До определенного этапа историография Корейской войны[144] была связана с политическими тенденциями, из-за которых политическая ангажированность нередко преобладала над объективной оценкой событий. Кроме того, война остается является больной темой для историков как РК, так и КНДР, и потому абсолютной объективности от «национальных» авторов ожидать тяжело.

Тем не менее, спектр разночтений внутри каждой тенденции был довольно широк. Так, начиная с 1970-х – 80-х годов в западной историографии появилось достаточное количество работ, где американская политика в Корее подвергалась аргументированной критике, а режим Ли Сын Мана описывался во всей его красе.  С точки зрения этих историков, которых А. Миллетт, называет «ревизионистами (у него это слово не несет негативной коннотации)», полагая, что их взгляды отчасти связаны с вьетнамским синдромом[145], неумелое американское влияние только ухудшило ситуацию в Корее, поскольку стимулировало ее развитие в нежелательном направлении. Ими же впервые была выдвинута идея о том, что  уничтожение Корейской Народной Республики похоронило надежду на появление «аутентичного» корейского правительства, что привело к гражданской войне.

Интересно, что в Южной Корее в период правления военных эти работы, в первую очередь - работы Б. Камингса[146], входили в список запрещенных книг и распространялись через самиздат.

Определенная дискуссия по этому поводу присутствовала и в Южной Корее после конца правления военных, развиваясь преимущественно по двум направлениям. Во-первых, обсуждался вопрос о том, можно ли считать Корейскую войну гражданской. Во-вторых, разбирался вопрос об ответственности внешних факторов, т. к. ряд националистически настроенных корейских историков предпочитал видеть в Корее жертву великих держав. Соответственно, левые историки в этом вопросе возлагали вину на Трумэна и Сталина, говоря о равной ответственности СССР и США, а правые действовали в духе традиционного тренда о том, что война в Корее была спланирована и организована Москвой в рамках курса на коммунизацию Азии.

В середине 90-х правые получили определенную поддержку, связанную с тем, что в 1993 г., своего визита в Сеул Б. Н. Ельцин передал корейской стороне пакет архивных документов, содержание которых недвусмысленно иллюстрировало, что Корейская война была начата Севером по прямому указанию Сталина, который рассчитывал таким образом «разжечь пожар мировой революции».

Он же открыл военные архивы для тех иностранцев, которые имеют достаточно денег, чтобы заплатить за доступ к ним (хотя многие равноценные по важности американские, южнокорейские и китайские архивные документы, касающиеся этой войны, по-прежнему засекречены). Следствием этого стала не только резкая критика подобной политики России со стороны КНДР и КНР, но и появление серии публикаций преимущественно южнокорейских авторов, которые, тенденциозно группируя реальные факты, возлагали ответственность за войну исключительно на КНДР и Советский Союз, часто представляя дело даже так, что главным инициатором ее был не Ким Ир Сен, а Сталин.

Правда, к настоящему времени выяснилось, что переданные в Сеуле документы были пристрастной выборкой, составленной небезызвестным Д. В. Волкогоновым[147]. Детальный анализ более широкого массива данных из российских архивов показывает, что картина была неоднозначной. Так, американка Кэтрин Везерсби после работы в российских архивах пришла к выводу, что Сталин не был заинтересован в расширении своей зоны контроля и рассматривал КНДР скорее как буферное государство для защиты своих собственных границ[148]. О том же, как мне кажется, говорит отсутствие свидетельств увеличения советских военных поставок в Северную Корею после начала войны[149].

На фоне прихода к власти Ким Дэ Чжуна «некоторые темы перестали быть запретными» уже в РК, где на рубеже тысячелетий вышли многочисленные работы «молодых историков», посвященные предвоенному состоянию, партизанскому движению и подавлению левых сил. Эти исследования ввели в научный оборот достаточно большое число новых фактов, нелицеприятно характеризующих режим Ли Сын Мана, однако большинство современных иностранных историков, которые не знают корейский язык достаточно хорошо или не имеют возможности ознакомиться с этими материалами, по-прежнему пишет на эту тему так, как если бы этих работ не существовало[150].

Правительство Но Му Хёна начало активную работу по «национальному примирению», в рамках которого группа в целом не ангажированных историков[151]  попыталась на основе показаний свидетелей и рассекреченных архивных материалов выявить истинную картину происходящего, которая существенно отличалась от южнокорейской пропаганды прошлых лет. Стали известны очень неприятные факты из истории подавления восстания на острове Чечжудо, а специальная комиссия с участием таких ученых, как Чон Хён Су[152], изучавшая сравнительные размеры «красного» и «белого» террора во время корейской войны и перед ней, пришла к неожиданному выводу: число жертв «белых» (особенно жертв внесудебных расправ) превосходило число жертв «красных» почти вдвое. Более того, «корейская Катынь» около Тэчжона, которая ранее считалась одним из наиболее ярких свидетельств зверств северян на оккупированных территориях, оказалась продуктом деятельности Юга. В целом, фактов достаточно, чтобы разрушить большинство традиционных мифов новейшей истории РК или хотя бы продемонстрировать, что то, в чем обвиняли Север, практиковали и на Юге.

Это вызвало определенное бурление в обществе, реакция которого отчасти напоминала реакцию советских СМИ и рядовых граждан на исторические откровения эпохи гласности. Консерваторы попытались объявить эти исследования политически ангажированными, но, не имея возможности победить оппонентов в научной дискуссии (слишком велик оказался массив приведенных фактов), применили административный ресурс по полной программе. На защиту левых историков выступили их западные коллеги и, похоже, в научной среде начинает разворачиваться серьезная кампания.

Ибо сегодня даже такие совсем не левые авторы, как А. Миллетт, приходят к выводу, что во многом это была китайско-корейская война или гражданская война в Корее[153]: корейцы и китайцы не были жертвами Советского Союза и США, которые воевали друг с другом руками своих марионеток. Именно действия корейцев и китайцев сделали войну возможной.[154]

Однако российскому читателю скорее будет интересен очерк того, как описывалась Корейская война в историографии нашей страны.

До начала перестройки советская историография в целом поддерживала официальную северокорейскую версию о том, что войну начал Юг. Эта точка зрения отражена в двухтомном учебнике истории Кореи, изданном в 1974 г., который при отсутствии иных подобных работ практически до конца ХХ в. считался основным учебным пособием по данному предмету.

           Так как учебник заканчивался описанием 1970 г., преподавание новейшей истории Кореи велось практически по рабочим материалам лекторов, чья картина корейской истории уже в 1980-е – 1990-е годы отличалась большей адекватностью. Так, М. Н. Пак, который читал курс истории Кореи в Институте стран Азии и Африки при Московском государственном университете в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда автор был его студентом, прямо говорил о том, что войну начал Север, и критически отзывался о политике Сталина и Ким Ир Сена. Однако в условиях политической конъюнктуры эта точка зрения не озвучивалась публично.

Темы Корейской войны касался в своих мемуарах, вышедших на Западе, Н. С. Хрущев. Признавая, что войну начал Север, бывший советский лидер скорее обвинял Сталина в недостаточной решительности и недостаточной вовлеченности в корейские проблемы:

«Мне осталось совершенно непонятно, почему, когда Ким Ир Сен готовился к походу, Сталин отозвал наших советников, которые были раньше в дивизиях армии КНДР, а может быть, и в полках», «Если бы Ким Ир Сен получил от нас еще один, максимум два танковых корпуса, то ускорил бы продвижение на юг и с ходу занял бы Пусан» и так далее[155].

Пожалуй, именно с обсуждения этих высказываний в российских исследованиях о Корейской войне возник вопрос о том, можно ли рассматривать Корейскую войну как «войну Сталина». Войну, инициированную не столько Пхеньяном, сколько Москвой, и направленную на решение геополитических проблем СССР.

           В трудах специалистов – корееведов конца 1980-х данный аспект Корейской войны «как бы опускался». Так, в работе В. Д. Тихомирова «Корейская проблема и международные факторы (1945 – начало 80-х годов), написанной в конце 1980-х, но опубликованной в 1998 г., значится:

«Между тем ситуация на Корейском полуострове все более накалялась, вдоль 38-й параллели непрестанно происходили военные столкновения, которые затем переросли в войну.

Такое развитие событий не было случайным, оно было подготовлено всем предшествующим процессом углубления и обострения неразрешимых противоречий внутреннего и внешнего плана на фоне заметно усилившейся на рубеже 40-50-х годов «холодной войны» США и западного мира против Советского Союза»[156].       

           В труде «Война в Корее, 1950–1953» (этот военно-исторический очерк Корейской войны был разработан еще в 1950-е годы коллективом авторов под руководством С. С. Потоцкого и являлся закрытым материалом, предназначенным для генералов и офицеров) вопрос о начале Корейской войны обошли. Указывалось, что советские источники сообщают по этому поводу одно, а американские – другое. В переиздании этой работы в 2003 г. в отношении американской точки зрения было добавлено что «публикация ряда материалов в современной России косвенно подтверждают» ее[157].

В мемуарах М. С. Капицы «На разных параллелях», опубликованных в 1996 г., этот вопрос также дипломатично обойден. Указывается, что к войне готовились обе стороны и «посторонним наблюдателям трудно было понять, кто же произвел первый выстрел».[158] 

           Первым, кто «озвучил» отличную от официальной трактовку Корейской войны и открыто сказал, что войну начал Север, был А. Н. Ланьков в книге «Северная Корея: вчера и сегодня». Книга была написана в конце 1980-х – начале 1990-х, но вышла только в 1993 г., когда после развала СССР политическая конъюнктура в стране существенно изменилась.

           Немного позже тему Корейской войны начал разрабатывать ректор МГИМО А. В. Торкунов. В 1995 г. Корейской войне была посвящена глава в его книге «Корейская проблема: новый взгляд», где пересматривался традиционный для того времени подход к проблемам Корейского полуострова в целом[159].

Ельцинский период истории России был характерен определенным пропагандистским перекосом. Хотя по накалу и качеству пропаганда того времени не уступала советской, ее направление стало строго противоположным. Это не могло не отразиться на трактовках Корейской войны. Стремясь откреститься от советского наследия, режим Ельцина всячески пытался дискредитировать Советский Союз и его руководство любыми способами, и обвинение Москвы в инициировании Корейской войны было как бы еще одним вкладом в общую копилку.

           Кроме этого, установление дипломатических отношений с Республикой Корея в 1990 г. и последующее развитие культурных связей с ней позволили российским исследователям ознакомиться с большим массивом ранее не доступных им трудов западных и южнокорейских авторов. Информационный голод и определенная идеологическая накачка привели к тому, что, хотя часть подобных работ также можно было считать пропагандистскими и пропитанными духом «холодной войны», их нередко принимали на веру без критического анализа[160],.

           Изменения ситуации внутри России в период правления В. В. Путина, связанные как с продолжением процесса рассекречивания архивов, так и с корректировкой политического курса, начали формировать новую тенденцию, которая, однако, коснулась скорее военных историков, чем историков-корееведов. С одной стороны, была предпринята определенная попытка отойти от прежних пропагандистских мифов – как советских, так и постперестроечных. С другой – антиамериканские настроения, распространенные в определенных кругах российской интеллигенции, привели к тому, что Корейскую войну начали рассматривать в первую очередь через призму советско-американского противостояния.

           Для подобных книг характерно «срывание покровов». Ориентированные на массовую аудиторию, они представляют Корейскую войну как некий набор раскрытых авторами книг тайн, хотя большая часть этих «тайн» специалистам давно известна.

           Одновременно в этот же период у ученых – корееведов возникла потребность написать учебники новой и новейшей истории Кореи взамен морально устаревших. К тому же в 2000 г. отмечалось 50-летие начала Корейской войны, и к этой дате было приурочено несколько знаковых мероприятий, в том числе организованная Институтом военной истории конференция, посвященная Корейской войне.

           Формат конференции не позволил провести полномасштабные дискуссии между представителями разных точек зрения, но на ней был рассмотрен целый ряд различных аспектов Корейской войны – как чисто военных, так и военно-политических. Материалы конференции были изданы[161], однако из-за финансовых проблем российской науки - очень малым тиражом и потому не оказали существенного влияния на «информационное поле». Не получила продолжения и практика проведения подобных конференций.

           В этом же году вышла новая книга А. В. Торкунова «Загадочная война» [162], которая впоследствии была переведена на английский, японский и корейский языки. Тема Корейской войны продолжала занимать важное место в творчестве данного автора, позиция которого хорошо выражается в следующих строках:

            «Обе стороны - и просоветский Север и проамериканский Юг - не мыслили свою нацию разъединенной и рвались в бой, на уничтожение идеологического и политического оппонента. Ким Ир Сен на протяжении ряда лет добивался одобрения со стороны Сталина на объединение страны военными методами. Советский лидер был против, не желая нарушать договоренности с США и создавать новый очаг напряженности.
           Но к 1950 г. настроения в Кремле изменились. «Холодная война» уже не знала пределов, и договоренности держав-победительниц во второй мировой войне были так или иначе похоронены. При этом соотношение сил на Дальнем Востоке явно изменилось в пользу советского лагеря - в Китае победили коммунисты, обещавшие в случае необходимости помочь северокорейцам. В Москве пришли к выводу, что на юге Кореи будут приветствовать коммунистов, а США, как и в случае с Китаем, смирятся с поражением».

           И далее:

«считать, что Пхеньян и Сеул были просто заложниками в большой игре великих держав было бы неправильно. К войне на полуострове тщательно готовились и обе корейские стороны. И, готовясь к этой войне, они никак не стремились оказаться в роли пешек, обслуживающих глобальные амбиции Москвы и Вашингтона. В основе их политики лежали, прежде всего, властные и националистические устремления. Можно с определенностью сказать, что Корейская война изначально носила характер войны гражданской с той лишь особенностью, что раздел страны по 38-й параллели географически обусловил и раздел противостоящих политических сил»[163].              

Начиная с XXI в. был опубликован целый ряд трудов на русском языке, в которых затрагивалась тема Корейской войны. Это как авторские работы, так и комментированные переводы книг иностранных авторов, в первую очередь – «Корейская война» У. Стьюка (М., 2002), где «комментарии редакции» содержали полемику с автором. 

Интересно, что целенаправленной политики перевода на русский язык зарубежной литературы о Корейской войне в России нет. Основные работы Б. Камингса, М. Гастингса, А. Миллета, Ким Ён Сика или иных авторитетных исследователей известны массовому читателю только в изложении их высказываний кем-либо из российских ученых.

           Наряду с печатными изданиями тема Корейской войны активно обсуждается а интернете, хотя и там преобладает не столько «корееведческий», сколько «общий» аспект. Здесь мы наблюдаем не только изложение точки зрения отдельных пользователей интернета, но и накопление определенной информации на тех или иных сайтах или форумах. Как правило, такие «сетевые материалы» обладают довольно высоким уровнем пропагандистской направленности, отчего не всегда соответствуют научным критериям исследовательской работы.

           Так, типичным ресурсом антиамериканской направленности является сайт «Темная сторона Америки», где в числе материалов о «преступлениях американского империализма» и его агрессивной сущности есть довольно большой раздел, посвященный Корейской войне[164]. Естественно, там преобладают материалы, выпячивающие военные преступления американцев и не всегда корректно обходящиеся с историческими фактами.

Изложение событий Корейской войны российскими авторами довольно часто носит мифологизированный характер, но эти мифы весьма четко разбиваются на два направления, которые можно условно назвать «красным» и «синим»[165], ибо использовать термины «просеверокорейский» и «проюжнокорейский» в данном случае не совсем корректно. Откровенно просеверокорейская точка зрения присутствует, в основном, в маргинальных публикациях левой ориентации. Например, в текстах Александра Брежнева в газете «Завтра» по-прежнему говорится о том, что войну начал Юг[166].

Сторонники «синей» мифологии обычно представляют себя приверженцами либерально-демократических взглядов. Их позиция окрашена в той или иной степени неприязнью к сталинизму в его советском или корейском варианте. Стандартные элементы этой позиции таковы:

· Корейская война воспринимается ими как «война Сталина», однозначно инициированная (а не одобренная) Москвой. Пхеньян играет роль послушной марионетки, в лучшем случае старающейся произвести впечатление на Хозяина. При этом решение Москвы обычно объясняется планами Сталина по продолжению курса Коминтерна на мировую революцию и максимальное расширение сферы коммунистической экспансии. Внутриполитическая ситуация в Корее в расчет не принимается.

· Советский Союз – вдохновитель и прямой участник войны, доказательством чего являются участие его военных советников в разработке операции, помощь Пхеньяну оружием и кадрами и действия советских летчиков и прожектористов, принимавших непосредственное участие в боевых действиях. Радикальные сторонники этой точки зрения даже предлагают считать тех советских корейцев, которые имели двойное гражданство и занимали посты в военном и политическом руководстве КНДР, прямыми агентами влияния.

· Агрессивные действия Южной Кореи игнорируются, отчего ситуацию пытаются представить как внезапную и ничем не спровоцированную агрессию Севера против «беззащитного» Юга. В качестве доказательств этого приводится предвоенное соотношение сил Севера и Юга, нередко со статистическими ошибками (например, не учитывали «территориальные войска» РК). Если же агрессивная риторика или провокации со стороны режима Ли Сын Мана признаются, то упор делается на сдерживание данных тенденций со стороны США, что объясняется исключительно их миролюбием, а не иными соображениями.

· Итог Корейской войны представляется как победа международного сообщества над коммунистическими агрессорами.

«Красный» миф необязательно означает коммунистическую ориентацию его сторонников. Он скорее антиамериканский и имперский, черпающий силы в распространенных в российском обществе умонастроениях.

· Корейская война представляется как прямое противостояние СССР и США, и единственный случай, когда советские и американские военные смотрели друг на друга через прицел оружия. При этом итог боевого взаимодействия советских и американских летчиков (при этом статистика тоже бывает некорректной, как и у «синих») однозначно трактуется как советская победа над США.

· Американская политика перед войной и во время войны активно демонизируется, не обращая внимание на существовавшее в американском руководстве различие точек зрения. Часто злым гением объявляют генерала Макартура, который стремился расширить фронт войны, для чего намеренно вводил в заблуждение американскую администрацию (например, относительно реальных сил китайских добровольцев). Сдерживание Южной Кореи однозначно трактуется по аналогии с мотивами, которые «синие» приписывают Москве: желание усыпить бдительность врага и начать войну тогда, когда корейская армия будет к ней готова.

· Отдельное внимание уделяется применению или угрозе применения Соединенными Штатами оружия массового поражения. Подчеркивается их готовность применить ядерное оружие, эксплуатируется пропагандистский миф о применении в Корее и в Китае бактериологического оружия, подчеркивается роль применения напалма и периодического уничтожения заведомо гражданского населения, на основании чего армии США нередко предъявляют обвинение в сознательной политике геноцида корейского народа.

· Также можно отметить определенное занижение американской военной мощи и выставление этого противника тупым и способным воевать только в условиях заведомого стратегического преимущества.

Распространенность этой концепции в определенных российских кругах понятна. Отчасти она возникла как попытка заново доказать, что войну начал Юг. В этом случае получается, что хотя войну как войну начал Север, инициаторами конфликта были южане и американцы, и начало войны можно расценивать как попытку КНДР разрубить гордиев узел и нанести превентивный удар. Отчасти эта концепция возникла в противоположность версии «демократов» - действие порождает противодействие, а пропагандистов, недостаточно хорошо знающих вопрос или готовых пожертвовать какими-то фактами ради «чистоты» концепции, было достаточно с обеих сторон. Отчасти это связано с тем, что после того, как «Советский Союз проиграл холодную войну», Корейская война 1950-1953 гг. рассматривалась как единственный пример прямого противостояния советских и американских войск, в котором советские летчики как минимум не уступили противнику.

Можно обратить внимание на то, что носители обоих мифов совершают одни и те же распространенные ошибки. Характер этих ошибок довольно четко указывает на отсутствие именно корееведческих знаний, что не позволяет оценить ситуацию должным образом.. Это понятно, так как большинство авторов популярных книг о Корейской войне является военными, дипломатами, регионоведами, которые смотрят на войну как бы снаружи, в отличие от собственно корееведов, которые способны понимать ее изнутри.

· Пропагандистские шоры мешают им воспринимать картину комплексно, допустив, что и в СССР, и в США по стратегическим вопросам не было единодушия, а то или иное политическое решение может быть следствием нескольких причин и не всегда одна из них является определяющей.

· Не принимаются во внимание внутренние факторы. Корея представляется неким абстрактным полем битвы между СССР и США, в то время как интересы Пхеньяна и Сеула описываются как не играющие ведущей роли. Ким Ир Сен и Ли Сын Ман предстают исполнителями, а не организаторами войны. Не учитывается и внутриполитическая обстановка, особенно – ситуация на Юге, которую можно было принять за вялотекущую гражданскую войну между коммунистами и националистами, в рамках которой провокации на границе были лишь частью общей картины. Недоучет этого момента приводит к ложному представлению о том, что если бы не внешний фактор, война на Корейском полуострове не началась бы.

· Не учитываются формальные правила меры вовлеченности в конфликт, вследствие чего советское участие в войне приравнивается к американскому. Формально о прямом участии Советского Союза в Корейской войне говорить нельзя: Северной Корее помогали оружием и советниками, а советские летчики в небе Кореи и Китая выполняли строго ограниченный комплекс задач по прикрытию стратегических народно-хозяйственных объектов КНДР и КНР. Но и ура-патриоты, и ненавистники СССР представляют это как полномасштабное участие в этой войне в качестве воюющей стороны. Это довольно интересный феномен. 

· Представление об абсолютной компетентности и информированности лиц, принимавших ключевые решения Игнорирование случайностей и человеческого фактора как «права на ошибку». Человеку, анализирующему ситуацию с точки зрения «большой игры», непросто представить себе, что политики могут принимать ошибочные решения на основе неверных посылок или при недостатке информации делают неверные выводы. Сегодня мы не до конца представляем себе, что в конце 1940-х – начале 1950-х информации о Корее у Москвы и Вашингтона было не так уж много, а та, которая была, могла быть «отретушированной».