Сопротивление означает своеобразную оппозицию. Оно включает все те силы пациента, которые противодействуют процедурам и процессам психоанализа, то есть мешают свободному ассоциированию пациента, его попыткам вспомнить, достичь и принять инсайт, которые действуют против разумного.

Молчание — наиболее прозрачная и частая форма сопро­тивления, встречающаяся в психоаналитической практике. Это означает, что пациент сознательно или бессознательно не расположен сообщать свои мысли или чувства аналитику. Пациент может осознавать это свое нежелание или может чувствовать только, что у него в голове нет ничего, о чем он мог бы рассказать. В любом случае наша задача — проанализировать причины молчания. Мы хотим раскрыть мотивы противодействия аналитической процедуре свободной ассоциации, и нам следует сказать что-нибудь вроде: «Что может заставлять вас бежать от анализа в данный момент?»

Иногда, несмотря на молчание, пациент может невольно раскрыть мотив или содержание молчания своей позой, движениями или выражением лица. Отворачивание головы, избегание взгляда, закрывание глаз руками, скорчен­ная поза тела на кушетке, краска, заливающая лицо, могут говорить о смуще­нии. Если пациентка при этом с отсутствующим видом снимает свое обручаль­ное кольцо с пальца и затем несколько раз продевает сквозь него мизинец, возможно, она смущена мыслями о сексуальности или супружеской невер­ности. Ее молчание показывает, что она еще не осознала этих импульсов и что происходит борьба между побуждением раскрыть и противодействующим ему импульсом спрятать эти чувства.

Молчание, однако, может иметь также и другие значения. Например, молчание может быть повторением прошлого события, в котором молчание играло важную роль. Молчание пациента может быть реакцией на первичную сцену1. В такой ситуации молчание — не только сопротивление, но также и содержание части повторного прожива­ния. Существует много сложных проблем, связанных с молчанием. В основном молчание является сопротивлением анализу и должно рассматриваться как таковое.

Пациент «не чувствует себя способным , рассказывать». В этом случае пациент не молчит совершенно, но осознает, что «не чувствует себя способным рассказывать», или ему «нечего сказать». Очень часто это утверждение следует за молчанием. Наша задача та же самая: выяснить, почему и что пациент не способен рассказать.

Аффекты, являющиеся признаком сопротивления. Наиболее типичный признак сопротивления с точки зрения эмоций пациента наблюдается, когда пациент сообщает что-то вербально, но аффекты при этом отсутствуют. Его замечания сухи, скучны, монотонны и невырази­тельны. Создается впечатление, что пациент отстранен, его не трогает то, о чем он рассказывает. Особенно важно, когда отсутствие аффекта наблюдается при рассмотрении тех событий, которые должны быть чрезвычайно нагружены эмоциями. В целом несоответствие аффекта — это самый яркий признак сопротивления. Высказывания пациента кажутся странными, когда содер­жание высказывания и эмоция не соответствуют друг другу.

Поза пациента. Очень часто пациенты раскрывают наличие сопротивления той позой, которую они принимают на кушетке. Когда пациент ригиден, неподвижен, свернулся в клубок, как бы оберегая себя, это может указывать на защиту. Кроме того, любые позы, которые принимаются пациентом и не меняются порой в течение сессии и от сессии к сессии, всегда являются признаком сопротивления. Если пациент относительно свободен от сопротивления, его поза как-то изменяется во время сессии. Противоречие между позой и вербальным содержанием — также признак сопротивления. Пациент, который рассказывает спокойно о каком-то событии, а сам корчится и извивается, рассказывает лишь часть истории. Его движения пересказывают другую ее часть. Сжатые кулаки, руки, туго скрещенные на груди, лодыжки, прижатые друг к другу, свиде­тельствуют об утаивании. Кроме того, пациент, садящийся во время сессии или спускающий одну ногу с кушетки, обнаруживает тем самым желание выйти из аналитической ситуации. Зевание во время сессии — признак сопротивления. То, как пациент входит в кабинет, избегая глаз аналитика или заводя небольшой разговор, который не продолжается на кушетке, или то, как он уходит, не взглянув на аналитика, — все это показатели сопротивления.

Фиксация во времени. Обычно, когда пациент рассказывает относительно свободно, в его вербальной продукции будут колебания между прошлым и настоящим. Когда пациент рассказывает последовательно и неизменно о прошлом, не вставляя ничего о настоящем, или, наоборот, если пациент продолжительное время говорит о настоящем без случайных погружений назад, в прошлое — работает какое-то сопротивление. Привязанность к определенному временному периоду является избеганием, аналогичным ригидности, фиксированности эмоциональ­ного тона, позы и т. д.

Мелочи или внешние события. Когда пациент рассказывает о поверхностных, маловажных, относительно незначительных событиях в течение длительного периода времени, он избегает чего-то такого, что действительно является субъективно значимым. Когда при этом есть повторение содержания без его развития или аффекта, или без углубления понимания, мы вынуждены предположить, что действует какое-то сопротивление. Если же рассказ о мелочах не кажется самому пациенту лишним, мы имеем дело с «убеганием». В целом вербализация, которая может быть изобильной, но при этом не приво­дит к новым воспоминаниям или новым инсайтам, или к большему эмоцио­нальному осознанию — показатель защитного поведения. То же самое верно для рассказа о внешних событиях — даже если это политические события большого значения. Если внешняя ситуация не ведет к внутренней, личной ситуации, значит, работает сопротивление.

Избегание тем. Для пациентов очень типично как сознательное, так и бессозна­тельное избегание болезненных тем. Это особенно верно для некоторых аспектов сексуальности, агрессии и переноса. Поразительно, что многие пациенты способны говорить много и вместе с тем щепетильно избегать рассмотрения конкретных проявлений своей сексуальности или агрессивных импульсов или каких-то своих чувств по отношению к аналитику. Точно так же пациенты будут говорить общими словами о чувстве раздражения или досады, тогда как в действительности это означает, что они были в ярости и чувствовали себя готовыми убить кого-нибудь.

Сексуальные или враждебные фантазии о личности аналитика также находятся среди наиболее изощренно избегаемых тем в начале анализа. Пациенты могут выказывать большое любопытство по отношению к анали­тику, но будут говорить о нем в наиболее конвенциональных выражениях и бу­дут неохотно сталкиваться со своими агрессивными или сексуальными чувствами. «Я бы хотела знать, женаты ли Вы».

Ригидность. Любой установившийся порядок, который пациент выполняет без изменения во время аналитических сессий, следует рассматривать как сопротивление. В поведении, свободном от сопротивления, всегда есть какие-то изменения. Вот несколько типичных примеров: каждая сессия начинается с описания сновидения или объявления о том, что сновидений не было; каждая сессия начинается с рассказа о симптомах и жалобах или с описания событий предыдущего дня. Уже тот факт, что каждая сессия начинается стереотипно, говорит о сопротивлении. Есть пациенты, которые коллекционируют «интерес­ную» информацию для того, чтобы подготовиться к аналитической сессии. Они ищут «материал», чтобы заполнить сессию или избежать молчания либо чтобы быть «хорошим пациентом», все это указывает на сопротивление. Постоянные опоздания или постоянная пунктуальность в силу своей ригид­ности указывают на нечто, что еще держится под контролем и отвращается.

Язык избегания. Использование клише, технических терминов или стерильного языка — один из наиболее частых показателей сопротивления. Это обычно указывает на то, что пациент избегает яркой образности своего языка. Цель этого — удержаться от личного самораскрытия. Использование клише изолирует аффекты и уводит от эмоционального вовлечения.

Опоздания, пропуски сессий, забывчивость при оплате. Очевидно, что опоздания пациента, пропуски сессий, забывчивость при оплате являются показателями нежелания приходить или платить за ана­лиз. И вновь это может осознаваться и, следовательно, быть относительно легко доступным или это может быть бессознательным, и тогда пациент будет рационализировать это событие. В последнем случае это не может быть проанализировано до тех пор, как появятся достаточные основания для того, чтобы конфронтировать пациента с вероятностью того, что он активно, но бессознательно делает что-то, чтобы избежать этой проблемы. Только если это достигнуто, можно выявить источник сопротивления. Пациент, который «забывает» заплатить, не просто неохотно вносит деньги, но также бессозна­тельно пытается отрицать, что его отношения с аналитиком «всего лишь» профессиональные.

Отсутствие сновидений. Пациенты, которые знают, что они видели сновидение, и забывают его, очевидно, сопротивляются процессу воспоминания своих снов. Пациенты, которые рассказывают свои сновидения, но чьи сны указывают на бегство от ана­лиза, как, например, обнаружение не того кабинета или приход к другому аналитику и т. п., тоже, очевидно, борются с какой-то формой избегания аналитической ситз«ции. Пациенты, которые не помнят даже то, что они видели какой-нибудь сон, имеют, я полагаю, самые сильные сопротивления, потому что в данном случае сопротивление добивается успеха при атаках не только на содержание сновидения, но также и на воспоминание о том, что оно было.

Пациент скучает. Скука у пациента показывает, что он избегает осознания своих инстинктивных влечений и фантазий. Если пациенту скучно, это означает, что он пытается отвратить осознание своих импульсов и вместо них у него появляется специфичное бессодержательное напряжение — скука. Когда пациент хорошо работает с аналитиком во время анализа, он стремится обнаружить свои фантазии. Скука вне зависимости от того, что она может означать, является защитой против фантазий.

У ПАЦИЕНТА ЕСТЬ СЕКРЕТ. Очевидно, что пациент, имеющий сознательный секрет, заявляет, что есть что-то, чего он избегает. Это особая форма сопротивления, обращение с которой заслуживает отдельного технического рассмотрения. Секретом может быть какое-то событие, о котором пациент хотел бы умолчать, или даже

Отыгрывание — очень частое и важное событие в психоанализе. Вне зависимости от того, что еще оно может означать, оно всегда служит функциям сопротивления. Это сопротивление, поскольку отыгрывание — это повторение в действии воспоминаний и аффектов, заменяющих слова. Более того, в отыгрывании всегда есть некоторое искажение. Отыгрывание служит множеству функций, но его функция сопротивления должна быть в конце концов проанализирована, поскольку неудача в этом может подвергнуть опасности весь анализ. Очевидно, что это — форма избегания, в которой пациент смещает реакцию переноса на кого-то еще, для того чтобы избежать и ослабить некоторые аспекты своих чувств, испытываемых при переносе.

Частые веселые сессии. Пациент может иметь некоторое удовлетворение при достижении чего-либо и даже испытывать время от вре­мени чувство триумфа. Иногда точная интерпретация вызывает спонтанный смех у пациента и аналитика. Но частые веселые сессии, огромный энтузиазм и длительное приподнятое настроение показывают, что существует нечто, что отвращается — «обычно что-то противоположной природы, некоторая форма депрессии.

Пациент не изменяется. Иногда аналитик работает с пациентом явно хорошо и успешно, но при этом заметных изменений в симптоматике или поведении пациента нет. Если это продолжается долго, а сопротивление не проявляется, аналитик должен искать скрытое, трудно уловимое сопротивление. Аналитик может ожидать изменений в поведении пациента или в его симптоматике, если анализ оказывает воздействие, следовательно, влияет на пациента. Если всякие проявления сопротивления отсутствуют, значит, мы, вероятно, имеем дело с неявной формой отыгрывания или сопротивления переноса.

Молчаливое сопротивление. Здесь я остановлюсь на том сопротивлении, которое трудно ухватить и мысль о котором часто приходит в голову, когда аналитик думает о пациенте вне аналитической ситуации. Аналитик часто осознает присутствие этого сопротивления, когда спонтанно описывает этого пациента кому-нибудь еще. Эти сопротивления не замечаются во время одной сессии или даже многих, но могут быть замечены, когда аналитик рассматривает ход терапии со стороны. В данном случае мы имеем дело с едва уловимыми сопро­тивлениями, которые трудно распознавать и с которыми трудно бороться.

Билет 24.

Мутационные интерпретации.

Под понятием мутационной (изменчивой) интерпретации, согласно определению Дж. Стрейчи, понимаются интерпретации, вызывающие изменения Суперэго пациента. Непременным условием их эффективности является непосредственная связь с процессами, происходящими в аналитической ситуации непосредственно "здесь и сейчас" (так, по мнению Стрейчи, только интерпретации таких непосредственно происходящих процессов, особенно процессов переноса, обладают достаточной актуальностью и значительностью, чтобы произвести фундаментальные изменения). Это положение сыграло значительную роль в развитии точки зрения, согласно которой психотерапевту следует производить только интерпретации переноса, так как это единственный вид интерпретаций, которые оказываются эффективными (мутационными).

В качестве поясняющего примера я использую интерпретацию враждебного импульса. Аналитик своей властью вспомогательного Супер-Эго (носящей весьма ограниченный характер) разрешает пациенту, чтобы небольшая часть энергии Ид последнего стала сознательной. Поскольку аналитик также является объектом импульсов Ид пациента, эти импульсы, переходящие теперь в сознание, становятся сознательно направленными на аналитика. Это критическая точка процесса. Если все будет хорошо, то Эго пациента осознает несоответствие между агрессивным характером своих чувств и истинным характером аналитика, поведение которого не похоже на поведение «хороших» или «плохих» архаических объектов пациента. То есть пациент осознает разницу между архаическим воображаемым объектом и реальным внешним объектом. Интерпретация теперь принимает мутационный характер, так как она пробивает брешь в невротическом порочном круге: пациент, осознавая отсутствие агрессивности у реального внешнего объекта, сможет уменьшить свою собственную агрессивность; поэтому новые интроецируемые им объекты уже будут менее агрессивными, а значит, соответственно снизится и агрессивность его Супер-Эго. В результате пациент одновременно получает доступ к своему детскому материалу, который переживается им во взаимоотношениях с аналитиком.

Для удобства описания легче рассматривать их как следующие друг за другом компоненты единого процесса: в этом случае в первой фазе пациент осознает количество энергии Ид, направленное на аналитика. Во второй фазе пациент осознает, что эта энергия Ид направлена на архаический воображаемый объект, а не на реальный.

Первая фаза мутационной интерпретации — та, в которой часть отношения Ид пациента к аналитику становится сознательной благодаря выполнению психоаналитиком роли вспомогательного Супер-Эго, — носит сама по себе сложный характер. В классической модели интерпретации пациент сначала осознает напряжение в своем Эго, затем работу вытесняющего фактора (то, что его Супер-Эго угрожает ему наказанием) и лишь потом импульс Ид, который вызвал протест со стороны Супер-Эго и тем самым способствовал нарастанию беспокойства в Эго. Это классическая схема. В действительности аналитик работает сразу во всех трех направлениях, или эти этапы сменяют друг друга в различной последовательности. В один момент перед пациентом во всей своей беспощадности предстает небольшая часть его Супер-Эго, в другой раз он узнает о прогрессирующей беззащитности своего Эго, затем его внимание может быть направлено на попытки возмещения ущерба — компенсацию своей враждебности.