По доступным источникам уточните свои представления о научной фантастике, о соотношении понятий «фантастическое» и «научная фантастика».

Возникновение научной фантастики связывают с успехами науки и техники в XIX веке. Человек овладевает новыми видами энергии, использует новые материалы, разрабатывает новые инструменты научного исследования. Осуществляются грандиозные инженерные проекты, улучшающие человеческую жизнь: плотины и каналы, грандиозные здания и корабли, подземные коммуникации в городах, телеграфная связь между континентами и тп. Науке приписывают неограниченные возможности; научное обоснование пытаются дать спиритизму и телепатии.

Все это стимулирует появление литературы, специализирующейся на научных открытиях и изобретениях и на перспективах, которые они создают.

Однако образ доктора Моро в романе Уэллса – мрачного и гениального ученого-вивисектора – явно связан с готической и романтической литературной традицией, как и многие другие подобные образы. Считаете ли вы, что научная фантастика – это новый жанр, появление которого связано с развитием науки и техники? Или же фантастическая литература, которая существовала всегда, лишь усваивает новые образы, появление которых связано с научно-техническим прогрессом?

В фильме Андрея Тарковского «Солярис», снятом по мотивам романа Станислава Лема, герой общается с умершей женой; в романе Томаса Манна «Волшебная гора» доктору Кроковскому удается вызвать призрак двоюродного брата Ганса Касторпа; в сказке про Аладдина и его волшебную лампу герою является призрак его матери. Что из этого может быть отнесено к научной фантастике, а что – нет, и почему?

Можно ли считать научной фантастикой повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце» и «Роковые яйца»?

Каким может быть соотношение «научного» и «художественного» в научной фантастике?

Как соотносится научная фантастика с другими жанровыми разновидностями литературы (роман воспитания, исторический роман, авантюрный роман и др.)?

Текст 2. Закат человечества

Мне казалось, что я вижу человечество в эпоху увядания. Красноватая полоса на западе заставила меня подумать о закате человечества. Я впервые увидел те неожиданные последствия, к которым привели общественные отношения нашего времени. Теперь я прихожу к убеждению, что это были вполне логические последствия. Сила есть только результат необходимости; обеспеченное существование ведет к слабости. Стремление к улучшению условий жизни – истинный прогресс цивилизации, делающий наше существование все более обеспеченным, – привело к своему конечному результату. Объединенное человечество поколение за поколением торжествовало победы над природой. То, что в наши дни кажется несбыточными мечтами, превратилось в искусно задуманные и осуществленные проекты. И вот какова оказалась жатва!

В конце концов охрана здоровья человечества и земледелие находятся в наше время еще в зачаточном состоянии. Наука объявила войну лишь малой части человеческих болезней, но она неизменно и упорно продолжает свою работу. Земледельцы и садоводы то тут, то там уничтожают сорняки и выращивают лишь немногие полезные растения, предоставляя остальным бороться как угодно за свое существование. Мы улучшаем немногие избранные нами виды растений и животных путем постепенного отбора лучших из них; мы выводим новый, лучший сорт персика, виноград без косточек, более душистый и крупный цветок, более пригодную породу рогатого скота. Мы улучшаем их постепенно, потому что наши представления об идеале смутны и вырабатываются путем опыта, а знания крайне ограниченны, да и сама природа робка и неповоротлива в наших неуклюжих руках. Когда-нибудь все это будет организовано лучше. Несмотря на водовороты, поток времени неуклонно стремится вперед. Весь мир когда-нибудь станет разумным, образованным, все будут трудиться коллективно; это поведет к быстрейшему и полнейшему покорению природы. В конце концов мы мудро и заботливо установим равновесие животной и растительной жизни для удовлетворения наших потребностей.

Это должно было свершиться и действительно свершилось за то время, через которое промчалась моя Машина. В воздухе не стало комаров и мошек, на земле – сорных трав и плесени. Везде появились сочные плоды и красивые душистые цветы; яркие бабочки порхали повсюду. Идеал профилактической медицины был достигнут. Болезнетворные микробы были уничтожены. За время своего пребывания там я не видел даже и признаков заразных болезней. Благодаря всему этому даже процессы гниения и разрушения приняли совершенно новый вид.

В общественных отношениях тоже была одержана большая победа. Я видел, что люди стали жить в великолепных дворцах, одеваться в роскошные одежды и освободились от всякого труда. Не было и следов борьбы, политической или экономической. Торговля, промышленность, реклама – все, что составляет основу нашей государственной жизни, исчезло из этого мира Будущего. Естественно, что в тот золотистый вечер я невольно счел окружающий меня мир земным раем. Опасность перенаселения исчезла, так как население, по-видимому, перестало расти.

Но изменение условий неизбежно влечет за собой приспособление к этим изменениям. Что является движущей силой человеческого ума и энергии, если только вся биология не представляет собой бесконечного ряда заблуждений? Только труд и свобода; таковы условия, при которых деятельный, сильный и ловкий переживает слабого, который должен уступить свое место; условия, дающие преимущество честному союзу талантливых людей, умению владеть собой, терпению и решительности. Семья и возникающие отсюда чувства: ревность, любовь к потомству, родительское самоотвержение – все это находит себе оправдание в неизбежных опасностях, которым подвергается молодое поколение. Но где теперь эти опасности? Уже сейчас начинает проявляться протест против супружеской ревности, против слепого материнского чувства, против всяческих страстей, и этот протест будет нарастать. Все эти чувства даже теперь уже не являются необходимыми, они делают нас несчастными и, как остатки первобытной дикости, кажутся несовместимыми с приятной и возвышенной жизнью.

Я стал думать о физической слабости этих маленьких людей, о бессилии их ума и об огромных развалинах, которые видел вокруг. Все это подтверждало мое предположение об окончательной победе, одержанной над природой. После войны наступил мир.

Перевод Ксении Морозовой

Вопросы:

Почему произошло вырождение человечества, по мнению Путешественника? Что в эпоху Уэллса предвещало человечеству такую судьбу? Как образы Золотого века связаны с настроениями декаданса?

Декаданс.

В рассуждениях Путешественника во времени воспроизводятся типичные для рубежа веков идеологические схемы. Тогда едва ли не все интеллектуалы были убеждены в том, что цивилизация переживает состояние глубокого кризиса, стоит у последней черты. Современность понималась как всемирно-исторический декаданс (décadence – фр. упадок). Валяющиеся на травке элои, утратившие способность к труду и творчеству, – один из характерных образов вырождающегося человечества. Причем полное вырождение казалось перспективой гораздо более близкого будущего, чем было предсказано Уэллсом.

Своего рода музыкальным ключом эпохи стала музыка Рихарда Вагнера (1813 – 1883). Вагнер, по словам А.Ф. Лосева, был самым революционным художником своего времени, наиболее остро выразившим ощущение катастрофы буржуазного мира. Для Вагнера революция – не политический вопрос. В грядущей революции должна уничтожиться вся западная цивилизация в самой своей основе. Такой основой для Вагнера и для многих его современников была индивидуалистическая личность, противопоставляющая себя миру.

Наиболее полно взгляды Вагнера воплощены в его оперной тетралогии «Кольцо Нибелунга», завершенной в 1876 г. («Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель Богов»). На основе мотивов скандинавской мифологии и германского эпоса Вагнер создал свой собственный миф, имеющий мало общего с исходным.

Как и в цикле Сигурда и в «Песни о Нибелунгах», центральный мотив тетралогии – золото Рейна, не просто сокровище, а скорее душа мира, сердце самой природы. Одна из Дочерей Рейна говорит: «Der Welt Erbe gewänne zu eigen, wer aus dem Rheingold schüfe den Ring, der masslose Macht ihm verlieh» («Весь мир властно наследует смелый, Золото Рейна в перстень сковав: в том перстне – безмерная мощь!»). Магическое Кольцо сковал хитрый карлик Альберих. Кольцо переходит из рук в руки, но никому не приносит счастья, но лишь страдания и гибель. Гибнет и самый доблестный из героев – Зигфрид. Брюнхильда возвращает кольцо в воды Рейна и бросается в погребальный костер Зигфрида. В пламени костра гибнут и люди, и боги. В успокоившихся водах великой реки вновь вольно играют Дочери Рейна.

Власть над миром, могущество, которое дарует Кольцо, – это мнимая власть и мнимое могущество. Вагнеровские герои, пытающиеся овладеть золотом Рейна, противопоставляют себя миру, оказываются носителями индивидуалистического («героического») сознания. Они утверждают своё Я вопреки природе – и тем обрекают себя на гибель.

А. Ф. Лосев пишет: Вагнер «возвел революцию в мировой принцип, в роковую причину гибели всякого мира, который пытается основать себя на беспредельном индивидуализме, на игнорировании общечеловеческого блага, на незаконном, несправедливом, жалком, хотя и художественно красивом, овладении основами мироздания отдельным и бессильным человеком и даже теми же богами, которые тоже пытаются овладеть основой мира только ради своих индивидуалистических вожделений».

«Художественно красивое овладение основами мироздания», о котором говорит Лосев, – это, собственно, всё эстетическое достояние человечества, эстетическое содержание культуры. Оно создано человеком для возвеличивания человека, поэтому тоже должно погибнуть.

Оперная тетралогия Вагнера дает представление о той структуре, через которую современники воспринимали свою эпоху. Эта структура и есть декаданс. Когда в конце XIX века говорили о декадансе, это означало, что современность осознается по аналогии с эпохой заката античности. На рубеже новой эры античный мир исчерпал свои силы и выродился, превратившись в Римскую империю. Империя рухнула под натиском варваров. Так и западный мир вступил в фазу империализма и ожидает пришествия новых гуннов. У разных авторов эта аналогия получала различные интерпретации. Маркс, Энгельс и Ленин полагали, что в роли новых гуннов выступит революционный пролетариат. Иным казалось, что это будут китайцы или японцы, или американцы – янки, или же многомиллионные и вульгарные людские массы, заполнившие индустриальные города, Характерным выражением этих настроений стало стихотворение Поля Верлена «Томление»: «Я – римский мир периода упадка, Когда, встречая варваров рои, Акростихи слагают в забытьи Уже, как вечер, сдавшего порядка…» (пер. Б. Пастернака).

Своеобразным итогом рассуждений о декадансе стал знаменитый трактат Освальда Шпенглера «Закат Европы». Шпенглер последовательно уподобляет культуру живому существу, переживающему свою юность, зрелость и старость. Пока народ молод, он выражает себя и растрачивает свои силы в деяниях, в завоеваниях, в созидании социальных и государственных институтов. Затем наступает черед искусства и философии. А затем наступает пора упадка. Тогда культура превращается в цивилизацию. Обычная аналогия, выражающая отношения культуры и цивилизации в концепции Шпенглера, – это живой цветок и цветок, высушенный для гербария. Декаданс – это старость культуры. Силы народа иссякают, их хватает только на то, чтобы изображать видимость жизни, имитировать величие и красоту, сохранять форму. Отсюда строгая регламентация в государственной жизни, имперский порядок, пристрастие к социальным ритуалам. Эти ритуалы прикрывают мещанство и цинизм в частной жизни, падение нравов. Из жизни уходит поэзия. Гении, поэты и художники цивилизации не нужны. В пору заката продуктивной может быть лишь деятельность инженеров, офицеров, рабочих и солдат. Именно эту стадию упадка, старости, империализма и цивилизации переживает, по мнению Шпенглера, современная Европа.

Мыслители конца века рассуждали о том, что развитие цивилизации парадоксальным образом защищает человека, уменьшает его зависимость от природы, и одновременно делает беззащитным. Зависимый от цивилизации человек – это рабочий, ставший придатком машины; это чернь, толпа обывателей, ищущих развлечений, но неспособных наслаждаться. Повсеместно обнаруживается ослабление энергии, упадок жизненной силы. В высших слоях общества развивается болезненная извращенность, декадент получает удовольствие от того, что противно природе.

Многие современники вкладывали в слово «декаданс» негативный смысл, понимая его только как «вырождение». Постепенно сформировалось более сложное восприятие декаданса и самовосприятие декадента. В этом самовосприятии сочеталось представление о современности как об эпохе упадка; представление о себе как о детище этой эпохи («Я – римский мир периода упадка») и в то же время дистанцирование от эпохи.

Декадент ощущает себя человеком с острой художественной интуицией. Он способен видеть больше и чувствовать больше, чем обычный человек. У него есть чувство жизни и чувство истории. В силу этого он способен слышать «музыку революции». Он ощущает, что мир культуры, со всеми своими институтами, со своим искусством и культом красоты рушится под натиском пошлой и вульгарной новой жизни; что жизнь, таким образом, враждебна культуре и, соответственно, что культура враждебна жизни. Сам себя декадент отождествляет с культурой, при том, что не верит в ее жизнеспособность.

Все элементы декадентского мифа представлены в поэме Блока «Двенадцать». Красногвардейцы – новые апостолы Христа, а Христос есть жизнь; но это жизнь, которая сметает старый мир вместе со всей его культурой, с его буржуями, поэтами, попами и проститутками.

В суждениях декадентов было немало позы и самолюбования, но учитывая, что мировой порядок, утвердившийся на рубеже веков, оказался столь непрочным, нельзя не признать, что во многом декаденты оказались правы.

Декаданс выработал несколько характерных масок, актуализировавших разные стороны явления. Для самоопределения используется старый культурный арсенал. Лирический герой в декадентской поэзии предстает часто в обличье носителя чужой, более или менее экзотической культуры. У Блока в «Стихах о Прекрасной Даме» это поэт-рыцарь, трубадур. У других авторов (Теофиль Готье, Эредиа, Брюсов, Кузмин, Гумилев) это может быть ученый эллин-александриец, римский вельможа, маркиз XVIII века, конкистадор – завоеватель золота. Стилизуются, как правило, культуры поздние, увядающие, изысканные и утонченные. Поэт переселяется в чужую культуру, потому что недоволен своей, ему кажется, что своя культура лишена стиля. Найдя себя в чужой культуре, поэт говорит от чужого имени, но своим голосом, и все о том же: об усталости, пресыщенности, болезненности, о предчувствии гибели и пришествии варваров.

Поль Верлен пишет книгу стихов «Галантные празднества» по мотивам живописи французских художников XVIII века Ватто, Буше и Фрагонара. Те изображали эротические сценки, персонажи их картин – изящные дамы и кавалеры в нарядах сельских жителей, пастухов и нимф. Верлен дополняет их эротизм меланхолией. В его стихотворении «Лунное сияние» прелестные дамы вьются в веселой пляске, но никто не влюблен и глаза у всех печальны. Персонажи стихотворения одеты в маски театра дель арте: Коломбина, Пьеро, Арлекин. Итальянская народная комедия получила распространение в XVII – XVIII веке, когда Италия переживала время глубокого упадка. Во Франции Итальянская комедия была любимым развлечением придворных вплоть до Французской революции, так что и здесь появляются ассоциации упадка и гибели. Верлен видит в маркизах XVIII века своих собратьев по духу угасающей культуры.

К маскам итальянского театра дель арте обращались Сезанн, Пикассо, Сомов, Блок, Кузмин. В костюме и гриме Пьеро выступал Вертинский. Тот же Пьеро – принц-ипохондрик в опере Прокофьева «Любовь к трем апельсинам». Именно Пьеро из всех итальянских масок стал наиболее узнаваемым воплощением декаданса. В культуре декаданса образ Пьеро приобретает новые значения и функции. В нем появляются качества утонченной болезненной чувствительности. Пьеро ощущает страх перед жизнью и отвращение к ней. Любовь Пьеро к Коломбине заведомо не может быть земной. Пьеро превращает Коломбину в повод для стихов и переживаний, в девочку с голубыми волосами. Это эрос невозможного. Впрочем, декадентский Пьеро испытывает влечение и к своему мучителю, демоническому Арлекину, который избивает его толстой палкой. Надо полагать, доктор Фрейд в это время покатывается со смеху.

Характерный тип поведения декадента представлен в романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Дориан – утонченная натура, превосходный музыкант. Однако он выбирает для себя роль не творца, а ценителя, не создателя, а потребителя художественных ценностей. Уайльд, как известно, полагал, что искусство не отражает жизнь. Но его герой по крайней мере в этом отношении типичен.

Непременная фигура культурного ландшафта буржуазной эпохи – человек, считающийся обладателем какого-нибудь артистического таланта или даже многих талантов. Однако он отказывается от творчества, к которому, как предполагается, способен. Он настолько убежден в своем превосходстве над толпой, что не считает нужным его демонстрировать. Разумеется, по большей части такая позиция есть всего лишь оправдание собственной бездарности.

Такой человеческий тип впервые вполне выразился именно в декадентском быту, именно там он нашел обоснование своей стратегии. Условием для его формирования было, по-видимому, то, что объекты эстетического потребления во второй половине XIX века стали легкодоступными для образованной городской буржуазии. Книги подешевели. Открываются публичные музеи, такие, как Лондонская национальная галерея (1839), Эрмитаж (1852), Третьяковская галерея (1867), Метрополитен (1870), Галерея Тейт (1897), Русский музей (1898). Лавки были завалены экзотическими товарами из колоний, из Африки, Индии, Китая. Декаданс и был культурой не аристократов, а буржуазии, среднего и нижнего слоя среднего класса. Все они оттуда – и Брюсов, и Блок, и Верлен, и Уайльд, и Метерлинк, и Сологуб. Аристократов среди них не встречается, другое дело – среди их героев.

Художественно-потребительская стратегия Дориана Грея примечательна еще в одном отношении. Он тащит в дом что ни попадя. Церковная утварь, картины старых мастеров, африканские и японские поделки, непристойные безделушки – все оказывается в одном ряду. Все перемешано вопреки всем правилам. Это принципиально. Для настоящего эстета единственный закон – острота эстетического переживания, волнение нервов. Если эстетическое чувство возникает вопреки правилам вкуса, то тем хуже для вкуса. Впрочем, пожалуй, и тут не всегда отличишь продуманную стратегию нарушения правил от безвкусицы нувориша.

Как мы помним, Дориан ни к чему не может отнестись серьезно, но только как к потенциальному объекту эстетического наслаждения. Оказывается, эстетическое наслаждение можно извлечь даже из смерти возлюбленной. И декадентская, и антидекадентская литература создала множество подобных образов (Шарлюс у Пруста, Дезэссент у Гюисманса, Туллио в «Невинном» д’Аннунцио). Все эти персонажи сейчас не могут не выглядеть пародийно.

Общей чертой для них является своего рода гротесковость, соединение несоединимого: изысканность и грубость, идеальные порывы и цинизм, религиозный скептицизм и мистические устремления.

Разумеется, это скорее бытовая фигура. Но подобная гротесковость могла стать также и элементом жизненной и творческой позиции настоящего художника. Это Уайльд, Верлен, Сомов, Бердслей, даже Ахматова. Когда Жданов громил поэзию Ахматовой в 1946 году («поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной»), он пародировал характерные для нее мотивы: «Но клянусь тебе ангельским садом, чудотворной иконой клянусь, и ночей наших пламенным чадом…». Художник-декадент – это Арлекин и Пьеро в одном лице.

Вероятно, главное, что должно бросаться в глаза при рассмотрении проблемы декаданса - противоречие между самоощущением декаданса и реальным культурным значением этой эпохи. Самоощущение декаданса – самоощущение кризиса. Но совершенно очевидны блистательные достижения культуры рубежа веков – в литературе, живописи, музыке, философии, психологии, науке.

Упадок переживали старые формы культуры. Они уже не могли определять жизнь человека. Об этом, на материале русского серебряного века, писал А. Эткинд: «Когда меняются глубинные основы жизни, представления человека о любви и смерти, о реальности и душе перестают действовать автоматически. Традиционные регуляторы общественного существования – религия, право, мораль – более не справляются со своими функциями. В такое время человек теряет смысл своей жизни, именно в такое время он ищет его и, бывает, находит. Это – время расцвета литературы, философии, психологии и гуманитарных наук, которые берут на себя роль недостающих норм культурной регуляции… Все здание культуры вовлекается в работу по замене шатающегося фундамента. Новые чувства требуют новых слов».

Путешественник говорит, что «обеспеченное существование ведет к слабости». Нет сомнения, что в ХХ веке человечество ведет гораздо более обеспеченное существование, чем когда-либо прежде. Однако люди стали выше и сильнее, чем их предки. Чего не учитывает Уэллс?

Современные критики цивилизации называют ее «технологической» и противопоставляют ей «экологический проект». Какой проект осуществился в будущем «Машины времени»?

Жизнь элоев очень напоминает существование человека в начале времен: элои живут дарами природы, не создают орудий труда, не изменяют среду своего обитания. Чем их общество отличается от первобытного?

В дальнейшем, по мере того, как Путешественник узнает о существовании ужасных морлоков, он меняет свои представления о мире будущего. К каким выводам о его социально-биологической структуре он приходит?

Часто не замечают, что фантастическая литература изображает не то, что будет, а то, что есть. Какие явления социально-экономической жизни эпохи промышленной революции XIX века отражены в «Машине времени»?

Соответствует ли прогноз Уэллса социальной истории ХХ века? Кого сейчас можно назвать элоями, кого – морлоками? Какие политические и технологические аспекты исторического развития не учитывал Уэллс?