Шэнь Цинцю прищурился:

– Каким бы ни был на деле глава пика Цин Цзин хребта Цан Цюн, с каких это пор заклинатели других орденов руководствуются сплетнями в отношении своих собратьев?

– Будь это обычные сплетни или слухи, безусловно, мы бы не спешили им верить, – невозмутимо отозвался старый глава Дворца. – Однако эти слова исходят непосредственно от членов вашего досточтимого ордена. – Обведя собравшихся взглядом, он продолжил: – Общеизвестно, что обычно среди адептов устанавливаются доверительные отношения, так что любые толки волей-неволей достигают всех ушей без исключения. То, что горный лорд Шэнь пытается скрыть, как он истязает своих учеников, отнюдь не характеризует его как «человека чести и безупречной моральной чистоты».

Шэнь Цинцю не верил своим ушам.

Истязает учеников?

Что ж, это не так уж далеко от истины. В первые годы жизни Ло Бинхэ на пике Цин Цзин Шэнь Цинцю денно и нощно сочинял все новые способы поиздеваться над учеником, принуждая его к тяжелому физическому труду и периодически избивая. Эти прискорбные факты достойны отдельной трагической повести. А что до прочих выдающихся адептов, которые подвергались жестокому обращению, а то и вовсе уничтожались Шэнь Цинцю… их было так много, что из них можно было бы собрать целую олимпийскую команду. Вот только творил все эти зверства отнюдь не он, а «натуральный продукт»!

На все это Юэ Цинъюань высокопарно возразил:

– Вы сами признаете, что это – не более чем толки, так зачем повторяете их во всеуслышание? Да, моему шиди не свойственно баловать учеников, однако уверяю вас, что в своей строгости он никогда не переходит границ.

Внезапно раздался тонкий девичий голосок – это Цинь Ваньюэ, не сдержавшись, заступилась за свою зазнобу:

– Если этой жалкой ученице позволено будет высказаться, я бы хотела задать вопрос главе ордена Юэ. Как вы полагаете, посылать подростка на бой со старейшиной демонов, облеченным веками боевого опыта, чье оружие и броня усеяна ядовитыми шипами, нельзя счесть жестоким обращением?

На сей раз Шэнь Цинцю уже не мог изображать барышню, скромно ожидающую, пока ее пригласят на танец.

Голосом, в который начало закрадываться раздражение, он ответил:

– Об этом я судить не берусь, но полагаю, что едва ли можно винить учителя за то, что он отталкивает ученика в сторону, принимая на себя удар этих самых отравленных шипов. Или у тебя есть возражения и на этот счет, а, Ло Бинхэ?

При звуках этого имени на многих лицах отразилось изумление, в особенности среди заклинателей с хребта Цан Цюн. У некоторых уже зародились определенные подозрения на его счет, как, например, у Ци Цинци, и они были потрясены тем, насколько близки к правде оказались. Что до тех, которые, только что явившись в Цзиньлань, нос к носу столкнулись с героем дня… что ж, оставалось порадоваться, что им удивляться уже особо нечему.

Поскольку в прошлом Юэ Цинъюаню нечасто доводилось видеть Ло Бинхэ, в особенности после того, как «обновленный» Шэнь Цинцю нашел ученику лучшее применение, чем мальчик для битья, то все это время он и не думал отождествить этого высокого, самоуверенного молодого человека, стоящего подле главы дворца Хуань Хуа, с безвременно погибшим любимым учеником Шэнь Цинцю. Прежде Юэ Цинъюаню не раз доводилось слышать о том, как старый глава Дворца выделяет своего любимого ученика, так что, глядя на них, он попросту принял Ло Бинхэ за Гунъи Сяо. Теперь, осознав всю глубину своей ошибки, он явно был потрясен не меньше прочих.

Сам Ло Бинхэ уставил недвижный взгляд на Шэнь Цинцю над головами собравшихся, что при его росте было нетрудно. Заклинатель склонил голову, прикрыв лицо веером, и внезапно ощутил необоримое желание послать ему улыбку в ответ – но в данной ситуации даже легкий изгиб губ сочли бы за провокацию.

Разумеется, было бы наглым враньем заявить, что Шэнь Цинцю вовсе не зол. Он годами не без причин беспокоился за свою несчастную жизнь, так что с появлением Ло Бинхэ не поленился переосмыслить все произошедшее, благо времени бессонная ночь дала предостаточно. Заслоняя ученика, он руководствовался собственным инстинктом. Быть может, тому вообще не требовалась помощь, но, с какой стороны ни посмотри, больше всех за эти три раунда пострадал сам Шэнь Цинцю. Потому-то, упомянув это происшествие с целью его же опорочить, его словно окатили грязной водой.

Ло Бинхэ медленно произнес:

– Учитель действительно встал под удар, чтобы защитить меня, и я этого никогда не забуду.

– А это правда ты? – недоверчиво заметила Ци Цинци. – Шэнь Цинцю, разве ты не уверял, что твой ученик погиб на твоих глазах? – Переведя взгляд на Ло Бинхэ, она продолжила: – Как бы то ни было, раз уж ты жив, тебе следовало вернуться на пик Цин Цзин, разве нет? Разве ты не ведал, что твой учитель от горя…

Шэнь Цинцю был вынужден сымитировать приступ судорожного кашля, чтобы прервать ее речь. У Ци Цинци не оставалось другого выбора, кроме как замолчать, недовольно воззрившись на него.

На самом деле, Шэнь Цинцю хотел отвесить ей поклон за заступничество, но у него было нехорошее предчувствие, что следующими ее словами будет: «…словно утратил свою душу». Он больше никогда в жизни не хотел слышать этой чертовой фразы! От одной мысли по коже побежали мурашки: если бы Ло Бинхэ это услышал, он бы расхохотался так, что его совершенное лицо бы треснуло!

Однако старый глава Дворца не сдавался:

– Вот это-то сильнее всего озадачивает всех нас. Зачем хранить в тайне то, что он на самом деле не умер? И почему не хочет возвращаться, хотя, казалось бы, ничто ему не препятствует?

Шэнь Цинцю порядком достал этот менторский тон.

– Раз он не хочет вернуться, ничего не могу с этим поделать, – отрезал он. – Он свободен приходить, свободен уходить – в общем, делать все, чего его душа пожелает. Если глава дворца Хуань Хуа хочет еще что-то добавить, прошу его говорить без обиняков.

Старый глава Дворца улыбнулся:

– Вам отлично известно все, о чем я хочу сказать, лорд Шэнь, и люди с незамутненным взором меня поймут. Само собой, этих демонов следует предать огню, но если кто-то стоял за этим чудовищным деянием – кто-то, подбрасывающий хвороста в огонь – то он также должен понести наказание. И, сдается мне, вы задолжали объяснение пострадавшим горожанам Цзиньланя.

Отлично, теперь он еще и восстановит против него жаждущих мести горожан. Пережившие подобное несчастье души все еще полны горечи и ужаса, так что только и ищут цели, на которую направить накопившийся гнев. Несколько из них тотчас принялись свистеть и улюлюкать.

– Учитель ненавидит зло, – вмешался Ло Бинхэ. – Когда дело доходит до демонов, то он просто не может удержаться от того, чтобы немедленно их уничтожить – лишь это наполняет его душу подлинным ликованием. Как мог он вступить с ними в сговор?

Казалось бы, этими словами он снимал все обвинения с Шэнь Цинцю, и лишь сам заклинатель понял скрытое значение фразы: «…не может удержаться от того, чтобы немедленно их уничтожить – лишь это наполняет его душу подлинным ликованием».

Теперь, когда кота наконец вытащили из мешка, Шэнь Цинцю оставалось лишь напрямую спросить:

– Ло Бинхэ, ты все еще ученик пика Цин Цзин, или адепт дворца Хуань Хуа?

Старый глава дворца ухмыльнулся:

– После всего случившегося вы вновь готовы признать своего ученика, горный лорд Шэнь?

– Я никогда не исключал его из их числа, – возразил Шэнь Цинцю. – И, раз он все еще зовет меня учителем, полагаю, он должен считаться моим учеником.

По правде говоря, он сказал это исключительно чтобы позлить Ло Бинхэ – однако, по-видимому, не преуспел. Глаза бывшего ученика сверкнули, и Шэнь Цинцю показалось, что их прежде замутненный притворством взгляд прояснился.

Теперь стороны противостояния ясно определились: они выстроились друг против друга, метая друг в друга искры, сгущающиеся в плотную атмосферу враждебности – мечи извлечены, луки натянуты. Что же до сеятеля, породившего этот конфликт, то о нем уже никто и не вспоминал.

Внезапно напряженную тишину прорезал чарующий женский голос:

– Шэнь Цзю [1]?.. Ты ведь Шэнь Цзю?

При звуках этого голоса неколебимое самообладание Шэнь Цинцю чуть не раскололось подобно Восточно-Африканской рифтовой долине [2].

Да пошло оно все!

Похоже, сегодня небеса решили добить его окончательно!

Он труп. Эта женщина… Это же Цю Хайтан [3]!

***

В оригинальном романе ее появление знаменовало собой одно: окончательную потерю достоинства Шэнь Цинцю.

Хотя Цю Хайтан уже миновала весну своей юности, ее кожа белизной и нежностью напоминала лепестки магнолии, которую искусная рука изрядно приукрасила макияжем. Тонкая талия, пышная грудь – воистину ее внешность нельзя было назвать заурядной. И именно это предопределяло, что ей суждено войти в гарем Ло Бинхэ.

Вот только до этого она уже успела закрутить с Шэнь Цинцю.

В общем, предшественника Шэнь Юаня оставалось лишь поздравить с выдающимся достижением: он умудрился впутаться в сложные и противоречивые отношения аж с двумя будущими женами главного героя! Воистину, этот Шэнь Цинцю был что-то с чем-то!

На все гаремные романы, прочитанные Шэнь Юанем, ему не доводилось встретить столь же бедового персонажа!

И, если подумать, разве не из-за этого он сам, наряду со своими единомышленниками, наперебой флэймил:

– Кто-нибудь, отчекрыжьте ему уже мужское достоинство, а то я брошу это читать!

Пока Шэнь Цинцю безостановочно матерился про себя, понятия не имея, как выпутаться из этой пикантной ситуации, Цю Хайтан обнажила собственный меч с видом: «Если до этого дойдет, я сперва убью его, а потом – себя!» и громогласно вопросила:

– Я задала тебе вопрос! Отчего ты не осмеливаешься даже взглянуть в мою сторону?

Да как бы я осмелился взглянуть на тебя, шицзе – ты ж пришла по мою душу!

Голос Цю Хайтан был полон горечи:

– Хотя чему тут удивляться – ведь я так долго тебя искала, а ты ни разу не дал о себе знать! Выходит… выходит, ты забыл меня потому, что наконец-то достиг высокого положения, о котором мечтал – ты ж теперь недосягаемый лорд горы Цин Цзин! Ха-ха, прими мои поздравления!

Шэнь Цинцю и вправду не знал, куда девать глаза. Наконец он решил глядеть прямо перед собой, старательно сохраняя на лице отстраненное выражение.

По толпе поползли шепотки. Юэ Цинъюань в свою очередь прошептал:

– Цинцю, эта молодая госпожа и ты… вы действительно давние знакомцы?

С трудом сдерживаемые слезы залили долины сердца Шэнь Цинцю. Ох, шисюн… лучше не спрашивай!

Каким-то образом расслышав эти слова, Цю Хайтан раздосадованно бросила:

– «Давние знакомцы»? Вот уж не только знакомцы, уверяю я вас! Мы с этим ханжой с детства любили друг друга! Я – его жена [4]!

При этих словах брови Ло Бинхэ судорожно дернулись.

О, нет…

Эй, постыдись, перед будущим-то мужем! Приди в себя, женщина!

Оказавшийся рядом Шан Цинхуа растерянно воскликнул:

– Э? Правда, что ли? А почему шисюн Шэнь никогда о вас не упоминал?

Приподняв краешек губ, Шэнь Цинцю наградил его фальшивой улыбкой, мысленно взмолившись: «Быть может, хоть ты не будешь подливать масло в мой костер?»

Разве не этот любитель дешевой мелодрамы расписал его гнусным злодеем? И у него еще хватает наглости наслаждаться инсценированным им шоу!

А все эти зеваки – разве они не заклинатели? Почему же они столь беззаветно наслаждаются грязными сплетнями? Эй, вы все, шли бы вы отсюда… по своим заклинательским делам! Вам совсем заняться нечем?

Цю Хайтан горько усмехнулась:

– Этот господин – просто животное в человеческом обличье, мерзавец, пустивший всем пыль в глаза. На его месте я бы тоже не осмелилась поднять голос перед честными людьми.

Великий мастер У Чэнь успел хорошо узнать всех трех заклинателей с Цан Цюн, в том числе и заботившегося о нем Шэнь Цинцю, к которому проникся теплыми чувствами. На протяжении противостояния заклинателей с хребта Цан Цюн и дворца Хуань Хуа у него не было шанса вмешаться, но теперь он наконец взял слово:

– А-ми-то-фо, позволю себе заметить, что, о чем бы ни говорила эта милостивая госпожа, ей следует изъясняться прямо. Голословные наговоры не внушают доверия.

В сердце Шэнь Цинцю вновь вскипели слезы. О, великий мастер, я знаю, что вы пытаетесь мне помочь, но уж лучше бы вы об этом не просили… Это поистине тот самый случай, о котором говорят: «Не боялся постыдного деяния, лишь призрака, что постучит в ворота [5]»!

В этот момент Цю Хайтан поистине сделалась центром всеобщего внимания. Она раскраснелась, чувствуя скрестившиеся на ней взгляды, и, выпятив грудь, во всеуслышание заявила:

– Если в моих словах есть хоть слово лжи, я, Цю Хайтан, прошу пронзить меня десятью тысячами отравленных демоническим ядом стрел! – Уставив указующий перст на Шэнь Цинцю, она заявила с горящими ненавистью глазами: – Вот этот человек, нынче занимающий пост лорда пика Цин Цзин хребта Цан Цюн, обладатель прославленного меча Сю Я – никто не знает, что за низкой тварью он был прежде!

Эти бранные речи заставили Ци Цинци нахмуриться.

– Следи за словами! – сурово велела она.

В настоящий момент Цю Хайтан сама занимала пост мастера в одной из мелких школ. Подобный упрек со стороны одной из глав крупного и могущественного ордена Цан Цюн малость ее осадил, но старый глава Дворца тотчас поддержал ее:

– Госпожа Ци, нет нужды в подобной резкости. Почему бы не дать этой молодой госпоже высказаться? Ведь, как известно, нельзя заткнуть рот всем.

Бросив на него благодарный взгляд, Цю Хайтан стиснула зубы. Шэнь Цинцю заметил, что ярость в ее глазах маскирует умело скрытый страх, промелькнувший лишь на мгновение. Она вновь возвысила голос:

– В двенадцать лет он был лишь жалким рабом, которого моя семья приобрела у иностранного торговца. Поскольку он был девятым по счету, его назвали Цзю – малыш Цзю. Видя, что он подвергался жестокому обращению, мои родители прониклись к нему состраданием, взяли его в дом, научили языку и чтению, обеспечивали его едой и одеждой так, что он ни в чем не нуждался. Мой брат также относился к нему как к члену семьи. Когда Шэнь Цзю исполнилось пятнадцать, мои родители скончались и главой семьи стал старший брат. Он освободил Шэнь Цзю и побратался с ним. Что до меня, то, воспитываясь бок о бок с ним, я поддалась его обаянию… по правде говоря, мы зашли довольно далеко… казалось, мы были созданы друг для друга… и в результате, был заключен брачный союз.

Стоявший тут же Шэнь Цинцю был вынужден выслушивать свою «подлинную» историю наряду с тысячами посторонних людей. Казалось, невысказанные слова в его сердце сжались в болезненный ком, освобождая место для скорбной тишины.

В глазах женщины заискрились слезы:

– Когда старшему брату исполнилось девятнадцать, в наш город прибыл бродячий заклинатель и поселился неподалеку, чтобы совершенствовать тело и дух. У городских врат он установил платформу, где дети, а также юноши и девушки до восемнадцати лет могли опробовать свою духовную силу. Он желал найти выдающийся талант, чтобы взять его в ученики. Заклинатель в совершенстве владел многими техниками бессмертных, так что все жители города только и делали, что рассыпались в похвалах. Когда Цзю взошел на платформу, его уровень духовной ци оказался настолько высок, что заклинатель выбрал его. Преисполнившись восторга, он бросился домой и сообщил, что хочет нас покинуть. Само собой, старший брат ему не позволил: в его глазах жизнь заклинателя была полна превратностей и лишена стабильности. К тому же, он ведь заключил союз со мной, так о каком уходе могла идти речь? Тогда они с братом сильно повздорили, и с этого дня Цзю сделался угрюмым и раздражительным. Мы думали, что у него это пройдет, и просто ожидали, когда он смирится с положением дел.

Резко переменившись в лице, она продолжила:

– Кто же знал, что вместо этого он явит свою звериную натуру? Взбеленившись, он убил моего брата и нескольких слуг и под покровом ночи бежал вслед за этим самым заклинателем! Я же была всего лишь беспомощной девочкой, понятия не имеющей, что делать дальше. Моя семья погибла, очаг разорен – что же мне оставалось? Я принялась за поиски виновника своих бед, но годами не могла выйти на его след. Заклинатель, взявший его под свое попечение, вскоре погиб жестокой смертью, и с ним след прервался… до этого дня, когда я по случайности попала в Цзиньлань. Если бы не это счастливое совпадение, боюсь, за всю свою жизнь мне бы так и не удалось отыскать этого злодея, который кусает кормящую руку и вонзает кинжал в спину благодетелей. Разве я могла подумать, что за это время он достигнет столь высокого положения – лорда величайшего ордена Поднебесья! С тех пор он сильно переменился, но это лицо… даже обратись оно в пепел, я бы ни с чем его не спутала! И я не побоюсь назвать заклинателя, сподвигшего его на преступление – как выяснилось, он сам собственными руками забрал неисчислимое множество жизней. Его имя – У Яньцзы!

У Яньцзы и впрямь пользовался определенной известностью в преступных кругах. Весть о том, что один из двенадцати горных лордов был его учеником, привела толпу в полный ужас. Однако их потрясенные возгласы, вместо того, чтобы добить Шэнь Цинцю, помогли ему вернуть самообладание.

Рассказ Цю Хайтан вызвал у него недюжинные сомнения: при всем своем драматизме он не избежал противоречий. Не то чтобы Шэнь Цинцю был предубежден против своего предшественника, но оригинальное произведение с таким жаром доказывало, насколько неприятной личностью был лорд пика Цин Цзин, живописуя его гнусную жестокую натуру, мелочность, завистливость, враждебность, неспособность платить добром за добро, высокомерие и тщеславие, что непросто было поверить, будто подобный человек, пусть и в юные годы, мог вызвать столь искреннюю любовь людей, не связанных с ним кровными узами.

Однако остальные, похоже, не уловили этого несоответствия.

На самом деле, Шэнь Цинцю более всего беспокоила именно эта часть сюжета, но не сказать, чтобы ужас переполнял его сердце: не так-то просто было найти доказательства этой поросшей мхом истории. Поскольку обвинение строилось исключительно на словах Цю Хайтан, ему не составило бы особого труда убедить ее, что она попросту приняла его за другого человека – достаточно лишь стоять на своем и ни в чем не сознаваться. В итоге у многих все же останутся подозрения, но столь бледное пятно на репутации он как-нибудь переживет.

Итак, ему попросту не оставили выбора. В душе он искренне сочувствовал Цю Хайтан, однако не отвечать же за совершенные оригинальным Шэнь Цинцю преступления, чтобы удовлетворить ее жажду мести! Он определенно не желал нести этот черный горшок [6]! Уж лучше он загладит вину своего предшественника перед Цю Хайтан каким-нибудь иным способом. Он ведь не убивал Лю Цингэ, не покушался на честь Нин Инъин… Как бы то ни было, он не мог позволить своей «прочной, словно дом в тысячу чи [7] высотой» репутации обрушиться в одночасье, завалив свою защиту настолько, что даже былые сторонники захотят его крови.

И все же нынешняя ситуация в корне отличалась от той, что он себе представлял.

А все потому, что эти мелкие пятнышки абсурдных, бездоказательных обвинений сбились вместе, грозя обратиться в здоровенную кляксу: перво-наперво, сеятели; затем – инсинуации старого главы Дворца, и как венец всему – обвинения Цю Хайтан, свидетельствующие о его порочности и двуличности. Негодяй, соблазнивший и бросивший деву, погубив ее семью, предатель, спутавшийся с демонами, ученик известного преступника… Последнее стало завершающим стежком этого замысловатого узора [8].

И подумать только, до чего удачное стечение обстоятельств: все обвинители каким-то чудом собрались в одном месте, подтверждая слова друг друга – в результате это уже не кажется простым совпадением.

– Глава ордена Юэ, – изрек старый глава Дворца, – вы не находите, что при разборе подобных дел нельзя допускать, чтобы личные привязанности повлияли на результаты расследования? Я полагаю, что в ваших же интересах способствовать тому, чтобы не остаться в памяти людей как глава ордена, при котором на репутацию хребта Цан Цюн легли несмываемые пятна… Воистину, подобный исход был бы прискорбным для всех собравшихся!

– Что имеет в виду глава дворца? – ровным голосом вопросил Юэ Цинъюань.

– Я считаю, что в сложившейся ситуации самым лучшим решением для Шэнь Цинцю было бы покинуть свой орден и на время расположиться во дворце Хуань Хуа – пока мы не установим истину. Как вы на это смотрите?

Всем было ясно как день подлинное значение этого «расположиться».

Под пышными резиденциями обитателей дворца Хуань Хуа находилась подземная Водная тюрьма. Ее расположение в дополнение к прославленному лабиринту дворца делало заточение в ней подобным «сбрасыванию на дно колодца [9]», вот только оно было в разы надежнее этого применяющегося для простого люда наказания. Несмотря на то, что бегство из нее и так представлялось невозможным, заключенных стерегла многочисленная стража, а оборудованию камер пыток позавидовал бы самый жестокий тиран. Как правило, заточению в Водной тюрьме подвергались самые гнусные злодеи из числа заклинателей, запятнавшие руки кровью невинных или преступившие иные непреложные законы.

Проще говоря, подземные чертоги дворца Хуань Хуа были для заклинателей тем же, что публичная тюрьма – для обычных людей.

Помимо преступников, туда также на время расследования помещались заклинатели, подозреваемые в том, что представляют собой опасность для Царства Людей. После судебного разбирательства, в котором участвуют представители всех четырех главных орденов, они принимают назначенное наказание.

– Вы все сказали? – оскалился Лю Цингэ.

После того, как ему в течение всего этого времени приходилось смирять свой бешеный темперамент, молча внимая этому потоку чуши, его сердце едва не полыхало огнем. Он выхватил из-за спины Чэн Луань, изготовившись к битве. Стоявшие напротив него адепты Хуань Хуа также обнажили мечи, устремив на него сверкающие лезвия и пылающие яростью взгляды.

– Шиди Лю, опусти оружие, – велел ему Юэ Цинъюань.

Хоть подобное повеление было не по сердцу Лю Цингэ, ему не оставалось ничего другого, как подчиниться единственному человеку, который имел на него безоговорочное влияние, так что он нехотя выпустил меч из рук.

Удовлетворенно кивнув, Юэ Цинъюань продолжил:

– Подобное обвинение нельзя основывать лишь на словах.

Внезапно висящий на его поясе длинный меч с черной, словно тушь, рукоятью, дернулся, являя всеобщим взорам цунь [10] сверкающего белизной лезвия.

В то же мгновение над всей площадью нависла невидимая гигантская сеть, по которой безостановочно курсировала духовная энергия.

При этом меч испустил пронзительный звук, от которого адепты помоложе машинально закрыли уши, чувствуя, как неудержимо ускоряется их сердцебиение.

Это был меч Сюань Су [11]!

Внезапная атака произвела ошеломляющее впечатление на членов всех орденов.

Выходит, Юэ Цинъюань велел Лю Цингэ отступить, чтобы устроить заварушку собственными руками? Неужто мир перевернулся?

Насколько было известно Шэнь Цинцю, с тех пор, как Юэ Цинъюань занял пост самого высокого из горных лордов Цан Цюн, он обнажал меч лишь дважды: впервые – на церемонии вступления в должность, а второй раз – в битве с потомком священного демона – отцом Ло Бинхэ.

Лезвие показалось лишь на один цунь, но все внезапно осознали одну вещь.

Для того, чтобы восседать на месте главы пика Цюн Дин, требуется нечто большее, чем приятный характер и невозмутимый нрав!

– Устанавливайте барьер! – провозгласил старый глава Дворца.

Неужели война? На сей раз демоны даже не успели толком выступить на сцену, как люди уже передрались. Шэнь Цинцю охватило болезненное осознание неправильности происходящего. Выхватив меч из ножен, он швырнул его так, что Сю Я вонзился в землю у ног старого главы дворца Хуань Хуа.

Бросить меч врагу было равносильно сдаче – тем самым он признавал законность своего заточения. Старый глава ордена незамедлительно подхватил меч и велел заклинателям своего ордена отступить.

Юэ Цинъюань тихо произнес:

– Шиди!

– Шисюн, не говори ничего, – отозвался Шэнь Цинцю. – Пусть правда говорит сама за себя. Цинцю желает подчиниться приговору.

Этот глава дворца страдал слабостью многих стариков [12] – прицепившись к чему-то, им непросто отступиться. В сочетании с оговором сеятеля и обвинениями Цю Хайтан, его призыв к заточению Шэнь Цинцю обретал характер неизбежности. Он думал было, что сумеет этого избежать, но против всех надежд его путь вновь свернул на кривую дорожку оригинального сюжета. Все, что было в его силах – это помешать двум крупнейшим орденам потерять лицо.

– Дальнейшее обсуждение не имеет смысла, – продолжал настаивать на своем Шэнь Цинцю. – Я сдаюсь добровольно.

Он не стал оборачиваться, чтобы не видеть выражения лица Юэ Цинъюаня, а вместо этого бросил мимолетный взгляд на Ло Бинхэ.

На этом холодном лице не отражалось ни ликования, ни печали. Он по-прежнему стоял недвижно, словно статуя, в противоположность прочим заклинателям, согнувшимся в три погибели от вопля Сюань Су.

После мучительно длинной паузы Юэ Цинъюань наконец зачехлил свой меч – невидимая сеть тотчас исчезла.

Повернувшись к нему, Шэнь Цинцю отвесил глубокий поклон. Своими словами и действиями он доставил своему шисюну немало огорчений – вот об этом он сожалел по-настоящему.

Цю Хайтан все еще всхлипывала. Проходя мимо, Цинь Ваньюэ задержалась, чтобы ее утешить:

– Молодая госпожа Цю, как бы не повернулось дело, три ордена позаботятся, чтобы вы получили воздаяние за свои потери. – Она намеренно выпустила из числа этих орденов хребет Цан Цюн, тем самым заявляя о своей позиции как нельзя яснее. Цю Хайтан явно была тронута, в глазах вновь заискрились слезы, когда она подняла голову, чтобы поблагодарить девушку. Когда ее взгляд при этом упал на стоявшего рядом Ло Бинхэ, она поневоле зарделась.

Шэнь Цинцю мысленно закатил глаза. Его только что поимели при всем честном народе, так почему же он вовсе не чувствует себя несчастным?

Гунъи Сяо подошел к нему в сопровождении нескольких адептов дворца Хуань Хуа, и в руках у него была до боли знакомая штуковина.

Привет тебе, о вервие бессмертных [13]; и хотелось бы добавить – и прощай, да никак.

– Старейшина Шэнь, прошу меня простить, – извиняющимся тоном начал Гунъи Сяо. – Этот адепт будет обращаться с вами с должным почтением. Пока судилище не установит истину, я не допущу, чтобы старейшина испытал хотя бы малейшее неудобство.

– Благодарю за заботу, – кивнул Шэнь Цинцю.

Про себя же он подумал: «Какой мне прок, от того, что ты один будешь обращаться со мной почтительно? Ты только взгляни на выражения лиц своих спутников – да любой из них готов сожрать меня живьем. В конце концов, во время собрания Союза бессмертных именно ваш орден претерпел наиболее тяжелые потери, так что вполне объяснимо, что они хотят на ком-нибудь отыграться».

Чувствуя, как тело стягивает вервие бессмертных, Шэнь Цинцю окончательно пал духом. Прежде ему доводилось чувствовать остановку потока духовной энергии лишь во время приступов интоксикации неисцелимым ядом, да и то это скорее походило на задержку в соединении, которое тотчас налаживается при перезагрузке модема. Теперь же вервие бессмертных словно вовсе отсекло его духовную ци, превратив его в обычного человека.

Тем временем старый глава Дворца как ни в чем не бывало предложил:

– Что вы думаете насчет того, чтобы устроить судебное разбирательство через месяц?

– Пять дней, – буркнул Лю Цингэ.

Чем дольше пробудет в Водной тюрьме Шэнь Цинцю, тем больше страданий ему предстоит вкусить – сознавая это, Лю Цингэ намеревался сократить время до разбирательства до минимума. Само собой, старый глава Дворца не согласился:

– Боюсь, что при подобной спешке многое будет выпущено из вида.

Переговоры всегда были специальностью храма Чжао Хуа, так что настоятель тут же предложил компромиссный вариант:

– Как насчет десяти дней?

– Не больше семи, – отрезал Юэ Цинъюань. – Дальнейшее промедление немыслимо.

Со стороны это больше всего походило на сбивание цены на овощном рынке. Однако у Шэнь Цинцю были собственные соображения на этот счет, которые он поспешил высказать:

– Нет нужды в дальнейших пререканиях, прошу, следуйте воле главы Дворца. Пусть будет месяц.

За месяц цветы росы луны и солнца успеют подрасти еще немного. Скосив глаза на Шан Цинхуа, Шэнь Цинцю выразительно шевельнул бровями. Собрат по несчастью тотчас отозвался, украдкой соединив пальцы в жесте: «Не волнуйся, у меня все схвачено!»

Вот только… сумеет ли он дожить до дня суда во дворце Хуань Хуа, где балом правит Ло Бинхэ?

Предпраздничная глава вне графика! :-) С праздником, наши дорогие мужчины!

Примечания:

[1] Фамилия Шэнь 沈 (shěn) в прочтении «Чэнь» (Chén) переводится как «тонуть, идти ко дну, погружаться» или «сильный, глубокий», или же «исчезать, скрываться». Имя Цзю 九 (jiŭ) переводится как «девять».

[2] Восточно-Африканская рифтовая долина сформировалась в результате геологических сдвигов на границе Африканской и Аравийской тектонических плит. Северная часть образования заполнилась водой, образовав Красное море. Через 3—4 миллиона лет по всему разлому восточная Африка отделится от основной части континента, образуя остров, который двинется к Аравийскому полуострову. При столкновении Аравийского полуострова с островом Восточная Африка образуются горы, а Красное море удлинится в 3 раза.

[3] В целом имя Цю Хайтан 秋海棠 (Qiūhăitáng) означает бегонию (если точнее, бегонию Эванса (Begonia evansiana Andr.)). Цю 秋 (Qiū) пер. с кит. как «осенняя пора, жатва». Имя Хайтан海棠 (Hăitáng) пер. с кит. как «яблоня замечательная» (Matus spectabilis Borkh.)
Любопытно, что фамилия Цю 秋 (Qiū) пишется так же, как в имени «Цинцю». Похоже, наш учитель тот еще романтик (o´∀｀o)

[4] Хоть в английском переводе употреблено слово «невеста», на самом деле 妻 (qī) пер. с кит. как «жена».

[5] Бояться не постыдного деяния, а призрака, что постучит в ворота (不做亏心事，也怕鬼敲门) - китайская поговорка, означающая, что человек боится не угрызений совести, а возмездия за совершенное.

[6] Черный горшок 黑锅 (hēiguō) – идиома, обозначающая «несмытая обида; клевета, ложные обвинения».

[7] Чи (尺) – единица длины, равная около 32,5 см.

[8] Последний стежок замысловатого узора -锦上添花 (jĭnshàngtiānhuā) – словосочетание, означающее «добавлять новые узоры на парчу», в переносном смысле – «наводить лоск».

[9] Сбрасывание на дно колодца – в оригинале употреблено выражение 压箱底, в букв. пер. с кит. – «засовывание на дно сундука или ящика».

[10] Цунь 寸 (cùn) 3,25 см.

[11] Сюань Су玄肃剑 (Xuán Sù jiàn) – Сюань в пер. с кит. – «тайный, отдаленный, темный», Су – «почтительный, серьезный», вместе – что-то вроде «бесконечно почитаемый».

[12] В оригинале употреблено словосочетание 老糊涂蛋 (lăohútu dàn) - в букв. переводе «выжившее из ума старое яйцо». 蛋 (dàn) – «яйцо» - родовая морфема бранных слов.

[13] Вервие бессмертных – сянь со 仙索 (xiān suŏ) – в пер. с кит. «веревка бессмертных».