Проблеме рациональности вообще и научной рационально­сти в частности посвящен длинный ряд отечественных моногра­фий и статей [1; 37; 67. Гл. VIII; 75; 79 и др.]. Имеется также целый ряд зарубежных работ [123; 127; 131].

Тезис о том, что наука является воплощением высшей формы рациональности, еще недавно в философии науки имел почти ак­сиоматический характер. Однако общепринятого, устоявшегося определения понятия рациональности до сих пор нет. Как отме­тил один из отечественных исследователей проблемы рациональ­ности, по конкретным аспектам проблемы рациональности у ис­следователей «могут быть, конечно, разные мнения» [110. С. 10], не существует единого мнения и по содержанию понятия рацио­нальности.

Более того, некоторые исследователи проблемы рациональ­ности даже не уверены, что понятие рациональности необходимо, что проблема рациональности имеет существенное значение для философии и методологии науки. Есть философы науки, которые считают, что слово «рациональность» провоцирует философов на размышления и поиски, ведущие в тупики и методологические капканы. Верно, конечно, что понятие рациональности неточно и многозначно, что идея рациональности принимала различные исторические формы на разных стадиях развития философии и науки. Вместе с тем нельзя согласиться, что размышления о раци­ональности являются тупиковыми и бесплодными.

Рациональность в тривиальном случае представлена познани­ем, осуществляемым в формах логического мышления — поняти­ях, суждениях, умозаключениях, теориях, в форме логических процедур мышления, соответствующих правилам логики. Указан­ные формы и принято называть в теории познания рациональны­ми формами мышления. В рамках рационального (в указанном смысле) мышления выделяется способность к аналитической дея­тельности мышления, мысленному анализу, расчленению целого на части, формированию на этой основе абстрактных понятий,

135

отражающих отдельные стороны объекта познания. Такую дея­тельность принято называть рассудочной деятельностью, рассуд­ком. В рациональном мышлении выделяется способность к синте­тической деятельности мышления, дающая конкретные понятия об объектах познания. Этот род деятельности некоторые филосо­фы называют разумной деятельностью или разумом [1]. На роль теории рациональности аналитического мышления может пре­тендовать формальная логика, а на роль теории рациональности синтетического мышления — диалектика. Рациональность в рас­сматриваемом смысле определяется соответствием познания принципам логики (рассудка) и диалектики (разума). Смысл раци­онализма как философского учения выражается утверждением, что рациональная в указанном смысле слова мысль является един­ственно адекватной формой постижения мира и реализации исти­ны. Это относят и к научному познанию.

Несмотря на различие мнений современных исследователей рациональности большинство из них едины в том, что рациональ­ность является характеристикой не концептуальных систем, но различных видов деятельности человека. Впервые эту мысль высказал, по-видимому, С. Тулмин, который писал: «Рациональ­ность — это атрибут не логической или концептуальной системы как таковой, а атрибут человеческих действий и инициатив, в ко­торых временно пересекаются отдельные наборы понятий...» (цит. по [6. С. 1065]). Категория рациональности, согласно Тулми-ну, неприложима к логическим и концептуальным системам в силу исторической изменчивости стандартов логики, что не позволяет сформулировать общие критерии рациональности. Другое дело рациональность как атрибут человеческих действий. Здесь крите­риями рациональности вообще и научной рациональности в част­ности становятся целесообразность интеллектуальных и предмет­ных действий, соответствующих законам природы и социума (практичность деятельности); руководящая роль в деятельности идеальных моделей желаемого будущего (целевая рациональность деятельности); ценностный отбор целей человеческой деятельно­сти и средств их достижения (ценностная рациональность дея­тельности); критический скептицизм и готовность прислушивать­ся к критике.

Объектом приложения указанных критериев рациональ­ности является, таким образом, или деятельность (в том числе де­ятельность научного мышления и познания), или отношение. При таком подходе проблема рациональности вырастает до проблемы статуса, роли и значения рациональности в системе человеческой

136

жизнедеятельности, осмысления и оценки значимости рациональ­ного начала в жизни современного человека.

В свете указанных критериев мы считаем, что сведение науч­ной рациональности к деятельности по достижению истины как цели научного познания [67. С. 237—239] чрезмерно идеализирует процессы познавательной деятельности конкретно-исторических субъектов науки: чрезмерно отрывает научное познание от его конкретно-исторических форм. Понимание научной рационально­сти как достижения истины, то есть знания объекта как он есть «сам по себе», страдает излишней абстрактностью, поскольку опи­рается на использование общего абстрактного понятия истины. Абстрактная истина не может быть целью конкретной научной познавательной деятельности. Вопрос о целях научной познава­тельной деятельности достаточно сложен. Сведение науки к по­знанию предмета «как он есть» создает опасность лишить научную познавательную деятельность морального измерения, что сильно отдает сциентизмом. Еще более сомнительно сведение научной рациональности к достижению истины стандартными средствами и нормами деятельности. В этом случае наука ограничивается сфе­рой «нормальной науки» в понимании Т. Куна, в которой не ставит­ся задача формирования новых научных теорий, новых научных представлений. Рациональная паука сводится к «рецептурной дея­тельности», и из нее исключаются творческая деятельность, прак­тика научных открытий. Но даже если универсальным признаком научной рациональности считать достижение истины, то последнее может реализоваться и помимо стандартов и норм, как, например, в случае эвристической интуиции. Таким образом, общего понятия научной рациональности на этом пути не получается.

Ключевым моментом философской трактовки рационально­сти является, по нашему мнению, не просто отнесение рациональ­ности к атрибутивной характеристике деятельности, но отнесе­ние рациональности к диспозиционным предикатам деятельно­сти и отношения. Введение в анализ рациональности понятия дис-позиционного предиката переводит проблему рациональности в плоскость диалектики возможности и действительности. Дис-позиционный предикат, как известно, актуально присутствует у предмета в определенных условиях его существования. Без реа­лизации соответствующих условий предикат существует в потен­ции. В качестве примеров диспозиционного предиката приводят свойство стекла проводить электричество при нагревании, свой­ство сахара растворятся при погружении в жидкость и т. п. Диспо-зиционный предикат является элементом динамической характе-

137

ристики предмета: некоторый предикат, существующий «в потен­ции» (в возможности), становится актуальным, действительно ре­ализованным при наличии соответствующих условий. Поскольку диспозиционный предикат связан с переходом возможности в дей­ствительность, он иногда и разъясняется как способность предме­тов вести себя определенным образом в определенных ситуациях [21. С. 170-171].

Рациональность, характеризуемая как диспозиционный предикат, относится к деятельности как процессу, в том числе к по­знанию как деятельности. Деятельность, как известно, характеризу­ется предметом, на который она направлена, а также путями, на­правлениями деятельности. Мысленно проектируемый в начале деятельности ее результат является целью деятельности. Деятель­ность, руководствующаяся сознательно поставленной целью, явля­ется целесообразной. Итогом деятельности считается ее реально достигнутый результат, который может совпадать или не совпадать с заранее поставленной целью. При совпадении реально достигну­того результата с заранее поставленной целью деятельность являет­ся эффективной. В противном случае она оказывается неудачным способом движения к цели, хотя и ведет к какому-то реальному ре­зультату. Эффективность достижения цели является проявлением рациональности деятельности, в том числе научной. Далеко не все­гда цель научной познавательной деятельности определяется одно­значно, и далеко не всегда этой целью является конкретная истина. Типичным примером служит, в частности, «слепой эксперимент». Достижение истины является скорее мотивом познавательной дея­тельности ученого, чем ее целью. На разных этапах научного иссле­дования цель может корректироваться. Вспомним, как мы описыва­ли процесс решения научной проблемы. Вначале исследователь пытается определить полное множество формально возможных ответов на проблемный вопрос. После решения этой задачи целью для исследователя становится выбор одного или нескольких формально возможных ответов, дающих частичное или полное решение проблемы. В ходе такого выбора может устанавливаться невыполнимость некоторых или всех (в случае некорректно по­ставленной проблемы) прямых ответов, то есть несоответствие высказываний «положению дел» в предметной области исследова­ния без установления истинного положения дел. Другими словами. опровержение (установление невыполнимости, ложности) может быть законной целью научного познания.

Использование понятия рациональности в смысле диспозици-онного предиката открывает путь к трактовке научного познания

138

как сложной совокупности рациональных (эффективных с точки зрения реализации цели) и нерациональных (не ориентирован­ных на стандарты) моментов. В целом научное познание оказыва­ется не тождественным рациональной деятельности.

Постановка и достижение целей вообще обычно считается проявлением разумности, разума. Однако эффективность целесо­образной деятельности шире разумной деятельности: разумная деятельность должна быть эффективной, однако не всякая эффек­тивная (в смысле достижения цели) деятельность является разум­ной. Это значит, что для объявления деятельности рациональной к эффективности деятельности необходимо добавить некоторый ограничительный критерий.

Абсолютизация эффективности как достаточного условия ра­циональности—это свидетельство абсолютизации путей и средств достижения цели, превращения их в единственно значимый элемент деятельности. Деятельность, в которой единственно зна­чимым моментом является поиск и применение путей и средств достижения цели, в свое время М. Вебер назвал целерациональной деятельностью. Целерациональная деятельность сама по себе сво­бодна от иных ограничений, кроме выбора адекватных средств и путей реализации цели. Она свободна от оглядки на требования нравственности, па степень социального и экономического напря­жения сил при ее осуществлении, на отрицательные последствия и т. п. Несколько вульгаризируя ситуацию, можно сформулировать главный лозунг целерациональной деятельности следующим об­разом: «Цель — любыми средствами!». Целерациональная эффек­тивная деятельность может осуществляться только «согласно при­роде» ее объектов и средств. Несколько иной характер имеет ра­циональность разумной деятельности, на которую накладывают ограничения нормы нравственности и ценности. Такую деятель­ность М. Вебер называл ценностнорациональной. В ней выбор пу­тей и средств достижения цели определяется положительной нравственной оценкой выбранной цели.

Наука иногда рассматривается в качестве наиболее развитого вида рациональности, утверждаемой как необходимое начало че­ловеческой культуры. Между тем разрушение элементарной этики некоторые исследователи проблемы рациональности считают уяз-вимым местом научной рациональности как «механизма культу­ры». Источники этого разрушения коренятся в сведении научного познания к целерациональной деятельности, в абсолютизации принципа абсолютно свободного выбора объектов познания и пре­образования, в игнорировании нравственного аспекта выбора

139

цели под прикрытием принципа объективности научного позна­ния (познания объекта и мира вообще «как он есть»). И абсолютно свободный выбор объекта научного познания, и подчинение науки всякий раз только требованию познания объекта «как он есть» про­воцируют идею нравственной беспредпосылочности научного по­знания, нравственной нейтральности науки. В случае подобной «безбрежной» трактовки научной рациональности последняя эли­минируется из механизмов человеческой культуры. В связи с этим мы и поставили под сомнение общее, абстрактное определение научной рациональности как эффективного достижения истины, то есть познания объекта «как он есть» на основе принятых стан­дартов и норм. Такая трактовка научной рациональности, в сущ­ности, игнорирует проблему нравственного содержания и значе­ния науки.

Определение научной рациональности на основе универсаль­ного признака — эффективного достижения истины — подспудно исходит из стремления дать универсальное понятие научной раци­ональности. Однако эти абсолютистские тенденции наталкивают­ся не только на отмеченные выше трудности, но и па практику дифференциации понятия научной рациональности в смысле вы­деления различных моделей рациональности для разных частных видов научной деятельности. В этой связи мы обращаем внимание на предложенную Б. С. Грязповым классификацию таких моделей: модели рациональности, применимые к организации «готового» научного знания; модели рациональной деятельности примени­тельно к получению нового научного знания; модели рационально­го понимания процессов трансляции знания и обучения; модели рациональности научного роста, изменения, развития и др. Эти модели раскрывают различные аспекты научной рациональности. Как нетрудно заметить, в классификации Грязнова отображены два смысла термина «рациональность» — рациональность как ха­рактеристика логических и концептуальных систем («готового» знания) и рациональность как характеристика научной познава­тельной деятельности (получение нового знания, трансляция знания и др.). Изложенная дифференциация моделей рациональ­ности в одном отношении существенна для понимания научной ра­циональности в смысле деятельности познания. Дело в том, что выраженные в этих моделях «частные» понятия научной рацио­нальности нередко не согласуются друг с другом. Рациональность средств и путей достижения цели не связана однозначно с рацио­нальностью выбора самой цели: рациональность средств и путей достижения цели еще не делает саму цель рациональной, точно так

140

же, как и рациональность постановки цели не влечет однозначно рациональности выбранных средств и путей ее достижения. Тако­го рода несогласованность частных моделей рациональности явля­ется еще одним свидетельством бесперспективности универсаль­ного понятия научной рациональности и необходимости перевода проблемы рациональности на уровень конкретных видов науч­ной деятельности (с учетом исторического изменения ее форм). О конкретно-историческом характере научной рациональности свидетельствует активно разрабатываемое представление о со­временной «новой рациональности». Согласно общему смыслу этих представлений понятие «новой рациональности» (в смысле достижения поставленных целей и путей их достижения) должно охватывать не только деятельность по достижению истины в соот­ветствии с принципами логики и диалектики, но и деятельность в соответствии с некоторыми формами интуиции, веры, фанта­зии и чувственности. Становится почти общепризнанным мне­ние, что формулировка каких-либо абсолютных, окончательных, заданных на все времена критериев научности (особенно в форме замкнутой совокупности правил, норм и эталонов) создает для на­уки «прокрустово ложе», в которое невозможно уложить реальную науку в ее историческом движении. Сомнительно и то, что это уда­стся осуществить в будущем. Одним из направлений движения к «новой рациональности» является рассмотренная выше интегра­ция в научное познание интуиции, не укладывающейся в рамки логических процедур и критериев.