Главное событие, благодаря которому ХХ съезд занял особое место в истории, произошло в последний день его работы — 25 февраля 1956 г. На закрытом заседании съезда Хрущев выступил с докладом о культе личности.

Вопрос об официальной оценке Сталина в декабре 1955 г. обсуждался Президиумом ЦК: ведь предстоящий партийный съезд был первым после смерти «отца народов». Молотов, Каганович, Ворошилов настаивали на том, чтобы на съезде охарактеризовать Сталина как великого продолжателя дела Ленина. Но Хрущев, Микоян и Маленков выступили за то, чтобы откровенно сказать о репрессиях. Была создана специальная комиссия под руководством секретаря ЦК П.Н. Поспелова. Незадолго до съезда она подготовила доклад о терроре 1935–1940 гг. Речь шла только о репрессированных по обвинению в антисоветской деятельности, прежде всего, о представителях партийной и советской номенклатуры. Жестокости времен коллективизации и раскулачивания, расправы над политической оппозицией, военнопленными не нашли отражения в этом документе. Тем не менее, комиссия нарисовала страшную картину массовых преследований советских граждан. По заведомо неполным данным, собранным немногим более чем за месяц, получалось, что только за 1937–1938 гг. за антисоветскую деятельность были арестованы 1 586 366 чел., в т.ч. 681 692 чел. были расстреляны. А ведь в лагеря бросали и по другим обвинениям, например, по указу от 7 августа 1932 г.!

9 февраля на заседании Президиума ЦК произошел ожесточенный спор. Молотов, Ворошилов, Каганович вновь выступили против доклада. Ворошилов доказывал Хрущеву: «Неужели ты считаешь, что можно спокойно выносить этот вопрос на обсуждение съезда? А как этот отразится на престиже нашей партии и страны?» На самом деле бывших соратников вождя беспокоил их собственный престиж: «Что мы будем говорить о себе, о той роли, которую мы играли при Сталине?» Ворошилова тревожно поддерживал Каганович: «Нас призовут к ответу!»

· Насколько обоснованны были возражения против постановки вопроса о репрессиях на партийном съезде?

Хрущев не мог не понимать, что и сам он, возглавлявший при Сталине ЦК КП Украины и Московский горком партии, несет ответственность за репрессии. Но он занял мужественную и неуступчивую позицию: «Пройдет немного времени, и домой начнут возвращаться бывшие заключенные. Они будут по-своему рассказывать людям о происшедшем. Тогда делегаты следующего съезда справедливо спросят нас, почему им вовремя не рассказали об этих страшных событиях. И нам нечего будет ответить. Поэтому мы должны сказать именно этому съезду все, что знаем». Хрущев даже пригрозил выступить на съезде от собственного имени как Первый секретарь ЦК. Хрущева поддержал Микоян, на его сторону склонились Булганин, Маленков, Первухин, Сабуров. Уступая мнению консерваторов, решили огласить доклад на закрытом заседании съезда и не публиковать.

Уже в ходе работы съезда Хрущев основательно переработал вариант доклада, подготовленный комиссией Поспелова. Он не ограничился ответственностью одного лишь Сталина, но намекнул на причастность к репрессиям его ближайшего окружения, прежде всего Маленкова. Не подвергая сомнению необходимость борьбы с оппозициями, Хрущев возражал против ее методов.

ИЗ ДОКЛАДА

«В дни, предшествовавшие Октябрьской революции, два члена ЦК партии большевиков — Зиновьев и Каменев — выступили против ленинского плана вооруженного восстания. Более того, 18 октября в меньшевистской газете «Новая жизнь» они опубликовали свое заявление о подготовке большевиками восстания и о том, что они считают восстание авантюрой… Это было изменой делу партии, делу революции… Ленин поставил перед ЦК вопрос об исключении Зиновьева и Каменева из партии.

Но после свершения Великой Октябрьской социалистической революции, как известно, Зиновьев и Каменев были выдвинуты на руководящие посты. Ленин привлекал их к выполнению ответственнейших поручений партии, к активной работе в партийных и советских органах. Известно, что Зиновьев и каменев при жизни В.И. Ленина совершили не мало других крупных ошибок. В своем «завещании» Ленин предупреждал, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью». Но Ленин не ставил вопроса об их аресте и, тем более, о их расстреле.

Или возьмем, к примеру, троцкистов… Ведь вокруг Троцкого были люди, которые отнюдь не являлись выходцами из среды буржуазии. Часть из них была партийной интеллигенцией, а некоторая часть — из рабочих… Разве была необходимость физического уничтожения таких людей? Мы глубоко уверены, что если бы жив был Ленин, то такой крайней меры в отношении многих из них не было бы принято…

Ленин применял самые необходимые меры в самых необходимых случаях, когда в наличии были эксплуататорские классы, бешено сопротивлявшиеся революции, когда борьба по принципу «кто—кого» неизбежно принимала самые острые формы, вплоть до гражданской войны. Сталин же принимал самые крайние меры, массовые репрессии уже тогда, когда революция победила, когда укрепилось Советское государство… Здесь были проявлены со стороны Сталина в целом ряде случаев нетерпимость, грубость, злоупотребление властью. Вместо доказательств своей политической правоты и мобилизации масс, он нередко шел по линии репрессий и физического уничтожения не только действительных врагов, но и людей, которые не совершали преступлений против партии и Советской власти».

В докладе приводились зловещие подробности массового террора 1935–1939 гг.: о расстреле делегатов XVII съезда ВКП(б), об уничтожении членов и кандидатов в члены Политбюро Постышева, Рудзутака, Эйхе, Косиора, Чубаря, генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева о пытках заключенных, об арестах по спискам с личной визой Сталина. Хрущев зачитывал документы, свидетельствующие о конфликте между Лениным и Сталиным в последние месяцы жизни вождя, эмоционально рассказывал об истреблении военных кадров в конце 30-х гг., о просчетах Сталина в канун Великой Отечественной войны и его некомпетентном руководстве военными действиями[411], о репрессиях против целых народов в 40-х гг., о ленинградском, мингрельском «делах», «деле врачей». В доклад были включены леденящие душу строки из писем заключенных, рассказывавших о пытках, взывавших к партийному руководству о помощи и заверявших в своей невиновности.

Конечно, Хрущев говорил далеко не обо всех сталинских беззакониях. Он не упомянул жертвы коллективизации и голода, практически обошел молчанием массовые репрессии против рядовых граждан накануне и после войны. Неглубок был и проделанный Хрущевым анализ культа личности. Вина за беззаконные расправы возлагалась лично на Сталина и Берию. Сталин противопоставлялся Ленину. Основные обвинения в адрес Сталина были связан с его преступлениями не против народа, а против партии. Вопрос об ответственности самой партии за репрессии, естественно, даже не ставился. К 1989 г., когда доклад был впервые опубликован в советской печати[412], он глубоко устарел.

Но для своего времени доклад имел колоссальное значение. В зале во время выступления Хрущева стояла гробовая тишина. Несколько делегатов от нервного напряжения потеряли сознание. Речь шла не просто об исторических событиях, не просто о репрессиях — рушились основы мировоззрения, привычная почва уходила из-под ног.

В литературе существуют различные оценки решения Хрущева поднять на съезде вопрос о культе личности и репрессиях: от «мужественный поступок» до «шаг талантливого политика, предпринятый на грани риска». Сторонники первой точки зрения подчеркивают, что Хрущев пошел наперекор мнению многих членов высшего партийного руководства, не побоялся, что и его призовут к ответственности за репрессии. Их оппоненты полагают, что Хрущев стремился перехватить инициативу и первым заявить о репрессиях, именно для того, чтобы не допустить обвинений в свой адрес.

· Какая из этих точек зрения представляется вам более обоснованной? Как вы сами оцениваете действия Хрущева на ХХ съезде?

Хотя доклад прозвучал на закрытом заседании съезда, он немедленно стал широко известен, а вскоре был (в отредактированном и облегченном виде) прочитан по организациям. По словам видного российского американиста академика Г.А. Арбатова, «ХХ съезд, речь Н.С. Хрущева о культе личности множеством, пожалуй, большинством советских людей были восприняты как гром среди ясного неба, стали сенсацией, глубоко потрясли партию, все наше общество… И хотя основные положения речи для всех, кто интересовался политикой, три года спустя после смерти Сталина, казни Берии, многих разоблачений и реабилитаций не могли быть такой уж неожиданностью, общее состояние общественности иначе, как шоком, не назовешь».

· Почему реакция на прозвучавшие на ХХ съезде разоблачения оказалась именно такой?

· Расспросите старших родственников, которые были взрослыми в 1956 г., о том, какое впечатление произвел на них доклад Хрущева.