Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

День прошёл в суете и приготовлениях. Все разговоры шли только о том, что будет на «Солнечном круге», спрятанном где-то в лесу, рядом с неизвестным мне не то старицей, не то озером. В том загадочном месте отмечались все основные торжества этой маленькой группы чудом уцелевших хранителей древней традиция. И всё-таки я нашел время и задал старейшине мучающий меня вопрос.

— Ведун Белослав в разговоре со мной не стал вдаваться в подробности о том, что увидели американские астронавты на Луне. Он мне поведал о каких-то разрушенных городах, даже о пирамидах, но о том, что наблюдали астронавты, не расска­зал.

— А ты разве не знаешь, что американцев на Луне не было? Вместо них там побывали автоматические станции. Я же тебе об их блефе рассказывал.

— Я это помню. И вопрос у меня не о том.

— Тогда о чём? Все лунные снимки, сделанные американ­скими лунными станциями, а их ни много ни мало было бо­лее пяти тысяч, уничтожены. То, что осталось, отретуширова­но. Думай сам, что там было отснято!

— И всё-таки?

— Ты можешь объяснить, почему такое произошло, что случилось?

— Зачем ты спрашиваешь то, что хорошо знаешь? Тебе же хранитель рассказал, кто управляет нашей цивилизацией? Фактически они только с виду люди, а, по сути, человекопо­добные рептилии, дети загадочной Шумерской Нибиру. Вот что дает знание генетики! Плохо то, что люди разучились пользоваться мифами. Для многих мифы — что-то вроде сказок. В мифологии наших родственников из Индии прямо сказано, что наги могут принимать облик человека. Это же прямая подсказка. Она всё объясняет. В совершенстве владея генными технологиями, негуманоиды создали на Земле осо­бую расу правителей. Дали им исчерпывающие знания по управлению, организации, политике и, конечно же, по все­планетной финансовой удавке. Последнее позволило этим тварям в образе людей забраться на самую вершину властной пирамиды.

— Судя по всему, их не так уж и много. Всего 600 семейств. Триста видимых и триста скрытых, — запомнил я.

— Ты забыл про несокрушимый генный рептилоидный комплекс, Ар. Кому он только не достался за последние 7 тысяч лет! Он распространялся по Шумеру и по Аккаду. Понятно, что и по Египту. Позднее он сконцентрировался в Палестине среди евреев. Ты думаешь, почему основная масса левитов, из которых, как ты знаешь, происходят раввины, так ненавидит человечество? Ненависть-то не наигранная и не воспитанная. Она имеет другую основу. Как ни печально, генетическую. Вот в чём беда!

— Ты говоришь, что их всего шестьсот семейств? Это от­борные жреческие кадры. А где чёрная европейская аристо­кратия?

— Гены негуманоидов ей достались ещё в Средние века от смешения с богатыми левитами. Знаешь, где она? Возглавляет масонские ложи. Так что забудь о цифре шестьсот. Негуманоидов в образе людей на Земле намного больше. Их тысячи и тысячи. И они управляют не только евреями и масонами, но и правительствами всех без исключения стран.

— Неужели они управляли и правительством Советского Союза?

— При Сталине нет, но после его смерти — да. Доказать это можно легко и просто. С чего мы с тобой начали? С погибшей цивилизации на Луне и Марсе. Так?

Я кивнул.

— Так вот, советские автоматические станции сделали на той же Луне снимков в несколько раз больше, чем вся амери­канская техника с их псевдоастронавтами. Один луноход по­слал на землю фотографий более 50 тысяч. Этот робот был рассчитан на год работы, но прокатался по Луне два с лишним года и снимал всё подряд. А где все эти снимки? Кто-нибудь, кроме избранных из научных кругов и работников КГБ, их видел? Нет! Понятно, что луноход снимал и разрушенные го­рода, и некогда взорванные стеклянные купола, и погибшую технику... И что? Граждане Советского Союза обо всём этом узнали? Конечно, нет! Советские горе-политики великое от­крытие полностью утаили. Так же, как и их коллеги из НАСА. Налицо самый настоящий сговор. Теперь ты понимаешь, по­чему советские космонавты на Луне так и не побывали? Дума­ешь, у нас в те времена космическая техника была хуже, чем у американцев? Она была даже лучше! Но на Луну наши люди не полетели. Американцы со своим проектом Аполлонздорово влипли. Далеко не все их астронавты оказались масона­ми, как, например, Олдрин. Многие знали, что это был блеф, но, несмотря на запреты, стали о нём кое-кому рассказывать. Поэтому самых строптивых астронавтов и пришлось заживо сжечь во время очередного запуска. Помнишь трагедию?

— Как не помнить!

— В СССР ещё раньше подобным образом поступили с тво­им тёзкой Юрой Гагариным. Этот человек тоже многое знал и требовал, чтобы никаких тайн от народа у советского прави­тельства насчёт находок на Луне не было. Да что там сгорев­шие астронавты и наш честный и открытый Гагарин! Чтобы скрыть тайну того, что на Земле некогда процветала великая космическая цивилизация и что она была создана предками современной белой земной расы, убили без сожаления аме­риканского президента Джона Кеннеди, а позднее и его брата Роберта.

— Неужели за то? — удивился я.

— За то, что порядочный Джон не захотел играть в под­давки с иллюминатами. Фактически он попытался объявить им войну. Похоже, ради этого он и стремился в президен­ты Соединённых Штатов. Только переоценил свои возмож­ности. Дело в том, что Джон Кеннеди два раза обращался к Хрущёву с предложением объединить технологии Америки и СССР по освоению космоса. Это означало закат той бес­человечной империи, которую создали на Земле замаски­рованные под людей рептилоиды. Почему? Да потому, что Кеннеди обратился к НАСА с требованием рассказать лю­дям Земли правду о находках на Луне и Марсе. Чтобы не было тайн! Что древняя цивилизация, построенная на Земле и соседних с ней планетах, принадлежала не пришельцам из космоса, а нашим же далёким предкам, людям белой расы. С подобным предложением президент Америки обратил­ся и к советскому правительству. Но, к сожалению, в СССР вместо убитого заговорщиками Сталина находился у власти ставленник британской разведки, а значит, и иллюминатов, Никита Хрущёв. Он и предал Джона Кеннеди. Передал вра­гам его обращение и сообщил о попытке склонить советское правительство к борьбе с замаскированными под людей ок­купантами.

— Ты считаешь, что земля на самом деле оккупирована? — вырвалось у меня.

— Не просто считаю, знаю, что так оно и есть. Доказатель­ством тому смерть Джона Кеннеди, а затем и его брата Робер­та. Братья Кеннеди и не подозревали, что Советский союз, как и страны запада, сразу после смерти Сталина тоже стал кон­тролироваться иллюминатами. Поздний СССР ими и управ­лялся.

— А смысл? Зачем людям-рептилиям скрывать, что древ­ние допотопные цивилизации создавались людьми?

— Как зачем? Чтобы безоблачно управлять планетой. Для того и была раскручена на Земле теория дедушки Дарвина, заявляющая, что человек эволюционировал из обезьянопо­добного предка. Процесс тотальной инволюции был препод­несен, наоборот, как эволюционный. Как и всё вокруг нас. Я же говорю, что мир вывернут наизнанку! Разве не так?

— Так-то оно так, но какая разница, произошел ли человек из обезьяны, или он пришелец из далёкого космоса?

— Ты не уловил тонкость. В Шумерском и вавилонском мифе об аннунаках и знаменитой Нибиру говорится, что ан­нунаки создали на Земле людей. Фактически рабов, чтобы они помогали им добывать золото.

— Но ведь посредством внедрения в ДНК архантропов ге­нов белых богов были созданы гибридные расы: чёрная и жёл­тая. Белую же расу никто не создавал. Наши мифы рассказы­вают о приходе предков белых людей из космоса.

— Всё верно, с одной из планет великих Стожар! И из со­звездия Сириуса. Только ты докажи это полурептилиям! Что им доказывать, они же и без доказательств всё знают, поэто­му и стараются изо всех сил растворить потомков белых богов в массе африканцев и азиатов. Ведётся генетическая полно­масштабная война на уничтожение. Белая раса по их замыслу должна на земле погибнуть. Её представителей люди-репти­лии побаиваются. Опасаются нашей более высокой психиче­ской организации. Представь, что получится, если представи­тели белой расы узнают о своём великом звёздном прошлом и поймут, кто ими управляет и на «законных основаниях» пытается обратить в рабство всех жителей нашей планеты? Якобы потому, что они все созданы благодетелями из космо­са... Сотворены не как свободные люди, а как говорящая био­масса. Именно поэтому и создана на земле мощная индустрия глобального отупления: перевода сознания человека на левое полушарие с последующим этапом биороботизация. Всё это происходит параллельно с процессом постепенного отравле­ния пищевыми продуктами, водой и т.д. А теперь вернёмся к той глобальной великой войне, которая уничтожила земную звёздную цивилизацию. Понимаешь теперь, как она могла произойти?

— Если негуманоиды в совершенстве владели генными тех­нологиями, они запросто могли провести подмену одной из земных элит, — подумав, сказал я.

— Похоже, так и было. Слабым звеном земной допотоп­ной цивилизации была, несомненно, Атлантида. Не зря Аристокл-Платон написал в своих диалогах, что цари Атлантиды вдруг ни с того, ни с сего утратили своё божественное... Это уже касается второй великой войны, той, которая окончатель­но добила Землю. В общих чертах тебе это известно. Есть ещё воцросы?

— Пока нет. Тогда пошли помогать нашим женщинам, иначе они на нас обидятся. Мы опять с тобой целый час про­говорили.

 

Глава 53

ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ

Ночью, уйдя в свою комнату на отдых, я как всегда дол­го не мог уснуть. Рассказ о том, из чего пекут хлеб, который употребляет население планеты, просто ошарашил меня! До меня, наконец, дошло, почему здесь, на хуторе, я почувствовал себя совсем иначе. Что бы я ни ел, никакой изжоги не было. Было такое ощущение, что я резко помолодел.

«Или, может быть, это мне только кажется? — размышлял я. — Нет, не кажется, просто я питался совершенно другой пищей. Это была чистая еда, без консервантов, красителей, вкусовых добавок и другой химии. И, конечно же, я употре­бляю настоящий, а не отравленный термофильными дрож­жами хлеб. Если учесть, что рожь поморы сеют для себя сами, то их хлеб печется еще и из чистой муки».

Через некоторое время мои мысли переметнулись к так называемому тёмному жречеству.

«Технология на самом деле гениальная, — размышлял я.

— Используя генную инженерию, наги приняли облик лю­дей и с помощью денег, знаний по управлению, древнего оккультного наследия пришли к власти над планетой. Что теперь ждёт человечество, одному богу известно! Как всё хи­тро. Они создали для себя из богоизбранных не только ар­мию, но и отличное прикрытие. Чуть что, сразу евреи вино­ваты! Конечно, они, а кто же ещё? Эти недалёкие потомки Авраама и Иакова всегда на виду. Отличная ложная цель. Причем, управляется она тоже посредством генетики, да ещё и через специально созданный эгрегор. Тот же механизм, что и в термитнике. Как сделать так, чтобы эти люди поняли, кто ими управляет? Чтобы до них, наконец, дошло, кто стоит за их Яхве, пастухами-раввинами, кто создал на земле хасидов и хабад? И самое главное, зачем? Когда евреи, наконец, пой­мут, что никакие они не богоизбранные, а избранные в ка­честве расходного материала своими хозяевами, генетически изменёнными ящерами, жестокой инопланетной нелюдью? Что это она является их богом? Когда до них это дойдёт, то многое на земле изменится. Вся эта «жреческая армия» вме­сте с людьми порабощенной планеты начнёт действовать против своих хозяев. И тогда последним не поздоровится. Интересно, как отличить нормального земного человека от человекоподобного аннунака? Надо обязательно спросить об этом старейшину. Может, он подскажет».

С такими мыслями я заставил себя уснуть. И мне приснил­ся удивительный сон. Как будто я вместе с Добраном Глебычем брожу по Луне и вижу гигантские многокилометровые стеклянные купола. Все они наполовину разрушены, как и то, что они когда-то накрывали. А закрывали они от солнеч­ной радиации и метеоритных дождей самые настоящие го­рода. Города людей, потому что под ногами из лунной пыли торчали черепа и кости. Я что-то спрашивал у старейшины, а он мне отвечал. Но что, я не запомнил. Наверное, что-то об увиденном. От такого жуткого сна я невольно проснулся.

«Что это? — думал я про себя. — Неужели так скоро вклю­чились мой эпифиз и правое полушарие головного мозга? Скорее, это был не сон, а погружение во что-то другое, в какой-то неведомый мне мир, где нет ни пространства, ни времени. В нём всё едино. И можно со скоростью мысли пе­реместиться куда угодно!»

Но размышлял я недолго. Внезапно кто-то постучал в дверь, и на пороге появился Добран Глебыч.

— Опять не спишь и другим не даешь? — спросил он с порога.

— Да вот, проснулся... Видел жуткий сон.

— Что ты видел? — спросил помор, присаживаясь напро­тив моей кровати.

— Что мы с тобой бродим по Луне под гигантским разру­шенным стеклянным куполом. А под ногами лежат челове­ческие кости... Черепа, много черепов...

— Черепа, говоришь?

— Кости и человеческие черепа.

На несколько секунд старейшина задумался, потом сказал:

— Активизировалась твоя шишковидная железа, только не пойму, почему так скоро? Теперь ты можешь смело путе­шествовать и во времени, и в пространстве. Магия «намере­ния» тебе известна.

— У меня вот какой вопрос, — сел я на кровать. — Есть ка­кие-нибудь генетические критерии определения, рептилия это или человек?

— Конечно, есть, только «не про нашу честь». Никто этим заниматься не будет. Земная наука схвачена, альтернатив­ной же у нас пока нет. Определить можно только по зрачкам. У этих тварей в темноте зрачки становятся, как у кошек, а при свете дня у некоторых они напоминают каплю, но не у всех. Так что пока они от нас скрыты. И надёжно. Но мож­но легко понять, с кем ты имеешь дело, через его психику. У этих тварей отсутствуют признаки души. Нет чувства любви, сострадания, они не понимают, что такое совесть, честь, бла­городство...

— Но ведь и людей с подобными качествами сколько угодно!

— Да, таких масса, потому они тоже нелюди. Раньше по­добных отделяли от общества, а теперь именно их скрытые аннунаки и приводят к власти. Причём не только у нас, но и по всей планете. Разве что у китайцев пока не так. Понятно?

— Понятно, всё до банальности просто.

— Раз понятно, тогда вставай и собирайся. Пока мы болта­ли, все уже проснулись.

Через час Добран Глебыч с Гориславом уже запрягали тройку лошадей, а я, помогая им, никак не мог наглядеться на стать коней старейшины.

— Зачем тебе кони, Добран Глебыч? — спросил я его. — У тебя же и снегоходы, и трактор?

— Ничего ты не понимаешь, Ар! — улыбнулся он мне.

— Кони — это душа любого русского. Когда-то наш народ превратил дикого коня в домашнего. И он стал символом на­шего северного солнца! И потом, общение с конем лечит че­ловеческую душу. Кони не глупее собак, а может, и поумнее. Такова традиция! Мы держим лошадей для зимних и весен­них праздников. И для навоза... Потому что лучше конского навоза нет на свете удобрения! Благодаря ему на наших по­лях и в огородах всё, как на дрожжах, и растёт.

— Неужели и на Новой земле лошадей разводили?

— На Матке у нас были олени. Их наши предки тоже одо­машнили. Но олени не кони. Они глупее и не так красивы!

Когда тройка была готова, старейшина дал команду са­диться. В доме за хозяина остался один Горислав. Он пожал мне на прощание руку и сказал, что всё нормально, это для него не наказание, а скорее честь. Вскоре вся наша празд­ничная команда уже сидела в роскошной северной кошевке. Впереди на лучке уселся старейшина, за ним его жёны, а сза­ди, на толстом ковре, в окружении четырёх молодых и кра­сивых девушек оказался я. Одновременно зазвенели пять ко­локольчиков, и наша тройка понеслась по буранной дороге к зимнику. Когда мы, наконец, на него выехали, то я увидел, что за ними следом несутся шесть таких же, как наша, троек.

— Это наши, хуторские, — улыбнулась мне Милонежка.

— Здесь тоже традиция! Все за старейшиной, а он должен быть везде и во всём первым, — пояснила Светлена.

«Надо же, куда не кинь, везде невидимые рамки опреде­ленного поведения, — подумал я. — Буквально во всём при­ходится убеждаться, что северная община — это единый, хо­рошо отлаженный механизм. Потому она до сих пор и жива».

Прошло около часа, и я увидел, что наша тройка догоняет целый караван таких же троек.

— Это с соседнего хутора, — снова подала голос Милонеж­ка. — У них свой старейшина, и они притормозили, чтобы дождаться нас.

Когда мы догнали ехавших впереди, то сразу сбавили рысь, и теперь все вместе, придерживая разгорячённых коней, по­неслись дальше по зимнику. Вскоре наш караван свернул с дороги на какое-то ответвление и ещё через час всем скопом мы выехали на широкую поляну. К моему удивлению на по­ляне наша процессия оказалась далеко не первой. Я это по­нял по следам на снегу и по лошадям, которые виднелись под навесами у небольших рубленых домиков.

— Вот и наша изба, — показала вперёд Светлада. — Её уже расчистили, так что мы уже на месте.

Через минуту наша тройка остановилась у заветного до­мика. Наши женщины, захватив с собой тулупы и ковёр, от­правились разжигать в жилище небольшую печь. Я же стал помогать Добрану Глебычу распрягать его разгорячённых быстрой ездой коней.

— Каждая семья имеет свой домик, — кивнул головой в сто­рону строения старейшина. — В него мы переезжаем во время общих торжеств. А там, — показал он головой на стоящие в середине поляны две большие избы, — наша баня и храм.

— Храм? — удивился я.

— Да, место связи человека с Высшим и с предками. Ви­дишь, у него вместо крыши пирамида?

— На пирамиду я уже обратил внимание.

— Сегодня двадцатое декабря. Завтра двадцать первое. Вот сегодня в ночь мы и натопим нашу баню. Чтобы завтра утром, на восходе Солнца, пройти в ней очищение и накрыть стол для лесных обитателей. У них ведь тоже праздник.

Мне хотелось спросить помора, кого он имеет в виду, но чтобы не выглядеть в его глазах конченым дураком, промол­чал. Мы распрягли коней, поставили их под навес и насыпа­ли в корыта овса.

— Через час надо будет лошадей напоить, колодец рядом с баней, — сказал помор, — и я понял, что поить коней — теперь моя обязанность. Когда мы вошли в избушку, в ней уже было сравнительно тепло. В печи потрескивали дрова, а женщины обустраивали стол и спальные места.

— На каждой лавке будут спать по два человека. Только Добрану придётся шиковать одному. Потому что он из нас самый большой. Договаривайтесь, кто с кем, чтобы не было недовольных, — объявила Ярослава.

— Я буду с Аром, — объявила Милонежка. — Он тоже не маленький, а я, как вы сами говорите, пигалица. Значит, нам не будет тесно.

— Хорошо, согласились с ней улыбающиеся девушки. — Дальше мы сами как-нибудь разберёмся!

— Видишь, что делается? — посмотрел на меня помор сме­ющимися глазами. — Младшая дочь берёт быка за рога! Ну и ну! А ведь ей только двенадцать! А что будет дальше?

— Ничего не будет! — засмеялся я. — Всё так и останется!

— Хватит шуток! — пробасил старейшина. — Пойдём, я покажу тебе нашу баню и расскажу, как её надо топить.

— Вскоре мы оказались в огромном пятистенке, который представлял собой общую северную баню.

— Когда-то нечто подобное, может, больше, а может, по­меньше, было распространено по всем городам и деревням древней Руси, — показал Добран Глебыч на гигантское по­мещение. — Видишь, баня отапливается большой русской печью. Её труба заполнена камнями. Посмотри, какая она огромная. А по бокам вьюшки для пара. Огонь, проходя через камни, их разогревает. Но чтобы камни хорошо разо­греть, надо печь топить часов восемь-десять. В этот момент открылась дверь, и к нам подошли крепкие молодые парни. Они уважительно поздоровались со старейшиной, познако­мились со мной и занялись топкой печи.

— Ты тоже присоединяйся. Так быстрее пролетит время, да и с ребятами из других хуторов познакомишься, — посо­ветовал мне помор.

— Тогда я пошёл за дровами, где они у вас?

— За баней, — улыбнулся мне мой новый знакомый по имени Борис.

Когда я пришёл с охапкой дров, Добрана Глебыча в бане уже не было.

— Он велел передать тебе, что напоит коней сам, а ты бу­дешь с нами следить за баней, — передали мне парни наказ моего друга.

— И так до утра? — спросил я их.

— Зачем? Т олько четыре часа. Потом нас сменят, а еще через четыре часа заменят сменивших нас. В бане сидеть не обяза­тельно. Это в данный момент в ней холодно. Через пару часов тут станет жарко. А потом вообще наступит пекло. Надо здесь появляться минут через сорок. И подкладывать в печь, чтобы была полной. Вот и всё. Давайте распределимся, кто за кем.

После такого уговора истопники разошлись по своим до­микам. Отправился восвояси и я. Когда я вошёл в наше вре­менное жильё, стол уже был накрыт, и все поджидали только меня.

— Заглядывал хранитель, — обратился ко мне Добран Глебыч. — Тебя спрашивал. Хочет с тобой поговорить.

— А где его найти?

— Домик Белослава ближе всего стоит к озеру, так что найти ведуна не сложно. После завтрака, точнее сказать, обе­да, сходи к нему.

Когда я подошёл к домику волхва, тот стоял во дворе и на­бирал в эмалированную кастрюлю снег.

— Немного не успел, — улыбнулся он мне после привет­ствия. — Но пока поговорим, чай подойдёт.

— Ты собирался воду для чая натопить из снега? — спро­сил я Белослава.

— Я всегда так делаю. Это летом удобно из ручья или реки её брать. Зимой лучше снега ничего нет. Он самый чистый, у снеговой воды совсем другой кристалл. Он намного легче растворяет в организме и соли, и различные опасные яды. Но пойдём в избу, мне хочется тебе рассказать о другом.

Когда мы вошли в домик ведуна, он поставил кастрюлю на печь и, повернувшись ко мне, сказал:

— Я хочу обратить твоё внимание, Гор, вот на что. В на­стоящее время на земле действуют две формы восприятия окружающего. Одна форма гуманоидная. Посредством выс­шей полевой сущности она пронизывает все уровни гипер­пространства и связывает нас с Высшим. Именно оттуда, че­рез такой вот многослойный мост мерностей, мы и получаем представление о гармонии. Ты должен знать, что геометрия золотого сечения воспринимается человеком на чувственном плане. Её нельзя объяснить словами или как-то измерить. Хотя математические модели её построены. Эту гармонию линий и форм, звуков музыки и поэзии мы ощущаем. Такая информация передаётся человеку даже не от Сварога, а от самого Рода. Именно ощущение гармонии прекрасного не только связывает нас с Творцом всего сущего, но и делает нас частью его самого. Это та данная нам свыше лестница, взби­раясь по которой, сознание человека может достичь уровня того, кого мы называем созидателем и хранителем Мирозда­ния. Именно по этой причине человеку никак нельзя утра­тить чувственное восприятие принципа золотого сечения. Ни в форме, ни в слове, ни в звуке, ни в мысли, ни в чув­ствах. Что такое любовь? Это чувственное восприятие окру­жающего, преломлённое через призму божественного, того, что известно нам как золотое сечение. То же самое можно сказать о категориях совести, чести, о высоком проявлении человеческого духа — благородстве. Один философ сказал, что осознание прекрасного спасёт мир. Так оно и есть. Но это осознание начинается с форм. С того материального мира, в котором живёт наше тело. Сколько раз было так, когда ты ловил себя на мысли, что перед тобой цветок, от которого нельзя оторвать взгляд?

Я кивнул.

— Наверняка ты любовался не только цветком, но и мно­гим другим в царстве материи: деревьями, реками, озёрами, горами, рассветами и закатами, наконец, людьми. И тебе, на­верное, не раз приходило в голову, почему ты эту красоту видишь, а другие к ней равнодушны? Подобное было?

— И не раз!

— Ты не догадываешься, почему кое у кого нарушена связь с Высшим? Да и не только с ним, но и с многомерной сущностью? Посмотри на животных: они не ощущают ни красоты, ни гармонии форм, ни яркости красок, до них не доходит музыка. В их сознании она преломляется в пустой, несвязанный меж собой набор звуков. Почему так? Потому что животные не обладают многослойной, сложной психи­кой человека. У них отсутствует полевое сознание связанной с Высшим сущности. Хотя посредством инстинктов они чув­ствуют информационное поле. Для чего я тебе это говорю? Чтобы ты понял, что затеяли на Земле те, о ком мы не так давно говорили. В их руках не только политика, наука и эко­номика, они управляют и культурой. И пользуясь этим ин­ститутом, опускают сознание человека до животного уровня. Когда речь шла о появлении на Земле новых видов человеко­образных, я говорил не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Перед нелюдью хозяевами поставлена конкретная задача — лишить человека восприятия гармо­нии золотого сечения во всём, где только возможно. Много ты сейчас найдёшь людей, которые чувствуют и понимают музыку великих композиторов? Таких, как Бах, Бетховен, Моцарт, Глинка, Чайковский, Римский-Корсаков и других. Таких людей единицы. Чтобы убедиться в этом, достаточно сходить несколько раз в филармонию. Там ты увидишь одни и те же лица. Одна и та же публика, в основном люди средне­го и пожилого возраста. То же самое ты увидишь, посещая и картинные галереи классиков. А сколько наших русских лю­дей перестало воспринимать народное творчество? Для них народные песни, мелодии и пляски — пустой набор звуков. Как для собак, лошадей или живущих в доме крыс.

— Как для обезьян, — добавил я.

— Да-да, обезьян, — кивнул головой жрец. — Я не хочу говорить про балет и оперу. Многие ходят туда не для того, чтобы погрузить свою душу в мир прекрасного, а для того, чтобы просто показать, что он там был и, значит, чего-то стоит. Как видишь, инопланетным тварям удаётся опустить сознание некоторых людей до животного состояния. Дела­ется это через институт так называемой массовой культуры, который финансируется иллюминатами и рассчитан на вос­питанных системой молодых людей. Теперь ты понимаешь, почему всё так устроено, что детей отрывают от родителей с двухлетнего возраста и отдают в ясли? Это самое подходящее время включения их в систему.

— Но ведь и в Спарте детей с двух лет отдавали в специ­альные школы!

— Да, отдавали, чтобы спасти от влияния родителей. От их излишней опеки. Потому что спартанское общество было выше того, что могла дать семья. У нас всё наоборот. В семьях тоже происходит ломка ребёнка, но не в такой степени, как в обществе. В них пока не рекламируется проституция, нарко­мании, житьё-бытьё за чужой счёт и т.д. Но влияние массо­вой, или уличной, культуры — только видимая часть айсбер­га. Невидимая же его часть — это те программы разрушения сознания, которые навязываются через средства массовой информации. Тут и печать, и радио, и телевидение. Особен­но сильно ломает души последнее. Дело в том, что иллю­минаты посредством своих ставленников-масонов создали на телевидении фальшивую рейтинговую систему, которая всегда голосует за всё грязное, чёрное и низкое. Именно с её помощью и идут по телевидению различные разрушающие человека шоу. Причем, не только у нас, но и на Западе. В настоящее время отрыв человека от его высшей сущности, а значит, и от Создателя, идёт в глобальных масштабах. Война, объявленная всему социуму. Вот что значит — иметь влия­ние на культуру. Это огромная сила! Особенно хорошо клю­ют на мероприятия по разрушению души левополушарные и биороботы. И тем, и другим посредством рекламы можно вложить в сознание любые программы. Причем такие, кото­рые глушат голос генетического кода. Вот так. Пример тому — создание по всей планете особого института генетически ущербных женщин, выведенных специально для удовлетво­рения половых инстинктов человекообразных ящеров. Ты понимаешь, о чём я говорю?

— Смутно догадываюсь.

— Дело в том, что люди-ящеры больше ящеры, чем люди. От человека у них только оболочка. Всё остальное, особен­но психика, не человеческое. Они не являются частью само­го Создателя, как мы. Поэтому гармония золотого сечения, как и всё остальное, что для нас является прекрасным, им не понятна. У тварей в образе человека свой вкус, нечеловече­ский. Поэтому их не возбуждают наши земные женщины с лебедиными шеями, высокой полной грудью, узкими плеча­ми, широким тазом и круглыми красивыми бёдрами. Им по­давай женщин, у которых в крови больше тестостерона, чем их родного эстрогена: костистых, широкоплечих, не в меру высоких, плоских, бесталых и бестазых. Ноги у этих жен­щин растут буквально от ушей, причём уродливые, тощие, без развитого бедра и зада... При помощи рекламы по всей земле была дана установка, что такие женщины являются красавицами! И подобную программу биороботы приняли. Они поверили, что это именно так! Оказалось, что у многих людей не только полностью подавлена связь с Высшим, но и разрушен генетический код мышления. В результате урод­ство вытеснило подлинно божественное. Зато люди-ящеры заполучили для себя всё, что хотели. Куда ни кинь, везде красоту земной женщины представляет этот уродливый не­человеческий тип. И ни протесты медицинских генетиков, которые прямо говорят, что многие из подобных женщин яв­ляются генетическими мужчинами, именно поэтому и обла­дают мужским скелетом, и ни протесты врачей-гинекологов, которые знают, что таз таких красавиц создан не для вына­шивания ребёнка, а для снесения яйца, ничего не дают. Всё остаётся по-прежнему: на подиумах и конкурсах красоты вы­ступают женщины-рептилии, вид которых приводят в экстаз сравнительно небольшую группу людей-ящеров и в благо­говейный трепет различного рода программированных био­роботов. Видишь, что происходит с сознанием нашего брата, которого удалось оторвать от чувственного восприятия гар­монии золотого сечения? Фактически наступает духовная смерть. До обезьяны всего один шаг!

— Наверное, полшага.

— Сегодня в бане, Гор, ты увидишь полсотни красивейших девушек и молодых, прекрасных женщин. Я хочу, чтобы ты обратил внимание на то, как они сложены. Какую генетику им дали наши предки. И ты должен вывести для себя своё личное восприятие прекрасного. И на таком уровне, чтобы ты мог передать это людям. Пойми, задача эта не из лёгких, ты должен на чувственном уровне уловить и линии, и про­порции. То, что ты видел двоих дочерей и двух жён Добрана, а ещё несчастную Дашу, мало что значит. Это тонкий срез и заметь: визуально все женщины оказались разными... Тебе же надо понять общее. Через совершенность женского тела осоз­нать красоту цветка, дерева, неба, гармонию поэзии и звуков музыки. Когда ты услышишь, как звучит фигура каждой де­вушки или женщины, вот тогда можно считать, что ты достиг желаемого. Пойми: код прекрасного един. Это гармония всего Мироздания. И через частное можно постичь общее. Здесь не задание, Гор. Это ещё одно твоё посвящение. Если ты с ним справишься, то можно считать, что я в тебе не ошибся.

— А почему ты сказал, что наша Даша несчастная? — по­сле минуты молчания спросил я хранителя.

— Видишь ли, — посмотрел он мне в глаза, — Дашу кое- кто хотел использовать. Её готовили не для ритуального жертвоприношения. Скорее всего, девушку предупредил об опасности кто-то из ФСБ, внедрённый в их круг. В нашей спецслужбе есть и честные люди, даже герои. Этот человек сильно рисковал.

— Я тебя не понимаю.

— Сейчас поймёшь, — снял с печи вскипевший чайник хо­зяин дома. — В Британии имеется под покровительством людей-ящеров и масонов шотландского обряда особая женская масонская ложа. В ней специально готовят женщин-убийц для разрушения мужской психики. Многие женщины-по­литики вышли из этой ложи. Та же железная леди Маргарет Тэтчер и многие другие. Вот туда и хотели отправить нашу Дашу. Внешность у девушки сам знаешь, какая. Особо никог­да не тренировалась, а смотрится богиней. На её обёртку и была сделана ставка. Осталось извратить психику, потому и создали для нее весь ад, который она прошла, чтобы ложа вы­глядела раем. Но есть одна грустная деталь: если кандидату­ра от ложи увильнула, то она должна непременно погибнуть. Поэтому тайные ищейки Дашу будут искать. Причем многие годы. У них на этом деле специализируется целая служба.

— А ты не боишься, что вас всех на праздник в той же бане расстреляют?

— Ха-ха-ха! — засмеялся волхв. — Этого из нас никто не боится. Потому что наш мир полностью закрыт от частот со­циума и путь сюда только один. И он всегда под охраной. И если даже маги разгадают наш код, мы об этом сразу же уз­наем. Нас пытались найти и агенты царской охранки, и аген­ты Троцкого, и люди Глеба Бокия. Всё бесполезно. Теперь их дети рядом с нами. Ты понял меня?

— Понял! — кивнул я ведуну. — И последнее. Я спросил твоё имя. Высшей твоей инкарнации. Так вот, тебя звали Белославом! Как видишь, ты мне тёзка. Потому пасечник и по­слал тебя ко мне.

— А что, можно было и в другое место?

— Можно. Наши люди до сих пор живут и на Урале, и в Сибири... Но здесь, у нас, что-то вроде столицы.

Взглянув на часы, я понял, что пора идти подложить дров в печь бани. Поблагодарив хранителя, я собрался было от­правиться по своим делам, но когда я подошёл к двери, он на прощание мне сказал:

— Запомни, тёзка, британское «сэр» на языке халдеев оз­начает «змей». То же самое французское «сир». Это одно сло­во. Вот она, точка над «и». Только об этом мало кто знает. Ко­нечно, сами люди-рептилии и масоны высших посвящений, но больше никто.

— А ты можешь в трёх словах мне рассказать, кто такие хабадники? Что у них за генетика, и почему они так ненавидят нас, представителей других рас и народов? — повернулся я к хранителю.

— Больше всего они ненавидят представителей белой расы и ещё сильнее нас, русичей. Потому что мы являемся прямыми потомками древних белых богов. И у нас самый высокий потенциал связи с Высшим. Работает не только ле­вое полушарие головного мозга, но и правое.

— А их генетика?

— Здесь нетрудно догадаться. Они происходят из того пласта еврейского народа, который генетически смешан с детьми Нибиру. Отсюда и их ненависть к людям. Ненависть не внушённая, а генетическая! В хабад подбираются именно такие. Теперь ты понимаешь, почему для хабадников все две­ри открыты. С ним связана вся чёрная элита Европы и Аме­рики. Почему они запросто общаются с королями, премьер- министрами и заправилами транснациональных компаний. Генетически все они очень близки. Все «сэры» и «сиры».

— Из твоих слов получается, что хабадники генетически не евреи?

— Так же, как и многие раввины.

— Как ты считаешь, королева Британской империи — ев­рейка?

— С одной стороны, нет, с другой — да.

— Такая же, как и хабадники, и президенты транснацио­нальных компаний. Все эти Ротшильды, Куны, Абрахансоны, Рокфеллеры и т.д. А простые евреи для всех них — всего лишь расходный материал, которым через миф об их бого­избранности неплохо манипулируют. Как видишь, всё очень просто. По земным меркам все они вроде бы разные: одни относят себя к евреям, другие к англосаксам, французам, немцам, фламандцам, испанцам и т.д. Но вся их свора име­ет один и тот же генетический фундамент «детей Нибиру». Следовательно, земной расой не является. Это пришельцы из космоса, только в образе человека. Любопытно то, что не­которые их группы и не догадываются, кто они такие. На­пример, те же хабадники...

— Теперь, наконец, до меня дошло! — открыл я дверь, на­правляясь на своё дежурство.

Четыре часа нашей смены пролетело незаметно. Когда пришли другие ребята, в бане было уже жарко. В семь утра в её парной невозможно было уже дышать.

— Всё, подъём! — скомандовал утром старейшина. — Женщины, марш в баньку. Когда мы приедем, вы должны быть хорошо прогретыми. Парить будем вас, как положено! Нас с Гором двое, а вас сколько!

— Мы быстро! — отозвалась Валентина и через несколько минут в избушке остались только мы с Добраном Глебычем.

— Ну и что тебе, если не секрет, наказал волхв Белослав?— спросил он меня.

— Да я и сам толком не понял. Чтобы я посредством чув­ственного восприятия гармонии женского тела вышел на уровень осознания пропорции золотого сечения. Буквально во всём, не только в форме, но и в поэзии, и в музыке... Как это возможно, пока не знаю.

— Э, да он тебя в жрецы наметил! Придёт время, когда не ты меня будешь слушать, а я тебе в рот заглядывать! Это хорошо! Значит, есть потенциал!

Слова старейшины меня смутили. Видя, что я покраснел, он хлопнул меня по плечу и сказал, что у каждого человека свой духовный потолок, только один к нему идёт всю жизнь, а другой достигает его за несколько лет, вот и всё. Минут че­рез пятнадцать, прихватив с чердака избушки с десяток ве­ников, мы тоже отправились в баню. На улице, кроме нас, оказались и другие парни. Они шли группами и поодиночке со своих домиков к бане, и в предутренних сумерках их было хорошо видно.

— Так мы не одни! — обратился я к Добрану Глебычу.

— Нет, конечно! Женщины сейчас уже на пределе. А парни с улицы, полные сил. Поэтому парить наших дам будет не в нагрузку. Это тоже традиция. Когда всей толпой мы вошли в огромную парную бани, то увидели, что верхние этажи полок наполовину заполнены. На них лежали рядами наши север­ные красавицы, а жар стоял такой, что начали сворачиваться уши. Девушки и женщины, увидев вошедших мужчин, стали поднимать руки, показывая, где их можно найти. Распарив берёзовые веники в горячей воде, мы со старейшиной отпра­вились туда, где лежали наши барышни. Кто-то по чьей-то команде плеснул берёзовый настой на раскалённые камни, и верхние полки заволокло паром. Мне достались Даша, Свет­лада и Ярослава, старейшине все остальные. От горячего пара пылало лицо, жгло руки, но через несколько минут мои жен­щины скатились на нижние полки. Отдышавшись, они выбе­жали на улицу вслед за другими и бросились кататься по рых­лому чистому снегу. В это время над горизонтом появились лучи восходящего солнца, и начался рассвет. Это был рассвет Праздника Великого Коляды. Когда на верхних полках оста­лись одни мужчины, в парной стало снова тихо. Но ненадолго. Через минуту на свои места вернулись все наши красавицы. На их крепких разгорячённых телах комьями лежал тающий снег, было видно, что все они основательно остыли, и теперь у них возникло желание похлестать вениками нас. После такой процедуры и мы, и они оказались снова в снегу. И женщинам, и мужчинам улыбалось восходящее праздничное светило,

— Как видишь, тёзка, обряд очень простой! Те же четы­ре стихии и лучи восходящего Солнца. С этого момента его характеристики начинают меняться. Из осеннего оно стано­вится полностью зимним, и начинается его подъём, — услы­шал я знакомый голос ведуна.

Он стоял голыми ногами на снегу, одетый в длинную бе­лую рубаху, и улыбался.

— Ты, наверное, спустился с небес? — засмеялся я. — Тебя же в бане не было.

— Просто ты меня не заметил. Это и понятно. Кругом столько красавиц, что тебе не до старика. Дело-то молодое!

— Да я на них ещё и не смотрел.

— А ты взгляни и на чувственном плане осознай, что ты должен. Иди, не стесняйся! Любуйся! Подари нашим дев­чонкам свою сибирскую суровую силу. Дрожа всем телом, я снова вбежал в парную и увидел на нижних полках ото­гревающихся от снежной купели незнакомых мне девушек и женщин. Здесь же рядом с ними стояли и все наши краса­вицы. Но на фоне того, что предстало перед глазами, они не казались какими-то особенными. Просто обе Светы и даже абсолютно совершенная Даша были ни сколько не красивее других молодых обнаженных барышень.

— Подойди сюда, Ар, — позвала меня Светлена. — Зна­комься, здесь все наши. Они из соседнего хутора, что на той стороне реки. Это Радмила, — представила она мне божество в женском облике.

Девушка поднялась со скамейки, и от её совершенства и красоты у меня закружилась голова. На меня смотрели огром­ные, широко расставленные, умные, пронизывающие глаза. Её иконописное лицо, казалось, изваял небесный скульптор. То же самое можно было сказать и о фигуре. Высокая, краси­вая шея, необыкновенно правильные, чуть покатые плечи, совершенная форма груди и плоский, подтянутый живот! Поразила осиная талия девушки. Казалось, она была тоньше, чем у стоящей рядом Светлены. Но больше всего меня уди­вили круглые, мощные бёдра и стройные, высокие голени красавицы. Невольно возникло впечатление, что её ноги вы­тачивались на особом станке. И не человеком, а самим богом.

— Радмила учится в Архангельске. Она мастер спорта по конькам, — сказал несколько слов о своей подруге первая Света. — Как тебе она?

— Моё мнение, что Радмила — само совершенство!

Услышав мои слова, красавица улыбнулась. В её улыбке я не увидел ничего честолюбивого, надменного и эгоистично­го. Простая милая улыбка умной девушки. Вот и всё. Через пару минут Светлена познакомила меня ещё с тремя такими же живыми богинями. Все они были разного роста, но вели­колепно сложены, голубоглазы и русоволосы. От красоты и, совершенства форм и линий, цвета глаз, блеска кожи мне стало не по себе. Надо было срочно успокоиться. И понять увиденное. И я, поклонившись своим новым знакомым, под­нялся на свою полку. Вскоре рядом со мной примостились и обе Светы. Через минуту вслед за ними пришла Даша. По ней было видно, что девушка растеряна.

— Как тебе, Дашенька, здешняя публика? — посмотрела на неё Светлада.

— Дура я, вот что, — тихо сказала она. — Считала себя непревзойдённой красавицей. А здесь, куда ни посмотри, та­кие девчонки, что глаз оторвать невозможно. А парни какие!

— Они по породе нисколько не хуже девушек, — отозва­лась Светлена.

— Теперь ты понимаешь, Даша, куда мы тебя привезли? — поднялась со своей скамейки Светлада. — Ты должна осознать, что все наши хуторские — это особая порода людей белой расы. Нас совсем мало. Но они, — показала девушка на лежащих на полках и стоящих внизу парней и девушек, — её генетический неприкосновенный фонд. Ты же хотела подарить свои гены го­родским дегенератам. Прости меня за прямоту.

— Но ведь я полукровка, — вздохнула Дашенька.

— Ну и что? Твоя мать из карелов, но очень хороший че­ловек, и в молодости была красавица. И потом, ты же копия матери твоего отца. Здесь тебя приняли как свою. Некоторые парни тобой любуются. Ты их идеал, а не мы, и не Радмила с подругами. Разве не видишь?

— Вижу, — улыбнулась Даша. — Но ведь и Ара ваши при­няли за своего.

— Во-первых, не ваши, а наши! — подняла свою красивую голову Светлена. — И, во-вторых, он и так свой. Ар прошёл ту же школу, что и все мы. Только глаза у него зелёные. Отец говорит, что у сибирских челдонов в основном именно такие глаза.

Но тут разговор девушек прервал голос Добрана Глебыча.

— Хватит стрекотать! Второй заход!

С этими словами старейшина открыл каменку и плеснул туда ковш горячего берёзового настоя. И снова все, кто лежал на верхних полках, взялись за веники. После второго купа­ния в снегу и игры в догонялки по сугробам, я попросил обе­их сестёр познакомить меня ещё с одной группой красавиц. Они привлекли моё внимание тем, что вместо снега облива­лись колодезной водой.

— Это те, кто несколько лет прожили в городах. Им снеж­ные ванны пока запрещены, могут заболеть, — объяснила мне поведение этих девушек Светлена. — А насчёт знаком­ства, как угодно. Можно сейчас, а можно на празднике!

— Лучше сейчас. Там тоже такие, как вы, красавицы.

— Красивее нас! Совершеннее и нежнее. Мы с сестрой не­сколько грубоваты.

— Ничего вы не грубоваты! — возразил я им. — Просто ат­летичнее. Я тут решаю задачу пропорции золотого сечения. И хочу их сравнить с теми, кого я уже видел.

— Вон оно что! — переглянулись обе Светы. — Ну что, Даша, пойдём вниз, знакомиться. Раз ты с нами, то тебе надо знать всех. Прежде всего, девушек-сверстниц. С парнями тебя сведёт праздник. На то он и создан, чтобы люди сходи­лись друг с другом.

— Ни с кем я сходиться не хочу, — буркнула Даша.

— И не надо, — улыбнулась ей Светлена. — Просто необ­ходимо знать всех наших в лицо.

Через несколько минут я оказался в круге заинтересовав­ших меня красавиц. Мое сознание восхищалось и любовалось девушками: их тонкими чертами лица, абсолютными линия­ми тела, и я ловил себя на ощущении, что передо мною один и тот же образ, одна и та же пропорция, только выражена она в многообразии. После третьего пара, когда вся наша банная команда собралась в массажной и моечной, я почувствовал то, что ещё недавно мне было недоступно. Не умом, а чем- то другим стал ощущать, что смогу видеть теперь не только пропорции золотого сечения человека, но и всего живого. Значит, мир открылся для меня совсем с другой стороны. С той, с которой я и не ожидал. Осознание того, что теперь мне доступна божественная гармония всего сущего, пьянило. Я улыбался девушкам и парням, безо всякого стыда любовался совершенством и тех, и других, и они, понимая меня, тоже улыбались. Наконец, в моей душе всё стало на место. Я по­нял суть высшей гармонии. Вот она, та линия, которой надо следовать по жизни. Её не надо рассчитывать, просто надо научиться её чувствовать. И путь к этому состоянию лежит через осознание совершенства красоты женщины, не приду­манной кем-то и разрекламированной, а подлинной — боже­ственной, той, какой должен обладать гармонично развитый и генетически здоровый человек! Мне мучительно хотелось найти белого волхва и поблагодарить его за подарок. Рас­сказать ему о своих новых ощущениях, но старика нигде не было.

«Так вот почему и мужчины и женщины тысячи и тысячи лет в прошлом мылись вместе в банях и купались в купаль­нях? — наконец, дошло до меня. — Тут не только обмен энер­гиями, здесь совсем другое. С помощью магнита притяжения к противоположному полу на чувственном плане включает­ся осознание божественного кода геометрии высшего поряд­ка, той, которая называется пропорцией золотого сечения!»

От счастья того, что я приобрёл, мне хотелось обнять всех окружающих. И знакомых, и ещё незнакомых.

«Вот он, праздник души!» — думал я, еле живой от уста­лости подходя к нашему маленькому, занесённому снегом домику.

 

Глава 54

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПРАЗДНИКА

После обряда очищения стихиями и купания в заряжен­ной волхвом воде, люди разошлись по своим домикам. Теперь по закону следовало хорошенько отдохнуть, а после полудня сходить в лес и накрыть стол для добрых лес­ных духов. Всеми этими делами должны заниматься дети. Таков древний обычай. Взрослым же надо было готовить площадку для игр на льду озера и большой зал храма для ве­чернего торжества. Мне очень хотелось пойти посмотреть, что собой представляет то помещение, которое местные между со­бой называют храмом. Но получилось так, что ко мне загля­нул Борис и пригласил на озеро. На улице работы скопилось довольно много. Необходимо было на довольно большой тер­ритории счистить лишний снег, потом всю эту огромную пло­щадку утоптать. Кроме этого, недалеко от берега по кромке озера надо было расчистить широкую замкнутую ипподром­ную полосу для соревнования троек. Традиционно её длина целых две версты. Поэтому на такую работу отправилось че­ловек тридцать парней и молодых девушек. Получилось так, что я вместе с Борисом и одним знакомым парнем, с которым подружился ещё на сураде, оказался в этой компании. Мы дружно работали широкими фанерными лопатами часа три, но прошли всего треть расстояния. Стало понятно, что для та­кого дела нас маловато. Но тут нам на помощь пришли парни и девушки, которые закончили с площадкой, и дела пошли побыстрее. К вечеру полоса была готова и всей гурьбой не­много уставшие, но счастливые, мы направились по своим домикам готовиться к вечернему торжеству. Когда я вошёл в избушку, то обомлел. Все шесть женщин, начиная с Милонежки и кончая Валентиной, превратились в сказочных красавиц. Все они были одеты в нежно-голубые, расшитые золотой вы­шивкой платья. На их точёных головках красовались жёлтые, украшенные речным жемчугом короны-кокошники, а с них, напротив ушей, свисали серебряные, замысловатой формы подвески. Ноги живых богинь были обуты в красные, укра­шенные золотым шнурком сапожки.

«Так вот какой костюм шили девушки Даше, — мелькнуло в голове, - где-то ведь и сапожки откопали». Даша стояла пере­до мной в своём праздничном наряде, и лицо её светилось не­описуемым счастьем. «До чего же наш русский костюм укра­шает женщину!» — невольно залюбовался я красавицами.

— Но не христианский, а древний, солнечный, — проба­сил, глядя на меня, Добран Глебыч.

— А чем он отличается?

— Христианское платье скрывает фигуру женщины. По сути, это свободный балахон, только слегка перехваченный шнуром под грудью. Наш же, наоборот, подчёркивает её фи­гуру. Посмотри, все сарафаны в талию, и отрыта шея. Разве можно такие шеи скрывать? Они же красивее, чем у лебедей!

Сам Добран Глебыч сидел, одетый тоже по-праздничному. Он любовался женщинами, и было видно, что настроение у него прекрасное. На старейшине была одета ярко-красная, льняная, украшенная золотой вышивкой русская рубаха. На ногах виднелись хорошо начищенные хромовые сапоги, а с шёлкового пояса свисали белые кисти.

— Все ждём тебя, Белослав, — вдруг он обратился ко мне тем именем, которое я услышал от волхва. — Давай быстро пе­реодевайся, вот твоё праздничное, — показал он на лежащий посередине стола свёрток. — Женщины сейчас уйдут. Им там надо кое-что подготовить, а мы с тобой следом.

Через минуту, накинув на себя шубы, наши красавицы на­правились к храму, а я стал приводить себя в порядок и пере­одеваться. Надо сказать, что национальный костюм, который приготовили для меня в доме помора, оказался мне впору. Не­много большими были только сапоги. Но я надел ещё одну пару носков, и они перестали хлябать. Подпоясав свою белую косоворотку жёлтым шёлковым шнурком, я в полной боевой готовности предстал перед Добраном Глебычем.

— Всё, мы можем идти!

— Вижу! — кивнул он мне, улыбаясь. — Ты только забыл вот это, — показал старейшина на небольшой деревянный ковшик. — Он тебе тоже потребуется. Чем ты будешь пить праздничную сурицу? У нас у каждого свой. Это тоже наш се­верный обычай. Бочонок общий, а ковш у каждого индивиду­альный.

Я взял со стола раскрашенный, с золотыми обводами ков­шик и, накинув на себя полушубок, отправился вслед за помо­ром. Когда мы вошли в огромную деревянную избу, которую местные почему-то называли храмом, на дворе стало совсем темно. Когда я переступил порог из прихожей в главное поме­щение, что мне сразу бросилось в глаза, так это огромный го­рящий камин. Его огонь освещал зал и сидящих на скамейках вдоль его стен людей. На фоне огня в длинной белой одежде стоял хранитель и улыбался входящим. Мы с Добраном Глебычем нашли себе место рядом со своими женщинами, и ког­да за последним человеком в праздничной одежде закрылась дверь, волхв поднял руку.

— Родные мои! Внуки и правнуки! Все, кто в этом зале и нашем тайном храме, поздравляют вас с праздником Велико­го Коляды! С новым временным кругом. Теперь уже тринад­цать тысяч шестьсот восемьдесят третьим! Тринадцать тысяч шестьсот восемьдесят три года назад Великая война разру­шила нашу священную прародину. Вы знаете, как это было. Сначала волны небесного огня, а потом пришла великая вода. И нас осталось немного. Многие ушли далеко на юг. И посте­пенно забыли отечество, только не наши предки. Они оста­лись на осколках прародины. И жили так не одну тысячу лет. Так давайте в этот торжественный час поклонимся нашим да­лёким прадедам, тем, кто сохранил для нас душу Священной Орианы! Скажем им слова благодарности за то, что память о великом прошлом белой расы не умерла. И мы, как наши деды и отцы, понесём её дальше во времени. Вы должны знать, что ничего не бывает вечным. На смену царству тьмы обязательно придет рассвет. Он уже не за горами. Вы его тоже чувствуе­те. И представители белой расы в Европе, Америке и во всем мире по достоинству оценят наш подвиг сохранения древней звёздной традиции! А сейчас начинаем наш праздник! Ещё раз поздравляю вас всех с нашим орианским новым годом! В этот момент неизвестно откуда раздались звуки торжествен­ной музыки, и на середину зала выехали верхом на конях два всадника. Один сидел на коне вороном, а другой на белом. Оба коня были накрыты толстой кожаной броней. На их мор­дах виднелись жутковатые маски со стальными наклепками.

Броня на конях тоже была выкрашена: одна в чёрный цвет, другая в белый. Я стал рассматривать всадников. На обоих витязях поблескивали абсолютно одинаковые доспехи. На го­ловах виднелись шлемы с опущенными личинами, на плечах кованые оплечья, а поверх кольчуг были надеты тяжёлые че­шуйчатые панцири. Различались они только накинутыми на шишаки шлемов флажками. У восседающего на чёрном коне флажок был чёрный, а у того, кто сидел на коне белом, фла­жок соответствовал цвету его коня. Оба всадника, подъехав к волхву в знак приветствия, опустили свои длинные острые ко­пья, а потом разъехались по углам зала.

— Видишь, — толкнул меня локтем Добран Глебыч. — Кони олицетворяют собой два солнца, одно — это конь чёр­ный — солнце убывающее, другое — конь белый — солнце, идущее на прибыль. Сейчас ты увидишь спектакль, бой двух солнц.

Не успел старейшина закончить, как всадники помчались навстречу друг другу. Они прикрыли себя коваными сталь­ными щитами. В них и ударило острие коней. Копьё чёрного всадника сломалось, а копьё белого уцелело. Отбросив копья, рыцари вынули прямые острые мечи и, прикрывшись щи­тами, начали ими рубиться. Вскоре стало видно, что чёрный всадник уступает натиску белого. Вот он уже выехал из боя и, развернув коня, поскакал к открывшейся двери. На поле сра­жения остался один белый витязь. Он, приветствуя публику поднятым над головой мечом, объехал по кругу зал, и, покло­нившись огню, спрыгнул со своего коня. Лошадь тут же кто-то взял под уздцы, а победитель, сняв с себя шлем и передав его в руки рядом стоящих, снова повернулся в зал и, дождавшись, когда шум стих, громко произнёс:

— Да вернётся на Землю свет!

И тут через минуту вдоль стен зала загорелись десятки фа­келов.

— Вы не боитесь пожара? — невольно спросил я помора.

— Это ненадолго. Потом факела прогорят.

В этот момент заиграла музыка. Только тут я заметил му­зыкантов. Они стояли сразу за камином и в свете его пламени были почти не видны.

— Смотри и слушай! — вернул меня к происходящему До­бран Глебыч. — Сейчас ты увидишь хоровод рождения света.

Звуки удивительной музыки усилились и вдруг, как по волшебству, все молодые женщины и девушки поднялись со своих мест и, построившись по росту, медленно и плавно поплыли по залу. Переливы музыки слились с хороводом. И движения, и звуки превратились в одно целое и, казалось, что зазвучал сам хоровод. Открыв рот, я смотрел на чудо, кото­рое было перед моим взором. И не верил ни своим ушам, ни глазам. Это был не тот девичий хоровод, который я много раз наблюдал в кино и на сцене. Девушки, двигаясь в нём, одно­временно вращались и вокруг своей оси! Причём в разные стороны.

— Так ведь это тот самый волчок, который мне показали в бане твои дочери! — взглянул я на Добрана Глебыча.

— Тот, да не тот, смотри внимательно, — улыбнулся он мне. — Там они просто вращались, а здесь всё дело в фигурах.

И я стал внимательно смотреть за движением хоровода. Вот девушки в своих голубых, расшитых золотом сарафанах по­плыли по спирали.

— Видишь, это сурад-лабиринт, — пояснил старейшина. — С него всё и начинается. А сейчас ты увидишь нечто другое.

И тут пройдя лабиринт, хоровод распался на отдельные ча­сти, и каждая группа двинулась по кругу в свою сторону. Всё это закружилось, как живой механизм. И в центр круга стали втекать отдельные части хоровода. А небесная космическая музыка всё набирала и набирала силу. Я снова слышал звуки гуслей, рожков, свирелей, переливы сразу нескольких гудков и цимбалов. И вот хоровод принял очертания пылающего солнца. Каждый его слой вращался в свою сторону, и при этом каждая танцующая девушка кружилась самостоятельно, при­чём асинхронно двум рядом танцующим.

— Что-то невероятное! — вырвалось у меня.

— Это всего лишь образная, выраженная в танце структура энергоинформационного поля творца, — спокойно сказал по­мор.

От его слов меня бросило в дрожь.

— Ничего себе! Выходит, вы помните даже такие тонкости строения структуры предматериального мира?

— Как видишь, помним, и ничего в этом нет удивительно­го. Ты видишь, какая красота!

— Не то слово!

— Теперь понимаешь устройство физического вакуума! И тебе теперь ясно, что он имеет сложнейшее строение. Сейчас мы все наблюдали его структуру. Причём она, как ты видел, родилась из строения мыслеформы через сурад.

— И в неё сейчас уйдёт. Не успел старейшина сказать свои слова, как хоровод девушек снова стал превращаться в цепоч­ку, которая медленно двинулась по лабиринту.

— Так ведь это не хоровод...

— А наглядный урок физики высоких мерностей или ги­перпространства, — перебил меня Добран Глебыч. — И музы­ка, и его структура — это наше наследие. Когда-то, тысячи лет назад, там, на священной Ориане, его точно так же танцевали. Мы своих девочек учим этому танцу с детства, ещё в семьях. Часть такого представления ты наблюдал в первый день свое­го приезда в бане.

Между тем хоровод, пройдя лабиринт, медленно проходил свой последний круг. Только тут я смог увидеть дочерей До­брана Глебыча и его жену Ярославу.

— Но Даши в хороводе нет, — посмотрел я на помора.

— Она сидит среди зрителей, рано ей ещё. Тут ведь годы надо потратить, чтобы так танцевать. Вот они вместе с Валей любуются, — показал головой он куда-то в сторону.

И я увидел сидящих во всём праздничном Дашеньку и Ва­лентину, у обеих на лицах было неописуемое волнение. Ког­да музыка стихла, и танцовщицы в голубых, расшитых золо­том сарафанах снова уселись на свои места, опять появился тот парень, который недавно изображение белого война. На этот раз на нём уже не было доспехов. Герой-победитель был одет, как и все, по-праздничному: в жёлтую, красиво выши­тую рубаху и в тёмно-синие шаровары и, что меня удивило, в жёлтые сапоги. Он поднял торжественно руку, и когда всё вокруг стихло, объявил:

— Дар света белого, солнца красного — Хорса зимнего!

И тут открылась боковая дверь и четверо нарядно одетых парней на своеобразных носилках внесли в зал ярко раскра­шенную гигантскую братину. Она напоминала чем-то бочку, но была украшена пышным жёлтым хвостом и позолоченной птичьей головой.

— Видишь, сколько нам надо выпить, — толкнул меня в бок Добран Глебыч.

— А почему у него сапоги жёлтые? — задал я возникший у меня вопрос.

— А ты что, не понял? Так ведь это же сам Коляда! Раз его праздник, он им и управляет.

— Что-то вроде конферансье?

— Что-то вроде, — недовольно пробурчал старейшина. — Ты без заморских словечек никак не можешь? Всё ищешь ана­логи. Но их нет. Зря стараешься.

И тут снова раздалась музыка, и весь зал в один голос запел гимн Коляде:

— Коляда, Коляда, Коляда!

Пусть летят, пролетают года,

Каждый год ты приходишь опять,

Для тебя будем петь, танцевать!

Гимн был весёлый, радостный. Он захватывал своим не­обыкновенным ритмом. И я запел его вместе со всеми. Когда гимн закончился, парень, который олицетворял на празднике Коляду, позвал всех присутствующих в зале к праздничному столу. Услышав его обращение, люди стали подходить к бра­тине и черпать из неё своими маленькому ковшиками напол­няющую её сурицу. Через несколько минут мы с Добраном Глебычем наполнили ею и свои ковшики. На вкус это был самый настоящий квас, только чувствовался ещё и настой на различных травах. Я сказал старейшине своё мнение. Он кив­нул и добавил, что варится сура только из зерна ржи и потом настаивается на солнечном свете, отсюда и такое название. А специальные травы добавляются за две недели перед упо­треблением. Сказать, что сурица являлась безалкогольным напитком, было нельзя. В ней явно присутствовал алкоголь. Потому что после ковша этого напитка я почувствовал лёгкое головокружение.

— Скоро пройдёт, — посмотрел на меня Добран Глебыч. — Ты просто давно не ел. Пойдём к столу.

Вскоре мы вместе со всеми нашими оказались в соседней комнате, уселись за праздничный стол и с удовольствием от­дали должное тому, что было поставлено перед нами на бело­снежной скатерти. Надо сказать, что блюда виднелись разные. Но из мясного на столе я увидел только наши сибирские пель­мени. Все остальные яства были в основном рыбными и, если можно так сказать, почти вегетарианскими.

— Откуда у вас пельмени? — поинтересовался я у сидящей со мною рядом Светлады. — Это ведь чисто сибирское блюдо.

— Оно такое же сибирское, как и наше, — улыбнулась она мне. — Посмотри, в каком они тесте! В ржаном. И потом, в них говядина и свинина, как и у вас.

Но не успели мы договорить о пельменях, как в зале опять раздались звуки музыки.

— Это начался праздничный концерт, — перевела разго­вор на другую тему Светлада. — Надо скорее кончать с едой и идти в зал.

— А что там будет?

— Сначала общие выступления каждого хутора, потом раз­личные семейные номера. Ты скоро увидишь.

— Кстати, и тебе видно придётся выступить, — повернулся, смеясь, ко мне Добран Глебыч. — Будешь защищать честь по­селка, где ты живёшь.

От его слов я растерялся.

— А если у меня не получится?

— Ты что, петь или плясать не умеешь? Придумаешь что- нибудь. Всё, пошли! — скомандовал старейшина, обращаясь к своим домочадцам. — Мне скоро за гудок. Музыка, песни, веселье!

Растерянный я поплёлся за Добраном Глебычем.

«Вот влип, так влип! — думал я про себя. — Им что, танец умирающего лебедя отплясать? Это, пожалуй, смогу, в своё время кончил балетную школу. Или, может, прокаркать сво­им отвратительным голосом: «Вихри враждебные веют над нами, тёмные силы нас злобно гнетут...» Что бы придумать?»

А в этот момент перед моими глазами разыгрывалась сцена не то народного плясового балета, не то пантомимы. Два со­перника в шапках набекрень по-петушиному отбивали дро- бушки и, кружась, наскакивали друг на друга из-за молодень­кой красавицы. И чем они больше петушились, тем больше в них разочаровывалась прелестница. Кончилось тем, что она убежала к третьему, неведомо откуда взявшемуся, а эти двое, усевшись на пол и сняв шапки, стали чесать себе затылки. Вся это сцена вызвала в зале взрыв хохота. Потом последовал дру­гой номер, на этот раз шесть женщин, став в кружок, пропели частушки. Пели они хорошие русские частушки без грязи и пошлости. В них говорилось о местных областных ворюгах. Кто, где и что украл. Как они уничтожают народное хозяйство Беломорья и какие пишут в Москву отчёты.

— Послушать бы всё это вашим чиновникам, — шепнул я на ухо рядом сидящей Ярославе.

— Думаешь, что-нибудь изменится? — прошептала она мне. — Всё так и останется. Холоп, добравшийся до власти, страшнее атомной бомбы. Та вокруг себя всё разрушает, а этот в масштабах всего общества.

— А зачем тогда такие частушки?

— Весь этот концерт для нас самих. Чтобы наше молодое поколение видело, в каком мире ему предстоит жить.

Следующий номер был тоже плясовой. Разыгрывалась сце­на из жизни поморов. Как я понял, события происходили на да­лёком острове, куда попали рыбаки во время бури. Чтобы спа­сти от тяжёлых льдов корабль, его пришлось вытянуть на берег. А потом приёмами пантомимы и народного плясового балета была показана зимовка. Менялась музыка, менялись одна за другой картины. Вот наступила полярная ночь. Но люди не оказались в темноте. На помощь пришло полярное сияние. При его свете жизнь продолжилась. Вот поморы ремонтируют зимовье. Вот идёт борьба с белыми медведями и похороны по­гибших товарищей. И, наконец, приход солнца, весны и обрат­ная дорога домой. Всё это было обыграно четырьмя мужчина­ми. И настолько талантливо, что после такого спектакля новое представление наладилось не сразу. Чтобы успокоить людей потребовалось время. Потом одна за другой стали звучать на­родные северные песни. Я услышал и великолепные соло, и ду­эты, и трио. Но чаще всего поморы пели песни хором. И звуча­ли песни великолепно! Но чем больше я слушал их песен, тем глубже осознавал, что их я нигде не слышал. И вообще никто этих песен на Большой Земле не знает. Ни музыки, ни слов. И, наконец, до меня дошло, что я столкнулся с неизвестным ни­кому пластом нашей русской культуры. А когда стали петь и обыгрывать древние бьглины, я вообще не поверил своим ушам и глазам. Былины поморов рассказывали о чём-то своём. Из­редка в них упоминались новгородские богатыри и герои, но события, о которых в них рассказывалось, происходили не на Земле Великого Новгорода или Киева, а где-то ещё. Далеко за горизонтом, на каких-то царственных островах. На сказочном Ириладе, Грастиаде и острове Огненном росли сосновые леса, там текли реки и простирались светлые озёра.

— Что это за острова? — невольно спросил я Ярославу.

— Ириладом когда-то называли Новую Землю, — шепотом ответила она.

— Но ведь она известна как Филиподия.

— Был остров Ирилад, потом стали его называть Ирипод, позднее из него и сделали голландцы Филиподию.

— А Грастиада?

— Это архипелаг Северная Земля, огненный остров — со­временный Котельный. Ты лучше слушай, а спрашивать бу­дешь потом.

И я весь превратился в слух и внимание. А былина сменя­лась былиной. Одни события плавно переходили в другие. Я услышал о северных портах и городах в устьях великих сибир­ских рек. Про караваны кораблей, уходящих на восток и на за­пад. Передо мной развернулся целый неведомый мир. Жизнь медленно умирающей северной цивилизации. Былины пели и женщины, и мужчины. Пели под тихий аккомпанемент гус­лей и рожка. И музыка создавала особый звуковой фон, кото­рый вызывал в сознании незабываемые образы. В последней былине, которую пропел пожилой мужчина из какого-то не­известного мне хутора, говорилось, как с островов вверх по Северной Двине на ладьях ушло войско на помощь Великому Новгороду.

— Неужели это о тринадцатом веке? — снова не выдержал я.

— О тринадцатом, — кивнула головой Ярослава. — Во вре­мя великой борьбы с Западом.

— Неужели ваши воины с островов сражались на льду Чуд­ского озера?

— Они участвовали и в освобождении Пскова, но ты опять задаёшь вопросы. Хватит задавать, лучше смотри и слушай.

Но вот молодая женщина запела о новом жестоком похоло­дании, о гибели на Ирипаде оленей от бескормицы и о том, что море превратилось в ледяную равнину. Она рассказала, как собрались на совет старейшины, и было решено покинуть остров. Былина об исходе на юг оказалась последней. Когда женщина её закончила, в зале воцарилась на некоторое время тишина.

Воспользовавшись передышкой, я спросил:

— Почему ваши былины никто не знает? Здесь в среде по­томков новгородцев были записаны былины киевского цикла, но не северного?

— Заметь, даже не новгородского, а всё о «ласковом» князе Владимире, о богатырских заставах юга и о знаменитой дюжи­не витязей.

— Вот-вот! Это мне и интересно! Почему так?

— Всё просто, сказители всегда говорят о том, что от них хо­тят услышать. Интересует вас киевский цикл, вот и слушайте его. Спрос породил предложение. Если бы захотели услышать о северской Руси, они записали бы былины не киевского цик­ла, а Черниговского. У нас на севере, не важно, у деревенских или у хуторских, так принято. О чём нас спрашивают, то мы и рассказываем, и ничего лишнего.

— Так получается, что былин записано совсем немного?

— Да и то все они поздние. Потому что работали с ними по Архангельским сёлам, а не у нас или на Терском берегу у поморов.

Но тут снова заиграла музыка, и я увидел, что возглавляет новый оркестр наш Добран Глебыч.

— Пришло наше время, — остановила мой новый вопрос Ярослава. — Как видишь, выступают хутор за хутором. Скоро нам всем на сцену и тебе тоже.

— Мне-то за что?

— А ты что, не наш? Пока мы выступаем, что-нибудь при­думаешь.

Видя, что я опять растерялся, Ярослав улыбнувшись, ска­зала:

— Ты же хорошие стихи пишешь. Прочти что-нибудь своё. Но только своё.

— А как ты узнала, что я пишу стихи? — опешил я от услы­шанного.

— Да об этом все знают! — засмеялась жена Добрана Гле­быча.

Ошарашенный я стал копаться в памяти, чтобы расска­зать? Дело в том, что своих стихов наизусть я почти не знал. А то, что помнил, было не очень-то праздничным. А между тем, импровизированный концерт нашего хутора уже на­чался. Женщины пропели и станцевали хоровод-метелицу. Потом последовал музыкальный номер, где опять солиро­вал гудок. От его звуков у меня, как и в первый раз, начались ведения. Может, и не только у меня, потому что после того, как музыка стихла, зал ненадолго оцепенел. Следующий номер разрядил обстановку. Это были забавные любовные частушки. Они рассказывали, как деревенский парень влю­бился в девушку с хутора, и какой он был по сравнению с ней нескладный и неладный. За частушками Добран Гле­быч с друзьями-соседями спел древнюю песню поморов о походе на Грумант. От голосов мужского квартета захва­тило дыхание. И музыка, и слова произвели на меня очень сильное впечатление. В сознании всплыли такие образы, от которых по телу прокатилась дрожь. Но я всё ждал, когда Светлана со Светладой и с девушкой-соседкой исполнят потрясающий танец любви. И вот, наконец, я его увидел, только танцевали танец не три девушки, а семь. И от это­го спектакль только выиграл. Ошарашенный увиденным я долго не мог прийти в себя. И в этот момент меня подтол­кнула в бок Валентина.

— Готовься, сейчас твой выход.

— Мой?! Неужели так скоро?

— Давай вперёд, здесь все свои, чтобы ты не придумал, всё будет и понято, и принято!

И в этот момент Светлена объявила, что гость из Сибири познакомит сидящих в зале со своим творчеством. Взяв себя в руки, я вышел на середину зала и стал читать песнь о гибели Ретры:

— Кровь течёт, что вода,

Плещет красной волною,

Стрелы воздух секут,

Им не видно конца,

Трубы приступ поют

В тон христианскому вою,

И в сраженье у стен

Рвутся наши сердца.

От жестоких слов зал притих. Мне были видны серьёзные лица людей. Их глаза смотрели на меня, и я почувствовал, что сидящие на скамейках начинают видеть образы. И успокоив­шись, я продолжил:

— Ретра-град, ты ласкал своим светом,

Ты хранил наш союз, ненавидел попов.

Град любви и надежд, гордость стойких венетов.

И теперь ты в кольце разъярённых врагов.

Шлем с крестом рассечён,

Не уйти от булата,

Меч вскрыл панцирь опять,

Подо мною тела!

Это воинство тьмы,

Их встречает расплата

За насилие, кровь

И другие дела.

И вдруг неожиданно зазвучала музыка. Мне стал аккомпа­нировать наш хуторской оркестр. Я отчётливо услышал пере­лив струн гуслей и хриплый приглушенный стон гудка. Как это могло произойти, я не думал. Просто читал и читал дальше:

— Ретра-град, ты встречал нас цветами,

Бурно радость делил, неудачи прощал.

И в нужде, и в трудах, и в сраженье был с нами,

И сынов своих ты, как отец, понимал.

Рог быком проревел,

Призывая на стены.

И тевтоны опять

Поднялись на валы,

Снова яростный штурм,

Но не дрогнули вены,

И тела латинян

Полетели во рвы.

Ретра-град, ты родным был венетам,

Твои храмы хранят мудрость прошлых времён,

На века, навсегда, сердцем вена воспетый,

Ты останешься в душах у русских племён.

Но враги у ворот »

Бьют по створам тараны,

Башни к стенам ползут,

Обливаясь водой.

Холодеют сердца

И кровавые раны.

Неужели умрём,

Русов город-герой?

Ретра-град, мы тебя не оставим,

Сердце наше с твоим, город света, слилось.

И в последнем бою твоё имя прославим.

Жаль, никто не узнает, что нам довелось.

Стены пали, и нет

Больше тёмным преграды,

И столица горит,

Слышен крик матерей.

Но секиры, мечи

Пожирают отряды

Латинян ненавистных

С гербами зверей.

Ретра-град, к нам пришёл Бог победы!

Радегаст на коне и парит над тобой,

Тьму мечами крушит и поёт громом веды,

И ты в небо летишь соколицей святой.

И сейчас не найти

Это место, град славный,

Где стоял ты один

Против тысяч врагов.

Про последний бой злой,

Лютый бой и неравный

Сложит песни народ

Из восторженных слов.

Ретра-град, ты ласкал своим светом,

Ты хранил наш союз, ненавидел попов.

Град любви и надежд, гордость стойких венетов.

И теперь ты паришь в царстве Русских Богов.

Когда стихотворение кончилось, музыка несколько секунд ещё играла. Но вот, наконец, она стихла и, поклонившись залу, я ушёл на своё место. Пока я не сел, зал молчал. Потом раздались возгласы одобрения и овации.

— Молодец! — похвалила меня Валентина. — Видишь, по­лучился настоящий номер. Посмотришь, на твои стихи наши подберут музыку.

Через два часа, когда импровизированный концерт хутор­ских коллективов подошёл к концу, и все присутствующие в зале опять оказались за праздничным столами, ко мне подо­шла Радмила со своей подругой.

— Я хочу вас познакомить, — улыбнулась мне красавица.

— Её звать Дарина, она тоже пишет прекрасные стихи. Здесь на её произведение прозвучало несколько песен.

Я взглянул на Дарину. Девушке было лет семнадцать-во- семнадцать, не больше. Она отличалась какой-то особой се­верной красотой, от которой во все стороны расходилось непонятное мне сияние. Больше всего меня поразили глаза девушки: огромные, серые, необыкновенно умные и откры­тые.

— Мне понравилось твоё стихотворение, Белослав. Пожа­луйста, если не трудно, напиши мне его, — протянула Дарина мне свою крепкую красивую руку. — Хочется переложить его на музыку.

— Ладно, напишу, — улыбнулся я девушке, но откуда ты знаешь моё второе имя?

— Мне его сказала Радмила. Тебя здесь все так кличут.

— Лихо здесь у вас, человек может и не знать, как его назо­вут! Совсем как у индейцев.

— Но ведь это справедливо, — сказала Дарина. — Какое имя, таков и человек. По имени сразу понятно, с кем имеешь дело.

— Но я не видел вас на сегодняшнем концерте! — перевёл я разговор на другую тему.

— Наше выступление завтра вечером, сразу после игр, — сверкнула своими огромными глазами Радмила.

— Что, ещё и завтра будет концерт? — удивился я.

— Каждый вечер! Сейчас, — посмотрела девушка на свои наручные часы, — все пойдём спать, уже поздно. Через восемь часов подъём и сюда, на завтрак. Потом у нас начнутся игры, а когда стемнеет, отправимся на ужин, а после него начнётся новый концерт. И так до конца праздника.

— Так сколько же у вас приготовленных номеров?

— Да мы их особо не готовим, — улыбнулась очарователь­ной улыбкой Дарина. — Придумываем что-то на ходу. Так интереснее.

Когда девушки ушли, и люди стали расходиться по своим домикам на отдых, ко мне подошла Светлена и сказала, что хранитель хочет меня сегодня увидеть.

 

Глава 55

ЗАКОН ВРЕМЕНИ

Интересно, что старик надумал мне рассказать? - размышлял я, идя к его домику. - Наверное, что-то важное, если нашёл время на аудиенцию».

Когда я постучал и вошёл в жилище, старый Белослав подкладывал дрова в свою печку.

— Проходи и располагайся, как дома, - обернулся он ко мне.

Я молча уселся на лавку и стал ждать.

— Как тебе наш праздник? - спросил меня хранитель, уса­живаясь рядом.

— Сказка какая-то, все люди заняты творчеством и каждый стремится им поделиться с другими. Я не увидел ни одного дешёвого выступления...

— Многие номера готовятся годами, а многие идут, как говорится, с чистого листа. Но такой творческий порыв, по­жалуй, самый ценный. Он относится к общим законам Ми­роздания. Тебе необходимо эти законы понять, осознать и научиться ими пользоваться. А сейчас речь пойдёт о законе времени. Когда ты осознаешь, как он работает, многие вопро­сы отпадут сами собой. И до тебя дойдёт, что битва генетиче­ски измененных космических рептилий с нами, людьми, ими проиграна. И теперь закон времени работает не на них, а на возрождение человечества. Что же собой представляет этот закон? Попробую тебе его объяснить. Принято считать, что наш мир четырёхмерен. Три вектора, которые определяют объём, и еще вектор времени. Но дело в том, что последний вектор стоит как бы особняком. Он не связан с точкой связи векторов. Мы просто знаем, что он существует, и все объемные конструкции нашего мира двигаются по этому вектору. Современные физики-классики время пытаются объединить с пространством, считают, что это, по сути, одно и то же. В какой-то степени так оно и есть, но только в нашем трёхмер­ном мире.

— Надо признать, что мы живём в трёхмерии, а четырёхмерие - совсем другой уровень. Как же время связано с на­шим пространством? Это самый загадочный вопрос и на него современная физика ответить пока не может. Поэтому придётся тебя познакомить со знанием древних по этому во­просу. Учёные Орианы видели в векторе времени особую ма­трицу развития не только всего материального, но и всего, что относится к событийности. По их мнению, вектор вре­мени никаким вектором не является. Это упорядоченная си­стема, от которой зависит развитие трёхмерности. Другими словами, все события, происходящие в нашем мире, могут происходить только в рамках определённого цикла времени. Тогда они обретают реальность. В противном случае, если временная матрица не совпадает с ходом событий, то собы­тия остаются в мире ирреального. Они никогда не произой­дут. Почему случается именно так, а не иначе? Потому что при совпадении временной «ячейки» с «ячейкой» опреде­ленного события происходит своеобразный энергетический пробой. Энергия из более высокой мерности перетекает в мерность, которая ниже. В нашем случае из четырёхмерного пространства в трёхмерное. Именно эта энергия и превра­щает виртуальное в ту реальность, которую мы наблюдаем. Почему так происходит? Ориане и это хорошо знали. Наши предки вывели математическое уравнение временных ци­клов, которое описывает определенную ячеистую структуру, благодаря которой можно рассчитать обеспечение энергией тех или иных событий. Можешь себе представить уровень знаний погибшей цивилизации? Жаль, мало у нас времени. Хочется показать тебе эти расчеты. Ту математику древних, о которой современная наука и не догадывается. Но ничего, если ты останешься у нас до весны, я тебя познакомлю и с этим пластом знания. А сейчас ты услышал от меня пусть и не много, но оно вполне отражает действительность. Ты, я думаю, понимаешь, почему в народе говорят, что всему своё время. И никак иначе.

— Значит, без энергетического подключения, или вброса, ничего не происходит?

— Да, именно это я тебе и хочу сказать. Суть, я вижу, до тебя дошла. Плохо то, что тёмные закон времени тоже хоро­шо знают. И великолепно им умеют пользоваться.

Хранитель на минуту замолчал, потом, вздохнув, продол­жал:

— Они рассчитали, что если удар по европейской Руси на­нести в конце XI века, то он увенчается успехом. Именно поэ­тому тёмные так и торопились с христианизацией. Старались через гражданскую смуту максимально ослабить Русь. Но чтобы понять произошедшее, надо перенестись в VIII век. Как раз тогда в Прикаспии и была построена Хазария. Для чего из распавшегося так называемого тюркского каганата иллюми­наты организовали иудейское царство? С одной стороны, для транзитной торговли китайским шёлком. И это видимая сто­рона медали, другая же ее сторона - военная. Для того, чтобы всегда имелась армия против Руси на востоке. Именно Хазар­ский каганат во время завоевания Руси Западом должен был обрушиться на неё с востока. Всё у них было рассчитано. И Великий Олег, восстанавливая Русь после угорского погрома, все их планы, конечно, понимал. Проживи он ещё лет пять, и хазарам бы не поздоровилось. Но христиане своим восточным союзникам помогли. После того, как жрец-воитель поставил на колени Византию, для тёмных стало ясно, куда Олег напра­вит свой новый поход. Кто его убил, не важно. Главное, что правитель Руси был нейтрализован. Игоря же Ольга держала на коротком поводке. И убили князя после дагестанского по­хода не древляне, а её люди. Всё это можно найти в скандинав­ских летописях. Но, в конце концов, к власти на Руси прорвал­ся Светослав. Князя поддержал народ и жрецы. Только Ольга не сдавалась. Есть сведения, что она предупреждала о намере­ниях князя-воителя и хазар, и греков. Но закон времени рабо­тал тогда на Русь. И походы Светослава на Хазарию увенча­лись успехом. Фактически уничтожением Хазарии Светослав разрушил все их далеко идущие планы. И тёмные оказались в роли отыгрывающейся команды. Понимая, что временные рамки завоевания Руси остались позади, они сделали ставку на сатанинское число тринадцать. Теперь уже без учёта зако­на времени решено было вести завоевание Руси с середины XIIIвека. Для обеспечения будущего своего похода на Русь крестоносцы и сокрушили в 1204 году Византию. Чтобы обе­зопасить себе тылы и пополнить для ведения долгой войны казну Ватикана. Кроме того, их армии завоевали пруссов и в устье западной Двины, на границе с Русью, построили город- крепость Ригу. Но, как говорят, человек полагает, а бог распо­лагает. Понятно, что все эти приготовления велись без учёта закона времени. Оно, как я уже сказал, было упущено. Когда сатанисты закончили все приготовления, и Папе Римскому осталось только сказать «фас», из-за Урала в Европу в блеске своей славы пришла Русь Сибирская. Что произошло, тебе известно. Орда в короткий срок уничтожила на европейской Руси прозападную пятую колонну и объединила под своим началом все русские земли. А потом пошла против запада в наступление. Крестоносные, готовые для завоевания Руси ар­мии одна за другой были разгромлены. Война, как ты знаешь, велась не на нашей земле, а на земле противника. В руины превратилась Венгрия, Польша, часть Австрии, Сербия, Хор­ватия. .. Ордынские воины вышли к Адриатике. Ещё немного и началось бы завоевание Италии и Франции. Римский Папа Иннокентий IV бежал из Ватикана к французам. Что заста­вило Орду повернуть назад, неизвестно. Это уже другой во­прос. Мы сейчас говорим о законе времени. Вот что значит его упустить! Не помогла крестоносцам и сакральная цифра три­надцать. К тому же после ухода из Европы войск Орды, там началась эпидемия чумы. Болезнь выкосила половину её на­селения. Такой же сбой у сил Запада произошел в Ливонскую войну и во время Великой смуты. Казалось, все у католиков получилось: поляки захватили Кремль! Предатели-бояре при­гласили на царство польского королевича Владислава. Но вот беда! Сначала упёрся Смоленск, а потом на Руси появилось сразу два ополчения. Первое - казачье, второе - народное во главе с Мининым и Пожарским. Упущенное время давало о себе знать. Ничего ни у поляков, ни у шведов не получилось. Западу, чтобы сокрушить Русь, всегда не хватало совсем чуть- чуть. Но для Руси этого чуть-чуть было достаточно, чтобы остаться независимой. Как видишь, закон времени жёсток. Всё у них было продумано, всё рассчитано. Но каждый раз сказы­валась нехватка энергии. То же самое произошло у сатанистов и в XX веке. Сталин отлично знал закон времени и понимал, что благодаря Светославу он работает на Россию. Вот почему Иосиф Виссарионович был всегда уверен в победе. Даже тог­да, когда других охватывали сомнения. Примером тому слу­жит его поведение во время Великой Отечественной. К тому же Иосиф Виссарионович знал и себе цену. Будь он другим, новая стратегия тёмных, я имею в виду захват ими власти в России в начале века, вполне могла привести их к успеху. Для того троцкизм и был раскручен. Но на его пути, как известно, встал Сталин. И на полвека притормозил развитие событий. На полвека! Это громадный срок. Опять тёмными время было упущено. Снова его надо было догонять! Тогда акт отчаяния заставил их сделать ставку на Гитлера. Та же ошибка, что и в XIII веке. Они никак не могут понять, что не деньги, тем более фальшивые, решают всё и вся, а общие универсальные законы Мироздания. Вот уже тысячу лет по отношению к России они состязаются с упущенным для себя временем. Всё пытаются его наверстать. И всё больше вязнут во временной трясине.

— Ты хочешь сказать, что у нас есть шанс?

— Конечно, - улыбнулся волхв. - А почему его не должно быть? Главное - надо понимать, что происходит. По их планам Русь должна была пасть в XI веке, а в XVI с лица земли должен был исчезнуть последний русский. Но что мы видим? Нас не так мало, и мы продолжаем жить! Теперь ты знаешь, что такое закон времени, и как им можно пользоваться во благо.

— Благодаря тебе знаю.

— Вот мне и удалось кое с чем тебя познакомить, - посмо­трел мне в глаза специалист по законам Мироздания. - Всё остальное домыслишь сам. У тебя это получится. На сегодня разговор окончен. Иди и хорошенько отоспись. Завтра день испытания.

— О чём ты? - не понял я.

Увидишь! - засмеялся белоголовый рассказчик.

 

Глава 56

РУССКИЙ МЯЧ

Озадаченный я направился к себе в домик. Когда я в него вошёл, то увидел, что в избушке хорошо натоплено, и все домочадцы спят. Осторожно, чтобы никого не бу­дить, я скинул с себя верхнюю одежду и стал укладываться на своё место. К моему удивлению Милонежка не спала. Девоч­ка-подросток лежала с открытыми глазами и о чём-то думала.

— Ложись скорее, — шепнула она мне, — а то папа про­снётся.

Когда я лёг, девочка, прижавшись ко мне, тихо прошепта­ла:

— Завтра побереги себя. Мы все будем переживать, если тебя нечаянно покалечат.

— Ты можешь объяснить, что завтра будет? Я же ничего не знаю.

— Завтра с обеда начнётся игра в русский мяч.

— Ну и что?

— Это похуже, чем регби. Наша игра не может окончиться вничью. Обязательно нужна победа. А победить, ой, как слож­но. Иногда с обеда играют весь день и даже ночь напролёт. Победитель выявляется только под утро следующего дня. Для такой игры сестры тебя и лечили.

— А я думал, что будет кулачка.

— Она тебя ждёт, только кулачка групповая. Настоящий бой. Сам увидишь, жестокая свара! Запрещены удары голо­вой, по лицу, локтями и удушения. А всё остальное будет... Но главное не драка, а игра. Понимаешь, победить очень по­чётно. Прошлый год наша команда проиграла. И над нами це­лый год смеялись... Завтра всё узнаешь, а сейчас давай спать.

Закончив разговор, девочка-подросток заботливо накрыла меня одеялом и притихла.

«Так вот, оказывается, что? — дошло, наконец, до меня. — Всё дело в игре, а не в кулачных поединках! Наверное, они тоже будут, но самое основное испытание на прочность — игра в старинный русский мяч. Что же, раз надо, значит, надо! Думаю, с правилами меня познакомят, а там, как повезёт!

И что бы назавтра не быть сонной мухой, я заставил себя уснуть.

Меня разбудил Добран Глебыч.

— Ну, что, Ар-Белослав, сегодня у нас день испытаний. Давай-ка вставай, и я тебя познакомлю с тем, что нас всех ждёт на льду озера.

— Кое с чем меня Милонежка вчера познакомила.

— Ах, она проказница! — смеясь, возмутился отец девочки.

— Как она смела? Значит, не спала, тебя дожидалась, чтобы опередить родимого батьку! За такой проступок ей накрывать на стол.

— Я живо! — засмеялась девочка, спрыгивая с лавки. — Вы только печку растопите.

Когда, приведя себя в порядок после сна, мы всем своим скопом уселись за стол, Добран Глебыч, обращаясь ко мне, сказал:

— Ты сегодня, Ар, не только увидишь забытую ныне нашу древнюю русскую игру в мяч, но и сам сможешь в ней уча­ствовать. Конечно, если захочешь! — и глаза старейшины лу­каво заблестели.

— Я уже захотел, хотя Милонежка меня вчера изрядно на­пугала.

— Наверно, дочка, для того ты и не спала? — улыбнулся девочке отец.

От слов помора Милонежка покраснела.

— Нет, папа, я не собиралась пугать Белослава. Наоборот, я его подготовила к тому, с чем ты его сейчас познакомишь.

— Мне хочется вот что тебе сказать, Ар, — повернулся ко мне помор. — Не британцы изобрели футбол, а скорее всего, бореалы или даже ориане. Эта игра архидревняя. Ей много тысяч лет. Только древний футбол не такой, каким мы его знаем. Он несколько иной. Во-первых, мяч можно брать в руки и нести, во-вторых, можно его пинать, толкать, словом, делать с ним, что угодно, лишь бы он двигался в нужном на­правлении.

— А куда он должен лететь? — задал я интригующий меня вопрос.

— Каждая команда отбирает мяч себе. Не в ворота про­тивников, как в футболе, а наоборот. Мяч должен попасть за «свою» черту. Чтобы его отобрать, иногда и прибегают к кула­кам, пинкам и борцовским приёмам. Игроков на драку прово­цирует азарт. Кончено, дерутся без жестокости.

— Милонежка мне сказала, что головой не бьют и локтями по лицу тоже.

— Не бьют и по глазам, и по горлу. Но это не означает, что тебя так не ударят. Всё может быть. Понятно, что специально по глазам никто тебя бить не станет. Но случайно могут и за­деть. Поэтому будь внимателен, везде успевай! Игра обычно идёт до победы одной из команд, поэтому она может длить­ся сколько угодно. Теперь ты понимаешь, какой должна быть выносливость?

— Этим наша национальная игра напоминает игру в мяч у индейцев Мезоамерики, — вспомнил я историю Нового Света.

— Да, напоминает. Но победившую команду в жертву бо­гам не приносят, — улыбнулся помор. — Так что готовься. По­сле завтрака и отдыха пойдем на озеро.

— Ты что, тоже будешь играть?

— Нет, конечно, не тот у меня возраст. Дело не в силе и скорости, просто по правилам игроки должны быть не старше пятидесяти лет.

— А после игры в мяч будут ещё какие-нибудь состязания?

— Конечно, будут, это и «стенка на стенку», и поединки на поясах, и кидание тяжёлых камней на расстояние. Для жен­щины стрельба из малокалиберных винтовок. Ещё до войны стреляли из луков. Но время требует своих поправок. Хотя наши луки до сих пор целы. Целы и стрелы. Чтобы не забыть технику стрельбы, мы стреляем из них, но в другие праздни­ки. Например, в купальские. Русский же мяч — игра особая.

На несколько секунд Добран Глебыч замолчал, а потом продолжил:

— Не знаю, поймёшь ты или нет, может, рано тебе, но я всё-таки скажу: это не игра и не состязание. Скорее, в своей среде мы сохраняем особый сакральный механизм взгляда в будущее. Причём посредством игры в мяч...

— Ничего не понимаю! — посмотрел я на старейшину.

— Тут всё просто, но одновременно и сложно. Понимаешь, установку на победу одной из команд даёт жрец. Если побе­дят «жёлтые», то сбудется это, а если победят «зелёные», то противоположное. И только ему известно, что он загадал. Но суть в том, что игроки из обеих команд уверены, что от их по­беды зависит всё позитивное. Поэтому и играют, что называ­ется, насмерть!

— Вот, оказывается, как? — задумался я.

— Да, вот так. Теперь ты осознаешь, какое испытание ждёт обе команды. Да и тебя тоже, — окинул меня взглядом старей­шина. — Через час начнём собираться. Оденешь наколенни­ки, сапоги, специальную шапку. Броня, невесть какая, но без неё никак. Хоть что-то.

И на самом деле после часового отдыха Добран Глебыч стал готовить меня к долгому изнурительному испытанию. На мои ноги были надеты самодельные, довольно крепкие наколен­ники из сухой кожи, голени обмотали тонким льняным бин­том, который держался за счёт плотных кожаных голенищ са­пог. В завершении всего на меня была надета плотная шапка из толстой бычьей кожи под вид импровизированного шлема. Когда экипировка была закончена, помор ещё раз её прове­рил и, оставшись довольным, взяв меня за плечи, сказал:

— Это тебе, Гор, на всю жизнь. То, что сегодня предстоит почувствовать и увидеть, останется в твоём сознании до конца твоих дней. Запомни, как бы трудно ни было, ты должен не только устоять на ногах, но и помогать своей команде, иначе тебя станут презирать. И не только игроки, которые на тебя надеются, но и все, кто тебя знает. Понял?

Я молча кивнул. Когда мы все вместе вышли из нашего до­мика и направились к площадке для игры в мяч, я невольно обратил внимание на лица сопровождавших нас женщин. Ни­кто из них не улыбался. Даже всегда весёлая Светлена выгля­дела подавленной и угрюмой.

— Вы же не на похоронах! — вгляделся в лица своих кра­савиц старейшина. — Вы что такие мрачные? Переживаете за своего любимца?

— Ничего с ним не произойдёт!

— Видишь, что получается? — повернулся он ко мне. — Ты даже моих жён в себя влюбил. Переживают за тебя, аж мне за­видно! Ну, что скажете, правду я говорю или нет?

— Перестань, Добран, — оборвала мужа Валентина. — Ты что сам не переживаешь? Там же сейчас мясорубка начнётся. Вы же больше дерётесь, чем играете. А для него, — показала она на меня глазами. — Всё это в первый раз!

— Переживаю, девчонки, переживаю! — согласился с Ва­лентиной Добран Глебыч. — Но что делать? Он гость, таков закон!

И, посмотрев мне в глаза, старейшина сказал:

— Ты, вот что, если увидишь, что кто-то по отношению к тебе явно перегибает палку, не жалей! В нашей игре благо­родство неуместно. Только не надо насмерть. А всё остальное можно... Одного-двух поставишь на место, другим будет не­повадно... Думаю, до тебя дошло? Плохо то, что ты без лопа­ты. С ней бы у тебя лучше получилось.

От последних слов старейшины женщины заулыбались. Насупившейся осталась только Дашенька. В этот момент всей своей компанией мы подошли к ледовому ристалищу. Рядом с ним, несмотря на то, что до начала ритуальной игры было не менее часа, собралось довольно много народу. Как я понял, у площадки толпились игроки и их провожающие.

— Вот и обе команды, — показал мне на беседующих и улы­бающихся игроков глава семейства. — Теперь ты должен вы­брать, за какую команду играть, у одной из них повязки будут жёлтые, у другой зелёные. Видишь, парни их уже надевают.

— Естественно, буду играть за «жёлтых»! — сделал я выбор.

— Это цвет Солнца!

— Тогда подойти вон к тому парню и возьми себе по­вязку, — показал Добран Глебыч на высокого сухощавого паренька, который держал в руках лоскуты жёлтой и зелё­ной ткани. Взяв себе жёлтый платок и повязав его на свою шапку, я направился к своей команде. Молодые парни с жёлтыми повязками встретили меня доброжелательными взглядами.

— Ты когда-нибудь играл в наш мяч? — спросил меня бо­родатый здоровяк, оказавшийся капитаном команды.

— Нет, не приходилось, но с правилами знаком.

— Тогда внимательно следи вот за этими парнями, они опытные и игру хорошо знают. И помни, твоя задача мешать зеленым. Если кто ударит, тоже бей. Это прощается, только не по болевым точкам и глазам. Уяснил?

Я кивнул.

— Тогда добро!

В каждой команде я насчитал человек по двадцать пять. Но капитаны команд, выстроив своих игроков, пятерых недо­вольных отсеяли.

— Играем двадцать на двадцать. Таково правило! — подняв руку, провозгласил капитан зелёных. — И без обид! Ваше дело — смотреть и, если потребуется, прийти на замену.

— А где мяч? — невольно задал я вопрос рядом стоящему парню.

— Его принесёт старик Белослав. Скоро ты его увидишь.

В это время четверо мужчин размечали линии команд и ещё раз измеряли длину площадки. Когда все эти дела были, наконец, закончены, через толпу собравшихся болельщиков протиснулся, держа в руках здоровенный кожаный мяч, хра­нитель. Он жестом подозвал к центральной линии обе коман­ды и, подняв руку, сказал:

— Всех присутствующих и наших игроков поздравляю с началом игры! Да победит сильнейшая из команд!

С этими словами жрец бросил тяжелый кожаный мяч на лёд. И что тут сразу началось! Драка, самая настоящая дра­ка! Игроки обеих команд, пытаясь овладеть мячом, толкались, били друг друга плечами, ногами, цеплялись за одежду. Не­сколько секунд я никак не мог сообразить, что мне делать. Куда бежать и как помочь своей команде. Но, увидев, что це­ной невероятных усилий жёлтые, вырвав мяч у зелёных, бро­сились к своей линии, а зелёные стали их преследовать, я ки­нулся помогать своей команде.

«Надо помешать догнать своих, — вертелось в голове. — Но как? Кого-то схватить в охапку, кого-то толкнуть, а кого-то во­обще сбить с ног».

Но не успел я об этом подумать, как сам кубарем полетел на лёд, и по мне пробежало сразу несколько человек. Подняв­шись на ноги, я увидел, что ход игры изменился. Теперь мяч захватили зелёные, и жёлтые изо всех сил пытаются им поме­шать. Битва за мяч идёт уже на территории зелёных. И я, охва­ченный азартом игры, бросился в самый центр свалки.

«Надо любой ценой вырвать мяч у зелёных, — вертелось в голове. — Не дай бог, если они выиграют. И нашим придёт в голову, что проиграли они из-за того, что взяли себе в коман­ду челдона».

После крещения на льду, я вошёл в раж и перестал церемо­ниться. Игра сделала своё дело, и теперь толкнуть или сбить человека с ног для меня стало вполне нормальным делом.

«Если не ты, то тебя!» Это правило я уяснил с первых се­кунд игры. И поэтому стал сбивать с ног всех, кто пытался меня задержать или остановить.

«Вы ребята серьёзные, но и я не прост, — вертелось в голо­ве. — Попробуйте уложить меня, если я этого не хочу!»

И всё же несколько раз я тоже оказался на льду, но не по оплошности, а потому, что стало очень скользко. Ледяное поле под подошвами сапог быстро раскаталось. И устоять на нём стало проблематично. Но такая неприятность людей только раззадорила. Игроки падали, теряли шапки. То там, то здесь возникала куча-мала. Но игра ни на секунду не сти­хала, а наоборот, набирала темп. Через десять минут борьбы за мяч, я понял, что победит только та команда, которая ока­жется более выносливой. Потому что с кожаным мячом в ру­ках убежать от преследователей по льду, как бы ты не бегал, практически невозможно. Тебя всё равно догоняют, а игры в пас не получается. Мяч слишком тяжёл, далеко его не пнуть и не кинуть. Пробившись через очередную свалку к мячу, я увидел, что снова опоздал. Мяч подхватил один из зелёных и бросил своему напарнику. Жёлтые устремились его догонять, и я вместе с ними помчался за убегающими. И в этот момент прямо перед моим лицом буквально из пустоты возник здо­ровенный кулак. Каким-то чудом я от него увернулся, но вто­рой кулак, на этот раз сбоку, тут же сбил меня с ног. Падая, я заметил, что атаковавший меня своими пудовыми кулаками пытается остановить и лидера жёлтых. Последний неимовер­ным усилием вырвал у одного из зелёных мяч и теперь, увора­чиваясь от ударов, ищет глазами, кому бы его передать. Как я оказался на ногах и перехватил руку громилы, до сих пор для меня остается загадкой. Я понял, что произошло, когда моло­дой помор оказался на льду, и я двумя ударами сбил с ног ещё одного ухаря. Защита пришла вовремя, и наш капитан успел передать мяч своим. Но не тут-то было. Парней, несущих мяч, через несколько секунд сбили с ног. И нам пришлось всей ко­мандой переместиться на половину противника. Там за мяч опять завязалась драка. Когда я прорвался к дерущимся, мяч оказался у нас, и жёлтые который раз бросились на свою по­ловину. Добежать до заветной линии осталось совсем чуть- чуть, не больше десяти метров, но противник опять применил «тяжёлую артиллерию». Из разбитых носов и губ брызнула кровь, а мяч опять стал перемещаться на сторону зелёных.

— Беречь силы! Играть придётся долго, — услышал я голос нашего капитана.

Примерно то же самое выкрикнул и лидер зелёных. Через несколько минут темп игры немного спал, но она не стала ме­нее жестокой. Ещё немного, и битва за мяч опять началась в центре площадки. Секунд пять игроки обеих команд обме­нивались ударами. А потом началась настоящая свара, в ход пошли борцовские приемы, удары локтями и головой. Выбе­жавшие на лёд старейшины еле растащили дерущихся и уве­ли с площадки наиболее сильно пострадавших. После замены игроков, несмотря на предупреждение капитанов, темп игры снова вырос. Получив ещё несколько ощутимых ударов, я по­нял, что если игра продлится до вечера, то где-нибудь в оче­редной свалке меня расплющат так, что окажусь на носилках.

«Что же делать? — вертелось в голове. — Если пытаться бо­роться за мяч и помогать команде, значит, без конца ловить удары. Но если не играть, то надо самому драться. А что? Идея! Этим ведь можно здорово помочь рвущимся к заветной линии своим. Интуитивно в начале игры я не раз начинал драку. Значит, не надо расслабляться».

И я тут же въехал ладонью по носу набежавшему на меня парню. Тот уселся на лёд, а я атаковал второго, потом третье­го, ударил ногой четвёртого. Чтобы как-то угомонить драчу­на, на меня бросились сразу человек пять, и этим тут же вос­пользовалась наша команда. Краем глаза я увидел, как мяч снова оказался у жёлтых. И они, построившись клином, что есть силы, устремились на свою территорию. Больше я ничего не увидел. В голове что-то вспыхнуло и погасло. Тупая боль пронзила тело, я полетел в разверзшуюся бездну.

Очнулся я от могучего баса Добрана Глебыча. Помор не говорил, он ревел:

— Если кто к нему подойдёт, убью на месте! Игра окончена! Вы что, с ума посходили?! — перевернувшись на спину, я уви­дел злобные лица зелёных, стоящих рядом со мной, Добрана Глебыча и улыбающиеся лица бегущих к нам игроков родной команды. — Встать можешь? — наклонился надо мною ста­рейшина.

— Попробую, — улыбнулся я ему разбитыми губами. — Только голова сильно кружится.

— Эти придурки на нём проигрыш вымещать стали! — по­казал Добран Глебыч подбежавшим жёлтым на ещё не при­шедших в себя зелёных.

— Что?! — зарычал здоровяк из жёлтых.

И тут же один из зелёных полетел от его удара кубарем.

— Стойте-стойте! — раздался голос старейшины. — Хватит избивать друг друга! За то, что он отвлёк ваше внимание и сы­грал на инстинктах, — показал помор на меня, — его уважать надо! Сами виноваты! Лучше помогите бойцу встать.

И тут же, то ли от слов старейшины, то ли по какой-то дру­гой причине, лица зелёных стали другими. Кто-то из них, уже улыбаясь, протянул мне руку. Поднявшись на ноги, я понял, что идти не могу. Начало тошнить и сильно закружилась го­лова.

— Э.. .э! Да у тебя, парень, сотрясение, — обнял меня До­бран Глебыч.

— И рёбра огнём, дышать трудно, — добавил я.

— Кто из вас пинал лежачего, да ещё и в голову? — оглядел помор собравшихся зелёных.

— Мы с ним сами разберёмся, — подошёл к старейшине капитан их команды. — Крыс ты, Гриня! — взглянул он ис­подлобья на одного из своих. Лежачего грызут только крысы. Ты опозорил всех нас!

Но в это время раздался глосс волхва Белослава.

— Что-то не вижу радости на лицах?! Выиграла та команда, на которую я поставил. Всё хорошо, внуки и правнуки! Всё хо­рошо! А ему спасибо, — показал он на меня. — Давайте парня на носилки и к дому. Тёзке лежать надо! И не один день...

Услышав слова старого, все, и зелёные, и жёлтые, сразу повеселели. Теперь передо мной светились радостные лица игроков обеих команд. Люди поздравляли друг друга. И было видно, что зелёные искренне радовались своему поражению. Неизвестно, откуда появились носилки, и как я не протесто­вал, мне пришлось на них лечь.

Несли меня к дому и зелёные, и жёлтые, двумя командами. Несли не как пострадавшего, а как героя.

«Вот и закончилась моя игра в русский мяч, — размыш­лял я, качаясь на носилках. — Неплохо я устроился! И смех, и горе!»

Видя, что я о чём-то думая про себя, улыбаюсь, повеселел и Добран, и всё его окружение. Женщины стали шутить и сме­яться, вспоминая об игре.

— Сколько времени мы играли? — спросил я старейшину.

— Три с половиной часа! — ответил он мне.

 

 

Глава 57