При исследовании личности в социальной психологии важнейшее ме-сто занимает проблема социальной установки. Если процесс социализации

объясняет, каким образом личность усваивает социальный опыт и вместе с тем активно воспроизводит его, то формирование социальных установок личности отвечает на вопрос: как усвоенный социальный опыт преломлен личностью и конкретно проявляет себя в ее действиях и поступках?

Только при условии изучения этого механизма можно решить вопрос

и том, чем же конкретно регулируется поведение и деятельность человека. Для того чтобы понять, что предшествует развертыванию реального дей-ствия, необходимо прежде всего проанализировать потребности и мотивы, побуждающие личность к деятельности. В общей теории личности как раз и рассматривается соотношение потребностей и мотивов для уяснения внут-реннего механизма, побуждающего к действию. Однако при этом остается еще не ясным, чем определен сам выбор, мотива. Этот вопрос имеет две сто-роны: почему люди в определенных ситуациях поступают так или иначе? И чем они руководствуются, когда выбирают именно данный мотив? Понятие, которое в определенной степени объясняет выбор мотива, есть понятие со-циальной установки (Обуховский, 1972). Оно широко используется в житей-ской практике при составлении прогнозов поведения личности: «Н., оче-видно, не пойдет на этот концерт, поскольку у него предубеждение против эстрадной музыки»; «Вряд ли мне понравится К.: я вообще не люблю мате-матиков» и т.д. На этом житейском уровне понятие социальной установки употребляется в значении, близком к понятию «отношение». Однако в пси-хологии термин «установка» имеет свое собственное значение, свою соб-ственную традицию исследования, и необходимо соотнести понятие «соци-альная установка» с этой традицией.

Проблема установки была специальным предметом исследования в школе Д.Н. Узнадзе. Внешнее совпадение терминов «установка» и «соци-альная установка» приводит к тому, что иногда содержание этих понятий рассматривается как идентичное. Тем более, что набор определений, рас-крывающих содержание этих двух понятий, действительно схож: «склон-ность», «направленность», «готовность». Вместе с тем необходимо точно развести сферу действия установок, как их понимал Д.Н. Узнадзе, и сферу действия «социальных установок».

Уместно напомнить определение установки, данное Д.Н. Узнадзе: «Установка является целостным динамическим состоянием субъекта, состо-янием готовности к определенной активности, состоянием, которое обуслов-ливается двумя факторами: потребностью субъекта и соответствующей объ-ективной ситуацией» (Узнадзе, 1901). Настроенность на поведение для удо-влетворения данной потребности и в данной ситуации может закрепляться в случае повторения ситуации, тогда возникает фиксированная установка в отличие от ситуативной. На первый взгляд как будто бы речь идет именно о том, чтобы объяснить направление действий личности в определенных усло-виях. Однако при более подробном рассмотрении проблемы выясняется, что такая постановка вопроса сама по себе не может быть применима в социаль-ной психологии. Предложенное понимание установки не связано с анализом социальных факторов, детерминирующих поведение личности, с усвоением индивидом социального опыта, со сложной иерархией детерминант, опреде-ляющих саму природу социальной ситуации, в которой личность действует.? Установка в контексте концепции Д.Н. Узнадзе более всего касается вопроса

и реализации простейших физиологических потребностей человека.) Она

трактуется как бессознательное, что исключает применение этого понятия к изучению наиболее сложных, высших форм человеческой деятельности. Это ни в коей мере не принижает значения разработки проблем на общепсихоло-гическом уровне, так же как и возможности развития этих идей примени-тельно к социальной психологии. Такие попытки делались неоднократно (Надирашвили, 1974). Однако нас интересует сейчас различие в самих осно-ваниях подхода к проблеме в школе Д.Н. Узнадзе и в ряде других концеп-ций, связанных с разработкой аналогичной проблемы.

Сама идея выявления особых состояний личности, предшествующих

в реальному поведению, присутствует у многих исследователей. Прежде всего этот круг вопросов обсуждался И.Н. Мясищевым в его концепции от-ношении человека. Отношение, понимаемое «как система временных связей человека как личности-субъекта со всей действительностью или с ее отдель-ными сторонами» (Мясищев, 1960. С. 150), объясняет как раз направлен-ность будущего поведения личности. Отношение и есть своеобразная пре-диспозиция, предрасположенность к каким-то объектам, которая позволяет ожидать раскрытия себя в реальных актах действия. Отличие от установки здесь состоит в том, что предполагаются различные, в том числе и социаль-ные объекты, на которые это отношение распространяется, и самые разно-образные, весьма сложные с социально-психологической точки зрения ситу-ации. Сфера действий личности на основе отношений практически безгра-нична.

В специфической теоретической схеме эти процессы анализируются и в работах Л.И. Божович (Божович, 1969). При исследовании формирования личности в детском возрасте ею было установлено, что направленность складывается как внутренняя позиция личности по отношению к социально-му окружению, к отдельным объектам социальной среды. Хотя эти позиции могут быть различными по отношению к многообразным ситуациям и объ-ектам, в них возможно зафиксировать некоторую общую тенденцию, кото-рая доминирует, что и представляет возможность определенным образом прогнозировать поведение в неизвестных ранее ситуациях по отношению к неизвестным ранее объектам. Направленность личности сама по себе может быть рассмотрена также в качестве особой предиспозиции — предрасполо-женности личности действовать определенным образом, охватывающей всю сферу ее жизнедеятельности, вплоть до самых сложных социальных объек-тов и ситуаций. Такая интерпретация направленности личности позволяет рассмотреть это понятие как однопорядковое с понятием социальной уста-новки.

С этим понятием можно связать и идеи А.Н. Леонтьева о личностном смысле. Когда в теории личности подчеркивается личностная значимость объективных знаний внешних обстоятельств деятельности, то этим самым ставится вопрос также о направлении ожидаемого поведения (или деятель-ности личности) в соответствии с тем личностным смыслом, который при-обретает для данного человека предмет его деятельности. Не вдаваясь сейчас в подробное обсуждение вопроса о месте проблемы установки в теории дея-тельности, скажем лишь, что предпринята попытка интерпретировать соци-альную установку в. этом контексте как личностный смысл, «порождаемый отношением мотива и цели» (Асмолов, Ковальчук, 1977). Такая постановка проблемы не исключает понятие социальной установки из русла общей пси-

хологии, как, впрочем, и понятия «отношение» и «направленность лично-сти». Напротив, все рассмотренные здесь идеи утверждают право на суще-ствование понятия «социальная установка» в общей психологии, где оно те-перь соседствует с понятием «установка» в том его значении, в котором оно разрабатывалось в школе Д.Н. Узнадзе (Асмолов, 1979), Поэтому дальней-шее выяснение специфики социальной установки в системе социально-психологического знания можно осуществить, лишь рассмотрев совсем дру-гую традицию, а именно: традицию становления этого понятия не в системе общей психологии, а в системе социальной психологии.

Становление проблемы аттитюда в социальной психологии Традиция изучения социальных установок сложилась в западной со-

циальной психологии и социологии (Дэвис, 19727С. 54). Отличие этой ли-нии исследований заключается в том, что с самого начала категориальный строй исследований, расставленные в них акценты были ориентированы на проблемы социально-психологического знания. В западной социальной пси-хологии для обозначения социальных установок используется термин «атти-тюд», который в литературе на русском языке переводится либо как «соци-альная установка», либо употребляется как калька с английского (без пере-вода) «аттитюд». Эту оговорку необходимо сделать потому, что для термина «установка» (в том смысле, который ему придавался в школе Д.Н. Узнадзе) существует другое обозначение в английском языке — «set». Очень важно сразу же отметить, что изучения аттитюдов есть совершенно самостоятель-ная линия изучение, идущих не в русле развития идей установки («set») и превратившихся в одну из самых разработанных областей социальной пси-хологии.

истории исследований аттитюдов в западной социальной психоло-гии выделяются четыре периода: 1) от введения этого термина в 1918 г. до второй мировой войны (характерная черта этого периода — бурный рост по-пулярности проблемы и числа исследований по ней); 2) 40 — 50-е гг. (харак-терная черта — упадок исследований по данной проблематике в связи с ря-дом обнаружившиихся затруднений и тупиковых позиций); 3) 50 — 60-е гг. (характерная черта возрождение интереса к проблеме, возникновение ряда новых идей, но вместе с тем признание кризисного состояния ис-следований); 4) 70-е гг. (характерная черта — явный застой, свя-, занный с обилием противоречивых и несопоставимых фактов) (Шихирев, 1979. С. 87

— 89). Рассмотрим некоторые детали этой общей картины.

1918 г. У. Томас и Ф. Знанецкий, изучая адаптацию польских кре-стьян, эмигрировавших из Европы в Америку, установили две зависимости, без которых нельзя было описать процесс адаптации: зависимость индивида от социальной организации и зависимость социальной организации от инди-вида. Эти зависимости были лишь модификацией старой постановки про-блемы о взаимодействии личности и общества. Томас и Знанецкий предло-жили характеризовать две стороны описанного отношения при помощи по-нятий «социальная ценность» (для характеристики социальной организации) и «социальная установка», «аттитюд» (для характеристики индивида). Таким образом, впервые в социально-психологическую терминологию было внесе-но понятие аттитюда, которое было определено как «психологическое пере-живание индивидом ценности, значения, смысла социального объекта», или как «состояние сознания индивида относительно некоторой социальной

ценности». Введение этого понятия в социальную психологию также опира-лось на определенные исследования в экспериментальной психологии, но тем не менее здесь оно получило новое, самостоятельное толкование.

После открытия феномена аттитюда начался своеобразный «бум» в его исследовании. Возникло несколько различных толкований аттитюда, много противоречивых его определений. В 1935 г. Г. Олпорт написал обзор-ную статью по проблеме исследования аттитюда, в которой насчитал 17 де-финиций этого понятия. Из этих семнадцати определений были выделены те черты аттитюда, которые отмечались всеми исследователями. В окончатель-ном, систематизированном виде они выглядели так. Аттитюд понимался всеми как:

а) определенное состояние сознания и нервной системы,

б) выражающее готовность к реакции,

в) организованное,

г) на основе предшествующего опыта,

д) оказывающее направляющее и динамическое влияние на поведе-

ние.

Таким образом, были установлены зависимость аттитюда от предше-ствующего опыта и его важная регулятивная роль в поведении.

Одновременно последовал ряд предложений относительно методов измерения аттитюдов. В качестве основного метода были использованы раз-личные шкалы, впервые предложенные Л. Тёрнстоуном. Использование шкал было необходимо и возможно потому, что аттитюды представляют со-бой латентное (скрытое) отношение к социальным ситуациям и объектам, характеризуются модальностью (поэтому судить о них можно по набору вы-сказывании). Очень быстро обнаружилось, что разработка шкал упирается в нерешенность некоторых содержательных проблем аттитюдов, в частности, относительно их структуры; оставалось не ясным, что измеряет шкала? Кро-ме того, поскольку все измерения строились на основе вербального самоот-чета, возникли неясности с разведением понятии «аттитюд» — «мнение», «знание», «убеждение» и т.д. Разработка методических средств стимулиро-вала дальнейший теоретический поиск. Он осуществлялся по двум основным направлениям: как раскрытие функций аттитюда и как анализ его структу-ры.

Было ясно, что аттитюд служит удовлетворению каких-то важных по-требностей субъекта, но надо было установить, каких именно. Были выделе-ны четыре функции аттитюдов: 1) приспособительная (иногда называемая утилитарной, адаптивной) — аттитюд направляет субъекта к тем объектам, которые служат достижению его целей; 2) функция знания — аттитюд дает упрощенные указания относительно способа поведения по отношению к конкретному объекту; 3) функция выражения (иногда называемая функцией ценности, саморегуляции) — аттитюд выступает как средство освобождения субъекта от внутреннего напряжения, выражения себя как личности; 4) функция защиты — аттитюд способствует разрешению внутренних кон-фликтов личности.

Все эти функции аттитюд способен выполнить потому, что обладает сложной структурой. В 1942 г. М. Смитом была определена, трехкомпо-нентная структура аттитюда, в которой выделяются:

а) когнитивный компонент (осознание объекта социальной уста-

новки); б) аффективный компонент (эмоциональная оценка объекта, выяв-ление чувства симпатии или антипатии к нему); в) поведенческий (конатив-ный) компонент (последовательное поведение по отношению к объекту). Теперь социальная установка определялась как осознание, оценка, готов-ность действовать. Три компонента были выявлены в многочисленных экс-периментальных исследованиях («Иельские исследования» К. Ховланда). Хотя они дали интересные результаты, многие проблемы так и остались не-решенными. Прежде всего так и оставалось неясным, что измеряют шкалы: аттитюд в целом или какой-то один его компонент (складывалось впечатле-ние, что большинство шкал в состоянии «схватить» лишь эмоциональную оценку объекта, т.е. аффективный компонент аттитюда). Далее, в экспери-ментах, проведенных в лаборатории, исследование велось по простейшей схеме — выявлялся аттитюд на один объект, и было непонятно, что про-изойдет, если этот аттитюд будет вплетен в более широкую социальную структуру действий личности. Наконец, возникло еще одно затруднение по поводу связи аттитюда с реальным поведением. Это затруднение было обна-ружено после осуществления известного эксперимента Р. Лапьера в 1934 г.

Эксперимент состоял в следующем. Лапьер с двумя студентами-китайцами путешествовал по США. Они посетили 252 отеля и почти во всех случаях (за исключением одного) встретили в них нормальный прием, соот-ветствующий стандартам сервиса. Никакого различия в обслуживании само-го Лапьера и его студентов-китайцев обнаружено не было. После заверше-ния путешествия (спустя два года) Лапьер обратился в 251 отель с письмами,

в которых содержалась просьба ответить, может ли он надеяться вновь на гостеприимство, если посетит отель в сопровождении тех же двух китайцев, теперь уже его сотрудников. Ответ пришел из 128 отелей, причем только в одном содержалось согласие, в 52% был отказ, в остальных уклончивые формулировки. Лапьер интерпретировал эти данные так, что между атти-тюдом (отношение к лицам китайской национальности) ^реальным поведе-нием хозяев отелей существует расхождение. Из ответов на письма можно было заключить о наличии негативного аттитюда, в то время как в реальном поведении он не был проявлен, напротив, поведение было организовано так, как если бы совершалось на основании позитивного аттитюда. Этот вывод получил название «парадокса Лапьера» и дал основания для глубокого скеп-тицизма относительно изучения аттитюда. Если реальное поведение не строится в соответствии с аттитюдом, какой смысл в изучении этого фено-мена? Упадок интереса к аттитюдам в значительной мере был связан с обна-ружением этого эффекта.

В последующие годы предпринимались различные меры для преодо-ления обозначившихся трудностей. С одной стороны, были сделаны усилия для совершенствования техники измерений аттитюдов (высказывалось предположение, что в эксперименте Лапьера шкала была несовершенной), с другой стороны, выдвигались новые объяснительные гипотезы. Некоторые из этих предложений вызывают особый интерес. М. Рокич высказал идею, что у человека существуют одновременно два аттитюда: на объект и на си-туацию. «Включаться» может то один, то другой аттитюд. В эксперименте Лапьера аттитюд на объект был негативным (отнишение к китайцам), но возобладал аттитюд на ситуацию — хозяин отеля в конкретной ситуации действовал согласно принятым нормам сервиса. В предложении Д. Каца и Э.

Стотленда мысль о различном проявлении каких-то разных сторон аттитюда приобрела иную форму: они предположили, что в разных ситуациях может проявляться то когнитивный, то аффективный компоненты аттитюда, и ре-зультат поэтому будет различным. Возникло и еще много различных объяс-нений результатов эксперимента Лапьера, в частности, предложенных М. Фишбайном (и аттитюд, и поведение состоят каждый из четырех элементов,

о соотносить следует не вообще аттитюд с поведением, а каждый элемент аттитюда с каждым элементом поведения. Возможно, тогда расхождение на-блюдаться не будет).

Однако, поскольку исчерпывающих объяснительных моделей создать так и не удалось, вопрос упирается как минимум в две общие методологиче-ские трудности. С одной стороны, все исследования, как правило, ведутся в условиях лаборатории: это и упрощает исследовательские ситуации (схема-тизирует их), и отрывает их от реального социального контекста. С другой стороны, даже если эксперименты и выносятся в поле, объяснения все равно строятся лишь при помощи апелляций к микросреде, в отрыве от рас-смотрения поведения личности в более широкой социальной структуре. Изу-чение социальных установок вряд ли может быть продуктивным при соблю-дении лишь предложенных норм исследования.