Чтобы нормы совершенной деятельности в науке приобрели статус нравственного долга, а добротность ученого выступала одновременно как его добродетель, для этого необходимо саму науку рассматривать в качестве ценности, связать ее с представлением о высшем благе.

Сама по себе наука – ценностно нейтральная территория. Научный взгляд на мир есть намеренно беспристрастный, сугубо объективный взгляд, свободный от каких-либо исходящих от субъекта (ученого) наслоений, кроме самой этой установки понять его таким, каков он на самом деле. Беспристрастность – отличительная черта ученого. Ее выделили еще стоики в качестве характерного признака философского отношения к миру: философ, по их мнению, тем выделяется среди прочих людей, что он свободен от страстей и его не может смутить ничего из того, что должно было бы привести в ужас нормального человека, даже в ситуации вселенского пожара, ведущего к гибели мира, если случится нечто подобное, философ сохранит внутреннюю невозмутимость, позволяющие ему понять необходимость такого катастрофического хода событий. То, что стоики считали характерным для философа, относится ко всякому ученому, является свидетельством его профессионализма. Для Макса Вебера это является уже социологической истиной, которой он посвящает свою ставшую классической работу «Наука как профессия и призвание». В стенах аудитории, в которых, как известно, рассказывается о том, что происходит в стенах лаборатории, считает М.Вебер, « не имеет значения никакая добродетель, кроме одной: простой интеллектуальной честности». Однако, беспристрастность сама является «страстью» в том отношении, что она вырабатывается и культивируется в качестве сознательной целеустремленной субъективной позиции человека, избравшего науку в качестве своего жизненного предназначения. Быть беспристрастным – очень трудное дело, требующее больших ограничений и даже жертвенности. Беспристрастность ученого означает, что его единственной страстью становится наука, ради которой он пренебрегает и в случае необходимости готов пожертвовать всеми другими страстями. Ее оправдание может заключаться и в течение длительного времени заключалась в том, что сама наука рассматривается общественным сознанием в качестве высочайшей ценности, а работа в науке – в качестве миссии, служения.

В истории европейской культуры были два образа науки, прямо связанные с человеческими представлениями о счастье. Первый был свойствен античности и рассматривал научно-созерцательную деятельность как высшую форму счастья. Второй получил господство в Новое время и видел в научно-технической деятельности основной путь к счастью.

Античные философы констатировали, что все люди стремятся к счастью, считая именно счастье тем высшим (совершенным, самодостаточным, последним в ряду целей) благом в жизни, ради которого существует все остальное, к чему они вообще стремятся. Однако, само счастье они понимают по-разному. Различия в понимании счастья трояки: одни видят его в удовольствиях, другие – в деятельном, граждански активном отношении к жизни, третьи – в созерцательной деятельности. Пифагорейцы, впервые, как считается, обозначившие эти различия, уподобляли их различиям в поведении людей на олимпийских играх, одни из которых приходят туда, чтобы что-нибудь купить или продать, другие – для того, чтобы принять участие в состязаниях, третьи – для того, чтобы наблюдать за играми. Высшей формой счастья в этом ряду считалось философско-созерцательное, или теоретическое отношение к жизни, которое было тождественно научно-беспристрастному отношению к ней, поскольку науки в ту эпоху выступали еще как части философии. Философская научно-созерцательная деятельность считалась высшей, так как это была деятельность ума - высшей и божественной части человеческой души, и так как она, как говорил Аристотель, « помимо себя самой не ставит никаких целей» и в наибольшей степени свойственно «все остальное, что признают за блаженным»[55].

С появлением современной науки в Новое время, основанной на точных наблюдениях и эксперименте, сложился ее общественный образ как силы, способной преобразовать мир и преобразовать его таким образом, чтобы люди не в потустороннем царстве, а здесь, на земле, могли реализовать свои мечты о счастье. Наука заняла в новоевропейской цивилизации место, аналогичное тому, которое занимала религия в средние века. Ученые, как те, которые примиряли свою научную деятельность с верой в Бога, полагая, что изучая природу, они раскрывают божественный замысел, так и те, которые видели в окружающем мире последнюю объективную реальность, рассматривали науку как призванную понять, как в действительности устроен мир, и на основе этого знания переоборудовать, улучшить его во благо человека. Тем самым деятельность ученого рассматривалась в качестве миссии, реализующей миропреобразующее назначение науки. Научная деятельность рассматривалась не только как профессия, род деятельности, но и как призвание. Примеры героического служения истине, когда из-за нее шли на костер, как это было в случае Дж.Бруно, сожженного в Риме по приговору папской инквизиции на площади, на которой сегодня стоит памятник этому мученику науки, являются яркими примерами благоговейного отношения к науке как призванию. Новое место науки в системе общественных ценностей хорошо иллюстрирует фигура одного из ее родоначальников – Френсиса Бэкона. Бэкон написал научно-философский трактат «Новый органон», в котором он обосновывает новый метод опытного естествознания. И он же написал философско - художественное произведение «Новая Атлантида», в котором изображает счастливое существование людей в условиях технически преобразованного мира. У Бэкона, как и у всякого нормального человека, было две руки, но эти два произведения он писал одной и той же рукой. Заметим: духовно-освободительные проекты русского космизма, как, например, воскрешение предков Н.Ф.Федорова или обживание планет К.Э. Циалковского, хотя и несли на себе следы времени и национальной ментальности, тем не менее по сути своей были выражением того же убеждения и настроения, которые двигали Ф.Бэконом и другими основоположниками философии и науки Нового времени.

Таким образом, беспристрастная, принципиально внеценностная позиция ученого в своей профессиональной деятельности прямо связана с высоким статусом науки в системе общественных ценностей.