Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Высокое мнение Фрейда о своих открытиях, изложен­ных в «Толковании сновидений», означало, что дальней­шие исследования сновидений бросают прямой вызов всем психоаналитикам. На протяжении всей истории психоана­литического движения — недавно отметившего 100-летнюю годовщину великого открытия Фрейда — многие аналити­ки пытались связать первоначальное открытие Фрейда с пос­ледующими психоаналитическими перспективами.

В книге «Современная теория сновидений» сведены вме­сте некоторые из самых важных статей по этому вопросу за последние двадцать пять лет. Представленные работы при­надлежат перу ученых широкого спектра аналитических школ Европы и Америки. Все они вдохновлены Фрейдом, но вносят новые измерения в понимание значения снови­дения в клинической практике. Различные авторы видят сновидение по-разному: как свидетельство развития психо­анализа, как разновидность переживаний человека, как спо­соб адаптации, как индикатор конкретной формы психи­ческого расстройства, как осуществляемое им искажение значения.

«Современная теория сновидений» не только ознакомит читателя с современным состоянием этого вопроса, но и будет способствовать возрождению внимания к психичес­кому процессу, который Фрейд считал краеугольным кам­нем психоанализа. Этот побуждающий к размышлениям сборник, дополненный содержательным предисловием и ясными комментариями редактора к каждой статье, будет полезен как преподавателю, так и клиницисту.

Сара Фландерс получила степень доктора английской литературы в Нью-Йоркском Государственном Универси­тете, г.Буффало. Она член Британского Психоаналитичес­кого Общества и психоаналитик, занимающийся частной практикой.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня, почти столетие спустя после прорыва в пони­мании сновидений и функционирования бессознательной мысли, осуществленного Фрейдом, сновидение уже не за­нимает центрального места в психоаналитических дебатах. Хотя сновидения остаются классическим иллюстративным материалом в психоаналитических клинических работах, как заметила Элла Фримен Шарп, маятник, качнувшийся в 1937 г. в сторону от психоаналитического интереса к ин­терпретации сновидения, так и не вернулся в исходное по­ложение (Sharpe, 1937: 67). И сегодня он не подвластен ни одной движущей силе или профессиональному мнению. Современные психоаналитики разговаривают на языке, ко­торый Андре Грин назвал языком полиглотов (Green, 1975), потенциально не понятном даже для зрелого и теорети­чески искушенного аналитика. Еще более усложнили, но одновременно и обогатили много сторонний интернацио­нальный психоаналитический взгляд на сновидение невро­логические исследования, прямо или непосредственно влияя на неустойчивое психоаналитическое единодушие. Однако составители надеются, что собранные ими статьи позволят читателю получить представление о диапазоне су­ществующих в психоаналитической науке взглядов на сно­видение.

В данном предисловии я вначале кратко изложу взгляды Фрейда на сновидения, а затем выборочно остановлюсь на последующем развитии представлений о снах и их роли в психоаналитическом процессе. Представленные ниже ста­тьи я разделила на четыре части. Основу данного сборника закладывает представленная раньше других статья Масуда

[10]

Кана о взаимосвязи между классической теорией сновиде­ния и психоаналитическим процессом. Вторая часть вклю­чает центральные работы классической полемики по воп­росу: занимает ли еще сновидение «особое» место в клини­ческой практике, и почему. В части третьей собраны работы французской и английской школ о процессе сновидения, а в четвертой описано развитие идеи от классического эго к современной самости психоанализа, главным образом в Со­единенных Штатах. Читатель заметит, что эти статьи рас­положены в историческом порядке, что, по моему мнению, полезно при изложении развивающихся течений по мере того, как они укореняются в психоаналитических рассуж­дениях. Здесь мало повторений, но много разнообразной, иногда довольно сложной аргументации.

Исторические предпосылки

В 1932 г. Фрейд писал о теории сновидений: «Она зани­мает особое место в истории психоанализа и отмечает по­воротный пункт; именно благодаря ей анализ сделал шаг от психотерапевтической методики к глубинной психологии» (Фрейд, 1932: 7). В этой же публикации он, основываясь на исчезновении специального раздела «Об интерпретации сно­видений» из «Международного психоаналитического жур­нала», сетует на угасание интереса к сновидению (1932: 8). Его заявление, не свободное от чувства потери, гласит:

«Даже согласно моему нынешнему суждению, она со­держит в себе самое ценное из всех открытий, что мне посчастливилось сделать. Подобное проникновение в сущность выпадает на долю человека лишь раз в жизни».

(Фрейд, 1931).

Если в 1920-х и в 1930-х годах психоаналитическое дви­жение шагало под иную мелодию, то это потому, что вел его еще Фрейд, нацеливая на решение вопросов, пользую-

[11]

щихся устойчивым интересом: происхождение психозов, формулировка структурной теории, изучение ранних объект-отношений, проблема тревоги, осознание трансфера. Как сокрушаются многие современные аналитики (См. Брен­нер в данном сборнике), Фрейд так до конца и не переде­лал теорию интерпретации сновидений, чтобы полностью привести ее в соответствие с более поздними концептуализациями, в особенности со структурной моделью психики. Он оставался верен своей первоначальной идее, выполнен­ной без учета преимуществ последующей теории, хотя и дополнял ее продуманными примечаниями к каждому при­жизненному изданию. Более того, в 1932 г. он писал, что теория сновидений была его «якорем спасения»:

«Когда я начинал сомневаться в правильности своих не­твердых заключений, мою уверенность в том, что я на правильном пути, возрождала успешная трансформация бессмысленного и запутанного сновидения в логический и понятный психический процесс сновидца».

(Фрейд, 1932: 7).

В том, что эта самая неустойчивая и загадочная сфера психики обеспечивала Фрейду его «якорь спасения», под­держку и опору в потенциально хаотической атмосфере консультативной комнаты, заключается тонкая ирония. Его преданность своей работе, его убежденность в ее централь­ном месте, несомненно, сказались на процессе ее изложе­ния и на ее роли в его собственном самоанализе (Anzieu, 1986). Но Фрейд не одинок в своей оценке значения «Тол­кования сновидений». С его оценкой согласны некоторые из самых новаторских и упорных сторонников пост-фрей­дистского канона, среди них Лакан и, совсем современ­ный, Матте Бланко (Matte-Blanco, 1988).

Именно в «Толковании сновидений» Фрейд представил и раскрыл неотзывчивому научному миру сущность бессоз­нательных психических процессов. Он пишет, что пришел к пониманию следующим образом:

[12]

«В течение многих лет я занимался (с терапевтической целью) раскрытием сущности некоторых психопатоло­гических структур: истерических фобий, обсессивных идей и так далее. Фактически этот вопрос интересовал меня с того самого момента, когда из важного сообще­ния Й.Брейера я узнал, что раскрытие сущности этих структур (которые рассматривались как патологические симптомы) совпадает с их устранением [См. Breuer и Freud, 1895.] Если патологическую идею такого рода мож­но проследить до тех элементов психической жизни па­циента, от которых она берет свое начало, то она немед­ленно разрушается, и пациент освобождается от нее... ... Именно в ходе таких исследований я пришел к интерпретации сновидений. Мои пациенты должны были сообщать о любой идее или мысли, возникающей у них в связи с определенной темой; кроме всего прочего, они рассказывали мне свои сновидения и научили меня, что сон можно включить в психическую цепочку, которую следует проследить в памяти от патологической идеи до ее истоков. Тогда это был лишь незначительный шаг к рассмотрению самого сновидения как симптома и к при­менению метода интерпретации, разработанного для симптомов».

(Фрейд, 1900: 100-1).

Сновидения, так же, как и симптомы, имеют свое зна­чение и место в личной истории человека. По завершении интерпретации сновидение оказалось замаскированным удовлетворением желания, желания, спровоцированного встречами с реальностью предшествующего дня. Что-то пробудилось и объединилось с бессознательными инфан­тильными стремлениями, побуждениями, требующими гал­люцинаторного удовлетворения. Работа сновидения состоит в том, чтобы удовлетворить, но одновременно и замаски­ровать бессознательное желание, которое могло бы по­тревожить сновидца и его сон. Интерпретация сновиде­ния является нарушающей деятельностью; она аннулирует работу сна, снимает маску, переводит явное содержание сновидения обратно в стоящие за ним скрытые мысли.

[13]

Перевод возможен, ибо Фрейд открыл, что работа снови­дения осуществляется в соответствии с механизмами, ко­торые конденсируют и смещают значения, представляют и маскируют многочисленные слои значимости, представ­ляют в видимой форме наслаивающиеся мысли, воспоми­нания и желания. Формулируя теорию сновидений, Фрейд настойчиво отмечал, что значение сновидения скрывается не в явном или поверхностном (манифестном) содержа­нии, и не в эксцентричном или банальном его изложении. Фасаду сновидения нельзя доверять полностью, не стоит принимать его за чистую монету. Внешний вид повество­вания, истории, является «вторичной обработкой», соеди­нением фрагментов, а не драматическим действием. Та­ким образом, сновидение Фрейда — нечто менее значи­тельное, чем искусство. Значение сновидения можно открыть лишь после дополнительной работы, после того, как сновидец приведет ассоциации к событиям и мыслям предшествующего дня. Так определяется место обработан­ного сновидения в контексте личностных переживаний.

Десять лет спустя первого издания «Толкования снови­дений» Фрейд добавил к своей теории латентного значения привилегированную форму образов сновидения (Фрейд, 1900: 350-80). Наряду с другими психоаналитиками он об­наружил, что некоторые образы повторяются, постоянны в своем значении и вызывают небольшое число ассоциаций. Это «символы» сновидения, в большей мере представления, чем маски, ибо, как говорил Фрейд, источник значения был узок, но почти до бесконечности всеобъемлющ: человечес­кое тело в целом, родители, дети, братья и сестры, рожде­ние, смерть, нагота и, чаще всего, сфера половой жизни (Фрейд, 1916: 153). Место символического представления в сновидении упрочивает понимание сновидения как процесса созидательного и синтезирующего, в большей мере откры­вающего, чем скрывающего, маскирующего и защищающего. Символ сновидения связывает манифестное (явное) и ла­тентное значения, несет в себе связи, а не расщепляет их. Однако несмотря на накопившееся число постоянных и поддающихся интерпретации символов; Фрейд, наряду с работой со снами, особо подчеркивает важность выявления

[14]

ассоциаций сновидца. Фрейд снова и снова предостерегает аналитика не обманываться манифестным содержанием, а искать его латентную мысль по ассоциациям к фрагментам сновидения. Это положение — догма Фрейда, или станет таковой. Никогда не доверяйте тому, что может казаться очевидным в сновидении, даже если сам Фрейд явно нару­шает свое собственное предписание (см. статью Спаньярда в данном сборнике). Это один из самых трудных уроков, преподаваемых кандидатам в психоаналитики (Erikson, 1954). Стараясь уследить за градом материала, они должны по­мнить, что, даже если рассказываемое сновидение представ­ляется единственной понятной информацией, само по себе оно не тот «спасительный якорь», за который следует дер­жаться. Скорее это процедура, основанная на внимании к бессознательным процессам сновидца и, что не бесспорно, на способности сновидца к самораскрытию, а заключается она в том, чтобы ждать ассоциаций, способных (хотя и нео­бязательно) открыть прямо противоположное очевидному. Именно на этом основании Фрейд построил свое утверж­дение о том, что интерпретация сновидений — это «царс­кая дорога к бессознательному» (1900: 608).

Двадцать лет спустя после опубликования «Толкования сновидений» в работе «По ту сторону принципа удоволь­ствия» Фрейд затронул то, что считал единственным ис­ключением из своего фундаментального представления о процессе формирования сновидения. Он рассматривает компульсивность в трансфере, в жизни и в «травматических сновидениях», воспроизводящих незамаскированные болез­ненные переживания. Снова и снова возвращаясь к реали­стичному изображению травмирующей ситуации, сновиде­ния «пытаются справиться с раздражителями, вызывая тре­вогу, или (игнорируя последнюю) — травматический невроз» (Фрейд, 1920: 32). Поэтому сновидения, наблюдающиеся при «травматических неврозах», или «сновидения во время психоанализа, вызывающие в памяти физическую травму детства, невозможно классифицировать как исполнения желаний» (Фрейд, 1920: 32). Он пишет, что если существует нечто «по ту сторону принципа удовольствия, то можно ут-

[15]

верждать, что некогда было время, когда удовлетворение желаний не являлось целью сновидений» (с.33).

Повторение в материале сновидения травматического переживания — это идея, которую можно развивать почти до бесконечности. Первым это сделал Ференци:

«Мы все чаще и чаще сталкиваемся с тем, что так назы­ваемые отпечатки дня [и можно добавить жизни] в дей­ствительности представляют собой повторение симпто­мов травмы. ... Таким образом, вместо «сновидение является удовлетворением желания», более полным оп­ределением функции сновидения было бы: каждое сно­видение, даже неприятное, представляет собой попыт­ку овладеть травматическими переживаниями и уладить их, так сказать, в смысле esprit d'escalier *, что в сновиде­нии в большинстве случаев сделать легче из-за умень­шения критической способности и преобладания прин­ципа удовольствия»

(Ferenczi, 1931: 238).

Действительно, в подразумевающейся в каждом снови­дении регрессии можно обнаружить потенциальную травму (Garma, 1966, см. Curtis и Sachs, 1976). Обладая характером бессознательных намерений, травма косвенно присутствует и в повседневной жизни (Sandier, 1976), в банальностях социального общения, а также в качестве эмоциональных напряжений в интимных отношениях. Сам Фрейд, продол­жая свои исследования начал психической структуры, все больше и больше выделял «позитивный Ад» (Фрейд, 1916: 43) инстинктной жизни, потенциальную жестокость арха­ичного эго, полагая их опасностями развития человеческо­го младенца. Как Фрейд отмечал позднее, никому не удает­ся избежать возвращающихся в сновидениях травм детских переживаний (Фрейд, 1932: 27-30). Психологи, изучающие «я» (Kohut, 1971, 1977), недавно воспользовались этой свя-

* Остроумие на лестнице (фр.), т.е. ситуация, в которой правильные (уместные) слова приходят позже, чем нужно и чем хотелось бы. — Прим. ред.

[16]

зью травмы с незамаскированным символическим матери­алом сновидения. В метафорически понимаемом явном со­держании они видят раскрытие неустойчивого «я», находя­щегося на грани дезинтеграции, а сами зрительные образы считают основой связи безымянной тревоги или страха.

Хотя сам Фрейд обычно связывал сновидения с мысли­тельным процессом (Фрейд, 1925: 112), а травматические сновидения — с преодолением тревоги, он постоянно опи­сывал работу сновидения как характерную для функции поддержания сна. Относительно более широкой адаптив­ной функции сновидения он был осторожен, более осторо­жен, чем большинство современных аналитиков:

«Ошибочно говорить, что сновидения занимаются акту­альными жизненными задачами или пытаются найти ре­шение повседневных проблем. Это дело предсознательной мысли. Полезная работа так же далека от сновиде­ний, как и намерение передать информацию другому человеку. Когда сновидение имеет дело с проблемой ре­альной жизни, оно решает ее подобно иррациональному желанию».

(Фрейд, 1925: 127).

Конечно же, существует различие между взглядом на сно­видения как на способ разрешения проблем (French и Fromm, 1964), и взглядом на интегрирующую функцию нормальных сновидений, потенциально отражающих внутреннюю силу эго и даже укрепляющих ее (Ханна Сегал, в этом сборнике) или интегрирующих новое понимание с установившимися структурами (Palombo, 1978: Гринберг и Перлман в этом сбор­нике), оберегающих и помогающих структуре, связанной с развитием (Fosshage, 1983; Этвуд и Столороу в этом сборни­ке). Несомненно, внимание к интегрирующей функции сно­видения возникло благодаря соединению БДГ*-исследований и традиционной эго-психологией (см. работу Гринберга и Перлмана в этом сборнике). За последние десятилетия

* БДГ — быстрое движение глаз, стадия сна, характерная наличием сновидений. — Прим. ред.

[17]

исследователи записали в лаборатории множество сновиде­ний, явно связанных с проблемами субъекта в психоанализе.

Появление в работах Фрейда структурной модели, рас­ширенных концептуализации эго, выполняющего синте­зирующую или интегрирующую функцию как днем, так и ночью, как сознательно, так и бессознательно, в конеч­ном итоге привело к более четкому определению конти­нуума сновидения. Существуют «сновидения сверху и сновидения снизу» (Фрейд, 1925: 113) или, скорее, сно­видения «выходящие или из ид, или из эго». Однако сно­видение у Фрейда всегда «находит во время сна подкреп­ление от бессознательного элемента» (Фрейд, 1940: 168). В «Толковании сновидений» он пишет, что «владелец» дневной мысли требует «капитала» желания из бессозна­тельного (Фрейд, 1900: 561).

В 1938 г., за год до своей смерти, Фрейд предложил пе­реработанное понимание сновидения с точки зрения прак­тикующего психоаналитика:

«каждое сновидение, находящееся в процессе формиро­вания, предъявляет эго требование — удовлетворить ин­стинкт, если сновидение берет свое начало в ид; разре­шить конфликт, устранить сомнение или сформировать намерение, если сновидение берет свое начало от отпе­чатка предсознательной деятельности в бодрствующей жизни. Однако спящее эго сосредоточено на желании поддерживать сон, оно воспринимает это требование как тревогу и стремиться избавиться от нее. Эго удается сде­лать это посредством того, что представляется актом по­виновения: оно удовлетворяет требование тем, что в дан­ных обстоятельствах является безопасным удовлетворе­нием желания и таким образом избавляется от него»

(Фрейд, 1940: 169-170).

Таким образом, Фрейд показывает, насколько он подо­шел к теоретическому признанию возможности, что роль эго в формировании сновидения заключается в разреше­нии проблем, и что центральной темой каждого сновиде­ния выступает замаскированное удовлетворение желания.

[18]

То есть, сновидение Фрейда — это нечто меньшее, чем ин­теграция, синтез, творчество или реалистичное разрешение проблем. Тем не менее, основание интерпретации сновиде­ния изменилось: сновидение, воспроизводящее конфликт, в психоанализе рассматривается не как раскрытие бессоз­нательного желания, а как укрепление эго перед лицом тре­бований как ид, так и суперэго (см. работу Бреннера в этом сбонике).

Что касается рекомендаций по использованию интер­претации сновидений в процессе психоаналитического ле­чения, с ними полезно познакомиться по небольшой, но блестящей работе Эллы Фримен Шарп «Анализ сновиде­ний» (1930), написанной на основании лекций, прочи­танных в Британском Обществе в 1930-х годах. Автор рас­сматривает сновидение в рамках психоаналитической за­дачи, определяемой, в соответствии с более поздними работами Фрейда, как «расширение границ эго в слож­ной психической перестройке посредством динамики трансфера». Результатом успешного анализа является эго, способное «выдерживать инстинктивные импульсы и ра­циональным и эффективным образом справляться с ними в общественной жизни, что соответствует модификации бессознательного суперэго» (Sharpe, 1937: 17). Анализ сно­видения имеет решающее значение для этого процесса, так как «ассимиляция бессознательного знания посред­ством эго является существенной частью психического процесса». Более образно, с высоким художественным ма­стерством она описывает лежащий в основе всякой ин­терпретации принцип как «выражение неизвестного, скрытого в известном, на языке индивидуума» (с. 18). То есть, образ сновидения берет свое начало от пережива­ния, которое оно таким образом раскрывает.

Но это не единственное связующее звено между сно­видением и поэзией. Элла Фриман Шарп, приписав об­разам сновижения и механизмам работы сновидения за­коны языка поэзии, первой совершила прыжок, ставший известным благодаря Лакану. Приравняв конденсацию и смещение к метафоре и метонимии, как позднее это сде-

[19]

лал Лакан*, она уподобила сновидение поэзии и драме и тем самым признала его сохраняющим и выражающим некое значение. Конденсация, подобно метафоре, подра­зумевает тождественность или подобие, в то время как смещение, подобно метонимии, подразумевает «перенос названия» одной вещи на другую, целого на часть**. Не­смотря на это признание потенциальной многозначитель­ности образов сновидения, она тем не менее скрупулезно настаивает на внимании к латентному содержанию, к мыс­лям, скрытым за видимыми образами манифестного со­держания (с. 75). Подобно Фрейду, она открыто выража­ет свое подозрение относительно использования снови­дения в качестве сопротивления психоаналитическому лечению. Хотя Шарп проводит сравнение между снови­дением и искусством, она против понимания сновидения как целого и, тем самым, подобно Фрейду, подтверждает различие между сновидением и произведением искусст­ва. Наряду с актуальностью изложения, для Шарп харак­терно сосредоточение внимания на функции сновидения в рамках трансфера; такой акцент присущ большинству представленных в данном сборнике статей.

Подготавливая лекции для Британского Общества, уже хорошо знакомого с новаторским использованием Мелани Кляйн игры в психоанализе детей, Шарп сравнивает сно­видение с детской игрой и драмой. Развивая представления как Фрейда (1917: 223), так и Кляйн, она приравнивает яв­ление сновидения к проекциям «я» (Sharpe, 1937: 59), свя­зывая это с воплощением внутренней драмы. Сюжет сно-

* Здесь есть, мягко говоря, неточность. Лакан приравнял метафору к симптому, а метонимию — к желанию. См. «Функцию и поле речи и языка в психоанализе», где Лакан пишет как о вышеупомя­нутом приравнивании, так и об уровне американского психоана­лиза вообще — Прим. ред.

** Это весьма вольные (чтобы не сказать больше) трактовки метони­мии и метафоры. Заинтересованный читатель может обратиться хотя бы к «Лингвистическому энциклопедическому словарю» под ред. В.Н.Ярцевой, М., 1990. Там в соответствующих статьях он прочтет нечто другое — Прим. ред.

[20]

видения и трансфер пациента на аналитика, персонажи сновидения и процесс, названный Кляйн в конечном итоге «проективной идентификацией» (Klein, 1946), явно связа­ны. Принимая во внимание функцию сновидения, Шарп постоянно напоминает читателю о двуличности, присущей его цензуре, и о неясности, обусловленной необходимос­тью перевода мысли в зрительные образы в процессе сно­видения. Толкователь стоит перед выбором: что в процессе сновидения и в его изложении ведет к эмоциональному росту и расширению осознания, а что служит для защиты суще­ствующего modus vivendi (образа жизни), каким бы он ни был? Эта двойная задача характерна для психоаналитика: достичь трудно дающегося равновесия между «готовностью подозревать и готовностью выслушать; обетом скрупулез­ности и обетом покорности» (Ricoeur, 1970). И, конечно же, поэтому ассоциации служат важными ключами для по­нимания сновидения.

Такой последовательный лейтмотив работы Фрейда, как недоверие в отношении манифестного содержания снови­дения, стал установившейся практикой в значительной ча­сти психоаналитического мышления. В своей знаменитой статье «Сновидение в психоанализе», 1954, Эрик Эриксон предостерегает от банального недооценивания адаптивных функций эго, успешно раскрываемых в сновидении. Ана­лизируя сновидение об инъекции Ирме, первое в «Толко­вании сновидений», сновидение, использовавшееся для рас­крытия многозначительности, стоящей за фрагментами сна, Эриксон рассматривает манифестное содержание, чтобы понять, что оно раскрывает. Называя его более чем просто «шелухой, скрывающей зерно истины», скорее «отражени­ем специфического пространственно-временного измере­ния эго индивидуума, сферой деятельности всех его защит, компромиссов и достижений» (Erikson 1954: 21), он приво­дит доводы в пользу эстетической восприимчивости фасада •сновидения, продукта наблюдающего сон эго. Привнося в изучение сновидения акцент эго-психологов на интегриру­ющую и адаптивную функцию сознания, он показывает, что наблюдающее сон эго борется со стрессом творческой работы, конфликтами лояльности, напряжением сильных

[21]

противоречивых чувств. После Эриксона это сновидение вновь изучали Шур (Shur, 1966), Гринберг (Greenberg, 1978), Махони (Mahoney, 1977), каждый из них в его манифест-ном содержании, а в случае Махони — в языке изложения сновидения, находил глубокое значение скорее в том, что оно содержит и выражает, чем в том, что скрыто за образа­ми сновидения.

Бертрам Левин, работая в 1940-х и 1950-х годах в Амери­ке и развивая представление Фрейда о подразумеваемой во сне и в сновидении временной и топографической регрес­сии (Фрейд, 1917: 22), начал изучение особенностей снови­дения, связав его с психоэмоциональным развитием. Как Фрейд провел аналогию между сном и возвращением в лоно, так Левин связал сновидение и «экран», на который оно проецируется, с интернализированной материнской грудью, первым объектом индивидуума (Lewin, 1946). Левин также связал психоаналитическую ситуацию с явлением сновиде­ния (Lewin, 1955), что вызвало определенный резонанс. Кроме того, следуя Фрейду, чья теория получила подтверж­дение исследованиями БДГ, он отмечает высокий уровень возбуждения, связанный со сновидением (Jones, 1970), и сравнивает ритмы бодрствования и сна, сна со сновидени­ями и без сновидений с потенциально пробуждающим вли­янием психоаналитика. Он пишет: «Аналитик, так же, как и отпечаток дня, неизбежно служит пробудителем ... дей­ствия аналитика постоянно направлены на то, чтобы отча­сти пробудить пациента или немного усыпить его, успоко­ить или возбудить» (Lewin, 1955). И далее, «пробудить — значит отнять от груди и, как вариант, — вернуть обратно в этот мир». Язык, употребляемый здесь для описания ана­литической роли, возможно, спорно запечатлевает историю аналитика как гипнотизера. Однако эта формулировка под­разумевает степень внутренней безопасности, необходимую для сна, сновидения и для пробуждения, подобную степе­ни безопасности, необходимой для пересказа сновидения аналитику, на которого можно положиться. Аналогичным образом поясняется и исторически восстанавливается цен­тральная роль трансфера, равно как и представление об аналитике как о защитнике раскрытия, включающего

[22]

интерпретацию сновидения в рамках психоаналитического процесса. Вдохновенное представление Левина об экране сновидения остается плодотворной концептуализацией, ко­торую в этом сборнике развивают Кан, Понталис и Гемайл. Левин определил нить, связующую сновидение, психоана­литический процесс, регрессию на службе эго и творчество, уделив особое внимание границам, очерчивающим эти про­цессы. Он является ключевой фигурой в истории психоана­литического внимания к сновидению. В отличие от боль­шинства других авторов, для Левина критерием служит сно­видение. В этом он отличается от Кляйн, Винникотта, Биона, Лакана, оказавших большое влияние на развитие психо­аналитического мышления, но сосредоточенных больше на развитии и характере символических процессов.

Хотя Винникотт сравнительно мало говорил непосред­ственно о сновидениях, он много и влиятельно писал об эволюции игры, и его соображения о развитии этой симво­лической способности оказали влияние на подход многих психоаналитиков к сновидению. Тот факт, что игра детей богата эмоциональными и символическими значениями, явился важным вкладом в исследования Кляйн, дополне­нием, широко поддерживающим понимание коммуникатив­ного потенциала сновидения, значения, содержащегося в образах. Последующие исследования Винникоттом разви­тия и функции игры проясняют роль сновидения, его место в эмоциональной и психической жизни и в аналитическом процессе. Способность к игре развивается из отношения ребенка к матери, из первоначального «удерживания» эмо­циональной напряженности младенца, из ее зеркального признания или отражения потребностей ребенка и его пси­хической реальности. Это удерживание вместе с удовлетво­рением потребностей ребенка ведет, по мнению Винникот­та, к временной иллюзии слияния, которая, как это ни пара­доксально, поддерживает растущую способность переносить реальность отделения и потерю всемогущества. Решающий шаг, с точки зрения Винникотта, заключается в привязан­ности к конкретным объектам, особым звукам или обра­зам, символизирующим обладание матерью и единение с ней. Эту иллюзию поддерживает «переходный» объект. Из

[23]

этого восприятия развивается переходная деятельность или игра, переходное пространство (Winnicott, 1971), где разви­вающийся ребенок может играть. Винникотт, как и Марион Милнер (Milner, 1952), ставит ударение на творческой не­обходимости иллюзии, на обучении игре и на сновидении как форме переходного пространства, защищенного, пусть временно, от вторжения реальности. Все культурные явле­ния происходят в переходном пространстве, все творчество также совершается в формально очерченном пространстве, в пределах страницы, полотна, сцены, а внутренне — по­средством способности организовать игру. Способность временно отказаться от неверия, отдать свое «я» сну и сно­видению или грезам и свободной ассоциации зависит от чувства безопасности, от границ, от того, что Дидье Анзье назвал «психической оболочкой» (Anzieu, 1989). Аналогич­но, способность иметь сновидение и размышлять о нем за­висит от способности различать состояния сна и бодрство­вания, сон и реальность, символическое и конкретное. В центре внимания многих работ этого сборника становится обретение в аналитической ситуации возможности исполь­зовать сновидение.

Исследования Винникоттом развития способности иг­рать дополняется гипотезой Биона касательно развития спо­собности удерживать чувства и мысли (Bion, 1962a). Бион начинает с кляйнианской концепции проективной иденти­фикации и привносит сюда идею матери, матери воспри­имчивой, могущей принимать на себя полную силу проек­ций ребенка, понимать и тем самым делать их терпимыми для ребенка, пригодными для вмещения. Ребенок интернализирует вмещающую функцию, а вместе с ней и психичес­кое пространство для обдумывания, символической обра­ботки или осуществления того, что Бион назвал альфа-фун­кцией (Bion, 1962a). Если чистые, причиняющие боль ощущения остаются без ответа, не принимаются, не удер­живаются и не трансформируются материнским внимани­ем, тогда ребенок не интернализирует способность перено­сить ощущение и остается во власти чистых необработан­ных психических событий, проявляющихся позднее как психотическое мышление. По мнению Биона, последовате-

[24]

ля Кляйн, все это намного больше связано с перенесением болезненного переживания, чем удовольствия, что, вероят­но, согласуется с общим направлением мышления самого Фрейда относительно развития эго, значения агрессии и опасностей зависимости в эволюции психики.

С этой точки зрения на функцию сновидения, лучше все­го изложенной в данном сборнике Ханной Сегал, отноше­ние эго к своим объектам не отрицается, а зачастую оцени­вается в континууме, определяющем крайнюю границу про­ективных процессов, направленных на избавление от неприемлемых или невыносимых ощущений и, наконец, на их удаление. Уклонение от признания, конечно же, являет­ся, согласно Фрейду, мотивом значительной части работы сновидения. Однако маскировка представляет собой концеп­цию, качественно отличную от крайних проективных форм изгоняющих процессов, выделяемых многими кляйнианцами. В конечном итоге эти процессы нарушают различение сна и бодрствования, реальности и фантазии, первичного и вторичного процессов, а при психозах разрушают хрупкие границы, неспособные удержать пространство сновидения.

Таким образом, переключение психоаналитического внимания на ранние стадии развития эго, особенно на при­обретение способности символического изображения, при­вело к сосредоточению усилий на достижении функции сновидения. В целом психоаналитики переносят процесс изложения сновидения в лучше понимаемый континуум развития эго, а в лечении — в контекст, созвучный прежде всего тем развитиям, которые проявляются в трансфере пациента и контр-трансфере аналитика. Этот трансфер по­нимается с точки зрения как ранних, так и более поздних объект-отношений, страхов и желаний, развивающих саму способность спать, видеть сновидение, а затем вспомнить его и рассказать в достаточно благоприятной психоанали­тической ситуации. Быть свидетелем этого замечательного достижения, способствовать восстановлению способнос­ти, когда она нарушена, когда границы эго или «психи­ческой оболочки» (Anzieu, 1989), очерчивающие процесс сновидения, слишком жесткие, хрупкие или нарушены, — в этом состоит привилегия психоаналитика.

[25]

О составе книги

Этот сборник статей, большая часть которых впервые появилась в журналах, составлен по историческому и кон­цептуальному принципу, а работы выбраны либо потому, что представляют собой особый вклад в проблему интер­претации сновидений, либо потому, что предлагают полез­ное и сравнительно современное обобщение какой-нибудь конкретной точки зрения.

Масуд Кан начинает этот сборник работой, написанной в 1962 г., где кратко рассматривается взаимосвязь между аналитическим процессом и классической психологией сно­видения, а также соответствия между планом анализа и ис­пользованием сновидения в повседневной жизни. Развивая положения Левина и Криса, он предоставляет ценное ре­зюме способностей эго, требующихся как для формирова­ния «хорошего сновидения», определение которого он дает, так и для образования «хорошего психоаналитического се­анса» (Kris, 1956). Он закладывает прочную основу для по­нимания склонности взволнованных пациентов к злоупот­реблению функцией сновидения или к ее нарушению и, соответственно, к извращению, избеганию или разрушению границы аналитической ситуации и самого анализа. Мно­гие статьи из третьей и четвертой части этого сборника по­строены на аналитическом материале встревоженных и ра­нимых пациентов. Авторы рассматривают место функции сновидения, определяемое в ходе психоанализа у пациен­тов, которым «хорошее сновидение» или «хороший анали­тический сеанс» даются с большим трудом.

Хотя ряд важных работ оказались не включенными в этот сборник, следует отметить, что за последние четверть века работ о сновидениях вышло мало. По мере того, как психо­аналитическое мышление все больше и больше сосредота­чивалось на состоянии эго пациента, а трансфер стал пря­мой дорогой к пониманию эмоциональной и психической жизни пациента, уменьшение роли интерпретации снови-

[26]

дения в аналитической практике отразилось в сокращении количества журнальных статей, посвященных сновидени­ям. В 1967 г. известная группа американских аналитиков, исследовательская группа Криса под руководством Чарльза Бреннера, рассмотрела место сновидения в клинической практике. Результаты ее работы были доложены Гебертом Уолдорном (1967). Они пришли к выводу, что изложение сновидения — не такая уж и уникальная форма передачи информации. Логика структурной теории личности, диф­ференциация ид, эго и суперэго, находящихся в постоян­ном напряжении, подразумевают повсеместность бессозна­тельной фантазиии. В связи с тем, что бессознательная фан­тазия постоянно оказывает давление на эго, она наполняет всю повседневную деятельность и каждую аналитическую коммуникацию (Waldorn, 1967).

Во втором разделе представлены две статьи, занимаю­щие решающее положение в дискуссии по вопросу: дол­жно ли сновидение сохранить свое особое место в психо­анализе. Исследования группы Криса предшествуют при­веденной в сборнике статье Бреннера, явно выступающего за снижение значения сновидения, вместе с топографи­ческой моделью психики, в качестве основания для пси­хоаналитических размышлений. Эта точка зрения имеет своих противников, но, вероятно, более известного, чем P.P. Гринсон*, среди них нет. Его статья, включенная в сборник, представляет резкое возражение против пози­ции, так четко аргументированной Бреннером. Гринсон пишет о том, что он считает отходом от волнующего бо­гатства бессознательной ментальности. Способы переда­чи информации не равноценны: наилучшим окном во внутренний мир служит сновидение, идеальной формой свободных ассоциаций выступает сновидение, наилучший доступ к детским переживаниям, надежду пробудить дет­ские воспоминания дает сновидение.

В этой статье Гринсон обращает внимание не только на тех аналитиков, которые, по его мнению, слишком

* На русский язык переведено его фундаментальное руководство «Техника и практика психоанализа» (Воронеж, НПО «Модэк». 1992). - Прим. ред.

[27]

опасаются бессознательного, но и на тех (определенных здесь как кляйнианцы), кто, на его взгляд, слишком убеж­ден в своем понимании бессознательной фантазии, че­ресчур вольно трактует символизм сновидения и пренеб­регает ассоциациями пациента, а значит — развивающей­ся связью с бессознательным пациента. Сновидение, каким бы ни был аналитический отпечаток дня или зна­чение трансфера, представляет собой личное творение па­циента, обработку его переживаний, понимание которых выстраивается в анализе, а не навязывается. Он цитирует Фрейда, часто выступавшего против псевдонаучной вир­туозности в интерпретации сновидений (Фрейд, 1916: 151). Кроме того, Фрейд отмечал, что, зная личность сновид­ца, его жизненную ситуацию, а также впечатления пред­шествующего сновидению дня, интерпретацию сновиде­ния можно произвести немедленно, при условии, конеч­но же, что аналитик знаком с бессознательным символизмом (Фрейд, 1916: 151-2). Однако Фрейд ясно заявляет, что такая «виртуозность» не способствует активному включе­нию пациента в процесс анализа, как бы она ни прояс­няла ситуацию для аналитика.

Статьи, собранные в третьей части, объединены интере­сом к символическим процессам в целом, отношенем этих процессов к состоянию, к эго и, в особенности, к взаимо­связи сновидения и психоанализа сновидца. Для размыш­лений большинства авторов раздела характерно хорошее знакомство, а в некоторых случаях творческий конфликт с работами Мелани Кляйн. Ее исследования детской игры явились предпосылкой не только ее собственного вклада в понимание примитивных тревог и защит (Klein, 1955), но также послужили изменению и коррекции взглядов Винникотта и Биона, в свою очередь также оказавших влияние на представленных здесь авторов. К кляйновскому пониманию богатого символического значения детской игры Винникотт и Бион добавили представления об эволюции этой способ­ности, ее становлении в ходе первичной взаимосвязи с «хо­рошей» матерью. То, что ребенок интернализует или обуча­ется на собственном опыте, является способностью вме­щать в себя, обрабатывать элементы влечений, думать, ждать,

[28]

играть и видеть сновидения. Под влиянием Винникотта Масуд Кан вводит термин «пространство сновидения» и описывает развитие этой концепции в статье, включенной в сборник. Она

«... постепенно выкристаллизовалась из размышлений по поводу терапевтических консультаций детей Винникоттом с использованием «игр с рисунками», так досто­верно и ярко описанных в его книге «Терапевтические консультации в детской психиатрии». В своей клиничес­кой работе со взрослыми я стал замечать, что они могут использовать пространство сновидения таким же обра­зом, как ребенок использует переходное пространство листа бумаги, машинально рисуя на нем. Кроме того, для меня было важно разграничить процесс сновидения, выражающий бессознательные импульсы и конфликты, и пространство сновидения, где сновидение реализует все это».

Способность создать и использовать пространство сно­видения становится целью психоаналитического процесса и признаком развивающегося психического здоровья. Обу­чение такому использованию — это обучение тому, как при­нимать собственное «я» («истинное я» по Винникотту) и жить с ним. Сновидец, равно как и играющий ребенок, в этой перспективе священен и обособлен, выразителен и ценен, прежде всего, индивидуальностью, опознание и про­буждение которой и представляет цель анализа.

Статья Ханны Сегал выделяет конструктивный, «перера­батывающий» потенциал сновидения, а затем, с кляйнианской точки зрения, автор раскрывает возможное злоупот­ребление функцией сновидения, особенно в анализе тревож­ных пограничных пациентов, борющихся с психотическими элементами своих личностей. Сегал показывает, как про­странство сновидения можно использовать для отщепления и «удаления» важных эмоциональных осознаний. Для по­яснения она использует предложенную Бионом антитезу между проекцией и удержанием в себе, мышлением и вы­ражением бессознательного в поведении, переработкой и

[29]

удалением, и добавляет важное различие между символиз­мом и символическим приравниванием. Ее анализ снови­дения в аналитической ситуации наполнен кляйнианским акцентированием развития «депрессивной позиции», фун­даментальным эмоциональным принятием границ «я», ог­раничением проективных возможностей, признанием внут­ренней и внешней реальности. Прийти к аналитику со сно­видением для анализа, а не для того, чтобы избавиться от него, — значит принять анализ, все его ограничения и гра­ницы, равно как и творческий потенциал аналитического пространства. Такое принятие даже для «хорошего невро­тика» служит поводом для сожаления, несмотря на то, что дает надежду на рост реалистичности.

Введение и развитие пространственной метафоры по от­ношению к мысли, сновидению, игре и эмоциональному росту отмечает значительную веху в истории психоанали­тического мышления. Она привносит новое измерение в понимание аналитического процесса и поддерживает заяв­ление об особенной пользе аналитической ситуации, как сказал Масуд Кан в первой статье этого сборника. Приви­легия использовать «обрамленное пространство» аналити­ческой ситуации (Milner, 1952, 1957) позволяет вновь за­няться фундаментальной задачей изучения и восстановле­ния вмещающей (контейнирующей) способности эго. Статья Понталиса «Сновидение как объект» продвигает это фунда­ментальное занятие еще на один шаг вперед. Он подчерки­вает добавившиеся границы, а также воссоединение с вос­приятием безграничности, реализуемое в приходе со сно­видением к аналитику. Представленное сновидение, никогда не являясь сновидением самим по себе, так регулирует от­ношения, что они становятся более гармоничными, обес­печивая, с одной стороны, союз, а с другой — автономию участников. Сновидение настаивает на уединенности и тайне пациента, ограничивает интерпретацию и даже трансфер. Здесь Понталис подчеркивает, вслед за Винникоттом, роль пространства между матерью и ребенком, аналитиком и пациентом, выступает против терроризма интерпретации, угрожающего пониманию проявлений трансфера. Интерес­но, что в этой статье он не ссылается на Биона, чья кон-

[30]

цепция «контенгирования» восстанавливает межличност­ные границы.

В статье Понталиса отчасти выражена история понима­ния культурного и психического пространства в психоана­лизе. Действительно, она насыщена намеками и ссылками на историю интерпретации сновидения в рамках аналити­ческого процесса. Понталис выдвигает собственные идеи относительно возможности извращения интерпретации сно­видения, который сам по себе, напоминает он (вслед за Фрейдом), может быть злоупотреблением функцией снови­дения. Неизбежная двусмысленность сна связывается с ги­потезой Понталиса о том, что «каждое сновидение обраща­ется к материнскому телу настолько, насколько оно являет­ся объектом анализа» и, конечно же, объектом опасным. Экран сновидения и модальность визуального образа обла­дают защитными свойствами: визуальное подразумевает расстояние, наличие объектного отношения, а не отсутствие объекта. Экран сновидения проводит границу, служащую «щитом» от травматического потрясения, границу, которую аналитик должен неукоснительно соблюдать, а при необхо­димости — помочь провести или восстановить, как считают Сегал, Кан, Стюарт, Гемайл и Анзье. Две статьи в этом разделе описывают случаи анализа, где сновидение восста­навливает свою функцию: в работе Гарольда Стюарта изло­жена эволюция способности видеть сновидение в связи с развивающейся зависимостью пациента от аналитика. Спо­собность видеть сон соответствует росту эго, отражающему изменение в трансфере. Это очень точное описание анали­тического процесса, проясняющее взаимосвязь растущего сближения пациентки с аналитиком и ее связи со своими сновидениями.

В более поздней статье Гемайла автор предлагает обшир­ное исследование развития эго молодого шизоидного муж­чины, неспособного видеть сновидения до тех пор, пока аналитик не помог ему вернуть те части «я», которые он не в силах был вынести. Аналитическое выслушивание и ин­терпретирование, в ключе концепции Биона о материнс­ком удерживании, способствуют интернализации вмещаю­щей функции пациента. Здесь Гемайл связывает такой при-

[31]

емник с концепцией экрана сновидения Левина, которую развивает, связывая с тактильными ощущениями ранних отношений матери и ребенка. Как указывает Гемайл, все эти элементы затрагивал Левин в работе о сновидениях и аналитической ситуации.

Работа Анзье, озаглавленная «Пленка сновидения», представляет собой главу его книги «Поверхностное* эго». Он проводит аналогию между «психической оболочкой» поверхностного эго и экраном сновидения, «пленкой сно­видения», его визуальной оболочкой. Функция последней заключается в восстановлении разрывов поверхностного эго, произошедших в течение дня, повреждений от днев­ного функционирования (ср. представления Ференци). Он описывает анализ, где появление сновидений следует за признанием смешанных и нарушенных границ пациент­ки. Вслед за важным инсайтом в ее анализе, сновидения этой пациентки внезапно становятся частыми, исключа­ющими даже аналитика из того, что он считает важным моментом ее психического развития. Восстанавливаются границы интерсубъективности, или, словами Анзье, ее сновидения сплетают «новую психическую оболочку вза­мен несовершенного щита». Так он описывает возвраще­ние «я» и сновидения в концептуально обогащенное те­лесное эго (Фрейд, 1923), также как и концептуально обо­гащенный «предохранительный» щит (Фрейд, 1920).

Статьи четвертой части этого сборника отличаются тяго­тением к эго-психологии. Знаменательно, что эго-психологи приблизились к большему признанию значения, содер­жащегося в манифестном содержании сновидения, чем в латентном. Акцент Хартмана на важности адаптивной фун­кции эго по отношению к реальности, вдохновляет это ин­теллектуальное развитие (Hartmann, 1939; Greenberg и Mitchell, 1983). Статья Гринсона из второго раздела явно протестует против этой перемены в психоаналитическом мышлении, переключения внимания по направлению к функции эго по овладению реальностью и против сомни-

* Здесь и далее "Skin Ego" переводится как поверхностное или кожное эго. Имеется в виду проекция эго на экран или кожу (груди). — Прим. ред.

[32]

тельного отхода от ид, жизни инстинктов и глубинных сло­ев психики. Этот сдвиг, каким бы ни было его влияние на фундаментальные психоаналитические изыскания, дал ос­нову для свежих рассуждений о сновидениях. Разграничи­тельная работа Эриксона «Специфика сновидений в психо­анализе» (1954), где он изучает богатые адаптивные намеки в манифестном содержании сновидения «Об инъекции Ирме» Фрейда хорошо соответствует статьям последней части данного сборника. Кроме того, Эриксон помещает в центр психоаналитического внимания проблему идентич­ности. Хотя нить такого интереса уводит в поток психоана­литического мышления, принимающего целостность «я» в качестве центрального фокуса аналитического процесса, в том числе и при толковании сновидений, этот аспект взгля­дов Эриксона не удостоился внимания в данном сборнике. Его вытеснила более радикальная ориентация на «я» Кохута (смотрите работу Этвуда и Столороу). Подобным же обра­зом интригующий, основанный на теории объектных от­ношений подход Марка Канзера, связывающий значение внутреннего объекта с формированием сновидения и пе­ресказом его аналитику (Kanzer, 1955), имеет более не­посредственное отношение к статьям третьей части.

Если внимание к интернализованным и символичес­ким коммуникативным процессам объединяет работы чет­вертого раздела не так заметно, как предшествующих, то в нем зато более последовательно обсуждаются проблемы манифестного содержания сновидения, в особенности эк­спрессивной и интегрирующей функции. Достойно вни­мания, что на Эриксона, творческого человека, произве­ла впечатление богатая символическая многозначимость детской игры (Erikson, 1954). Однако на аналитической подготовке Эриксона больше сказалось влияние Анны Фрейд, чем Мелани Кляйн (Young-Bruehl, 1989: 176); к тому же он практиковал в Америке, где в психоаналити­ческой среде преобладала эго-психология. Его тезис о значении явного (манифестного) содержания, наполнен­ный художественной восприимчивостью к многозначи­тельности детской игры, равнозначен открытому спору с

[33]

Фрейдом, упорно подчеркивавшим опасность анализа непосредственно по манифестному содержанию.

Первые две статьи этого раздела в качестве отправной точки выбирают некоторый аспект манифестного сновиде­ния и его полезность в клинической ситуации. В своей ра­боте Спаньярд блестяще преподносит очень полезную ис­торию изменения позиции Фрейда к манифестному содер­жанию и историю развития последующих подходов к интерпретации сновидения, включая такую крайнюю на­правленность, как упор на разрешение проблем, имевшую сильное влияние в Америке (French и Fromm, 1964). Спа­ньярд утверждает, что фасад сновидения — это то место, откуда пациент начинает, и поэтому самая доступная точка соприкосновения с актуальным конфликтом. Он подкреп­ляет свои доводы тщательной оценкой противоречий Фрейда при анализе своих собственных сновидений. Спаньярд при­влекает свидетельства лаборатории по изучению сна, чтобы оправдать свое внимание к манифестному содержанию. Эта тенденция есть и в статье Гринберга и Перлмана. Они опи­сывают случай пациента, проводившего ночью исследова­ния в лаборатории по изучению сна и одновременно про­ходившего анализ. С их точки зрения, дневные и ночные задачи эго удивительно похожи, хотя язык сновидения иной, уникально личный. Вслед за Иоффе и Сандлером (Joffe и Sadler,1968), Гринберги Перлман видят работу эго в снови­дении как создание новых организаций идеального состоя­ния «я» ради ощущения безопасности. То, что такие иде­альные состояния трудно отбросить, вносит свой вклад в появление инфантильных желаний и соответствующий ас­пект функции сновидения.

Когда Сесиль де Монжуа (Cecily de Monchaux) спраши­вает, почему пациенты приносят свои сны, ее ответы, опять же выраженные в терминах эго-психологии, проводят вся­кого рода хорошие адаптивные причины. Как сказал ей один пациент, сновидения, из-за своего «разорванного характе­ра», могут выдерживать невыносимое, брать на себя часть «груза», отодвигать ощущение трансфера в прошлое, кон­структивно расщеплять значение до тех пор, пока не будет возможна реинтеграция. Это хорошая и полезная форма рас-

[34]

щепления, созидательная диссоциация, модификация от­ветственности и отдаление эмоционального переживания, «путь к примирению двух сторон, всегда присущих любому спору в бессознательном». В статье Сесиль де Монжуа ис­пользованы многие защитные и потенциально отрицатель­ные характеристики деятельности эго, установленные кляйнианскими мыслителями — в частности, эвакуативная фун­кция сна — и она находит им конструктивное употребление. Она рассматривает сон как шаг в поступательной интегра­ции, или, в терминах Винникотта, как переходную деятель­ность. Я думаю, ее работа служит прекрасным примером для сравнения со статьей Понталиса, использующим со­всем иной язык и аргументы для аналогичного подчеркива­ния полезности сновидения в анализе.

Концепция господства соединилась с идеей связывания, буквально в форму образов манифестного сновидения, не­выразимого страха перед травматическим распадом, психо­зом. Эта идея принесла плоды в среде психоаналитических мыслителей классической ориентации, наилучшим образом представленные в работе Сокеридса (Socarides,1980) «Перверсные симптомы и манифестное сновидение о первер­сии», появившейся в недавнем разностороннем сборнике американских статей о сновидении (Natterson, 1980). В бо­лее поздней статье Этвуд и Столороу обращаются к адап­тивной функции галлюцинатрной яркости образов снови­дения. Пытаясь увидеть психическую цель в самой галлю­цинации сновидения, они предполагают, что функция образов сна состоит в том, чтобы «упрочить центральные организующие структуры субъективной жизни сновидца». Эта функция преобладает над остальными, включая обра­ботку противоречивых желаний, когда «я» грозит дезинтег­рация или психоз. То есть, предполагая, как например Ханна Сегал (в этом сборнике), слияние конкретизированных об­разов сновидения и дезинтеграции границ эго, авторы при­писывают иную функцию конкретизации, понимая ее как попытку усилить чувство идентичности или ощущение «я», а не как продукт разрыва отношений между «я» и объек­том, символом и символизируемым. Аналитик рассматри­вает повторяющиеся сновидения (подобно ритуализирован-

[35]

ным, мазохистским или эксцентричным действиям) как попытки поддержать ощущение цельности собственного «я», какими бы компульсивными или жестокими они ни были. Этвуд и Столороу по мере продвижения аналитической те­рапии наблюдают у своей пациентки развитие способности отказаться от части своего всесилия и жестокости, способ­ности символизировать и использовать слова в терапевти­ческих взаимоотношениях. Интересно, что в этой статье не определено, как пациент использует аналитика, кроме того, авторы мало внимания уделяют деструктивному характеру материала пациентки.

 

Заключение

Хотя собранные здесь статьи и свидетельствуют о разно­родности психоаналитических взглядов на роль сновиде­ний в анализе, по моему мнению, они не создают хаоса интеллектуально неудобоваримого материала. Сами статьи представляют различные психоаналитические направления, сформированные разными традициями и интеллектуальны­ми настроениями, но все они уходят своими корнями в ра­боты Фрейда. Все они далеки от времени (задолго до смер­ти Фрейда) когда психоанализ можно было почти прирав­нять к методике интерпретации сновидений, когда аналитик с нетерпением ожидал в сновидении послания от бессозна­тельного, без которого анализ казался невозможным (Sharpe, 1937: 66). Сегодня мало кто не согласится с высказыванием Бреннера о том, что бессознательная фантазия повсеместна и выражается посредством симптомов, речи и жестов, — во всех сферах повседневной жизни. Кроме того, фокусом ана­лиза нынче является сновидец, а не сновидение. Анализ должен способствовать эмоциональному росту, пониманию природы трансферентных отношений. Выражаясь более классически, психоаналитический процесс способствует развитию и разрешению невроза переноса, и именно это служит основной заботой аналитика.

[36]

Именно Фрейд определил интерпретацию трансфера как существенно важную психоаналитическую деятельность, кон­текст, в который помещается и наполняется значением из­ложение сновидения. Кроме того, именно Фрейд создал свя­занную с развитием концептуализацию эго, оказавшуюся такой плодотворной в последующих представлениях относи­тельно способности использовать аналитическую ситуацию, а также видеть «хорошее» или аналитически полезное сно­видение. И наконец, именно Фрейд распознал вторжение травмы и значимость тревоги в устройстве психической орга­низации. Именно это устройство обнаруживается в анализе и в раскрываемом в его ходе сновидении, а не в использова­нии пациентом функции сновидения в рамках разворачива­ющегося процесса.

Хотя можно согласиться с тем, что сновидение потеряло свое центральное положение в аналитической работе, все же большинство аналитиков уделяют особое внимание пе­ресказу снов: лишь немногие психоаналитические публи­кации, с использованием иллюстративного клинического материала, не содержат анализа сновидений. Авторы таких статей знают, что их коллеги хотят слышать о сновидениях: психоаналитики понимают, что пациент располагает себя в психоанализе особым образом, соответствующим способу преподношения сновидений; что посредством сновидения пациент склонен говорить от своего собственного имени, пусть и в ущерб впечатляюще выстроенной клинической аргументации. В том, что касается классического мнения Фрейда о необходимости ассоциаций, положение дел изме­нилось, хотя его аргументы по-прежнему убедительны (см. работу Гринсона здесь, Blum, 1976). Включенные в сбор­ник английские и американские статьи показывают снови­дение, раскрывающее природу объектных отношений ана­литика и пациента. Сновидение в психоаналитическом кон­тексте обозначает сильные и слабые места в способности пациента переносить тяжесть эмоциональной жизни, при­нимать границы обособленной идентичности, символизи­ровать, использовать аналитическую обстановку, регрес­сировать на пользу эго (Kris, 1950, 1956). Этой проблеме непосредственно посвящены статьи третьего раздела. Для

[37]

клинициста они служат хорошими примерами теоретичес­кого и терапевтического взаимодействия. Мы видим, как продвигается анализ; мы обнаруживаем связующие звенья между пониманием сновидения и самим психоанализом. Мы наблюдаем развитие способности к интрапсихической ком­муникации, а с ней — более здоровое эго.

В развитии представлений о сновидении в США было больше разночтений, несмотря на главенствующую пози­цию Левина как первопроходца, проходившего подготов­ку в Берлине в 1920-х годах. Его интерес к связи между психологией сновидения и возможностями психоаналити­ческой ситуации переместился обратно в Старый Свет и более глубоко сосредоточился на разработанном там син­тезе (см. работу Кана в данном сборнике).

На развитие американской школы наибольшее влияние оказала эго-психология, получившая расцвет в 1950-х и 1960-х годах, именно результат этого развития обсуждает Гринсон в статье, написанной в 1970 г. В споре между Брен­нером и Гринсоном отражен антагонизм взглядов на сно­видение как продукт исключительно инстинктной, связан­ной с влечениями жизни или результат функционирования эго. Статья Гринсона, весьма консервативная по отноше­нию к богатству психоаналитической традиции и особому месту сновидения в психоанализе, мало повлияла на разви­тие американского канона. Он, скорее, поддерживает евро­пейские устремления вновь пересмотреть важность снови­дений (Curtis и Sachs, 1976).

Точка зрения эго-психологии, фиксированная на объе­диняющей функции эго и его адаптивном отношении к ре­альности, объясняет интерес к манифестному содержанию сновидения, проповедуемый Эриксоном. Эту тему развива­ет включенная в данный сборник статья Спаньярда, а так­же работа Гринберга и Перлмана. Подобно многим другим лабораторным исследованиям с регистрацией БДГ (Jones, 1970; Palombo, 1978), эта статья свидетельствует в пользу адаптивной функции эго в сновидении, раскрывающейся в манифестном материале. Классическая традиция, по-пре­жнему сильная в Америке, постоянно указывает на опас-

[38]

ность чрезмерного внимания к манифестному содержанию в ущерб латентным аспектам (Blum, 1976).

Однако именно благодаря вниманию к манифестному содержанию, а также к множеству способов конструктив­ной или организующей роли эго в сновидении, психологи, чьи работы вошли в этот сборник, собственными путями приходят к более полному пониманию способов использо­вания сновидения для контроля тревоги и поддержания идентичности. Здесь, как и у аналитиков, изучающих объек­тные отношения, наблюдается взаимное обогащение пони­мания интегрирующих возможностей и фундаментальных слабостей архаичного эго, которые по-особому раскрыва­ются в анализе сновидения.

Я думаю, что разумно закончить на ноте, созвучной с идеями Понталиса о том, что сновидение сохраняет прису­щую ему таинственность независимо от того, насколько снят покров загадочности с его возможностей. Оно ставит ана­литика перед границами познаваемого, осознанием беско­нечного (Matte-Blanco, 1975), двусмысленностью, которую психоанализ пытается постичь и сформулировать. К нему лучше подходить, учитывая неизбежную незавершенность.

Список литературы

Anzieu, Didier (1986) Freud's Self Analysis, London: Hogarth.

__ (1989) The Skin Ego, London: Yale.

Bion, Wilfred (1962a) 'A theory of thinking', International Journal of

Psycho -Analysis 43: 306-10. __ (1962b) Learning from Experience, London: Heinemann; reprinted

in paperback, Maresfield Reprints, London: H.Karnac Books (1984). Blum, Harold (1976) The changing use of dreams in psychoanalytic

practice: dreams and free association', International Journal of

Psycho-Analysis 57: 315-24. Bollas, Christopher (1987) 'At the other's play: to dream', in The Shadow

of the Object: Psychoanalysis of the Unthought Known, London: Free

Association Books. Breuer, Joseph and Freud, Sigmund (1895) Studies on Hysteria, SE11.

[39]

Curtis, Homer and Sachs, David (1976) 'Dialogue on the changing use

of dreams in psychoanalytic practice', International Journal of Psycho-Analysis 57: 343-54. Erikson, Eric H. (1950) Childhood and Society, New York: W.W.Norton

&Co. __ (1954) 'The dream specimen of psychoanalysis', Journal of the

American Psychoanalytical Association 2: 5-56. __ (1959) 'Identity and the Life Cycle', New York: International

Universities Press. Ferenczi, S. (1931) 'On the revision of The Interpretation of Dreams,

Final Contributions to the Problems and Methods of Psychoanalysis',

London: Hogarth (1955). Fosshage, James (1983) 'The psychological function of dreams: a revised

psychoanalytic perspective', Psychoanalysis and Contemporary

Thought 6: 4, 641-69. French, T.M. and Fromm, E. (1964) Dream Interpretation, New York:

Basic Books. Freud, Sigmund (1900) The Interpretation of Dreams, Standard Edition

of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud, SE 4/5,

London: Hogarth Press (1950-70).

р.п.: З.Фрейд. Толкование сновидений. В кн.: З.Фрейд. Сон и сно­видение. М., Олимп, АСТ-ЛТД., 1997, с. 15-490. __ (1916) Introductory Lectures on Psychoanalysis, SE 15. Р.п.: З.Фрейд.Введение в психоанализ. Лекции. М., Наука, 1989. __ (1917) 'Metapsychological supplement to the theory of dreams',

__ (1920) Beyond the Pleasure Principle, SE 18. Р.п.: З.Фрейд. По ту сторону принципа удовольствия. В кн.: З.Фрейд.

Психология бессознательного. М., Просвещение, 1989. __ (1923) The Ego and the Id, SE 19.

Р.п.: З.Фрейд. Я и Оно. В кн.: З.Фрейд. Психология бессознатель­ного. М., Просвещение, 1989. __ (1925) 'Some additional notes on dream interpretation as a whole',

SE 19. __ (1931) Preface to the third (revised) English edition of The

Interpretation of Dreams, SE 4: xxxi. __ (1932) 'Revision of The Interpretation of Dreams', Lecture XXLV,

New Introductory Lectures, SE 22. __ (1940) An Outline of Psycho-analysis, SE 23. Р.п.: З.Фрейд.Основные принципы психоанализа. кн.: З.Фрейд.

Психология бессознательного. М., Просвещение, 1989.

[40]

Garma, Angel (1966) The Psychoanalysis of Dreams, London: Pall Mall Press.

__ (1974) The Psychoanalysis of Dreams, New York: Jason Aronson.

Green, Andre (1975) The analyst, symbolization and absence in the analytic setting (on changes in analytic practice and analytic experience)', International Journal of Psycho-Analysis 56: 1-21.

Greenberg, Jay R. and Mitchell, Stephen A. (1983) Object Relations in Psychoanalytic Theory, Cambridge, MA: Harvard University Press.

Greenberg, R. and Pearlman, C. (1978) 'If Freud only knew: a recon­sideration of psychoanalytic dream theory', International Review of Psycho-Analysis 5: 71-5.

Hartmann, H. (1939) Ego Psychology and the Problem of Adaptation, New York: International Universities Press.

Joffe, W.G. and Sandier, J. (1968) 'Comments on the psychoanalytic psychology of adantation', International Journal of Psycho-Analysis 49: 445-54.

Jones, R.M. (1970) The New Psychology of Dreaming, New York: Grune & Stratton.

Kanzer, Mark (1955) The communicative function of the dream', International Journal of Psycho-Analysis 36: 260-6.

Khan, Masud (1974) The Privacy of the Self, London: Hogarth.

Klein, Melanie (1946) 'Notes on some schizoid mechanisms', in The Writtings of Melanie Klein, vol. III, London: Hogarth.

__ (1955) The psycho-analytic play technique: its history and signifi­cance', in Envy and Gratitude and Other Works, London: Hogarth.

Kohut, H. (1971) The Analysis of the Self, New York: International Universities Press.

__ (1977) The Restoration of the Self, New York: International Universities Press.

Kris, Ernst (1950) «On preconscious mental processes', The Psycho­analytic Quarterly 19: 540-56.

__ (1956) 'On some vicissitudes of insight in psychoanalysis', Interna­tional Journal of Psycho-Analysis 37: 445-55.

Laplance, J. and Pontalis, J.B. (1973) The Language of Psycho-Analysis, London: Hogarth.

Lewin, Bertram (1946) 'Sleep, the mouth and the dream screen', The Psychoanalytic Quarterly 15: 419-34.

__ (1955) 'Dream psychology and the analytic situation', The Psycho­analytic Quarterly 35: 169-99.

Mahonet, Patrick (1977) Towards a formalist approach to dreams', International Review of Psycho-Analysis 4: 83-98.

[41]

Matte-Blanco, Ignacia (1975) The Unconscious as Infinite Sets, London: Dychworth.

__ (1988) Thinking, Feeling and Being, London: New Library of Psychoanalysis.

Milner, Marion (1952) The role of illusion in symbol formation', in New Directions in Psychoanalysis, London: Tavistock.

__ (1957) On Not Being Able to Paint, London: Heinemann.

Natterson, Joseph (1980) The Dream in Clinical Practice, New York: Jason Aronson.

Palombo, Stanley (1978) The adaptive function of dreams', Psychoanalysis and Contemporary Thought 1.

__ (1984) 'Deconstructing the manifest dream', Journal of the American Psychoanalytic Association 32: 405-20.

Ricoeur, Paul (1970) Freud and Philosophy, London: Yale University Press.

Rycroft, Charles (19б8)Л Critical Dictionary of Psychoanalysis, London: Thomas Nelson & Sons.

Sandier, Joseph (1976) 'Dreams, unconscious fantasies and identity of perception', International Review of Psycho-Analysis 3: 33-41.

Sharpe, Ella Freeman (1937) Dream Analysis, London: Hogarth (1978).

Shur, М. (1966) 'Some additional "day residues" of the specimen dream of psychoanalysis', on R.Loewenstein et al. (eds) Psychoanalysis: General Psychology, New York: International Universities Press.

Socarides, Charles (1980) 'Perverse symptoms and the manifest dream of perversion', in Joseph Natterson (ed.) The Dream in Clinical

Practice, New York: Jason Aronson.

Tolpin, Paul (1983) 'Self psychology and the Interpretation of Dreams', in Arnold Goldberg (ed.), The Future of Psychoanalysis, New York: International Universities Press.

Waldhorn, Herbert F. (1967) Reporter: Indications for Psychoanalysis: The Place of Dreams in Clinical Psychoanalysis. Monograph II of the Kris Study Group of the New York Psychoanalytic Institute, Edward P.Joseph (ed.) New York: International Universities Press.

Winnicott, D.W. (1971) Playing and Reality, London: Tavistock Publications.

Young-Bruehl, Elisabeth (1989) Anna Freud, London: Macmillan.