С момента основания Российской империи государство делало упор на развитии военной медицины, тогда как крупнейшие гражданские лечебницы создавались по почину частных лиц.

  Врачей в России традиционно называли докторами. Это обусловлено тем, что большинство иностранных медиков, приезжавших в Россию, имели степень доктора медицины, полученную в европейских университетах.

  С XVIII века работали в лазаретах и госпиталях. Они лечили военнослужащих, проводили их освидетельствование с составлением «дохтурской сказки», содержащей вывод, можно ли данному лицу служить в армии. Доктора ежемесячно рапортовали (с 1716) архиатру (главному медику государства) о числе больных и умерших и о болезнях.

  До конца XVIII века русскому медику получить степень доктора и соответствующую должность было трудно. Иностранные доктора оплачивались в России чрезвычайно высоко, дорожили своими местами и боялись возникновения конкуренции со стороны русских.

  Несмотря на стремление высших правительственных чиновников к подготовке русских докторов, иностранные представители российской медицинской администрации противодействовали получению русскими полного медицинского образования. Поэтому в госпитальных школах преподавали в основном практическую сторону медицины и выпускали лекарей.

  Обучение будущих лекарей и фельдшеров проводилось в основном по хирургии – для работы на полях сражений. Методика обучения была преимущественно практической: «…молодой лекарь прикреплялся к врачу для выполнения обходов больных, перевязок и операций. Проводилось преподавание анатомии на трупах; сдача экзаменов осуществлялась методом операций на трупе; обязательным было вскрытие для выяснения правильности диагноза и лечения».

  Со 2-й половины XVIII века в управленческую сферу для обозначения докторских должностей начинает внедряться термин «врач», введенный архиатром Кондоиди. В гражданском ведомстве термин «врач» полностью вытеснил «доктора» в 1-й половине XIX века.

  В России существовала должность пограничного (карантинного) доктора, введенная в 1742 году. Первый из них должен был жить в Киеве и надзирать за карантинными домами, расположенными в соответствии с расписанием, полученным из Медицинской канцелярии. Карантины призваны были ограж-дать страну от проникновения инфекционных заболеваний. В дальнейшем число карантинов и пограничных докторов было увеличено.

  Сенатским указом от 20 марта 1756 года в Москве были введены должности губернского и городского докторов.

  Городской доктор состоял при Магистрате, имел предоставленную им казенную квартиру и жалованье от доходов города. Он «пользовал» преимущественно лиц купеческого звания, а также магистратских чиновников. Кроме того, он должен был свидетельствовать внезапно умерших и «битых».

  Губернский доктор осматривал дворян и чиновников губернских дворянских учреждений, а также освидетельствовал рекрутов. Главной же его задачей была борьба с эпидемиями.

Богаде́льня (от слов Бога дѣля, то есть ради Бога) — благотворительное заведение для содержания нетрудоспособных лиц (престарелых, немощных, инвалидов, калек и выздоравливающих). Существенным признаком богадельни является полное содержание проживающих в ней.

  Устроение и заведование богаделен поручено было созданному в каждой губернии приказу общественного призрения бедных. Приказам поручалось учреждать в городах и селениях богадельни, особые для мужчин и особые для женщин.

  Кроме увечных и престарелых бедняков, в эти богадельни указывалось помещать: бродяг и преступников, ссылаемых в Сибирь, если по дряхлости и болезням не могут туда следовать, увечных отставных нижних чинов, захваченных в прошении милостыни, исключаемых за пороки из духовного ведомства и по болезням и старости неспособных трудом снискивать пропитание и т. п.

  Учитывая то, что врачебная помощь носила эпизодический характер, а стационарные больничные заведения для гражданского населения практически отсутствовали, горожане повсеместно предпочитали стационарному лечению домашнее (нередко более эффективное).

  Наиболее пессимистично настроенные и вовсе считали лекарственные препараты «погаными и нечистыми». В разгар эпидемических болезней неприязненное отношение к медикам только усиливалось.

  В России, в первой половине 18 в., санитарные требования и правила регламентировались недостаточно, а основные вопросы санитарной охраны оздоровления и благоустройства водоемов и населенных мест не регламентировались вообще.

  До 50-х гг. XIX в. номенклатура причин смерти в городских записях выглядит следующим образом: преобладали – корь, оспа, чахотка, сибирская язва. Самыми же опасными для детей являлась «младенческая», для взрослых – «продолжительная болезнь», «обыкновенная болезнь», холера. Среди прочих причин смерти в городских записях наиболее часто встречались следующие: «от головы, сердцем, от рака, от завалу печени, селезенки, родами» и пр.

  Лечение применялось довольно однообразное, преимущественно - кровопускания, обтирание уксусом, примочки, хина. При упадке сил давали возбуждающее, вино, кофе, молоко, бульон, сырые яйца…

  Функции губернских врачебных управ по закону 19 января 1797 г. состояли в надзоре за медицинскими учреждениями губернии, аптеками, организации медицинской помощи населению, мероприятий по гигиене, санитарии и ветеринарии, проведении судебно-медицинской экспертизы, а также в приеме на работу, увольнении и контроле деятельности медицинского персонала, в том числе вольнопрактикующих врачей.

  В круг обязанностей врачебных управ входили составление медико-топографических описаний, наблюдение за доброкачественностью съестных припасов и «за чистотою вообще», организация борьбы с эпидемиями.

  Инспектор, состоящий при врачебной управе, ежегодно инспектировал госпитали и лазареты и отчитывался перед Медицинской коллегией.

  В губерниях вводились должности повивальных бабок, обязанности которых также были оговорены в уставе. К сожалению, самих повивальных бабок было слишком мало.

  Служебно-правовое положение врачебных управ определялось их непосредственным подчинением Медицинской коллегии. Не спросив ее разрешения, управы не могли самостоятельно ни уволить, ни назначить врачей и аптекарей.

  Управы обязаны были уведомлять Медицинскую коллегию о появлении и ходе эпидемий и представлять отчеты по их окончании.

  Управы обязаны были информировать губернские власти о нарушениях санитарных правил и предлагать способ, «посредством которого предусматриваемое зло отвратить можно». Если губернские власти оставляли рекомендации без внимания, управа должна была сообщать об этом Медицинской коллегии. О непорядках в госпиталях, нуждах раненых или нездоровом расположении военных лагерей врачам полагалось сообщать военному начальству «с приличной вежливостью»…

История села Елатомка

…Зимой 1797 года село Царево (Беляково) Елатомской округи Тамбовского наместничества молниеносно облетела весть о том, что получен ответ от оренбургского губернатора на прошение, усланное полгода назад. Ответ был положительным, разрешалось переселиться на новые земли в Бугурусланский уезд.

Село Царево расположено на левом берегу реки Лисы недалеко от поселка Елатьмы. Нет сомнений в происхождении названия нашего села – в память об Елатомском уезде (центр Елатьма), в который входило село Царево. Елатьма впервые упоминается в 1381 году в договоре Дмитрия Донского с князем Олегом Рязанским. Она была крепостью и форпостом на восточных границах Московской Руси. Селение было основано мещеряками и мордвою, а название получило, как гласит местное приданье, от имени мещерской княгини Елатьмы. По другой версии, Елатьма в переводе с угро-финского - место, удобное для проживания.

Трудной была дорога. Но вот оно и новое место жительства. Переселенцы, соорудив на скорую руку шалаши от дождя и солнца, взялись за огороды. Сажали картошку, сеяли репу, свеклу, морковь. Привезли рассаду капусты из Бугуруслана, так как она была едва ли не главной культурой (нередко сами огороды называли капустниками). За семенами картофеля отправились в мордовское село Нойкино, где их доброжелательно встретили и в обмен на вещи, деньги и даже взаимообразно загрузили несколько подвод картошкой, которой хватило на семена и на питание. Строили не только жилье, но и помещение для скота. Переселенцы радовались дружным всходам полевых и огородных культур и с восхищением смотрели на богатые луга. Жаркое лето сопровождалось ливневыми дождями. Но все же первое лето для переселенцев было трудным. И, конечно, заслуга их состоит в том, что они не сошли с религиозной дороги, протоптанной их отцами и дедами.

Конечно, было очень трудно. Были и голодные, и холодные, и грязные, и усталые. Климат наш резко континентальный: с жарким летом и морозной зимой.

  Впервые сведение о Елатомке на Оренбургской земле появилось в 1798 году, то есть на второй год прибытия переселенцев. Архивные документы подтверждают факт, что с переселением Елатомцев и основанием поселения на левом берегу Мочегая образовалось одно село, которое стало называться Староверской Елатомкой. Оно включало в себя, видимо, поселение обоих берегов Мочегая.

  Официальная статистика какое-то время числила Елатомку и Староверовку (ныне поселок Октябрьский) как одно поселение. Но в статистическом справочнике «Список населенных мест Самарской губернии» в 1859 году числится два самостоятельных населенных пункта: Елатомка и Староверовка. В Елатомке было 48-дворов с населением 802 человека. Имелась одна старообрядческая часовня. В соседней Староверовке на эту дату было дворов-64, число жителей-520.

*****

 В 1798 году в Бугуруслане было «населения обоего полу: купцов третьей гильдии – 131, мещан – 126, государственных ясашных крестьян – 1025, помещичьих крестьян – 63, Священнослужителей – 35, отставных солдат и их детей – 269 человек.

 В 1798 г. в губернии началось генеральное межевание земель. Оно закрепило за помещиками все их земли, включая и самовольно захваченные.

 Поземельные отношения, запутанные в данное время и в коренной России, в наших краях нередко находились в хаотическом состоянии. Вот некоторые черты этого положения дел. При поселении ландмилиции командировался геодезист, „чтобы он тех ландмилиц („безжалованных", т. е. получавших за службу только землю) землями, лесом, сенными покосы, рыбными и звериными ловлями, сенными и прочими угодьями удовольствовал так, чтобы они могли «свой изворот иметь без недостатку». Также и помещики, наделяемые землею, или приобретавшие ее покупкою, вызывали к себе межевых чинов. При этом новоселы обеспечивали землемеров „своим коштом и широко пользовались этим, чтобы межевание шло в их пользу. Полагалось вызывать на место понятых окольных людей; звали тех, на кого вернее можно было положиться; недовольные соседи говорили, что иногда вместо окольных людей участвовали в деле свои же подставные люди. И вот поселенцы „уезжают вперед с мерою и сами чинят, как им способнее", а геодезист с понятыми „с превеликим гвалтом" идет за ними межою. Бывало, что понятые доходили лишь до половины всей окружности, а затем расходились по домам и межевание продолжалось без них.

 В документах границы обозначались довольно неопределенными живыми урочищами, иногда—речкою „неизвестного имени", гранью на старой березе и т. д., и при межевании участка легко было поддасться соблазну—прихватить, кстати, лишний лесок или лужок. Грани положено было обозначать ямами и столбами, и через несколько лет ямы заплывали, а столбы оказывались погоревшими или прямо „скраденными".

 Рыбными ловлями и в особенности—лесными угодьями нередко предоставлялось пользоваться соседним поселениям сообща: всем вместе „лес рубить как годный к строению, так и дровяной, а сверх того, ежели случится, довольствоваться груздями и всякими ягодами и прочими овощами".

  Прибавляется поселений, и ландмилицы пишут слезные жалобы, что они „как в сенных покосах, так и в лесных угодьях претерпевают крайнюю нужду и терпят от соседей обиды". Помещики усматривают друг у друга „происки и ненасытное в корысть себе желание", подыскиваются один под другого, указывая, что противник—„из последнего роду, т. е. из монастырских служек" и потому не имеет прав на владение землею.

 Многочисленные судебные инстанции, построенные, как известно, на сословном начале, путаются в исках людей разнородного звания, состоящих в разных ведомствах. И правительство пыталось разрубить мудреный узел: в 1765 году последовал указ: „никому... отнюдь не распространять отныне владения земель своих за те границы, в которых публикация сего манифеста каждого застанет, кроме особливых на то указов..., но паче всякому ожидать спокойно государственного размежевания". Понятно, что никому такое спокойное ожидание не улыбалось, и всякий мечтал для себя о том или другом особливом указе…⁷

 1 апреля 1797 г. вышел Именной указ «О переводе Межевых Контор и о межевании некоторых губерний», в котором велено перевести Нижегородскую Межевую контору в Оренбургскую губернию. Следом 25 июня 1797 г. выходит Сенатский Указ, согласно которому предписывалось начать межевание в Оренбургской губернии с весны 1798 г. В Оренбургской губернии межевые конторы работали по 1835 г. Фактически процесс обмера земель затянулся на 37 лет, что было обусловлено отдаленностью Оренбургской губернии от центра и обширностью обмежеванной территории. 

 Всего в России было обмежевано 243209000 десятин земли, в Оренбургской губернии 28305000 десятин, что составило 11,64% от общей площади всех российских земель (из 29 губерний). Из всех вновь образованных уездов Уфимского наместничества наиболее помещичьими были Уфимский (45%), Бугурусланский (30%), менее помещичьим – Челябинский (0,5%) и Троицкий (0,2%) уезды. Наибольшее количество земли находилось в распоряжении государственных крестьян – 76%. Из обмежеванной земли всех владельцев распахивалось лишь 2136000 десятин, или 7,55% земли в Оренбургской губернии, по России этот показатель составлял 20%.

 Только 19% от количества распахиваемой земли (397000 дес.) в Оренбургской губернии приходилось на долю помещиков (по России 74%), в их помещичьих имениях распахивался лишь 1% от всей обмежеванной в губернии земли (по России этот показатель составлял 14%). Самыми распахиваемыми уездами оказались Бугульминский (23%), Бугурусланский (22%) и Мензелинский (21%), наименее распахиваемыми – Оренбургский (3%) и Верхоуральский (1%). Условия для развития пахотного земледелия в Оренбургской губернии оставались наиболее благоприятными, чем по стране в целом.

 Из всего количества обмежеванных земель под усадьбами находилось 75000 десятин, или 0,27%; под пашней – 2136000 десятин, или 7,55%; под сенокосами – 13474000 десятин, или 47,61%; под лесом – 10984000, или 38,81%; под неудобьями – 1636000 десятин, или 5,76%.

 Наибольшая площадь под усадебной землей, на которой располагались селения, была в Челябинском и Бугурусланском уездах (по 10%), наименьшая усадебная площадь находилась в Оренбургском (3%) и Бузулукском (4%) уездах.

 Сенокосы большую часть составляли в Оренбургском (3339000 дес.), Челябинском (2102000 дес.), наименьшую площадь занимали в Мензелинском (176000 дес.) и Бирском (301000 дес.) уездах.

 Самыми лесистыми оказались Верхоуральский (1901000 дес.), Бирский (1657000 дес.) и Уфимский (1506000 дес.), наименее – Бугурусланский (187000 дес.) и Бузулукский (179000 дес.).

 Неудобной земли находилось более всего в Челябинском уезде (511000 дес.), наименее – Мензелинском (47000 дес.) и Стерлитамакском (48000 дес.) уездах. Следовательно, общая картина такова: в Оренбургской губернии только лишь 8% обмежеванной земли находилось в распашке и под землями населенных пунктов. Подавляющее большинство земли оставалось под лесами, сенокосами и неудобьями (92%).

 Большая часть землевладельцев-дворян постоянно проживали в своих имениях или распоряжались ими лично. И только владельцы больших земельных участков, зачастую состоявшие на государственной службе, обитавшие в столицах или других губерниях, поручали надзор за имениями посторонним лицам.

 Таким образом, немногим через полвека после начала заселения края картина распределения земельных угодий между коренным населением и пришлым кардинально изменилась в пользу последнего. ( ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ДВОРЯНСКОГО ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ В ОРЕНБУРГСКОЙ ГУБЕРНИИ В ДОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД © 2016 Е.В. Мишанина).

Крестьянское движение на новые земли.

 Несмотря на преимущества, предоставленные помещикам при получении и освоении новых земель, продолжалась активная вольная колонизация нашего края. Она велась даже в близком к Волге Самарском уезде, столь привлекательном для землевладельцев - дворян, не говоря уже об удаленных на восток степях.

 С 1799 по 1811 г среди переселенцев в Бугурусланский (10,5 тыс. душ) и Бугульминский (19 тыс. душ) уезды было соответственно: русских 6,3 тыс. и 9,1 тыс., мордвы 2,5 тыс. и 4,8 тыс., чувашей 1,7 тыс. и 4,4 тыс., а также несколько сот татар и тептярей.

 При преобладании стихийного начала, естественного для вольной крестьянской колонизации, правительство все же пыталось регулировать этот процесс. По именному указу 1797 г. подтверждалось наделение организованных переселенцев из казенных крестьян "пропорцией" Межевой инструкции в 15 дес. на ревизскую душу, предоставлялось пособие (на семью 12 руб.) и освобождение на три года от выплаты податей и рекрутской повинности.¹

Камыш-Садак

 Первый житель села пастух Саадак, который переселился в 1799 году.

 Позже пришли переленцы из Пензенской губернии, обосновались вдоль небольшой речушки, по берегам которой рос камыш. Так село получило название Камыш - Садак.

 В 1859 год в Камыш-Садаке имеется 187 дворов, жителей – 1582 человека. Это одна из самых крупных деревень тогдашнего времени.

 По пятницам в с. Камыш-Садак собирался небольшой Торжок. Местные жители привозили лен, коноплю, холст, пригоняли скот. (Мячин Н.И. Орденоносное Оренбуржье).

 Крестьяне деревни Подлесной (Сурмет башла, Крым-Сарай, а с начала XIX века – Малый Сурмет) «не выдержали растущих из года в год поборов и взбунтовались. Этот памятный голодный бунт произошел в неурожайный 1799 год, когда крестьяне встретили дрекольем государственных чиновников, прибывших в деревню за сбором податей. Тяжелой была расплата для бунтарской деревни. Четырнадцать мужиков сослали в Сибирь, Андрей Васильев, «зачинщик помер, будучи под следствием в тюрьме». К 1803 году население деревни уменьшилось на 23 мужские души.

Этот факт ухудшил нелегкую жизнь малосурметовцев. Не платились подати, росла недоимка, не выполнялись общественные повинности.***

 Полевая барщина не сводилась только к тому, что крестьяне своим скотом и инвентарем должны были вырастить и собрать урожай на барском поле. Они же вывозили "после жнитвы... с полей хлеб", "вели во всю зиму молотьбу", со своими подводами отряжались "на своз хлеба проданного" к хлебным пристаням и винокуренным заводам… (История Сам.Поволжья)

«Байтугано-сокский» куст (северо-восточный)

 «Байтугано-сокский куст», в котором сосредоточено большинство из сохранившихся до настоящего времени самарских татарских селений, в период межевания был выделен в состав Бугурусланского уезда Оренбургской губернии из части Надыровской волости. Неслучайно многие из татарских селений на р. Сок имели второй или третий ойконим - Надырово, Надыров-аул.

 В этом ареале к концу XVIII века насчитывалось семь тюркских селений с 315 дворами, в которых проживали 634 ревизских душ мужского пола и 537 душ женского пола. Наличного населения, как мы увидим из данных таблицы 1, было заметно больше - 1636 мужчин и женщин. Они занимались хлебопашеством и скотоводством: возделывали 5690 десятин удобной для пахоты земли, площадь под сенокосом составляла 23542 десятины 640 саженей. Таким образом, средний размер надела (пашни и сенокоса) на одного человека составлял более 14 десятин. Для сравнения: в татаро-мишарских деревнях Курмышского уезда Симбирской губернии аналогичный показатель исчислялся в 3,08 десятины, а в среде государственных крестьян Казанской губернии - около 10 десятин.