В русских говорах наблюдаются результаты различных фонетических процессов, связанных с ассимиляцией, уподоблением одних согласных другим, соседним. Одно из широко распространенных явлений – ассимиляция согласных по мягкости.

I. В русском языке широко известна регрессивная ассимиляция согласных по мягкости: перед мягкими согласными другие согласные смягчались: СС’>С’С’. Так, в русском литературном языке и многих говорах почти все зубные согласные перед мягкими зубными обычно мягки. Мы произносим мо[ст] с твердыми зубными согласными. Но стоит нам смягчить [т], как и [с] заменится мягким: л/о[с’т’]шс. Так же и у[зд]а – у[з’д’]ёчка, [сн]ы – во [с’н’]е.

Но в русском языке возник процесс отвердения первого согласного в сочетаниях типа С’С’, который захватывает все новые и новые сочетания согласных, распространяясь от одной позиции к другой. Говоры различаются по степени продвинутое™ этого процесса.

1. Наиболее устойчивы сочетания мягких согласных в южнорусских говорах. Здесь мягко произносится первый согласный и в таких сочетаниях, где в литературном языке он уже обычно твердый. Так, в южнорусских говорах шире, чем в литературном языке, распространено произношение мягких губных и переднеязычных перед мягкими губными: [в’-б’]йсере, ла[м’п’]е, о[б’м’]ен; [д’в’]ерь, и[з`в`]естие, ра[з`б`]итъ, на[с`м`]ешка. Здесь часто сохраняется и произношение мягких губных перед мягкими заднеязычными: ля[м’к’]и, ля`[п’к’]и, де[ф’к’]и, о[п`х`]итритъ, что почти не встречается в современном литературном языке.

2. В севернорусских говорах процесс отвердения первого согласного в сочетаниях типа С’С’ пошел дальше, чем в литературном языке. Здесь не только обычно произношение твердых губных перед мягкими заднеязычными и твердых губных и переднеязычных перед мягкими губными: ля[мк’]и, ла[пк’]и и т.п., 0[бм’]ея, [дв’]е/?ь, на[см’]ёшка и т.п., но гораздо чаще, чем в литературном языке, встречается произношение твердых зубных перед мягкими зубными: гд[ст’]и, гво[зп!]и, ра[зн’]ица, на [сн’]егу, охд[тн’]ичать.

ІІ. Известно русским говорам и прогрессивное ассимилятивное смягчение согласных.

1. Многим говорам свойственно смягчение заднеязычных согласных после мягких согласных. В южнорусских говорах такому смягчению подвергся только [к]: Ва[н`\С]я, уго^’к^ём, /?е[т’к’]/0, Мару [с’к’]я и т. п. В среднерусских и севернорусских говорах кроме [к] могут смягчаться и другие заднеязычные: де[н’г’]ям, коче[р`г`]я, о[л’х’]я, све[р’х’]ю и т.п.

Есть различия между говорами и по тому, после каких согласных встречается смягчение. Так, во всех говорах, знающих это явление, заднеязычные согласные смягчались после всех мягких согласных, парных по твердости/мягкости. После же звуков, выступающих на месте ч и/или у, в одних таких говорах заднеязычные мягки, а в других сохранили твердость: пе[ч’к’]я, пе[ц’к’]я и т.п. или пе[ч’к’]я, пе[ш’к]а, пе[чк]а, пё[цк]а; копё[йк’]я, ча[йк’]ю или копё[йк]а, ча[йк]у и т.п.

Эта разница между говорами объясняется тем, что во время распространения прогрессивного ассимилятивного смягчения заднеязычных согласных в одних говорах согласные [ч’] (при цоканье [ц’]) и [j] были мягкими и эта мягкость у них была фонологически существенна. В этих говорах заднеязычные стали мягкими и после этих согласных. В других говорах [ч’] ([ц’]) и [j] воплощали фонемы, внепарные по твердости/мягкости, и, следовательно, мягкость этих звуков была фонологически несущественной. В таких говорах после этих согласных заднеязычные не смягчались. В говорах третьего типа произносились твердые [ч] или [ц], после которых смягчения не могло быть. В части этих говоров твердые [ч], [ц] позднее заменялись мягкими [ч’], [ш’], [ц] но в эту эпоху прогрессивное ассимилятивное смягчение заднеязычных согласных уже перестало быть живым фонетическим процессом, в связи с чем твердые заднеязычные не заменились мягкими.

2. Многим севернорусским говорам свойственно прогрессивное смягчение переднеязычных согласных. Так, во многих севернорусских говорах известно произношение [л’н’] на месте л’н: бд[л’н’]ё, довд[л’н’]е, по [л’н’]/о, картдфе[л’н’]я, мы[л’н’]я вода, отдё[л’н ]ё, удивйте[л`\1’]ё. В архангельских говорах встречается произношение мягкого [н’] после [с”] в исконном сочетании чън\ нард[с”н’]ё (нарочно), в но[с”п`]ю (в ночную), колдде[с”н’]я, порядо[с”н’]е, кир- пй[с”н’]ей. В этих же говорах встречается прогрессивное смягчение и других согласных: по [л’д’]/о, подо [л’д’]ём, па[л’т’]ё, по[л`з`]я, в се[д?м`]ём, У[с’-в’]яжка (Усть-Важка).

Широко распространены в исконно севернорусских говорах результаты прогрессивного смягчения первого согласного суффиксов -ск- и -ств- (др.-рус. -ъск-,-ьств-): жё[н’с’]кая, деревё\уСс’]кая, ру[с’]кая (< др.-рус. русьская); нача[тСс`]во (< начальство), воро[с`]во (< воровьство).

16) Основные отличия систем русских говоров от русского литератарурного языка.

Диалект – «разновидность (вариант) данного языка, употребля- емая более или менее ограниченным числом людей, связанных тесной территориальной, профессиональной или социальной общностью и находящихся в постоянном и непосредственном языковом контакте» (Ахманова О. С.).

Литературный язык и диалекты сближает наличие собственной фонетической и грамматической системы (диалекты отличаются друг от друга и от литературного языка некоторыми фонетическими, лексическими и грамматическими признаками), поэтому

1) диалекты – единственное средство общения для говорящих на них;

2) диалекты вместе с литературным языком являются основными разновидностями русского языка (во многом противоположными друг другу).

Диалекты противопоставлены литературному языку по следующим основаниям:

1) по охвату территории: диалекты всегда ограничены территориально, а литературный язык не имеет территориальных ограничений;

2) по сферам и функциям общественного использования: литературный язык – это государственный язык (язык политики, науки, искусства), диалекты служат разговорным языком преимущественно сельского населения;

3) по закрепленности в письменности: литературный язык представлен в устной и письменной формах, диалекты же существуют только в устной форме; 

4) по подчиненности специально разработанным и кодифицированным языковым нормам: литературный язык – язык нормированный. Норма – это принятое речевое употребление языковых средств, совокупность правил (регламентаций), упорядочивающих употребление языковых средств в речи индивида. Нормы литературного языка кодифицированы (зафиксированы в словарях); нормы диалектов поддерживаются только традицией («так у нас скажут, а так – нет», «так будет по-нашему, а так – не по-нашему»);

5) по стилистической дифференциации: литературный язык характеризуется богатством стилей, а диалекты отличаются слабой стилистической дифференцированностью.

Взаимодействие между литературным языком и диалектами. Диалекты древнее, чем литературный язык. Они часто сохраняют древние черты общенародного языка и служат источником его непрерывного обогащения. Вместе с тем литературный язык сложился на основе народной речи (в основе литературного языка лежит московский говор) и длительное время существовал под влиянием диалектов.

Различие между диалектами и литературным языком заключается не только в территориальной приуроченности диалектов и внетерриториальности литературного языка, различаются они и по своим функциям. Литературный язык – это язык государственности, политики, науки, искусства – словом, язык культуры. В своей особой форме он является также бытовым языком образованных людей. Диалекты служат разговорным языком преимущественно сельского населения. На диалектной основе создаются также произведения фольклора.

С различием функций связаны и другие различия литературного языка и диалектов: 1) литературный язык имеет и письменную и устную формы, а диалекты – только устную; 2) литературный язык имеет строго обязательные нормы, которые отражены в учебниках по русскому языку, поддерживаются словарями и другими справочными изданиями. Поэтому литературный язык называют также нормированным или кодифицированным. Нормы диалектов не отличаются такой строгостью и поддерживаются только традицией; 3) многообразию функций литературного языка соответствует богатство его стилей. Для диалектов характерна слабая стилистическая дифференциация.

17)Основные категории имени существительных в русских диалектах.

В современных говорах, как и в литературном языке, имена существительные относятся к одному из трех родов, могут изменяться по числам и падежам. Особенности диалектных существительных проявляются в своеобразии некоторых категорий (род, число) и в системе падежных окончаний. В связи с этим возможно иное, чем в литературном языке, распределение имен существительных по основным типам склонения, наличие двух или трех возможных окончаний у одного падежа.

Категория рода. Грамматический род у существительных в говорах и в литературном языке не всегда совпадает. В говорах наблюдаются многочисленные колебания в роде, связанные, во-первых, с увеличением числа существительных среднего рода в северном наречии (средний род может использоваться вместо литературного женского рода (матерьё, берёсто, фамильё и др.) или мужского (колоколо, теленко и т. п.)); во-вторых, с разрушением категории среднего рода в южном наречии и некоторых среднерусских говорах (существительные среднего рода могут относиться к словам мужского или женского рода. Полного совпадения не происходит в силу возрастающего влияния литературного языка. Слова среднего рода чаще всего совпадают с женским родом).

Сближение существительных среднего рода с женским проявляется:

1) синтаксически – в формах согласуемых с существительными слов (большая стадо, подай сухую полено; чистая окно, пил кислую молоко и т. п.);

2) морфологически – в появлении новых падежных форм у некоторых существительных среднего рода (жил всю лету, посеять просу и др.). Совпадение существительных среднего рода с мужским большинство исследователей относит к более позднему времени. В современном русском языке переход слов из среднего рода в мужской обычно совмещается с переходом их и в женский род: мой хозяйство − та собрание и т. п.

Категория числа. Как и в литературном языке, в говорах формы единственного и множественного числа имен существительных могут отличаться друг от друга особыми флексиями, местом ударения, изменениями в основе (ср.: брат − браты − братья − братовья). Особое проявление категории числа существительных в говорах связано, прежде всего, с существительными singularia tantum и pluralia tantum. Так, отвлеченные существительные в литературном языке, употребляясь в прямом значении, имеют форму только одного числа, чаще единственного (счастье, веселье, грусть и т. п.). В говорах же подобные существительные характеризуются меньшей абстрактностью значения, что позволяет им иметь формы множественного числа, изменяться по числам: жары наступили, какие тут веселья, заморозка стоит и т. п. Вещественные существительные, имеющие форму единственного числа, могут приобретать в говорах форму множественного числа. Это касается в основном существительных, называющих злаки, овощи, ягоды, различные сельскохозяйственные культуры: квасы поставила, горохи собирали, хорошие овсы, картошки посеяли, клевера убрали и др.

 Категория собирательности в говорах развита сильнее, чем в литературном языке, и представлена собирательными существительными с разными суффиксами: -щин- (деревенщина), -еж- (молодежь, холостежь), -в- (детва), -н- (родня), -няк- (молодняк), -ник- (березник), -j- (кол'jo) и др. Наибольшее распространение (особенно в северно- русских говорах) приобретает суффикс -j-, ставший непродуктивным в современном русском языке (козьё, кольё, тряпьё, волосьё, дырьё и т. п.). Такое употребление существительных объясняется смешением собирательных существительных с формами множественного числа на -j(a): коренья, перья, колья и др. Следовательно, процесс взаимодействия категории множественного числа и категории собирательности в современных говорах не завершен. В большинстве случаев сказуемое при таком подлежащем ставится во множественном числе, если подлежащее обозначает совокупность одушевленных существ. Если же оно обозначает совокупность неодушевленных предметов, то сказуемое употребляется в форме единственного числа. В говорах широко распространено употребление существительных единственного числа с собирательным значением: все поле кустом заросло, мошка налетела и др.

Категория одушевленности / неодушевленности развита во всех русских говорах, однако некоторые факты свидетельствуют о специфике ее реализации: 1) у существительных с уменьшительно- ласкательными и пренебрежительными суффиксами В. п. совпадает с  Им. п., что характерно для неодушевленных существительных: Я нони овчонки стригла, без мужа девчонки растила и т. п.; 2) в некоторых говорах наблюдаются колебания в образовании форм В. п. мн. ч.: па- сти кони − пасти коней, ловить щуки − ловить щук и др. Подобные факты свидетельствуют о неполноте развития категории одушевленности / неодушевленности в говорах по сравнению с литературным языком.

 Категория падежа. В говорах, как и в литературном языке, представлена система шести падежей. Отличия диалектной падежной системы от нормативной:

1) сохранение в говорах архаичных падежных форм;

2) существование собственно диалектных флексий. В говорах могут параллельно существовать диалектные и литературные падежные формы. Выравнивание падежных окончаний внутри отдельных парадигм приводит к сокращению количества флексий из-за совпадения двух или трех падежных флексий в одной (например, совпадение Д., Р. и П. пп. в окончании -е в южнорусских говорах). Это явление называется падежным синкретизмом.