена на затягивание борьбы с индивидуалисти­ческим стремлением крестьянства и затягивание "выкор­чевывания корней капитализма"... Если это мотиивирует-ся тем, что индивидуальные хозяйства лучше сохраняют скот и увеличат товарность его, то было бы неправильно и означало бы доказывать преимущество индивидуаль­ного хозяйства, тогда как задача сохранения скота и уве­личения его товарности лучше всего обеспечивается во всех отношениях лишь в условиях коллективного хозяй­ства. Что тут неблагополучно обстоит дело, видно и из того, что на заседании Комиссии т. Яковлева давалась установка... отом, чтобы выдавать крестьянам, обобщест­вляющим скот, "премию", т.е. революционный характер колхозов подменять сугубой "добровольностью" всего дела".

Автор записки предлагал обобществлять не только "товарный продуктивный скот", а весь "основной про­дуктивный скот". Тот же абзац, где говорилось о "coxpa-

173


нении частной собственности крестьянина на мелкий инвентарь, мелкий скот, молочных коров и т.п." как об­служивающей "потребительские нужды крестьянской семьи", Рыскулов предлагал исключить вообще.

Свои поправки в этом вопросе он мотивировал тем, что по фактам из Урала, Нижней Волги и т.д. "там нача­лось усиленное обобществление всего продуктивного скота, и происходит это путем вынесения решения кол­хозниками, и особых недоразумений на этой почве не наблюдается". Кроме того, следует учесть, писал он, что "постановлением CHK РСФСР от ll/XI с.г. по плану ве­сенней сельскохозяйственной кампании уже предрешена необходимость "значительного повышения степени обоб­ществления скота... Послеэтих постановлений, разослан­ных на места и уже приводящихся в исполнение, было бы совершенно неправильно отменять все это и дезори­ентировать колхозы... B специальной П/комиссии* (ко­миссии т. Яковлева) под председательством т. Гринько и при участии т.т. Каминского, Клименко, Беленькова, Во­льфа иРыскулова также бьшо принято решение обобщест­вить весь основной продуктивный скот, но это решение потом было изменено при окончательном редактирова­нии проекта в основной комиссии" (19).

Ha своем заседании 5 января 1930г. Политбюро ут­вердило доработанный вариантпроекта комиссии A. Яков­лева, а на следующий день он был опубликован в виде "Постановления ЦК ВКП(б) о темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству".

Итак, вся страна, словно театр военных действий, была поделена на ударные плацдармы и районы эшело­нированного продвижения кампании. Казахстан волей сталинского руководства был отнесен к той региональ­ной группе, где коллективизацию предполагалось завер­шить весной 1932г. (за исключением кочевых и полуко­чевых районов) (20).

Однако чиновный азарт уже невозможно было "во­гнать" в какие-то рамки. "Процент" коллективизации ста-

* Подкомиссия.

174


новился критерием оценки партийно-политической и ор­ганизационно-хозяйственной работы, главным мерилом деловых качеств местного аппарата, своеобразным"сеза-мом", перед которым открывались широкие ворота карь­еры. B результате общественный организм стал испыты­вать приступ почти что параноидной процентомании. Газеты не успевали давать ежедневно меняющуюся ин­формацию с "колхозного фронта", районы и округа рес­публики соревновались друг с другом в насыщенности победных реляций.

Ha 20 февраля 1930г. в Казахстане насчитывалось уже 6722 колхоза, которые включали 441931 хозяйство, или 35,3 процента их общего числа (21).

Форсированными темпами протекала коллективиза­ция в животноводческих районах. Здесь со всей очевид­ностью сказывалась идеология, выработанная под нажи­мом Голощекина Ф.И. еще на V Пленуме Крайкома (де­кабрь 1929г.). Поясняя ее суть, один из тогдашних секре­тарей Казкрайкома И. Курамысов говорил: "Вполне воз­можно, что коллективизация животноводческих хозяйств несколько сложнее, труднее, чем коллективизация зерно­вых хозяйств. Это ни в коей мере не означает, что мы в этом отношении помирились на меньшем темпе коллек­тивизации, нежели это предусмотрено в отношении зер­нового хозяйства" (22). Отсюда резолюция: "Всемерно... стимулировать коллективизацию животноводческих хо­зяйств в таких же темпах, как по зерновому хозяйству" (23).

Детонатором "колхозного взрыва" послужила не крестьянская инициатива, как это пыталась представить пропаганда. Здесь прямо сказывались методы откровен­ного давления. Нарушения формально декларированно­го партийными постановлениями принципа доброволь­ности и элементарной законности с самого начала приня­ли повсеместный характер.

Источники, например, отмечают, что очень часто во время проведения сельских сходов вместо обращения "кто хочет вступить в колхоз" проводники коллективизации, угрожающе "поигрывая" наганом, зловеще вопрошали:

175


"Кто против коллективизации?!". B тех случаях, когда крестьяне все же не проявляли "доброй воли" и не спе­шили избавляться от "буржуазной" частной собственнос­ти, к ним применяли иные "воспитательные" меры. На­иболее типичными и распространенными являлись такие приемы принуждения, как лишение избирательных прав, угрозы выселения за пределы района проживания или превентивный арест (24).

Информационные сводки сообщают и о таких изощ­ренно-садистских приемах "коллективизации", как ими­тация расстрела (когда по несколько раз стреляли умыш­ленно выше головы якобы приговоренного к расстрелу, что, естественно, доводило жертву до потери рассудка), раздевание на морозе, вождение под конвоем босыми по снегу через всю деревню, насильное заталкивание в ледя­ную прорубь и т.д.

Излюбленным средством наиболее рьяных коллекти-визаторов было огульное зачисление "колебавшихся" в так называемые подкулачники. Эта категория представ­лялась столь универсальной, что больная фантазия чи­новных исполнителей могла подвести под нее кого угод­но. Бывало, снять это обвинение можно было лишь "по­плакавшись в жилетку" Всесоюзному старосте, что, ко­нечно, удавалось отнюдь не каждому.

Понятно, что при таком "усердии" коллективизато-ров колхозная динамика просто обречена была "выписы­вать" крутую параболу. Однако если количественные ха­рактеристики вызывали на всех уровнях иерархической отчетности чувство оптимизма, то качественные аспекты начинали порождать в умах руководства заметное смяте­ние. He случайно в документах того времени все чаще начинают пестреть эпитеты типа "бумажный", "дутый", "протокольный" колхоз.

Ho даже те колхозы, которые квалифицировались как вполне "реальные", на самом деле являли собой некие эфемерные образования, мало напоминающие сколько -нибудь нормально функционирующую организацию про­изводства. Как и следовало ожидать, простое сложение производственного инструментария включавшихся в кол-

176


хоз крестьянских хозяйств в общую сумму отнюдь не да­вало преимуществ перед крепким индивидуальным хо­зяйством.

Попрание принципа оптимума (соотнесения произ­водственных целей и возможностей хозяйствующего субъ­екта) приводило к тому, что колхозы лишь частично мог­ли утилизовать предоставленные в их распоряжение зе­мельные ресурсы. B этой связи характерно признание одного из 25 - тысячников, работавшего в колхозе "Путь Ленина" Уральского округа. Он пишет своим товарищам на завод: "Колхозом мы должны засеять 7 тыс. га всех культур... A что же имеется у нас налицо? Рабочего скота - 600 голов. Тогда как... нужно... 1200... Да и тот скот, который имеется,... в неблагонадежном состоянии... Над­ежда на тракторы очень плохая... Нам пока ничего не обе­щают". B резолюции общего собрания членов колхоза "Сакко и Ванцетти" Голощекинского района Сырдарьин-ского округа отмечалось: "... Земля, которая сейчас нахо­дится в колхозе... в количестве 364 га, полностью обра­ботана имеющимися членами колхоза быть не может, а их - 42 человека" (25).

Весьма маломощным оказывался сам вектор соеди­ненных в колхозе "распыленных средств производства и физических воль". Что касается "воль", то их набиралось достаточно, чего нельзя было сказать о стоящих за ними хозяйственных ресурсах, ибо в колхозы вступали главным образом батрацкие и бедняцкие слои, не имевшие другой жизненной альтернативы.

Оптимистические заверения, что "вслед за бедняком в колхозы двинулась и середняцкая масса" (26), оказались сильно преувеличенными. Ha конец 1930г. средняя вели­чина удельного веса середняцких хозяйств в составе кол­хозов фиксировалась Казкрайколхозсоюзом на уровне 25 процентов (по данным 40 обследованных районов), а кое-где и наполовину ниже. Например, в Бескарагайском рай­оне в колхозах насчитывалось 9,9 процента середняцких хозяйств, Зайсанском - 9,4, Уланском - 10,9, Жана-Семей-ском - 12,4, Кзыл-Танском- 9,8 и т.д. (27). B колхозе "Бир-лестик-Устем" (Чуйский район) из 196 хозяйств 168 были

177


батрацко-бедняцкими, в одном из проверенных колхозов Меркенского района их было 122 из общего числа в 135 хозяйств (28).

Такой расклад давал гораздо больше ассоциаций с пословицей "с миру по нитке - нищему на рубашку", не­жели "песчинка к песчинке - рождает гору". Колхозное движение, будучи удовлетворительным в своей арифме­тике, получало "двойки" по "высшей математике" орга­низации производства.

B свое время Дж. Скотт разработал концепцию крестьянской "моральной экономики". Ee исходным кон­структом является признание фундаментальности того фактора, что в каждый момент над крестьянином зависа­ет "дамоклов меч" голода. Поэтому в его сознании ни­когда не вытесняется перманентный страх перед нехват­кой жизненных средств (прежде всего - продовольствия).

B свою очередь, это предопределяло то, что пробле­ма существования, задача воспроизводства человека (но не вещей) становилась центральной установкой аграрной экономики, которую не случайно называют еще и "эконо­микой выживания". B рамках ее принцип "безопасность существования прежде всего" выступал базисной идеей всей мотивации крестьянина, определяя его экономичес­кое и политическое поведение (29).

Условием же "безопасности существования" являлось наличие потребительского минимума. Именно право на него как гарантию выживания воспринималось в кресть­янской этике императивной моральной нормой. Сквозь призму оценок отношения к этому праву - его уважения или ущемления трактовались действия государства и гос­подствующих классов или групп, констатировалась сте­пень их соответствия социальной справедливости.

Дж. Скотт особо подчеркивал, что крестьяне реаги­руют не просто на лишение средств существования, а на попрание их морально-экономического права на существование. Это далеко не тавтология или идентич­ные понятия.

Неурожаи и какие-то другие стихийные бедствия могут не вызвать их восстания, направленного вовне (раз-

178


ве что апелляция к богу или другим метафизическим си­лам). Ho если ущемляется само его право на получение минимального потребления, то открытый протест обяза­телен (30).

Социалистическое государство не посчиталось с мо­рально-экономическим правом крестьянства на существо­вание, посягнуло на гарантии обеспечения минимально­го потребления и тем самым выступило угрозой эконо­мической и физической безопасности крестьянской семьи и как единицы производства, и как единицы потребле­ния.

Оно "обобществило" средства производства - глав­ный фактор и условие получения потребительского ми­нимума. "Коллективизировало" общину - социальное про­странство, в пределах которого крестьянин мог разделить риск, получая гарантию выживания через традиционные патерналистско-перераспределительные механизмы. "За­купорило" каналы достижения минимального потребле­ния через включение в кабально-возмездные отношения найма-сдачи рабочей силы (кулацко-байские хозяйства ликвидировались). Позднее были блокированы и другие варианты, связанные, например, со сменой сферы заня­тости (паспортизация, а отсюда - и невозможность поки­нуть колхоз).

Последней "полосой безопасности" оставалась кар­ликовая частная собственность (молочный и мелкий ро­гатый скот, птица, огороды и сады в пределах приусадеб­ного участка и т.д.), обеспечивавшая самые необходимые потребительские нужды крестьянина. Однако и эта мел­кая собственность, не получив какого-то специально ого­воренного статуса в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 ян­варя 1930г., а соответственно - и во всех последующих "колхозных" нормативных актах, подпала под метлу чи­новной вакханалии "всеобщего обобществления".

B информации Казкрайколхозсоюза высшим дирек­тивным органам сообщалось, что "коллективизируются" не только "семена и пользовательный скот", но и "швей­ные машинки, охотничьи ружья, сберкнижки и облига­ции хлебного займа, продовольствие.., додумались даже

179


до обобществления кур", а "казахам оставляли лишь по одной верховой лошади" (31).

Таким образом, властьделала"двойнойудар": отчуж­дала морально-экономическое право крестьянина на су­ществование и лишала его самих средств существования. B этих условиях он квалифицировал действия государст­ва как неморальные и антиправовые, дающие ему "мо­ральное право" выступить с демонстрацией открытого протеста против них.

B феврале 1930г. сильные крестьянские волнения начались в Зыряновском, Усть-Каменогорском, Самарс­ком, Шемонаихинском, Катот-Карагайском районах Се­мипалатинского округа. Тревожные вести о конфликтах приходили из Бетпаккаринского и Наурзумского районов Кустанайского округа, Балхашского, Алма-Атинского и Иргизского, Сарысуйского районов. Всего по сводкам ОГПУ по Казахстану в это время имело место более трех­сот крестьянских выступлений, часть которых квалифи­цировалась как "вооруженные мятежи" (32).

Пассивные формы неприятия политики власти нахо­дили выражение в процессе "раскрестьянивания". B не­которых районах, например, Петропавловского и Куста­найского округов ликвидировало свои хозяйства и выеха­ло (скорее всего, в город) до 25 процентов сельского на­селения (33). Массовый характер приняли откочевки ско­товодческих хозяйств, которыеуходили не только за пре­делы районов и округов, но и за границы CCCP (по пре­имуществу, в Западный Китай).

B Наркомзем CCCP и другие высшие органы, вклю­чая и секретариат Сталина, лавиной шли жалобы о тво­римом беспределе. B этой связи коллегия Наркомзема на своем заседании 28 февраля 1930г. выносит следующее ходатайство: "Просить редакцию "Правды" поместить статью против имеющих место случаев искажения линии партии в деле коллективизации" (34). 2 марта выходит статья Сталина "Головокружение от успехов". B ней он, как всегда, валил все с больной головы на здоровую. "Драз­нить крестьянина - колхозника "обобществлением" жи­лых построек, всего молочного скота, всего мелкого ско-

180


та, домашней птицы.., разве не ясно, что такая "полити­ка" может быть угодной и выгодной лишь нашим закля­тым врагам?" - писал Сталин (35). Ho в постановлении ЦК ВКП(б) от 5 января об этом (о пределах обобществле­ния) и "духом не пахло". Поэтому реакция местных ра­ботников на эту статью была одна: не поняли?!

B опубликованном в том же номере "Правды" при­мерном Уставе сельхозартели мелкая частная собствен­ность крестьян выводились из разряда "обобществляемых средств производства". Однако определение "примерный" оставляло лазейки для "творческой революционной ини­циативы" функционеров от коллективизации, которые, делая удивленный вид, заявляли: "колхозники сами вы­ходят за границы Устава, желая идти в деле обобществле­ния еще дальше" (36).

10 и 14 марта Политбюро принимает резолюцию "O борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении". B ней опять говорилось о "забегании вперед", что такая "практика льет воду на мельницу контрреволю­ционеров и не имеет ничего общего с политикой нашей партии" (37). B очередной раз ЦК дезавуалировал (отка­зывался) свои прежние установки, как будто "ленинский штаб партии" вовсе и не являлся той самой призмой "ис­кривлений", обвинения в которых "вешались" на места.

Местный аппарат, оказывается, неправильно понял и его документы по поводу пределов обобществления (хотя трудно понять то, чего не было и в помине). Поэто­му в директиве ЦК предписывалось под "личную ответ­ственность" партийных руководителей возвратить мел­кую частную собственность, "если это требуют сами кол­хозники" (38).

Надо сказать, что документ от 10 марта 1930r направ­лялся на места под грифом "секретно". Й если статью в "Правде" в деревнях и аулах зачитывали "до дыр", то за­крытые для печати директивы оставались вне гласности.

Ho в принципе это мало что меняло. B полифонии фальшивых звуков мартовских резолюций ЦК ВКП(б) ("перегибы", "искривления", "головокружение" и т.п.) явно прослушивался обертон: вперед!

181


Сам Сталин не скрывал этого в своем ответе на пись­мо M. Рафаила. Тот спрашивал, не являются ли поста­новления марта аналогией отступления по типу Бреста или нэпа? Ha это Сталин писал: "Никакой аналогии нет и не может быть... Там мы имели дело с поворотом в поли­тике. Здесь, в марте 1930г., не было никакого поворота в политике. Мы одернули зарвавшихся товарищей - только и всего" (39).

Инерция "темпа" продолжалась. Чиновники"зубами вцепились в захваченные плацдармы". Проверенным ар­сеналом средств они препятствовали выходу из колхозов, воспрещали возвращать крестьянам "обобществленную" мелкую собственность.

B ответ на это крестьянское движение сопротивле­ния еще более усилилось. Масштабы его были таковы, что 31 марта руководство Казкрайкома выслало Сталину телеграмму с просьбой разрешить задействовать в кара­тельных операциях регулярные армейские части (40). "Добро", по-видимому, было дано, ибо для подавления массовых выступлений стали привлекаться войсковые подразделения Туркестанского и Заволжского военных округов, включая артиллерийско-пулеметные и броне-взводы. Ho и это не помогало: повстанческое движение ширилось (41).

Власть была напугана, что обнаруживалось в закры­том письме ЦК ВКП(б) от 2 апреля 1930г. B нем говори­лось: "Поступившие в феврале сведения о массовых вы­ступлениях крестьян в ЦЧО (Центрально-Черноземная область - Ж.А.), на Украине, в Казахстане, Сибири, Мос­ковской области вскрыли положение, которое нельзя на­звать иначе как угрожающим. Если бы не были тогда не­медленно приняты меры..., мы имели бы теперь широ­кую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших "низовых" работников была бы перебита крестьянами... и было бы поставлено под угро­зу наше внутреннее и внешнее положение... Несмотря на указанные важнейшие директивы Центрального Комите­та и по этому вопросу (директивы от 10 и 14 марта -Ж.А.)., до сих пор не устранены вопиющие ошибки...

182


Это заставляет Центральный Комитет обратить внима­ние... на серьезность положения... Факты повстанческо­го движения... в ряде округов Украины, в горных районах Северного Кавказа и в Казахстане с особенной силой под­черкивают опасное обострение политической обстанов­ки в деревне... Наблюдающееся местами легкомысленное отношение к втягиванию частей Красной Армии в борь­бу с массовыми выступлениями в деревне может не толь­ко ухудшить положение, но и повести к ослаблению бое­вой дисциплины в Красной Армии... Под угрозу постав­лено дело коллективизации и социалистическое строи­тельство в целом..." (42).

Резкие констатации письма сбили "коллективизатор-ский пыл". Под угрозой политического кризиса началось вынужденное отступление в колхозном движении. Этим сразу же воспользовалось крестьянство.

Если на 1 апреля 1930г. было коллективизировано 649,4 тыс. крестьянских хозяйств Казахстана, или 52 процента их общего числа, то июне их численность упа­ла до 353,9 тыс. (28,5 процента). Следовательно, процент коллективизированных хозяйств в одночасье упал почти в два раза. Из колхозов республики вышло (правильнее было сказать, "сбежало без оглядки") около 300 тысяч крестьянскиххозяйств. Количество колхозов сократилось за этот период с 7019 до 5701 (43).

B течение апреля - июня местные органы "боролись завыпрямление партийнойлинии". Оказавшись "стрелоч­никами", многие мелкиефункционеры поплатились карь­ерой, получили партийные и административные взыска­ния. Часть их была исключена из состава ВКП(б), подпав под партийную чистку, кампания которой проводилась в Казахстане до мая 1930г.

Это вызвало в рядах периферийного аппаратанетоль-ко уныние, но и растерянность. Однако очень быстро "бо­евой коллективизаторский дух" был вновь опять востре­бован партией, о чем свидетельствовали передовицы "Правды" өт 7 и 29 августа 1930г. Задача "добиться ново­го мощного подъема колхозного движения" прямо ста­вилась в письме ЦК ВКП(б) (24 сентября 1930г.) крайко-

183


мам, обкомам и ЦК компартий национальных республик, которое называлось "O коллективизации" (44). Отлив за­канчивался, на деревню накатывалась новая волна кам­пании. B предшествовавшей историографии утвержда­лось, что "новый подъем колхозного движения" обеспе­чивался следующими факторами: усилением процесса технической реконструкции сельского хозяйства, прежде - всего созданием широко разветвленной сети машинно-тракторных станций (MTC), демонстрацией преимуществ колхозной формы организации производства в плане ма­териального благосостояния колхозников, массовой про-пагандистско-разъяснительной работой партийно-совет­ских органов и, наконец, самое главное - возвращением к ленинским принципам добровольности в кооперативном строительстве.

Из всех перечисленных положений не вызывает кри­тики лишь пункт об организационно-массовой работе: она действительно "кипела". Что касается "технической ре­конструкции", то вот данные: в 1930г. в Казахстане на­считывалось всего 6 MTC, а в 1931г. - 44. До конца 1932г. предполагалось довести их численность до 70 и передать им 665 грузовых автомашин и 120 комбайнов (45). Меж­ду тем уже на 1 января 1931 г. в Казахстане насчитывалось 7448 колхозов. Пропорции далеко не те, чтобы говорить о какой-то технической реконструкции, хотя бюро Каз-крайкома ВКП(б) восторженно констатировало, что MTC "производят полную революцию в сельском хозяйстве Казахстана" (46).

Материальное благосостояние колхозника как фак­тор привлекательности "коллективной формы труда" так­же не убеждало "единоличника". B сводке Казкрайкол-хозсоюза (ноябрь 1930г.) сообщалось, что, например, по Красноармейскому району средняя величина валового дохода на одного колхозника составила 843 руб., тогда как у единоличника - 274 (47).

Ho "единоличник" сам себе "бухгалтерия" - что зара­ботал, то и получил. У колхозника же номинально на-

184


численная и реально полученная сумма дохода отнюдь не совпадали. Вот лишь один выявленный факт (а их мно­жество): член колхоза "Победа" Джувалинского района Красноносов, имея шесть "едоков", выработал 638 тру­додней и ему причиталось получить в денежном выра­жении 900 руб. 22 коп. При расчете, как указывалось в сообщавшем об этом документе, с него удержали: "a) па­евых потребкоопераций -174 руб.; б) за радиоустановку -36 руб. 55 коп.; в) за облигации - 50 руб.; г) страховых платежей и сельхозналога 25 руб.; д) за общественное питание - 399 руб. 20 коп. Имея 2 трудоспособных члена семьи, он получил на руки только 216 руб. 47 коп., вслед­ствие чего вышел из колхоза" (48). A это уже из письма в Колхозцентр CCCP члена коммуны "Червона Украина" Казахской ACCP: "Паек получаем от 10 фунтов до 35 фун­тов (от 40 до 140 кг - Ж.А.) мороженой муки, и той до урожая не хватает..., приходится голодать..., новые ком­мунары разочаровываются и бегут..., а нас проклинают, вы, мол, уговариваете нас, что бедняку выход - колхоз, а нам приходится совершенно голодными работать..." (49).

Остается еще один момент, который действительно стал главным фактором наращивания "колхозного про­цента". Однако это вовсе не "возвращение к ленинским принципам добровольности в кооперативном строитель­стве".

Во-первых, кооперация и коллективизация, столь часто отождествляемые в литературе, абсолютно разно­родные явления, поскольку колхозная форма организации производства ни по одному из имманентных критериев кооперации (мы об этом писали в третьей главе) не могла считаться таковой. Во-вторых, "возвращаться" было не­куда. C нулевой отметки коллективизации доброволь­ностью на ее действительно массовом уровне и "не пах­ло". Признавать обратное - значить допустить, что кресть­янство CCCP под влиянием каких-то метафизических сил изменило генетический код своего сознания и вопреки всем другим землянам полностью атрофировалось в пла-

185


не восприятия личностно-собственнических интересов* (только у колхозников последующих поколений удалось подавить "частнособственнические инстинкты", превра­тив их в люмпенов духа и материи).

И все же следует признать, что "добровольное нача­ло" присутствовало весьма заметно. Правда, при той "лишь" оговорке, что генерировалось оно опять-таки вынужденными обстоятельствами. "Невключенных" крестьян били уже "не в лоб, а по лбу". Коллективизация стала осуществляться не столько примитивными, откро­венно грубыми силовыми способами, сколько системной мерой, претендующей на подобие экономического сти­мулирования.

Ha единоличников налагались повышенные налоги и обязательства по хлебозаготовкам. Постановлением Политбюро ставки сельхозналога на середняцкие хозяй­ства повышались на 15 процентов. Его же решением сум­ма самообложения на 1931 г. была установлена в размере 350 млн. руб. (против 240 млн. в 1930г.). Немногим более 40 процентов оставшихся по CCCP "единоличников" до­лжны были уплатить из нее 230 млн. руб., а колхозники -120. Если один колхозный двор (благодаря налоговым льготам) платил 3 руб. сельхозналога, то единоличное хозяйство - 30. Специальный целевой сбор в первом квар­тале 1931г. предполагался в размере 250 млн. руб., при этом 80 процентов его взымалось с единоличников. 16 ноября 1932г. Политбюро ЦК ВКП(б) по инициативе B. Молотова ввело спецналог на единоличные хозяйства. C этого момента он вводился ежегодно. Причем сумма его постоянно росла, хотя количество единоличных хозяйств из года в год падало (50).

Витал над единоличниками и страх раскулачивания,

* B информационных сводках орготдела ВЦИК фиксировалось множество свидетельств крестьян против обобществления. Типичны­ми были такие, например, высказывания: "Крестьянство зло на Со­ветскую власть за принудительную коллективизацию. Нет человека, который не стремился бы к собственности"; "Свое хозяйство, хотя и плохонькое, - человек свободен" и т.д. (См.: Документы свидетель­ствуют". C.241).

186


под которое можно бьшо очень легко попасть, будучи даже трудовым семейным хозяйством. Иными словами, кресть­янам просто не оставляли выбора: либо в колхоз, либо под пресс государства.

Декабрьский (1930г.) Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) уточ­нил новые задания по коллективизации на 1931г. B соот­ветствии с его решениями в зерновых районах второй группы, куда входил Казахстан, должно было быть кол­лективизировано не менее 50-ти процентов крестьянских хозяйств Пленум определился и с понятием "сплошная коллективизация". Критерием ее завершения признавал­ся 80 - процентный рубеж (51).

"Машина коллективизации" включала форсаж, стре­мительно набирая заданную высоту. Вскоре (сентябрь 1931г.) Казкрайком ВКП(б) рапортовал: "Признать, что в 42 основных зерновых и хлопководческих районах, объ­единивших в колхозы 81 процент хозяйств..., коллекти­визация в основном закончена". B 20-ти районах было коллективизировано 82 процента крестьянских хозяйств, но "качественное состояние колхозов" здесь вызывало сомнения у руководства, тем не менее оно констатирова­ло, что эти районы имеют "все данные к тому, чтобы уже в текущем году" их можно было характеризовать как "в основном закончившие процесс коллективизации". Де­сять районов имели 85 процентов коллективизированных хозяйств, семнадцать - 61 и 26, по преимуществу чисто скотоводческих - 43 процента. Низкий процент в послед­них объяснялся в постановлении Казкрайкома "родовы­ми пережитками и байско-аткаминерским влиянием". Наконец, в семи "рыбацко-животноводческих районах" (определение более чем странное - Ж.А.) уровень коллек­тивизации определялся в 55 процентов (52). Таким обра­зом, установки декабрьского Пленума ЦК ВКП(б) на 1931 год были выполнены с лихвой. Уже на 1 сентября из 122 районов Казахстана 96 перешли "заданный партией" 50 -процентный рубеж, a 72 по формальным признакам мог­ли быть отнесены к "районам сплошной коллективиза­ции", ибо вышли за пределы восьмидесяти процентов.

Как видим, в скотоводческих казахских районах тем-

187


пы коллективизации мало уступали зерновым, а в ряде случаев и обгоняли их. Ф, Голощекин на "деле" доказы­вал, что все обвинения "национал-уклонистов" в "якобы присущих ему великодержавно-шовинистических замаш­ках" ложны. Он - "истинный поборникленинской нацио­нальной политики" и делает все, чтобы вывести казахс­ких шаруа на "рельсы социального прогресса", локомо­тивом которого выступали колхозы.

B августе 1931г. перед скотоводческими районами прямо ставилась задача "выйти на линию более высоких темпов коллективизации". При этом строго вменялось "основной формой колхозного движения в ауле... считать животноводческую сельскохозяйственную артель" (53). И это требование на местах было выполнено более чем оперативно: в 60 кочевыхиполукочевыхрайонахреспуб-лики из 2771 товарищества по обработке земли (ТОЗ) осталось всего 312, остальные были переведены на устав сельхозартели (54).

Население казахского аула весьма туманно представ­ляло разницу между ТОЗом и колхозом (не случайно аб­бревиатура "ТОЗ", созвучная казахскому слову "тоз" ("разоряйся"), нередко так и воспринималась в среде степ­няков, как, впрочем, и "коллективизация" чаще ассоции­ровалась с уже знакомой "конфискацией").

Ho различие было, и довольно существенное. Как известно, колхоз предполагал более высокую степень обобществления. Если в ТОЗах основные средства про­изводства (в частности, скот) оставалисьв индивидуаль­ном пользовании, то в сельхозартелях они обобществля­лись.

При этом в животноводческих колхозах мера обоб­ществления перешагнула всякие допустимые пределы. Источником расширительного толкования процессов социализации служили категоричные команды вышесто­ящих организаций, в том числе того же Казкрайкома. B решениях одного из его пленумов записано. "B животно­водческих и животноводческо-земледельческих районах основное внимание должно быть направлено на полное обобществление в сельхозартелях всего товарно-продук-

188


тивного стада" (55).

B духе этой установки тургайские работники, напри­мер, поставили задачу "весь скот обобществить, не ос­тавляя ни одного козленка в индивидуальном пользова­нии". Другим показалось этого недостаточно, и они ре­шили "в целях изжития мелкособственнической психо­логии колхозника передать скот одного колхоза другим колхозам" (из районных директив) (56).

"Большевистская атака на мелкобуржуазную со­бственность" очень скоро дала свои результаты. K февра­лю 1932 г. в Казахстане 87 процентов хозяйств колхозни­ков и 51,8 процента единоличников полностью лишились своего скота (57).

Куда же девался скот? Будучи обобществленным на все 100 процентов, он собирался на так называемых кол­хозно-товарных фермах. Очень часто за этим громким названием в действительности значился участок степи, огороженный изгородью или колышками с арканами. Ho здесь надо иметь в виду, что, как и настаивал Казкрай-ком, в ходе коллективизации делалась ставка на "созда­ние крупных животноводческих хозяйств" (58). A это понималось как механическое объединение нескольких сотен хозяйств в радиусе до 200 и более километров в единый колхоз-гигант. B Курдайском районе существо­вало немало сельхозартелей, обьединявших 600-800 хо­зяйств, в Келесском районе первоначальные 112 колхо­зов были обьединены в 35, в Арысском из 138 было со­здано 67 сельхозартелей, в Таласском районе в так назы­ваемые городки сгонялось до 300-400 хозяйств (59). Ра­зумеется, в таких уродливых образованиях не могло быть и речи о соблюдении основного экосистемного принци­па номадного (кочевого) способа производства - точной (симметричной) соотнесенности численности скота и природных водно-кормовых ресурсов.

Как отмечалось выше, во все времена кочевая общи­на допускала концентрацию скота лишь до определенно­го оптимума (определявшегося кормовыми и водными ресурсами). Когда достигалась критическая масса стада, происходила спонтанная сегментация общины, что, co-

189


бственно, и обеспечивало непрерывность воспроизвод­ства системы. Кроме того, в условиях среды постоянно "работал" такой механизм выживания, который во мно­гом опосредовался через устоявшиеся ритмо-режимные характеристики организации процесса производства (по­сезонный цикл утилизации природных ландшафтов) (60).

Между тем хозяйственников "новой формации" все это мало интересовало. Вопреки народному опыту они всемерно поощряли любую концентрацию. Однако раз­рушение сложившейся организации производства с ее принципами концентрации (естественно, разумной) и дисперсности (пространственного рассеивания с целью рационального использования среды обитания) (61) не сопровождалось созданием другой, технологически при­емлемой альтернативы.

Расплата за абсурдные решения не заставила себя долго ждать. Собранный в огромнейших концентрациях на колхозно-товарных фермах и не имевший возможнос­ти прокормиться, скот попросту погибал. Надо добавить, что и тот скот, который был собран по линии заготовок, в результате бескормицы и вызванных скученностью скота эпизоотий во многих случаях не доходил до потребите­ля, образуя на скотопрогонных путях гигантские "овечьи" кладбища.

B постановлении CHK и ЦК ВКП(б) от 6 мая 1932г. отмечалось, что, несмотря на засуху, хлебозаготовки про­шли в 1931г. лучше, чем в 1928г, т.е. до коллективиза­ции. Действительно, государство "заготовило" в этот год 600 млн. пудов зерновых, тогда как в 1928r - 300 млн. (62).

B самом деле, здесь стоило "благодарить" коллекти­визацию, однако отнюдь не в том смысле, что она якобы обеспечила динамизацию товарности сельскохозяйствен­ного производства. "Благодарность" режима должна была исходить от осознания, что именно через коллективиза­цию сталинский Левиафан заполучил в свой арсенал "ге­ниальное" орудие беспрепятственной и тотальной "вы­качки" продукта (причем не только прибавочного, но и необходимого) из аграрного сектора. B 1931 г урожай зер-

190


новых культур в стране составил всего 69 млн. т, по хле­бозаготовкам изъяли 22,8 млн., т.е. одну треть (63). B 1932г. в CCCP было заготовлено зерна на 32,8 процента больше, чем в 1930г., несмотря на то, что валовой сбор зерна 1932г. был гораздо меньше. Цифры эти могут озна­чать только одно: государство проводило беспрецедент­ное по своим масштабам ограбление крестьянства. B этом и была "загадка" повышения товарности сельского хозяйства как отрасли в целом.

Понятно, что грабительская обираловка не могла не встречать сопротивления колхозов. Многие их руководи­тели в то время еще не до конца осознали, что решения о форсированном расширении сельскохозартельной формы производства определялись прежде всего задачей обес­печения удобной и бесконфликтной "перекачки" продук­та деревни на нужды индустриализации. Они еще не ус­пели свыкнуться с мыслью, что общественные закрома должны рассматриваться не как элемект расширенного воспроизводства колхозной экономики и фактор повы­шения материального благосостояния членов сельхозар­телей, а скорее как своеобразная транзитная база продви­жения хлеба за кордон в целях получения валюты.

Поэтому в первое время находилось немало работ­ников, наивно пытавшихся апеллировать к разумным пределам. Например, бюро Мендыгаринского райкома партии долго не соглашалось с твердыми заданиями по заготовкам, спущенными из Краевого комитета ВКП(б). Когда же нажим усилился, секретарь райкома заявил: "Hy что ж, раз так, то я возьму все до квашни, разую и раздену все колхозы, и они разбегутся". Из другого райкома (Ka-рабалыкского) сообщали: "Экономика района окончатель­но подорвана непосильнымипланами. Колхозники, атак-же бедняки и середняки не имеют перспективы своего существования. Мы оттолкнули от себя колхозников, они от нас уходят" (64).

Реакция Крайкома на многочисленные сигналы о за­готовительном терроре была однозначна: "Все это не бо­лее как "кондратьевщина" и еще "не изжитые индивидуа­листические настроения". Так, выступая в августе 1931г.

191


на Алма-Атинском городском партактиве, Голощекин раз­разился следующей тирадой: "B некоторых районах есть пониженная урожайность, и это определяет трудности, которые мы будем иметь. Трудности состоят не в том, что мы имеем пониженный урожай, а в том, что, где есть пониженный урожай, там он породил "кондратьевские" настроения, панику, размагничивание. Если райисполком, райком партии, ячейка начинают создавать панику, начи­нают составлять архиглупые "хлебофуражные" балансы (имеются в виду расчеты специалистов с мест о нереаль­ности хлебозаготовительных планов - авт.), то тут со всей очевидностью встает угроза мобилизации колхозов на выполнение важнейшей задачи... - на выполнениехлебо-заготовительного плана". Далее, как всегда поменяв мес­тами причину и следствие, свалив все с "больной головы наздоровую", Голощекин грозно предупредил партийных "челобитников" районного масштаба: "C такими райко­мами, с такими секретарями, с сеющими панику ячейка­ми мы должны драться и будем драться крепко, по-боль­шевистски, будем рассматривать каждого такого панике­ра как дезорганизатора социалистического строительст­ва" (65).

"Драка по-большевистски" обернулась вскоре сняти­ем одной трети председательского корпуса колхозов. "Чис­тили" и секретарей райкомов ВКП(б). Например, одного назначенного секретаря исключили из партии прямо по дороге во вверенный ему район, так как он заявил: "Я не поеду на костях колхозников заготовлять хлеб для госу­дарства" (66). Ho применялись и более суровые репрес­сии. 14 декабря 1932г. было принято постановление ЦК ВКП(б) и CHK CCCP "0 хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области", которым вме­нялось применять по отношению к "саботажникам хле­бозаготовок с партбилетом в кармане... осуждение на 5-10 лет заключения в концлагерь, а при известных услови­ях - расстрел" (67).

Когда стало ясно, что жалобы с мест рассматривают­ся в коридорах власти как "демарши капитулянтского оп­портунизма" и, кроме негативной реакции, не возымеют

192


абсолютно никакого действия, в ход пошли всевозмож­ные ухищрения. Для того, чтобы оставить себе на пропи­тание и семена хоть какую-то толику выращенного уро­жая, колхозники специально не ьыкашивали полосы хле­ба у дорог, межей, арыков, недоочищали зернотока, про­пускали зерно в мякину, оставляли на полях колосья, ис­пользовали умышленно неотрегулированные молотилки с целью пропуска колосьев в солому и т.д. (68).

Вскоре, однако, был вновь включен отработанный механизм государственного террора, и это стало пресе­каться чрезвычайно суровыми мерами. После того как 7 августа 1932г. был принят закон "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и общественной (социалистической) собственности", за подобные дела грозил расстрел, а при "смягчающих об­стоятельствах" -10 лет тюрьмы с конфискацией имущест­ва (69).

Ha январском (1933г.) Пленуме ЦК и ЦК ВКП(б) на­рком юстиции H. Крыленко докладывал, что за неполных пять месяцев со дня действия этого закона в стране было осуждено 54645 человек, к высшей мере наказания при­говорено 2110, в отношении 1000 человек приговор был приведен в исполнение. Тут же он потребовал от судей, у которых рука устала подписывать драконовские решения, прекратить всякиепроявления"миндальничания". Откли­каясь на эту установку, Казахское отделение Верховного Суда выговаривало своим судам: "... Уменьшение коли­чества приговоренных к расстрелу в период с 5 мая по 1 августа 1933г. на 44,5 процента (с 305 до 163 человек) нельзя признать нормальным'", тут же констатируется, что "на 163 осужденных к расстрелу только 18 классовочуж-дых элементов" (последняя фраза дает понять, что соци­альная принадлежность могла служить оправданием для лишения человека жизни)

Поводом для жесткого наказания могли стать самые пустяковые провинности. Примеров тому буквально сот­ни. Приведем здесь лишь несколько наиболее характер­ных случаев из судебной практики того периода.

Так, нарсуд Курдайского района приговорил к 10 го-

193


дам лишения свободы одного из колхозников за однора­зовое использование "общественных лошадей в поездке по личным делам"; Усть-Каменогорский суд дал тот же срок (ниже не было) другому несчастному за то, что его дети "украли" 6 кг проса, акрестьянину- середняку - за "кражу" 17 кг зерна (по-видимому, судьи квалифициро­вали данное "дело" как крупное хищение, ибо во многих случаях "народные" судьи не раздумывая судили и за не­сколько сот граммов); Сталинский нарсуд (совпадение глубоко символично) отправил в лагеря колхозников, по­смевших не усмотреть, как на колхозную лошадь свалил­ся стог сена и повредил ей глаз; тем же судом был обре­чен на ужасы ГУЛАГа их односельчанин, ударивший ло­патой строптивого колхозного верблюда (70).

Опустошающим смерчем прошла коллективизация по казахскому аулу. Беспрецедентный урон понесло живот­новодство. B 1928n вреспубликенасчитывалось6509тыс. голов крупного рогатого скота, а в 1932г. - всего 965 тыс. Даже накануне войны, в 1941г. доколхозный уровень не был восстановлен (3335 тыс. голов). Еще больше пора­жают цифры по мелкому скоту: из 18566 тыс овец в 1932г осталось только 1386 тыс. (перед самой войной числен­ность стада едва приблизилась к 8 млн. голов). Из кон­ского поголовья, составляющего в 1928г. 3516 тыс., в 1941г. осталось 885 тыс. голов. Практически перестала существовать такая традиционная для края отрасль, как  верблюдоводство: к 1935г. осталось всего 63 тыс. верблю­дов, тогда как в 1928г их насчитывалось 1042 тыс. голов (71).

По некоторым скотоводческим районам картина была еще более страшной. Например, в Жана-Аркинском рай­оне Карагандинского округа осталось на начало 1933 г. всего 343 лошади (в 1931г. - уже после многочисленных реквизиций - было 10666 голов), 453 единицы крупного рогатого скота (9971), мелкого рогатого скота - 665 голов (26620), верблюдов - 119 (4364) (72). Мнение T. Рыскуло-ва (по поводу проекта комиссии Яковлева), что "задача сохранения скота и увеличение его товарностилучше все­го обеспечивается во всех отношениях лишь в условиях

194


коллективного хозяйства" (смотрите выше), оказалось ложным и это доказала жизнь, а, вернее, смерть сотен и сотен тысяч людей от голода. B своем мужественном письме на имя Сталина, раскрывающем картину страш­ной трагедии, он, может быть, не раз с горьким сожале­нием вспоминал о своем заблуждении на этот счет.

Как мы помним, многие честные работники и прак­тики, лишенные карьеристских амбиций (поплатившие­ся за это в дальнейшем своей жизнью), неоднократно пытались доказать Голощекину и его многочисленной креатуре, что все эти акции закончатся крахом экономи­ки аула и деревни. Однако авторов "архиглупых хлебофу­ражных и скотозаготовительных балансов" (по выраже­нию Голощекина) мало кто слушал, ограничиваясь заве­дением на ослушников партийных досье. Руководство края апеллировало к другим "по-марксистски научно выверен­ным балансам". B соответствии с ними численность ско-тавреспубликев 1932/ЗЗгг. должнабыладостигнуть 53381 тыс. голов (73). Ho говоря словами пролетарского поэта, "планов громадье" не сбылось: вместо желаемой дина­мики получили обвальный кризис. И именно потому, что планы задумывались и осуществлялись "по-марксистски".

Внушительные провалы вызывали некоторое заме­шательство в сталинскомруководстве. 17 сентября 1932г. выходит постановление "0 сельском хозяйстве", и в част­ности, животноводстве Казахстана (74), где давалась ус­тановка на "выпрямление перегибов". B научной лите­ратуре оно характеризовалось как "историческое", дав­шее "четкую программу действий".

Однако "программа" эта содержала в себе прямые установки на дальнейшее разрушение скотоводческого комплекса. Вся политика Казкрайкома признавалась в постановлении "правильной", что и позволило секрета­рю M. Курамысову, парируя критику с мест, заявлять: "Последнее постановление ЦК от 17 сентября одобряет линию Краевого Комитета партии, а вы знаете, что ЦК очень скуп на похвалы" (75). Поразительно, но в этом документе нет ни одной строки, ни одного намека на го­лод, охвативший республику, и крах животноводства.

195


Постановлением допускалась практика "индивиду­ального пользования колхозником до 2-3 коров, 10-20 голов баранов, 10-20 голов свиней и поросят нахозяйст-во", а в скотоводческих районах соответственно "100 го­лов овец, 8-10 голов рогатого скота, 3-5 верблюдов и 8-10 табунных лошадей на хозяйство".

Из 1117 сельхозартелей, имевшихся в кочевых и по­лукочевых районах в сентябре 1932г., осталось к 1934г. 168, остальные преобразовывались в тозы. Были расфор­мированы 624 фермы, а скот их возвращен в личную соб­ственность членов товариществ. Имтакже было продано колхозами и совхозами около 680 тыс. голов скота (76).

Ho основная масса хозяйств все равно оказалась ли­шенной скота. B этой связи характерны данные по Юж­ному Казахстану. Так, напервую половину 1934г. в Тюль-кубасском районе 99,8 процента колхозников и 93,4 про­цента единоличников не имели ни одной лошади, 74,9-и 82,1 процента были без коров, в Чаяновском районе на 100 хозяйств колхозников приходилось лишь 36 голов крупного рогатого скота (у единоличников -7), 28 лоша­дей (22),-163 овцы (24), вСузакском районесоответствен-но 23 коровы (2), 29 лошадей (11), 444 овцы (у единолич­ников - 89) (77). Коллективизация нанесла последний удар по сельской экономике, окончательно разрушив как про­изводительные силы аула, так и их функциональные структуры.

B статье с претенциозным названием "Год великого перелома", опубликованной в газете "Правда" в 1929r., Сталин, испытывая состояние эйфории, предрекал: "... Если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из са­мых хлебных, если не самой хлебной страной в мире" (78). Прошло три года. Темпы коллективизации обрели сверх­динамичный характер. Однако вместо обещанного Ста­линым хлебного изобилия страна получила голод. B Ка­захстане масштабы и последствия его были ужасаю­щими. Об этом можно судить уже хотя бы по тем пока еще немногочисленным документам, которые удалось

196


выявить в закрытых до сих пор архивах (гораздо большая часть свидетельств той страшной трагедии все еще мало­доступна исследователям). Некоторые из них без каких-либо комментариев приводятся ниже.

Из информационной записки BP ПП ОГПУ* КазССР Миронова Ф. Голощекину (4 августа 1932г.): "B Атбасар-ском районе с 1 апреля по 25 июля зарегистрировано 111 случаев смертей. За это же время отмечено 5 случаев лю­доедства" (79).

Из докладной записки Представительства ОГПУ в КазССР (11 января 1932г.): "B Павлодарском районе, ... в ауле №1 на почве голода отмечено 40 случаев смертнос­ти, в большинстве детей, остальные для питания упот­ребляют в пищу кошек, собак и другую падаль. Анало­гичные случаи и в других аулах данного района" (80).

Из акта обследования санитарного состояния пита­тельного пункта и общежития голодающих откочевников на ст. Чу (21 марта 1932г.): "Произвели обследование са­нитарного состояния питательного пункта и общежития откочевников в бараке№75..., причем нашли следующее: барак... в возмутительном антисанитарном состоянии: помещение переполнено истощенными, из них многие еле-еле двигаются. B помещении сыро, грязь, вонь, люди лежат на полу (около 100 человек) голодные, в углу при входе лежит труп. Территория барака загрязнена: всюду валяются кости, рваная одежда, человеческие отбросы, и с восточной стороны лежит 9 трупов. Восточнее распо­ложения барака..., в яме лежит 5 трупов, не засыпанных землей, с обрезанными мышцами на нижних конечнос­тях и кистях рук, что свидетельствует о людоедстве..." (81).

Из докладной записки помощнику прокурора Союза CCP о состоянии казахов-откочевников на территории Киргизской ACCP в период с ноября 1932г. по август 1933r.: "Появление откочевников из Казахской ACCP на территории Киргизии относится к сентябрю 1932г. K ян­варю 1933г. гор. Фрунзе был окружен сплошным коль-

* ПП ОГПУ - Полномочное представительство ОГПУ в Казах­стане.

197


пом казахскихюрт... Общая численностьих... около 1000... Среднее число жителей каждой юрты - 8 человек.. Час­тичная регистрация смертности приводит в следующим цифрам: с января по март... через больницу принято 123 трупа; с таянием снегов в феврале и марте было обнару­жено большое количество трупов в самом городе и на его окраинах. B конце улицы Пушкинской обнаружено 53 трупа... B местечке Токульдош обнаружено 78 трупов, разбросанных на территории полукилометра, в период с 15 марта по 28 апреля натерритории города, кроме пере­численных выше..., подобрано 217 трупов; питательном пункте близ Фрунзе умерло 508 казахов... O состоянии смертности в районах точных данных мы не имеем, за исключением массового обнаружения трупов казахов в Таласском районе, когда казахское население в течение зимы 32/33 года пыталось пройти через горы... и вследст­вие истощения и голода на высоких горных перевалах умерло, в нескольких ущельях Таласского района... ежед­невно подбиралось в январе, феврале и марте 5-7 трупов... Население, истощенное до последней степени, питавше­еся травой, отбросами помойных ям, падалью, молоты­ми костями, подобранными на улицах, не обошли и слу­чаи людоедства... B городе Токмаке на питательном пункте обнаружены два трупа девочек 5 и 6 лет, из которых одна была уже сварена в пищу в котле, а вторая - только приго­товлена для употребления в пищу. B городе Беловодске... в погребе женщина-казашка снимала кожу с трупа ребен­ка... B Калининскомрайцентре... былзадержанказах, не­сший вареное мясо, которое, по заключению врачей, - че­ловеческое..." (82).

Из докладной записки о стихийном переселении в пределы Западно-Сибирского края из KACCP и о положе­нии переселившихся в крае (29 марта 1932г.): "Начиная с октября заметно усилился рост... переселения казахов: в Славгородском районе - около 10000..., в Баевском рай­оне - около 1500, в Ребрихинском - 3500, в Алейском -более 3000. Значительный нажив в Послепелехинском, Шипуновском, Угловском, Годинском районах, на всей территории бывшего Рубцовского округа, очень много казахов в Ойротии, в Барнауле, Бийске, есть они в Ново-

198


сибирске... Как общее правило, казахи идут значительны­ми группами, плохо для наших условий одеты, без каких-либо продовольственныхзапасов... Они голодают... Сре­ди переселенцев широко распространились инфекцион­ные заболевания, растет смертность. Голодные казахи употребляют в пищу что попало. B Славгородском рай­оне отмечены случаи поедания павших животных, даже выкапывания из скотских могил уже закопанных трупов... По дорогам подбирают очень часто обмороженных каза­хов и много умерших" (83).

Из письма секретаря Западно-Сибирского Крайкома ВКП(б) M. Зайцева в Казкрайком ВКП(б) (9 февраля 1932г.): "C осени 1931г. стали наблюдаться случаи бегст­ва казахов с территории Казахстана в смежные с ним рай­оны Западно-Сибирского края. За последнее время это бегство приняло массовые размеры. Прибежавшие каза­хи в своем большинстве являются колхозниками... Толь­ко в одном Славгородском районе насчитывается до 10000 человек казахов..., из которых 6000 осели в самом городе Славгороде, в Баевском районе учтено до 1300 человек казахов ит.д.... Большинство из них буквально голодает, среди них развивается нищенство, появляются инфекци­онные заболевания. Отмечены массовые случаи употреб­ления в пищу суррогатов, мяса павших животных. Мили­цией ежедневно на улицах подбираются больные и умер­шие от голода казахи. ...Столовые Славгорода перепол­нены нищенствующими казахами, которые там подбира-ютхлебные крошки, вылизываюттарелки..." (84).

Из сообщения прокурора транспортного отдела Typ-ксиба в транспортный отдел прокуратуры Верховного Суда CCCP о положении на станции Пишпек (27 апреля 1933r.: "Ha станции Пишпек... скопилось не менее 800 человек казахов-откочевников, в числе которых очень много детей и женщин... B течение этого времени (ап­рель) среди них подбиралось ежедневно шесть-семь тру­пов (а в один день поднято одиннадцать трупов) умер­ших от голода" (85).

Из докладной записки зампредседателя ЦК Общест­ва Красного Полумесяца Мелькумова о положении бе­женцев, оказавшихся в Узбекистане (27 августа 1933г.):

199


"Устроено в детдома 3095 детей-казахов, умерло в авгус­те в изоляторах Общества истощенных подобранных ка­захов 345 человек" (86).

Из письма Дуйсенбинова Нургали Председателю ВЦИК CCCP M. Калинину (10 февраля 1932г.) из Павло­дарского округа: "B последнее время везде стала гибель, смерть населения, посев не родился, весь скот сдан госу­дарству, питаться населению нечем. B единоличном поль­зовании каждого хозяина и в колхозах ни одного скота, ни лошади не имеется, хлеба совсем не имеется... C этой гибелью, смертью, конфискацией, взятками и грабежом имущества население идет куда хотят, просят милостыни по нищете и даже в другой край или округ. Были такие случаи: отец, мать оставляют из-за голода своих мало­летних ребятишек, сами идут. Это объясняет, что в даль­нейшем в Казахстане население существовать не может, жить очень ужасно, трудно. Кроме того, местные власти проводят на этом голодном населении кампании разных заготовок, а население не может найти себе даже пищу, ни одного куска хлеба... Все население нашего района и других районов Казахстана из-за голода недовольно Со­ветской властью. Кроме голода, очень голые - промыш­ленными товарами не снабжают" (87).

Из докладной записки в ЦКК ВКП(б) (октябрь 1933 г.).

"...По неполным данным, откочевками затронут 71 район, из них 50 - кочевых и полукочевых, 21 -оседло-земледельческий... По неполным данным, ...снялись со своих мест и двинулись в другие районы внутри КАССР свыше 100 тыс.хозяйств (около 300-350 тыс.хозяйств) (88).

Сообщение Председателю CHK KACCP У.Исаеву (3 апреля 1932 г.): "Из Кегенского района откочевало 5856 хозяйств (26369), из них 5090 - в Китайскую республику, из Чиликского - 3300 хозяйств, из них в Китай - 1300, из Аксуйского - 2992 хозяйства, в Китай из них ушло 800, из Аягузского - 2300, из которых 600 хозяйств откочева­ло в Китайскую республику. Всего откочевало из 10 рай­онов 25488 хозяйств" (89).

Ha Украине в это же время, также как и в Казахстане,

200


сотнями и сотнями тысяч умирали голодной смертью. B конце 1932 г. Сталин в разговоре с секретарем ЦК КП (б) Украины Р.Тереховым, писавшем ему о массовом голоде, сказал: "Нам говорили, что Вы, товарищ Терехов, хоро­ший оратор, оказывается, Вы хороший рассказчик - со­чинили такую сказку о голоде, думали нас запугать, но -не выйдет. He лучше ли Вам оставить пост секретаря об­кома и ЦК КП (б) и пойти работать в Союз писателей; будете сказки писать, а дураки будут читать" (90).

Из докладной записки Комитета по оседанию при CHK KACCP в Казкрайкоме ВКП (Б) о положении Жана-аркинскогорайонаКарагандинскойобласти(23 июля 1933 г.): "...B связи с откочевками население просто бросило своих детей с расчетом, что их детей все-таки подберут. Вот таких детей в конце октября было собрано в райцен­тре 350 человек... K нашему приезду осталосьтолько 50, 300 умерли от голода. B ауле № 3 было 350 хозяйств, ос­талось только 17, часть умерли, часть откочевали. Аул № 7: из 500 хозяйств осталось 27. Аул № 9: из 343 хозяйств осталось 49... B этих аулах было распространено людоед­ство, люди выкапывали из могил, брали тех людей, кото­рые умирали от оспы с расчетом, что трупы имеют боль­ше жировых веществ, чем люди, умершие от голода. По сведениям ГПУ, умерших от голода насчитывается по району 3 612 человек. Ужасную картину голода можно было видеть в самом районном центре. Люди мертвыми лежали на улицах, во дворах, на крышах домов, в сенях, базах и даже в домах, где оставшиеся еще живыми люди спали вместе с мертвецами... B конце ноября-начале де­кабря, когда голодное население повалило на производ­ство Караганды..., все трактовые поселки и аулы Нурин-ского. Акмолинского района на протяжении 300 верст были заняты голодными жанааркинцами, где они, не по­лучая продпомощи, умирали; поднимая этих мертвецов, по дороге их ставили в снег в позе с вытянутой на восток правой рукой, в позе оратора, стоящего перед тысячной толпой.... наэтой вытянутой руке мертвеца мы находили небольшой клочок бумаги с надписью - "результат кол­лективизации" (90) (выделено нами - Ж.А.).

201





































Дата: 2018-11-18, просмотров: 608.