Глядя на ночной запуск шаттла

Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Над болотами Флориды возвышается мощная сияющая башня. Вокруг нее лучи прожекторов пронзают небо и раскатывают по земле ковры света. Над стартовой площадкой, словно мошки, летящие на пламя, мельтешат вертолеты и реактивные самолеты. Даже в стране Оз небо никогда не было разукрашено такими россыпями бриллиантов. Посреди этого светового фонтана огромные леса держат на весу стройное тело ракеты, к бокам которой жмутся высоченные термосы с твердым топливом, похожим по цвету и на ощупь на твердый ластик для карандаша, а на спине ракеты пристроился и вцепился в нее изо всех сил, как детеныш какого-нибудь экзотического млекопитающего, остроносый шаттл.

На бесстрастных экранах стартового комплекса идет обратный отсчет – к нулю. Когда отсчет закончится, что-то неизъяснимое исчезнет. За шаттлом же будут наблюдать и глаза, и радар, и десятки разбросанных по всему миру тарелок слежения, которые крутят головами, как будто пытаются избавиться от мук. Мы часами стоим посреди флоридских трясин, с болью в сердце ожидая мгновения пылкого восторга, мгновения, когда мы освободимся от рутины повседневности и, как тот обелиск, который мы запускаем, поднимемся на следующую ступень к бесконечности. На туманных берегах Банана-Ривер, на обочинах дорог – нас 55 тысяч, и мы ждем действия космического центра.

Прожектора на стартовой площадке вдруг гаснут; мгновенно взводятся затворы камер и открываются заслонки разума. Воздух ощущается вялым и влажным. Сто тысяч глаз обращаются к одной точке, где вспышка под стартовым двигателем рассыпается фейерверком, бенгальским огнем вроде тех, которыми размахивают Четвертого июля. Во все стороны вздымаются белые облака, разворачиваются пыльной бурей искр, взвихренной Сахарой, разгораются от грязно-белого до ослепительно-платинового цвета такой интенсивности, что глаза сами собой щурятся, до сияющего золотого, от завораживающей силы которого даже забываешь моргать. Воздух наполняют мириады электрических жалящих пчел. По коже бегут мурашки. Волосы на затылке встают дыбом. Считалось, что во время запуска стартовая площадка должна плавиться, но сейчас огонь принимают на себя более 1100 кубометров воды. Воздух наполняют тучи пара с запахом минеральной золы. Поверхность воды, отражая пламя, обретает цвет расплавленной меди. Кучевые облака, даже целые грозовые тучи сгущаются прямо над землей, где никак не ожидаешь их увидеть.

Через несколько секунд с громким уханьем разливается трепещущее – как пестрая масть паломино – абрикосовое сияние, вот оно уже сравнилось яркостью с солнцем, а вокруг, как в день Творения, поднимаются и сгущаются в кучи облака. В небе мечутся птицы, бабочки, стрекозы, мошки и другие крылатые существа, напуганные шумом – грохотом, треском и воем, которые принес им ветер. Что такое полет, если его способны осуществлять хрупкие крылья мотылька, получающие энергию от сердца, крохотного, как компьютерный чип? Что такое полет, если он может с ревом прорваться вверх через колоссальные опоры весом более двух тысяч тонн? Закройте глаза – и услышите оглушительное «тра-та-та-та!» петард, почувствуете, как они рассыпаются искрами у самой груди. Откройте глаза – и вы увидите огромные стальные мышцы, наливающиеся огнем, увидите, как 30 миллионов ньютонов тяги на мгновение замрут на серебристой опоре, и тут же заклубится по земле хаос облаков горячей пыли. Железные подпорки летят как газеты над стартовой площадкой, ударные волны раскатываются по сторонам, молотят кулачищами – по болотам, где с криками мечутся птицы, по груди, где и без того ополоумевшее сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди. Воздух делается тугим, как барабанная шкура, молекулы трепещут. Вдруг шаттл подпрыгивает высоко над болотами, уносится от совершенно уже неистового хохота гагары, от горячечного звона насекомых в камышах, от распахнутых в благоговейном изумлении ртов зрителей, среди которых много плачущих, а ракета поднимается на двухсотметровой струе пламени и, разбрасывая гигантские искры, устремляется все выше и выше, крепко выжигая в памяти свой золотой след.

Всего десять минут – и она покинет защитное одеяло нашей атмосферы и перейдет на орбиту высотой 300 000 м. Это не чудо. Как-никак, мы, люди, ведем свою историю от первородной ярости Вселенной – именно тогда впервые сложилась наша химическая структура. Мы эволюционировали сквозь случайности, счастливые стечения обстоятельств, чудесные спасения и удачи. Мы создали язык, выстроили города, сформировали нации. Теперь мы меняем течение рек, передвигаем горы и удерживаем миллиарды тонн воды бетонными дамбами. Мы вторгаемся в грудь и в голову человека, делаем хирургические операции на бьющемся сердце и мыслящем мозге. Что по сравнению с этим какой-то вызов притяжению? На орбите не будет ни ночей, ни дней, ни верха, ни низа. Никто не будет «прочно стоять на земле». Ни одна шутка не будет «приземленной». Ничто не будет «своевременным». Ни одно чудо не будет «неземным». На орбите солнце будет всходить каждые полтора часа, и в неделе будет 112 дней. И все же время всегда было одним из крупнейших, гениальнейших наших изобретений и, если подумать, одной из наших наименее убедительных выдумок.

Шаттл, стремящийся к востоку над водой, – факел, мчащийся на своем огне, – продолжая двигаться с ускорением 3g, неторопливо переворачивается и перекручивает тянущуюся за ним пуповину белого облачного следа. Две твердотопливные ракеты отпадают и сдвигаются в одну сторону, словно ярко-красные кавычки, открывающие фразу, которая растянется на четыре дня. Это поразительное чудо, звезда, которую мы отправляем в небо, и так уже полное звезд, видна еще более шести минут. «А как же родные места? – спросит кто-нибудь. – Как же россыпь диких маргариток на берегу Банана-Ривер, над которыми без всяких ракет вьются мотыльки?» Для масштабного ума Земля мала. Не настолько мала, чтобы познать всю ее за одну жизнь, но все же она всего лишь компактный, уютный и радостный дом, место любви, средоточие нашей жизни. Но разве можно всю жизнь просидеть дома?

Сила образа: кольцевой цикл

Мысленным взором мы рисуем лицо любимого и наслаждаемся воображаемым поцелуем. Если мысль мимолетна, она смешивается с другими, если же мы действительно представляем себе человека словно голограмму, то ощущаем прилив эмоций. Это зрение – гораздо больше, нежели просто возможность видеть глазами. Визуальный образ – это нечто вроде растяжки взрывного устройства для эмоций. Одна фотография может навести на размышления и о политическом режиме, и о войне, и о геройском подвиге, и о трагедии. Один и тот же жест может выражать самые разные состояния: родительскую любовь, неуверенность и растерянность романтической влюбленности, кривые зеркала подросткового возраста, торопливый призыв надеяться, ощущение ледяной поземки в сердце, вызванное потерей. Взгляните на поросший травой холм, и в памяти возникнут запах свежескошенной травы, и роса, и зеленые пятна на джинсах, и звук, который раздается, если подуть на травинку, особым образом зажатую между пальцами, и много других вещей, ассоциирующихся с травой: семейные пикники, игра в доджбол^[112] на Среднем Западе, перегонка скота из пыльной нью-мексиканской пустыни на тучные горные пастбища, поход по Адирондакским горам, занятие любовью в высокой траве на вершине холма жарким ветреным летним днем, когда солнце, проглядывая сквозь облака, освещало лишь отдельные участки склонов, будто в комнате включали лампу. При виде предмета все наши чувства встряхиваются, чтобы оценить новое зрелище. Все функции нашего мозга, все эти незримые лавочники, гражданские служащие, бухгалтеры, студенты, фермеры, механики смотрят на него с интересом. Они видят одно и то же – травянистый склон, – но каждый воспринимает его немного по-другому, и все их «точки зрения» создают то целое, которое видим мы. Другие чувства тоже могут вызвать воспоминания и эмоции, но глазам особенно удается символическое, афористичное, многогранное восприятие. Понимая это, правительства постоянно возводят памятники. Как правило, они не слишком похожи на то, что прославляют, но перед ними все равно стоят люди, и их переполняют эмоции. Глаз воспринимает большую часть жизни как произведения монументального искусства. А некоторые формы влияют на нас гораздо сильнее, чем другие.

К примеру, я внимательно следила за космической программой на протяжении двадцати последних лет и с восторгом узнавала все больше и больше о Солнечной системе благодаря в основном космическому зонду «Вояджер», который снимал кино о ближайших соседях Земли и передавал эти записи домой. Меня приятно потрясло новое знание о том, что кольца есть не только у Сатурна, но и у Юпитера, Урана, Нептуна и, возможно, даже у Плутона. И все кольца разные. Темные узкие – у Юпитера – совершенно не похожи на широкие яркие ленты Сатурна. Обсидиановые круги Урана влекут с собой луны продолговатой формы. Солнечная система незаметно описывает круги вокруг нас. Волшебно и трогательно! Кольцо – едва ли не самый значимый символ для всех нас, независимо от религии, политических взглядов, возраста и пола. Мы обмениваемся кольцами как символами бесконечной любви и гармонии двух сердец. Кольца напоминают о простых клетках, ставших древнейшими формами жизни, и симфониях клеток, каковыми являемся мы сейчас. Мы катаемся по кругу на каруселях. Светящимися ореолами мы окружаем то, что считаем святым, и обводим кружочками то, что следует выделить. Соревнования проходят в магическом кругу спортивной арены. Целый калейдоскоп впечатлений разворачивает круглая цирковая арена. Кольцо символизирует бесконечность, тогда как наша жизнь начинается для того, чтобы обязательно закончиться. Кольца говорят о принесенных клятвах, принятых обетах. Кольца предполагают вечность, неподвластность возрасту и совершенство. Мы отсчитываем время по круглому циферблату часов. Дети на площадке бросают стеклянные шарики в меловой круг, становясь первопричиной движения крошечных планет. Мы смотрим на мир шарами своих глаз. Мы уверены в том, что из двух слабых дуг можно сделать прочное кольцо и что точно так же человек может дополнить себя до целого, связав с кем-то свою жизнь. Мы, стремящиеся к безупречной, бессмертной симметрии кольца, превозносим во всю силу своих способностей чудеса Вселенной, странствуя по кольцу рождения и смерти. Астронавты «Аполлона», увидевшие родную планету, плавающую в космосе, вернулись на Землю изменившимися. Зрелище, которое им открылось, было своеобразным визуальным афоризмом, и мы все должны выучить его наизусть.

Круглые стены дома

Представьте себе, что все, кого вы когда-нибудь знали, все, кого любили, весь ваш жизненный опыт собраны вместе на одной-единственной планете, лежащей под вашими ногами. В этом великолепном оазисе, расцвеченном переплетениями голубого и белого, складываются и перемещаются климатические системы. Глядя на облака, что нависают и сгущаются над Амазонкой, вы знаете, что формирующаяся здесь погода скажется на урожаях на противоположной стороне планеты, в России и Китае.

В Австралии, на Гавайях и в Южной Америке дождевые леса сходят на нет. Видно, как в Африке и на Ближнем Востоке зарождаются пыльные бури. Аппаратура дистанционного зондирования, оценив уровень влажности в пустыне, уже предупредила, что в этом году следует ждать нашествия саранчи. К своему изумлению, вы опознаете огни Денвера и Каира. И, хотя вы изучали все это по отдельности, как кусочки запутанной мозаики-пазла, теперь вам ясно, что океаны, суша и атмосфера существуют не обособленно, а являются частями сложной, постоянно обновляющейся природной сети. Вы, как Дороти из «Волшебника страны Оз», хотите трижды щелкнуть каблуками волшебных башмачков и трижды повторить: «Дома лучше всего».

Вы знаете, что такое дом. Многие годы вы пытались быть скромным и увлеченным наблюдателем за небесами и Землей с ее торжественной симфонией зелени. Дом – это голубь, который бродит по двору, как попрошайка. Дом – это скромное дерево гикори у дальней ограды. Дом – это вывеска «То, что мы можем починить, поломкой не считается» перед заправочной станцией на выезде из Питтсбурга. Дом – это весна в кампусах по всей Америке, где студенты валяются на траве, словно солдаты, раненные под Геттисбергом. Дом – это гватемальские джунгли, порой смертоносные, как склад оружия. Дом – это фазаны, осыпающие хриплой бранью соседскую собаку. Дом – это острые муки любви и бесчисленные мелкие сердечные раны. Но душа настоятельно требует оглянуться и увидеть все это целиком. Вам хочется прожить многовековое стремление, отраженное в мифах и легендах всех культур, шагнуть в сторону от Земли и увидеть под собой весь мир в его суете и цветении.

Помню первый урок управления самолетом безветренным летним днем на севере штата Нью-Йорк. Толкнув рычаг управления вперед, я помчалась по взлетной полосе, пока шасси не заплясали; потом земля ушла вниз, и машина начала карабкаться в воздухе вверх по невидимым ступеням. К великому удивлению, горизонт двигался вместе со мною (а мог ли он поступить по-другому на круглой планете?). Впервые в жизни я поняла, что такое долина, – проплывая в двух с лишним тысячах метров над нею. Я отчетливо видела пятнисто-серые участки лесов, сожранных непарным шелкопрядом. Позже, пролетая над Огайо, я расстроилась, разглядев застойный охряный оттенок воздуха и увидев, что вода реки Огайо на долгом протяжении совсем не похожа на воду – темна, густа и даже местами огнеопасна, благодаря дымам химических заводов, которые, как я видела сверху, облепили реку, как гнойники. Я начала понимать, как люди обустраиваются в складках ландшафта или на перекрестках дорог, как они измеряют землю и орошают ее. А главное – я открыла, что некое знание о мире доступно только с определенного расстояния. Разве можно понять океаны, не став частью их загадочных глубин? Разве можно понять планету, если не ходить по ней, не собирать одно за другим ее чудеса, а потом не подняться высоко над ней, чтобы охватить всю ее одним взглядом?

XX столетие больше всего запомнится как время, когда мы впервые начали понимать, каков наш адрес. «Большой, красивый, голубой, мокрый шар» – лишь один из способов его описать. Но более глубоким будет рассказ о его масштабах, об оттенках этой голубизны, о капризной тонкости красоты как таковой; о способах, какими вода обеспечивает возможность существования жизни; о хрупкой эйфории от причастности к сложной экосистеме, которую представляет собой Земля – та Земля, на которой из космоса не видно ни заборов, ни военных зон, ни национальных границ. В космос нужно непрерывно посылать артистов и натуралистов, фотографов и живописцев. С их помощью мы увидим как в зеркале, что Земля – это единая планета, единый жизнелюбивый, хрупкий, цветущий, суматошный, полный чудес и замечательных человеческих существ организм, требующий любви и заботы. Выучив свой полный адрес, мы если и не положим конец всем войнам, то хотя бы обогатимся удивлением и гордостью. Это знание будет напоминать нам, что человеческая среда обитания не тугая, как удавка, а огромная, как Вселенная, где нам повезло жить. Оно поможет нам по-другому воспринимать место нашего обитания. Оно будет убеждать нас, что мы являемся гражданами чего-то более крупного и глубокого, чем просто страны, – что мы граждане Земли, ее наездники и ее опекуны, которым не мешало бы вместе заняться своими проблемами. Вид из космоса предлагает нам (с точки зрения эволюции – еще совсем несмышленым малышам) пересечь космическую улицу, повернуться лицом к собственному дому и с восхищением впервые по-настоящему разглядеть его.

Синестезия

Перо есть язык души.

Сервантес. Дон Кихот^[113]

Фантазия

Мягкое пятно сочного синего звука пахнет поспевшей за неделю клубникой, брошенной в жестяной дуршлаг, – это приближается мать в ореоле цвета, ласкового воркования и густого запаха золотистой ириски. Новорожденные обитают в смеси из зрительных, звуковых, осязательных, вкусовых и особенно обонятельных ощущений. Дафна и Чарльз Маурер напоминают в «Мире новорожденных» (The World of the Newborn):

Его мир пахнет для него почти так же, как наш мир – для нас, но он не сознает, что запахи проходят только через нос. Он слышит запахи, и видит запахи, и даже осязает. Его мир – это смесь резких запахов, и резких звуков, и горько пахнущих звуков, и сладко пахнущих зрелищ, и кисло пахнущих прикосновений к коже. Случись нам посетить мир новорожденного, мы решили бы, что оказались в лавке галлюциногенной парфюмерии.

Со временем новорожденный обучается сортировать сенсорные впечатления (часть которых имеет имена, а часть останется безымянными до конца его жизни) и в какой-то степени «приручает» их. Явлениям, ускользающим от вербализации, трудно дать определение, их почти невозможно запомнить. Уютно расплывающуюся перед глазами детскую вытесняют жесткие категории здравого смысла. Но у некоторых такое сенсорное взаимопроникновение остается навсегда, и они ощущают вкус тушеной фасоли каждый раз, когда слышат имя Фрэнсис, как сообщила одна женщина, или видят желтый цвет, прикасаясь к матовой поверхности, или обоняют ход времени. Стимуляция одного из чувств запускает работу и других: «синестезия» – это технический термин, произведенный от древнегреческого «syn» – «вместе» и «áisthesis» – «ощущение». Плотная ткань восприятия соткана из нитей, накладывающихся одна на другую.

Повседневная жизнь – это непрерывная атака на восприятие, и у каждого из нас ощущения в определенной степени накладываются одно на другое. Как утверждает гештальт-психология, если дать людям список бессмысленных слов и поручить связать их с контурами и цветом, то определенные звучания будут в довольно четком порядке ассоциироваться с определенными очертаниями. Еще удивительнее то, что этот порядок будет сохраняться для испытуемых и из США, и из Англии, и с полуострова Махали, который вдается в озеро Танганьика. Люди с развитой синестезией тоже склонны реагировать предсказуемо. Исследование двух тысяч синестетиков, принадлежавших к различным культурам, выявило большое сходство в ассоциации цветов и звучания. Низкие звуки часто ассоциируются у людей с темными цветами, а высокие – с яркими. В определенной степени синестезия встроена в нашу систему чувств. Но сильная природная синестезия встречается у людей редко – примерно у одного на пять тысяч, – и невролог Ричард Сайтовик, прослеживающий основы этого феномена в лимбической системе, самой примитивной части мозга, называет синестетиков «живыми ископаемыми когнитивной системы», потому что у этих людей лимбическая система не полностью управляется куда более сложной (и возникшей на более позднем этапе эволюции) корой головного мозга. По его словам, «синестезия… может служить воспоминанием о том, как видели, слышали, обоняли, ощущали вкус и осязали первые млекопитающие».

Некоторых синестезия лишь раздражает, но другим она идет во благо. Для человека, желающего избежать сенсорной перегрузки, это может быть и небольшая, но беда, зато настоящие творческие натуры она воодушевляет. Среди наиболее известных синестетиков – немало людей искусства. Композиторы Александр Скрябин и Николай Римский-Корсаков в своей работе легко ассоциировали музыку с цветами. Для Римского-Корсакова тональность до мажор была белой, а для Скрябина – красной. Ля мажор у Римского-Корсакова розовая, у Скрябина – зеленая. Еще удивительнее то, что результаты их музыкально-цветовой синестезии порой совпадали. Ми мажор у обоих была голубой (у Римского-Корсакова – сапфирового оттенка, у Скрябина – бело-голубой), ля-бемоль мажор – пурпурной (у Римского-Корсакова – серовато-лиловой, у Скрябина – пурпурно-лиловой), ре мажор – желтой и т. д.

Для писателей синестезия тоже благотворна – иначе разве бы они описывали так выразительно ее проявления? Доктор Джонсон однажды сказал, что «алый цвет лучше всего передает металлический крик трубы». Бодлер гордился своим «сенсорным эсперанто», а один из его сонетов, где связаны между собой ароматы, цвета и звуки, оказал огромное влияние на влюбленных в синестезию символистов. Слово «символ» происходит от древнегреческого «symbolon» – «знак, примета»; согласно Колумбийскому словарю современной европейской литературы (The Columbia Dictionary of Modem European Literature), символисты верили, что «все искусства – это параллельный перевод одного фундаментального таинства. Чувственные ощущения перекликаются между собой; звук можно передать через аромат, а аромат – через зрительный образ…». Увлеченные идеей горизонтальных связей, используя намеки вместо прямого объяснения, они полагали, что «Единый скрыт в Природе за Множеством». Рембо, приписывавший цвет каждой гласной букве, у которого «А» – это «…черный и мохнатый / Корсет жужжащих мух над грудою зловонной…»^[114], утверждал, что художник может прийти к правде жизни единственным путем: испытав на себе «все формы любви, страдания, безумия», чтобы создать «долгий, бесконечный и разумный беспорядок всех сторон»^[115].

Мало кому удалось написать о синестезии столь точно и изящно, как Владимиру Набокову, который в автобиографии «Память, говори» анализировал то, что называл «цветным зрением»:

Не знаю, впрочем, правильно ли говорить о «слухе», цветное ощущение создается, по-моему, самим актом голосового воспроизведения буквы, пока воображаю ее зрительный узор. Долгое «a» английского алфавита… имеет у меня оттенок выдержанной древесины, меж тем как французское «а» отдает лаковым черным деревом. В эту «черную» группу входят крепкое «g» (вулканизированная резина) и «r» (запачканный складчатый лоскут). Овсяное «n», вермишельное «l» и оправленное в слоновую кость ручное зеркальце «о» отвечают за белесоватость. Французское «on», которое вижу как напряженную поверхность спиртного в наполненной до краев маленькой стопочке, кажется мне загадочным. Переходя к «синей» группе, находим стальную «x», грозовую тучу «z» и черничную «k». Поскольку между звуком и формой существует тонкая связь, я вижу «q» более бурой, чем «k», между тем как «s» представляется не поголубевшим «с», но удивительной смесью лазури и жемчуга. Соседствующие оттенки не смешиваются, а дифтонги своих, особых цветов не имеют, если только в каком-то другом языке их не представляет отдельная буква (так, пушисто-серая, трехстебельковая русская буква, заменяющая английское «sh», столь же древняя, как шелест нильского тростника, воздействует на ее английское представление). <…> Слово, обозначающее в моем словаре радугу – исконную, но явно мутноватую радугу, едва ли произносимо: «kzspygv». Насколько я знаю, первым автором, обсуждавшим audition colorée (в 1812 году), был врач-альбинос из Эрлангена.

Исповедь синэстета назовут претенциозной и скучной те, кто защищен от таких просачиваний и отцеживаний более плотными перегородками, чем защищен я. Но моей матери все это казалось вполне естественным. Мы разговорились об этом, когда мне шел седьмой год, я строил замок из разноцветных азбучных кубиков и вскользь заметил ей, что покрашены они неправильно. Мы тут же выяснили, что некоторые мои буквы того же цвета, что ее, кроме того, на нее оптически воздействовали и музыкальные ноты. Во мне они не возбуждали никаких хроматизмов^[116].

Синестезия может быть наследственной, так что не стоит удивляться ни тому, что мать Набокова понимала ее, ни тому, что ее синестетические образы были несколько иными. Между тем, хотя и кажется странным считать Набокова, Фолкнера, Вирджинию Вулф, Гюисманса, Бодлера, Джойса, Дилана Томаса и других знаменитых синестетиков более примитивными, чем большинство людей, но это вполне может быть правдой. В искрящемся потоке ощущений великие художники чувствуют себя прекрасно и привносят в него свой собственный сенсорный водопад. Набоков наверняка позабавился бы, представив, что стоит ближе, чем все остальные, к своим млекопитающим предкам, которых, несомненно, запечатлел бы в зеркальном зале своего вымысла с деликатным, игривым набоковским изяществом.

Обхаживая музу

Писатели – странные люди. Мы бьемся в поисках идеального слова или блестящей фразы, которые позволят каким-то образом сделать внятной для других лавину уникальной осознанной информации. Мы живем в ментальном гетто, где из каждой работоспособной идеи, если дать ей должное побуждение – немного выпивки, небольшая встряска, деликатное обольщение, – может вырасти впечатляющий труд. Можно сказать, что наши головы – это конторы или склепы. Наше творчество словно обитает в маленькой квартирке в доме без лифта в Сохо. Нам известно, что сознание пребывает не только в мозгу, но вопрос о том, где оно находится, не уступает по сложности вопросу о том, как оно работает. Кэтрин Мэнсфилд однажды сказала, что взрастить вдохновение можно, лишь очень тщательно «ухаживая за садом», и я считаю, что она имела в виду нечто более управляемое, нежели прогулки Пикассо в лесу Фонтенбло, где он «до несварения объедался зеленью», которую ему позарез нужно было вывалить на холст. Или, возможно, она имела в виду именно это: упорно возделывать знание о том, где, когда, как долго и как именно действовать, – а потом приступить к действию, и делать это как можно чаще, даже если устал, или не в настроении, или недавно совершил несколько бесплодных попыток. Художники славятся умением заставлять свои ощущения работать на себя и порой используют поразительные фокусы синестезии.

Дама-командор Эдит Луиза Ситуэлл начинала каждый день с того, что лежала некоторое время в гробу, и лишь после этого садилась писать. Я напомнила эту легенду в духе черного юмора знакомому поэту, на что он едко ответил: «Вот если бы кто-нибудь догадался закрыть ее там…» Представьте себе Ситуэлл, репетирующую свое пребывание в могиле как прелюдию к тем сценам, которые она любила разыгрывать потом на бумаге. Прямые и узкие пути никогда не были в ее стиле. Прямым и несгибаемым был разве что ее постоянно осмеиваемый нос, но и его она умудрилась почти всю жизнь представлять комичным и неуместным. Что же именно в тусклом непрерывном одиночестве подталкивало ее к творчеству? Была ли это идея гроба, или же ощущение прикосновения к нему, его запах, его затхлый воздух?

Выходки Эдит с положенным горизонтально шкафчиком можно было бы расценивать как шутку, если не сопоставлять ее поведение с тем, как пытаются очаровывать своих муз другие писатели. Поэт Шиллер складывал в ящик стола гниющие яблоки и вдыхал их едкий запах, если затруднялся найти нужное слово. Потом он задвигал ящик, но запах оставался у него в памяти. Исследователи из Йельского университета установили, что пряный аромат яблок оказывает сильный бодрящий эффект и может даже предотвращать панические атаки. Шиллер мог установить это опытным путем. Что-то в сладкой затхлости этого запаха взбадривало его мозг и успокаивало нервы. Эми Лоуэлл, как и Жорж Санд, за письменным столом курила сигары и в 1915 году закупила 10 тысяч любимых ею манильских второсортных сигар, чтобы наверняка обеспечить питанием свои творческие печи. Это Лоуэлл сказала, что обычно «швыряет» идеи в подсознание: «…как письмо в почтовый ящик. Через шесть месяцев у меня в голове начинают возникать слова стихотворения. <…> Слова будто бы проговариваются в голове, но их никто не произносит». Потом они обретают форму, окутанные облаком дыма. И доктор Сэмюэль Джонсон, и поэт У. Х. Оден более чем неумеренно пили чай – сообщалось, что Джонсон частенько выпивал за один присест двадцать пять чашек. Джонсон умер от удара, но непонятно, могло ли это явиться следствием злоупотребления чаем. Виктору Гюго, Бенджамину Франклину и многим другим лучше всего работалось, если они раздевались донага. Д. Х. Лоуренс однажды признался, что любил лазить нагишом по шелковичным деревьям – их длинные ветви и темная кора служили для него фетишем и стимулировали мысли.

Колетт начинала творческий день с вылавливания блох у своей кошки; мне нетрудно представить, как методичное перебирание и разглаживание меха помогало сосредоточить разум сибаритки. Кстати, эта женщина никогда не путешествовала налегке, а всегда требовала брать с собой большие запасы шоколада, сыров, мясных деликатесов, цветов и багетов в каждую, даже непродолжительную поездку. Харт Крейн обожал шумные вечеринки, но в разгар веселья всегда исчезал, бежал к пишущей машинке, включал запись кубинской румбы, потом «Болеро» Равеля, потом любовную балладу, после чего возвращался «с багрово-красным лицом, пылающими глазами, стоящими дыбом уже седеющими волосами. Во рту у него торчала пятицентовая сигара, которую он вечно забывал закурить. В руках он держал два-три листа машинописного текста… «Прочти-ка! – говорил он. – Величайшее стихотворение в мировой литературе!» Это рассказывал Малкольм Каули, который приводит много других примеров того, как Крейн напоминал ему «еще одного друга, знаменитого убийцу лесных сурков», когда писатель «пытался выманить вдохновение из тайного убежища пьянством, смехом и музыкой фонографа».

Стендаль, работая над «Пармской обителью», каждое утро читал две-три страницы французского Гражданского кодекса, чтобы, по его словам, «настроиться на нужный тон». Уилла Кэзер читала Библию. Александр Дюма-отец писал публицистику на бумаге розового цвета, беллетристику – на голубой, а стихи – на желтой. Он был чрезвычайно организованным человеком, вплоть до того, что для лечения бессонницы и утверждения привычек ежедневно в семь утра съедал яблоко под Триумфальной аркой. Киплингу требовались самые черные чернила, какие только удавалось найти; он мечтал о том, чтобы «завести чернильного мальчика, который растирал бы мне индийские чернила», как будто сама тяжесть черноты должна была сделать его слова столь же значимыми, как и его воспоминания.

Альфред де Мюссе, любовник Жорж Санд, признавался, что его больно задевало, когда она сразу после секса кидалась к письменному столу (а такое случалось часто). Впрочем, Жорж Санд не превзошла Вольтера, который пристраивал лист бумаги прямо на обнаженной спине любовницы. Роберт Льюис Стивенсон, Марк Твен и Трумэн Капоте обычно писали лежа. Капоте даже объявил себя «абсолютно горизонтальным писателем». Хемингуэй работал стоя – те, кто учится литературному мастерству, часто запоминают это, но пропускают мимо ушей то, что стоял он не потому, что воспринимал себя стражем суровой прямодушной прозы, а из-за больной спины, поврежденной при крушении самолета. Кстати, перед тем как приступить к работе, Хемингуэй фанатично затачивал карандаши. Считается, что, когда Эдгар По писал, у него на плече сидела кошка. Стоя работали Томас Вулф, Вирджиния Вулф и Льюис Кэрролл; сообщение Роберта Хендриксона в работе «Литературная жизнь и другие курьезы» (The Literary Life and Other Curiosities) гласило, что Олдос Хаксли «частенько писал носом». Сам Хаксли в книге «Как исправить зрение» (The Art of Seeing) утверждал: «После короткого “рисования носом” <…> наступит значительное временное улучшение зрения»^[117].

Многие писатели, не склонные к пешей ходьбе, тем не менее черпают вдохновение в прогулках. Особенно стихотворцы: в груди человека сидит творец сонетов, а ходим мы в ритме ямба. Так делал Вордсворт и конечно же Джон Клейр, который ходил на поиски горизонта и, повстречавшись в конце концов с безумием, решил, что достиг его. А. Э. Хаусману, когда его попросили дать определение поэзии, хватило благоразумия сказать: «Определить поэзию я могу не лучше, чем терьер – крысу, но мне кажется, что мы оба распознаем предмет по тем симптомам, которые они в нас пробуждают. <…> Что же касается класса вещей, к которому они относятся, я бы назвал их выделениями». Выпив пинту пива за ланчем, он имел обыкновение отправляться на двух-трехмильную прогулку, после которой деликатно совершал выделение.

Предполагаю, что все эти действия совершались ради сосредоточенности, эдакого окаменевшего миража, и мало кто написал об этом лучше, чем Стивен Спендер в эссе «Создание стихотворения» (The Making of a Poem):

Тело всегда склонно саботировать внимание мысли теми или иными отвлечениями. Если бы эту потребность в отвлечениях удалось направить в один канал – как, например, запах гнилых яблок, или вкус табака, или чая, – то остальные внешние отвлечения сошли бы с дистанции. Другое возможное объяснение: усилие сосредоточенности при сочинении стихов – это духовная деятельность, которая заставляет человека на некоторое время забыть, что у него есть тело. Это нарушение равновесия тела и разума, и поэтому человеку необходимо нечто вроде якоря ощущений для зацепки за физический мир.

Это в некоторой степени объясняет, почему Бенджамин Франклин, Эдмон Ростан и другие писали лежа в ванне. Между прочим, Франклин первым привез ванну в США в 1780-х годах и любил подолгу, с удовольствием, задумчиво нежиться в воде. Можно даже сказать – в воде и идеях. Древние римляне считали целебными ванны из ослиного молока или даже из давленой клубники. У меня есть сосновая дощечка, которую я кладу поперек ванны, чтобы писать на ней, так что могу часами сидеть в джакузи и работать. В ванне вода замещает значительную часть веса, и вы ощущаете себя легче, ваше кровяное давление снижается. Когда температура воды и температура тела совпадают, мои мысли становятся невесомыми и отправляются гулять сами по себе. Как-то летом, нежась в ванне, я написала целую пьесу в стихах, состоявшую в основном из драматических монологов от лица мексиканской поэтессы XVII века сестры Хуаны Инес де ла Крус, ее любовника, итальянского придворного, и различных участников ее беспокойной жизни. Мне хотелось скатиться вниз с пирамиды веков, как с мокрого глиняного холма, и ванна идеально подошла для этого.

Романтики конечно же пристрастились к опиуму; Кольридж откровенно признавался, что принимал перед работой по два грана. Неприглядный список писателей, которые достигали высот вдохновения с помощью алкоголя, занял бы целую книжку. Для Т. С. Элиота источником вдохновения служил вирус: лучше всего ему работалось во время простуды. Хруст в голове, как будто набитой накрахмаленными юбками, разрывал привычные логические связи между вещами и позволял сознанию вольно дрейфовать.

Многие известные мне писатели во время работы над книгой зацикливались на одном музыкальном фрагменте и прослушивали его, пожалуй, тысячу раз за год. Пол Уэст, пока писал роман «Та часть цветков, где сохраняется пыльца» (The Place in Flowers Where Pollen Rests), непрерывно слушал сонатины Ферруччо Бузони и сам не мог объяснить своего выбора. Джон Эшбери сначала шел на прогулку, потом заваривал себе чашку чая Indar и слушал какую-нибудь постромантическую музыку (по его словам, «лучше всего подходили камерные произведения Франца Шмидта»). Некоторые авторы восторгаются простенькими безвкусными песнями в стиле кантри или вестерн, другие предпочитают избранные прелюдии или симфонические поэмы. Мне кажется, что избранная музыка помогает создавать в мыслях контекст вокруг сути книги. Звучание музыки каждый раз воссоздает эмоциональный ландшафт, в котором, по замыслу автора, будет жить книга. Выступая своеобразным мнемоническим средством, она подводит слушателя к состоянию спокойной готовности (что, вероятно, подтвердила бы и электроэнцефалограмма).

Расспрашивая некоторых друзей о том, как они привыкли организовывать свой писательский труд, я ожидала рассказов о каких-нибудь вычурных ухищрениях – стоять в канаве и насвистывать «Иерусалим» Блейка или, может быть, наигрывать на трубе мелодию открытия скачек на ипподроме в Санта-Аните, поглаживая пестрые колокольчики наперстянки. Но большинство из них уверяли меня, что ничего подобного у них нет – ни привычек, ни суеверий, ни особых обычаев. Я позвонила Уильяму Гэссу и слегка надавила на него.

– Неужели у вас нет никаких необычных привычек и способов организации работы? – спросила я насколько могла нейтрально. Мы три года проработали вместе в Вашингтонском университете, и я знала, что за его маской тихого профессора скрывается поистине экзотическая интеллектуальная натура.

– Нет, боюсь, я очень скучный человек, – вздохнул он. Я слышала, как он устраивался поудобнее на лестнице в своей кладовке. И, поскольку его сознание очень походило на захламленную кладовку, это казалось очень кстати.

– Как начинается ваш день?

– О, я посвящаю пару часов фотографированию, – ответил он.

– И что же вы фотографируете?

– Ржавые, заброшенные, безнадзорные, выморочные уголки города. В основном тлен и грязь, – сообщил он тоном «а что тут такого?», небрежным, как взмах ладони.

– Значит, вы каждый день фотографируете тлен и грязь?

– Почти каждый.

– А потом начинаете писать?

– Да.

– И не считаете это необычным?

– Для меня – нисколько.

Еще один мой друг, тихий, но заслуженный ученый, опубликовавший две очаровательные книги эссе о том, что такое мир и как он функционирует, рассказал мне, что для него тайным источником вдохновения был «агрессивный секс». Я не стала углубляться в тему, но отметила, что он был весьма тощ. Поэты Мей Свенсон и Говард Немеров каждое утро ненадолго присаживаются и записывают то, что всплывет в голове (от «Великого Диктатора», как обозначил это Немеров), а потом роются в том, что получилось, в поисках драгоценностей, спрятанных в породе. Еще один поэт, Эми Клэмпитт, рассказала, что ищет окно, у которого можно было бы пристроиться, будь это хоть в городе, хоть в поезде, хоть на морском побережье. Стекло каким-то непостижимым образом помогает ей привести в порядок мысли. Романистка Мэри Ли Сеттл прямо из постели мчится к пишущей машинке – пока не улетучилось состояние сновидения. Альфонсо Лингис, рассматривающий в своих необычных книгах «Excesses» и «Libido» различные области человеческой чувственности и сексуальности, путешествует по миру, собирая образцы экзотической эротики. Он также часто подогревает интерес письмами, адресованными друзьям. У меня хранится несколько потрясающих писем – то ли стихи, то ли труды по антропологии, которые он присылал мне из тайской тюрьмы (где устроил себе перерыв в изучении подонков общества, чтобы писать), из монастыря в Эквадоре, из Африки (где плавал с аквалангом у берегов в обществе кинорежиссера Лени Рифеншталь) и с Бали (где участвовал в ритуалах мольбы о плодородии).

Подобные шедевры самовоодушевления не очень-то легко объяснить родителям, которым приятнее было бы верить, что их дети занимаются чем-то достаточно нормальным и имеют дело с нормальными людьми, а не странными типами, нюхающими гнилые яблоки и раздевающимися донага, прежде чем сесть писать. Лучше не рассказывать им, что художник Дж. М. У. Тёрнер любил, когда его привязывали к мачте корабля, плывущего через жестокий шторм, чтобы оказаться в самом сердце разгула стихии. В Рим ведет много дорог, как утверждает древняя пословица, и на некоторых из них полно впечатлений, грибов и камней, тогда как другие вымощены и скучны. Полагаю, своим родителям я скажу, что перед работой любуюсь букетами роз. Или, даже лучше, что я смотрю на них, пока не появятся бабочки. На самом же деле я, кроме того, что открываю и закрываю мысленные ящики (которые рисую в воображении), пишу в ванне, начинаю каждый летний день со сбора цветов и составления букета (это примерно час в духе дзен). Я как одержимая слушаю музыку (на данный момент это адажио из концерта для гобоя ре минор Алессандро Марчелло) и ежедневно уделяю час быстрой ходьбе. Через мои легкие, наверно, прошла половина всего кислорода штата Нью-Йорк. Не знаю, помогает это или нет. Моя муза – мужчина; он сияет серебристым лунным светом и никогда не говорит со мною напрямик.

Постскриптум

Чувства не способны привести нас далее определенной точки. Экстаз означает, что вы воспарили над своим привычным «я», но на самом деле это всего лишь ощущение внутреннего возбуждения. Мистика выходит за рамки «здесь и сейчас» ради более возвышенных необъяснимых истин в смирительной рубашке языка, но и такая трансцендентность тоже воспринимается чувствами как прилив огня в жилах, трепет в груди, как тихое оцепенение в костях. Внетелесные переживания (экстатические или медитативные) нацелены на освобождение от чувств, но это невозможно. Можно увидеть что-то с новой точки зрения, но все равно это будет зрительное восприятие. В последнее время компьютеры помогают истолкованию некоторых жизненных процессов, поиск, отслеживание и понимание которых ранее происходили исключительно на основе информации от наших органов чувств. Астрономы теперь предпочитают смотреть на мониторы своих телескопов, а не разглядывать звезды невооруженным глазом. Но мы все так же используем чувства для интерпретации работы компьютеров, для того, чтобы смотреть на мониторы, оценивать, анализировать и питать все новые мечты об искусственном интеллекте. Нам не дано выйти из чертогов нашего восприятия.

Все мы как будто едем по роскошной и изысканной колее. Наш дух, как пленник в клетке, трясет изнутри наши ребра, стучит в них и молит об освобождении. В Библии Бог приказывает Моисею жечь ладан благоуханный и приятный Ему. Есть ли у Бога ноздри? Как может Бог предпочитать какой-то из запахов этой земли другому? Элементы разложения необходимо дополняют цикл для роста и высвобождения. Мы находим запах падали отвратительным, но он приятен тем животным, которых приводит к пище. Их выделения сделают почву плодородной, а урожай – обильным. Не нужно быть избранником божества. Восприятие само по себе форма благодати.

В 1810 году Гёте в работе о теории цвета сказал: «Не нужно только ничего искать за феноменами. Они сами составляют учение»^[118].

Люди очень разнообразны с физиологической точки зрения – у кого-то крепкое сердце, у кого-то слабый мочевой пузырь, у одних руки сильнее, чем у других, кто-то плохо видит – и вполне логично, что восприимчивость органов чувств различается. И все же у нас у всех в чувствах так много общего, что ученые могут, например, дать определение красного цвета, указав, что он имеет длину волны 660 нанометров и возбуждает сетчатку так, что мы видим красное. Столь же точно определяются музыкальные тона, как и градации температуры, которые мы делим на жару и холод. Чувства объединяют нас на общем поле временной славы, но могут и разделять. Порой – кратковременно, а порой, если дело касается художников, – то и на всю жизнь.

Этой зимой я проснулась однажды утром после сильного снегопада и увидела, что вечнозеленые растения перед домом низко согнулись под тяжестью снега и льда. Если их не освободить, они сломаются, поэтому я взяла лопату и принялась колотить по ветвям, чтобы стряхнуть снег. Неожиданно одна из самых больших веток резко распрямилась, и холодный и липкий снег обжег мне лицо, как солнечный свет, он продолжал сыпаться, а я стояла, застыв, как соляной столп, с раскрытым ртом, уставившись на прорванную плотину. Все мои чувства внезапно обострились. Соседский мальчик, отвлеченный от игры моим басовитым уханьем, был изрядно озадачен, увидев сумасшедшую, попавшую под устроенный ею самой обвал. Краем глаза я рассмотрела, как он сморщился, потом перехватил поудобнее веревку от санок и утопал прочь. Мое время кралось на цыпочках, мне казалось, будто прошли долгие минуты, и я успела подумать о мамонтах, гусином пухе, коварстве ледникового периода, нескончаемом белом ворчании движущегося глетчера, снежной лавине, срывающейся в трещину приполярного льда. Для него же этот миг пролетел как комар.

Для удобства (и, наверно, из ненужного пафоса по поводу того, что просто быть живым – весьма трудоемкое дело) мы говорим о пяти чувствах. Но мы-то знаем, что их больше, и было бы неплохо изучить их и включить в привычный канон. Люди, практикующие лозоходство, при поисках источников воды, вероятно, пользуются электромагнитным чувством, которым все мы обладаем в большей или меньшей степени. Некоторые животные (например, бабочки и киты) в странствиях руководствуются, в частности, магнитным полем Земли. Я не удивлюсь, если выяснится, что и мы обладаем основами такой способности. Ведь большую часть своей истории люди были кочевниками. Мы фототропны, как и растения, мы выкованы солнечным светом, и эта особенность должна выражаться в чувстве, отдельном от зрения, с которым оно имеет мало общего. Восприятие боли очень сильно отличается от других типов осязания. Многие животные наделены инфракрасным, тепловым, электромагнитным и другими затейливыми способами восприятия. Богомолы общаются при помощи ультразвука. Аллигаторы и слоны используют инфразвук. Утконос под водой водит клювом во все стороны и, как антенной, улавливает им электрические импульсы, исходящие из мускулов рачков, лягушек и рыбок, которыми он питается. Нужно изучить у людей и чувствительность к вибрации, хорошо развитую у пауков, рыб, пчел и других животных. У нас есть мышечное чутье, руководящее нашими действиями, когда нужно что-то поднять – нам сразу ясно, что предмет тяжелый, легкий, монолитный, твердый или мягкий, и тело заранее прикидывает, какое усилие нужно приложить. Мы постоянно ощущаем силу притяжения, она подсказывает нам, где верх и где низ и как должно вести себя тело при падении, лазании, плавании или изгибе под неестественным углом. Существует и проприоцептивное чувство, сообщающее, какое положение занимает в любой момент тот или иной элемент тела. Если бы мозг не знал всегда, где пребывает колено или легкое, было бы невозможно ни ходить, ни дышать. Похоже, что у нас есть и сложное пространственное чувство; мы вступаем в эпоху космических станций и городов и длительных межпланетных путешествий, и нам, вероятно, потребуется детально изучить его. Долговременное удаление от Земли меняет и нашу психологию, и работу органов чувств, частично из-за трудностей пребывания в невесомости^[119], а частично – из-за бескрайней протяженности самого космоса, в котором очень мало подпорок, ориентиров или указателей для чувств, и куда ни посмотри – увидишь не ландшафт или пейзаж, а лишь абстрактную картину.

Различные виды живых существ развили в себе повышенную чувствительность для разных программ выживания, и мы не в состоянии окунуться в сенсорные царства иных видов. Мы создали уникальные человеческие способы восприятия мира, соответствующие требованиям среды. Физика устанавливает ограничения, но биология и естественный отбор определят, где животному, со всеми его способностями, надлежит пасть. Философы и другие комментаторы, рассуждая о реальном мире, говорят о мифе, об удобном для всех вымысле. Мир – это макет, который мозг строит, опираясь на полученную сенсорную информацию, а это лишь малая часть того, что нам доступно. Мы можем совершенствовать органы чувств, используя детекторы присутствия летучих мышей, бинокли, телескопы и микроскопы, которые расширяют наш горизонт восприятия. Некоторые инструменты превращают нас в своего рода сенсорных хищников, каких естественный отбор вывести не в состоянии. Физики утверждают, что молекулы непрерывно движутся: лежащая перед вами книга на самом деле трепещет под вашими пальцами. Но движения на молекулярном уровне мы не видим, потому что этого нам не требовалось в ходе эволюции. Нам доступна лишь та информация, которая обеспечивала выживание.

Эволюция не перегружала нас излишними способностями. Например, мы можем оперировать миллионами и триллионами, но, как правило, не видим в этих числах смысла. Многое недоступно нам, потому что не было необходимо для формирования человечества как вида. Как ни странно, одноклеточные могут воспринимать мир более непосредственно, чем высшие животные, поскольку откликаются на любой стимул. Мы же реагируем очень выборочно. Организм редактирует и упрощает впечатление и лишь потом переправляет его в мозг для анализа или действия. Не каждое дуновение ветерка заставляет встать дыбом волосы на предплечье. Не каждая причуда солнечного света регистрируется сетчаткой. Не все ощущения оказываются достаточно сильными, чтобы сигнал о них был отправлен в мозг; большинство из них проходят мимо, ничего нам не говоря. Очень многое теряется при переводе на язык импульсов или цензурируется, и в любом случае нервы наши никогда не возбуждаются все одновременно. Когда одни реагируют, остальные молчат. Поэтому наша версия мира изрядно упрощена по сравнению с его реальной сложностью. Организм ищет не истину, а пути выживания.

Наши чувства также ценят новизну. Любое изменение настораживает их, и они оповещают мозг. Если ничего не обновляется, они впадают в дрему и мало что регистрируют. Наивысшее удовольствие перестает радовать, если слишком затягивается. Стабильное состояние – пусть даже возбуждение – со временем прискучивает и отходит на задний план, поскольку наши чувства развивались с упором на отслеживание изменений, появление нового, необычного, что нужно оценить, – чего-то съедобного или внезапной опасности. Организм рассматривает мир, как опытный внимательный полководец, видящий в хаосе поля битвы закономерности и стратегические замыслы. Поэтому человек не только неизбежно привыкает к городскому шуму и суматошной смене визуальных раздражителей и далеко не всегда замечает их. С другой стороны, новизна сама по себе обязательно привлекает внимание. Каждый миг, когда человек сталкивается с чем-то новым и возникает удивление, неповторим. Новое, чем бы оно ни было, бывает броским, с четко очерченными контурами, с отлично просматривающимися в сильном ясном свете подробностями; сразу после обнаружения оно является откровением, новой одой для органов чувств. Но когда видишь то же самое во второй раз, разум говорит: «Ох, опять эта прогулка по крылу самолета, опять эта высадка на Луну». Вскоре, когда явление становится привычным, мозг начинает отбрасывать подробности, опознает его чересчур быстро, всего по нескольким чертам, и не тратит силы на тщательное исследование. А потом перестает восхищаться; это уже не необычайный экземпляр, а обобщенная часть пейзажа. Мы стремимся к мастерству, но с его обретением утрачивается наивное всезнайство любителя. «Старая шляпа», – говорим мы о чем-то устаревшем, как будто старый потрепанный предмет одежды не может быть источником ценной информации о его владельце и эпохе, когда он был создан и измят. «Устаревшие новости», – говорим мы, не замечая оксюморона. Новости – новы и должны отзываться в сознании сигналом тревоги. Что происходит с истиной новости, когда она устаревает? «Он уже история», – говорим мы, имея в виду, что кто-то уже не представляет для нас новизны, утратил свежесть, не стимулирует интереса, и мы мысленно отправляем его в мир руин и окаменелостей. Немалая часть жизни проходит мимо нас в успокоительной туманной дымке. Чтобы жить чувствами, нужно уметь легко приходить в восхищение и находить в себе много энергии, поэтому большинство людей воспринимают жизнь с ленцой. Жизнь – это нечто такое, что происходит с ними, пока они ждут смерти. Много ли еще тысяч лет потребуется нам, чтобы эволюционировать в людей, которые будут ощущать мир иначе, по-иному использовать чувства и, возможно, глубже понимать Вселенную? Или же эти люди будущего, напротив, будут испытывать сенсорный голод и завидовать нам – пассионарным любителям острых ощущений, неустанно объедающимся жизнью – чувством за чувством, мечтой за мечтой?

Задержите взгляд немного дольше, чем обычно, пусть глаза горят, пусть губы изгибаются в улыбке, а сердце в груди словно катится на санках с горы. Новизна играет большую роль в сексуальном возбуждении, как предполагает в поэме «96» Э. Э. Каммингс, мастер чувственности и пресыщенности:

Мне нравится мое тело, когда оно с твоим телом.
Это нечто новенькое.
Мышцы крепче, и нервов больше.
Мне нравится твое тело, мне нравится то, что оно делает,
Мне нравятся его «как».
Мне нравится чувствовать позвоночник твоего тела
И его кости, и трепетно-упруго-гладкость,
И которое я буду снова и снова и снова целовать,
Мне нравится целовать тебя тут и там,
Мне нравится медленно гладить потрясающий пух
Твоего электрического меха, и что там происходит
С раздвоенной плотью…
И глаза большие, любовью запорошенные,
И возможно, мне нравится дрожь
От того, что подо мною ты совсем новенькая.

Сочиняя свой очаровательный любовный сонет, Каммингс наверняка не знал (или нужды в этом не было), что будущие исследования покажут, как сильно подскакивает уровень тестостерона у мужчин, когда в комнату входит незнакомая женщина. Их физически возбуждает сам простой факт новизны. Но то же самое происходит с женщинами и их гормонами, когда в комнату входит незнакомый мужчина. По социальным, моральным, эстетическим, родительским, религиозным и даже мистическим причинам мы можем выбрать для себя жизнь с одним-единственным партнером, но инстинкты пытаются возражать. Возможность быть для кого-то новым вызывает ни с чем не сравнимое ощущение нервного трепета. И хотя все, что связано с любовью (взлеты и падения флирта, атаки и оборона ухаживания, азарт самозабвенного занятия сексом), вероятно, развивалось таким образом, чтобы два человека, имеющие хороший шанс зачать и вырастить здоровое потомство, могли найти друг друга и создать пару с сильным биологическим ощущением предназначения, мы далеко не всегда считаем нужным играть по правилам природы. Проблема любви заключается в том, чтобы изыскать способы превращать каждый день с одним и тем же партнером в новое приключение. Но в этом же состоит и величайшее, острое наслаждение.

Жизнь учит нас быть настороже. Такие слова, как «ранимая», мы употребляем, если считаем, что прокладываем мост через ров самозащиты и, доверяя другому, впускаем его в цитадель своей жизни. Любовники объединяют свои чувства, сливают свои электрические импульсы, помогают чувствовать друг друга. Когда они соприкасаются, их тела увеличиваются вдвое. Они и в буквальном, и в эмоциональном смысле попадают под кожу друг к другу. Во время полового акта мужчина скрывает часть себя в женщине, а женщина открывает свое тело и добавляет к нему еще один орган, как будто тот должен был находиться там все время. Вся эта беззащитная открытость невероятно рискованна в нашем чопорном, суровом и опасном мире.

Но что, если вы сможете чувствовать любой мир, какой пожелаете? Ученые из подведомственного НАСА Научно-исследовательского центра Эймса, расположенного на Маунтин-Вью, Калифорния, создали и совершенствуют костюм «виртуальной реальности» – маску и перчатки, расширяющие область ощущений человека и напоминающие внешним видом и эффектом волшебные регалии героев, порой упоминаемые в эпических сагах. Облачившись в оборудованные сенсорами перчатки, вы сможете проникнуть в созданный компьютером пейзаж и передвигать там объекты. Наденьте маску – и увидите недоступный или воображаемый мир, как будто он находится прямо перед глазами во всей своей глубине и красочности, – хоть движущиеся песчаные барханы марсианских пустынь, хоть заход на посадку в аэропорту О’Хара в тумане или, допустим, неисправный генератор на космической станции. Зачем, сидя перед экраном у дальней стены комнаты, смотреть, как кто-то разгадывает тайну убийства, если можно надеть маску и перчатки, прийти прямо на место происшествия и искать улики? Но каким же образом удается достичь виртуозного взаимодействия рук, сознания, маски и чувств?

Один из глубочайших парадоксов человеческого бытия состоит в том, что мозг не воспринимает напрямую то обилие ощущений, которыми мы наслаждаемся. Мозг глух, мозг незряч, мозг не ощущает вкуса, мозг ничего не слышит. Он воспринимает лишь электрические импульсы – не медленное таяние шоколада, не соло гобоя, похожее на птичий скандал, не чуть щекотное ласковое прикосновение, не пастельные персиковый и лавандовый цвета заката над коралловым рифом, – только импульсы. Тело – это преобразователь, устройство, превращающее энергию одного рода в энергию другого рода, и в этом его гениальность. Наши тела получают механическую энергию и преобразуют ее в электрическую. Я прикасаюсь к нежному лепестку розы «Мистер Линкольн», и мои рецепторы превращают механическое прикосновение в электрические импульсы, в которых мозг читает: мягкое, гибкое, тонкое, изогнутое, увлажненное, бархатное – похоже на розовый лепесток. Когда Уолт Уитмен заявил: «О теле электрическом я пою»^[120], он не знал, насколько точны эти слова. Тело и впрямь поет от электричества, которое мозг искусно анализирует и осмысливает. Так что, в некотором роде, реальность – это устраивающий всех вымысел. А если так, то грызня философов о видимости и реальности просто смешна. Иные существа будут познавать Вселенную иными путями.

Мозг дельфина столь же сложен, как и наш; у дельфинов есть язык, культура и эмоции. У них есть свое общество с кодексами поведения, семейными группами и цивилизацией, но они живут в мире (на «нашей» планете, как мы любим говорить с шовинистической бравадой), невообразимо отличающемся от нашего. Возможно, это должно служить для нас серьезным уроком. В глубине души мы знаем, что наша преданность реальности – всего лишь брак по расчету. Поэтому мы оставляем пророкам, шаманам, подвижникам, религиозным наставникам и художникам возможность достигать высшего знания, в котором они выходят за рамки наших скрупулезных, но ограниченных однообразностью анализа чувств. Они приближаются к неоформленному восприятию природы, которая вливается в бессознательное, в мир снов, в источник мифов. «Вам не изведать радость птиц, несущихся в полете, – / Ведь вы в тюрьме своих пяти убогих чувств живете»^[121], писал Уильям Блейк. Мы должны многому научиться у животных в плане чувств и как можно больше узнать о них. В ином случае как мы сможем надеяться стать хорошими попечителями планеты, если все-таки окажется, что это именно наша роль? Как мы будем оценивать свой скромный вклад в хрупкую паутину жизни на Земле? Как будем понимать мышление инопланетян, если удастся вступить с ними в контакт? Как нам глубоко, сочувственно, деятельно понимать друг друга, если мы не будем знать больше о том, как работают ум и чувства? Мы ощущаем наши чувства исключительно личными и спонтанными, порой нам кажется, что они разделяют нас с другими людьми. Но они простираются далеко за пределы личности. Они – продолжение генетической цепи, звенья которой – все, кто когда-либо жил на свете, и все их свойства; они связывают нас с другими людьми и животными сквозь время, расстояния и случайности. Они соединяют личное и безличное, уникальную персону – с ее многочисленными родственниками, индивидуума – с множеством, со всей жизнью на Земле. В фазе расслабления мозговые волны имеют диапазон 8–13 Гц; свет, мигающий с такой частотой, может вызывать эпилептические припадки. Земля нежно трепещет с частотой около 10 Гц. Итак, в глубоком сне мы достигаем синхронизации с трепетом Земли. Во сне мы становимся сном Земли.

Все началось с тайны и закончится тайной. И как бы много из крупных увлекательных первопричин и маленьких увлекательных деталей жизни мы ни исследовали, ни разгадывали и ни заучивали наизусть, нас все равно будут манить колоссальные сферы непознанного. Если неопределенность – суть романтики, то ее всегда будет хватать для того, чтобы будоражить нас и вызывать чувство удивления. Некоторых людей весьма тревожит то, что, с какой бы страстью они ни углублялись в познание, Вселенная остается непознаваемой. «Что касается меня, – написал как-то Роберт Льюис Стивенсон, – то я путешествую не чтобы ехать куда-то, а чтобы ехать. Я путешествую ради путешествия. Самое прекрасное в путешествии – это движение». Самое прекрасное в жизни, настоящие любовные отношения с жизнью заключаются в том, чтобы жить как можно разнообразнее, лелеять свою любознательность, как горячего чистокровного скакуна, каждый день забираться на палубу или мчаться галопом по обожженным солнцем холмам. Без риска эмоциональный пейзаж становится унылым, плоским и лишенным какого-либо движения. И, невзирая на все ее измерения, долины, вершины и окольные тропы, жизнь утратит свою величественную географию, сохранив лишь протяженность. Она началась с тайны и закончится тайной, но до чего же дикая и прекрасная страна лежит между этими крайностями!

Благодарю моих друзей

Многие друзья и знакомые присылали мне полезные книги и статьи или делились со мною воспоминаниями, связанными с чувственным познанием. В частности, я в долгу перед Уолтером Андерсоном, Рональдом Бакальюи, Уитни Чедвик, Анн Дрюйэн, Тиффани Филд, Марсией Финк, Джеффом Хейнс-Стайлсом, Джинни Мэкин, Чарльзом Мэнном, Питером Мизом, Джозефом Скэллом, Солом Сканбергом, Дейвой Собель, Санди Стелз, Мерлин Таттл и рядом сотрудников Монелловского химического института. Особая благодарность – доктору Дэвиду Кэмпбеллу и доктору Роджеру Пейну, взявшим на себя труд просмотреть мои рукописи в поисках неточностей.

Почти еженедельно я получала очередной желто-коричневый конверт от моего редактора Сэма Воэна. Его советами и предложениями я пользовалась, а вопросы никогда не оставляла без внимания. Я дорожу дружбой с ним.

Журнал Parade впервые опубликовал четыре отрывка из разделов «Осязание», «Зрение» и «Обоняние».

Глава «Обхаживая музу» появилась в The New York Times Book Review. Отрывок из «Почему осенью листья меняют цвет» в измененном виде опубликовал Conde Nast Traveler.

Глава «Как смотреть на небо» изначально предназначалась для книги Национального географического общества «Любознательный натуралист». Я воспроизвожу ее в этой книге и благодарю за понимание.

Что почитать

Журналы в PDF @iFind

Подписывайтесь и не тратьте деньги и время.

https://t.me/iFind

Литература общего содержания

Bachelard Gaston. The Poetics of Space. Boston: Beacon Press, 1969.

Bates H. E. The Purple Plain. L.: Penguin Books, 1974.

Bodanis David. The Secret House. N. Y.: Simon & Schuster, Inc., 1986.

Bonner John Tyler. The Scale of Nature. N. Y.: Harper & Row, 1969.

Brash R. How Did It Begin? Supersitions and Their Romantic Origins. Australia: Longmans, Green & Co., Ltd., 1965.

Braudel Fernand. The Structures of Everyday Life. N. Y.: Harper & Row, 1982.

Buddenbrock Wolfgang von. The Senses. Ann Arbor, Michigan: The University of Michigan Press, 1958.

Campbell Joseph. The Power of Myth. Betty Sue Flowers, ed., introduction by Bill Moyers. Garden City, N. Y.: Doubleday, 1988.

Carcopino Jerome. Daily Life in Ancient Rome. Harry T. Lowell, ed. New Haven, Connecticut: Yale University Press, 1940.

Carr Donald Е . The Forgotten Senses. Garden City, N. Y.: Doubleday, 1972.

Dubkin Leonard. The White Lady. L.: Macmillan & Co., Ltd., 1952.

Eiseley Loren. The Immense Journey. N. Y.: Random House, Inc. / Vintage Books, 1957.

Eiseley Loren. The Lost Notebooks of Loren Eiseley. Kenneth Hever, ed. Boston: Little, Brown & Co., 1987.

Frisch Karl von. Animal Architecture. N. Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1974.

Froman Robert. The Many Human Senses. L.: G. Bell and Sons, Ltd., 1966.

Gass William. On Being Blue. Boston: Godine, 1976.

Glassner Barry. Bodies: Why We Look the Way We Do. N. Y.: G. P. Putnam’s Sons, 1988.

Guiness Alma Е., ed. ABC’s of the Human Body. Pleasantville, N. Y.: Reader’s Digest Books, 1987.

Huizinga Johan. Homo Ludens: A Study of the Play Element in Culture. Boston: Beacon Press, 1955.

Huysmans J.-K. Against Nature. N. Y.: Penguin Books, 1986.

Lingis Alphonso. Excesses: Eros and Culture. Albany, N. Y.: State University of New York, 1978.

Maeterlinck Maurice. The Life of the Bee. N. Y.: New American Library, 1954.

Martin Russell. Matters Gray & White. N. Y.: Fawcett/Crest, 1986.

Milne Lorus and Margery. The Senses of Animals and Men. N. Y.: Atheneum, 1964.

Morris Desmond. Bodywatching. N. Y.: Crown, 1985.

Morris Desmond. Catwatching. N. Y.: Crown, 1986.

Morris Desmond. Dogwatching. N. Y.: Crown, 1987.

Morris Desmond. Intimate Behavior. N. Y.: Bantam, 1973.

Morris Desmond. Manwatching. N. Y.: Abrams, 1977.

Murchie Guy. The Seven Mysteries of Life: An Exploration in Science and Philosophy. Boston: Houghton Mifflin Company, 1978.

Panati Charles. The Browser’s Book of Beginnings. Boston: Houghton Mifflin Company, 1984.

Panati Charles. Extraordinary Origins of Everyday Things. N. Y.: Harper & Row, 1987.

Parker Arthur C. Indian How Book. N. Y.: Dover, 1954.

Polhemus Ted, ed. The Body Reader: Social Aspects of the Human Body. N. Y.: Pantheon Books, 1978.

Poole Robert M., ed. The Incredible Machine. Washington, D.C.: National Geographic Society, 1986.

Post Laurens van der. The Heart of the Hunter. N. Y.: Harcourt Brace Jovanovich, 1980.

Rilke Rainer Maria, trans. G. Craig Houston. Where Silence Reigns: Selected Prose. N. Y.: New Directions, 1978.

Rivlin Robert and Karen Gravelle. Deciphering the Senses: The Expanding World of Human Perception. N. Y.: Simon & Schuster, 1984.

Robinson Howard F. et al. Colors in the Wild. Washington, D.C.: National Wildlife Federation, 1985.

Sagan Carl. The Dragons of Eden. N. Y.: Random House, Inc., 1977.

Selzer Richard. Mortal Lessons. N. Y.: Simon & Schuster, 1976.

Smith Anthony. The Body. N. Y.: Penguin Books, 1986.

Thompson D’Arcy W. On Growth and Form. Cambridge, Massachusetts: Cambridge University Press, 1961.

Walker Stephen. Animal Thoughts. L.: Routledge & Kegan Paul, Ltd., 1983.

Walsh William S. Curiosities of Popular Customs. L.: J. P. Lippincott Co., 1897.

Wilentz Joan Steen. The Senses of Man. N. Y.: Crowell, 1968.

Wilson Edward O. Biophilia. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1984.

Обоняние

Bedichek Roy. The Sense of Smell. Garden City, N. Y.: Doubleday, 1960.

Bloch Iwan. Odoratus Sexualis. N. Y.: New York Anthropological Society, 1937.

Burton Robert. The Language of Smell. L.: Routledge & Kegan Paul, 1976.

Corbin Alain. The Foul and the Fragrant. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1986.

Erb Russell C. The Common Scents of Smell. N. Y.: World Publishing Co., 1968.

Ferenczi Sandor. Thalassa: A Theory of Genitality. N. Y.: W. W. Norton, 1968.

Gombrowicz Witold. Diary. Vol. I. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1988.

Harkness Jack. The Makers of Heavenly Roses. L.: Souvenir Press, 1985.

Moncrieff R. W. Odours. L.: William Heinemann Medical Books Ltd., 1970.

Morris Edwin T. Fragrance. N. Y.: Scribner’s, 1986.

Muller Julia et al. Fragrance Guide (Feminine Notes). L.: Johnson Publications, n.d.

Muller Julia, Dr. Hans Brauer and Joachim Mensing. The H & R Book of Perfume. L.: Johnson Publications, n.d.

Ray Richard and MacCarkey Michael. Roses. Tucson, Arizona: H. P. Books, 1981.

Süskind Patrick. Perfume. N. Y.: Alfred A. Knopf, Inc., 1987.

West Paul. The Place in Flowers Where Pollen Rests. Garden City, N. Y.: Doubleday, 1988.

Осязание

Allen J. W. T., ed. and trans. The Customs of the Swahili People. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1981.

BBC / WGBH. A Touch of Sensitivity // December 9, 1980.

Beardsley Timothy. Benevolent Bradykinins // Scientific American, July 1988.

Fellman Sandi, ed. The Japanese Tattoo. N. Y.: Abbeville Press, 1987.

Gallico G. Gregory et al. Permanent Coverage of Large Burn Wounds with Autologous Cultured Human Epithelium // The New England Journal of Medicine. Vol. 311. № 7. August 16, 1984.

Goleman Daniel. The Experience of Touch: Research Points to a Critical Role // The New York Times. February 2, 1988. P. C1.

Lamb Michael. Second Thoughts on First Touch // Psychology Today. Vol. 16. № 4. April 1982.

Lebeck Robert. The Kiss. N. Y.: St. Martin’s Press, 1981.

Macrae Janet. Therapeutic Touch: A Practical Guide. N. Y.: Alfred A. Knopf, Inc., 1988.

Montagu Ashley. Touching: The Human Significance of the Skin. N. Y.: Columbia University Press, 1971.

Nyrop Christopher, trans. W. F. Harvey. The Kiss and Its History. L.: Sand and Co., 1901.

Perella Nicolas James. The Kiss Sacred and Profane. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1969.

Sachs Frederick. The Intimate Sense of Touch // The Sciences. January / February 1988.

Вкус

Angier Bradford. How to Stay Alive in the Woods. N. Y.: Macmillan, 1962.

Brillat-Savarin Anthelme, trans. and annotated by M. F. K. Fisher. The Physiology of Taste. San Francisco, California: North Point Press, 1986.

Farb Peter and George Armelagos. Consuming Passions. N. Y.: Washington Square Press, 1970.

Ferrary Jeannette. Plain Old Vanilla Isn’t All that Plain Anymore // The New York Times, January 13, 1988.

Harris Marvin. The Sacred Cow and the Abominable Pig: Riddles of Food and Culture. N. Y.: Simon & Schuster / Touchstone Books, 1987.

Liebowitz Michael. The Chemistry of Love. N. Y.: Berkeley Books, 1984.

Pullar Philippa. Consuming Passions. Boston: Little, Brown & Company, 1970.

Tisdale Sallie. Lot’s Wife: Salt and the Human Condition. N. Y.: Henry Holt & Co., 1988.

Слух

Attali Jacques, trans. Brian Massumi. Noise: The Political Economy of Music. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1985.

Bach Johann Sebastian. Complete Organ Works. With a preface by Dr. Albert Schweitzer and Charles-Marie Widor. N. Y.: G. Schirmer, Inc., 1912.

Broad William J. Complex Whistles Found to Play Key Roles in Inca and Maya Life// The New York Times, March 29, 1988.

Chatwin Bruce. The Songlines. N. Y.: The Viking Press, 1987.

Conniff Richard. When the Music in Our Parlors Brought Death to Darkest Africa // Audubon. July 1987.

Cooke Deryck. The Language of Music. L.: Oxford University Press, 1987.

Crosette Barbara. A Thai Monk Unlocks Song in the Earth // The New York Times, December 30, 1987.

Grant Brian. The Silent Ear: Deafness in Literature. N. Y.: Faber and Faber, 1988.

Mach Elyse, ed. Great Pianists Speak for Themselves. 2 vols. N. Y.: Dodd, Mead & Co., 1988.

Rothman Tony and Amy Mereson. Fiddling with the Future // Discover, September 1987.

Schaeffer R. Murray. The Composer in the Classroom. Toronto: Clark and Cruickshank, 1965.

Schonberg Harold. Facing the Music. N. Y.: Summit Books, 1985.

School in the Exploratorium Idea Sheets // San Francisco: The Exploratorium Bookstore, n.d.

Зрение

Bataille Georges, trans. J. Neugroschal. Story of the Eye. San Francisco: City Lights Books, 1987.

Bataille Georges, trans. Allen Stockl. Visions of Excess: Selected Writings 1927–1939. Minneapolis: University of Minneapolis Press, 1985.

Berger John. About Looking. N. Y.: Pantheon Books, 1980.

Berger John. The Sense of Sight. N. Y.: Pantheon Books, 1980.

Bova Ben. The Beauty of Light. N. Y.: John Wiley & Sons, Inc., 1988.

Koretz Jane F. and George H. Handelman. How the Human Eye Focuses // Scientific American, July 1988.

Merleau-Ponty Maurice, trans. H. L. and T. A. Dreyfus. Sense and Non-Sense. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1964.

Rossotti Hazel. Colour: Why the World Isn’t Grey. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1983.

Shearer Lloyd. A Doctor Who Advertises // Parade. July 24, 1988.

Taylor Joshua C. Learning to Look: A Handbook for the Visual Arts. Chicago, Illinois: University of Chicago Press, 1957.

Trevor-Roper Patrick. The World Through Blunted Sight. L.: Penguin Books, 1988.

Vaughan Christopher. A New View of Vision // Science News. July 23, 1988.

Авторские права

Автор сердечно благодарит следующих лиц и организации за разрешение воспроизвести в печати ранее опубликованные материалы.

JUDITH R. BIRNBERG: Excerpts from the «My Turn» column from the March 21, 1988, issue of Newsweek. Reprinted by permission of Judith R. Birnberg.

HARCOURT BRACE JOVANOVICH, INC., AND FABER AND FABER LIMITED: Three lines from «The Dry Salvages» from Four Quartets by T. S. Eliot. Copyright 1943 by T. S. Eliot. Copyright renewed 1971 by Esme Valerie Eliot. Rights throughout the world excluding the United States administered by Faber and Faber Limited. Reprinted by permission of Harcourt Brace Jovanovich, Inc., and Faber and Faber Limited.

LIVERIGHT PUBLISHING CORPORATION: «i like my body when it is with your» and two lines from «notice the convulsed orange inch of moon» from Tulips & Chimneys by e. e. cummings, edited by George James Firmage. Copyright 1923, 1925 by e. e. cummings. Copyright renewed 1951, 1953 by e. e. cummings. Copyright © 1973, 1976 by the Trustees for the e. e. cummings Trust. Copyright © 1973, 1976 by George James Firmage. Rights throughout the British Commonwealth, excluding Canada, are controlled by Grafton Books, a division of the Collins Publishing Group. These poems appear in Complete Poems, Vol. I, by e. e. cummings, published by Grafton Books. Reprinted by permission of Liveright Publishing Corporation and Grafton Books, a division of the Collins Publishing Group.

THE MEDIA DEVELOPMENT GROUP: Excerpt from an advertisement for Chinese Exercise Balls from The Lifestyle Resource. Copyright © 1989 The Lifestyle Resource, The Media Development Group, Norwalk, Conn. Reprinted by permission.

NATIONAL GEOGRAPHIC SOCIETY: Chapter entitled «How to Watch the Sky» by Diane Ackerman from The Curious Naturalist. Copyright © 1988 by the National Geographic Society. Reprinted by permission of the National Geographic Society.

VINTAGE BOOKS, A DIVISION OF RANDOM HOUSE, INC.: Excerpts from Speak, Memory by Vladimir Nabokov. Copyright © 1967 by Vladimir Nabokov. Reprinted by permission of Vintage Books, a division of Random House, Inc.

Примечания

Перевод Н. Волжиной.

Нитроглицерин получается в результате взаимодействия глицерина и азотной кислоты. – Прим. ред.

Шекспир У. Гамлет. Акт 1, сцена 3. Перевод М. Л. Лозинского.

Альдегиды – крупный класс органических соединений, большинство из которых имеет естественное происхождение; например, ром и вино ароматизируются древесными альдегидами, которые напитки впитывают из материала бочек. – Прим. авт.

Потерянный рай. Перевод Арк. Штейнберга.

Песня о себе. Перевод К. Чуковского.

Сонет 99. Перевод С. Маршака.

Гюисманс Ж.-К. Наоборот. Перевод Е. Л. Кассировой.

Песн. 1: 13.

Песн. 2: 9.

Песн. 4: 12.

Песн. 4: 11.

Песн. 4: 13–15.

Песн. 4: 16.

Перевод Э. Н. Венгеровой.

Перевод А. А. Франковского.

Авторы статьи, опубликованной в Science несколько лет назад, установили, что у чернокожих мужчин пенисы больше, чем у белых, – то есть пенис кажется больше в спокойном состоянии из-за того, что гены – переносчики серповидноклеточной анемии предопределяют не полностью расслабленное, а полуэрегированное состояние пениса в покое. Мне сказали, что исследователи долго не решались опубликовать свои результаты и пошли на это с большими опасениями. – Прим. авт.

Автор писал о запахе страха, а исследователи, работавшие с крысами, обнаружили, что те в состоянии стресса издают специфический запах. Другие, не подвергаемые стрессу, крысы узнают этот запах и выдают физиологическую, анальгезирующую реакцию, подготавливаясь тем самым к возможной будущей боли. – Прим. авт.

Цит . по : The Merck Manual. Руководство по медицине. Диагностика и лечение / Пер. с англ. под общ. ред. А. Г. Чучалина. М.: Литтерра, 2011.

Для привлечения брачного партнера бабочки часто испускают ароматы розы, эглантерии, гелиотропа и других цветов. – Прим. авт.

Похоже, что английское название этого синдрома (autosomal dominant compelling helio-ophthalmic outburst, ACHOO) придумали специально таким образом, чтобы его аббревиатура читалась как «Achoo» – аналог русского «апчхи». – Прим. перев.

Лицо ангела, ангельское личико (англ.).

Мир (англ.). Сорт создан во Франции в 1935–1939 гг. Франсисом Мейаном, который назвал его Madame A. Meilland в честь своей матери. В Италии эта роза известна как Gioia, в Германии – Gloria Dei, в США и англоговорящих странах – Peace. В России именуется «Глория Деи». – Прим. перев.

Разложение, яд, мой грех, опиум, опрометчивость, одержимость, табу (англ.).

Fortune-500 – список 500 крупнейших по объемам продаж американских корпораций. Ежегодно публикуется журналом Fortune. – Прим. перев.

Среди необычных заболеваний, распознаваемых по запаху, следует упомянуть болезнь кленового сиропа (валинолейцинурию), поражающую детей. Врачи пока не установили точно причину запаха. Запах ацетона в выдыхаемом пациентом воздухе часто указывает на диабет. «Менструальное дыхание» (от некоторых женщин начинает пахнуть луком) возникает из-за изменения соотношений сернистых соединений в организме женщины в ходе менструального цикла. – Прим. авт.

Перевод М. Донского.

Перевод Е. Суриц.

Shriners Burn Institute – одно из медицинских учреждений для детей, лишенных средств к существованию. Сеть больниц организована масонской организацией Shriners или A.A.O.N.M.S. (англ. Ancient Arabic Order of the Nobles of the Mystic Shrine – Древний арабский орден дворян тайного святилища). – Прим. перев.

Диаметр 25-центовых монет США составляет 24,3 мм. – Прим. ред.

Ужасной, полной лишений оказалась жизнь пяти сестер-близнецов Дион, родившихся в Онтарио (Канада) в 1934 г. По распоряжению правительства их забрали у родителей и поместили в нечто вроде зоопарка. Они жили в стерильной комнате за решеткой, и их за деньги показывали публике. Матери запретили общаться с ними, и ей приходилось покупать билет и стоять в очереди, чтобы только взглянуть на дочек. Получить детей назад ей удалось лишь через несколько лет, после судебного процесса. У всех дочерей имелись те или иные отклонения в психическом и физическом здоровье. – Прим. авт.

Мать рассказывала, что однажды сплела коврик из старых рубашек, рваного белья и носков моего отца – все это она порезала на тонкие полоски, словно яблоки для сушки, и связала крючком нечто вроде дерюги. Вероятно, она имела в виду то черное с цветами полотнище, которое словно плот возлежало на ледяном полу отвратительно пахнувшего нашатырным спиртом подвала, где мы зимой позволяли ютиться бродячему псу. В мою память врезался не столько сам этот коврик, сколько ощущение его мягкой пористости. – Прим. авт.

Все три вида телец – сенсорные рецепторы суставов. – Прим. ред.

Существуют и другие версии происхождения этого обычая. По одной из них, ортодоксальные иудейки брились наголо для того, чтобы после купания в субботу не было необходимости вытирать и отжимать волосы (то есть совершать недопустимую в Шаббат работу), по другой же – для того, чтобы утратить привлекательность для всех мужчин, кроме мужа. – Прим. ред.

Осязание может относительно успешно заменять слух. К поясу-стимулятору присоединяют множество позолоченных электродов, которые обычно располагают на животе, на руке, на лбу или на ногах. Глухому ребенку объясняют, что различные звуки связаны с различными участками кожи. Затем учитель просит ребенка произвести звук, который определенным образом отзовется на коже. Этот прием особенно хорошо работает с односложными словами, которые глухому трудно прочитать по губам. Такой «тактильный вокодер», как называют подобные устройства, пока не воспроизводит все многообразие речи, но может быть весьма полезен в сочетании с чтением по губам. Дети, пользующиеся такими приборами, распознают слова намного лучше, чем те, кто руководствуется лишь чтением по губам. Конечная цель программы использования тактильных вокодеров доктора Кимбу Ойлера из Университета Майами – рано или поздно полностью воспроизвести слух через осязание. – Прим. авт.

Альтамира – пещера в Испании с полихромной каменной живописью эпохи верхнего палеолита. – Прим. перев.

В папирусе Эберса, древнеегипетском медицинском трактате, датируемом XVI в. до н. э., опиум упоминается как обезболивающее средство. Древние лекари знали, что опиаты ослабляют боль, но лишь недавно удалось получить первые представления о том, как и почему это происходит. Гиппократ пользовался ивовой корой, из которой впоследствии выделили аспирин. – Прим. авт.

Слово «алгология», обозначающее науку о боли, еще не прижилось в российской медицинской терминологии. – Прим. перев.

Поп-музыкальный дуэт из США, существовавший с 1962 по 2003 г. – Прим. перев.

Целуются не только люди. Хорошо известно, что человекообразные и низшие обезьяны практикуют поцелуи и объятия как путь к примирению. – Прим. авт.

Эпизоды с последним поцелуем встречаются в «Метаморфозах» Овидия (кн. VI; 277, 278 и IX; 380–386), в «Геркулесе на Эте» Сенеки и «Энеиде» Вергилия (кн. IV, 684–685), а в более эротическом виде – в произведениях Ариосто. – Прим. авт.

В Испании вошло в обычай заканчивать официальные письма аббревиатурой QBSP (Que Besa Su Pies – «тот, кто целует ваши ноги») или QBSM (Que Besa Su Mano – «тот, кто целует ваши руки»). – Прим. авт.

Рильке Р. М. Огюст Роден. Перевод В. Б. Микушевича.

Рильке. Указ. соч.

Седер – ритуальный иудейский ужин, устраиваемый на Пасху. – Прим. перев.

В русском языке слово «вкус» прямо происходит от «кус[ать]», «отделять кусок», но имеет основной упор на определение качественных характеристик того, что попадает в рот. – Прим. перев.

Первичное молоко (или молозиво) богато антителами, вырабатываемыми в соответствии с эпидемиологическим опытом материнского организма. – Прим. авт.

Именно китайцы, в жизни которых еда занимала очень важное место, создали в эпоху Тан (618–907) настоящие рестораны. К тому времени, когда эту династию сменила династия Сун, они уже представляли собой заведения с многосторонней деятельностью и занимали отдельные здания с залами, а также отдельными комнатами, где можно было уединиться для еды, секса или приватного разговора. – Прим. авт.

В немецком языке для обозначения процесса питания людей употребляется глагол essen, а животных – fressen. Каннибалов называют Menschenfresser (букв. «пожиратели людей») – эти люди, когда едят, уподобляются животным. – Прим. авт.

Подробный обзор сведений о каннибализме и внутренних установлениях, которые обосновывают его существование в различных культурах (у ацтеков, племен Фиджи, Новой Гвинеи, американских индейцев и многих других), снабженный поистине ужасными, в том числе графическими, свидетельствами очевидцев, см. у Харриса в главе «Людоедство». – Прим. авт.

Для обозначения притупившегося вкуса автор использовала глагол «jade», от среднеанглийского слова, обозначающего загнанную лошадь. – Прим. перев.

«Любовные элегии», перевод С. В. Шервинского.

По британской традиции обедом считается основной прием пищи, который происходит в 7–8 часов вечера. Дневной обед в Великобритании, США и ряде других стран называется ланчем. – Прим. перев.

За одним исключением. Животные, которых систематически недокармливают, дольше живут. Причина этого пока не установлена – может быть, дело в иммунной системе, или в особенностях обмена веществ, или в чем-то еще. Важно также и то, что эти животные не истощены, а лишь получают меньше пищи при нормальном снабжении витаминами. Сейчас начаты наблюдения за приматами, нашими ближайшими родичами, но и у всех других видов животных, которых изучали раньше, более худые особи жили больше. – Прим. авт.

Salmon – лососина, семга (англ.).

В полутора унциях (42,5 г) молочного плиточного шоколада содержится около 9 мг кофеина (благодаря чему дерево какао обладает инсектицидными свойствами), в пятиунциевой чашечке (140 г) сваренного кофе – около 115 мг, в двенадцатиунциевом стакане (340 г) колы – от 32 до 65 мг. – Прим. авт.

Перевод В. П. Голышева.

Молочко для ванны с ванилью (фр.).

Значение «женский половой орган» слово «vagina» приобрело лишь в конце XVII столетия в медицинской латыни. – Прим. ред.

Чтобы сделать настоящий ванильный экстракт, разрежьте стручок ванили вдоль, положите в стеклянный кувшин и залейте ¾ чашки водки. Плотно закройте и настаивайте минимум шесть недель. По мере использования экстракта добавляйте туда водки; благоухание стручки сохранят еще на некоторое время. Влейте столовую ложку ванильного экстракта в масло для французских тостов, и можно приготовить то, что в Новом Орлеане называют «пропавшим хлебом». Ванильный сахар очень приятен с кофе: разрежьте один стручок в длину и порежьте на кусочки, засыпьте двумя чашками сахара, закройте и выдерживайте шесть недель. Чем дольше ваниль пролежит в сахаре, тем интенсивнее будет аромат. – Прим. авт.

1 амер. фунт = 0,453 кг.

Не имеющими себе равных (лат.).

Электростанция (англ.).

Например: «Выньте пулю из патрона, предварительно ослабив гильзу, если нужно, положив патрон на бревно и обстучав закраину вокруг обушком лезвия ножа… Приготовьте кострище, положив туда побольше сухой растопки. Насыпьте на растопку немного пороха. Остаток заряда заткните в гильзе куском мягкой сухой тряпки. Выстрелите из ружья вертикально в небо. Тряпка упадет рядом с вами и даже если не загорится от выстрела, то будет хорошо тлеть; если ее сразу приложить к растопке, костер быстро займется». – Прим. авт.

Оригинальное издание этой книги вышло в 1990 г., а создавалась она еще раньше. – Прим. ред.

Цыпленок по-дижонски (фр.).

Вода в этом случае не приносит облегчения, так как не смешивается с маслом, основой китайской пищи. Лучше всего помогает простой рис. – Прим. авт.

Перевод Ю. Б. Корнеева.

Перевод В. Б. Микушевича.

Кэрол Бёрк, фольклорист, изучающая военные строевые песни, прислала мне один из типичных текстов, предупредив, что они по большей части очень грубы, даже похабны, и однообразны. – Прим. авт.

«Молоко Мадонны» (нем.).

Чтобы узнать расстояние в километрах, нужно количество секунд разделить на три. – Прим. перев.

Миф о происхождении мира из «Пополь-Вух», священной книги майя, говорит, что первыми из людей, появившихся на земле, были «Ягуар приятного смеха», «Черный ягуар», «Ягуар ночи» и «Махукутах, Непричесанный», а общим у них было то, что все они могли говорить. – Прим. авт.

А также словом «swyve», до сих пор иногда употребляемым в Британии. – Прим. авт.

Со временем англичане стали дублировать ключевые слова в документах, используя и французский, и саксонский языки; в юридическом делопроизводстве это практикуется и по сей день: «let and hindrance» – «помехи (устар.) и препятствия» или «keep and maintain» – «содержать в порядке». – Прим. авт.

Исследования показали, что на негромкий женский голос пилот обращает внимание быстрее, чем на негромкий мужской голос или громкий женский. – Прим. авт.

Этот житель Арканзаса слово «spies» – «шпионы» произносил точно так же, как «spas» – минеральные источники. – Прим. перев.

Финские ученые, исследовавшие связь заболеваний сердца с питанием, установили, что маложирная диета может улучшить слух. Видимо, высокий уровень холестерина и повышенное кровяное давление, курение табака, чрезмерное употребление кофеина, замедляющие кровообращение, ограничивают и поступление крови к ушам. На крыс, получавших маложирное питание, воздействие звукового удара было не столь разрушительным. – Прим. авт.

Из письма д-ру Дж. Керр Лав от 31 марта 1910 г., опубликованного в программе распространения сувениров в честь посещения Хелен Келлер Квинслендской миссии для взрослых слепых и глухих (1948). – Прим. авт.

В письме редактору National Geographic (декабрь 1989 г.) Арманд Э. Сингер сообщает: «Я ехал на слоне в Терайских джунглях Непала и вдруг услышал настолько низкий звук, что ухо с трудом воспринимало его, – ритмичное постукивание, будто вдали работал дизель-генератор. Оказалось, что эти звуки издавал мой слон, который уловил запах оказавшегося поблизости носорога и испугался». – Прим. авт.

Точно так же, как в небе имеются эшелоны полета для всего, что летает, – различных птиц, летучих мышей, насекомых, пыльцы и пр., – имеются излюбленные высоты и другие параметры (сойки, мигрируя, летают днем и низко, а ржанки – высоко и по ночам), так что острой конкуренции быть не должно. – Прим. авт.

Рага – одна из форм индийской музыки. – Прим. перев.

Эрб – горный массив на побережье Антарктиды, в непосредственной близи к Южному полюсу; Санта-Крус – название нескольких островов и городов в разных частях света, по большей части в Южно-Атлантическом регионе. – Прим. перев.

Сочиняя в Голливуде эту балетную музыку для Марты Грэм, он жил в бетонном блокгаузе без окон. – Прим. авт.

Есть лук желанья золотой / И стрелы страсти у меня… (Черновой перевод С. Я. Маршака, в котором и эта особенность не передана, и смысл двустишия искажен. Опубликованный перевод еще дальше отходит от оригинала. – Прим. перев.)

Своим названием поэма обязана острову Драй-Салвейджес в Атлантическом океане близ Бостона (США). – Прим. перев.

Лорд Байрон в известной поэме «Вальс» восхищался фривольностью танца. – Прим. авт.

Перевод М. Гордеевой.

«О, как трепетно, как пламенно…» (нем.)

Перевод И. С. Алексеевой.

Перевод Т. Азаркович.

Перевод В. Яковенко.

Полина Оливерос говорила: «Любое пространство такая же часть инструмента, как и сам инструмент». – Прим. авт.

Это столь современно звучащее наблюдение было сделано еще в XII в. аббатом Сугерием, советником Алиеноры Аквитанской. – Прим. авт.

Лоренс ван дер Пост в «Сердце охотника» (The Heart of the Hunter) писал, что бушмены говорят о чьей-то смерти примерно так: «Звон, раздававшийся для него в небе, больше не звучит». – Прим. авт.

Charles Dodge. Earth’s Magnetic Field. 1970.

Томас Дилан Марлайс (1914–1953) – валлийский поэт, прозаик, драматург и публицист. – Прим. ред.

К многочисленным обманам зрения относятся и оптические иллюзии. Скажем, лужица на асфальте перед вами. Но, в отличие от настоящей лужи, она отодвигается по мере вашего приближения к ней. Дело в том, что в жаркий летний день над асфальтом образуется слой горячего воздуха (прикрытый более прохладным), в котором мы видим отражение неба. В сознании постепенно всплывает слово «мираж». Слово, вошедшее во все языки, происходит от французского «se mirer» – «рассматривать себя, отражаться». При рассматривании красного пятна хрусталик глаза принимает ту же форму, которая нужна для того, чтобы смотреть на зеленое, находящееся ближе. Если смотрим на синее, хрусталик меняется в другую сторону. В результате синие предметы мы видим словно на втором плане, а красные, кажется, выдвигаются вперед. Красные объекты будто бы сжимаются, а синие, напротив, разворачиваются. Синие объекты воспринимаются нами как «холодные», а розовые кажутся «теплыми». И, поскольку глаз всегда старается извлечь смысл из окружающего, видя нечто непонятное, он превращает картинку во что-то известное. При обнаружении знакомого построения он выбирает его, вне зависимости от того, что оно может быть неприемлемым в этом пейзаже или на этом фоне. – Прим. авт.

Английское название зрачка – «pupil» – происходит от латинского «pupilla» – «куколка». (Во многих европейских языках употребляются очень похожие слова.) Римляне, глядя друг другу в глаза, видели там свои крохотные отражения. Древнееврейское слово, обозначающее зрачок («ешон айин»), имеет то же значение: «человечек в глазу». – Прим. авт.

100

Оттуда же и хорошо знакомое нам слово «ураган». – Прим. перев.

101

Chicken Little (в русском переводе – цыпленок Цыпа) – фольклорный персонаж, постоянно ожидающий конца света. Постоянно кричит, что небо падает. В чем-то напоминает мальчика, кричащего: «Волки!» – Прим. ред.

102

Стрижи могут развивать скорость более 120 км/ч. – Прим. перев.

103

Перевод К. Чуковского.

104

У альбиносов отсутствует слой темного пигмента под сетчаткой, поэтому в глазное яблоко попадает очень много света, и цвета часто кажутся им приглушенными, неясными. – Прим. авт.

105

Оливер Сакс сообщал о шестидесятипятилетнем художнике, который, выжив после автомобильной аварии, обнаружил, что полностью лишился цветного зрения из-за мозговой травмы. Человеческая плоть с тех пор обрела для него «крысиный» цвет, а пища без цвета стала восприниматься отвратительной и несъедобной. – Прим. авт.

106

Перевод С. Ильина.

107

Скополамин – алкалоид, получаемый из белены и многих других растений семейства пасленовых, – используется также как «сыворотка правды». – Прим. авт.

108

Перевод Ф. А. Петровского.

109

Перевод М. Л. Лозинского.

110

В английском оригинале – e. e. cummings. Согласно апокрифу, Э. Э. Каммингс завещал издателям писать его имя и фамилию с маленьких букв. – Прим. перев.

111

Лоренс ван дер Пост, наблюдая за бушменами Калахари, отмечал: «Я увидел, почему поэзия, музыка и изобразительные искусства являются факторами выживания – жизни и смерти каждого из нас. <…> Искусства – это и хранители, и творцы этой цепи; они обеспечивают переход от аборигенов к человеку в заключительной редакции; они создают молодость и непосредственность – первое и старейшее в душе человека». – Прим. авт.

112

Доджбол (вышибалы) – динамичная игра с мячом, рассчитанная на нескольких человек. – Прим. ред.

113

Перевод Н. Любимова.

114

Перевод М. П. Кудинова.

115

Перевод В. А. Лукова.

116

Перевод С. Б. Ильина.

117

Перевод И. Сиренко.

118

Цит. по: Гёте И. В. Избранные философские произведения. М., 1964. С. 327.

119

Например, по мере того как телесные жидкости поднимаются вверх, лицо раздувается, и мозг приказывает телу избавиться от избытков жидкостей – больше выделять мочи и меньше пить. – Прим. авт.

120

Перевод М. Зенкевича. Русскоязычные читатели, скорее всего, знают эту строчку в другом переводе – из названия рассказа Рея Брэдбери «Электрическое тело пою!». – Прим. ред.

121

Перевод В. Чухно.

[1] Перевод Н. Волжиной.

[2] Нитроглицерин получается в результате взаимодействия глицерина и азотной кислоты. – Прим. ред.

[3] Шекспир У. Гамлет. Акт 1, сцена 3. Перевод М. Л. Лозинского.

[4] Альдегиды – крупный класс органических соединений, большинство из которых имеет естественное происхождение; например, ром и вино ароматизируются древесными альдегидами, которые напитки впитывают из материала бочек. – Прим. авт.

[5] Потерянный рай. Перевод Арк. Штейнберга.

[6] Песня о себе. Перевод К. Чуковского.

[7] Сонет 99. Перевод С. Маршака.

[8] Гюисманс Ж.-К . Наоборот. Перевод Е. Л. Кассировой.

[9] Песн. 1: 13.

[10] Песн. 2: 9.

[11] Песн. 4: 12.

[12] Песн. 4: 11.

[13] Песн. 4: 13–15.

[14] Песн. 4: 16.

[15] Перевод Э. Н. Венгеровой.

[16] Перевод А. А. Франковского.

[17] Авторы статьи, опубликованной в Science несколько лет назад, установили, что у чернокожих мужчин пенисы больше, чем у белых, – то есть пенис кажется больше в спокойном состоянии из-за того, что гены – переносчики серповидноклеточной анемии предопределяют не полностью расслабленное, а полуэрегированное состояние пениса в покое. Мне сказали, что исследователи долго не решались опубликовать свои результаты и пошли на это с большими опасениями. – Прим. авт.

[18] Автор писал о запахе страха, а исследователи, работавшие с крысами, обнаружили, что те в состоянии стресса издают специфический запах. Другие, не подвергаемые стрессу, крысы узнают этот запах и выдают физиологическую, анальгезирующую реакцию, подготавливаясь тем самым к возможной будущей боли. – Прим. авт.

[19] Цит . по : The Merck Manual. Руководство по медицине. Диагностика и лечение / Пер. с англ. под общ. ред. А. Г. Чучалина. М.: Литтерра, 2011.

[20] Для привлечения брачного партнера бабочки часто испускают ароматы розы, эглантерии, гелиотропа и других цветов. – Прим. авт.

[21] Похоже, что английское название этого синдрома (autosomal dominant compelling helio-ophthalmic outburst, ACHOO) придумали специально таким образом, чтобы его аббревиатура читалась как «Achoo» – аналог русского «апчхи». – Прим. перев.

[22] Лицо ангела, ангельское личико (англ .).

[23] Мир (англ. ). Сорт создан во Франции в 1935–1939 гг. Франсисом Мейаном, который назвал его Madame A. Meilland в честь своей матери. В Италии эта роза известна как Gioia, в Германии – Gloria Dei, в США и англоговорящих странах – Peace. В России именуется «Глория Деи». – Прим. перев.

[24] Разложение, яд, мой грех, опиум, опрометчивость, одержимость, табу (англ .).

[25] Fortune-500 – список 500 крупнейших по объемам продаж американских корпораций. Ежегодно публикуется журналом Fortune. – Прим. перев.

[26] Среди необычных заболеваний, распознаваемых по запаху, следует упомянуть болезнь кленового сиропа (валинолейцинурию), поражающую детей. Врачи пока не установили точно причину запаха. Запах ацетона в выдыхаемом пациентом воздухе часто указывает на диабет. «Менструальное дыхание» (от некоторых женщин начинает пахнуть луком) возникает из-за изменения соотношений сернистых соединений в организме женщины в ходе менструального цикла. – Прим. авт.

[27] Перевод М. Донского.

[28] Перевод Е. Суриц.

Дата: 2019-02-24, просмотров: 205.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78