Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
В конечном счете Кутюра вынужден признать, что для него различие между законом противоречия и законом основания восходит к различию человеческого и божественного разума. Принцип основания должен послужить оправданием случайных истин, которые мы не можем доказать непосредственным образом. Для людей это результат того бесконечного анализа, который может быть осуществлен только богом.
Впрочем, у этого принципа есть общее применение. Он значим в отношении всякого рода истин и в конечном счете обозначает только то, что во всяком истинном суждении понятие предиката подразумевает понятие субъекта. Принцип основания позволяет также и людям познать истины факта априори, подобно тому как их априори познает абсолют, или бог. Присоединенный к принципу противоречия, принцип основания оказывается достаточным для доказательства всех истин, к какому бы разряду они ни принадлежали (pp. 215 — 216).
Тем самым легко вскрыть основной замысел Кутюра: он хочет нивелировать различие между законом противоречия и законом достаточного основания, рассматривая закон достаточного основания как вторую половину формулировки закона противоречия. Кутюра не закрывает глаза на то, что
82
здесь имеется трудность. При определении этой трудности он пользуется указаниями своего учителя Бутру — известного буржуазного философа конца XIX в., предшественника Бергсона, автора книги «Наука и религия». Кутюра, в сущности говоря, развивает те замечания, которые делает Бутру в издании «Монадологии» на французском языке.
Противоречие, которое Бутру и Кутюра подметили у Лейбница, сводится к тому, что, с одной стороны, принцип основания приложим ко всем истинам, как необходимым, так и случайным, а с другой — принцип противоречия всецело господствует над логическими и математическими истинами и лишь истины физики, механики и морали входят в компетенцию принципа основания.
В трактате «Идеал изобретателей» (Specimen inventorum) Лейбниц писал: «В этом принципе (отыскании основания — reddendae rationis. — Авт.) не нуждаются (non indiget) арифметика и геометрия, но нуждаются физика и механика» (Gerhardt, III, S. 27). Для большей ясности приведем следующую схему:
| Первое толкование | Второе толкование | ||
| Принцип основания | Принцип противоречия | Принцип основания | |
| Необходимые истины | Случайные истины | Логические и математические истины | Физика, механика и мораль |
Первое толкование в духе Кутюра.
Для его подтверждения наиболее обосновывающим документом является «Монадология» (см. стр. 88).
По наблюдениям Кутюра, оба тезиса выставляются попеременно в работах Лейбница, причем эти работы относятся приблизительно к одному и тому же периоду времени. Поэтому данную противоположность нельзя, согласно Кутюра, объяснять изменением точки зрения Лейбница. С другой стороны, маловероятно, чтобы Лейбниц в конце жизни оставался в неуверенности или в сомнении относительно такого существенного пункта своей философии.
Согласно предшествующим объяснениям Кутюра, хотя начало основания распространяется на все истины, однако есть целый разряд истин, для доказательства которых не нужно на него ссылаться. Таковы положения абстрактных наук, прилагаемые к возможным сущностям. Между тем это
83
начало совершенно необходимо для доказательства положений естественных наук, касающихся реальных сущностей. Отсюда понятно, что все истины зависят от начала противоречия; истины разума — специальное поприще этого закона. Равным образом, хотя все истины зависят от начала основания, на него смотрят как на закон, приложимый специально к истинам факта, которые без него не могут быть оправданы.
Заканчивает Кутюра так: «В действительности же эти два начала нерасторжимы и приложимы ко всем истинам, ибо в известном смысле можно сказать, что эти два начала заключены в определении истинности и лжи» (р. 217).
В противоположность Кутюра, мы выдвинем свое истолкование взаимодействия обоих законов. Разумеется, верно, что закон достаточного основания действует повсюду, в том числе в математике и вообще в умозрительном знании. Особенным же, специфическим образом он проявляется в реальных науках. В этих науках его действие шире и самостоятельней. Ведь в умозрении закон достаточного основания действует в тесной связи с законом противоречия и выражается лишь в последовательности мыслей. Поэтому Лейбниц в трактате «Идеал изобретателей» мог написать о том, что арифметика и геометрия не нуждаются в принципе основания, так как эти науки базируются на положениях, критерием которых является отсутствие противоречия. Соответствующий закон является краеугольным камнем этих наук. В реальных же науках с помощью закона противоречия нельзя получить нового знания. Здесь главная опора — закон достаточного основания.
По мнению Кутюра, истины факта не менее достоверны, чем истины разума. Они обладают той же очевидностью в глазах бога, который их знает априори, как и вечные истины, поскольку они равным образом аналитичны. Они «непоколебимы», как об этом непрестанно заявляет Лейбниц. Кутюра это истолковывает в том смысле, что они обязательно должны подтвердиться.
Но тогда, казалось бы, они столь же необходимы, как вечные истины, и поэтому между необходимыми и случайными истинами нет различия. Рационалистическая философская система Спинозы базировалась на таком понимании. Из истории философии известно, что происходил спор по этому вопросу между Лейбницем и Спинозой. Лейбниц энергично отстаивал это различие, отчасти из соображений моральных и богословских, которые, по мнению Кутюра, нет необходимости исследовать. Лейбниц говорит, что рассмотрение возможностей, которые не существуют и никогда не будут существовать, отвратило его от фатализма Спинозы, от уче-
84
ния об универсальной необходимости. Спиноза же открыто заявлял, что все возможное существует и что все, что не существует, не является возможным. В самом деле, для Спинозы все, что возможно логически, что мыслимо, то и существует. Таков его единственный критерий. А Лейбниц в противоположность этому отмечает, что невозможность противоречия является абсолютным критерием только для умозрительных истин. Но не все истины, в которых не содержится противоречие, существуют. Возможностей, где нет противоречия, очень много, но иные возможности реализуются, а другие нет. Значит, по Лейбницу, не все, что возможно, то существует. Для существования должно быть достаточное основание. Это исходное положение представляет интерес при истолковании специфики двух крупнейших философских систем того времени — рационализма Спинозы и рационализма Лейбница.
Кутюра использует и этот факт. Он пишет, что, по Лейбницу, истины факта совершенно несомненны, но они от этого не становятся необходимыми, ибо «не может быть необходимым то, обратное чему возможно. В самом деле известно, что для Лейбница не существует никакой другой необходимости, помимо необходимости логической, и нет другой невозможности, кроме той, которая обусловлена противоречивостью. Только то необходимо, обратное чему вызывает противоречие; возможно все, что само по себе непротиворечиво. Но все возможное не может быть реализовано сразу, ибо возможные вещи не являются совозможными, т. е. не могут быть взаимно совмещены. Поэтому выбор между возможностями не зависит от божественного разума, т. е. логические законы не зависят от вечной истины, но зависят от его воли и благости провидения. Ему доступно все (что непротиворечиво), но он хочет лучшего (из одинаково возможных миров)» (pp. 217 — 219). Известно положение Лейбница, что этот существующий мир — лучший из миров.
В заключение следует привести следующее высказывание Кутюра: «...только необходимые истины опираются на закон противоречия; случайные истины базируются на законе основания или лучшего» (на том, что абсолют избрал по выбору как наилучшее). Они имеют свои причины, чтобы скорее быть такими, чем другими, в том смысле, что «у них есть априорные доводы их истины, которые их делают достоверными и которые показывают, что связь субъекта и предиката обоснована природой того и другого; но у них нет доказательства необходимости, ибо эти основания опираются лишь на принцип случайности, т. е. опираются на то, что кажется наилучшим между вещами, одинаково возможными»
85
(pp. 220 — 221). Или, во всяком случае, — если они необходимы, поскольку они все же аналитические истины, то это лишь гипотетически или случайно. Перед нами уже не логическая необходимость, а своего рода моральная необходимость.
В конечном счете бог является «первым» или «последним основанием вещей». Таким образом принцип основания, чисто логический по происхождению, облекается в метафизические и теологические одеяния.
Итак, вопреки заверениям Кутюра, все его истолкование концепции Лейбница кульминирует в идее морального выбора и божественного разума, хотя он и указывал, что нет основания в логике анализировать богословские принципы Лейбница. На самом деле, если ликвидировать идею бога, то остается коренное различие истин необходимых и истин факта; последние не сводимы к первым. Как раз в этом рациональное зерно логического учения Лейбница.
Основной порок подхода Кутюра к Лейбницу заключается в желании сделать из него одностороннего логициста К этому вопросу еще придется вернуться в связи с критикой взглядов Лейбница с материалистической точки зрения.
Поскольку рассмотренный выше материал был труден для усвоения, обратимся к его более простому изложению у Лейбница.
Вопросы логики в «Монадологии»
Кратким сводом важнейших философских и логических положений Лейбница является его «Монадология»1.
Уже говорилось о том, что Лейбниц отрицал в монадах какое-либо механическое движение. Простые сущности, какими являются монады, не имеют частей, не допускают изменений, которые происходят в силу толчка или влияния чего-нибудь извне, а развиваются спонтанно. Принцип этого спонтанного развития заключается в двух силах: перцепции, или восприятии, и стремлении (petition).
Мысли, представления, идеи развиваются спонтанно, а переход от одной идеи к другой совершается благодаря стремлению. На разных иерархических ступенях бытия их жизнь протекает различно. Лейбниц вскрывает три такие ступени, выдвигая соответственно с ними классификацию монад.
1 См. G. W. Leibniz. Die philosophischen Schriften. Hasg, v. E. J. Gerhardt, Bd. VI. Есть русское издание: Г. В. Лейбниц. Избранные философские сочинения. М., 1908, стр. 339 — 364. Последующие ссылки на «Монадологию» приводятся в тексте и содержат указание на параграф.
86
Есть простые, или голые, монады, о которых Декарт сказал бы, что у них нет никакой внутренней жизни.
Но Лейбниц доказывает, что, кроме восприятий (perceptions), наблюдаются еще незаметные восприятия (petites perceptions). Нужно, чтобы эти малые восприятия, которые в отдельности не воспринимаются, составили некоторое целое; необходимо достижение известного уровня, чтобы из «малых перцепций» могли образоваться ясные восприятия. Всплеск каждой отдельной волны не слышен для уха, колебание отдельной ветки не воспринимается, но, если мы. возьмем движения ветвей целого леса или движения волн всего моря, то такие движения уже улавливаются ухом.
Однако нельзя игнорировать эти первоначальные, едва заметные или совсем незаметные восприятия, ибо без них не было бы и восприятий, которые действительно учитываются. Поэтому следует признать, что оголенные монады наделены только бессознательными внутренними перцепциями. Лейбниц любит приводить в пример состояние головокружения.
Далее идут души животных. У них восприятия уже более отчетливы и сопровождаются памятью. Именно на второй ступени сознания (у животных) мы имеем такое движение мыслей или представлений, которое выявляет связь только по последовательности.
В «Монадологии» Лейбниц говорит об этом следующее: «Память дает душе род связи по последовательности, которая походит на рассудок, но которую нужно отличать от него. Именно, как мы видим, животные, при восприятии чего-нибудь их поражающего, от чего они имели до этого подобное же восприятие, — при помощи памяти ожидают того, что было соединено в этом предшествовавшем восприятии, и в них возбуждаются чувства, подобные тем, какие они тогда имели. Например, когда собакам показывают палку, они припоминают о боли, которую она им причиняла, и воют или убегают» (§ 26).
Наконец, люди (третья ступень) уже могут себя проявлять как разумные души, хотя и не всегда. Люди тоже часто бывают эмпириками. «Люди, поскольку последовательность их восприятий определяется только по началу памяти, действуют как животные, уподобляясь врачам-эмпирикам, которые обладают только практическими сведениями, без теоретических; и в трех четвертях наших поступков мы бываем только эмпириками; например, мы поступаем чисто эмпирически, когда ожидаем, что завтра наступит день, потому что до сих пор так происходило всегда. И только астроном судит в этом случае при помощи разума» (§ 28).
Врачи действуют на основании приобретенного опыта. Они
87
могут оказаться просто искусными эмпириками. «Но познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания нас самих и бога. И вот это называется в нас разумной душой, или духом» (§ 29). «Равным образом через познание необходимых истин и через их отвлечения мы возвышаемся до рефлексивных актов, которые дают нам мысль о том, что называется „я“, и позволяют усматривать в себе существование того или другого; а мысля о себе, мы мыслим также и о бытии, о субстанции, о простом и сложном, о невещественном и самом боге, постигая, что то, что в нас ограничено, в нем беспредельно. И эти-то рефлексивные акты доставляют нам главные предметы для наших рассуждений» (§ 30). Подобного самосознания животное иметь не может. И ниже Лейбниц дает самое простое изложение того, о чем уже была речь. «Наши рассуждения основываются на двух великих началах: начале противоречия, в силу которого мы считаем ложным то, что скрывает в себе противоречие, и истинным то, что противоположно, или противоречит ложному» (§ 31). Далее Лейбниц пишет, что наши рассуждения основываются «и на начале достаточного основания, в силу которого мы усматриваем, что ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым, — без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе, — хотя эти основания в большинстве случаев вовсе не могут быть нам известны» (§32).
В результате Лейбниц выдвигает положение, рассмотренное нами выше в связи с концепцией Кутюра: «Есть также два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы, и противоположное им невозможно; истины факта — случайны, и противоположное им возможно. Основание для необходимой истины можно найти путем анализа, разделяя ее на идеи и истины более простые, пока не дойдем до первичных» (§ 33). «Точно так же и у математиков умозрительные теоремы и практические правила сведены путем анализа к определениям, аксиомам и постулатам» (§ 34). «Но достаточное основание должно быть также и в истинах случайных, или истинах факта...» (§ 36).
Приведенные слова ясно указывают, что Лейбниц признает достаточное основание действующим законом и при раскрытии необходимых истин.
В данном случае большое значение у Лейбница имеет следующий параграф: «И так как все это многоразличие скрывает в себе только другие случайности, предшествующие или еще более сложные и многоразличные, из которых каждая,
88
чтобы найти основание для нее, требует такого же анализа, то мы не подвинемся в этом отношении дальше, а следовательно достаточное или последнее основание должно стоять вне цепи или ряда этого многоразличия случайных вещей, как бы ни -был ряд бесконечен» (§ 37).
При таком истолковании чувствуется богословский привкус, но не это определяет значение всех ранее изложенных положений Лейбница. Если взять систему Лейбница без этих теологических прибавлений, то у него имеется ряд очень интересных логических наблюдений, благодаря которым его учение оказалось новым словом по сравнению с предшествующими этапами в развитии логики.
Вопросы логики в «Новых опытах»
Замысел произведения «Новые опыты о человеческом разуме» заключается в том, что Лейбниц уточняет свои мысли в полемике с Локком. Мы должны последовательно изучить ряд глав четвертой книги этого произведения.
В содержание первой главы легко вникнуть, если помнить, в чем заключалось основное определение знания по Локку. Лейбницем это определение Локка формулируется следующим образом: «Познание есть не что иное, как восприятие связи и соответствия или противоречия и несоответствия между двумя нашими идеями...» (стр. 313). Локк, являясь концептуалистом, разделял точку зрения относительности знания, согласно которой мы познаем не природу, а только соответствие или несоответствие идей между собой.
В «Новых опытах» эту мысль формулирует Филалет, который является выразителем взглядов Локка.
Этому положению и противопоставляется точка зрения Лейбница, выраженная в словах Теофила: «Познание можно понимать еще более широким образом, находя его также в идеях или терминах, прежде чем перейти к предложениям или истинам» (там же). Мы рассматриваем, например, рисунок животного, который является пособием в школах, или чертежи машин. При этом мы также получаем прирост знаний, хотя здесь нет явно выраженных предложений. «Но если брать слово «познание» в более узком смысле, понимая под ним познание истины... то, хотя верно, что истина основывается всегда на соответствии или несоответствии идей, но не всегда верно, что наше познание истины есть восприятие этого соответствия или несоответствия» (стр. 314). То есть даже при наличии истины она может остаться невоспринятой. «В самом деле, когда мы знаем истину только эмпирически, на основании опыта, не зная связи вещей и основания того,
89
что мы наблюдаем в опыте, то мы не имеем восприятия этого соответствия или несоответствия, если только не понимать под этим, что мы смутно чувствуем его, не сознавая отчетливо» (стр. 314 — 315). Другими словами, всегда есть соответствие субъекта и предиката, но не всегда оно воспринимается, а может быть дано и в скрытом виде.
Заканчивает Лейбниц эту главу следующими словами: «Будем довольствоваться тем, чтобы искать истину в соответствии между находящимися в духе предложениями и вещами, о которых идет речь. Правда, я приписываю истину также идеям, говоря, что идеи бывают истинными или ложными: но в этом случае я имею в виду в действительности истину предложений, утверждающих возможность объекта идей» (стр. 350).
В приведенном следует выделить два очень ценных момента. У нас, советских логиков, был спор о том, что, если по Аристотелю истину можно определять только как истину суждения, то верно ли это для нас, признающих истинность понятий? Ведь если не допускать приложимости истинности к понятиям, то произойдет конфликт с теорией отражения. Лейбниц дает возможность выйти из этой альтернативы, поскольку, с его точки зрения, в определенном смысле и идеи и понятия тоже могут быть истинными. Таким образом, мы не делаем здесь уступки релятивизму Локка.
Наряду с этим Лейбницем выдвигается замечательная мысль, что понятия истинны постольку, поскольку они могут быть раскрыты в суждении. Из общего курса логики известно, что понятия существуют не открыто, а в свернутом виде. Если их раскрыть, то понятия будут определены, иначе говоря, понятия раскрываются как раз в суждениях и тесно с ними связаны.
Далее Лейбниц переходит к разбору классификации суждений Локка, с которой мы уже знакомы. Локк определяет познание как восприятие связи, соответствия или несоответствия идей, которое может быть выявлено четырьмя способами. В результате им выдвигаются четыре группы соответствия или несоответствия идей. Понятия (идеи) сравниваются между собой, и мы получаем суждения. Идеи, по Локку, могут сравниваться при установлении или 1) тождества и различия идей, или 2) отношения их, или 3) сосуществования, или, наконец, 4) реального существования.
Сразу бросается в глаза, что в этом делении суждений на четыре группы, помимо несомненной логической неувязки (Локк всякое суждение считает отношением, а, с другой стороны, отношения составляют вторую группу), есть элемент релятивизма.
90
Всякое знание есть знание на основе сопоставления идей, а о соответствии идей реальной объективной действительности здесь нет и речи.
К сожалению, Лейбниц очень кратко отмечает свое несогласие с локковской классификацией, но из того, что сказано им по этому поводу, можно сделать некоторые выводы. Он замечает, что тождество, различие и отношение лучше определять как сравнение, а существование и реальное существование как связь.
Связь, согласно Лейбницу, содержит в себе то, что называется сосуществованием. Когда говорят, что какая-нибудь вещь существует, то само это существование есть предикат, т. е. понятие существования связано с идеей, о которой идет речь, и эти понятия соединены друг с другом. Можно также понять существование как связь этого предмета с «я».
Здесь у Лейбница имеется некоторая Неясность. В других местах у него можно встретить мысль, согласно которой в умозрительном знании мы производим сравнения или сопоставления, как бы от нас зависящие. Но когда в действительности совпадают два явления, то это устанавливается не сопоставлением, а тем, что этот факт стечением обстоятельств принудителен для нас. Подобная принудительность факта позволяет говорить о том, что факты сильнее всякого рассуждения, и с ними нужно считаться. Эту реальную сторону Лейбниц учитывал и из нее исходил в своем ответе Локку.
Очень существенной является глава вторая «О степенях нашего познания», в которой заключены специальные его рассуждения и критика, связанная с проблемой силлогизма,
В этой главе можно обнаружить влияние на Лейбница французского философа Петра Рамуса (1515 — 1572). Это влияние сказалось на Лейбнице через его учителя Якова Томазиуса, который воспринял у рамистов так называемый регрессивный метод, или, согласно нашей терминологии, метод «доведения до абсурда». Смысл этого метода заключается в том, что для построения нового силлогизма следует в качестве одной из посылок взять посылку из исходного силлогизма, а в виде второй посылки отрицать заключение и вывести отсюда отрицание другой посылки. Лейбниц предпочитает этот метод классическому методу редукции с помощью конверсии, поскольку первый опирается на закон противоречия и не нуждается в других дополнительных средствах.
Систему силлогизма Лейбниц хочет построить на основании первоначальных принципов логического рассуждения. С самого начала ставится вопрос о силлогизме и его четырех фигурах, о самостоятельности последних и об аксиомах, оп-
91
ределяющих силлогизм. Лейбниц считает, что фигуры силлогизма не самостоятельны и что модусы второй и третьей, а тем более четвертой фигур сводимы к модусам первой фигуры. Но выводить эти фигуры при помощи конверсии, обращений и превращений нельзя, так как сначала нужно обосновать право оперирования превращением и обращением.
Лейбниц считает поэтому, что вначале нельзя применять ни обращения, ни превращения, а можно оперировать только при помощи одного закона противоречия, который имеет всеобщее приложение. Положив в основу первую фигуру, возможно получить модусы второй и третьей фигур.
Первая фигура определяется аксиомой: «Все, что верно по отношению к группе предметов, то верно по отношению к каждому предмету или подгруппе, входящей в эту группу».
Всякое М есть Р, всякое S есть М; следовательно, всякое S есть Р. Мы впадем в противоречие, если скажем, что некое S не есть Р. Если заключение ложно, то одна из посылок тоже должна быть ложной. Сохранив меньшую посылку «всякое S есть М» и при новой посылке «некоторое S не есть Р», можно получить вывод: «некое М не Р».
Некоторое S не есть Р
S есть М
Некоторое М не есть Р.
Можно иначе использовать противоречие, сохраняя большую посылку «всякое М есть Р». Противоречие выводному суждению остается тем же: «некое S не есть Р». Получаем — «некоторое S не М».
Всякое М есть Р
Некоторое S не есть Р
Некоторое S не есть М.
Таковы каркасы второй и третьей фигур силлогизма в виде модусов «Бокардо» и «Барокко».
Таким образом, и вторая и третья фигуры выводятся непосредственно из модуса «Барбара» при помощи закона противоречия.
Однако только вторая и третья фигуры, которые Лейбниц называет прямыми, могут быть доказаны с помощью лишь одного принципа противоречия. Четвертая фигура не может быть выведена из первой без обращения.
Лейбниц развивает мысль Петра Рамуса о доказуемости обращения при помощи этих фигур. По-видимому, здесь у Лейбница в рукописи имеется ошибка, которая всегда так и воспроизводится. Выведя третью фигуру, он говорит, что
92
данный силлогизм составлен по модусу «Дисамис». Но JAJ — это утвердительный модус. У Лейбница, вероятно, просто описка. Хотя по типу модусы «Дисамис» и «Бокардо» одинаковы, но по качеству различны. Кутюра по этому поводу замечает, что Лейбниц допускает ошибку, называя найденный модус «Дисамис». В действительности это — «Бокардо».
Отдельные наблюдения Кутюра не вызывают никаких сомнений. Так, например, он считает, что большая отдаленность четвертой фигуры от первой, по сравнению со второй и третьей, не очень-то согласуется с мнением Лейбница о законности четвертой фигуры наряду с другими.
Далее Лейбниц ставит своей задачей доказать правомерность обращения. В этом случае он поступает совершенно последовательно, и на его доказательство нужно обратить внимание.
Имеется три вида обращений, правомерность которых следует доказать.
1) Из обращения, что «ни одно А не есть В», следует. что «ни одно В не есть А».
2) «Некоторые А суть В» влечет за собой «некоторые В суть А».
3) Из того, что «все А суть В», следует, что «некоторые В суть А»,
Но каким образом можно доказать правомерность этих обращений при наличии лишь таких исходных данных, как фигуры силлогизма и закон противоречия? Лейбниц доказывает это при помощи закона тождества. В результате получаются следующие три доказательства.
1) «Ни одно А не есть В». Но мы всегда можем присоединить другую посылку, представляющую собой тождество равнозначных понятий: «все В суть В».
В этом случае схема второй фигуры будет такова:
Ни одно А не есть В
Все В суть В
Ни одно В не есть А.
Средний термин стоит на втором месте. Остаются А и В как субъекты большей и меньшей посылок, что дает возможность заключить: «ни одно В не есть А». Доказательство проведено при помощи модуса «Цесаре».
2) Нужно доказать необходимую правомерность чистого обращения по отношению к частному суждению: «некоторые А суть В». Пусть это будет одной из посылок — меньшей. Большей посылкой будет тождественное суждение «все А суть А». По схеме третьей фигуры с помощью модуса «Datisi» полу-
93
чаем отсюда с необходимостью вывод «некоторые В суть А».
Все А суть А
Некоторые А суть В
Некоторые В суть А.
Таким образом доказана правомерность чистого обращения по отношению к частноутвердительным суждениям.
3) «Все А суть В». Подставив большую посылку «все А суть А» по третьей фигуре, имеем модус «Дарапти» с частным выводом: «некоторые В суть А».
Все А суть А
Все А суть В
Некоторые В суть А.
Таким образом, три вида обращения доказываются правомерностью первой фигуры силлогизма и положения о тождестве. Лейбниц добавляет еще одно интересное соображение. В качестве примера того, при каких условиях допустимо обращение частноотрицательного суждения, приводится вывод «некоторые люди — не ученые», но это равносильно суждению «некоторые люди — неученые», что дает обращение «некоторые неученые — люди».
Лейбниц, однако, с глубоким основанием считает, что вообще неприемлемо оперировать с так называемыми бесконечными суждениями, которые опираются на отрицательные термины. Механическое применение превращения опрокидывает все правила, нивелирует различие утвердительных и отрицательных суждений.
Основной главой о силлогизме в «Новых опытах» является глава XVII (4-я книга) «О разуме». Согласно критическим замечаниям Локка, главным в силлогизме является установление связи между посредствующей и крайними идеями. Но эту связь не может показать ни один силлогизм. На самом деле мы рассуждаем не так, что животное есть живое существо, человек — животное, следовательно, человек есть живое существо.
Локк часто пользовался схемой в виде простой последовательности терминов; например, человек — животное — живое существо. Если человек — животное, а необходимым признаком животного является то, что это живое существо, то человек также есть живое существо.
Вместо силлогизма достаточно, по мнению Локка, отделить идеи, от которых зависит вывод, от излишних идей и разместить их в естественном порядке. Поэтому такое рассуждение берет верх над всяким силлогизмом, который познава-
94
тельного значения не имеет. На это Лейбниц возражает: «...я думаю, что изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших и даже важнейших открытий человеческого духа. Это своего рода универсальная математика, все значение которой еще недостаточно понято» (стр. 423).
По поводу слов Локка о естественном порядке идей Лейбниц замечает: «Но логическая форма не заставляет нас применять тот порядок предложений, которым обыкновенно пользуются, и я согласен с вами, что иной способ расположения их лучше: все А суть В, все В суть С, следовательно все А суть С...» (стр. 424 — 425).
Логика содержания более соответствует естественному ходу мысли. В таком случае меньшая посылка ставится на первое место.
Лейбниц соглашается с Локком. Но затем он добавляет: «Я не понимаю вашего утверждения, будто силлогизм годится лишь для того, чтобы заметить связь доводов только в одном примере. Неверно, будто дух всегда легко замечает вывод, так как иногда встречаются такие выводы, в которых мы сначала сомневаемся, пока не увидим их доказательств» (стрг426).
Лейбниц берет у Локка рациональное зерно и развивает более стройную систему силлогизма, показывая (и совершенно основательно), что если развернуть все виды выводов, то в каждой из фигур мы получим шесть модусов. Вместе с тем он убежден в том, что силлогизм дает новое знание и что поэтому нельзя на него смотреть только как на какую-то схему, которая пригодна лишь для проверки и не движет вперед самого познания.
Лейбниц стремится выявить наибольшее количество модусов, предусматривая различные виды суждения. Он не довольствуется различием общих и частных суждений, а принимает также во внимание неопределенные частные суждения.
В первой фигуре возможен не только модус «Барбара», но и «Барбари». Если имеются две посылки для модуса «Барбара»: «все М суть Р» и «вое S суть М», то можно получить не только правомерный вывод «все S суть Р», но и «некоторые S , а может быть и все, суть Р». У Лейбница более сложные названия: Gabali ( = Barbari) и Legano(= Celaro).
Таким образом, Лейбниц к модусу «Барбара» (Barbara) добавляет модус «Барбари» (Barbari); к модусу «Целарент» (Celarent) — модус «Целаро» (Celaro).
Согласно Лейбницу, существуют 24 модуса, которые равномерно распределяются по четырем фигурам: в каждой фигуре по шесть модусов. Он создает стройную и ясную, логически продуманную классификацию. Для этого он применяет следующие правила: «из двух частных суждений ничего не
95
следует» и «вывод не может превосходить ни одной посылки по количеству». Оба правила нам известны.
С тем же мерилом он остроумно подходит к другим правилам: 1) Из двух отрицательных суждений ничего не следует; 2) Если же одна посылка утвердительная, а другая отрицательная, то вывод следует слабейшей в отношении качества стороне. Сторона называется более слабой в смысле познавательной ценности. Таким образом, если мы имеем два суждения, различные по качеству, то вывод следует слабейшей стороне. Слабейшая сторона — это отрицательное суждение. Можно говорить о слабейшей стороне, имея в виду и количество суждения.
На основании этих принципов можно прийти к выводу: в каждой из четырех фигур оказывается по шесть модусов.
Кутюра на это замечает, что Лейбницу нравиться эта симметрия, она ему представляется признаком истинности, соответствует закономерному числу сторон кристалла в природе. По обычной схеме первой фигуры мы имеем четыре модуса. Но если общее суждение всегда предполагает частное, то нам следует добавить еще два модуса.
Если имеется суждение общеутвердительное, и оно истинно, то значимо и частноутвердительное, так как из большего следует меньшее.
Таким же образом и во второй фигуре следует добавить два модуса. Нужно исходить из наличия модусов, дающих общие выводы. Это — «Цесаре» (Cesare) и «Каместрес» (Camestres). Но если верно «Е», то верно и «О». Мы получаем «Цесаро» (Cesaro) и «Каместрос» (Caraestros). Так как по второй фигуре столько же общих выводов, как и по первой, то можно в свою очередь раздвоить и эти два модуса. Тем самым верно не только «Цесаре», но верен частноотрицательный вывод, т. е. «Цесаро»; соответственно наряду с «Каместрес» будем иметь «Каместрос».
Все выводы по третьей фигуре — частные. Обилие модусов по первой и второй фигурам получается оттого, что мы можем общее заменить частным. А в данной фигуре мы заменить ничем не можем, потому что у нас во всех случаях частные выводы. Следовательно, остается шесть модусов. В результате образуется параллелизм: в первой фигуре шесть модусов, во второй фигуре — шесть модусов, в третьей фигуре — шесть модусов. Кроме того, есть общий вывод по четвертой фигуре «Каменес». Следовательно, «Е» можно заменить «О». Тогда мы получим дополнительный модус «Каменос». Таким образом и четвертая фигура дает 6 модусов. Система модусов приобретает стройный характер. Такова новая классификация модусов Лейбница.
96
Лейбниц указывает, что он имеет в виду «не только тот схоластический способ аргументации, которым пользуются в школах...» (там же). «Все эти обращения, сложения и разделения доводов, которыми он (Эвклид. — Авт.) пользуется, представляют только особенные, свойственные математике и ее предмету разновидности форм аргументации, и математика доказывает эти формы с помощью всеобщих форм логики» (там же).
Далее Лейбниц указывает на асиллогистичеекие выводы, которые нельзя доказать при помощи каких бы то ни было силлогизмов, не изменяя несколько их терминов. Здесь же Лейбниц называет еще один вывод: от прямого к косвенному (a recto ad obliquum). Он приводит пример: «Иисус Христос — бог; мать Иисуса Христа — матерь божья». Наряду с этим имеется другой вид асиллогистического вывода: «Давид — отец Соломона, следовательно Соломон — сын Давида». (В данном случае Лейбниц был на правильном пути.
Это — обращенное отношение, которое вместе с тем не есть силлогизм. Итак, среди форм принудительных мыслей имеются и так называемые асиллогистичеекие выводы.
Остановимся еще на некоторых пунктах логики Лейбница, заслуживающих внимания. При изучении системы Декарта был поставлен вопрос: является ли исходное положение системы рационализма в докантовскую эпоху «я мыслю, следовательно существую» умозаключением? Если это умозаключение, то оно не может быть выставлено в качестве исходного факта. Если же это исходный факт, то что означает слово «следовательно»?
Декарт не усматривал в своем исходном положении умозаключения. По этому поводу Лейбниц замечает, что предложение «я существую» очевидно, так как оно не может быть доказано никакими другими предложениями; это есть непосредственная истина. Сказать — «я мыслю, следовательно существую» — это не значит доказать существование при помощи мышления, так как мыслить и быть мыслящим — это одно и то же; а сказать «я есмь мыслящий» — все равно, что сказать «я есмь, я существую». Здесь Лейбниц опять применяет принцип тождества и вслед за Декартом говорит, что нет основания искать в этом исходном положения силлогизма.
Принцип тождества Лейбниц рассматривает в XXVII главе второй книга «Новых опытов». Он возражает против того, чтобы различать вещи по их положению в пространстве я времени, так как ничем определяющим пространство и время быть не могут. Наоборот, «скорее вещи должны служить нам для различения одного места или времени от другого, так как
97
сами по себе последние совершенно одинаковы...» (стр. 202). Современная математическая логика считает, что наилучшим образом тождество определено у Лейбница. По Лейбницу, тождественными называются два явления или предмета, удовлетворяющие следующему условию: если мы усматриваем какой-нибудь признак у А, то этот же признак оказывается у А1.
Аа А1 a
А b А1 b
Ac А1 c
————————
А тождественно А1
Следовательно, тождество определяется тем, что любой предикат, взятый по отношению к первому объекту, оказывается предикатом и в отношении второго объекта. Если все предикаты совпадают, значит совпадают самые предметы.
Наконец, нужно учесть последнее из частных замечаний Лейбница, имеющее отношение к терминологии современной математической логики. По Локку, суждение называют согласием или несогласием, оно имеет место, когда нечто допускают в качестве презумпции, т. е. признают его истинным до того, как оно доказано. Лейбниц не склонен здесь уступать английскому словоупотреблению, согласно которому proposition (предложение) можно противопоставить judgment (суждению). Английская терминология и объясняет то, почему математическая логика базируется на термине proposition, отличая предложение как логическую структуру от суждения в психологическом смысле. Математики не любят термина «суждение» потому, что, по их мнению, в суждении много смысловых оттенков, которые не позволяют однозначно использовать этот термин.
Лейбниц с этим не согласен. Он говорит: «Другие называют суждением высказывание, произносимое на основании некоторого знания дела, а иные даже отличают суждение от мнения, считая первое не столь недостоверным. Но я не желаю ни с кем спорить о словах, и вы вправе рассматривать суждение как вероятный взгляд» (стр. 403).
Глава VII . ЛЕЙБНИЦ И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛИ
Дата: 2019-02-25, просмотров: 233.