АПОЛЛОН — греческий бог, сын Зевса и Латоны, почитавшийся как защитник блага и порядка, покровитель предсказаний и оракулов, поэзии, музыки и пения, позднее отождествленный с Гелиосом, ставший богом солнечного света и в этом качестве прозванный Фе­бом (Светлым).

ГЕРКУЛЕС (латинская форма для греческого «Геракл») — сын Зев­са и Алкмены, знаменитый герой, за свои подвиги удостоенный бес­смертия и причисленный к сонму богов.

ДИОСКУРЫ, братья-близнецы Кастор и Поллукс — сыновья Зевса и Леды, славившиеся один (Кастор) как укротитель коней, а другой (Поллукс) как кулачный боец, считались покровителями в битвах и на море.

ЭСКУЛАП (латинская форма для греческого «Асклепий») — сын Аполлона, бог врачевания.

Помимо греческих, популярными становились и некоторые восточ­ные божества. Среди них первой должна быть названа Великая ма­терь богов (Magna mater deorum) — малоазийская богиня земли и плодоносящего начала, известная также под фригийским именем КИБЕЛЫ, культ которой официально был введен в Риме в конце III в. до н. э., во время Ганнибаловой войны. Позже, к концу Республики, среди части римского общества распространилось почитание египет­ских богов ИСИДЫ, ОСИРИСА и СЕРАПИСА, а также иранского божества МИТРЫ.

Право

Римское право было одним из величайших созданий человеческого гения, оказавшим огромное влияние на развитие правовых представле­ний феодальной и капиталистической Европы. Основные элементы рим­ского права на много столетий пережили то общество, которое его поро­дило. Энгельс писал об этом: «...можно также — как это произошло в континентальной Западной Европе — взять за основу первое всемирное право общества товаропроизводителей, то есть римское право, с его не­превзойденной по точности разработкой всех существенных правовых отношений простых товаровладельцев (покупатель и продавец, креди­тор и должник, договор, обязательство и т. д.)» (Соч. 2-е изд., т. 211, с. 311). Хотя свою полную разработку римское право получило в эпоху Империи, основы его были созданы уже при Республике, в известной степени даже в первые столетия Республики.

Мы уже указывали, что отправным пунктом здесь были «Законы XII таблиц». Их неясность, неполнота и противоречивость в обстановке рас­ширяющегося гражданского оборота требовали интенсивной работы юри­дической мысли и сложной юридической практики. Законы нужно было толковать и дополнять. Первыми комментаторами права были понтифи­ки. Хотя они не являлись ни магистратами, ни судьями, однако долгое вре­мя оставались корпорацией, сведущей в вопросах права, к которой обра­щались за советом и судьи, и частные лица. Таким образом, понтифики были первыми юристами, а их записи (commentarii pontificum) — первой юридической литературой.

Однако понтификальное право являлось привилегией узкой жреческой корпорации. Оно было закрыто для непосвященных и сохраняло сакраль­ный характер, что создавало большие неудобства. Поэтому, как мы знаем, в конце IV в. Гн. Флавий опубликовал для всеобщего сведения исковые формулы (legis actiones), а также список судебных и несудебных дней. Материалы, обнародованные Флавием, получили название Jus civile Flavianum («Флавиево гражданское право») и сыграли огромную роль, выр­вав монополию из рук жрецов и дав толчок к развитию светской юриспру­денции. Полного расцвета деятельность светских юристов достигла во II и I вв. до н. э.

Рядом с развитием права путем его толкования (interpretatio) идет его дополнение и расширение посредством законодательной деятельности народных собраний. Хотя большинство законов, принятых в комициях, касалось публичного права, некоторая часть их была посвящена и отно­шениям частного права. Известную роль могли здесь играть и постановле­ния сената (senatus consulta).

Большое значение в качестве источника права имела также деятель­ность магистратов, особенно преторов. Издание магистратами, в част­ности преторами, эдиктов было очень удобным и гибким способом как толкования, так и расширения права в тех его частях, которые отсут­ствовали в «Законах XII таблиц». Жизнь в ее неисчерпаемом многооб­разии создавала такие отношения, для которых в ius civile не было ника­ких норм. Тут-то и приходила на помощь судебно-административная прак­тика преторов, находившая свое теоретическое выражение в преторских эдиктах. Это были постановления, касавшиеся круга вопросов, входив­ших в их компетенцию, и обязательные на время их должностного года. Но так как каждый новый претор, составляя свой эдикт, конечно, прини­мал во внимание эдикты своих предшественников, то постепенно обра­зовалась известная сумма норм, переходящих из эдикта в эдикт (ius praetorium). Аналогичную роль в более узкой области рыночного оборо­та играли эдикты курульных эдилов (ius aedilicium). Всю же совокуп­ность юридических норм, выработанных практикой преторов и эдилов, римляне называли ius honorarium (магистратское право) от слова honores (магистратуры).

Таковы были источники римского права в республиканскую эпоху. По­знакомимся теперь с самим судопроизводством. С 366 г. судебная власть перешла к судебным преторам. Кроме претора, право юрисдикции, как мы видели, принадлежало и другим магистратам, каждому — в узкой сфере его компетенции. Но по сравнению с преторами, судебная власть других должностных лиц имела ограниченный характер, и мы ее в дальнейшем касаться не будем. Между гражданским и уголовным судопроизводством была большая разница.

Гражданский процесс состоял из двух частей: предварительного след­ствия (технический термин: производство in iure — относительно прав) и разбора дела в суде (производство in iudicio). Предварительное следствие происходило перед претором и состояло в том, что он на основании всех материалов (показаний свидетелей, документов и проч.) решал вопрос о праве истца. Если оказывалось, что иск имеет под собой достаточное ос­нование, претор передавал дело на решение одного или нескольких судей. Только в случае признания факта сторонами претор решал дело единолич­но. Судьи в гражданских процессах выбирались сторонами и утвержда­лись претором. Ежегодно городской претор составлял список лиц, кото­рые должны были выполнять обязанности присяжных судей. До эпохи Гракхов судьи назначались только из сенаторов, а с этого времени судей­ские обязанности надолго стали объектом борьбы между сенаторами и всад­никами.

В гражданском процессе дело начиналось с того, что истец приглашал ответчика явиться на суд претора. Если последний отказывался, то истец в присутствии свидетелей мог доставить его силой. Характерно, что в Риме государственная власть совершенно не вмешивалась в доставку ответчи­ка, предоставляя это целиком истцу. Если ответчику что-нибудь мешало явиться тотчас же на суд, он мог представить поручителей в том, что явит­ся в другой назначенный день.

Древнейшей формой гражданского процесса (до II в.) был так называе­мый легисакционный процесс. Под legis actio понималось торжественное заявление римского гражданина претору о своем праве, сделанное в стро­го определенных словах и сопровождавшееся иногда строго определенны­ми действиями.

Формальная сторона дела в легисакционном процессе играла огром­ную роль: малейшая ошибка в словах вела за собой проигрыш всего про­цесса.

Например, если кто-нибудь предъявлял иск по поводу уничтожения виноградных лоз и называл их в иске лозами, а не деревьями, то он проиг­рывал дело, так как в «Законах XII таблиц» речь шла вообще только о деревьях.

Формы legis actio были различны. Их насчитывают пять, из которых самой основной и наиболее распространенной была legis actio per sacramentum (при помощи залога). Это, в сущности, процесс-пари. Он со­стоял в том, что в первой инстанции (in iure) стороны заявляли перед пре­тором в торжественных выражениях свои права и в подтверждение их вно­сили известную сумму в качестве залога. После этого они выбирали судью (iudex), утверждавшегося претором. Процесс переходил во вторую ста­дию — in iudicio. Судья разбирал дело по существу, но уже без всякого участия государственной власти. По-видимому, никаких особых формаль­ностей здесь не требовалось. Решение судьи состояло в том, что он опре­делял, чей залог проигран. Проигравшая сторона теряла залог, поступав­ший в казну. Но тем самым дело решалось и по существу: проигравший залог проигрывал и все дело.

Легисакционный процесс из-за своего формализма с течением времени перестал удовлетворять потребностям гражданского оборота, поэтому на смену ему во II в. явился более гибкий формулярный процесс ^r formulas). Теперь стороны излагали перед претором свои претензии совершенно сво­бодно, в любых выражениях и в любой форме. Претор либо отказывал в иске, если находил его необоснованным, либо давал делу ход. В после­днем случае задача магистрата состояла в том, чтобы дать претензии ист­ца строго юридическое выражение. Он делал это в особой записке (formula) судье, который назначался для решения дела по существу. Формула вклю­чала в себя претензию истца и возражения ответчика, назначала судью и давала ему приказ рассмотреть дело. Задача судьи состояла в том, чтобы проверить факты, указанные в формуле: он выслушивал стороны, рассмат­ривал их доказательства и т. д. Если дело казалось ему неясным, он мог отказаться вынести решение. Но за рамки формулы судья, строго говоря, выйти не мог.

Введение формулярного процесса сыграло положительную роль не только в том смысле, что он лучше соответствовал росту общественных потребностей, но и в отношении развития самого права. Формулярный процесс требовал помощи юристов в составлении исковых жалоб, возра­жений ответчика и, наконец, самой формулы, тогда как старый порядок судопроизводства, при его окостенелом формализме, мог прекрасно обходиться без участия специалистов права. Таким образом, формуляр­ный процесс в сильнейшей степени стимулировал работу юридической мысли.

Уголовный процесс в Риме значительно отличался от гражданского и был гораздо менее разработан. Отличительной чертой римского права во­обще, особенно в ранний период, было отсутствие вполне ясного разгра­ничения между правом частным и правом публичным, т. е. между граж­данским правом, с одной стороны, и государственным и уголовным — с другой. Мы уже имели случай это отметить, говоря о том, что государ­ственная власть не вмешивалась в доставку ответчика на суд претора. Еще яснее это выступает в уголовном праве. В древнейший период только не­многие преступления влекли за собой уголовное наказание, налагаемое по инициативе государственной власти. Таковы, например, убийство, умыш­ленный поджог, истребление посевов и некоторые другие. Все остальные сохраняли еще частный характер. Например, членовредительство по «За­конам XII таблиц» каралось по принципу тальона, если не состоялось ми­ровой сделки. Тальон мог быть заменен штрафом. Но последний не являл­ся штрафом в смысле позднейшего уголовного права, т. е. он не взыски­вался государственной властью для себя, не шел в казну, а поступал в распоряжение потерпевшего, который мог его взыскать, но мог и не взыс­кивать.

В дальнейшем это грубое смешение права частного и публичного до известной степени исчезло, но полного разграничения между ними в Риме никогда не было.

В царский период правом уголовной юрисдикции пользовался царь; в республиканскую эпоху оно перешло к магистратам. Первоначально это право не было ограничено, однако довольно рано плебеям удалось добиться права апелляции к народному собранию (provocatio ad populum) в том слу­чае, если обвиняемому грозила смертная казнь (шире — лишение всей суммы гражданских прав, caput) или штраф свыше определенной нормы. С этого момента центр тяжести уголовной юрисдикции по всем важным преступлениям был перенесен в народные собрания: в центуриатные комиции — если виновному грозила смерть, в трибутные — если грозил штраф свыше 3020 ассов[125].

Ход уголовного процесса до середины II в. сводится к следующим мо­ментам. Магистрат, узнав о преступлении, производил следствие (quaestio). Он формулировал обвинение и указывал, к какому наказанию предполага­ет приговорить обвиняемого. Если последний не представлял поручитель­ства, он мог быть арестован. Разбор дела велся достаточно тщательно: сто­роны произносили речи, допрашивались свидетели (в частности, рабы — под пыткой) и т. п. Затем магистрат произносил приговор и определял на­казание. Если приговор был оправдательный или наказание по своему ха­рактеру не подлежало апелляции, то дело считалось решенным. В случае апелляции дело переносилось в народное собрание (центуриатное или трибутное), и там происходило новое разбирательство, которое также вел магистрат. Обычно оно происходило в три срока. В третий срок магистрат произносил свой приговор, после чего назначался четвертый срок для апел­ляции. Выслушав обвинителя, подсудимого или его защитника, рассмот­рев доказательства, народное собрание путем голосования выносило окон­чательный приговор. Он состоял либо в принятии приговора магистрата, либо в его отмене: никакого среднего приговора народное собрание выне­сти не могло. Обвиняемому предоставлялось право до окончания голосо­вания уйти в добровольное изгнание.

Такой порядок уголовного процесса был слишком громоздким. К тому же для него не существовало никаких твердо выработанных норм. Поэто­му с начала II в. стали образовывать чрезвычайные судебные комиссии (quaestiones extraordinariae) для рассмотрения отдельных преступлений, решения которых не подлежали обжалованию. В середине II в. появились постоянные комиссии (quaestiones perpetuae). Первой была комиссия по делам о взятках и вымогательствах должностных лиц, учрежденная в 149 г. Эти постоянные комиссии сыграли большую роль в развитии уголовного права, так как требовали для себя более точных инструкций, определяю­щих как порядок судопроизводства, так и само понятие данного преступ­ления и полагающееся за него наказание.

Об особенностях римского права и, в частности, о характерном со­четании разработанности правовых градаций и норм с сохранением пережиточных установлений древнего обычая — обо всем этом мож­но судить на примере уголовного права в том виде, как оно сложи­лось уже в век Республики. «Уголовное судопроизводство касалось delicta publica — проступков общественного характера, т. е. собствен­но уголовных преступлений. К ним относились главным образом сле­дующие: 1) perduellio — государственная измена, 2) peculatus — казнокрадство, 3) crimen repetundarum — вымогательство, 4) ambi­tus — подкуп или вообще недозволенные средства при искании дол­жности, 5) vis — насилие вообще, возбуждение мятежа, противо­действие властям, незаконное употребление оружия и т. п., 6) caedes — убийство вообще, в частности — покушение на жизнь, отрав­ление, отцеили братоубийство и др., 7) falsum — подделка монет или документов, лжесвидетельство, нарушение присяги и т. п. Наказания за уголовные преступления (poenae capitales) состояли в лишении жизни, свободы, права гражданства и состояния, а также и в денежной пене. Степень наказания зависела от характера преступле­ния и общественного положения подсудимого. Смертной казни обви­ненные могли избежать, добровольно удаляясь из отечества в изгна­ние. Кроме того, существовало наказание aquae et ignis interdictio — буквально «лишение воды и огня», т. е. исключение из римской общи­ны, принуждающее заключенного оставить отечество, так как, остава­ясь на родине, он считался вне покровительства законов и мог быть убит каждым безнаказанно. Кроме того, применялись следующие на­казания: осуждение на борьбу с гладиаторами и дикими зверями, на каторжные работы в рудниках и в соляных копях. За некоторые пре­ступления продавали в рабство. В конце Республики преступники на­казывались тюремным заключением. Телесному наказанию подверга­лись только солдаты, люди простого звания и рабы. Смертная казнь была следующих видов: 1) преступников (в частно­сти изменников) сбрасывали с Тарпейской скалы; 2) обезглавлива­ли, причем в древнейшее время преступников предварительно под­вергали сечению розгами; 3) душили петлей в тюрьме; 4) зашивали в мешок и топили (за убийство родителей); вешали (только в древ­нейшие времена); 6) распинали на кресте (рабов и иностранцев); 7) сжигали живыми — за умышленный поджог, за кражу из храма; 8) зарывали живыми в землю — весталок, нарушивших обет целомуд­рия» (Санчурский Н. В. Ук. соч. С. 213—215).

Устное народное творчество

К сожалению, до нас почти не дошли образцы устного народного твор­чества, которое существовало у римлян в древнейший период, да и позже долго бытовало в низших слоях. У высших классов оно настолько было задавлено нахлынувшими с III в. греческими влияниями, что почти не от­разилось в римской литературе. Этим мы не хотим сказать, что устное творчество не оказало никакого воздействия на формирование литератур­ных жанров. Внутреннее влияние его на поэзию, театр, отчасти на исто­риографию несомненно. Но это влияние не всегда легко проследить, и даже там, где удается это сделать, мы почти не имеем возможности выделить оригинальные образцы народного творчества. Римские писатели и ученые, римские антиквары не интересовались фольклором, не собирали и не за­писывали народных песен, сказаний, пословиц. О них мы можем судить только по разрозненным указаниям и намекам в литературе.

Нам известно, например, что у римлян в старые времена существовали застольные песни. На пирах под аккомпанемент музыкальных инструмен­тов, главным образом флейты, воспевали деяния великих мужей.

Отчасти такого же типа были погребальные песни (neniae), в которых профессиональные плакальщицы на похоронах оплакивали покойного и восхваляли его заслуги.

К иному жанру принадлежали фесценнины, или сатуры. В них нужно видеть зародыш национально-римской сатиры и вместе с тем драмы. Это были шутливые хоровые песни, сопровождавшиеся плясками, которые распевались при уборке урожая. По-видимому, они были построены на чередовании двух хоров.

Римская традиция связывает фесценнины с Этрурией, производя их на­звание от этрусского города Фесценнии. У Ливия (VII, 2) есть рассказ о том, как в 364 г. римляне, страдая от какой-то эпидемии и желая умилос­тивить богов, пригласили этрусских актеров. Те разыграли представление, состоявшее из пляски под флейту. Римской молодежи якобы так понрави­лось это зрелище, что она стала ему подражать, прибавив к пляскам шут­ливые стихи. Эти представления и получили название saturae.

Рассказ Ливия внушает большие сомнения. Вероятно, карнавальные игры возникли и в Этрурии, и в Риме самостоятельно из общего италий­ского корня. Что же касается даты Ливия, то возможно, что в 364 г. дей­ствительно были впервые устроены представления на сцене (вернее, на подмостках) за государственный счет во время ежегодных великих, или римских, игр (ludi Maximi, или Romani). На этом празднике раньше глав­ную роль играли состязания в беге колесниц, а теперь в дополнение к ним могли быть введены представления акробатов, танцовщиков и музыкан­тов. Возможно, что эти актеры были из Этрурии.

К жанру фесценнин можно отнести свадебные и солдатские песни. В последних воины, следовавшие за полководцем во время триумфального шествия, прославляли его подвиги и в то же время довольно зло подшучи­вали над ним.

Римские народные поговорки нашли только слабое отражение в немно­гочисленных пословицах и изречениях, сохраненных в литературе. Да и в них очень трудно отделить безыскусственное народное творчество от ис­кусственного литературного.

Темный мир народных верований, тесно слитый с магией, проступает в заговорах против болезней. Некоторые из них приводят римские писатели.

Например, Катон сообщает заговор против вывиха, состоявший из бессмысленного набора слов: «Hauat, hauat, hauat ista pista sista damiabo-dannaustra». Чтобы избавиться от подагры, нужно было, по словам Варрона, до еды подумать о ком-нибудь, трижды девять раз дотронуться до зем­ли и плюнуть, а затем сказать: «Я думаю о тебе, вылечи мои ноги. Земля, возьми болезнь, а здоровье оставь здесь».

Недалеко от примитивной магии ушли и древнейшие религиозные пес­нопения, например, гимн арвальских братьев. Эти полумолитвы, полуза­клинания также нужно отнести к народному творчеству.

Одним из доказательств того, что до греческого влияния в Риме суще­ствовала народная поэзия, является древнейший италийский стихотвор­ный размер, называемый сатурнийским стихом. Он состоял из сочетаний ямбов с хореями и был чрезвычайно неуклюж.

Зарождение литературы

Появление литературы в Риме, естественно, было связано с появле­нием письменности, а последней — с алфавитом, который очень рано, еще в дореспубликанскую эпоху, был заимствован римлянами от греков Южной Италии. Определить сколько-нибудь точно момент появления литературы в собственном смысле невозможно. В древнейшую эпоху в этой области еще господствует первичный синкретизм форм. Сакраль­ные предписания («Записки понтификов»), календарь, летопись, элогии, право («Законы XII таблиц»), международные договоры (договор с Кар­фагеном, с латинами) — все это образует пеструю и вместе с тем слит­ную массу, из которой собственно литературное творчество выделяется очень медленно.

На этом пути важным этапом была деятельность все того же Аппия Клавдия, с именем которого мы неоднократно встречались на предыду­щих страницах. Этот выдающийся человек был не только крупным поли­тическим деятелем, но и первым римским писателем. Он впервые начал литературно обрабатывать свои речи. Еще до времен Цицерона сохраня­лась его знаменитая речь против Пирра. Он написал юридический трак­тат. Он сочинял даже стихи нравоучительного содержания (до нас дошла приписываемая ему моральная сентенция: «Faber suae quisque fortunae» — «Всяк своего счастья кузнец»). Наконец, Аппию Клавдию принадлежит важная реформа орфографии: в правописании некоторых слов он заменил букву s буквой r (например, стал писать Valerius вместо старого Valesius, arboribus вместо arbosibus и т. п.). Эта реформа, очевидно, отразила изме­нение самого произношения в живой речи.