ПРОМЫШЛЕННОСТЬ ПОВТОРНОГО ЦИКЛА
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Я расскажу тебе то, о чём ты ни здесь, в России, ни в остальном СНГ не прочтёшь, Юра, — начала осве­щать новую тему Ярослава. — То, что ты сейчас услы­шишь, мало кто знает и на Западе. Речь пойдёт о технологиях повторного цикла.

— О чём? — не понял я.

— О самом гнусном явлении современности, — вздохнула Ярослава. — Но, давай, всё по порядку. Ты слышал когда-ни­будь выражение: «Что мы едим, тем мы и являемся»?...

— Слышал, — кивнул я.

— Конечно, полностью согласиться с таким утверждением нельзя. Но в какой-то степени это так. Потому что мы питаем­ся не только белками, жирами и углеводами, но ещё и инфор­мацией, которой наполнены все эти белки, жиры и углеводы. Она в пище главная... Приведу тебе один пример: лет десять назад мы с Добраном оказались в одном санатории. Санато­рий как санаторий. Всё стандартное. И питание тоже. Точно такое же, как и везде в подобных заведениях. Только смутил нас странный факт: в один день все постояльцы чувствовали себя прекрасно: хорошее настроение, отменное пищеварение и т.д. На другой день — все раздражены, подавлены и почти у всех проблемы с пищеварением. И так через день. Добран сра­зу не обратил на это внимание, а я, как женщина, обратила. И что же мы выяснили? В санатории работали два шеф-повара. Менялись они каждый день. Так вот один был добрый, весё­лый, любил петь песни. Словом, свой парень. Другой злоб­ный, недоброжелательный. Он презирал тех, кому готовит. На работе иногда высказывал: «Всё жрут, жрут и нажраться не могут». Вот и весь секрет разного состояния отдыхающих. С одной стороны, информация жизнеутверждающая, с другой — наоборот.

Мне рассказ жены старейшины показался приведенным не к месту. Я всегда считал, что знаю об информационном воз­действии пищевых продуктов, и не понимал, зачем Яросла­ва мне всё это рассказывает. Встряхнул меня вопрос Добрана Глебыча.

— Мне хочется знать твоё мнение, Ар, почему у всех, без исключения, северных народов, начиная от Кольского полу­острова и кончая Чукоткой, бытует правило отстреливать собак-каннибалов? Какой бы хорошей охотничья собака ни была, если она начинает поедать себе подобных, её тут же приговаривают.

О таком обычае я знал, но никогда не задумывался над его сутью.

— Наверное, из нравственных соображений, — заёрзал я на стуле. — Или просто так у всех принято...

— Нравственность и мораль здесь ни при чём. Здесь дру­гое. Но сначала ответь мне ещё на один вопрос: почему нен­цев, энцев, селькупов и нганасанов русские казаки в XVII веке называли самоедами?

— Я слышал, что у этих племён был распространён обычай ритуального поедания умерших родственников, — припом­нил я. — И что из этого? — я пожал плечами.

— Не знаешь? Придётся тебе напомнить. Дело в том, что как только у самодийцев был введён этот обычай, они стали катастрофически вымирать. И от сравнительно больших пле­мён почти ничего не осталось. Когда русские появились в Си­бири, они тут же запретили ритуальное людоедство и этим спасли от полного исчезновения вышеназванные этносы.

— Интересно, кому пришло в голову пришедшим на север племенам навязывать такой изуверский обычай? — возник у меня естественный вопрос.

— Наверняка это проделали свои же шаманы, но не в тун­дре, где пищи было в те времена более, чем достаточно, а в таёжной зоне, по которой не одно столетие двигались с Са­янского нагорья на север племена самодийцев. В тайге про­кормиться большому количеству людей было сложно, вот для сокращения их численности и был принят обычай поедать ближнего... А теперь перенесёмся в Мезоамерику. Ты когда- нибудь задумывался, зачем нужно было Кетцалькоатлю, белому бородатому культуртрегеру, запрещать тольтекам людоед­ство?

— Признаться, нет, — растерялся я от нового вопроса. — Но если людоедство или каннибализм ведёт к вымиранию и вырождению, то, наверное, для того, чтобы спасти от исчезно­вения племена тольтеков.

— Ну, и как ты думаешь, спас он их или нет? — прищурил­ся старейшина.

— Похоже, нет. В наше время тольтеки считаются мёртвым этносом. Но вины Пернатого Змея в гибели племён тольтеков я не вижу. Кетцалькоатль сделал всё, что мог. Просто ему по­мешали.

— Кто? — безжалостно посмотрел на меня старейшина. — Скажи нам, кто?

— Бог подземного мира, впоследствии Бог ветра, некий чёрный Тескатлипока, — вытащил я из своей памяти имя зло­го Бога.

— Какой из всего этого можно сделать вывод?

— Только один, если Тескатлипока возродил у тольтеков людоедство, то он намеренно запустил в их среде механизм гибели, — отчеканил я.

— Верно! Был запущен механизм гибели целого народа. Когда в долину озера Тескоко пришли с севера ацтеки, с тольтеками было уже покончено. Практически, все они вымерли...

— Мне хочется понять механизм заболевания! — прервал я старейшину. — Как он работает? Какая разница, что ест чело­век или другое высшее млекопитающее? Почему заболевают только каннибалы?

— Не всё сразу! — поднял руку Добран Глебыч. — Нам ещё надо побывать в стране майя. Как тебе объяснил гибель этого народа Кольский антрополог?

— Дядя Ёша считает, и не без основания, что весь народ майя был отправлен на жертвенные алтари. Что этим процес­сом занимались люди жреца-негуманоида Пакаля, гробница которого была найдена в Паленке.

— Но он не сказал тебе, куда делись сотни тысяч трупов?

— Каких трупов? — не понял я.

— Тех самых, у которых на алтарях храмов безжалостно вы­рвали сердца...

— Ты хочешь сказать, что майя тысячами пожирали своих же соплеменников?!

— А куда они их девали? Никаких следов массовых захоро­нений.

— Может, кремировали? — высказал я предположение.

— Может! — кивнул головой помор. — Но не всех, основ­ная масса трупов однозначно съедалась.

— Значит, народ майя уничтожил массовый каннибализм.

— Точнее, его последствия, — поправила Ярослава. — При­несение людей в жертву — это всего лишь спусковой меха­низм. Главное то, что за всем этим обрядом стояло.

— Так, выходит, и людоеды-ацтеки были на пути к своей гибели? Через пару веков от них бы ничего не осталось.

— Да, ацтеки вполне могли повторить судьбу тольтеков и майя, — растягивая слова, сказал Добран Глебыч. — В какой- то степени им повезло, что на их земли пришли испанцы. Так хоть что-то уцелело от ацтецкого этноса... А теперь представь, Юра, что может произойти, если на земной социум обрушит­ся глобальная катастрофа?

— Не важно какая, природная или техногенная, — раздал­ся голос Светлены. — Рухнут товарно-денежные отношения, не станет промышленности, транспорта. Как человечество бу­дет выкарабкиваться? Те, кто окажется в сельской местности, посредством своего личного подсобного хозяйства... А в горо­дах? Через две недели в мегаполисах будут съедены даже кры­сы и, начнётся повальный каннибализм. И даже те сильные и решительные, которые перейдут на питание человеческим мясом, и которых не отправит на тот свет оружие врагов...

— Или эпидемии, — вставила Светлада.

— Всё равно обречены. Они умрут, потому что занялись каннибализмом, — сделал я вывод. — Но мне не терпится уз­нать механизм заболевания. Вы его знаете, а я пока нет!

— О том, что поедание себе подобных у высокоорганизо­ванных млекопитающих вызывает смертельные заболевания, было известно со времён великой Лемурии, — подняла свои красивые глаза на мужа Ярослава.

— Наверное, ещё раньше, — улыбнулся он ей.

— Давным-давно известно такое заболевание у дикарей, занимающихся людоедством или поеданием различных обе­зьян. Зовётся оно зловеще — «куру». Сначала болезнь прояв­ляет себя как безумие, потом начинают отказывать жизненно важные органы. Заканчивается куру мучительной смертью. Учёными давно установлена связь между употреблением человеческого или обезьяньего мяса и развитием болезни. В Африке, где было запрещено людоедство, страшная болезнь прекратилась. Теперь ты понимаешь, почему во всех мировых религиях запрещено есть себе подобных. Исследования мно­гих учёных показали, что куру неизлечима и всегда приводит к летальному исходу. Зараза же является молекулой. В науке её назвали прионом. Масса полезных прионов всегда находит­ся в организме. При поедании себе подобного, чужие прионы входят в обмен веществ и начинают в организме работать. Но, в силу своей чужеродности, они не находят себе полезного занятия. Из-за этого приобретают патогенные свойства и вы­зывают инфекцию. Весь ужас в том, что чужеродные прионы передают свои свойства здоровым. Тем, которые живут в орга­низме. Возникает необратимый процесс. Начинается же куру с поражения мозга. В нём прионы накапливаются и затем рас­ходятся по всему организму. Они поражают печень, почки, селезёнку и всю пищеварительную систему. Печально то, что скрытый период заболевания для людей составляет от 10 до 30 лет, — закончила своё повествование Ярослава.

— То, что сейчас вы мне рассказали, просто ужасно! — по­ёжился я. — Но, честное слово, до меня не доходит, какое от­ношение всё это имеет к питанию современного человека? Вы считаете, что социум на самом деле готов проглотить самого себя?

— Он это делает. Человечество через посредников уже сей­час поедает то, чем ему питаться смертельно опасно, — посмо­трел мне в глаза Добран Глебыч.

— Как это? — не понял я. — Вы что, из меня хотите сделать заику?! Не говорите загадками, объясните толком. Что это ещё за посредники? И вообще, о чём речь?

— Речь идёт о промышленности так называемого повтор­ного цикла. О ней у нас в России мало кто знает. А между тем, в этом направлении работают целые заводы. Как ты знаешь, недалеко от наших деревень всегда расположены скотомо­гильники. Туда отвозили погибших коров, лошадей, свиней, собак и других четвероногих. В Британии и США таких ското­могильников нет. Все павшие от болезней животные идут на заводы вторичной переработки.

От услышанного я открыл рот. Воистину, жажда наживы может свести человека с ума!

— Что за вторичная переработка? Ведь дохлые животные — сплошная зараза. Их не перерабатывать надо, а сжигать и закапывать!

— Всё верно, сжигать и закапывать, лучше сжигать, — со­гласилась со мной Ярослава. — Потому что трупы таких жи­вотных — это сплошные токсины, болезнетворные бактерии, запёкшийся гной, кишащая вирусами кровь, вонючие, гнию­щие, заполненные глистами внутренности, шерсть, перо.

— И потом, вместе с коровами, свиньями, овцами, конями в одну кучу попадают собаки, кошки, дохлые дикие звери и крысы, — добавил от себя Добран Глебыч.

— Как это в одну кучу?

— В прямом смысле слова, в один чан.

— А дальше что?

— Вся сваленная в одно место дохлятина варится в течение одного часа, при температуре 130°.

— Ну, сварится, а что потом?

— Из жидкого месива делаются пищевые гранулы, а из ко­стей получают костную муку. Потом и то, и другое скармли­вают тем же коровам, свиньям, птице и всему остальному.

— Получается, что коров, свиней, кур насильно превраща­ют в каннибалов?

 

— Так оно и есть, в каннибалов, — лицо Добрана Глебыча стало мрачным. — Беда в том, что прионы от температуры не гибнут. В результате, возникает болезнь, которая известна в науке как «коровье бешенство».

— Бешенство оттого, что прионы разрушают у крупного рогатого скота мозг. То же самое происходит и у свиней. Про­сто об этом меньше пишут. Фактически, куру четвероногих... Но весь ужас состоит в том, что прионы коров и, особенно, свиней близки к человеческим, — Ярослава посмотрела на меня долгим выжидающим взглядом.

От услышанного меня бросило в жар.

— Вы хотите сказать, что все люди, поевшие мяса заражён­ной скотины, обречены?

— Именно это мы и утверждаем, металлическим голосом произнёс Добран Глебыч. — Но, насколько мне известно, и Британия, и США экспортируют свою говядину, свинину и мясо птицы в десятки стран мира. В том числе и в Европу. В ту же Испанию, Бельгию, Германию, Польшу и, конечно же, в разорённую войной Югославию...

— Почему ты забыл о России? Тысячи тонн такого вот отравленного мяса каждый год поступает в Москву, Петер­бург, Смоленск, Волгоград, да и к вам, в Сибирь, везут тот же смертельный продукт. В Новосибирск, Красноярск или Хабаровск... Но беда не только в самом инфицированном мясе. Имеется ещё одно обстоятельство: продукты такой вторичной переработки «мясной промышленности» на­чинают охотно приобретать некоторые наши сельскохо­зяйственные акционерные общества и отдельные тупые фермеры. И тех, и других интересует только прибыль. То же самое происходит по всей Европе. Ещё немного и про­мышленность вторичной переработки будет запущена в Германии, Австрии и Польше. Во Франции это процесс уже пошёл...

— Что же получается, что в настоящее время и в Европе, и Азии, и у нас в России разгуливают миллионы людей, нерв­ная система которых поражена хищными прионами. Прой­дёт десять, двенадцать лет высчитанного периода и все они в страшных муках отправятся на кладбище.

— Хорошо хоть на кладбище, а не на вторичную перера­ботку, — откликнулась со своего места Светлена.

— А что, может быть и такое? — посмотрел я в её сторону.

— Вполне, — кивнул головой её отец. — На Западе давно отмечен факт, что далеко не все погибшие и не опознанные родными люди попадают в морги. Спрашивается, куда они деваются?

От последних слов старейшины я вздрогнул.

— Неужели может быть и такое?

— А почему бы и нет? Я не удивлюсь, если через пару де­сятилетий в некоторых странах Запада будет издан закон, предписывающий хоронить только заслуженных деятелей. А простых людей пускать на вторичную переработку. Всё идёт к этому, — сказала Ярослава.

— Значит, оставшееся население будет жить ровно столько, сколько времени займёт вегетационный период болезни?

— Если человечество не остановит такую вот беду, то, оче­видно, так, — согласилась со мной Светлада.

— Но мы не коснулись самого главного. Я имею в виду информационное воздействие, — продолжила обсуждение Ярослава. — Начали мы свой разговор с информации. Как ты думаешь, Юра, если животное, пусть не по своей воле, — кан­нибал и питается дохлятиной, какую оно впитывает в себя ин­формацию?

— Понятно, что информацию самую что ни на есть де­структивную .

— А потом такое животное кто-то употребит в пищу?

— Значит, этот кто-то получит информационный импульс смерти... Долго он не протянет. Если не куру, то другая бо­лезнь сделает своё дело.

— Какой из всего, что ты услышал, можно сделать вывод?

— Единственный: если ничего не изменится, то человече­ство обречено. Могут уцелеть разве что вегетарианцы?

— И они не уцелеют, для них система припасла генномоди- фицированные растения, ароматизаторы и вкусовые пищевые добавки. Будь уверен, всё продумано до мелочей. Фактически спасения нет! — почти шепотом проговорил старейшина. — Куда ни кинь, везде смерть... Онкологи называют куру раком мозга. Такова установка... На самом деле всё гораздо страш­нее. Но об этом запрещено говорить.

— Выходит, что развязка уже началась? — спросил я своих информаторов.

— Малый вегетационный период уже заканчивается, Юра, к тому же идет мощное информационное воздействие. Вот и вся арифметика.

— Значит, рак головного мозга?

— Пока разговоры идут о раке.

— Возможно, когда-нибудь найдутся смелые люди и ска­жут правду. Но не в наше время.

 

Глава 12

ТРАНСГЕННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ

Ты должен уяснить для себя, Юра, раз и навсегда одну истину, — поднялся со своего места Добран Глебыч. — у тёмных всё продумано. Всё до мелочей. Они ре­бята тёртые, знающие, что куда ни кинь, везде всё поставлено с ног на голову.

— Я это заметил.

— Тут не замечать надо, а уяснить. С трансгенными расте­ниями то же самое. Интересно то, что их активно создают, но никто толком не может объяснить, зачем? К тому же многочис­ленные эксперименты показали, что генномодифицирован- ные культуры в плане урожайности не превосходят обычные.

— А некоторые и уступают известным урожайным сортам,— добавила Ярослава. — Пропагандисты не без основания ут­верждают, что трансгенные растения более устойчивы к ко­лебанию температур и их не едят вредители. Всё это так. Но плюсы этих растений ни в какое сравнение не идут с минуса­ми. Засухи и заморозки случаются не часто, а насчёт вредите­лей тут бабушка надвое сказала. Если не ест, к примеру, тля, то это не значит, что данную трансгенную культуру не будут поедать другие паразиты. Те же гусеницы или жуки наподо­бие колорадского. Именно так всё и происходит, но для про­изводителей генномодифицированных растений весомым аргументом это не является.

— Ими придумываются другие уловки, например, что трансгенные растения более устойчивы к химической про­полке. Пусть даже и так, но сколько ядов попадает в их плоды и листья? Никто этого никогда не подсчитывал и подсчиты­вать не будет. Не дадут! — Добран Глебыч нервно заходил по комнате. — Потому что ГМО создаются не для получения сногсшибательных урожаев, а совсем для другого.

— Чтобы и у вегетарианцев не осталось шансов? — спросил я.

— Причём здесь вегетарианцы? — задумчиво посмотрел на меня старейшина. — Разве мясоеды не едят хлеб или овощи? Растительную пищу все употребляют.

— Если можно расскажи, как влияют ГМО на наше здоро­вье? — опередила меня с вопросом Светлада.

— На наше никак! — улыбнулся её отец. — Потому что в рационе жителей севера никаких трансгенных растений нет! У хуторских тем более. Потому что хлеб у нас и то свой, не говоря уж об остальном. А насчёт влияния ГМО на здоровье человека и животных простым людямникто не докладывает. Но этоне значит, что узнать нельзя. Есть работы многих учё­ных, естественно, они пока не обнародованы, но познакомить тебя с ними можно. Опыты проводились в России, Германии и в Британии. В основном в закрытых лабораториях. Резуль­таты оказались одни и те же. И у нас, и за рубежом кормили трансгенными растениями крыс. В России взяли для опыта генномодифицированную сою. Надо сказать, что и обычная соя опасна для здоровья.

— Это для меня ново. Чем же? — прервал я рассказчика.

— Тем, что её белки близки по строению к женскому по­ловому гормону. В частности, к прогестерону. Представь, что происходит, когда мужчина в сосисках или колбасе получает такой вот продукт в избытке?

— Это и излишек подкожного жира, и гарантия слабости половых функций, — вставила Ярослава. — Как видишь, соя сама по себе опасна, а ею на 50-70% набивают сосиски, колба­сы, магазинные пельмени, котлеты и т.д.

— Получается, что почти все современные колбасные из­делия — брак?!

— Не почти, а на сто процентов! Ты забыл про химические ароматизаторы, про вкусовые усилители и добавки — глута- мат натрия, калия, аммония, кальция, про красители! Всю эту дрянь наше население ест в поразительных количествах.

— И не только наше, в Европе и Америке происходит то же самое, — отозвалась со своего места Светлена.

Я посмотрел на сидящих рядом со мной девушек и мне ста­ло за себя стыдно. Перестройка полностью развалила совет­скую систему контроля над качеством питания. С рыночными отношениями в Россию пришло то, что допускать было никакнельзя, — хищное отношение к человеку. Но рынок есть ры­нок. Для него главное — прибыль. Причём получить прибыль важно любой ценой, пускай даже за счёт разрушения здоровья соотечественников. И эти живущие вне системы люди уму­дряются отслеживать происходящее, а я, приехавший сюда с «большой земли», оказался «чайником». Не им у меня, а мне у них приходится учиться. Всё наоборот.

— О чём задумался, детина? — словами из песни возвратил меня к действительности помор. — Хватит мечтать, я тебе се­рьёзные вещи рассказываю. Как видишь, обычная соя опасна для здоровья, а её сделали ещё и генномодифицированной. Не продукт, а именины для сердца! Так вот, у нас в России, как я уже сказал, проводились опыты над крысами. Им в течение двух недель скармливали генномодифицированную сою. Все­го две недели. И этого хватило, чтобы самки крыс утратили материнский инстинкт. Часть зверьков бросила на произвол своё родившееся потомство. Другая часть им закусила. Но это ещё не всё. Уцелевшие крысята выросли в два раза меньше, чем их родители и оказались стерильными.

В комнате воцарилось молчание.

— Если такое происходит с крысами...

— Именно поэтому никто и не запрещает трансгенные продукты питания, — перебил меня старейшина.

— Чтобы питаясь ими, наши женщины утратили желание рожать, а чудом родившиеся дети стали стерильными, к тому же недомерками... — дополнила своего отца Светлана.

— Да-а-а! — протянул я. — Признаться, о подобных опытах я не слышал. Что-то попадалось, в основном негативное. Но не на таком уровне.

— Мы можем тебе показать распечатки документов, и ты своими глазами прочтёшь то, что сейчас услышал, — заметила Светлена.

— Не надо мне ваших распечаток, скажите, где вы их взяли, и я найду всё сам.

— Конечно, найдёшь, но сначала увидишь то, о чём я рас­сказал, — улыбнулся Добран Глебыч. — Понимаешь, Юра, фактически против человечества идёт необъявленная война. Она давным-давно приняла характер мировой. Самое печаль­ное то, что эта война одновременно и радиационная, и хими­ческая, и бактериологическая, а теперь ещё и генетическая. Страшно то, что фронт войны фактически не видим. В ней каждый сам себе враг и работает на своего противника. Как она ведётся? С помощью индустриализации пищевого произ­водства — раз, с помощью искусственной пищи — два, с по­мощью внедрения генномодифицированного производства ингредиентов продуктов питания — три, с помощью генети­чески модифицированных растений и животных... Что я за­был? — повернулся Добран Глебыч к своим родственникам.

— Ты забыл рафинированную пишу и американо-британ­ское мясо, инфицированное болезнью куру, — дополнила мужа Ярослава.

— Верно, это я забыл. Но ничего, всё поправимо, вы же мне подсказали.

— Всё началось с 1979 года, — улыбнулась мужу жена-кра­савица. — В Кельнском университете удалось выделить ген, ответственный за синтез инсулина у человека. Потом этот ген «вставили» в геном бактерии кишечной палочки. После чего она начала синтезировать инсулин. Так появилась технология искусственного внесения новых генов в организмы, которые назвали трансгенными. Отсюда и название «ГМО».

— Ярослава тебе сказала, что эра генномодифицирован- ных растений и животных началась со второй половины XX века, — прервал Ярославу старейшина. — Но это не совсем так, если уж касаться этой темы, то надо говорить правду. А правда в том, что все без исключения домашние растения и животные являются производными генномодифицирован- ных.

— Как это? — не понял я.

— Вот так! Правду я говорю или нет? — повернулся к сидя­щим Добран Глебыч.

— Этот грубиян говорит правду, — кивнула головой Ярос­лава. — Так оно и есть.

— Так выходит, что во время так называемой неолитиче­ской революции 7-8 тысяч лет назад кто-то на Земле занимался генной инженерией? — блеснул я своим знанием прошлого.

— Не семь-восемь, а добрых десять миллионов лет назад, а возможно и раньше, — покосился в мою сторону старейшина, — появились на Земле первые домашние животные и куль­турные растения. Точнее трансгенные матрицы, из которых путём дальнейшей селекции были выведены различные сорта и породы.

— Ты хочешь сказать, что первый шаг к созданию домаш­них животных и культурных растений наши предки сделали с помощью генной инженерии?

— Безусловно. Другого пути просто нет. Доказательством тому может служить тот факт, что за всю послепотопную исто­рию человечества, сколько люди не старались, так и не смогли одомашнить ни одного нового вида животного или растения. Дикие животные привыкают к человеку, это так, но на генном уровне они всё равно остаются дикими. Стоит «дикарям» по­пасть на природу, и они очень скоро о своём хозяине забыва­ют. Попробуй погладить месячного волчонка, и он тут же в тебя вцепится! А погладь маленького щенка собаки! Собачо­нок, никогда не видевший человека, сразу же начинает вилять хвостиком. Это гены, Юра. Всё дело в них.

Слушая объяснения помора, я вспомнил, как наши совет­ские учёные попытались одомашнить лося. Для этого в Печо- ро-Ильичском заповеднике была создана целая лосеферма. Но сколько учёные не старались, их усилия оказались тщет­ными. Генетика лосей так и не изменилась. Раньше я не при­давал этому значения, но теперь, слушая старейшину, понял, в чём дело. А между тем Добран Глебыч продолжил:

— Мне хочется тебя познакомить с одной тонкостью, Ар. Генная инженерия наших предков не шла ни в какое срав­нение с той, которая процветает в наше время, — слова ста­рейшины меня насторожили. — Понимаешь, — на секунду рассказчик задумался. — Древние, создавая шедевры генной инженерии или матрицы, делали их с таким расчётом, что они полностью вписывались в окружающую природу. Пыль­ца ГМ О не вредила флоре, а генномодифицированные живот­ные не вредили генетике дикой фауны. Такой уровень генной инженерии в наше время никому и не снился. Это высший пилотаж. Наши предки в совершенстве владели знанием связи генофонда и основ поведения. Они знали свойства не только каждого генного блока, но и действие каждого гена. И генная замена, которую они проводили, делалась не по принципу «пальцем в небо», как у нас, а так, как должно быть. Имен­но поэтому их древние генные матрицы, как животных, так и растений оказались не агрессивными по отношению к дикой природе, а наоборот. Без человека многим из них очень слож­но выжить. Это не просто умно, это гениально! Вдумайся, со временем не станет человека, не станет всех известных нам до­машних животных и растений. Полное очищение! Дикая при­рода как царствовала, так и будет царствовать... А что делают наши горе-генетики?! Ничего не понимая ни в хромосомах, ни в генных блоках, ни в самих генах, производят подмену од­них свойств другими. Как я уже говорил, «пальцем в небо», лишь бы воткнуть нужный ген. А куда, не важно. В настоящее время таким образом изуродовано около сотни нормальных, вполне пригодных сортов культурных растений и несколько видов рыб...

— Почему изуродовано? — задал я пришедший в голову вопрос.

— Да потому, что все эти растения сродни вышеописанной трансгенной сое. Ни одно из них есть нельзя. Один вызывает рак, другие цирроз печени, третьи расстройство кишечника, четвёртые разрушают иммунную систему. Есть такие, которые делают всё сразу, вызывая ко всему прочему ещё и бесплодие у женщин. Самое любопытное то, что компаниям, которые производят трансгенные растения, весь этот ужас известен, но своё производство при этом они только наращивают. И чуть ли не силой навязывают такую продукцию своим и европей­ским фермерам. То, что современные трансгенные растения вдребезги рушат здоровье человека, — только одна сторона медали. Вторая сторона её выглядит не менее зловеще: пита­ясь трансгенными растениями, заболевает скот, гибнут птицы и дикие звери, от ядовитой пыльцы и такого же нектара выми­рают многие насекомые. Например, шмели и пчёлы.

— По современным данным, — перебила отца Светлена, — в США вымерло более 80% домашних пчёл.

— Но и это ещё не всё, — остановил свою дочь старейшина.

— Трансгенные растения, переопыляя нормальные, превра­щают их в себе подобных. Если учесть, что сами они живут одно, два, от силы три поколения, а некоторые вообще бес­плодны и потом вымирают, то понимаешь, что происходит?

— Что-то наподобие пустыни.

— Вот-вот, получается мёртвый ландшафт. Где не слышно насекомых, нет никаких животных. Ничего — одна голая зем­ля.

— И все эти опыты проводят над американцами?

— Так же, как когда-то проводили над древними римлянами,— сел на своё место Добран Глебыч. — Американцы для того и созданы, чтобы над ними вот так издевались. Жаль, что среди них мало кто это понимает. У нас сейчас много разговоров идёт о происхождении различных аллергий. Но не многие знают, что впервые аллергия появилась там, где испытывали трансгенные продукты. Известно, что сначала аллергические реакции про­явили себя в Британии и Америке. Потом аллергия вместе с он­кологическими заболеваниями и бесплодием завоевала Европу и постепенно проникла к нам, в Россию. Всё просто, но наши врачи никак не могут догадаться, откуда эта напасть.

— Ты хочешь сказать, что продуктами ГМО кормят и Рос­сию? Насколько мне известно, у нас трансгенные растения не выращивают.

— Не выращивают, это так, — согласился помор. — Но Рос­сийское сельское хозяйство, как ты знаешь, угроблено. Думаю, понимаешь, что не просто так.

Я кивнул.

— Вот и везут нам западную трансгенную отраву. Начиная с окорочков, кончая кукурузой, соей, рапсом, бананами и су­хим молоком.

— А причем здесь американские окорочка и сухое молоко?

— Как причём? — удивился старейшина. — Американцы и свою птицу, и рогатый скот кормят не только вторичной пере­работкой мяса, о которой мы уже говорили, но и трансгенным зерном.

— К тому же каждой птичке и корове ставят массу приви­вок, — добавила Ярослава. — А они в организме человека глу­шат иммунную систему.

— Почему? — удивился я.

— Да потому что ставят антибиотики. И сильные.

— Но я не договорил, — посмотрел на Ярославу Добран Глебыч. — Всё дело в том, что если животные или птица пита­ется трансгенным зерном, то его мясо содержит неполноцен­ные белки. С одной стороны они плохо усваиваются, с другой — вызывают аллергию и опухолевые заболевания.

— Плюс ко всему болезнь куру и разрушение иммунной системы остаточным воздействием прививок с антибиотика­ми, — закончил я за старейшину.

— Всё правильно, — кивнул он мне головой. — Никаких шансов! Только вопрос времени и везения.

В комнате в который раз воцарилось молчание.

— Теперь ты понимаешь, Юра, почему у нас, да и у наших соседей, потомков новгородцев, вся пища, вплоть до хлеба, только своя? Мяса мы едим немного. В основном колем не­нужных быков, иногда тёлок, но рыбы употребляем достаточ­но. Поэтому, когда снова попадёшь на большую землю, поста­райся жить, как мы. С огорода, и вместо мяса питайся рыбой.

Услышав слова своего отца, обе девушки как-то сразу на­пряглись.

— Посмотри, как напряглись, — засмеялся помор, вгляды­ваясь в их лица. — Не хотят тебя отпускать.

Видя, как смутились обе красавицы, я перевёл разговор на другую тему.

— Интересно, как современные генетики вколачивают чу­жеродные гены в хромосомы клеток? Ты говорил, Добран Гле- быч, что пальцем в небо. Можешь пояснить, как это?

— Конечно, могу, никакого секрета здесь нет. В одной из статей я читал, что используется специальная пушка, стреля­ющая микрочастицами золота, с которыми сцеплены нужные гены. Этой пушкой атакуют ядра клеток той или иной культу­ры. И не важно, куда чужие гены попадут. Вот почему «паль­цем в небо».

— Да..., техника на грани фантастики, — удивился я услы­шанному.

— В том-то и дело. Есть правда ещё технологии внедрения генов с помощью вирусов, плазмид, бактериофагов. Но точ­ность, к сожалению, такая же. Куда кривая выведет.

— Но эта кривая всегда выводит туда, куда надо — к неми­нуемой смерти, — заметила Светлада.

— Если вспомнить ароматизаторы, вкусовые добавки и кра­сители, то получается, что в наших магазинах полным-полно продуктов, а есть нечего.

— Практически так, разве что пока съедобна морская рыба,— вздохнул старейшина. — Да и то, пока свежая.

— Может, ещё хлеб, — подымаясь со своего места, сказала Ярослава. — Он у нас пока свой и семян Россия не покупает. Но есть опасность, что транснациональные компании, те са­мые, которые заняты превращением пищи для человечества вдолгоиграющий, но надёжный яд, постепенно скупят наши лучшие сельхозугодия. И на этих землях начнут выращивать трансгенные злаки. Тогда, кроме рыбы, в наших магазинах уже ничего не купишь. Да и то, как ты говоришь, — взглянула на своего мужа Ярослава, — если она свежая...

Я понял, что наш разговор закончен, и пора всем заняться дедами. Но, поднявшись со своего места, я вспомнил, что так и не узнал названий корпораций и компаний, которые заняты производством трансгенной продукции.

— Извините меня, — посмотрел я на Ярославу с мужем. — Мне бы хотелось узнать название компаний, которые заняты созданием всей этой генномодифицированной отравы.

— Которой кормят планету? — пробасил Добран Глебыч.

— Именно.

— Их несколько, — опередила отца Светлена. — Главная — та самая «Монсанта», которая во время Вьетнамской войны за­нималась производством отравляющих боевых веществ. Есть ещё одна, она называется «Санжента» и её дочернее отделе­ние — «Эрицит». Запомнить не сложно.

— Действительно, — согласился я. — сначала производи­ли отравляющие вещества, а теперь занялись производством ГМО. Так сказать, всё по традиции.

Целый день я находился под впечатлением от услышан­ного. Отошёл только к вечеру. Когда после ужина вся семья помора собралась в горнице, я решил продолжить начатый разговор.

 

 

Глава 13

Дата: 2019-02-25, просмотров: 228.