МГУ, факультет психологии

Среди современных психологов вряд ли удастся отыскать человека, который на вопрос: "Знаете ли вы, что такое установка?" дал бы отрицательный ответ. Этот ответ будет одновременно верен и неверен, как в знаменитом парадоксе понимания-парадокс Электроды. Психологи знают о существовании проблемы установки, но часто не узнают эту проблему, когда она вторгается в область их собственных экспериментальных исследований.

За этим знанием скрываются два противоположных полюса понимания природы установки. На одном полюсе - совершенно неоправданное сведение проявлений установки к феноменам иллюзий, обусловленных фиксированной установкой. Такое превратное понимание установки возникает, по мнению известного советского психолога Р. Г. Натадзе, из-за того, что долгое время разнообразные свойства установки изучались преимущественно на материале этих иллюзий. На противоположном полюсе - рассмотрение установки в качестве основной проблемы психологии. Такое расширенное понимание установки встречается в работах зарубежных социальных психологов и в ряде направлений советской психологии. Некоторые сторонники этого второго расширенного понимания установки сближают ее с такими понятиями, как "акцептор действия" (П. К. Анохин), "образ потребного будущего" (Н. А. Бернштейн), "схема" (П. Фресс, С. Московичи). А совсем недавно, когда увлечение информационным подходом достигло своего апогея, у понятия установки появился еще один аналог - "информационная модель" (В. Н. Пушкин).

Список синонимов, возникающих при столь расширенном понимании установки, продолжает расти из-за объемности этого понятия. При этом возникают серьезные опасения относительно того, что понятие "установка" утратит тот глубокий смысл, который вкладывал в него классик отечественной психологии Д. Н. Узнадзе, и ее постигнет судьба одного из героев рассказа американского писателя Р. Брэдбери. Герой этого рассказа менял свой облик в зависимости от воли и желания тех, кто на него смотрел, и погиб, когда все эти люди собрались вместе. Подобное событие вполне, однако, можно предотвратить, если устранить причину, приводящую к неопределенности понятия "установка". Эта причина была с завидной четкостью сформулирована С. Московичи (1959): "Является сомнительным, правомерно ли обсуждать понятие установки, если так можно выразиться, в "себе", не установив предварительно, на какую общую теорию деятельности опирается анализ". И С. Московичи не одинок в своем стремлении найти точку опоры для анализа проблемы установки. В шестидесятых годах все громче звучат голоса сторонников ориентации на исследование проблемы установки в контексте общей психологической теории деятельности. Среди этих сторонников мы видим таких исследователей как Ф. В. Бассин, А. В. Запорожец, А. Н. Леонтьев, А. С. Прангишвили и др. Но, хотя поворот исследований при изучении психологии установки в сторону той или иной теории деятельности наметился со всей очевидностью, все же следует признать, что при обсуждении некоторых проблем связь между установкой и деятельностью остается довольно зыбкой. К числу этих проблем относится проблема взаимоотношений между установкой и сознанием.

В школе создателя теории установки Д. Н. Узнадзе существуют несколько разных направлений решения этой проблемы. Ф. В. Бассин, подвергший эти направления тщательному анализу, выделяет внутри школы Д. Н. Узнадзе три разных течения (Ф. В. Бассин, 1973), на которых мы кратко остановимся. Представители одного подхода, автором которого является Ш. А. Надирашвили, открыто признают существование наряду с неосознаваемыми установками установок осознаваемых. К осознаваемым установкам Ш. А. Надирашвили относит, главным образом, социальные установки или, точнее, установки социального поведения (Ш. А. Надирашвили, 1974). Иную позицию занимает А. Е. Шерозия, который в своем фундаментальном исследовании, посвященном соотношению сознания и бессознательного, распространяет тезис о принципиальной бессознательности только на так называемую первичную унитарную установку, допуская осознаваемость "конкретных" фиксированных установок (А. Е. Шерозия, 1969; 1973). Третью, глубоко отличную, позицию в этом вопросе занимает Ш. Н. Чхартишвили. Он развивает представления о принципиальной бессознательности первичной установки. Через понятие первичной установки, по справедливому мнению Ш. Н. Чхартишвили, происходит линия водораздела между пониманием установки в школе Д. Н. Узнадзе и многочисленными вариантами исследований установки в западной психологии (Ш. Н. Чхартишвили, 1971).

С нашей точки зрения, вопрос о "бессознательности" установки, бесспорно, выиграет при переводе его на почву исторического анализа. Благодаря работам А. Е. Шерозия открывается захватывающая картина становления теории установки. Разрабатываемые в двадцатых годах Д. Н. Узнадзе варианты решения "задачи преодоления постулата непосредственности", сама постановка автором теории установки этой задачи были решающим шагом на пути освобождения психологии от охватившего ее кризиса. Мы считаем, что "задача преодоления постулата непосредственности" должна по праву войти в историю психологической науки под именем "задачи Узнадзе". Можно сказать, не рискуя впасть в преувеличение, что классик отечественной психологии Д. Н. Узнадзе самой постановкой "задачи преодоления постулата непосредственности" задал, пользуясь термином Т. Куна, исходную парадигму, которая в значительной степени определила ход теоретических поисков в советской психологии. Для того, чтобы показать это, не нужно далеко ходить за примерами. Достаточно раскрыть недавно вышедшую монографию А. Н. Леонтьева "Деятельность. Сознание. Личность", в которой постановка задачи преодоления "рокового", по выражению Д. Н. Узнадзе, постулата непосредственности - одна из отправных точек исследования (А. Н. Леонтьев, 1975).

"Задачу Узнадзе" нельзя не учитывать при рассмотрении положения о принципиальной бессознательности установки, поскольку это положение имеет смысл только в контексте решения данной задачи. Решение этой задачи привело основателя теории установки к необходимости в качестве одного из самых существенных признаков опосредующей субстанции, т. е. субстанции, помещенной между физическим и психическим и порождающей сознательную психику человека, объявить "бессознательное". Без этого признака "опосредующая" субстанция не смогла бы сыграть роль категории, олицетворяющей единство психического и физического видов детерминации, категории, предназначенной для того, чтобы прорвать замкнутые границы сознания. Иными словами, "бессознательное" при решении "задачи Узнадзе" - это иносказание требования отказаться от постулата непосредственности и выйти за границы сознательной психики, сжавшие в своих тисках традиционную психологию.

Однако "бессознательное" как признак, в свое время методологически необходимый для решения "задачи Узнадзе", и вопрос о неосознаваемости или осознаваемости установок, взятый в онтологическом плане, - совсем не одно и то же. Тезис о принципиальной "бессознательности" установки, перенесенный в онтологическую плоскость рассмотрения, противоречит представлениям Д. Н. Узнадзе об установке, сформированной в плане объективации и являющейся продуктом сознательной деятельности человека. Кроме того, тезис о "бессознательности" и, соответственно, "первичности" установки, взятый на вооружение в онтологическом плане, приводит к неразрешимым парадоксам в отношениях между установкой и восприятием (А. Г. Асмо-лов, 1975) и становится роковым, т. к. его неизбежным следствием является отрыв установки от деятельности, в которой установка и обретает свое конкретное содержание.

Этот тезис приводит также к тому, что автор интереснейшей монографии об установке А. Е. Шерозия оказывается вынужденным постулировать положение о принципиальной невозможности прямого экспериментального изучения первичной установки. Постулирование подобного положения, по сути, означает, что за первичной установкой не стоит какого бы то ни было конкретно-психологического явления. С этим трудно согласиться, т. к. онтологический статус первичной установки был указан Д. Н. Узнадзе весьма однозначно. Рассматривая идею К. Левина о "побудительном характере определенного круга предметов", Д. Н. Узнадзе писал: "Левин в этом случае дает фактическое наблюдение, которое соответствует предположению о возникновении установки в определенном направлении (разрядка наша. - А. А.) лишь у субъекта, имеющего определенную потребность, и при наличии ситуации, необходимой для ее удовлетворения" [18, 168]. Экспериментальному исследованию этого явления посвящены многочисленные работы К. Левина и его последователей, последний цикл исследований Ш. Н. Чхартишвили, а также впечатляющие эксперименты этологов, изучающих потребность "до" и "после" ее первой встречи с предметом потребности.

Анализ онтологического статуса первичной установки убеждает в том, что для самого Д. Н. Узнадзе является глубоко чуждым противопоставление установки и деятельности. В концепции Д. Н. Узнадзе с момента ее появления имплицитно содержалось различение потребности как обязательной предпосылки деятельности и потребности как того, что направляет и регулирует деятельность. Д. Н. Узнадзе доказывал, что о психологическом содержании потребности может идти речь лишь в том случае, когда она "встречается" с предметом, "нужным" для субъекта. Особое (целостное) состояние субъекта, возникшее после встречи потребности с ее предметом, он обозначил термином "установка". Таким образом, в концептуальном аппарате теории установки Д. Н. Узнадзе представляется возможным различать по своему отношению к деятельности две формы потребности: а) потребность до "встречи" с предметом - условие и предпосылка возникновения деятельности; б) потребность после "встречи" с предметом - установка, направляющая и регулирующая деятельность. Последняя и понимается, по-видимому, Д. Н. Узнадзе как конкретно-психологическое явление, стоящее за "первичной установкой". Нам кажется, что близкой точки зрения на вопрос об онтологическом статусе первичной установки придерживается один из ведущих представителей школы Д. Н. Узнадзе - А. С. Прангишвили (см. А. С. Прангишвили, 1975).

Для того, чтобы показать, что за "первичностью" установки стоит конкретно-психологическое явление, доступное экспериментальному анализу, а также неадекватность тезиса о "первичности" (в смысле противопоставленности деятельности) и, соответственно, принципиальной бессознательности унитарной установки, нам пришлось обратиться к рассмотрению одного из аспектов проблемы отношений установки и сознания в деятельности. Случайно ли это? Нет. С нашей точки зрения проблема взаимоотношений установки и сознания не может решаться с позиций "деятельностно-установочного" параллелизма и находится в подчиненном отношении к более общей проблеме - к проблеме исследования места установки в структуре деятельности. Иными словами, осознаваемость и неосознаваемость установки зависят в значительной степени от того, какое место занимает установка в структуре деятельности человека.

Поэтому первоочередной задачей, на необходимость разрешения которой давно указывал Ф. В. Бассин, мы считаем задачу анализа места установки в структуре деятельности. В качестве одного из возможных вариантов решения этой задачи нами предложена гипотеза о б иерархической структуре установки как механизма регуляции деятельности (Гипотеза об иерархической структуре установки как механизма регуляции деятельности разрабатывается нами под руководством А. Н. Леонтьеза). При решении этой задачи в первую очередь встал вопрос поиска критериев для выделения различных уровней установки в структуре деятельности. Направление поиска таких критериев было продиктовано изучением этого вопроса в исследованиях Д. Н. Узнадзе.

Что послужило для автора теории установки основанием для выделения определенной формы установки в процессе поведения? Ключ к ответу на этот вопрос - положение Д. Н. Узнадзе об основополагающем значении содержательного или объективного фактора для понимания природы установки. Д. Н. Узнадзе, проведя глубокий анализ связи установки с поведением, пишет: "То, какие силы приведет субъект в действие, каково будет это действие, зависит от нужного субъекту предмета (разрядка наша. - А. А.), на который он направляет свои силы: особенности действия, активности, поведения определяются предметом" [19, 332]. Отсюда вытекает, что из числа объективных факторов "ситуации разрешения задачи", обусловливающих установку на осуществление определенного поведения и, соответственно, само поведение, Д. Н. Узнадзе выделяет предмет, "нужный" субъекту.

Далее он, учитывая тот безусловный факт, что протекание поведения определяется не только вызвавшим его предметом, предполагает в целостной, но сложной картине поведения существование относительно независимых частей - отдельных частей, действий, служащих одной цели и занимающих определенное место в целостной картине поведения (Д. Н. Узнадзе, 1966). Представление Д. Н. Узнадзе о существовании в потоке поведения отдельных частей приводит его к соотнесению этих "частей" с установкой. Но такое соотнесение производится Д. Н. Узнадзе только по отношению к одной самой важной детерминанте поведения - по отношению к предмету, "нужному" для субъекта. Что же касается "частей" в целостной структуре поведения, то замечание Д. Н. Узнадзе об их существовании, а, следовательно, и о необходимости соотнесения этих "частей" с установками на объективные условия ситуации, детерминирующие эти "части", пока не получило своего развития. Между тем, положение Д. Н. Узнадзе об основополагающем значении содержательного фактора для понимания природы установки буквально требует соотнесения установок с различными объективными детерминантами, обусловливающими структуру поведения. Это побуждает нас, следуя логике движения мысли Д. Н. Узнадзе при изучении установки - движения от объективного содержательного фактора к пониманию природы установки и специфики ее различных форм, - выбрать в качестве основного критерия для выделения разных уровней установки место объективного содержательного фактора, вызывающего установку при наличии потребности, в структуре деятельности.

В советской психологии наиболее полно представления о строении деятельности, об ее сложной иерархической структуре разработаны в теории деятельности, развиваемой А. Н. Леонтьевым. Конкретные виды деятельности выделяются в теории А. Н. Леонтьева по критерию вызывающих их предметов потребности или, используя термин А. Н. Леонтьева, мотивов деятельности. В деятельности вычленяются относительно самостоятельные, но неотторжимые от ее живого потока "единицы" - действия и операции. Под "действиями" понимаются процессы, направленные на достижение осознаваемого предвидимого результата, т. е. цели. В действиях вычленяются операции - способы осуществления действия, которые соотносимы с условиями выполнения действия. И, наконец, четвертым необходимым моментом психологического строения деятельности являются "исполнительные" психофизиологические механизмы - реализаторы действий и операций. Если бросить взгляд на строение деятельности немного со стороны, то в ней просматриваются два аспекта: мотивационный и операционально-технический. При исследовании мотивационного аспекта открываются причины, обусловливающие общую направленность и динамику деятельности в целом, а при исследовании операционально-технического аспекта - конкретные пути и способы ее выполнения.

Системный анализ деятельности необходимо приводит к изучению психического отражения действительности, порождаемого в процессе деятельности и регулирующего этот процесс. В сложном движении от деятельности к сознанию можно выделить, ориентируясь на мотивационный и операционально-технический аспекты деятельности, две системы отношений, в которые вовлекаются условия деятельности. Первая система отношений - это отношения социально-предметных условий деятельности друг к другу. В этой системе обнаруживается объективное значение этих условий для протекания деятельности. Содержание значений - обобщенного отражения действительности - может быть зафиксировано в сфере понятий, знаний, обобщенных образов действия, предметных и социальных норм, ценностей и т. д. "Значение" - это одна из "единиц" сознания. Другая "единица" сознания - личностный смысл. Эта единица раскрывается при изучении второй системы отношений - отношений субъекта к предметно-социальным условиям деятельности. Порождаясь этой системой отношений, личностный смысл выражает в индивидуальном сознании содержание реальных отношений человека к миру и определяет пристрастность сознания.

После этого очень краткого описания психологического строения деятельности человека и характеристики основных единиц сознания, приобретает силу выбранный нами критерий - место объективного содержательного фактора, вызывающего установку, в структуре деятельности.

При использовании этого критерия для выделения различных форм установки последняя предстает перед нами как иерархическая уровневая структура. Соответственно объективным детерминантам в ситуации деятельности - мотиву (предмету потребности), цели (осознаваемому предвидимому результату) и условиям осуществления действия, а также тому содержанию, которое открывается при изучении деятельности в плане сознания, нами выделяются три уровня установочной регуляции деятельности человека: уровни смысловой, целевой и операциональной установок.

Ведущим уровнем установочной регуляции деятельности является смысловая установка. Она актуализируется мотивом и выступает в форме вызванного мотивом отношения субъекта к цели действия. В плане сознания содержание этого отношения представлено личностным смыслом. Смысловая установка и есть не что иное, как форма выражения личностного смысла в виде готовности к совершению определенной деятельности.

Пути установки и смысла не раз пересекались в истории психологии. Еще А. Бинэ, раскрывая содержание смысла, понимал под ним "зачаточное действие", "эскиз будущего действия". Близость идеи об установке Д. Н. Узнадзе и идеи А. Н. Леонтьева о "личностном смысле" неоднократно отмечалась в отечественной литературе в исследованиях А. С. Прангишвили (1975), Ф. В. Бассина (1975), А. В. Запорожца [19, 60]. Уже отсюда видно, что наши представления о личностном смысле (отражении в сознании отношения мотива к цели) и первичной установке (форме выражения этого отраженного в сознании отношения в регуляции деятельности) вырастают не на пустом месте. Но, конечно, самым важным аргументом, доказывающим необходимость выделения уровня смысловой установки, являются те экспериментальные факты, которые демонстрируют вклад смысловой установки в регуляцию деятельности. Анализ исследования А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца (1945), посвященного восстановлению функции руки после ранения, и затронутых в этом исследовании вопросов о влиянии "личностной установки" на деятельность позволил выделить следующие характеристики и функции "смысловой установки".

Во-первых, смысловая установка определяет общую направленность и динамику протекания деятельности. Эта функция может непосредственно проявиться в общей смысловой окраске различных действий, входящих в состав деятельности. Во-вторых, смысловые установки могут быть как осознаваемы, так и неосознаваемы. О неосознаваемости смысловых установок красноречиво свидетельствует тот факт, что некоторые больные даже не в силах вспомнить то, какой рукой они выполняли задание при оценке веса объектов. Осознаваясь, содержание смысловой установки открывается субъекту в форме "значения для меня" того или иного события. При исследовании функции смысловой установки в регуляции деятельности недостаточно ограничиться указанием на то, что смысловые установки осознаются. Более значимым для понимания природы смысловых установок становится вопрос, достаточно ли "означения" содержания смысловой установки для ее изменения, сдвига. Может ли произойти изменение смысловой установки под непосредственным влиянием вербальных воздействий? Отвечая на эти вопросы, мы должны указать третью важную особенность смысловых установок. Она заключается в том, что сдвиг смысловых установок всегда обусловлен изменением тех реальных жизненных отношений личности к действительности, которые они выражают в деятельности, изменением мотива деятельности.

Эта особенность смысловых установок позволяет резко отделить их от понятия "отношение" (В. Н. Мясищев) и от фиксированных социальных установок, справедливо отождествляемых В. А. Ядовым с "отношением" в концепции В. Н. Мясищева. Сдвиг фиксированных социальных установок - субъективных образований - может произойти непосредственно под влиянием новой вербальной информации об объекте этих установок. Смысловая же установка - это, скорее, "субъектное", чем "субъективное" образование. Для ее сдвига такого условия как осознание привлекательности (или непривлекательности) объекта установки явно недостаточно. В этом убеждают примеры сдвига смысловых установок, приводимые А. Н. Леонтьевым и А. В. Запорожцем (1945). Эти примеры доказывают, что только изменение мотива деятельности, т. е. только включение личности в новую деятельность приводит к сдвигу смысловой установки. Еще раз подчеркнем, что содержание смысловой установки может открыться сознанию в форме "значения для меня", но этого недостаточно для сдвига смысловой установки.

Вообразите на мгновение, что вы, руководствуясь самыми благими намерениями, пришли к Акакию Акакиевичу и объясняете ему, что не годится, мол, видеть смысл жизни в переписывании каллиграфическим почерком холодных административных бумаг. Маленький чиновник из гоголевской "Шинели" почти наверняка побоится не согласиться с вами и покорно кивнет головой, а, может, подивится вашей правоте. Однако от одного лишь осознания не произойдет сдвига смысловой установки. Будут меняться "отношения", в смысле В. Н. Мясищева, будут шевелиться и сигналить о неблагополучии переживания на поверхности системы сознания, а перемены смысловой установки не произойдет, пока не изменится через деятельность содержание тех реальных жизненных отношений, которые выражает смысловая установка. Таким представляется в первом приближении перспектива решения вопроса о влиянии осознания на сдвиг смысловой установки.

Четвертая особенность смысловой установки состоит в том, что она обладает фильтрующей функцией по отношению к установкам низлежащих уровней: смысловая установка блокирует проявление не соответствующих ей операциональных установок и извлекает из прошлого опыта релевантные ей установки и стереотипы поведения. Так, в исследовании А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца (1945) выработанные операциональные фиксированные установки не актуализировались, если они вступали в конфликт со смысловой установкой. Из перечисленных особенностей смысловой установки основная - определение общей направленности и динамики деятельности. Эта функция смысловой установки прежде всего проявляется в выборе тех или иных целей, соответствующих мотиву деятельности. В том случае, если осуществляется процесс целеобразования, он приводит к возникновению целевой установки.

Под целевой установкой понимается готовность к достижению осознаваемого предвидимого результата, определяющая направленность данного конкретного действия. Многочисленные исследования позволяют сделать вывод о том, что целевая установка выполняет по отношению к действию избирательно-регулирующую функцию (О. Кюльпе, 1904; Г. Ах, 1905; К. Левин, 1926; Д. Брунер, 1957; Р. Габер, 1966; Д. Бродбент, 1970; Д. Каннеман, 1973 и т. д.) (Анализ этих исследований проведен нами в ряде работ [1, 2, 3]).

Трудности выделения целевой установки в качестве самостоятельного момента осуществления действия связаны с тем, что в условиях нормального функционирования действия она практически спрятана в нем, слита с целью и никак феноменологически не проявляет себя. Ситуация, однако, разительно меняется, если смена целевых установок не поспевает за резким изменением действия. Тогда целевые установки обнаруживают себя, подобно тому, как мгновенно обнаруживается инерция движения быстро бегущего человека при резкой остановке. Выпадая из общей системы активного целенаправленного действия, целевая установка начинает выступать в своем собственном движении, которое носит в ряде случаев извращенный характер, проявляясь, например, в системных персеверациях (см. А. Р. Лурия, 1945; 1966).

В других случаях, не принимая патологической окраски, целевые установки выступают как сила, ушедшая из-под сознательного контроля субъекта, и проявляются в тенденциях к завершению прерванного действия (феномен Зейгарник). Эти факты доказывают существование уровня целевой установки. Целевая установка в системе уровней установочной регуляции деятельности играет особую роль - роль интегратора установок смыслового и операционального уровней. Такой вывод базируется на трех капитальных положениях, развитых в советской психологии: положении А. Н. Леонтьева о действии как об основной единице деятельности; положении Н. А. Бернштейна о том, что осознаваемая афферентация всегда занимает ведущий уровень в управлении движениями; положении А. С. Прангишвили об установке как "общем конечном пути", вбирающем в себя системы перманентных диспозиций и определяющем результирующую ориентацию выявляющейся деятельности. Учитывая эти три положения, можно предположить, что от целевой установки, возникающей при наличии осознаваемого предвидимого результата действия, зависит то, какие именно установки других уровней будут актуализированы у субьекта в данной конкретной ситуации. Целевая установка, согласно этому предположению, всегда является актуальной установкой, и в ней сфокусированы установки других уровней. Реализуясь в действии, целевые установки не исчезают бесследно, а продолжают существовать как готовность к повторной актуализации, пробуждающаяся при повторении тех условий, в которых они возникли.

В школе Д. Н. Узнадзе обычно то, что мы понимаем под смысловыми и целевыми установками, фигурирует под термином "установка на будущее". Описывая изменения "установки на будущее" при переходе в хроническое состояние, представители школы Д. Н. Узнадзе совершенно обоснованно утверждают, что эти установки утрачивают свою побудительную и направлящую функцию. Каким образом целевая установка утрачивает регулирующую функцию? На наш взгляд, ответ на этот вопрос следует искать в тех изменениях, которые претерпевает действие в процессе своего формирования, т. к. судьба целевой установки неразрывно связана с судьбой действия. В процессе формирования действия его цель занимает в строении другого, более сложного действия место условия его выполнения. При этом цель и, соответственно, целевая установка теряют направляющую функцию, а действие превращается в операцию. Понизившись в деятельностном ранге, действие и его цель уже прямо не презентируются в сознании. Таков один из путей возникновения операций. Он объясняет утрату целевой установкой ее избирательно-регулирующей функции и приводит нас к "фоновому" уровню установочной регуляции - уровню операциональных установок.

Под операциональной установкой понимается готовность субъекта к осуществлению определенного способа действия, которая возникает в ситуации разрешения задачи на основе "превосхищения", опирающегося на прошлый опыт поведения в подобных ситуациях, и учета условий наличной ситуации. Конкретное выражение способа осуществления действия зависит от содержания предвосхищающего условия. Говоря о содержании условия, мы имеем в виду представление А. Н. Леонтьева о том, что человек находит в обществе не просто внешние условия, а сами эти условия несут в себе средства, способы действия, предметные и социальные нормы. Условия деятельности обладают этим присущим только миру человеческих предметов свойством, т. к. в них объективированы "значения" (В зарубежной психологии этот факт нашел свое отражение в идее К. Дункера о "функциональной фиксированности. Если сбросить с построений К- Дункера о психологическом статусе прошлого опыта феноменологические облачения, то за ними как раз и открывается положение о том, что предметный мир "втягивается", по выражению А. Н. Леонтьева, в человеческую деятельность, которая кристаллизируется в "значениях"). Именно в значениях содержатся те "готовые формулы", о которых писал Д. Н. Узнадзе (Д. Н. Узнадзе, 1961) и которые передаются из поколения в поколение, не позволяя распасться связи времен.

Эти "значения", будучи представлены в образе предвосхищаемого условия, определяют конкретное выражение способа осуществления действия. В случае совпадения образа предвосхищаемого условия с фактически наступившим условием ситуации разрешения задачи операциональная установка приводит к осуществлению адекватной операции. Так выглядит в самых общих чертах содержание и механизм операциональной установки.

Проведенный нами анализ ситуации выработки установки посредством метода "фиксации установки" Д. Н. Узнадзе показывает, что фиксированные установки, плодотворно исследуемые в течение многих лет в школе Д. Н. Узнадзе, относятся по их месту в деятельности к операциональным установкам. Вслед за А. С. Прангишвили мы привлекаем для объяснения действия операциональных фиксированных установок представления о вероятностном прогнозировании (И. М. Фейгенберг). Но существующие в настоящее время представления о вероятностном прогнозировании не могут полностью объяснить действие операциональной установки, т. к. в них не учитывается предметное содержание предвосхищаемого условия. Между тем, как показывает анализ экспериментальных фактов и ситуаций повседневной жизни, именно предметный содержательный момент играет главную роль при решении вопроса об осознаваемости операциональной установки. Так, социальные операциональные установки осознаются при их нарушении (князь Мышкин осознает свод моральных правил только после того, как он их нарушает, а до этого момента он бессознательно руководствуется в своем поведении этими операциональными установками) и поднимаются до уровня целевых, а в иных случаях и до уровня смысловых установок. В отличие от социальных операциональных установок операциональные фиксированные установки, обусловливающие различные иллюзии, как правило, существуют в неосознаваемой форме.

Предложенная гипотеза об иерархической уровневой структуре установки как механизма регуляции деятельности, вырастает на фундаменте двух положений - положения Д. Н. Узнадзе об основополагающей роли объективного содержательного фактора установки и положения А. Н. Леонтьева об иерархическом строении деятельности. Она позволяет, как мы пытались показать выше, пролить свет на проблему осознаваемости и неосознаваемости различных уровней установочной регуляции деятельности. С ее помощью удается объединить накопленные в истории советской и зарубежной психологии факты проявления установки в одну непротиворечивую систему и избавиться от терминологической путаницы, мешающей исследованию проблемы установки (см. об этом А. Г. Асмолов, М. А. Ковальчук, М. А. Яглом, 1975; А. Г. Асмолов, 1975; 1976). Однако, эта гипотеза - пока лишь самый первый шаг на пути изучения вопроса о месте установки в структуре деятельности.