Хирургия представляет одно из лучших и нагляднейших применений науки к жизни и стоит на самых прочных основах биологии, анатомии и физиологии. Прошел очень длинный период времени, пока установилось равновесие, представителем которого является современный научный хирург. В древности врач совмещал в себе знание всех отделов медицины. Но в силу особых условий культуры в позднейшее время выделилось сословие хирургов-специалистов, и хирургия попала в руки ремесленников, хотя и считав­шихся врачами, но не получивших никакого научного образования: на их стороне была техника хирургическая, на стороне докторов – научные знания. Естественно, что проистекшая из такого сопоставления борьба двух лагерей должна была вызвать взаимное ожесточение, под влиянием которого долго, очень долго хирургия не допускалась в университетскую аудиторию. Хотя в итальянских университетах уже в конце XVII века допущено было преподавание хирургии с университетских кафедр, в средней Европе, однако, такое снисхождение по отношению к хирургии обнаруживается едва во второй половине XVIII века.

А как было обставлено преподавание хирургии в то время, можно судить по тому, что профессор хирургии в Геттингенском университете – известный в свое время физиолог и поэт А. Галлер не без достоинства заявил, что ни одного раза в своей жизни не погрешил производством какой-либо операции на живом человеке из опасения нанести вред больному.

С 1880 г. введены приемы обезгниливания в хирургической факультетской клинике в Москве. Мы имеем право сказать, что в хирургической факультетской клинике Московского университета почти совсем исчезли ранние осложнения. Я давно уже лишен возможности показывать своим слушателям случаи гнойного заражения, госпитального омертвения или рожи.

Удастся ли перенести на поле брани начала обезгниливания в том виде, в каком они находят себе применение в наших клиниках и в больницах, и могут ли воспользоваться благами величайшего научного приобретения и жертвы войны? В области биологических знаний нельзя делать предсказаний, устанавливающих предел для опытных исследований, и нужно полагать, что поставленный выше вопрос найдет свое удовлетворительное разрешение. Мы имеем уже некоторые данные для подобного предположения. Профессор Бергманн после штурма Телима и Горного Дубняка подверг обезгниливающему лечению 15 случаев сложных переломов колена (здесь не принимались в расчет случаи простого вскрытия сумочной связки колена без перелома кости). Из них выздоровело 14 (правда, 2 выздоровело после ампутации бедра) и умер один. Если вспомнить заявление Ленгмора, что во время крымской войны ни одно из ранений колена не обходилось без ампутации, то мы должны согласиться, что листеровские приемы не только обеспечивают блестящие исходы операций, но составляют и могущественное средство сберегательного лечения в хирургии. 

Сложные (открытые) переломы случайного происхождения или искусственно произведенные действием хирурга (операции на костях) составляли самые опасные ранения.

Фолкман и Френкель нашли, что из 885 случаев сложных переломов голени, которые лечились по прежнему способу в немецких и английских госпиталях, умерло 38,5%.

А из 694 больных, которые пользовались при лечении благодетельным открытием Листера, умерло только 5, т. е. получился процент смерти 0,72…

…Итак, круг оперативной деятельности, благодаря обезгниливающим приемам по способу Листера, весьма расширился. Стало возможным: 1) предпринимать такие операции, о которых прежде нельзя было и мечтать. Так, например, мы вскрываем обширные сочленения и получаем заживление раны без нагноения с полным сохранением подвижности; мы произвольно вскрываем натечные гнойники при костоеде позвонков. Проф. Фолкман вскрыл эхинококк печени через диафрагму со стороны грудной полости, резецировавши VII ребро. В начале текущего года я вскрыл эхинококк, проникнувший из печени в правое легкое; для этого я проложил себе путь в грудную полость после предварительного выпиливания ребер. Больной выздоровел. Проф. Фишер вырезал хрящевик (хондрома) грудной клетки и иссек при этом часть грудины, ребро и подреберной плевры; легкое и сердце были обнажены. Через 4 недели больная выздоровела.

2) Обширные раны, производимые при весьма сложных операциях, при строгом соблюдении приемов обезгниливания заживают обыкновенно без местной реакции, без нагноения и без лихорадки. Обезгниленные раны не болят, и подвергающиеся операции совсем не страдают от боли. Благодаря этому можно оперировать без риска очень ослабленных больных, например, истощенных обильным нагноением чахоточных. Это составляет громадное приобретение.

3) Успехи современной хирургии повлияли на понижение процента смерти после операций. Это понижение процента произошло оттого, что почти исчезли после операций разные осложнения.

Листеровский способ лечения расширил круг оперативной деятельности; но вместе с тем он далеко раздвинул пределы сберегательного начала. Над вопросом о сберегательном направлении в хирургии много поработал покойный Н.И. Пирогов; он положил прочные научные обоснования для рационального его разрешения.

Но полное осуществление этого начала стало возможным только при листеровском способе лечения.

Обширные сложные переломы, проникающие раны сочленений, составляющие ранее показания для ампутации, лечатся теперь сберегательно с сохранением члена. Как благоприятно отразится это на хирургической деятельности военного времени и сколько членов, сколько жизней будет сохранено, благодаря великому открытию Листера.

5) Понятно, что обезгниливание получает громадное значение не только в хирургии, но и в физиологии и опытной патологии. Всякий опыт на животном, сопровождаемый ранением, дает явления не чистые, осложненные припадками со стороны воспалений и лихорадки. Легко представить себе, какое важное значение получает это обстоятельство при изучении отправлений разных частей мозга и других органов.

Оперируя животных при строгом соблюдении приемов обезгниливания, исследователь приближается к тем идеальным опытам, которые представляет только величайший мастер – природа.

История хирургии и лечения ран показывает, что мрак и заблуждение господствовали до тех пор, пока лечение ран не было построено на незыблемых основах. Пастер и Листер бросили луч света в одну из очень темных областей биологии; они положили новые прочные основы для дальнейшего рационального развития научной хирургии.

В числе блестящих открытий XIX века будущий историк не забудет отметить, между прочим, и два замечательные научные приобретения: применение хлороформа при операциях и обезгниливание ран. Тому и другому хирургия обязана современным прогрессом и прекрасными завоеваниями как в области оперативной деятельности, так и преимущественно в области сберегательного начала. С этими приобретениями навсегда останутся слитыми имена двух замечательных врачей: Симпсона и Листера.

Приложение №15

А.М. Филомафитский

Филомафитский Алексей Матвеевич (1807-1849) – основоположник отечественной экспериментальной физиологии. В 1828 г. А.М. Филомафитский окончил медицинский факультет Харьковского университета. В 1833 защитил докторскую диссертацию «О дыхании птиц». В 1833 – 1835 совершенствовался по физиологии в Германии. С 1835 г. профессор физиологии и общей патологии, с 1847 – физиологии и сравнительной анатомии медицинского факультета Московского университета. Автор первого русского учебника физиологии: «Физиология, изданная для руководства своих слушателей» (1836-1840 гг.). А.М. Филомафитский совместно с Н.И. Пироговым разработал метод внутривенного наркоза (1847 г.), изучал вопросы физиологии дыхания, пищеварения, переливания крови («Трактата о переливании крови» (1848 г.)).

ФИЗИОЛОГИЯ

«… Есть два способа исследования жизненных явлений – один умозрительный, другой опытный; в первом начинают исследование с общего, и анализируют его, мало-помалому доходят до частностей, во втором, наоборот, начиная с частностей. Доходят до целого. Первому следуют так называемые натурфилософы, отвергающие всякий опыт и наблюдение, старающиеся подвести все явления под одно начало, их остроумием выдуманное. Увлекаясь более игрою воображения и остроумия, нежели истиною, они часто, вопреки очевидному опыту и наблюдению, стараются изъяснить явления по своим началам. Правда, много привлекательной поэзии содержит в себе этот способ исследования, но он для начинающих более вреда, нежели пользы может привести тем: 1) что, приучая их к отвлеченному воззрению на вещи, унижает в глазах их достоинство опыта и наблюдения беспристрастного; 2) предоставляя доказательства, на одном умозрении основанные, притупляет чувство здравой критики, требующей в естественных предметах доказательств положительных и с опытом согласованных; 3) порождает системы и теории, находящиеся часто в противоречии с опытом и наблюдением. Я говорю о натурфилософии относительно физиологии и медицины.

Другой способ исследования жизненных явлений есть опытный; здесь естествоиспытатель, руководствуясь наблюдением и опытом, старается все жизненные явления исследовать порознь; наблюдает оные в различное время, при различных обстоятельствах этого мало: он подвергает их опыту, при котором выбирает нужные и различные условия, и через повторение оного, наконец, уверяется в том. Что было существенное, постоянное и что случайное в исследуемом им явлении.

… Словом, если мы захотим получить какое-либо понятие о жизни, а не довольствоваться одними мнениями, предположениями, игрой воображения, то один только путь может нас привести к этой цели, путь опыта и наблюдения. Сей суть избрал я в своей физиологии, ему следовал в своем преподавании…Я старался по возможности сил моих повторить опыты, сделанные другими, и делать новые, где нужны были. Больше всего я обращал внимание своих слушателей на приложение физиологических знаний к медицине, ибо только одна физиология может очистить медицину от грубой эмпирии и сделать ее рациональной.

В замену поэтических цветов слушатели мои приобрели запас наблюдений и опытов над организмом, из коих каждый при постели больного будет дл них драгоценнее всех отвлеченных умствований натурфилософии. В продолжении 9 лет я был верен этому способу исследований жизненных явлений, и теперь еще более убежденный в превосходстве его, конечно не изменю и в будущее время.

… Так как случаи делать опыты и наблюдения над человеком весьма ограниченны относительно многих предметов, то этот недостаток мы должны вознаграждать по необходимости опытами над животными. Многие чувствительные физиологи называют эти опыты жестокостью, который они с отвращением избегают, и спрашивают даже: имеем ли мы право делать кровавые опыты и полезны ли они для науки столько, чтобы искупить страданием живых существ пользу и благо человечества? Конечно, опыт, неопытною рукою и без цели производимый, должен жестокостью называться, особенно если без нужды продолжают страдания животного, подвергнув его кровавой операции; но опыты в эти руках опытного и благонамеренного наблюдателя необходимы для науки, спасительны для человечества. Цель, для которой физиолог производит кровавые опыты, – польза науки, а, следовательно, благо рода человеческого, – сия цель, говорю, не в состоянии ли облагородить толико жестокое средство в глазах посвятившего себя науке и поставившего себе высшею целью истину, которая составляет предмет его науки? И если мы часто мучим и убиваем животных для своего удовольствия и удовлетворения чувственности, то не большее ли право имеет физиология на жизнь, животных имея целью одну истину и пользу человечеству?...».

Приложение №16

Н.И. Жучкова