Когда в 8-7 вв. ассирийская военная машина прошлась, словно каток, по всему Ближнему Востоку от Месопотамии до Египта, подминая под себя всё, что попадалось ей на пути, прежний мир не мог не рухнуть. Рушились не только стены: вместе с ними рушились ценности тех обществ, которые эти стены строили, и боги, которые должны были их защищать. Ассирия была первой в истории цивилизацией, не основанной на традиционных ценностях, включая сюда и ценности религиозные. Именно в Ассирии национальные боги впервые превратились из религиозной реальности в простые национальные символы, и именно здесь впервые государство прямо и непосредственно превратилось в высшую ценность, а государственная мощь — в последнюю реальность. И хотя ассирийская империя пала в 6 веке, перемены в ближневосточном обществе (как вавилонском, так и египетском) оказались глубокими и необратимыми. Можно говорить, что в ближневосточном мире развился серьёзный ценностный и психологический кризис, в том числе и кризис религиозный. Прежней религиозности в обществе уже не было. Богам отцов никто уже всерьёз не доверял, и не удивительно: ведь во время постигших страну бедствий они не сумели уберечь ни себя, ни тех, кто им доверился. Началась эпоха религиозных исканий. И в Египте, и в Вавилонии появляются новые религиозные системы, носящие ярко выраженный теософский характер. Вместе с тем, на периферии ближневосточного цивилизационного ареала зарождаются новые религиозные и философские движения. Все это углубляет существовавшие уже в 7 -6 вв. в Египте и Вавилоне гуманистические тенденции.

В Иране именно в эту эпоху начинается проповедь Заратустры, приведшая к реформе традиционной религиозности и положившая начало зороастризму, а в Греции, на Ионических остовах и в италийских колониях, появляются новые философские школы, основателями и виднейшими представителями которых были такие известные философы, как Фалес, Анаксимандр, Анаксимен и Пифагор.

Все это не заменяло прежней религиозности. Но прежде человек ощущал себя частью чего-то большего, чем он сам — той социальной и космической ниши, внутри которой он жил. И боги отцов тоже были частью этой ниши. Но после ассирийских войн никаких ниш более не оставалось. Рухнуло всё, и человек ощутил себя совершенно беззащитным и одиноким в мире, неожиданно оказавшемся очень большим, под небом, которое так же неожиданно опустело. Новая государственность, возникшая на месте прежней, уже, очевидно, не окрашивалась в сознании послевоенного поколения в прежние патриархальные тона, а прежние боги, занявшие привычные места, перестали вызывать у него священный трепет.

Эллинистический период.

Периодизация различна. В любом случае он начинается от второй половины 4 века, когда после походов Александра Македонского прекращает свое существование персидская империя. А окончание различно: либо до 30 г до падения эллинистического Египта, и начала Римского периода истории, до н. э., либо до 5 века – падения Римской империи.

По-видимому, на всём протяжении эллинистического периода Иудея продолжала сохранять иерократический характер государственного устройства, который она приняла после реформы Ездры. Возможно, что именно в эллинистический период в Иерусалиме появилась специальное вооружённое подразделение, непосредственно подчинённое первосвященнику — храмовая стража, в обязанности которой входили прежде всего полицейские функции, но которая имела право действовать на всей территории автономии, в том числе и в случае мятежа. Но в проповедях пророков, а значит и умонастроении народа происходят серьезные внутренние перемены. При чтении как Книги Екклесиаста, так и Книги Иова прежде всего бросается в глаза отражённый в них индивидуализм. Так, обоих авторов уже не устраивают традиционные ответы о награде праведника и о наказании грешника: и тот, и другой слишком хорошо знают, что нередко и награда, и наказание приходят слишком поздно (Еккл.8:14; 9:2-3; Иов.21:7-26). Они, очевидно, вовсе не считают мир справедливым, а жизнь прекрасной (Еккл.1:2-3; 7:1-4; Иов.14:1-2). Более того: и в Книге Екклесиаста, и в Книге Иова звучит порой прямое неприятие жизни, подобное тому, какое послужило отправной точкой для многих буддийских размышлений (Еккл.4:2-3; Иов.3:3-19).

Такое радикальное мироотрицание было совершенно непредставимо в эпоху традиционализма, но теперь, когда человек оказался один на один с огромным миром и с пустым, как ему казалось в минуты отчаяния, небом, оно стало возможным. Впрочем, нередко альтернативой такому мироотрицанию оказывается, что единственной наградой праведника является даруемый ему Богом внутренний мир (Еккл.2:26; 12:13-14). В отличие от стоических воззрений, внутренний мир обретается не собственными усилиями, а даруется Богом. Существенным условием этого, становится изучение Торы. Изучение Торы становится не просто духовным упражнением, а формой богообщения, в процессе которого изучающий переживает реальность присутствия Божия. Не случайно изучение Торы становится в рассматриваемую нами эпоху одним из важнейших элементов религиозной жизни. Неудивительно, что реальность присутствия Божия давала яхвистам силы переживать всю тяжесть, а нередко и жестокость окружающего их мира: для них эта тяжесть и жестокость не были единственной и последней реальностью, как для многих из их современников.

Возможно, именно с необходимостью упорядочить практику изучения и соблюдения Торы связано появление в эллинистический период в Иерусалиме такого органа, как Великая синагога (евр. בית כנסת הגדול бейт-кнесет ха-гадоль). Упоминания о нём имеются в талмудических текстах, которые и дают основания предполагать, что он, вероятнее всего, должен был появиться не ранее эллинистического времени. Впрочем, чем именно была Великая синагога, сегодня можно только предполагать. С уверенностью можно лишь сказать, что её суждения пользовались в Синагоге абсолютным авторитетом.

Очевидно, мессианская традиция в эллинистический период если и не была забыта полностью, то заметно отошла на второй план. Единственным исключением служит упоминание «Искупителя» в Иов.19:25 — этот титул начинает использоваться в послепленный период для обозначения Мессии. Мессианские ожидания угасли, и мессианская перспектива отодвинулась в неопределённое будущее, о реальности которого, вероятно, задумывались лишь очень немногие. Налицо было известное «остывание» религиозной жизни. И когда казалось, что жизнь будет идти в своём размеренном ритме столетиями, а религиозность надолго превратилась в привычное посещение синагоги, произошло то, чего, наверное, никто не мог ожидать — гонения за веру и последовавшая за ними религиозная война.

Начало потрясений в Иудее положило требование правителя Сирии Антиоха учредить по всей стране новый культ Зевса — покровителя царствующего дома и создать в каждом крупном городе соответствующие алтари для торжественных жертвоприношений Зевсу, а заодно и самому Антиоху как его божественному отпрыску и представителю. Такой алтарь, разумеется, должен был быть учреждён и в Иерусалиме,

Нетрудно себе представить реакцию на такой замысел как храмового священства, так и Синагоги. Времена, когда во дворе Храма могли находиться языческие алтари, остались в допленной эпохе. Теперь, после плена и реформы Ездры, сама мысль о чём-то подобном казалась всякому еврею кощунственной. Для контроля за исполнением своих указов Антиох ввел в 168 году в Иерусалим сирийский гарнизон. В том же 168 году Антиох издал указ о прекращении богослужений в Иерусалимском Храме, а в 167 году во дворе Храма был сооружён алтарь Зевса, которого здесь на восточный манер стали официально называть именем бааль шамем, то есть «Владыка неба». В народе это имя скоро переделали в шикуц мешамем, что означает буквально «отвратительная мерзость» (в Синодальном переводе — «мерзость запустения»). Исполнявший в рассматриваемую эпоху должность первосвященника Менелай, так же, как и его предшественник Ясон. Он согласился с указом 168 году, даже не попытавшись сопротивляться.

Сопротивление антииудейской политике сирийских властей возглавили лидеры Синагоги, где было немало как сторонников, так и противников эллинизации. После запрещения храмовых богослужений и осквернения Храма языческими жертвоприношениями многие жители Иерусалима покинули город, скрываясь в окрестных горах. Такое поведение было расценено Антиохом, как государственная измена, что и вызвало жестокие гонения против яхвистов и яхвизма, направленные теперь уже не столько на Храм, сколько на Синагогу. Последовали запреты на чтение и изучение Торы, соблюдение таких фундаментальных её положений, как обрезание и кашрут (соблюдение норм ритуальной чистоты в отношении пищи) и тому подобное. В довершение всего, жителей Иерусалима, оставшихся в городе, стали принуждать к участию в жертвоприношениях Зевсу, алтарь которого был установлен во дворе Храма. Именно тогда и появились первые в истории иудаизма мученики за веру, отказавшиеся участвовать в организованном властями действе и своей смертью засвидетельствовавшие верность Богу и Торе.

Начавшиеся гонения вызвали в яхвистской (и, прежде всего, в синагогальной) среде новый всплеск мессианских ожиданий. В первые десятилетия послепленной эпохи они были весьма сильны, так как и сам плен, и последовавшее избавление вполне укладывались в ту схему мессианских событий, которая вырисовывается у поздних пророков: период бедствий и катаклизмов (в раввинистической традиции он даже получил специальное название —асонот ха-машиах, «мессианские бедствия») — выделение мессианского остатка — конец бедствий и пришествие Мессии. Мученичество оставшихся верными свидетелей лучше всяких слов говорило, что остаток в народе Божием действительно есть. О том же напоминал и осквернённый Храм — ведь, согласно традиции, восходящей к Иезекиилю, именно Второй Храм должен был стать Храмом, который увидит Мессию. Осквернение Храма в таком контексте не могло восприниматься иначе, чем венец мессианских бедствий, после которых непременно должен был появиться несущий избавление Мессия.

В 152 году брат Иуды Ионафан Хасмоней принимает сан первосвященника и становится фактическим правителем Иудеи, а через десять лет после смерти последнего его брат Симон созывает в Иудее народное собрание, на котором он предложил передать власть правителя Иудеи и первосвященника роду Хасмонеев, легализовав тем самым хасмонейскую династию.

Ситуация в новосозданном государстве была отнюдь не безоблачной. Страна оказалась разделённой на два лагеря: сторонников эллинизации и её противников. К числу первых принадлежали, прежде всего, сами Хасмонеи, а также их многочисленные приближённые, принадлежавшие преимущественно к среде храмового священства и местной аристократии. Они были сторонниками светского пути развития страны, считая, что опора на достижения современной им цивилизации будет более надёжной, чем опора на старые традиции. Они отнюдь не принадлежали поголовно к числу людей неверующих, но к раввинистической традиции, столь важной для Синагоги, относились скептически, как к новомодным выдумкам теологов, не укоренённых в подлинной традиции, которая для них ограничивалась исключительно Торой и священническими преданиями. Вообще, Синагога, насколько мы можем судить сегодня, была и для аристократии, и для священства средой в значительной мере чуждой.

Однако согласовывать с Синагогой важнейшие государственные вопросы было необходимо, и для такой координации был создан специальный орган — Санхедрин (Синедрион), где были представлены и светские власти, и храмовое священство, и Синагога. Санхедрин исполнял также роль верховного суда по всем вопросам, включая религиозные, но вместе с тем он был и органом координации интересов всех основных общественно-религиозных групп иудейского общества. Такую роль Санхедрин играл не только при Хасмонеях, но и в римский период, вплоть до разгрома Иерусалима и ликвидации автономии в 70 году н.э. Лидеры Синагоги в массе своей были сторонниками превращения Иудеи в иерократическое государство, живущее по законам Торы и ориентирующееся на нормы религиозной жизни, исповедуемые Синагогой. Нельзя сказать, что все без исключения раввины и учителя Торы были противниками эллинистических влияний; но приоритет во всяком случае отдавался синагогальной традиции, которая на греческие традиции была ориентирована слабо, даже когда речь шла о синагогах диаспоры. К тому же, для Синагоги была исключительно важна раввинистическая традиция, то, что в иудаизме называют обычно «устной Торой», дополняющей писанную Тору. На аристократов верующие иудеи смотрели насторожённо, видя в них людей, в лучшем случае, не слишком благочестивых, а последние презирали их, считая святошами, готовыми ради своих религиозных принципов погубить страну. Такой конфликт между основными группами иудейского общества, разумеется, отнюдь не способствовал внутреннему укреплению страны, ослабляя её перед лицом многочисленных внешних угроз. Синагога в рассматриваемый период была исполнена мессианских ожиданий, и после ещё столь памятной всем священной войны образ Мессии в сознании многих вновь трансформировался из кроткого Отрока в грозного Правителя и Воина. Правившая в Иудее династия никак не отвечала представлениям Синагоги о мессианской эпохе.

Но, несмотря на жестокие репрессии, религиозные братства, появившиеся вскоре после окончания маккавейских войн и образования государства Хасмонеев, не исчезли. Более того: они пережили не только Хасмонеев, но и разгром Иудеи в 70 году н.э., оказав впоследствии известное влияние на формирование поздней (раннесредневековой) раввинистической традиции. Что же представляли собой эти братства?

Митраизм.

Митра рассматривался древними персами как хранитель клятв и воин Ахура Мазды, безжалостно истребляющий его врагов, а также как соратник и спутник солнечного божества (в греко-римской традиции получившего название Гелиос). Митра родился из камня, стоящего у реки, сформировав себя усилием своей воли. При рождении он был уже зрелым юношей и в правой руке у него был меч, а в левой факел. Затем он совершил множество подвигов. По приказу Ахура-Мазды он подчинил, а потом убил огромного быка, олицетворяющего неукрощённые силы природы, из тела которого была создана вся Вселенная. Он боролся с Солнцем, победил его и стал навеки его союзником, появляясь на небе незадолго перед рассветом. После окончания своего земного пути Митра устроил пир, после которого вознёсся на небо в огненной колеснице. Но и, прибывая на небе, Митра ведёт вечную войну со злыми духами-дэвами и оказывает поддержку всем своим верным соратникам.

Даже исходя из этой фабулы видно, что митраизм привлекал к себе людей воинственных, решительных и отважных, с высоким понятием о личной ответственности, торговцев, воинов, служащих и пиратов, а также государей и властителей. Поэтому митраизм пользовался особой популярностью в римском войске и среди опиравшихся на армию «солдатских» императоров.

Первым римским императором, ставшим сторонником митраизма, был Нерон, принявший в дар золотую корону, символизировавшую hvarno – непобедимую силу и энергию. Высокое положение в иерархии митраистских таинств занимал Коммод, сын Марка Аврелия, свирепый и неукротимый, сражавшийся на гладиаторской арене и способствовавший росту популярности культа.

Во втором веке нашей эры окончательно сложилась догматика и церемониальная система западного митраизма. Посвящённые проходили через семь ступеней инициации. Первая ступень называлась «Ворон»: посвящённый считался умершим для прежней жизни и заново рожденным в свете учения Митры. Вторая степень инициации называлась «Нимфус», «Жених», или по-другому «Сокрытый» и на этой стадии посвящённый носил вуаль лице и лампу в знак обретения таинств. Третья ступень обозначалась как Miles, «Воин» и означала начало активного служения Митре, вступление в митраистское воинство.

Четвёртый градус посвящения в мистерии Митры – «Лев». Во время митраистского ритуала присутстовали люди, одетые в вороньи и львиные маски. Пятая ступень называлась «Перс» и напоминала о том, что культ Митры пришел из Персии, оттуда, где, согласно греческим представлениям, располагалось царство сказочного Персея. Эмблемой этого пятого уровня был кривой меч, который Персей использовал, чтобы обезглавить Медузу, символизирующий уничтожение низших, животных аспектов посвящаемого. Шестая ступень называется «Солнечный Вестник» (Гелиодром) и посвящённый олицетворял собой Солнце во время священной трапезы, становясь ближайшим помощником Митры.

На патриархальное качество митраистского культа указывает название последнего, седьмого, градуса посвящения митраистов – «Патер», или «Отец». Главы общин отдельных городов и областей звались верховными отцами, а во главе всей митраистской церкви стоял Отец Отцов, восседавший в Риме. Это указывает на преимущественно мужской, патриархальный порядок, присущий последователям Митры, хотя женщина в этом учении не дискриминировалась и в некоторых случаях женщинам позволялось присутствовать при церемониях.

Позднее, во времена императоров Аврелиана, Диоклитеана митразим вступил в судьбоносный конфликт с набирающим силу христианством и в этой борьбе сторонники солнечных богов потерпели тяжелое поражение. В последней битве у греческого города Никомедии Лициний проиграл Константину, который ввёл христианство в качестве государственной религии. Затем Юлиан, прозванный христианами Отступником, на короткое время сумел возобновить влияние прежнего культа (около 362 года н.э.), но после его смерти христианство возобладало, безжалостно преследуя священников митраистского культа и перестраивая подземные святилища митраистов – митреумы под фундаменты своих храмов.

Пророки.

О массовых проявлений пророческого вдохновения есть сведения в раннейших библейских данных (14 век до Р. Хр.). Так, ещё во время странствования по пустыни на выбранных в помощь Моисею 70 старейшин сошёл Дух, и они стали пророчествовать. Два из них, Елдад и Модад, пророчествовали в стане. Когда Иисус Навин сказал Моисею: запрети им, – Моисей ответил: Не ревнуешь ли ты за меня? О, если бы все в народе Господнем были пророками (Чис.11:25-29).

Далее упоминание о сонме бродячих пророков относится к четвертой четверти 10 века до Р. Хр.. После того, как Самуил совершил помазание Саула, тот вернулся домой, однако в пути встретил сонм бродячих пророков; «и сошёл на него Дух Божий, и он пророчествовал среди них» (1Цар. 10:10). Знакомые, увидев это, с недоумением говорили: Неужто и Саул среди пророков? («Еда и Саул во пророцех?») — что даже войдёт в поговорку. Далее, донесли Саулу, говоря: вот Давид в Навафе в Раме. И послал Саул слуг взять Давида, и когда увидели они сонм пророков пророчествующих и Самуила, начальствующего над ними, то Дух Божий сошёл на слуг Саула, и они стали пророчествовать. Донесли об этом Саулу, и он послал других слуг, но и эти стали пророчествовать. Потом послал Саул третьих слуг, и эти стали пророчествовать. Бросается в глаза, что в Св. Писании для говорящих сонм пророков, его характер, происхождение его членов – всё это нечто весьма определенное и обычное. Что даёт право допустить, что пророческие школы или сонмы были и раньше Самуила.

Далее, в 4-й книге Царств, при повествовании о времени пророческой деятельности Илии и Елисея, встречаются снова сведения о пророческих школах. Здесь пророческие школы выступают под названием "сынов пророческих" (bene nebiim). Во времена Илии "сыны пророческие" выступают сразу и в большом количестве. Потому можно уже предположить, что общества пророков были после Самуила и раньше Илии. Нет достаточных оснований отрицать существование пророческих школ в период времени от Самуила до Илии, то есть их непрерывное существование. Правда, о школах пророческих в истории Давида и Соломона совершенно не упоминается, но некоторые, весьма смутные, намеки найти можно. Так, нельзя не обратить внимания на то, что пророк Нафан имел большое значение при Давиде и Соломоне (см.: 3Цар.1, особ. ст. 32,34,45). Он даже нарекает Соломону имя Иедидиа (см.: 2Цар.12:25). Предполагают, что Нафан был воспитателем Соломона, подобно тому, как Елисей воспитывал Иоаса . Следовательно, пророкам и этого времени не была чужда религиозно-педагогическая миссия. Нафан мог воспитывать не одного Соломона, а целый пророческий сонм. Библия много раз говорит, что пророки писали хроники и в это время. Некоторое отражение факта существования пророческих школ можно увидеть в Притчах, где говорится, что «Премудрость построила себе дом… и послала слуг своих провозгласить с возвышенностей городских». (Притч.9:1,3).

Последнее упоминание о пророческих школах можно найти у пророка Амоса (с 750 г.). Сказал Амос Амасии: «Я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы». (Ам.7:14). Таким образом, можно определить период процветания пророческих школ временем от Илии до Амоса.

Все "сыны пророческие", упоминаемые в 4-й книге Царств, живут и действуют только в Израильском царстве и нет ничего о существовании пророческих школ в царстве Иудейском. Но это не может быть достаточным основанием для утверждения, что пророческих школ в Иудейском царстве не было.

Раннепророческое движение на протяжении столетий успело выработать собственное религиозное мировоззрение, в основе которого лежали идеи теократии и священной войны. И сами пророческие общины имели в ранний период ярко выраженное теократическое устройство. Во главе такой общины стоял обычно харизматический лидер, вокруг которого, собственно, и формировалась сама община. Его не выбирали и не назначали; он просто воспринимался всеми членами общины как безоговорочный глава и безусловный авторитет. Судя по закрепившемуся впоследствии за их членами названия «сынов пророческих», можно думать, что на своих наставников они смотрели, как на духовных отцов.

Можно думать, что и свои модели общественного устройства пророческие лидеры строили по образцу своих общин. Собственно, идея харизматического лидера, стоящего во главе общества, была вполне естественна для любого, кто был связан с пророческим движением и разделял его идеалы: ведь такой лидер, по сути, ничем не отличался бы от лидеров пророческих общин. Но в таком случае и всё общество должно было бы превратиться в единую и сплочённую яхвистскую общину, где не было бы места таким религиозным компромиссам, как двоеверие. Однако подобного рода единство реальностью становилось обычно лишь в случае войны, притом, разумеется, войны, ведущейся под религиозными лозунгами. И потому идея священной войны была ранним пророкам очень близка. Именно они всегда выступали за полное очищение земли, данной Богом Своему Народу, от всех язычников, и всякий компромисс в этом вопросе приравнивали к отступничеству. Естественно, и религиозную чистоту собственного народа они готовы были поддерживать самыми решительными методами.

Конечно, такая воинственная религиозность была лишь одним из этапов становления народа-общины, но этапом в известном смысле необходимым. В ситуации, когда мир неизбежно вёл к размыванию яхвистского характера народной религиозности, по сути, превращая её в полуязыческую, а противостоять давлению порой весьма агрессивных и воинственных соседей можно было лишь под лозунгами войны за веру, другого способа сохранить и яхвизм, и сам еврейский народ не было. Регулярной еврейской армии в эту эпоху не существовало; племенное ополчение было сильно лишь тогда, когда его вдохновлял религиозный лидер - харизматик.

Под влиянием проповедей пророков на разных этапах исторического развития еврейского народа в его сознании постепенно формировался религиозно – нравственный идеал, что способствовало его духовному развитию. Например, с пророком Исайей связывают появление мессианской традиции в яхвизме, а, значит, отход от свойственного раннепророческому периоду идеала религиозного харизматического лидера, способного возглавить священную войну. Мессия для Исайи прежде всего правитель, который выше всего ставит не силу, а правду Божию, и время его правления становится временем торжества этой правды. (Ис.11:1-5). В отличие от традиционного раннепророческого теократического идеала акценты в проповеди Исайи расставлены несколько иначе: не человек утверждает своей силой правду Божию, а Бог проявляет Своё присутствие и Свою силу, действуя через человека.

Исайя говорит об остатке Божием, который связывает с бедняками. Под «бедняками» подразумевались люди, всецело полагавшиеся на Бога и искавшие новых форм богообщения, которые, вероятнее всего, должны были бы быть мессианистами. Можно предположить, что уже при жизни Исайи, вероятно, сформировалось яхвистское общинное мессианское движение, которое можно было бы назвать движением бедняков Господних. Не отрицая Храма и храмового богослужения и участвуя в нём, «бедняки Господни» дополняли его регулярными собраниями, где, вероятно, практиковалось совместное чтение текстов религиозного характера, а также общая молитва и молитвенное пение. Возможно, это организованное движение в известном смысле пришло на смену раннепророческим общинам, а впоследствии стало допленным прообразом Синагоги.

Яхвизм предпленного периода был, по преимуществу, религией массовой и коллективистской. Яхве рассматривался в эту эпоху большинством иудейского общества как Бог, покровительствующий стране и народу, как Бог национальный, неотделимый от Иудеи, Иерусалима, Храма. В допленный период народ Божий был народом Божиим лишь постольку, поскольку жил возле своих алтарей. Однако, Промысел Божий о еврейском народе был другим. Бог хотел обновить Свой народ и очистить с тем, чтобы выделился, наконец, остаток, о котором говорили пророки. Именно по этой причине Он попустил евреям пережить вавилонский плен (597-539 гг.).

Бог ждал от евреев духовного и национального обновления, которое должно было выразиться в том, что народ Божий начал бы осознавать себя как носителя и хранителя теофании, а своё единство — как реальность не только психологическую и культурную, но также и духовно-мистическую. Неудивительно, что такая смена способа богообщения воспринималась как кризис: речь в данном случае шла не только о мировоззрении, рушилась также и вся прежняя система религиозных ценностей. Прежде сила Божия связывалась с величием, мощью и торжеством покровительствуемой им общины, а, следовательно, также народа и страны. Теперь приходилось учиться переживать эту силу как нечто, открытое лишь отдельному человеку и никак не проявляющееся вовне, по крайней мере, до времени.

Теофания прежде была неотделима от видимого торжества, притом, как правило, торжества общенационального. Теперь она открывалась как реальность, затрагивающая также и одного человека, притом нередко далеко не в самые радостные мгновения его жизни. Конечно, персоналистический тип религиозности существовал и раньше, но окончательно перестроить религиозность народа-общины на персоналистический лад можно было, лишь полностью выбив почву из-под ног той народной массы, которая иначе никогда не отказалась бы от религиозного коллективизма. Конечно, это было невозможно без потрясений, но в противном случае яхвизму грозило бы полное духовное вырождение.

Бог возвещает Свой замысел народу через пророков. Иеремия, прекрасно понимал, что в посттрадиционалистском обществе никакая теократия невозможна, в нём возможна лишь религиозная идеология, которая, однако, не ведёт ни к чему, кроме пустого формализма. И он указывает на единственную остающуюся возможность: на внутреннее обновление самого человека. Обновление союза, как о том свидетельствует пророк, начнётся с человеческого сердца, а не с пышных церемоний, и сама религиозная жизнь станет после такого обновления непрерывным богообщением, а не религиозными наставлениями, которые ничем не могут помочь (Иер.31:33-34). Впрочем, Иеремия понимает также и то, что прежде народу Божию предстоит пройти через суровые испытания, в том числе и для того, чтобы избавиться от собственных иллюзий (Иер.31:27-28).

Пророку И езекиилю, призванному к пророческому служению в вавилонском плену, принадлежат слова о том, что никто не спасётся и не оправдается перед Богом чужой праведностью. (Иезек. 18:1-20). Что перед Богом стоит отдельный человек, а не толпа, и потому никто не может быть судим, так сказать, «за компанию» со всеми, что перед Богом невозможно накопление ни греховных, ни праведных дел (Иезек 18:21-32). Но для Него важен именно тот выбор, который человек делает в данный момент, и отношения, которые устанавливаются или рвутся также в данный момент. Бог действует в той реальности, которую человек переживает как настоящее, и лишь выбор, сделанный человеком в данную минуту, оказывается для Него абсолютно реальным, определяя дальнейшую судьбу человека. Такие отношения с Богом, разумеется, исключают всякий религиозный коллективизм.

Так в самом начале пленной эпохи начинает формироваться новый тип религиозности, который получит своё развитие в Вавилоне. Духовное обновление общины действительно произойдёт, что сделает возможным молитвенные и — шире — богослужебные собрания, независимые ни от каких алтарей, даже от Иерусалимского Храма. Так в плену появились первые синагогальные собрания, где, конечно, не совершалось никаких жертвоприношений, но была возможна общая молитва, проповедь и чтение священных текстов, первым и самым ранним из которых стала Тора. Так в лоне яхвизма зародилась новая религия — иудаизм, которой было суждено пережить свою колыбель. Именно Синагога и стала той формой, которая позволила окончательно сформироваться народу-общине, и именно синагогальные собрания сделали духовно возможным возвращение евреев на землю своих отцов.