1. Древнекитайская философия возникает в период Чжаньго, то есть «сражающихся государств». Этот период называют «золотым веком китайской философии». Китае существовало шесть основных философских школ: конфуцианская, мооистская, легистская, даосская, школа ин-янь (натурфилософы) и школа имен («софисты»). Большинство из этих школ – этико-политические. В Китае преобладала практическая философия, рассматривавшая проблемы управления народом, страной. Логическая системность в древнекитайской философии также очень слаба. Основателем древнекитайской философии и даже «создателем духовного облика китайца» является Кун Фу-цзы. В Европе он стал известен только через две тысячи лет после своей смерти как Конфуциус (Конфуций – в русском варианте). Главной проблемой конфуцианства была проблема управления. Разрабатывая ее, Конфуций и его последователи пытались сформировать в китайском обществе определенные стереотипы поведения. Конфуцианство было официальной теорией, определяющей нормы жизни Китая свыше двух тысяч лет. Под его влиянием сложились характерные для Китая формы социальной и семейной структуры, политико-административная система ценностей и устойчивые стереотипы поведения, образ жизни, характер отношений между людьми. В отличие от конфуцианства, даосизм серьезное внимание уделяет проблемам бытия, небытия, вопросам становления, единого и многого. А то, каким должно быть человеческое общество и поведение человека, определяется общей системой мироздания. Изучая названные направления древнекитайской философии, следует обратить внимание на их особенности (направленность проблематики, интерпретацию одного из основных понятий китайской философии – дао, учение о знании, этико-политические ценности и другое).

2. Философия Древней Индии имеет своим источником важнейший памятник индийской литературы – Веды. Можно сказать, что в Ведах обнаруживается индийская предфилософия. Развитие же философии здесь идет по двум основным направлениям: ортодоксальному, признающему авторитет Вед, и неортодоксальному, его не признающему. Каждое направление имело несколько школ. К ортодоксальным относятся: веданта, санкхья. К неортодоксальным: джайнизм, буддизм, школа чарваков. Можно выделить общую направленность индийской философии, не смотря на такое разнообразие школ. Все они, за исключением, пожалуй, чарваков, ищут путь спасения человека от земной жизни, которая рассматривается ими как страдание. Из общего русла индийской философии выделяется школа чарваков – локаятов. Их философия – материализм. Они подвергли серьезной критике все мировоззрение Вед, все ведийские авторитеты и источники. Чарваки отрицают существование человека после смерти, критикуют религию и высмеивают религиозные обряды. Первоначалами мироздания они считают четыре материальных элемента: землю, воду, воздух, огонь.

4. Античная философия имеет хронологические рамки от IV в. до н.э. до VI в. н.э., когда император Юстиниан закрыл в 529 году последнюю греческую философскую школу. В развитии античной философии можно выделить несколько периодов:

· VI-V в.в. до н.э. – философия греческих полисов;

· IV в. до н.э. – эллинская философия;

· III в. до н.э. – VI в. н.э. – эллинско-римская философия.

Античный тип философствования в литературе чаще всего характери­зуется как космоцентризм, поскольку Космос есть центральное, главное понятие античного мышления и мировоззрения. По представлениям греков, Космос вечен, неизменен, он никем не был сотворен и никогда не будет разрушен. По сути, сам Космос и есть высшее божество, понимаемое ими, как и все остальное, по подобию живого тела. Не удивительно, что Космос, поэтому обладает душой кумом, он даже «дышит». Ведь душа это то, что движет нашими желаниями изнутри, полагали греки. А поскольку Космос тоже движется, то и он должен иметь душу, как движитель самого себя. Ум же Космос имеет потому, что движения его в высшей степени целесообразны: он вечно возвращается к своему первоначальному состоянию, двигаясь по кругу. Поэтому он всегда молод, «не старится», не изменяется, что недоступно смертным людям, которые, кстати, порождены не богами, а эманациями (истечениями) космоса. Судьбы людей, считали греки, также определяются Космосом, космическими силами, небесами и, умирая, люди возвращаются туда, откуда пришли, растворяясь в небе, как капли в море. Отсюда вытекает еще одна особенность античного мировоззрения – фатализм. Из античной литературы хорошо известно, что судьбе подчинялись не только люди, но и боги. Как считает крупный знаток античности А.Ф. Лосев, философской концепцией судьбы стало появление в греческом мышлении такого понятия как, Единое, которым обозначалось такое начало, которое совмещало в себе все целесообразные движения Космоса и Хаос, как нечто стихийное, темное, непредсказуемое. Это Единое или Одно в конце античности стало мыслится даже выше, фундаментальнее самого Космоса.

Еще одной особенностью античной философии принято считать ее пассивно-созерцательный характер. Однако надо заметить, что этот исторический тип философствования чрезвычайно активен, но лишь внутри самого себя, внутри своих построений. Активность эта – словесная, диалогичная, речевая, а не деятельная, не направленная на преобразование и изменение внешнего мира.

Философию античности целесообразно подразделить на досократовскую, в которой выделяются космологическое (VI – V в.в. до н.э.) и антропологическое (V – VI в.в. до н.э.) направления, и классическую, представленную именами Сократа, Платона, Аристотеля (IV в. до н.э.).

Ранняя греческая философия имела космологическую и онтологическую направленность, пыталась объяснить основы мироздания, сущность бытия вещей. Антропологическая проблематика появляется несколько позже и связана со школой софистов, которые впервые ставят проблему человека.

Говоря об особенностях их философии, великий Аристотель (384–322) писал следующее: «Большинство самых ранних философов держалось того взгляда, что принципами всего являются исключительно материальные начала. А именно то, из чего все сущее состоит, из чего оно первоначально возникает и во что оно, в конце концов, разрешается, та сущность (субстанция), которая, оставаясь неизменной, изменяется в своих свойствах (акциденциях), это, говорят они, есть стихия (элемент) и начало (принцип) сущего. И поэтому они думают, что ничто не возникает и ничто не уничтожается, так как такая сущность (всего) пребывает всегда...». Фалес таким «первоэлементом», такой сущностью провозгласил воду. Фалесовская вода есть, образно говоря, живая вода, она есть мать, прародительница, лоно всего сущего, животворящий символ, представленный в образе воды, живое Понятие, говоря словами А.Ф. Лосева.

Примерно так же, как Фалес, строит свое учение Анаксимен. Только вместо воды у него «первоэлементом» выступает воздух, «который есть телесное вещество, живая материя... все вещи есть суть не что иное, как его проявления. Сам по себе воздух невидим и неосязаем, не тепел и не холоден, но он может быть и таким, и иным, он может быть всем и есть все». Например, и вода, и земля, и камни, по Анаксимену, есть только сгустившийся воздух. Все есть воздух только в разных своих проявлениях, в том числе и боги, которые тоже возникают из воздуха. Таким образом, воздух, согласно Анаксимену, есть символ, носитель жизненной силы и энергии, подобно воде у Фалеса.

Несколько иначе мыслит другой милетец – Анаксимандр – друг и ученик Фалеса. Мысль Анаксимандра пошла, так сказать, по еще более абстрактному пути. Первооснову мира он не стал искать в каком-то одном элементе, одной «стихии», очевидно полагая, что такая первооснова должна быть другой природы, чем каждый элемент по отдельности или их сумма, поскольку все они могут превращаться друг в друга. Это всеобъемлющее первоначало Анаксимандр назвал «Беспредельным» (апейроном), которое может пониматься как причина всякого рождения и уничтожения (Плутарх), как неисчерпаемость творческих сил, созидающих миры, как первичная материя еще не развернувшая своих возможностей и потому неопределенная. Отдельные же вещи возникают из Беспредельного вследствие выделения из него противоположностей: теплого и холодного, сухого и влажного. Он пишет: «А из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются согласно необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установленное время». Например, летом холодное терпит «наказание» от теплого и т.п. Мы видим, что у первых греческих философов еще очень много антропоморфных, образных, мифо-поэти-ческих представлений.

Теперь мы можем указать еще одну характернейшую черту всей античной философии – это символизм. И вода Фалеса, и воздух Анаксимена, и апейрон Анаксимандра и т.д., – все это, по сути, есть символы, в которых слитны, тесно переплетены между собой материальные и духовные, телесные и мыслительные, физические и психические начала мира. Поэтому к античной философии, по крайней мере, к первым философским учениям, мало подходит традиционное деление на материалистов и идеалистов. Легендарный Пифагор (571–70; 497–96) и его школа, как и милетцы, искали первооснову всего сущего, и нашли ее в Числе, в числовой гармонии. «Все есть число» – вот основной философский постулат пифагорейства. Его не следует понимать так, что любое явление или закономерность может быть выражена каким-то числовым соотношением. Этот постулат пифагорейцы понимали в прямом смысле слова, отождествляя числа и вещи. Несколько позже они стали считать числа физической сущностью вещей, то есть числа признавались чем-то вещественным. У греков первоначально было представление, например, о трех баранах, трех собаках, но не было еще представления о тройке как таковой. Не было у них даже знаков для изображения чисел, и они пользовались буквами алфавита с индексами. Даже такие понятия, как справедливость, дружба, брак и другие пифагорейцы пытались выразить числами. Предположим, справедливость есть, по их мнению, число помноженное на самого себя, брак и богиня рождения Афродита есть число 5, поскольку мужчине соответствует первое нечетное число – 3 (единица в расчет не бралась), а женщине – первое четное число 2. Может показаться, что и знаменитый Гераклит (ок. 520-ок. 460) продолжает поиск первоначал, только вместо воды, воздуха и т.д. он выбирает огонь, утверждая, что «мир, который все заключает в себе, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим».

Логос у Гераклита есть разумное начало мира, нечто вроде космического разума или разумного божества.

Подлинную оригинальность философии Гераклита некоторые исследователи усматривают в его учении о тождестве противоположностей. У Гераклита они могут переходить друг в друга, взаимо­действовать между собой. Та же река, в вторую нельзя войти дважды, по Гераклиту, постоянно меняется, но в то же время остается сама собой. То есть, все сущее и едино, и множественно одновременно, поэтому и познавать его надо во всеединстве, в многосторонности, в тождестве противоположностей, как единое целое.

В отличие от Гераклита глава еще одной школы античной философии – элейской – Парменид (согласно Платону, родился ок. 515 г., а, согласно Аполлодору – ок. 544 г. до н. э.) с самого начала выступил против идеи всеобщей изменчивости и противоречивости сущего, которое философ стал называть предельно общим термином «Бытие». Если милетцы пытались найти неизменную, статичную основу бытия и свести к ней все многообразие изменчивых чувственных вещей, то Гераклит само бытие понимал как становление, вечное движение изменение. Парменид же стал утверждать, что бытие и движение, становление несовместимы, что существует лишь бытие, которое едино и неделимо и мыслится им в образе шара, шаровидного бога, который обнимает собой и заключает в себе все сущее. Однако не это является интересным и существенным в элейской философии. Главное заключается не столько в том, что утверждает тот же Парменид (хотя и это важно), а как он это делает. Дело в том, что чуть ли не впервые в истории философии элейцы стали аргументировать, доказывать в явном виде, ход своих рассуждений, а не просто провозглашать свои тезисы. Это, во-первых. Во-вторых, именно элеаты впервые в истории западной мировоззренческой мысли вычленили два важнейших собственно философских вопроса: об отношении бытия и небытия и об отношении бытия и мышления. Можно привести еще определение – собственно философия в античности начинается с элейской школы.

Как же ими решаются вопросы о соотношении бытия и мышления, бытия и небытия и что из такого решения следует? Мышление и бытие, утверждает Парменид, есть одно и то же. «Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит». То есть, по его мнению, мысль о предмете и сам предмет тождественны. Как такое может быть? Дело заключается в том, что, по мнению элеатов, подлинное, «настоящее» бытие познается только с помощью разума, чувства же нас обманывают, рисуя картину множественности воспринимаемых вещей, которая есть лишь кажимость, мнимое бытие, ненастоящее. Из тождества бытия и мышления вытекает, что небытия не существует, так как его нельзя «ни познать, ни в слове выразить», – говорит Парменид. Ясно, что здесь явный логический круг в определении «несуществую­щее не есть существующее», подобно тому, что «масло есть то, что масляно». К тому же, если мы даже и помыслим о небытии, то от этого оно не станет бытием. Пармениду могла бы помочь логика, показав, что тезис о существовании небытия внутренне противоречив («несуществующее есть существующее»), но она тогда была еще «в пеленках».

Из тезиса о том, что существует лишь бытие, Парменид дедуцирует интересные следствия:

1) бытие должно быть неподвижным и неизменным, так как двигаться оно должно туда, где его нет, и изменяться в нечто отличное от самого себя, то есть в небытие, которого нет;

2) бытие не может возникать и не может погибнуть, потому что родиться оно может из чего-то неподобного себе, то есть из небытия; исчезнуть бытие тоже не может, превратившись в небытие, которого нет, поэтому бытие вечно;

3) бытие всегда существует только в настоящем времени, сейчас, поскольку прошлого уже нет, будущего еще нет, а того чего нет, есть все то же самое небытие; поэтому бытия не было в прошлом, не будет и в будущем;

4) бытие должно быть чем-то цельным, единым, не иметь частей, ибо между частями бытия может быть лишь небытие, существование которого отрицается.

Ученик Парменида Зенон Элейский (ок. 490 – ок. 430) пошел еще дальше своего учителя и стал утверждать, что само движение, изменение невозможно, потому что мысль о них приводит к противоречиям. И он не просто утверждал, а пытался обосновать эти необычные выводы, приводя свои знаменитые парадоксы, апории («апория» – затруднение, безвыходное положение).

Одной из попыток разрешить возникшие трудности, поставленные перед философией элейцами, была концепция античного атомизма, виднейшим представителем которого был Демокрит (460–370). Атомисты («атомос» по-гречески означает «неделимый»), так же как и элейцы, исходили из того, что подлинное бытие должно быть вечным, но не соглашались с ними, когда те отрицали реальность и мыслимость (без противоречий) движения, множественность форм бытия. Для этого и была выдвинута гипотеза о том, что все состоит из атомов и пустоты. Атомы мыслились ими абсолютно непроницаемыми, плотными, неделимыми, неизменными, но постоянно находящимися в движении. Носясь в пустоте, соединяясь между собой, атомы образуют более сложные тела, причем вопроса о причине движения атомов эти философы не ставили, считая, что движение присуще им изначально, от природы. По мнению Демокрита, число атомов бесконечно, бесконечно и число их форм: есть атомы шаровидные, пирамидальные, крючковатые и т.д. Сцепляясь между собой, атомы образуют бесчисленные миры; душа человека тоже состоит из особых (шарообразных) атомов, а из еще более совершенных, так сказать, более «легких», «воздушных» атомов состоят боги.

Итак, по Демокриту, атомы различаются лишь по форме, по величине, по порядку расположения. Поэтому такие, например, качества вещей, как вкус, цвет, запах и т.п., которые мы воспринимаем с помощью чувств, не принадлежат атомам, следовательно, и вещам, из которых они состоят. Через две с лишним тысячи лет эта проблема вновь обсуждалась европейскими философами как проблема первичных и вторичных качеств.

Сократ есть подлинная, настоящая «общечеловеческая ценность». Он призывает учеников и слушателей к совместному поиску истины. Сократу был интересен сам человек, его внутренний мир, а не мир внешний. Поэтому центр его философских размышлений – это вопросы этики, нравственные категории. Философия, в его понимании, есть учение о том, как следует жить. Но к этим нравственным категориям и понятиям Сократ пытается подойти тоже с точки зрения разума как высшего авторитета, способного объединить всех людей с их различными индивидуальными мнениями и стремлениями. Стоит только выяснить сущность этих общих нравственных понятий, деть им определение и мы получим истинное знание о них. Отсюда наивное убеждение Сократа в том, что человек с необходимостью будет нравственным существом, если он знает о том, что такое нравственность, имеет о ней правильные понятия. Отсюда и необычайная цельность его натуры и его прямо-таки мистическое и магическое влияние на своих учеников. Итак, определить понятие, согласно Сократу, – это вскрыть сущность предмета, которая понимается как единое во многом, в многообразных своих проявлениях, в частных случаях.

Говоря о личности Сократа и его учении, следует заметить, что сам он ничего не писал, и большинство сведений о нем и его взглядах были почерпнуты из сочинений его гениального ученика Платона. Поэтому в подавляющем большинстве случаев трудно отличить, где подлинные слова и мысли Платона, а где Сократа.

Платон (427–28/347) один из величайших философов в истории человечества. Платон пытался разделить эти два мира: мир идей и мир вещей, много раз, говоря о том, что идея вещи невещественна. Например, вода может замерзать и кипеть, а идея воды не кипит и не замерзает. Это – во-первых. Во-вторых, Платон считал, что в конкретных вещах нет идеи. Почему? Потому что идея есть нечто общее, целое и неделимое. Реальная вещь лишь может быть похожа на свою идею, быть ее копией, несовершенным образцом, отблеском или даже тенью. Идея же есть вид вещи, ее сущность, смысл, прообраз. Согласно Платону получается, что реальный, чувственный мир есть только символ другого, идеального мира; мир вещей есть только своеобразная тень, отбрасываемая миром идей. В-третьих, конкретную вещь можно уничтожить, например, сломать, а идею так просто уничтожить не удастся. Получается, что идеи неуничтожимы, неизменны и даже вечны, и только они являют собой подлинное бытие, лишь они причастны бытию в полной мере. Мир же чувственных вещей текуч, подвижен, смертен, он только кажется, занимая промежуточное положение между бытием (миром идей) и небытием, которое Платон называет материей. Под материей он понимает беспредельное начало, бесформенную массу, строительный материал космоса. Материя есть лишь потенция, и только идея «оживляет», оформляет ее, превращая в реальные вещи и явления. Платон самой высокой идеей считал идею Блага, к которой стремятся души людей и вообще все вещи. По сути, эта идея блага и есть у него наивысшее божество; другие идеи Платон именует вечными богами, а Космос и звезды – богами видимыми. Как же философии «добраться» до мира идей, до подлинносущего бытия? Ведь оно не существует в реальном мире чувственных вещей. Философ даже говорит о «наднебесных» местах его обитания. Выход Платон находит в своем знаменитом понимании познания как воспоминания душой того периода времени, когда она находилась в мире идей до своего вселения в тело конкретного человека. Познавать, согласно Платону, – значит воспоминать, а последнее возможно только с помощью мышления, когда ведется диалог, ставятся вопросы и даются на них ответы. Такой процесс он называет диалектикой.

И последнее, что следует сказать, имея в виду платоновское учение об идеях. У него нет стройного, логически строгого и систематического его изложения. Поэтому его учение можно реконструировать только из многочисленных художественных и поэтичных диалогов. Естественно, что такая реконструкция у разных авторов подчас существенно различна. Свое представление об идеальном государстве Платон изложил в большом диалоге, который называется «Государство».

Основные черты этого государства органически связаны с учением Платона об идеях. Поскольку идеи вечны и неизменны, постольку государство, им соответствующее, тоже должно быть вечным и неизменным. В нем не должно быть никакого прогресса и регресса, оно, как античный космос, должно быть вечно, подобно самому себе, точнее, своей идее. Это государство – монолит, сверхжесткая система, где все части строго подогнаны друг к другу.

В таком государстве каждый занят только своим делом, в соответствии с теми задатками, какими наделила его природа.

История навеки связала имена Сократа – Платона – Аристотеля в «святую троицу» античной философской классики. Аристотель не отрицает существование платоновских идей. Да и как можно их отрицать, если под последними разуметь, например, сущность данной вещи? Но Аристотель решительно не согласен с Платоном в том, что тот отрывал идею вещи от самой вещи. Ведь сущность вещи должна находиться только в самой вещи, справедливо указывал Аристотель. Он верно отмечал, что основная ошибка Платона в этом вопросе заключается в резком отделении общего от единичного, обособления их друг от друга и даже противопоставления их друг другу. Но общее, считает Аристотель, должно предполагать единичное, подчинять его себе, поскольку общее есть нечто целостное, необходимое и закономерное. Таким образом, можно сказать, что идею Аристотель понимает как сумму общего и единичного, как их своеобразное единство.

Развивая дальше свою критику Платона, Аристотель считает, что если платоновские идеи есть копии, двойники реальных вещей, то по содержа­нию идеи ничем не могут отличаться от соответствующих вещей. Поэтому идеи бесполезны для познания чувственных предметов. Это – во-первых. Во-вторых, идеи бесполезны также и для существования вещей, для их бытия, ибо «царство идей» по сути обособлено от «царства вещей» и между ними нет реального, физического взаимодействия. В-третьих, утверждает Аристотель, если взять какую-либо общую идею «А» и частную идею «а», то, по Платону, мы можем сказать, что общая идея есть сущность идеи частной, т.е. «А» есть сущность «а». Но ничто нам не запрещает взять еще более общую идею теперь уже по отношению к «А», например «А1». Тогда «А1» будет сущностью идеи «А». Получается, что «А» одновременно есть и не есть сущность, что является противоречием. Следовательно, наш исходный тезис неверен.

В-четвертых, если теперь мы возьмем вещь и идею этой вещи, то можно, полагает Аристотель, найти нечто общее у этих двух «сущностей», т.е. у вещи и у идеи этой вещи, следовательно, какую-то третью идею и так далее до бесконечности. И, наконец, в-пятых, Аристотель указывает, что «наднебесный мир» платоновских идей не может объяснить возникновение, движение, становление и гибель мира чувственных вещей.

Поэтому, в отличие от Платона, он понимает «идею» как нечто подвижное, деятельное, творческое, становящееся, а не как застывший мертвый «образец». Причем становление идей понимается Аристотелем не как физическое становление, а как смысловое, «идеальное», наподобие становления ряда натуральных чисел, в котором каждое число обязательно предполагает другое, большее или меньшее данного.

Такую энергию, потенцию Аристотель называет энтелехией, которую можно представить в виде некоторых принципов построения структуры любой вещи:

Первым из них, естественно, является эйдос или идея как сущность вещи. Аристотель в целом не делает существенного различия между идеей, эйдосом и формой.

Вторым принцип построения вещи служит у него материя, т.е. то, из чего данная вещь возникает. Материя есть лишь возможность осуществления эйдоса (идеи, формы).

Третьим принципом выступает движение вещи. По Аристотелю причиной движения вещи является другая вещь, которую в свою очередь движет третья и т.д. Таким образом, он приходит к идее первотолчка, перводвигателя, который является причиной самого себя, поэтому он сам неподвижен. А мы уже говорили о том, что такой внутренний источник движения в античности понимался как Душа, которая интерпретировалась как энергия Ума. Так у Аристотеля появляется идея Ума – перводвигателя, как идеи всех идей. Этот Ум – перводвигатель считается философом выс­шей ступенью бытия, Богом, тождественным Космосу. Наконец, четвертый принцип построения вещи – это та цель, к которой движется каждая вещь. Такой целью Аристотель считал Благо, Бога как высшую цель и высшее Благо.

Иногда эти принципы называют также причинами бытия, выделяя, соответственно, формальную причину, материальную, дейст-ующую или производящую и целевую или конечную.

После Аристотеля классический период античной философии был продолжен послеклассическим, или эллинским. В своих началах греческая философия, при всем различии школ, осознанно и неосознанно стремилась к постижению мудрости. При этом преобладало стремление или к мудрости ума, или мудрости души, или мудрости сердца.

Эти тенденции по-своему оформились в трех направлениях поздней античной философии. Умудренный ум всегда был склонен к сомнению. В итоге сложилась философия скептицизма. Греческий скептик живет в постоянном философском поиске, но он не рассчитывает на доподлинное знание. Мир текуч, у него нет ни определенности, ни постоянства смысла. Всякое утверждение сталкивается с отрицанием, во всяком «да» есть свое «нет». Остается молчать и следовать миру явлений. Видными скептиками были Пиррон и Секст Эмпирик.

Мудрость сердца на философский лад была заявлена в эпикуреизме. Чувства, основанные на ощущениях, реально отражают мир. Цель познания – освободить человека от суеверия и страха перед богами (они ни во что не вмешиваются, иначе потеряли бы безмятежность). Человеческие благо и наслаждение заключены в покое, отсутствии страданий. Путь к ним – «прожить незаметно», вне зависимости от внешних условий. Представители: сам Эпикур и Лукреций Кар.

На мудрость души несомненно претендовали стоики (III век до н. э. – III век н. э.). К ним принадлежали такие выдающиеся личности, как писатель Плутарх, оратор Цицерон, поэт Сенека, римский император Марк Аврелий. Место человека в Космосе – главный вопрос стоицизма. Человеку неподвластны законы бытия, он зависим от судьбы, которая слита с природным миром. Но жить согласно всепроникающему активному началу бытия – логосу, или Богу, это счастье, которое позволяет разуметь добро и зло. Это единственное благо, остальное - безразлично. В безразличном есть предпочтительное (здоровье, богатство и т. д.) и непредпочтительное (болезнь, бедность).

Эпикуреизм – тот же стоицизм, только компромиссный. Их также объединяет «огнеподобность души», но у стоиков это и огнеподобность Космоса, где Бог-Логос – «творческий огонь», смысловое начало, широко входящее в человеческий мир посредством словесного смысла.

Высшим завершением античной философии явился неоплатонизм. Возможно, в нем отразилась «душа души», дух античной философии. Это направление по-своему впитало идеи не только Платона, но и Аристотеля, которые были подвергнуты логической и одновременно мистической переработке. Мистика – выход на сверхдоступное, сверхъестественное. В неоплатонизме оно заявлено следующим образом. Исходное начало бытия – Единое-Благо, охват Всего в одной точке. Оно постижимо в сверхразумном экстазе. Переполненное собой Единое «изливается» из точки, образуя Мировой Ум, затем Мировую Душу и, наконец, материю.

Мировой Ум включает идеи, числа, прообразы всех вещей. Мировая Душа проявляет все одушевленное. Материя – восприемница форм и смысла, она – пассивное следственное начало. Назначение человека – продумать свое место в структуре бытия. Благо расположено сверху, а зло снизу. Душе – Уму – Единому соответствуют чувство – мысль – экстаз. В мистическом экстазе заключено богатство мысленного и чувственного. Мировой сценарий заложен в Уме, а люди – естественные актеры.

Воздействие неоплатонизма на «отцов» формировавшейся в то же время христианской идеологии было несомненным. Неоплатонизм оказался самым влиятельным направлением философской мысли, воздействие которого ощущалось на протяжении всех Средних веков на Востоке и на Западе и сохранилось вплоть до Нового и Новейшего времени. Через него мир сохранил память об античной философии и, прежде всего, о Платоне и Аристотеле. На этику христианского мира, пришедшего на смену античному, оказал влияние также стоицизм. Античность наметила основные философские трактовки бытия. И в этом заключено ее главное значение для философии, особенно европейской.