Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Из последних критических замечаний относительно теории Фрейда некоторые из наиболее конструктивных основывались на разграничении метапсихологии и клинической теории психоанализа Джоржем Клейном (G.Klein, 1976). Клейн считал, что метапсихология и клиническая теория берут свое начало от двух совершенно отличных сфер обоснования. Метапсихология имеет дело с предполагаемым материальным субстратом человеческого переживания и поэтому лежит в рамках естественной науки о безличных механизмах, аппаратах разрядки и движущих энергиях. В противоположность этому, клиническая теория, берущая свое начало от психоаналитической ситуации и направляющая психоаналитическую практику, имеет дело с интенциональностью, сознательными и бессознательными целями и личностным значением субъективных переживаний. Клейн захотел разделить метапсихологическую и клиническую концепции и оставить в качестве законного содержания психоаналитической теории только последнюю.
В этом разделе статьи мы вначале кратко прокомментируем две теории работы сновидения Фрейда — метапсихологическую и клиническую. Затем мы предложим клиническую психоаналитическую теорию цели конкретной символизации в сновидениях, основанную на психоаналитической феноменологической конструкции.
Метапсихологическая теория работы сновидения Фрейда наиболее четко изложена в главе 7 «Толкования сновидений» (1900). Там работа сновидения (за исключением вторичной переработки) концептуализируется как целенаправленное механическое следствие процесса, посредством
[314]
которого предсознательные мысли получают энергетический заряд от бессознательного желания, «стремящегося найти выход» (с.605). Работа сновидения осуществляется, когда предсознательные мысли «поступают в бессознательное» (с.594) и в связи с этим автоматически «становятся субъектом первичного психического процесса» (с.603).
В противоположность этому механистическому взгляду на работу сновидения, в главе «Искажение в сновидениях» появляются зачатки клинической теории, подчеркивающей преднамеренный и целенаправленный характер работы сновидения. Здесь работа сновидения рассматривается как «преднамеренная и являющаяся способом сокрытия» (с. 141) и маскировки с целью защиты. В этих строках легко можно видеть, что цензором сновидения выступает сам сновидец, активно преобразующий содержание и значение переживаний для того, чтобы защитится от прямого осознания запретных желаний.
Зарождающаяся клиническая теория работы сновидения, подчеркивающая ее защитную цель, преимущественно касается процесса смещения и, возможно, также конденсации. Она практически не освещает то, что мы считаем наиболее характерной и центральной особенностью процесса сновидения — использование наделенных галлюцинаторной яркостью конкретных перцептивных образов для символизации абстрактных мыслей, ощущений и субъективных состояний. Фрейд объяснял эти особенности сновидений всецело метапсихологически: он полагал, что «галлюцинаторное возрождение ... перцептивных образов» (с.543) является результатом «топологической регрессии» (с.548) возбуждения от моторной части психического аппарата к сенсорной. Таким образом, по мнению Фрейда, образный и галлюцинаторный характер сновидений являлся нецеленаправленным механическим следствием разрядки психической энергии во время сна. В противоположность этому, наша теория мира представлений склоняет к предположению, что конкретная символизация в сновидениях и их результирующая галлюцинаторная яркость служат важной и фундаментальной цели сновидца и что понимание этой цели может прояснить значение и необходимость сновидения.
[315]
Чтобы развить этот тезис, вначале необходимо кратко коснуться проблемы человеческой мотивации. Мы понимаем психоаналитическую феноменологию как методологическую систему интерпретирующих принципов для руководства исследований значения человеческого поведения и переживаний. Она скорее пытается пролить свет на многочисленные сознательные и бессознательные цели (Klein, 1976) или личные причины (Schafer, 1976), заставляющие человека стремиться к актуализации составляющих его мир конфигураций «я» и объекта, чем формулировать основные безличные мотивационные движущие силы психического аппарата. Эти конфигурации могут, в различной степени, удовлетворять лелеемые желания и настойчивые стремления, обеспечивать моральное руководство и самонаказание, способствовать адаптации к сложным реалиям, исправлять или восстанавливать поврежденные или потерянные образы «я» и объекта, а также служить защитной цели — предотвращать кристаллизацию в сознании других вызывающих страх образов. В конструкцию сновидения может вносить свой вклад любая из этих мотиваций или все они, и для терапевтического использования интерпретации сновидения существенно важно определить относительную мотивационную выраженность или порядок очередности многочисленных целей, которым служит сновидение.
Кроме того, исследования мира представлений привели нас к предположению существования дополнительного, более общего мотивационного принципа, вышестоящего по отношению к личным целям, а именно: необходимость сохранять организацию переживания является центральным мотивом в определении образа человеческого поведения (Atwood и Stolorow,1981). И именно здесь мы можем раскрыть фундаментальную цель конкретной символизации в сновидениях. Когда конфигурации восприятия «я» и другого находят символизацию в конкретных перцептивных образах и посредством этого выражаются с галлюцинаторной яркостью, убеждение сновидца в достоверности и реальности этих конфигураций получает мощное подкрепление. В конце концов, воспринимать — значит верить. Возрождая во время сна самую базисную и эмоционально непреодоли-
[316]
мую форму осознания — посредством сенсорной перцепции — сновидение подтверждает и упрочивает центральные организующие структуры субъективной жизни сновидца. Мы утверждали, что сновидения выступают стражами психической структуры и выполняют это существенно важное назначение посредством конкретной символизации3.
Наше утверждение о том, что символизация сновидения служит для поддержания организации переживания, можно понимать как имеющее два различных значения применительно к двум широким классам сновидений (конечно же, многие сновидения сочетают в себе черты обоих классов). В некоторых сновидениях конкретные символы служат для актуализации отдельной организации переживания, в которой инсценируются и подтверждаются особые конфигурации «я» и объекта, требующиеся по множеству причин. Сновидения этого первого класса чаще всего появляются в контексте прочно установившегося интрапсихического конфликта. В этих сновидениях обычно наблюдается большое расхождение между манифестными образами и латентным значением, потому что при их построении заметную роль играли цели защиты и маскировки. Наш подход к таким сновидениям включает то, что раньше мы назвали клинической теорией работы сновидения Фрейда, в особенности ее последующий, учитывающий принцип множественного функционирования современный вариант (Waelder, 1936; Arlow и Brenner, 1964). Как говорилось в предшествующем разделе, мы также дополнили классический подход сосредоточением внимания на темах сновидения и их ассоциативном развитии с целью получения дополнительных способов обнаружения специфических конфигураций «я» и объекта, актуализированных и замаскированных символизмом сновидения.
У другого класса сновидений конкретные символы служат не только для актуализации частных конфигураций переживания, сколько для поддержания психической организации в целом. Сновидения этого второго класса наиболее часто появляются в контексте задержек и нарушений развития, в результате которых структуризация представительного мира остается незавершенной, ненадежной и уязви-
[317]
мой для агрессивных разрушений (Stolorow и Lachmann, 1980). В этих сновидениях различие между манифестным и латентным содержанием намного менее заметно, потому что маскирующая цель была не такой выраженной. Вместо этого яркие перцептивные образы сновидения служат восстановлению или поддержанию структурной целостности и стабильности субъективного мира, которому угрожает дезинтеграция. У людей с серьезными нарушениями в формировании психической структуры конкретизация может служить аналогичной цели также и в их бодрствующей жизни, причем не только в форме иллюзий и галлюцинаций, но и в конкретных поведенческих проявлениях, часто деструктивного или сексуального характера, требующихся для поддержания связности и неразрывности раскалывающегося чувства «я» или другого (Kghut, 1971, 1977; Stolorow и Lachmann, 1980; Atwood и Stolorow, 1981).
Важной подгруппой этого второго класса сновидений, где конкретные символы служа для поддержания психической организации в целом, являются обсуждавшиеся Кохутом (Kohut, 1977) «сновидения состояния «я». Эти сновидения в своих манифестных образах рисуют «страх сновидца перед встречей с неуправляемым увеличением напряжения или его боязнь растворения «я» (с.09). Кохут предполагает, что само действие изображения этих архаичных состояний «я» в сновидении в минимально замаскированной форме «представляет сбой попытку справиться с психической опасностью путем преобразования пугающих анонимных процессов в поддающиеся описанию зрительные образы» (с. 109). Сокаридес (Socarides, 1980) обнаружил, что аналогичной цели служат сновидения, прямо рисующие извращенные сексуальные поведенческие проявления, сходные с таковыми, свойственными сновидцу в бодрствующей жизни. Галлюцинаторная визуализация перверсии во время сна, как и само извращенное поведенческое проявление, поддерживает чувство «я» и защищает от опасности его исчезновения.
По нашему мнению, основная цель перцептивных образов сновидений состояния «я» заключается не в том, чтобы сделать анонмные психические процессы подлежащими
[318]
описанию. Ярко представляя ощущение повреждения «я», символы сновидения выдвигают сотояние «я» на передний план осознания с такой убедительностью и реальностью, которые могут сопутствовать только восприятию. Образы сновидения, подобно ипохондрическим симптомам, одновременно инкапсулируют угрозу «я» и воплощают конкретизирующее усилие восстановления «я» (Stolorow и Lachmann, 1980, гл.7). Таким образом, сновидения состояния «я» представляют самый важный пример нашего общего тезиса, касающегося центральной роли конкретизации в поддержании организации переживания.
Клинический пример 4
Для иллюстрации нашей концепции поддерживающей структуру функции конкретной символизации мы выбрали случай молодой женщины, чье чувство «я» было расколото на ряд отдельных, квази-автономных личностей. Ее сновидения, как будет видно ниже, отражают различные аспекты продолжительной борьбы за сохранение организации субъективного мира и достижение целостности и связности самовосприятия. Особенно хорошо подходящим данный случай делает та его особенность, что у пациентки наблюдались специфические конкретные поведенческие проявления, служившие цели, очень сходной с таковой сновидений. Рассмотрение ее сновидений в контексте этих поведенческих проявлений позволит четко увидеть поддерживающую организацию функцию мысленных образов ее сновидения.
Пациентка выросла в семейном окружении, отличающемся крайне жестоким физическим и эмоциональным обращением. Родители относились к ней как к продолжению самих себя и как к козлу отпущения за все крушения и разочарования в жизни. Взаимоотношения с родителями часто принимали форму сильных физических избиений, и на протяжении всего раннего детства она считала, что они хотят ее смерти. Всю жизнь пациентку преследовало ощущение глубокого собственного разобщения, просматрива-
[319]
ющееся даже в самых ранних воспоминаниях. Например, она вспомнила, что в четырехлетнем возрасте была одержима вопросом, как может быть, что ее ум управляет движениями тела. На нарушение единства ум — тело указывали также квази-бредовые путешествия за пределы тела, начавшиеся в этот же период. Эти путешествия начались с посещения ее доброжелательными духами умерших дедушки и бабушки. Духи научили ее покидать свое тело и улетать в место, называемое ею «полем» — тихое, поросшее травой и деревьями место, где-то далеко от человеческого общества. На поле она чувствовала себя в безопасности, потому что была там одна, и никто не мог найти ее.
Психическая дезинтеграция, подразумеваемая в путешествиях пациентки за пределы тела, была включена в более широкий контекст разделения «я», явившегося результатом крайне дурного обращения и неприятия в семье. Начиная с возраста в два с половиной года, когда родители резко прекратили любые нежне физические контакты с ней, и в ходе ряда центральных травматических эпизодов на протяжении следующих нескольких лет, ее личность последовательно разделилась на шесть отдельных «я». Каждый из этих фрагментов выкристаллизовался как обособленная личность, имеющая свое собственное имя и единственные в своем роде собственные отличительные черты. В семилетнем возрасте у пациентки развилась опухоль мозга, ставшая причиной мучительных головных болей. Потребность избежать боли, обусловленной неврологическим состоянием, явилась дополнительным мотивом, лежавшим в основе путешествий за рамки своего тела. Прошло целых два года, прежде чем ее болезнь была правильно диагностирована, и опухоль наконец удалили. Отношение к самой операции со стороны родителей и врачей отмечалось грубым равнодушием, и она пережила ее как ошеломляющую травму. Влияние всех этих обстоятельств на ее слабую личность символически выразилось в ряде повторяющихся ночных кошмаров, начавшихся в период выздоровления после хирургического вмешательства и продолжавшихся все юношеские годы. В этих сновидениях она стояла одна в здании маленькой железнодорожной станции своего городка, а вокруг бушевало пла-
[320]
мя. Вскоре все строение было охвачено пламенем. После того, как станция сгорала дотла, на дымящихся углях оставались два спокойно лежащих глазных яблока, которые затем начинали подрагивать и кататься вокруг, разговаривая друг с другом посредством движений и коротких взглядов. Это сновидение о сгорании до двух маленьких фрагментов конкретно рисовало дезинтегрирующее влияние мира, преследующего ее как снаружи, так и изнутри.
Какую психическую функцию можно приписать повторяющемуся сновидению пациентки о сгорании до изолированных фрагментов? Повторяющаяся трансформация переживания дезинтеграции «я» в образ физического сгорания тела позволяла удерживать состояние «я» в центре осознания и инкапсулировала усилие сохранить психическую целостность перед лицом угрозы полного разрушения «я». Используя конкретные анатомические образы, она придавала своему расщепленному существованию осязаемую форму, замещая неустойчивое и исчезающее ощущение собственой личности постоянством и прочностью физической материи. Образ взаимодействия и общения глазных яблок в конце сновидения символизировал дальнейшее реституционное усилие вновь связать отколовшиеся фрагменты и восстановить подобие связности расщепившегося «я». Специфический символ глазных яблок воплотил в себе существенную особенность того, что стало основной формой отношения к социальной среде. Она взяла на себя роль вечно бдительного, часто бестелесного наблюдателя, постоянно просматривающего свое окружение в поисках подходящих качеств у других в надежде присвоить и включить в свое перестроенное «я». Так, оба усилия по восстановлению «я» и того, что осталось, выкристаллизовалось в бодрствующей жизни в действие наблюдения, а в повторяющихся сновидениях — в образ глаз.
На центральную отличительную черту субъективного мира пациентки, заключающуюся в необходимости сохранить личность и восстановить чувство собственной целостности, указывал также ряд эксцентричных поведенческих проявлений (подробно обсуждавшихся в Stolorow и Lachmann, 1981), появившихся одновременно с повторяющимся сно-
[321]
видением о сгорании5. Эти поведенческие проявления включали жестокое самоизбиение кожаным ремнем, неглубокие порезы и прокалывания поверхностного слоя кожи на запястьях и предплечьях, неустанное всматривание в отражение собственного лица в лужах воды, царапание и поглаживание трещин и расщелин на твердых физических поверхностях, таких как стены и тротуары, сшивание кожи отдельных пальцев с помощью иголки и нитки.
Такие проявления ее поведения служили множеству целей, центральная из них состояла в укреплении убеждения пациентки в том, что она жива и реальна, и в восстановлении единства расколовшегося «я». Подтверждение того, что она жива и реальна в случае самоизбиения ремнем, достигалось посредством сильных болевых ощущений, распределенных по поверхности кои. Аналогичный эффект достигался неглубокими порезами и прокалываниями. Нарушая физическую границу своего тела, она подчеркивала само существование этой границы и укрепляла чувство своей собственной воплощенной в тело личности. В добавок к этому, ощущения уколов и капельки крови от порезов обеспечивали конкретное сенсорное доказательство ее продолжающегося существования. Аналогичную роль в стабилизации ее ощущения существования как чего-то определенного и реального играло поведение пациентки относительно своего отражения в лужах воды. Она вспоминала, что ее всегда очаровывало, как исчезало, а затем волшебным образом появлялось вновь отражение ее лица, когда она нарушала отражающую поверхность воды. Повторное появление образа заверяло ее в том, что, хотя ее ощущение собственного «я» (конкретизированного в образном отражении) может временно исчезнуть, навсегда уничтожить его нельзя. Таким образом достигалось слабое ощущение непрерывности собственного «я».
Поведенческие проявления, включающие царапание трещин и расщелин и сшивание пальцев, были связаны с ощущением пациентки, что она представляет собой скопление разобщенных частей. Такое поведение она объясняла тем, что трещины и расщелины во внешнем окружении невыносимо «зудели» и вынуждали почесать их. Размещение
[322]
субъективного ощущения зуда на физических объектах представляет перенос в плоскость материальной реальности чувства внутренней раздробленности. Она описывала себя подобной кувшину, наполненному маленькими шариками или кубиками с вогнутыми поверхностями, и подобной шашечной доске, заполненной круглыми шашками; даже если компоненты очень тесно соприкасаются друг с другом, они все равно не будут образовывать связное и непрерывное целое. Зудящие трещины и расщелины во внешнем окружении соответствовали субъективным промежуткам между различными фрагментарными сущностями, составляющими восприятие собственного «я», а чесание представляло попытку найти облегчение от мучающего отсутствия внутренней связности.
Сшивание пальцев с помощью иголки и нитки выполняло аналогичную функцию. Этот ритуал начинался с того, что она поднимала руку вверх к свету и всматривалась в промежутки между отдельными пальцами. Затем она продевала иголку с ниткой под кожу мизинца, далее под кожу следующего пальца и так далее, а затем в обратном направлении, и так туда-сюда до тех пор, пока все пальцы не оказывались плотно соединены и прижаты друг к другу. Сшивание пальцев фактически представляло собой действие, в котором на самом деле объединялись отдельные части физического «я», так чтобы они выглядели единым и непрерывным целым. Этим конкретизировались ее усилия сформировать внутренне связанную личность из набора частичных «я», а которые она разделилась в ходе раннего травматического периода ее жизни. Поведение пациентки функционально параллельно повторяющимся сновидениям о сжигании до отдельных фрагментов. Оба ряда явлений объединяются одной общей особенностью — восстанавливающим использованием конкретизации для придания ощущению дезинтеграции «я» материальной и реальной формы. В сновидениях выделяется конкретная символизация чувства растворения «я», а образ разворачивающегося между глазными яблоками общения указывает на дополнительную восстанавливающую тенденцию заново собрать разлетевшиеся кусочки, поведенческих проявлениях мы нахо-
[323]
дим аналогичную символизацию, а также яркое выражение существующей у пациентки потребности воссоздать ее разбитое «я», заново связав те разрозненные фрагменты, на которые оно распалось.
Функцию сновидений, заключающуюся в поддержании организации субъективного мира человека, можно вдеть не только в ситуациях, когда разрушаются структуры, как в случае с нашей пациенткой в период появления у нее ночных кошмаров; сновидения могут играть также важную роль в консолидации и стабилизации новых структур субъективности, находящихся в процессе зарождения. А теперь давайте перейдем к рассмотрению другого сновидения обсуждаемой нами пациентки. Это сновидение имело место в середине ее продолжительного курса психотерапии. Контекстом этого сновидения в лечении явился сильный конфликт и борьба за объединение «я». На этот момент два из шести первоначальных частичных «я» были ассимилированы остальными четырьмя, но к дальнейшей интеграции пациентка подходила тревогой и неохотой. Она опасалась, что, став единым целым, будет уязвима для разрушения либо в результате нападения из внешнего мира, либо вследствие невыносимого одиночества. Однако в то же самое время перспектива провести жизнь разобщенной была ей ненавистна.
В своем сновидении она зашла в гостиную своего дома и увидела на каминной полке четыре цементных ящика, стоящие бок о бок. Ей показалось, что в ящиках находятся тела. Эта сцена привела ее в ужас, и она проснулась, но затем снова заснула, и сновидение продолжилось. Теперь ящик был один, а тела в нем становились все меньше и меньше. Сновидение конкретизирует расщепление и страх интеграции, заменяя образ четырех отдельных ящиков образом одного, вмещающего четыре тела. Пациентка предложила интерпретацию, согласно которой переход от четырех к одному можно понимать как прелюдию интеграции ее личности, где внешние границы последнего ящика представляют развивающуюся структуру единого «я». Опасность, представлявшаяся связанной с ее приближающейся интеграцией, также конкретно символизировалась в сновидении
[324]
отождествлением ящика с гробом. Пациентка часто выражала свою глубокую тревогу по поводу того, что, став единой, она умрет, и однажды даже сказала, что она складывается во что-то мертвое.
Сновидение о превращении четырех ящиков в один поддерживало интеграцию «я» пациентки, придавая образующейся целостности конкретную форму. Как предшествующее сновидение о сгорании инкапсулировало ее потребность поддерживать свое ощущение собственного «я» в ходе психического распада, так и это второе сновидение выражало потребность поддерживать и укреплять постепенно кристаллизующуюся новую, но еще неустойчивую структуру целостного восприятия собственного «я». Примерно девять месяцев спустя сновидения о ящиках появилось поведенческое проявление, также выполняющее эту последнюю функцию. В промежутке пациентка продолжала бороться с проблемой объединения себя, в то время как каждая из оставшихся фрагментарных личностей связывала себя общим обязательством относительно совместного будущего в форме единого индивидуума.
В результирующем контексте таких заявлений, как: «Мы — это я!» и «Теперь я едина — мы голосовали прошлой ночью, и все пришли к единому мнению», — пациентка пришла на сеанс терапии с двенадцатью маленькими листочками бумаги. На шести из них были написаны имена шести частей «я», а на оставшихся шести — короткие фразы, обозначавшие центральную травму, ответственную, по ее мнению, за каждую из частей «я». Спросив терапевта, может ли он выбрать каждому «я» соответствующую ему травму, она освободила его стол и расположила двенадцать листочков бумаги в виде двух, идущих бок о бок столбцов, изображая временную последоватльность развития своей психической дезинтеграции. Действие размещения имен и переживаний в виде единой упорядоченной структуры явно конкретизировало все более успешные попытки пациентки синтезировать внутренне связное и непрерывное во времени «я». Придавая новорожденному «я» видимую форму и демонстрируя терапевту ее целостность и историческую неразрывность, пациентка консолидировала структуру своего
[325]
переживания сильнее, чем когда-либо прежде. Вслед за интегрирующим поведенческим проявлением с двенадцатью листочками бумаги пациентка начала ощущать свою собственную субъективную целостность на твердой основе, и фокус терапевтической работы сместился на другие, не связанные с восстановлением ее фрагментированного «я», вопросы.
Резюме
Психоаналитическая конструкция, выносящая в центр внимания бессознательные структуры человеческой субъективности, обещает быть полезным источником нового понимания сущности значения и важности сновидений. В то время, как все сновидения воплощают в себе множественные личные цели, их самой отличительной особенностью является использование конкретной символизации, служащей для кристаллизации и сохранения субъективного мира сновидца. Анализ двух сновидений из одного клинического случая демонстрирует, что функцию образов сновидения, заключающуюся в поддержании структуры, можно наблюдать не только, когда под угрозой находятся существующие структуры, но и когда зарождаются и требуют консолидации новые структуры субъективности.
Примечания
1 Важным исключением из этого обобщения является концепция «сновидений состояния «я» Кохут (Kohut, 1977), которая будет обсуждаться позднее.
2 Исходя из другой теоретической перспективы, Эриксон (Erik-son, 1954) предположил, что внимание к «стилю представления» сновидения может раскрыть способы восприятия сновидцем себя и своего мира.
3 Лернер (Lerner, 1967) представил доказательство того, что сновидения, посредством своих кинестетических элементов,
[326]
укрепляют образ тела. Если сказанное верно, то это особый частный пример предлагаемого нами здесь более широкого тезиса. Формулировки функций сновидения как решения проблем (Фрейд, 1900), разрешения центрального конфликта (French и Fromm, 1964) и интеграции травмы (de Mondiaux, 1978) также можно рассматривать как особые примеры роли символизации сновидения в поддержании организации переживания.
4 Так как сновидения первого типа, где перцептивные образы служат для актуализации конкретной организации переживания, необходимой по многим причинам, хорошо известны аналитикам, то здесь они представлены не будут. Мы проиллюстрируем только сновидения второго типа, где образы преимущественно служат поддержанию психической организации в целом. Мы понимаем, что клинический случай никогда не сможет «доказать» тезис относительно роли конкретной символизации в поддержании организации переживания; он может только продемонстрировать, что применение этого суждения обеспечивает связную конструкцию, позволяющую привести в порядок и сделать понятными клинические данные. Другие аспекты приводимого случая, непосредственно не касающиеся нашего тезиса о функции символизации в сновидении, такие как установление и переработка архаичного трансфера «я»-объект, рассматриваться не будут.
5 Так как появление странных поведенческих проявлений точно совпало с появлением повторяющегося ночного комара, мы отнеслись к этим проявлениям как к «ассоциациям», включенным в те же контексты значения, в которых приняли свою форму образы сновидения.
[327]
Список литературы
Arlow, J. and Brenner, С. (1964). Psychoanalytic Concepts and the Structural Theory New York: International Universities Press.
Atwood, G. and Stolorow, R. (1980), Psychoanalytic concepts and the representational world. Psychoanal. E Contemp. Thought, 3:267-290.
___(1981), experience and conduct. Contemp. Psychoanal., 17: 197-208.
Bergmann, M. (1966), The intrapsychic and communicative aspects of the dream: Their role in psychoanalysis and psychotherapy. Internat. J. Psycho-Anal, 47: 356-363.
Erikson, Eric H. (1954). 'The dream specimen of psychoanalysis', Journal of the American Psychoanalytical Association 2:
Ferenczi, S. (1913), To whom does one relate one's dreams? In: Further Contributions to the Theory and Technuique of Psycho-Analysis. London: Hogarth Press, 1950, p. 349.
French, T.M. and Fromm E. (1964) Dream Interpretation: A New Approach, New York: Basic Books.
Freud, Sigmund (1900). The Interpretation of Dreams. SE 4/5.
Kanzer, Mark (1955) The communicative function of the dream', International Journal of Psycho-Analysis 36: 260-6.
Klein, G. (1976), Psychoanalytic Theory: An Exploration of Essentials. New York: International Universities Press.
Kohut, H. (1971) The Analysis of the Self, New York: International Universities Press.
__ (1977) The Restoration of the Self, New York: International Universities Press.
Lerner, B. (1967), dream function reconsidered. J. Abnorm. Psychol, 72: 85-100.
Monchaux, C. de (1978), Dreaming and the organizing function of the ego. Internat. J. Psycho-Anal, 559: 443-453.
Piaget, J. (1970), Structuralism. New York: Basic Books.
Sandler, J. and Rosenblatt, B. (1962), The concept of the representational world. The Psychoanalytic Study of the Child, 17: 128-145. New York: International Universities Press.
Schafer, R. (1976). A New Language for Psychoanalysis. New Haven: Yale Univ. Press.
328
Socarides, С. Perverse symptoms and the manifest dream of perversion. In: The Dream in Clinical Practice, ed. J.Natterson. New York: Aronson, pp. 237-256.
Spanjaard, J. (1969). The manifest dream content and its significance for the interpretation of dreams. Int. J. Psycho-Anal 50, 221-35.
Stolorow, R. (1978a), The concept of psychic structude: Ins metapsychological and clinical psychoanalytic meanings. Internat. Rev. Psychoanal., 5: 313-320.
Индексный указатель
A
альфа - функция / элемент 23, 130, 152, 153, 197, 198, 200
актуализация 43, 134, 140, 309, 315, 316, 326
ассоциация 13, 14, 20, 23, 26, 36, 49, 52, 54, 57, 62, 72, 83, 87-91, 96, 99, 100, 102-119, 121, 122, 137, 142, 154, 178, 187, 191, 192, 216, 224, 226, 228, 236, 237, 241, 244-246, 249, 252-254, 256, 273, 278, 279
Б
БДГ 16, 21, 37, 263-267, 271, 273, 277, 279, 304
бета-элемент 152
Г
галлюцинация 34, 53, 59, 149, 150, 166, 204, 243, 249, 317
гештальт 170
гипноз 49-51, 59, 73
д
диссоциация 34, 136, 137, 139, 223, 288, 289, 293, 294, 297, 303
Ж
желание 12, 13, 15-18, 49, 50, 52, 54-57, 62, 64, 71, 78-80, 82, 84-89, 92, 98, 105, 114, 119, 139, 140, 147, 161-163, 166, 168, 169, 171-177, 183, 188, 190-192, 195, 197, 205, 206, 213, 218, 219, 226, 232-235, 238-244, 246, 247, 251, 253, 256
3
защита 50, 57, 61, 79, 177, 208, 209, 233, 240, 246, 256, 278
И
ид 17, 18, 26, 32, 52, 55, 56, 59, 61, 71, 77-80, 85, 89, 90, 92, 97, 99, 100, 114, 115, 169, 206, 227, 236, 239
интеграция 18, 34, 55, 61, 80, 99, 130, 182, 192, 224, 263, 279, 287, 292, 293, 304, 323, 324, 326
интерпретация сновидений 9, 10-12, 14, 18, 25, 27, 30, 33, 35, 72, 74, 83, 94, 95, 98, 109, ПО, 113, 122, 130, 133, 163, 164, 177, 229, 236, 237, 238, 241, 248, 252-254, 287, 310, 313, 315
К
конфликт 17, 18, 20, 27, 28, 33, 45, 48, 57, 61, 63, 71, 76, 79, 87, 88, 92, 97, 100, 101, 120, 144-146, 148, 153, 173, 176, 197, 204, 223, 231, 232, 234, 238, 239, 241, 246, 253-255, 256, 264-266, 274, 276, 277, 297, 302, 303, 309, 323, 326
Л
латеное содержание 19, 74, 77, 78, 83, 85, 87, 116, 121, 210, 224, 226, 230, 231, 233, 235-237, 240, 278, 283, 286, 287, 296, 310, 317
М
маска 12, 205
H
нарцисизм 49, 53, 55, 85, 134, 163, 176, 204, 299
Π
перенос 19, 35, 43, 46, 48, 57-59, 61-64, 97, 105, 163, 181, 182, 184, 192, 211, 246, 248, 254, 272, 281, 286, 322
пленка сновидений 31, 130, 203, 207, 209, 210, 215, 219
поверхностное/кожное эго 31, 130, 131, 196, 204, 208-213, 215, 219-232
проекция 19, 23, 28, 130, 152-154, 175, 183, 193, 194, 196, 243, 244, 274, 297, 298
пространство сновидений 24, 28, 129, 134, 140, 143-145, 152, 169, 170, 172, 224
Ρ
расщепление 33, 183, 210, 241, 255
регресс 15, 21, 22, 43, 49, 50, 61, 80-84, 86, 96, 99, 176, 213, 224, 284, 285, 291, 314
С
самость 223, 224, 231
символ 13, 34, 74, 148, 149, 183, 245
сопротивление 19, 46, 51, 57, 59, 89, ПО, 113-115, 170, 173, 226, 230, 235, 286, 297, 302
структурная теория И, 26, 76, 77, 94, 99, 100, 227, 228, 248, 251
суперэго 18, 26, 51, 55, 59, 61, 71, 76, 78-80, 84-86, 89, 90, 92, 96, 97, 99-111, 114, 115, 121, 122, 206, 227, 297, 302
Т
тень 177
травма 14, 15, 207, 208, 209, 224, 228, 293, 319, 324
тревога И, 14, 16, 17, 27, 38, 53, 57, 76, 84, 88, 89, 106, 110, 133, 148, 152-154, 156, 174, 175, 181, 182, 189, 197, 205, 207-209, 211, 212, 224, 246-248, 253, 272, 289, 290, 296, 323, 324
Φ
фантазия 26, 27, 35, 71, 79-81, 84-87, 90, 92, 105, 116, 135-139, 148, 150-152, 163, 171, 174, 180, 182, 194-195, 214, 216, 227, 246, 251, 266, 269, 272, 275, 284-286, 288, 290, 291, 295, 296, 298, 300, 302, 305, 309
Ц
цензура 20, 51, 99, 205, 228, 233, 240, 251
э
эго 10, 15-18, 20, 22, 24-34, 36, 37, 38, 43, 48, 50, 51, 53-62, 64, 71, 72, 78-80, 82-86, 90, 92, 94, 96, 97, 99-101, 114, 115, 120, 122, 130, 131, 134, 135, 140, 144, 148, 149, 158, 166, 176, 182-184, 193, 195, 197, 199, 204, 206, 208-215, 218-225, 227, 228, 231, 232, 239, 241, 243, 248, 250, 251, 253, 255, 256, 263, 264, 279, 284, 287, 288, 289, 291-293, 294, 295-297, 300-303
экран сновидений 30, 130, 131, 145, 174, 175, 183, 192, 196
Я
«я» 15, 16, 19, 23, 28-35, 62, 100, 116, 145, 149, 150, 173, 180, 182-184, 190, 193, 199, 206, 209, 212, 214, 219, 220, 243, 244, 248, 250, 253-255, 279, 293, 296, 298, 300, 303, 308, 309, 311, 315-326
Современная теория сновидений. Сб. Пер. с англ., М. ООО «Фирма «Издательство ACT», Рефл-Бук. 1998 — 336 с. Серия «Актуальная психология».
В сборнике собраны ключевые публикации европейских и американских психологов, посвященные теории сновидений. Они открывают широкие перспективы для дальнейшего изучения сновидений и их использования в психоанализе.
Авторы предлагают оригинальные теории интерпретаций, что может помочь психотерапевту и психоаналитику в их прикладной работе. Каждая статья и сборник в целом сопровождаются подробными комментариями Сары Фландерс, психоаналитика, члена Британского психоаналитического общества.
Дата: 2018-12-21, просмотров: 226.