В римский период (с 63 г. до н. э.) внутри яхвистской общины родилась Церковь (в 33 г. н.э.), а Синагога в известном смысле обрела новое качество, став центром религиозной жизни благодаря активности религиозных братств, относительно которых применяется термин «религиозные партии». Иосиф Флавий (37-100) пишет о философских школах, или сектах. Говоря о религиозной жизни Иудеи в римский период, следует прежде всего упомянуть, что это была эпоха расцвета религиозных братств. Структура братств в римскую эпоху по сравнению с эпохой хасмонейской несколько усложнилась, что, вероятнее всего, было связано с ростом их численности. Прежде братства были небольшими, объединяя единомышленников, связанных, вероятно, с одной и той же синагогой; теперь они сами контролировали синагоги, настолько, что, по-видимому, в римскую эпоху стало возможно вести речь о братских синагогах. Речь, скорее всего, надо было, конечно, вести не о формальном контроле, а скорее о принадлежности в некоторых случаях всей синагогальной общины, включая раввина, к братству. Но основной формой братского общения продолжала оставаться братская трапеза, а не синагогальное собрание. С течением времени такие трапезы становились всё более многочисленными, что привело к появлению специальных служителей, наблюдавших за порядком, «надзирателей». Поскольку братское движение было в основе своей неформальным, то лидерами становились наиболее авторитетные руководители общин, к мнению которых прислушивалась не только их собственная община, но и братство в целом. Таких лидеров называли словом «старейшина».

В вопросах же того, как следует понимать и исполнять Тору, многое зависело от того, к какой богословской школе принадлежал комментатор. В римский период движение, участники которого называли хасидим , «благочестивыми», выросло в многочисленное братство, члены которого теперь, не стесняясь, называли себя перушим, «избранными» (в Евангелии они известны под именем «фарисеев»). Они считали себя тем самым остатком, о котором говорили поздние пророки, и свою «отделённость» от всего остального народа воспринимали как избранность. Это братство было в Иудее (а возможно, и в диаспоре) наиболее авторитетным и уважаемым, и, к тому же, самым многочисленным и старым среди всех других братств. Быть членом братства «избранных» было, очевидно, большой честью, а быть изгнанным из него означало получить такое пятно на свою религиозную репутацию, которое, вероятно, осталось бы на изгнаннике до конца его дней. Впрочем, свою «избранность» члены братства вовсе не воспринимали исключительно как привилегию; совсем напротив, они считали необходимым всемерно способствовать умножению собственных рядов, справедливо, в общем-то, полагая, что чем больше в народе Божием будет верующих и благочестивых людей, тем будет лучше и всему народу в целом, и каждому его члену в отдельности. Именно поэтому «избранные» брали на себя решение таких задач, как проповедь, обучение Торе детей и взрослых и даже в некоторых случаях обращение в иудаизм язычников.

Неудивительно, что в братстве, состоявшем в значительной мере из учёных раввинов и учителей Торы, в вопросах, касающихся толкования и исполнения Торы, царило огромное разнообразие мнений. Богословских школ в римский период было множество, но главных направлений в братстве «избранных» было два, одно из которых можно было бы определить, как законническое, а второе — как харизматическое. Наиболее известным представителем первого направления был учёный раввин Шаммай, живший в I веке, а второго — учитель Торы Гиллель, его современник. Соответственно, говорят о «школе Шаммая» и «школе Гиллеля», к которой принадлежал, между прочим, и упоминаемый в Новом Завете учитель апостола Павла Гамалиэль (Гамалиил).

Представители школы Шаммая были убеждены, что к Богу человека приближает, прежде всего, сам факт следования изложенным в тексте Торы нормам и правилам, так как именно они указывают человеку путь, который в конце концов приведёт его в царство Мессии.

Для представителей же школы Гиллеля главным было непосредственное общение с Богом через молитву, ритуальную трапезу, чтение Торы. Они разработали учение о шехине — присутствии Божием, которое открывается тем, кто собирается на братскую трапезу или для изучения Торы. Гиллелю приписывается высказывание: «Где двое или трое собраны ради изучения Торы, там шехина пребывает среди них». Представители школы Гиллеля считали, что встреча с Богом для человека возможна не только в конце пути, но и прежде его окончания, и главной целью духовной жизни полагали освящение человека через обретение им шехины, которая в идеале должна была бы сопровождать человека повсюду. Они были уверены, что это возможно: Бог, по их мнению, всегда готов открыться человеку, и лишь от самого человека зависит, останется ли он впоследствии в присутствии Божием или отойдёт. Всё остальное в Торе они считали лишь средством.

«Фарисеи, – пишет Иосиф Флавий, – слывут точнейшими толкователями Закона... Они ставят все в зависимость от Бога и судьбы и учат, что хотя человеку предоставлена свобода выбора между честными и бесчестными поступками, но что и в этом участвует предопределение судьбы. Души, по их мнению, бессмертны, но только души добрых переселяются по их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки... Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу». «Фарисеи ведут строгий образ жизни и отказываются от всяких удовольствий. Всему тому, что разум признает за благо, они следуют, считая разум лучшим охранителем во всех желаниях. Они выделяются своим почтительным отношением к людям престарелым и отнюдь не осмеливаются противоречить их предначертаниям... Фарисеи верят в бессмертие души и что за гробом людей ожидают Суд и награда за добродетель и возмездие за преступность при жизни; грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди имеют возможность вновь воскреснуть. Благодаря этому они имеют чрезвычайное влияние на народ, и все священнодействия, связанные с молитвами и принесением жертв, происходят только с их разрешения. Таким образом, отдельные общины засвидетельствовали их добродетель, так как все были убеждены, что фарисеи на деле и на словах стремятся к наиболее высокому». «Фарисеи возложили на народ много законов из преданий старцев, которые не записаны в Законе Моисеевом». Даже саддукеи, по словам Флавия, когда находились у власти, «придерживались, хотя и неохотно и вынужденно, того, что говорили фарисеи, ибо в противном случае народ не потерпел бы их». Фарисеи «имели притязание на особое благоволение Всевышнего. Число фарисеев Иосиф определяет в 6000. Некоторые скудные сведения о фарисеях есть у раннехристианских писателей, в частности, у св. Епифания Кипрского. Он подчеркивает аскетические упражнения, принятые у фарисеев, и склонность многих из них к астрологии. В отличие от саддукеев они не смотрели на Писание как на мертвую реликвию или строго зафиксированный кодекс; по крайней мере, в принципе фарисеи исходили из мысли, что вера не может ограничиваться рамками книги. Они утверждали, что живая духовная преемственность, или церковное Предание, играет роль не меньшую, чем канонические книги. Разумеется, устное Предание легче засоряется человеческими домыслами, «преданиями» с маленькой буквы. Чтобы избежать этого, фарисеи стремились сохранить связь между поколениями книжников и разработать принципы изъяснения Библии. Но именно здесь проявилась скованность их духовного творчества. «Предания старцев» были канонизированы и возведены в ранг общеобязательной истины.

С другой стороны, фарисеи не дали погаснуть духу благочестия в народе, предотвратили его вырождение в светскую нацию, управляемую светскими царями. Благодаря им Библия не превратилась в фетиш, а осталась подлинной книгой жизни. Синагоги и школы оказались со временем целиком в руках фарисеев.

Одним из братств было так же братство ессеев, выросшее из Кумранской общины. К концу I века оно не только распространилось по всей Палестине (в особенности в городах Галилеи), но проникло даже в диаспору, где, возможно, сохранялось дольше, чем на исторической родине. По-видимому, один из крупных ессейских центров находился в Египте, в пустыне неподалёку от Александрии, где впоследствии возникли первые христианские монашеские общины. Как и члены Кумранской общины, ессеи были эскапистами и апокалиптиками. Мессия, которого они ожидали, приходил не столько как спаситель, сколько как губитель мира: он гораздо более напоминал мессию зороастризма, чем Мессию поздних пророков. Чистыми и достойными спасения ессеи, очевидно, считали лишь самих себя, идентифицируя себя с истинным мессианским остатком, не идущим ни на какой компромисс с миром. Отказ от семьи для ессеев был, вероятно, выбором не аскетическим, а эсхатологическим: они, можно думать, не считали необходимым обременять себя ничем, что может связать человека с миром, в том числе и семьёй. Ритуальная чистота была главной целью их жизни: даже в пустыне, где обычно селились ессейские общины, в их поселениях всегда имелись ванны для ритуальных омовений: на них, очевидно, воды не жалели. По-видимому, с Кумранской общиной был связан в детстве и в юности Иоанн Креститель; но, вероятнее всего, выйдя на проповедь, он порвал с кумранитами, которые не считали необходимым широкую и публичную проповедь.

Были среди членов религиозных братств и те, кого называли кенаим, то есть «ревнителями» (хотя это слово может обозначать также «крайних» или «экстремистов»; в Евангелии их называют обычно «зелотами»). Они, разумеется, едва ли могли рассчитывать на легализацию, однако, можно думать, даже «избранные» не смотрели на них, как на чужаков. В сущности, «избранные» принципиально ни в чём не расходились с «ревнителями», кроме применяемых ими методов борьбы. «Ревнители» были убеждены в том, что приход Мессии можно ускорить, начав священную войну с оккупировавшими страну язычниками. По-видимому, они считали нарушением Торы любое сотрудничество с римской властью, которую они рассматривали как оккупационную, и все, сотрудничающие с ней, были для них коллаборационистами, заслуживавшими смерти. Неясно, впрочем, насколько далеко заходили «ревнители» в своих требованиях. Для наиболее последовательных из них, вероятно, даже уплата налогов, взимаемых римскими властями, была недопустимым компромиссом. Впрочем, на еврея, решившегося пойти на римскую службу, скорее всего, не только «ревнители», но и «избранные» - фарисеи должны были смотреть, как на предателя — ведь такая служба была делом исключительно добровольным, к которому никого из евреев не принуждали.

Деятельность «ревнителей» зелотов проходила на фоне необычайного всплеска мессианских ожиданий, ещё не угасшего после маккавейских войн. Римлян такое положение дел весьма беспокоило: они понимали, что подобного рода почти лихорадочная напряжённость не может кончиться ничем хорошим; кроме того, они не могли не быть осведомлены о деятельности религиозных экстремистов, направленную на разжигание новой религиозной войны. К тому же, на глазах римлян то там, то здесь появлялись «мессии», непременно собиравшие вокруг себя возбуждённую толпу, для разгона которой приходилось применять войска.

Впрочем, ни храмовая верхушка, ни наиболее авторитетные лидеры «избранных» (фарисеев) отнюдь не были сторонниками радикальных мер: и те, и другие понимали, что победа «ревнителей» может привести только к очередному кровопролитию. Священство было вообще готово подавить в зародыше всякое мессианское движение ради безопасности страны, что и не удивительно: священники в большинстве своём не были мессианистами, а к пророческой традиции и к пророческим книгам, в отличие от лидеров Синагоги, относились скептически, считая вполне авторитетной лишь Тору, в которой они не видели ничего мессианского. Иное дело Синагога, традиция которой была немыслима вне мессианского контекста. Лидеры «избранных», разумеется, не могли отрицать всё, связанное с мессианскими движениями, занимая позицию «не принимать и не отвергать», отражённую в упомянутой в Книге Деяний речи Гамалиэля (Гамалиила) в Санхедрине.

Саддукеи.

Возможно от Садока ,бывшего председателем синедриона в 3 веке до Р. Хр. Саддукеи были крайне консервативны. Теоретически они верили в приход Мессии, но ничего не хотели иметь общего с политическими протестами, это бы только доставило им неприятность – они дружили с римлянами. В практической жизни саддукеи проявили себя гибкими прагматиками, преследующими своекорыстные цели и склонными к уступкам. Они окружили себя роскошью, зато народ считали нужным постоянно держать в узде. С этой целью саддукеи отстаивали суровые принципы древнего уголовного права. В борьбе за прочное место при дворе они превратились в активную политическую партию. Совет старейшин, или Синедрион, состоял в основном из ее членов. Естественно, что в народе к этим черствым, надменным людям относились почти враждебно. В дни войны с Римом большинство саддукеев погибло от рук соплеменников, восставших против знати.

Фарисеи и саддукеи были главными оппонентами в споре о религиозных преданиях. Фарисеи признавали как писаную Тору (Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, а вся иудейская библия - Танах), так и неписаную (устное предание). Саддукеи же признавали авторитет лишь писаной Торы. Хотя о фарисеях в этой связи обычно не слишком лестно, надо все же понять, почему они так высоко ставили устное предание. Фарисеи осознавали, что никакой писаный закон не в силах предусмотреть все жизненные ситуации, чтобы писаная Тора не превратилась в архаический реликт, она должна интерпретироваться и дополняться в соответствии с требованиями времени. Фарисеям Тора представлялась более важной, более святой и непосредственно связанной с жизнью, чем писаное слово как таковое. На практике это означало разрастание не предусмотренных письменным правил и указаний, соответствующих различным ситуациям. Для фарисеев обладали авторитетом все эти указания – но не сами по себе, а лишь потому, что они рассматривались в качестве истолкований писаного закона, явно выражавших то, что подспудно издревле содержалось в писаной Торе. А если предание признавалось законным истолкованием писаной Торы, значит, оно было частью Торы и посему обладало ее авторитетом.

Кроме перечисленных групп в Палестине I века н. э. было большое количество бродячих проповедников, возвещавших скорый приход спасителя, мессии («машиах») – помазанника Божия, который освободит народ от римского владычества и станет истинным «царем иудейским».[28] Это было время необычайного брожения умов, особенно напряженных мессианских и эсхатологических ожиданий. В своих книгах Иосиф Флавий описывает нескольких религиозных деятелей Палестины, так или иначе связанных с мессианским движением. Среди них пророк Февда, выступивший ок. 44 года н. э., один египетский еврей, притязавший на статус Спасителя Израилева ок. 58 года, а также некий самарянский повстанец 36 года, принимаемый, вероятно, за нового или воскресшего Моисея (Древности, XVIII 4.1; XX 5.1; 8.6; ср. Деян 5:36; 21:38). В эту же когорту входят кумранский «Учитель праведности», упоминаемый в Новом Завете самарянин Симон Маг (Деян 8:9) и, наконец, Бар-Кохба, признанный Мессией многими раввинами и несколько лет (132-135 гг.) правивший в Иудее. Будучи современником и очевидцем, лично сталкивавшимся с такими вождями, Иосиф Флавий охарактеризовал их как «обманщиков и прельстителей, которые под видом божественного вдохновения стремились к перевороту и мятежам, туманили народ безумными представлениями, манили его за собою в пустыни, чтобы там показать ему чудесные знамения его освобождения» (Война, 2, 13, 4). У Февды было около 400 активных сторонников (Деян 5:36), у египетского лжепророка – 4 или 30 тысяч (Деян 21:38; Иосиф Флавий. Война, 2, 13, 5), а у самарянского пророка – столько, что Пилату пришлось высылать против них отряды пехоты и конницы. За активными участниками мессианского движения стояла масса мирного палестинского населения, которая также верила в скорый конец света и пришествие долгожданного Спасителя. Эти веяния достигали и Европы. «На Востоке, - писал Светоний, - распространено было давнее и твердое убеждение, что судьбой назначено в эту пору выходцам из Иудеи завладеть миром».

Эллинистический иудаизм.

При римлянах сильной становится группировка «эллинистов», упоминаемая в книге Деяний. Слово «эллинисты» обозначает тех иудеев, чьим универсальным языком был греческий и на кого повлияла греческая культура. Это, видимо, в основном обосновавшиеся в Иерусалиме иудеи диаспоры, хотя с ними, несомненно, были солидарны и какие-то местные иудеи, которых привлекали более изощренные эллинистические обычаи. Каково бы ни были конкретно детали, из Деян. 6 очевидным образом следует, что иерусалимские эллинисты сохранили отдельные синагоги, где проповедовали и молились на греческом. Возможно, эллинисты жили в отдельном районе города, составляя отдельную социальную прослойку. Отношения между двумя группами могли осложняться тем, что строгие ортодоксы чувствовали свое превосходство над эллинистами: последние усваивали греческие обычаи, что бросало тень на их верность закону.

Прозелиты, стоявшие ниже рожденных в еврействе, тяготели больше к эллинистам; со времен Маккавеев наименование «эллинист» имело, видимо, «уничижительный оттенок» если саддукеи сотрудничали с чужеземцами политически, то эллинисты шли на культурный компромисс.

Итак, за исключением саддукеев, все религиозные группы в Палестине (фарисеи, ессеи, зилоты) питали надежду и молились о том, чтобы Бог совершил какое-то чудесное деяние в жизни своего народа. У всех были свои идеи относительно того, когда и как это произойдет. Некоторые, как зелоты, готовы были помочь Богу сделать это поскорее. Другие, как фарисеи и саддукеи, считали, что у Бога есть план, который не может быть ни изменен, ни ускорен человеческим вмешательством.

Две главных задачи были положены в основу воспитания еврейского народа:

- первая - Ягве, единый истинный Бог всего мира, призвал еврейский народ в завет с собою и что Ягве вступил в завет с этим народом не для его эгоистических национальных целей, а для спасения всего мира;

-   вторая - задача воспитания еврейского народа — послужить спасению всех людей.

Вторая задача вследствие различных неблагоприятных обстоятельств не была достигнута или выполнена. Евреи, в несравненном своем большинстве, были убеждены, что они призваны лишь для собственного блага спасения и наследия в мессианском царстве; другие народы войдут в это царство разве лишь в качестве трофеев избранного народа, т.е. побежденными, рабами его. Это горделивое богопротивное сознание было причиною отвержения народа и его полной катастрофы в 70-135 г. по Р.Х.

Периоды развития яхвизма.

Надо отметить, что ветхозаветная религия отличается от современного иудаизма. Причем в яхвизме следует отличать иудаизм, берущий свое начала со времени гонений и разрыва израильского общества с христианской общиной и иудейство бывшее условным обозначением религии, традиции и истории того периода Ветхого Завета, который начался после Плена периода, точнее с эпохи Реставрации при Ездре (5 век до Р. Хр.), и завершился возникновением иудаизма. На протяжении 70 лет вавилонского плена яхвизм претерпел серьёзные изменения. За 70 лет плена яхвизм стал национальной еврейской религией, а само еврейство превратилось в этноконфессиональную общину. Представить себе еврея язычником в послепленный период уже совершенно невозможно. Но эта община численно составляла едва ли 1/10 от допленной численности еврейского народа. Очевидно, во время плена произошло выделение в народе Божием того остатка, о котором говорили пророки.

Кроме того, «иудейство» обозначало еврейскую религию как антитезу эллинистическому язычеству. В Библии термин «иудейство» впервые появляется в (2 Мак. 2:21) (100 г. до Р. Хр.); его употребляет и ап. Павел (Гал. 1:13). После реставрации ветхозаветная Церковь приобретает характер теократической Общины, всецело подчиненной канонам и уставам Закона. На исходе этого периода, во 2 – 1 вв. до н.э., иудейство еще сохраняло черты универсальной религии и допускало в Общину иноплеменников (прозелитов). После того как христиане Иерусалимской церкви покинули Иудею, а саддукеи, ессеи и зелоты исчезли в результате катастрофы 70 г., единственными вождями иудейства остались законники-фарисеи, под влиянием которых иудейство превратилось в национальную религию – иудаизм.

Иудаизм (современный) – религия, исповедуемая еврейским народом (если не считать средневековых хазар и некоторых групп американских негров). Началом специфического развития иудаизма принято считать рубеж 1 и 2 вв. н.э., когда разрыв между еврейской и христианской общинами стал совершившимся фактом. Иудаизм следует отличать от иудейства, хотя в западноевропейских языках оба эти понятия обозначаются одинаково.